Десять лет назад, когда Габи впервые приехала в Париж, она остановилась на Монмартре в переоборудованной мансардной комнате. Тогда она представляла, что это место по-прежнему было пристанищем богемных художников и разочаровалась, обнаружив, что оно было переполнено туристами, особенно в районе Сакре-Кёр. Но она открыла для себя другие, менее популярные местечки на Монмартре, в частности удивительные магазины тканей, которые тянулись по обеим сторонам одной извилистой улочки. Габи провела здесь много счастливых часов, делая маленькие зарисовки в дневнике, а позже раскрашивала их в своей комнате. Другое излюбленное ей место для рисования находилось в мансарде перед окном, из которого она наблюдала крыши, заселенные голубями, и кишащие людьми улицы внизу. Тогда она по-настоящему чувствовала себя частью парижской истории, найдя для себя собственную маленькую, но вдохновляющую роль.
Теперь, десять лет спустя, она стояла здесь, у окна своего нынешнего парижского отеля в квартале Сен-Поль. В южной части знаменитого района Маре в Париже находился лабиринт из мощеных закоулков, руин средневековых стен и старинных особняков, известных как hôtels particuliers[6]. Этот уголок отчасти сохранил прежний облик города, существовавший до преобразований барона Османа[7] в девятнадцатом столетии. Но, несмотря на то что темп жизни здесь был более спокойным и менее умышленно «шумным», чем в прочих кварталах в Маре, Сен-Поль не жил прошлым. Он представлял собой кипучую и оживленную панораму, на которую она смотрела сверху, полную красок и движения. Но в этот раз не будет никакой вдохновляющей эпизодической роли. Никаких вписываний себя в эту историю. Габи не была ее частью; она оказалась вне целого.
Она резко отвернулась. Достаточно. Она проспала, и теперь ей нужно было бежать. На завтрак не оставалось времени. Это само по себе было достаточно тяжелым испытанием, не говоря уже о вгоняющих в уныние «ах, если бы». Габи любила поесть, и при мысли о кофе и круассане ее рот наполнился слюной. Она была в Париже, и ей, конечно, должна была встретиться пекарня по пути. Так и вышло – нашлось очаровательное местечко с нарисованными на стеклянных панелях входной двери сельскими пейзажами в стиле ар-нуво. Минутой позже, торопливо смахивая крошки от круассана с одежды и губ, она стояла у двери жилого здания, в котором расположилась школа. Только тогда она поняла, что оставила дома – телефон, в котором был записан код от школьной двери, так и лежал на прикроватном столике, куда она положила его прошлым вечером. Покосившись на панель ввода, она попыталась припомнить код. 445AS? Или 554SA? Она попробовала ввести оба, но безрезультатно. Она даже не могла никому позвонить, чтобы ее впустили. Кошмар. Ей придется возвращаться за телефоном.
– Ça va?[8] – Голос, раздавшийся позади нее, заставил ее подпрыгнуть. Обернувшись, Габи увидела мужчину примерно ее возраста, около тридцати или вроде того, высокого, с волнистыми светло-каштановыми волосами, завивающимися у ушей, и глазами такими темными, что они казались почти черными. Одетый в кожаную куртку поверх футболки и джинсы, он нес большую плоскую деревянную коробку. Прежде, чем она успела спросить, он добавил по-английски: – Вы в Парижскую кулинарную школу?
– Да. Oui. Но код…
Его темные глаза заблестели.
– Конечно. Позвольте мне. – Когда он приблизился, она уловила крепкий душок. Он заметил, как наморщился ее нос, и рассмеялся. – Козий сыр, mademoiselle. Для школы.
Разумеется. Дабы скрыть свое смущение, она вступилась за себя по-французски:
– Прекрасно. Я люблю козий сыр. Особенно крепко пахнущий.
