Крысиный волк

3 глава

Шацар открыл глаза, глотку больше не жгло, и он мог дышать свободно, свободнее, чем когда-либо. За секунду до того, как картинка обрела ясность, он услышал навязчивое, громкое жужжание мух. Место, где он оказался было темным, пахло кровью и деревом. Некоторое время глаза Шацара привыкали к темноте, и он только дышал кровью и деревом, слушал жужжание мух и пытался понять, как так получилось, что дома только рассвело, а в месте, где он оказался было темно.

В конце концов, он рассмотрел смутные очертания комнаты. Шацар явно находился в подвале, здесь был дубовый стол, от него тянуло кровью сильнее всего. На столе Шацар нащупал инструменты — здесь было все — от пилы и тесака до тонких, острых спиц. Больше ничего рассмотреть было нельзя, в подвале не было источника света. Шацар на ощупь стал продвигаться дальше, пока не наткнулся на лестницу. Он пополз по ней на четвереньках, чтобы не упасть и тем самым не издать лишнего шума. Он не был уверен, что хочет познакомиться с хозяином подвала, пахнущего кровью.

Вокруг него облачком витали мухи, будто особенный ажиотаж вызвало у них присутствие кого-то, кто не пахнет кровью и мясом так одуряюще сильно. Шацар слышал какие-то шорохи, кто-то скребся, но будто бы не в подвале, а под ним. Шацара насмешила мысль о подвале под подвалом.

У него было навязчивое ощущение, будто кто-то смотрит на него, но этот кто-то не стремился пообщаться с Шацаром или съесть его. Шацар нащупал в темноте ручку двери осторожно надавил на нее, и она поддалась. Он медленно вылез, глаза уловили слабый источник света за окном. Алым блестела на медном небе луна, Шацар открыл рот, а потом снова его закрыл. Луна удивила его — по всем правилам она не должна была быть такой.

Он находился в месте, больше всего напоминавшем охотничий домик. Ощущение чьего-то навязчивого взгляда усилилось, но теперь Шацар мог объяснить его. Отовсюду на него смотрели чучела лесных зверей и птиц. Они были сделаны нарочито плохо — шкуры часто были испорчены, через тела шли швы, морды были искажены. Таксидермист, по крайней мере Шацар читал, что так называются те, кто делает чучела, явно не был хорош в своем деле. Однако у его созданий были живые глаза, эти глаза двигались в глазницах, в абсолютной тишине можно было расслышать влажные звуки, с которыми ворочались в черепушках эти глаза. Шацар ткнул палец в глаз ближайшей сове и почувствовал живую влагу.

Глаза были настоящими, все эти существа, по-видимому, все еще были живы. А, может быть, хозяин дома просто научился сохранять глаза от разложения. Обычно их делают из стекла, Шацар читал. Он вдумчиво кивнул, наблюдая за уродцами, наблюдавшими за ним. Здесь меньше пахло кровью и больше — деревом. Наверное, внизу таксидермист потрошил трупы.

Шацар подумал, что ждать Саянну здесь было бы не слишком удачной идеей. Он посмотрел на свою пижаму, она вся была измазана кровью. Должно быть, он испачкался, когда полз по лестнице. Впрочем, на этот раз он не почувствовал никакого отвращения.

Отдельная полка, где стояли птицы привлекла внимание Шацара особенно. Птицы были сделаны удачнее, чем звери. Лучше всего, почти как настоящий, выглядел сорокопут. Подумав, Шацар протянул руку и взял птичку. Она была теплой.

Шацару нравились сорокопуты с их жестоким нравом и рассветно-розовыми брюшками. Шацар не знал толком, зачем он взял чучело. Вряд ли его можно будет съесть, если станет голодно.

Шацар осмотрелся, на столе лежал хлеб, и Шацар взял его тоже. В конце концов, он понятия не имел где он и сколько ему идти. Стоило, может быть, поискать еще и найти, к примеру, огниво или веревку, однако Шацару показалось, что он слышит чью-то далекую, веселую песенку.

Он выскользнул из дома и увидел, что дом стоит посреди леса. Темный и густой, лес был везде, со всех сторон и не важно было, куда идти. Шацар прислушался к тому, как кто-то насвистывал вдалеке и пошел в противоположную сторону.

Очень скоро луна скрылась из виду за переплетавшимися над Шацаром ветвями деревьев. Лес был страшный, такой мог свести с ума, столько в нем было необъяснимого отчаяния и силы. Еще Шацара удивило, что в лесу не было снега. Зимой в лесу снежно, Шацар много раз об этом читал. Если бы Шацар не знал с точностью календарный день, он не смог бы определить время года, которое царило здесь.

Шацар посмотрел на сорокопута. Главное, подумал Шацар, не угодить в ловушку. Наверняка, таксидермист расставляет здесь силки и капканы. А дикие звери? Шацар откусил кусок хлеба. Он решил не экономить еду чрезмерно. Шацар читал истории о людях, которые умирали от голода, хотя у них оставались припасы. Они слишком сильно старались сэкономить еду, а потом их организмы уже не в силах были ее принять. Есть нужно было мало, но часто.

Самое ужасное, конечно, было то, что Шацар совершенно не знал, куда ему идти. В темноте он то и дело спотыкался о ветки, в босые ноги впивались хвойные иголки и камушки. Хвоя — ценный источник витамина С. Хорошо, что здесь ее много.

Имело смысл всегда идти в одном направлении, но полярной звезды видно не было. Шацар вспомнил, что полная луна противостоит солнцу, но не мог с точностью определить, что же это ему дает. Пчелы строят гнезда на юге, подумал Шацар. Да, определенно, но для начала стоило бы встретить хоть одно пчелиное гнездо. И когда же здесь рассвет?

Шацар понимал, какой-то полусознательной своей частью, что он находится не в том мире, где родился и вырос. Жаль, здесь не было книг, чтобы понять, какие законы руководят этим местом.

Шацару стало интересно, хватит ли почерпнутых им из книг знаний, чтобы выжить. Определенно — худшим врагом был холод. Шацар был в одной пижаме и босой, он уже окончательно продрог. Хорошо, что здесь не было снежно и холодно, как обещали книжки. Некоторое время Шацар упрямо шел вперед, надеясь, что небо просветлеет и можно будет точнее разобрать дорогу. Небо оставалось темным, где-то вдалеке заквакали лягушки, что означало присутствие воды. Шацар пошел на звук — нельзя было игнорировать шанс напиться. Ему бы хотелось, чтобы сестра нашла его, ему бы хотелось найти сестру. Но он понимал, что это невозможно. Скорее всего, Саянну уже была мертва. Шацар шел около часа, потом усталость стала нестерпимой, а небо упрямо сохраняло свою безразличную медь. Наконец, он увидел озеро и кинулся к нему, забыв попробовать воду на язык, он принялся пить ее. Вода оказалась вкусной и холодной. С одной стороны Шацар утолил жажду, а с другой — замерз еще больше. Недалеко от воды Шацар нашел почти поваленное дерево. Оно еще не упало окончательно и могло предоставить защиту от ветра, если обложить его листвой с одной стороны. Шацар занимался этим долго, монотонная работа успокоила его и придала сил. Шацар заложил листвой и хворостом одну сторону ствола и залез под него. Тепло не было, но, по крайней мере, не было так промозгло холодно. Надо было чуточку отдохнуть и двинуться дальше. Шацар откусил еще кусок хлеба и стал играть с сорокопутом. По стволу ползали насекомые, мягко блестевшие в темноте. Шацар открыл клювик сорокопуту, чтобы поиграть в охоту, и нащупал внутри у птички ниточку. Он потянул за нее, сначала легко, а потом с силой, и вытянул ржавый крючок. Он весь был в свежей крови, будто существо носившее его в себе все еще было живо.

И через секунду Шацар понял, что оно действительно было живо, потому что оно заговорило человеческим голосом.

— Спасибо! О, наконец-то! Этот ублюдок поставил меня на полку, и я думал, что вечно буду смотреть в его кривую рожу! О, спасибо мальчик!

Шацар кивнул, но сорокопут не замолчал. Он продолжил говорить:

— Я просто шел по лесу, никого не трогал, и тут этот больной мужик! Я вообще-то просто не в то зеркало прошел, и вот! И вот я здесь! И я — сорокопут! Он выпотрошил меня! Серьезно, ты представляешь себе? Просто взял и выпотрошил! Я ничего не имею против, жизнь есть жизнь, однако можно было бы хотя бы дать мне умереть! То есть нет, кого я обманываю! Я против! Это бесчеловечно даже для таких как мы.

Шацар скептически вскинул бровь — для птичек, насаживающих своих жертв на ветки и оставляющих их медленно агонизировать? Сложно сказать.

— Нет, я просто пожалуюсь царю! Царь камня на камне не оставит от этого леса! Он тут все выжжет! До последнего кустика!

Сорокопут, судя по всему, негодовал совершенно искренне. Отчасти Шацар его понимал. Птичка обиженно взметнулась вверх, не встретив поддержки Шацара, и ударилась о ствол дерева. Шацар подставил открытые ладони и поймал сорокопута.

— Извини, — сказал сорокопут. — Не привык быть гребаной птицей! Я — Мардих.

Шацар кивнул. Мардих посмотрел на него умными, черными глазами, чуть склонил голову набок, ожидая чего-то. У Мардиха был голос злобного, битого жизнью старичка.

— Ты что, немой что ль? — спросил Мардих. Шацар покачал головой.

— Тогда чего не разговариваешь? Как тебя зовут?

И Шацар ответил, с непривычки вздрогнув от звука собственного голоса, казавшегося очень громким.

— Шацар. Я отвечаю, когда меня спрашивают.

Мардих неловко переступил с лапки на лапку, продемонстрировав внушительные когти.