Он слегка приподнял брови, и Габи с некоторым удовольствием отметила, что ее идеальный французский его удивил. Но он ничего не сказал, лишь быстро одарил ее улыбкой и набрал код. Дверь со щелчком открылась, и мужчина придержал ее для Габи. Затем он направился к лифту, но она прошла мимо. Она не была в восторге от узких деревянных лифтов, встречающихся в старых французских жилых домах. Вместо этого она поднялась по лестнице, перепрыгивая две ступеньки за раз, забавы ради, и добралась до нужного этажа почти без одышки. Хоть какое-то редкое преимущество от последних нескольких месяцев. Она начала бегать каждое утро, чтобы передохнуть от гнетущих мыслей, и в результате пришла в форму.
Рядом с входной дверью школы на третьем этаже находился звонок. На его звук практически сразу откликнулась юркая молодая брюнетка с айпадом в руках. Она представилась: «Ясмин Берада, персональный ассистент мадам Сильви Морель», – на безупречном английском и лишь на мгновение выказала удивление, когда Габи ответила ей на беглом французском, тоже, в свою очередь, представившись и извинившись за опоздание.
– Никаких проблем, – плавно промурлыкала Ясмин на французском, пропуская ее внутрь. – Ничего еще не началось. А теперь, будьте добры, оставьте свои туфли здесь, – продолжила она, – и наденьте любую пару. – Она указала на стойку с черными слипонами на мягкой подошве. – Я буду очень вам признательна.
– Разумеется. – Габи сняла свою обувь и выбрала пару подходящих по размеру слипонов. Взглянув на золотой скрипящий паркет, она поняла, почему организаторы не хотели, чтобы люди расхаживали здесь в уличной обуви. И хотя слипоны не выглядели слишком уж элегантно в сочетании с ее темно-красной юбкой, от них ее ноги устанут гораздо меньше, чем от ее ботинок на каблуках, особенно если она будет часами стоять на кухне.
Когда она переобувалась, мужчина, впустивший ее в дом, прошел в холл, на этот раз без коробки. Он кивнул Ясмин и одарил Габи очередной ослепительной улыбкой.
– Надеюсь, сыр будет соответствовать вашим высоким стандартам, мадмуазель, – сказал он по-французски. – И если захотите еще, приходите навестить меня на рынке Бастилии – я бываю там каждый четверг и воскресенье!
– Пожалуй, я могла бы прийти к вам, – ответила Габи, – если сыр окажется качественным. Или же если мне понадобится пожаловаться на него!
«Я флиртую, – подумала она, – а я не флиртовала годами». Она уже позабыла, как это весело. Особенно в Париже, где каждый понимает, как работает флирт. Никаких обязательств, просто наслаждение моментом.
Он рассмеялся.
– Обязательно, мадмуазель. – А затем, весело попрощавшись с ними обеими, он ушел, звонко хлопнув за собой дверью.
Словно предвосхищая вопрос Габи, Ясмин произнесла:
– Это Макс. Он несколько оригинален. – Такая характеристика личности использовалась французами как с одобрением, так и без него. Тон Ясмин оставался нейтральным, поэтому Габи не была уверена, что скрывается за ее репликой.
Ассистентка отвела Габи в кладовую, по обеим сторонам которой в ряд выстроились полки, а в конце стояли шкафчики. На полках находились всевозможные кухонные принадлежности – фартуки, полотенца, салфетки, скатерти – а также большие коробки с пекарской бумагой, алюминиевой фольгой и одноразовыми перчатками.
– Все, что вам не понадобится, вы можете оставить в ящике, – указала Ясмин, – ключ всегда будет при вас. И возьмите фартук и перчатки.
Габи покорно сняла свой объемный кардиган и заперла его вместе с поясной сумкой в безопасном месте. Из стопки фартуков она выбрала веселый в цветочек, который был не только практичным, но и хорошо выглядел поверх ее черного топа. На фартуке также был передний карман, в который она припрятала пару перчаток. Затем, последовав за Ясмин, она вышла из кладовой и спустилась в холл.