— Ну, ладненько тогда. Я — Инкарни Осквернения, Тварь Лжи.

Шацар посмотрел на него непонимающе, и Мардих фыркнул.

— Понятно. Случайно сюда попал?

— Да.

— Знаешь, что это значит?

— Нет.

— Значит, что ты — воплощение Тьмы.

— А. Это знаю.

Мардих разразился едким, старческим смехом.

— А ты ничего. Без старого Мардиха ты б тут так и сдох. Я прожил во Дворе пятьдесят лет, я-то знаю, о чем говорю.

Шацар облизал губы, вздохнул, а потом спросил сам. Обычно он так не делал, но сегодня ничего не было обычным.

— Как вы не сдохли?

— Я врал. Всегда всем ври. Ты не будешь против, если я заморю червяка? В прямом смысле.

И, не дожидаясь ответа Шацара, он схватил своим острым клювом жука и пробил хитиновую пластинку.

Мардих обещал заморить червячка. В прямом смысле. Однако предпочел жука-нарывника. Так Шацар впервые увидел, как Мардих врет.

Холодный ветер сменился холодной водой, и Амти открыла глаза. Взгляд сфокусировался не сразу, когда она попыталась сесть, голова снова немилосердно закружилась. Амти, конечно, падала в обморок и прежде, но обычно из-за сильных эмоциональных потрясений и головокружение после потери сознания никогда не возвращалось. Тревога заворочалась внутри, почти вынудив Амти повторить попытку подняться снова, но Адрамаут помешал ей.

Он удержал ее на кровати, дал ей холодной чашку холодной воды, которую Амти жадно выпила. Пить хотелось так, будто Амти пробежала километр.

— Сколько пальцев видишь, малыш?

Амти с недоумением посмотрела на четыре пальца, которые ей демонстрировал Адрамаут, пожала плечами.

— Четыре.

И тут же взволновано спросила:

— Надеюсь, я права?

Адрамаут засмеялся и кивнул.

— Хорошо. А что такое культура?

— Побочный дискурс власти и сопротивления.

Адрамаут крикнул кому-то:

— Когнитивные способности сохранны, критика человеческого общества присутствует!

— Серьезно? Довольно странно, не замечал этого раньше!

Голосу Мелькарта Амти обрадовалась, а вот на слова его разозлилась. Она крикнула:

— Ты меня уже достал, хотя я тебя еще не увидела!

Но получилось неожиданно радостно, будто Амти кричала, что соскучилась и здорово, что, наконец-то, она здесь. Амти обернулась, рядом с ней лежала Яуди, она была необычайно бледна и явно все еще без сознания.

— Что с ней? — спросила Амти взволнованно. Может, она умирает? Из-за того, что она все-таки Перфекти? Амти ведь догадывалась, даже вспоминала об этом, когда они собирались сбежать, почему же она не сказала Адрамауту? Вдруг Яуди просто не знала, что с ней будет?

Амти отвесила себе пощечину, сказала строго:

— Ты тоже не знала.

Адрамаут чуть вскинул бровь, улыбнулся.

— Хорошо, может быть, я поспешил с выводами. Что касается Яуди, она ведь не Инкарни. Не удивительно, что она потеряла сознание. Она придет в себя. Куда удивительнее то, что это случилось с тобой.

— Может, я тоже на самом деле не Инкарни? — с надеждой предположила Амти.

— Это вряд ли, — хмыкнул Мелькарт. Амти, наконец, смогла приподняться, опершись на локти. Она лежала на кровати в просторной комнате, вовсе не напоминающей комнаты Двора времен Царицы. Все здесь было крайне минималистично, никаких украшений, даже обоев на стенах не было. Единственным, что, казалось, имело значение для хозяина был шкаф с оружием размером с полстены. Казалось, за тонкой стеклянной перегородкой можно было увидеть историю оружейного дела от старинных мушкетов до новейших снайперских винтовок. Амти сразу поняла, что это покои Мескете, но кроме ее присутствия, выраженного в абсолютном порядке в шкафу, неудобной и некрасивой мебели и солдатской чистоте, было видно и присутствие Адрамаута — в анатомических схемах, развешанных по стенам, горьком запахе лекарств и сладковатом — плоти, кое-где были видны следы яростно изживаемой Мескете любви Адрамаута к беспорядку — разбросанные книжки, записи.

Это была их комната, и Амти почувствовала радость, заключенную в самом простом факте — теперь у них, наконец, было место, где они могли быть не по-одиночке и не с кучей народа, а только вдвоем.

Впрочем, конкретно сейчас в комнате была куча народа, так хорошо знакомого Амти. На диване сидели Мелькарт и Неселим, Неселим, Амти заметила, старался избегать ее взгляда. На стульях у стола устроились Аштар и Эли, а Шайху сидел на кровати со стороны Яуди, поглаживая ее по волосам.

Все были в сборе, не хватало только Мескете. Амти заволновалась было, но остальные не выказывали никаких признаков беспокойства. Адрамаут сказал:

— Добро пожаловать в новый Двор, малыш.

— Он лучше старого? — спросила Амти со смехом.

— Ну, — сказал Мелькарт. — Давай без этого.

Вероятнее всего, это означало — нет.

Адрамаут наклонился к Яуди, пощупал ее пульс и кивнул Шайху.

— Да, пора. Вперед.

— Мне что теперь кормить ее кровью по часам? — возмутился Шайху, однако протянул Адрамауту руку, чтобы он вскрыл рану.

— Полагаю. В этом деле главное — баланс. Передозировка может убить ее, впрочем, как и недостаток. Для нее мир тьмы неестественен.

— Тогда, — спросил Неселим. — Может мне стоит проводить ее в наше убежище в Государстве?

В голосе его звучала надежда, и Амти с обидой поняла, что он просто не хочет разговаривать с ней. Она почти обрадовалась, когда Адрамаут сказал:

— Не раньше, чем через десять часов. Слишком резкий переход тоже может ее убить. Это как акклиматизация, только хуже.

Адрамаут провел пальцами над раной Шайху, и она раскрылась, как жадная пасть, капающая кровавой слюной. Шайху осторожно разжал Яуди челюсти, стряхнул капли крови в ее рот.

— Знаешь, — сказал Мелькарт. — Не думаю, что нужно было поручать это ему. Вообще не думаю, что ему нужно поручать хоть что-нибудь.

Аштар фыркнул, он явно больше не стеснялся своих кошачьих клыков и не носил намордника.

— Нет, почему же, — сказал Аштар. — Шайху чудесен в своих бесполезных вечеринках или в игре «правда или вызов», ты слишком строг к нему, папочка.

И Амти почувствовала, как по щекам у нее катятся слезы. Ее друзья снова были рядом, снова были отвратительными, грубыми, нечуткими и чудовищными, но главное — они были с ней.

— Мы скучали, котеночек, — упомянул Аштар, будто бы между делом. Но Амти знала, что они действительно скучали. В этом можно было не сомневаться, Амти ощущала их, как утраченную часть себя. Она неловко улыбнулась, сказала:

— Я по вам тоже.

— Аштар говорил за себя, — сказал Мелькарт. — Он просто в школе не учился, поэтому не особо грамотный.

Неселим толкнул его локтем в бок и покачал головой с самым безнадежным видом. На руках у него были перчатки, но Амти прекрасно знала, после Лестницы Вниз искажения в нем стало больше.

— Ну, и как продвигаются дела? — спросила Амти.

— Сейчас увидишь, — фыркнула Эли. — Зашибись. Ну, для Инкарни вроде нас. И очень плохо для остальных.

Адрамаут вздохнул, сказал:

— Ей стоило бы быть помягче.

— Не то слово, — отметил Мелькарт. Амти подалась к Адрамауту и обняла его, он опустил руку на ее голову, принялся задумчиво гладить.

— Ну-ну, малыш, если ты расплачешься, Мелькарт не забудет этого до конца жизни. Напряги силы. Кроме того, мне не хотелось бы, чтобы ты снова теряла сознание.

Но Амти не плакала, просто вцепилась в Адрамаута, а потом положила голову ему на колени. Ей было достаточно ощущать его лихорадочное тепло.

— Тшшш, Амти, мы все очень рады, что ты здесь. Кроме того, я повышаю тебя, больше ты не несмышленыш.

— Но все еще малыш? — спросила Амти.

— Да, определенно.

Она улыбнулась. Настала оглушительная тишина, кажется, Адрамаут и остальные не хотели мешать ей наслаждаться их обществом, за что Амти была очень благодарна. Она услышала чей-то лихорадочный вздох, приподнялась снова. Щеки Яуди горели, она открывала и закрывала рот, будто разучилась дышать, губы ее были перемазаны кровью Шайху.

— Ты в порядке? В порядке? В порядке? — спрашивал Шайху под оглушительный смех Мелькарта.

Наконец, Яуди смогла вдохнуть, закрыла глаза и некоторое время тяжело дышала.

— В порядке — не совсем то словосочетание, которое подходит.

— А какое подходит? — спросил Шайху.

— Не в порядке, — хмыкнула Яуди. — Но спасибо, что не оставили меня Псам.

— Прости за твою квартиру.

— Мне она не нравилась, — ответила Яуди. Потом помолчала и поправилась. — То есть нет, нормальная была. Но я не привязываюсь к вещам. Только мне теперь негде жить. И, наверное, я в розыске.

— Это не проблема, — широко улыбнулся Мелькарт, улыбка придала ему еще большее сходство с довольной собакой.

— Так, — сказал Шайху неожиданно жестко. — Проблема в том, что ты тут давай не…

Не что именно Шайху так сформулировать и не смог, но голос у него был уверенный.