Когда они вошли в огромную кухню, Габи в первую очередь обратила внимание на золотой свет. Солнечные лучи лились через окно, высвечивая внутри мягкие тона – оттенки дерева, пробкового материала и кафеля. Она скорее готовилась к безликой первозданности белого цвета и сверкающей стали, а не к этой теплой, камерной атмосфере. Выглядело всё так, будто она оказалась на чьей-то домашней кухне – если закрыть глаза на размеры помещения, на две аккуратно расположенные плиты со стеклянными крышками и двойные раковины, двустворные холодильники, встроенные в ниши, и полку с профессионально выглядящими кухонными принадлежностями. С одной стороны комнаты находилась огромная зона для хранения с двойными дверями, а над ее входом висела картина, изображающая сцену на рынке: она была примитивна, но полна цвета и энергии. Кухню одновременно пропитывало ощущение покоя и радостной суеты, отчего Габи воскликнула:
– О, какая великолепная комната!
– Да, – улыбнулась Ясмин. – Она вдохновлена кухней в доме бабушки и дедушки Сильви, где она, еще будучи ребенком, впервые начала готовить. Конечно, с обновленным оборудованием, но во всех прочих отношениях – с той же атмосферой. И это лежит в основе всего, что мы здесь делаем.
– Это чувствуется, – тихо проговорила Габи, и ее пронзила острая боль, когда она подумала о кухне в доме ее родителей – о том, как ее окутывала теплая суета практичной красоты и домашних радостей. – А Сильви использует эту кухню вне занятий?
– О, разумеется. Сильви живет в этом здании. Как и ее сын, Жюльен, когда он здесь. Но пойдемте, – произнесла Ясмин, – давайте поищем остальных. – Она придержала дверь в конце кухни, за которой раздавался гул голосов. Глубоко вдохнув, Габи последовала за ней в другую огромную симпатичную комнату, в центре которой стоял длинный дубовый обеденный стол, а чуть дальше – буфет, над которым висела репродукция картины Клода Моне, изображавшая людей, сидящих вокруг стола и наслаждающихся трапезой[9]. За настоящим столом также расположились люди, но они не ели, а разговаривали.
В прошлом Габи имела репутацию экстраверта, способного уверенно зайти в любую комнату, полную незнакомцев. Это была лишь ее маска. Сегодня, когда она, поприветствовав остальных присутствующих, заняла последнее свободное место, ей приветливо кивнули, а затем снова завязалась болтовня, и она расслабилась и незаметно окинула взглядом всю группу. Всего присутствовало восемь человек: четверо мужчин и четыре женщины, включая ее саму. Дверь в конце комнаты открылась, и вошли еще двое.
Было очевидно, кем являлись новоприбывшие, поскольку их с Ясмин имена и лица отображались на сайте Парижской кулинарной школы. В своей простой белой футболке, черных брюках и фартуке в зеленую и белую полоску, с каштановыми волосами, убранными назад в густую косу, Сильви Морель удавалось выглядеть одновременно практично и стильно. У ее ассистента и по совместительству су-шефа Дэмиана Арти было молодое лицо, но преждевременно редеющие светлые волосы, и он выглядел безукоризненно в традиционном одеянии шеф-повара, состоящем из белой удлиненной рубашки с коротким рукавом, надетой поверх серых брюк, и черного фартука, завязанного на поясе.
– Mesdames, messieurs, bienvenue! Леди и джентльмены, добро пожаловать! – Голос Сильви был глубоким и ясным, а ее английский – идеальным, с мягким, привлекательным акцентом. Занятия в Парижской кулинарной школе всегда проводятся на английском, потому что ученики или приезжают из англоговорящих стран, или из стран, где английский изучается в качестве второго языка гораздо чаще, чем французский. – Вы прибыли в Париж из шести разных стран – Австралии, Японии, Германии, Канады, США и Британии, – продолжила она. – Мы благодарим вас за то, что присоединились к нам, несмотря на расстояние. И мы надеемся, что по прошествии месяца наш город станет для вас вторым домом. Ну или, по крайней мере, второй кухней, – добавила она, заработав улыбки и негромкие аплодисменты.
После этого она еще некоторое время рассказывала о расписании уроков и распорядке дня, и через мгновение внимание Габи ослабло. Но Сильви вырвала ее из мыслей, сказав:
– Но хватит обо мне. Давайте послушаем вас.
– Меня? – выпалила Габи.
Сильви улыбнулась.
– Я говорила «вы» во множественном числе, мисс Пикабия. Но, конечно, мы можем начать с вас.