— Перевожу, — объявил Аштар. — Он считает, что ты клеишься к его симпатичной девушке. Привет, Яуди, я Аштар! Спасибо, что пожертвовала своей жилплощадью для спасения бесполезной художницы шестнадцати лет.

— Не за что, — серьезно ответила Яуди. — Приятно познакомиться.

— Не переживайте, — сказал Адрамаут. — Вы ведь не Инкарни, так? Так что все, что вам нужно — поддельный паспорт. Это можно устроить. Поживете некоторое время у нас, но не здесь, разумеется…

— Она — Перфекти! — сказала Амти неожиданно громко и добавила уже тише. — Ну, я так думаю.

— Конечно, — сказала Яуди. — Я сдавала анализ крови и проходила психологические тесты. Я не Инкарни.

— Нет, — сказала Эли. — Амти имеет в виду не типа Перфекти, а настоящих Перфекти. Кстати, Амти, почему ты так решила?

— Ну, она добрая, и у нее ногти блестят, — сказала Амти, понимая, как глупо это звучит. Она благословила все сущее за неожиданный взрыв приветственных криков за окном.

Амти вскочила на ноги, бросилась к окну. Оно выходило на площадь перед замком, и Амти увидела толпу, собравшуюся приветствовать царицу. Новую царицу. Их Мескете. Площадь изменилась, теперь здесь не было разбито никакого сада, зато стояли клетки, в которых как дикие звери, сидели люди. Впрочем, Амти ли было не знать, что люди часто бывали куда опаснее и страшнее любого животного.

— Пора, — сказал Адрамаут. — Хочешь посмотреть на Мескете?

— Я не знаю, кто это такая, — сказала Яуди. — Но тоже хочу.

Адрамаут поцокал языком, а потом сказал:

— Шайху, держись к ней поближе на случай, если ей станет плохо.

— А если плохо станет мне? — спросила Амти.

— На этот случай у тебя есть я. Но помни, малыш, никто не должен знать, что ты прошла Лестницу Вниз до конца. Если только ты не хочешь обречь на смерть Мескете и сама управлять Двором.

Амти задумалась, не хочет ли, но управление Двором здесь явно было ни при чем. Она кивнула.

— Может мне какую-нибудь легенду придумать?

— Легенда заключается в том, что ты сидела на Лестнице Вниз до сегодняшнего похода туда Мескете, — сказал Мелькарт. — Потому что ты беспомощная и бесполезная.

— Заткнись, — сказал Аштар. — Тебе ведь и так нелегко, котеночек?

— Да нет, — ответила Амти. — Все в порядке.

— Уж я бы своего шанса не упустил!

— А вы всегда такие дружелюбные? — спросила Яуди у Адрамаута.

— Более или менее, — ответил он.

Яуди Адрамаут снабдил маской, закрывавшей лицо.

— Но это маска свиньи, — негодовал Шайху.

— Другой нет, Шайху.

— Все нормально, — сказала Яуди.

— Нет, это моя девушка!

— Нет, не твоя девушка, — сказала Яуди. Словом, атмосферу безумия и ажиотажа Шайху поддерживать умел, этого у него было не отнять ни Лестнице Вниз, ни житейским страданиям.

Амти шла между Аштаром и Эли. Эли держала ее за руку, а Аштар насвистывал какую-то модную мелодию.

— Теперь все непросто, — сказал Аштар, наконец. — Главное, чтобы Двор не превратился во второе Государство.

— В отличии от Шацара, Мескете не хочет уничтожать мир.

— Сознательно, — пожал плечами Аштар. — Нет. Я думаю, Мескете вообще не хочет, чтобы Двор менялся так. Но она здесь царица, она прошла коронацию и все впитывает ее суть.

Амти удивилась тому, как за месяц изменился дворец, будто он был отражением царя или царицы, будто дело было не в рукотворной постройке, а в самой сути замка, стоящего на сердце Тьмы.

Теперь из дворца исчез сладко-соблазнительный компонент отвратительной роскоши. Никакого запаха гнилых роз, никакого золота, никаких сменяющихся узоров на обоях и безумных картин.

Дворец стал больше похож на тюрьму или военную базу. Тяжелых железных дверей с решетками стало больше, коридоры были бетонные и ровные. Жутковатые в своей опустошенности, они подхватывали звук их шагов.

Дворец теперь казался массивным и давящим, утонченность и развращенность из него исчезли, будто и не было их никогда. Все изменилось.

Снаружи дворец, впрочем, выглядел точно так же, как и когда Амти впервые увидела его. Снаружи на месте чудовищных, украшенных органами плодовых деревьев были теперь клетки, откуда смотрели на мир чудовищно искаженные Инкарни. У одних были огромные зубастые пасти, у других длинные, уродливые когти. Некоторые, впрочем, наоборот были извращенно-красивы. Амти заметила обнаженную девушку, на которой переливались лунным светом буквы, следовавшие будто бы безо всякого смысла. В остальном она казалась совершенно нормальной, другим похожим на человека существом был тощий мужчина, забившийся в угол. Под его кожей будто бы непрестанно ползали черви, Амти видела их отвратительное движение, деформирующее кожу. Еще Амти заметила существо с огромными, светящимися глазами в остальном полностью состоявшее из клубившегося вокруг тумана.

В клетках, без сомнения, были заперты существа, лишенные всего человеческого. Но разве это выход? Амти не знала.

Когда они вышли, Мескете проходилась рядом с клетками, рукоять ее кнута выстукивала замысловатый ритм, проникая между прутьев. Люди на площади затаили дыхание, будто ожидали от нее каких-то слов.

Мескете была одета так же, как одевалась в Государстве, но теперь ее лицо было открыто, а глаза — скрыты линзами темных очков. На ее голове красовалась простая железная корона, так странно сочетавшаяся с ее военной одеждой.

Когда Мескете заговорила, шипы под ее скулами зашевелились вслед словам. Интересно, подумала Амти, облик каждого Инкарни в предельно искаженном состоянии определен какой-то изначальной программой его тьмы или они получали его случайно? А каким было бы ее собственное искажение?

Люди на площади не издавали ни звука, в этой тишине слышались почтение и страх, которые Амти привыкла сама проявлять к Царице. Мескете сказала:

— Сыновья и Дочери Тьмы, — и голос ее оказался неожиданно громким, звучным, резким. — Я приветствую вас здесь.

И все склонились перед ней. Когда это сделал Адрамаут, а за ним остальные, Амти дернула Яуди вниз и упала на колени сама.

— Сегодня я вернула с Лестницы Вниз мою соратницу Амти, Инкарни Страсти, Тварь Страха.

Амти почувствовала, что краснеет. Ее представляли народу, и народ поприветствовал ее, когда она встала.

— Возрадуйтесь, у нас не только сильная Царица, но и сильный народ, — сказала Мескете. — Инкарни намного более живучие существа, чем привыкли полагать в Государстве. Мы сумели выжить в собственном мире, где существует только закон силы. Война унесла многие тысячи Инкарни, и хотя в Государстве говорят: не сломаемся, не простим, не забудем, это мы, Инкарни, не сломались, не забыли и не простили. В бесплодных землях нашей Матери Тьмы, у края мира, мы сумели выжить.

Эту часть речи явно придумывал Адрамаут, Амти слышала его слова в ее голосе. Некоторое время Мескете говорила о силе, которую представлял собой Двор. А потом сказала то, что, Амти понимала, было словами, идущими из ее собственного сердца.

— Но мы погибнем, если продолжим дозволять нашему народу терять все человеческое. Мы погибнем, если позволим им убивать себя и нас. Вы скажете, к этому мы и стремимся, но если бы человеческое в вас исчезло окончательно, как в тех, кто сидит сейчас здесь, разве стали бы вы заботиться о себе? О продолжении собственной жизни и поиске удовольствий? Падение в бездну принесет только отчаяние. Мы остаемся сами собой лишь пока удерживаемся на грани. Там, где вы преступите эту грань, вы потеряете себя! У народа Двора было два дня, чтобы пообщаться с теми, кто заперт в этих клетках и увидеть, насколько они разумны, если разумны вообще. Это то, чем мы все готовы стать — в любой момент. Это то, что всегда ждет, когда вы окончательно отпустите себя.

Люди слушали молча, кто-то смотрел на клетки, кто-то на Мескете, а кто-то — в пол. Мескете говорила, голос ее был жестким, громким, это был голос генерала, а не царицы. И Амти поняла — Мескете тоже не хотела править. Ее делом давным-давно стала война. Кроме того, они с Адрамаутом ведь мечтали быть рядом с дочерью, но сейчас еще опаснее было бы забрать Маарни во Двор.

Еще опаснее было само знание о ее существовании.

Амти снова встала на колени, но ей было отлично видно народ, они вышли из Дворца, оттого стояли позади Мескете, как и многие другие придворные. Амти заметила рядом Хамази, и та улыбнулась ей, но как-то очень несмело.

Мескете говорила, и чем больше речь шла о человечности, тем большую силу обретал ее голос. Будто она высказывала, наконец, самое сокровенное, чем научилась, будучи Инкарни.

В конце концов, Мескете сказала:

— Инкарни Жестокости, встаньте!

Амти увидела, как поднимаются люди, в том числе и Аштар. У многих было оружие, некоторые были измазаны в крови, часть из них имела звериные черты. Они были осколками чего-то большего, и Амти впервые подумала о том, что Инкарни Жестокости имеют между собой что-то общее.

— Инкарни Разрушения, встаньте!

Поднялись с колен Неселим и Хамази. В целом Инкарни Разрушения казались более спокойными, чем остальные, у многих был болезненный вид.

— Инкарни Безумия, встаньте!

Амти заметила, что поднялся Мелькарт. Инкарни Безумия, разумеется, были абсолютно сумасшедшими, у одних глаза были почти бессмысленные, другие совершали повторяющиеся движения, иногда почти незаметные, а иногда подобные припадкам. Кто-то улыбался, и Амти никогда не видела улыбок страшнее, даже Инкарни Жестокости не умели скалить зубы так.

— Инкарни Осквернения, встаньте!

Адрамаут поднялся, а вместе с ним и многие другие. Они были похожи друг на друга меньше всех, Амти не могла найти ничего общего, никакой характерной черты, которая объединяла бы если не всех, то многих. Она вспомнила, что Шацар — Инкарни Осквернения. Шацар и Адрамаут, да что у них вообще могло быть общего? Разве что, было какое-то ощущение неправильности, исходившее ото всех Инкарни Осквернения. Ощущение отклонения и дефекта.

— Инкарни Страсти, встаньте!

У Амти дух захватило. Она впервые была причастна к другим Инкарни, была полноценной частью своего народа. Амти снова дернула Яуди, теперь вверх, давая понять, что Инкарни закончились, и она слишком долго выбирала к кому примкнуть. Ноги едва не подкосились от волнения, и Амти поняла, что скучала не только по своей семье, но и по Двору.

Скучала по оглушительному единству. По ощущению родства со своим народом. Интересно, Шацар тоже скучает по этому? Вместе с Амти поднялись Шайху и Эли, и еще множество других людей, их тоже было сложно объединить, но в каждом, Амти чувствовала, было что-то разрушающее и яркое, как огонь. Она заулыбалась, почувствовав себя частью целого.

Теперь все стояли, и Мескете сказала:

— Я не буду вводить никаких запретов. Этот мир был создан до закона и не будет его знать. Однако, всякий, кто потеряет все человеческое и станет опасен для Двора, окажется здесь.

Мескете щелкнула кнутом по земле, и существа в клетках одновременно отозвались криком. И Амти подумала, они же живые, они же чувствуют боль, они же мучаются. Она и сама не поняла, какую интонацию несла эта мысль, крики заглушили все. Крики, визги, шипение: симфония, дирижером которой была невыносимая боль. Амти закрыла уши, но смотрела во все глаза. Существа в клетках дергались и корчились, но существа снаружи, в основном, улыбались.

И Амти поняла, что нельзя было превратить Двор в Государство, нет. Амти поняла, что нет никакого режима Мескете, что у зла тысяча имен, и Мескете — лишь одно из них, отличавшееся от того, что представляла собой Царица, однако сходное в главном.

Нет, здесь было ничего не изменить, здесь не насадить было никакого порядка, думала Амти, силясь мысленно перекричать вопли, раздававшиеся, казалось, у нее в голове.

Мескете была частью Двора со всей его чудовищной жестокостью, и только внешне он стал другим.

Когда все закончилось, Мескете прошла во Дворец, и они двинулись за ней. Ее нагнал Адрамаут, он мягко улыбнулся, спросил:

— Может стоило быть помягче, любимая?

Мескете посмотрела на него, как на идиота, а потом быстро, будто бы смущенно поцеловала. На Амти и Яуди она будто бы не обращала внимания. Вроде как их присутствие не было для нее сюрпризом.

Амти подумала, что так она играет на публику, однако, когда они вошли в ее покои, Мескете не просияла чудесной приветственной улыбкой. Впрочем, этого не стоило и ожидать.

Мескете положила руку Амти на плечо, чуть сжала, так что это показалось почти болезненным.

— Я рада, что ты здесь, — сказала она. Голос ее, впрочем, особенной радости не выражал. Однако, Амти поняла, что Мескете действительно впервые расслабилась за это время. Она принялась разоружаться.

Когда на кровати Мескете оказались три ножа и два пистолета, а так же глушитель, она вздохнула с облегчением и улеглась, уставившись в потолок. С такой же радостью Амти снимала лифчик, когда оказывалась одна.

Некоторое время все, включая Яуди, молчали. Наконец, Мескете сказала:

— Я была очень, очень, очень плоха.

— Нет, милая, ты была очень, очень, очень похожа на диктатора.

Мескете нащупала нож и кинула им в Адрамаута. Нож впился в стену рядом с ним, бросок был очень точным и лезвие прошло совсем близко. Адрамаут только улыбнулся, он доверял ей.

— Так это ваш хваленый мир суицидальных мегаломаньяков? — спросила Яуди. Когда Мескете посмотрела на нее, Яуди показала пальцем на Амти, и Амти вот уже второй раз за сегодня поймала означающий взгляд. Нет, даже Взгляд. Она вздохнула, и неожиданно положение спас Мелькарт.

— Может, ну знаете, поедим и выпьем водки, потому что Амти снова с нами? Я слышал, это еще называется праздник.

Мескете распорядилась принести еду и выпивку. Голос у нее был вполне спокойный, не усталый, будто за пять минут она успела набраться сил. Подали мясо и фрукты, хотя бы меню не изменилось, подумала Амти. От запаха вина, которое налил ей Шайху, Амти замутило.

Зато Мелькарт добрался до водочки и был абсолютно счастлив. Адрамаут произнес тост за Амти, он сказал, как они рады, что она жива и здорова, как они волновались и, совершенно неожиданно, как гордятся ей.

Амти не была уверена, что тост поддерживают все, но ей стало приятно. Она снова рассказала всю историю ее мытарств от начала и до конца, исключая то же, о чем умолчала с Адрамаутом — секс с Шацаром. Отдельно Амти поблагодарила Яуди, но та только отмахнулась. Щеки ее порозовели от выпитого и теперь она вовсе не казалась больной, однако Амти видела, как Шайху постоянно смотрит на часы.

Через некоторое время Амти и Мескете вышли на балкон. Амти открылся вид на огромный, темный лес. Наверное, именно туда попал Шацар, когда был ребенком.

Мескете некоторое время молчала, а Амти с удовольствием вдыхала воздух Двора.

— Прости меня, — сказала Мескете, наконец. Она сняла темные очки, и теперь Амти могла видеть ее глаза. — Прости, что я тебя оставила.

— Там не было правильного решения, — пожала плечами Амти.

— Не знаю, — сказала Мескете. — Решение, которое мы не принимаем обычно и кажется правильным.

Они стояли на балконе, оперевшись на тяжелый, каменный парапет.

— И твое место, — сказала Мескете. Она не добавила «я забрала его», но глаза ее говорили именно это. Амти помотала головой.

— Мое место рядом с вами.

— Да. Я хорошо к тебе отношусь, но не доверила бы тебе царство.

Мескете помолчала, посмотрела в медное, беззвездное, лишенное изменений небо.

— Я бы и себе не доверила, — добавила она честно.

— Тебе не нравится?

Но Мескете покачала головой, показывая, что она не будет об этом говорить. Амти быстро-быстро добавила:

— Слышала про похитителя девочек?

— Слышала. С этим нужно разобраться. Но я не могу покидать Двор.

— Понимаю.

— Адрамаут справится, — сказала Мескете. — И вы тоже. Наверняка, очередной чокнувшийся, который вовремя не попал во Двор. Двор может быть отвратным местом, но здесь мы учимся жить с тем, что у нас внутри.

Амти пожала плечами, а потом встала на цыпочки и прошептала Мескете на ухо:

— Я думаю, что Яуди — Перфекти. Ты можешь это определить?

— Посмотрю за ней. Странно, что она настолько хорошо чувствует себя здесь в таком случае.

Они вернулись в комнату, язык не поднимался назвать это солдатское помещение покоями. Амти чувствовала, будто долгое время несла тяжелую сумку, а теперь пришла домой и положила ее на пол.

Мелькарт рассказывал, как он служил Псом Мира, когда еще не был Инкарни. По пьяни он любил пускаться в долгие и пространные повествования о собачьей кухне. Яуди слушала вполуха, с большим интересом наблюдая, видимо, за циркуляцией алкоголя в Мелькарте.

— Так вот, он такой говорит: я в Государстве не последний человек! Вы еще поплатитесь за это! Писклявым таким голосочком говорит, а я такой…

Продолжения не последовало. Мелькарт замер, глаза его стали совсем пустыми, так пустует экран телевизора в мертвый час перед началом эфира.

А потом он сказал:

— Амти.

Амти пробрала дрожь, нет, голос принадлежал Мелькарту, но в нем не было никаких интонаций, будто он просто озвучивал текст, который читал, не понимая.

— Смею предположить, что ты понимаешь, как легко мне было найти тебя и твоих друзей. Так же смею предположить, что для них не будет сюрпризом многое из того, что ты узнала. К сожалению, это односторонняя связь, некоторый сбой в восприятии твоего друга Мелькарта не позволяет мне слышать то, что слышит он. Однако, я уверен, что ты согласишься со мной, по крайней мере ради собственного блага и ради блага твоих друзей.

Мысли бились у Амти в голове с болезненной скоростью. Почему он не нашел ее сразу? Если он прекрасно знал, как выследить ее, то почему он медлил? Чего он хочет?

— Я бы хотел встретиться с тобой и предложить тебе кое-что ценное. Взамен мне будет нужна всего одна услуга от тебя и твоих друзей.

Вряд ли он, конечно, звал Амти на свидание. Амти крепко зажмурилась, надеясь, что все это окажется сном. Она привела Шацара к своим друзьям.

— На твоем месте я бы не делал глупостей, ведь у тебя есть отец, которого ты, может быть, все еще любишь. Попроси своих друзей так же не совершать опрометчивых поступков.

Голос Мелькарта никогда не казался Амти настолько чужим. Он назвал адрес и время. Адрес, да, адрес она знала наизусть. Это был ее дом. Амти подумала, что будет, если она не придет? А потом Мелькарт замолк и закрыл глаза, спустя секунду повалился на бок, потеряв сознание.

Вот бы, подумала Амти, тоже сейчас отключиться.

Вот бы не включаться вообще.