Леди, будьте плохой

Глава 11

Нэт, как всегда, поехал размять лошадей, пока Рочдейл был в Марлоу-Хаусе. Долгое ожидание кареты дало Рочдейлу возможность обдумать все происшедшее. Хотя он не ожидал увидеть Грейс, встреча прошла прекрасно. Он практически заставил ее есть с его руки. Наконец-то – наконец-то! – она доверяла ему. Он даже нравился ей. Она была всего в нескольких шагах от окончательной капитуляции. И тут он почувствовал неожиданный укол вины за то, что делает.

Прилив стыда, а потом гнева охватил его за то, что он так эгоистично использовал ее, заставил поверить, что у него нет скрытых мотивов для преследования. К тому моменту, когда Нэт привел коляску в маленький двор перед Марлоу-Хаусом, этот гнев достиг крещендо самобичевания.

– Очень вовремя, – рявкнул Рочдейл. – Где, черт возьми, тебя носило?

Парень побледнел, его глаза тревожно расширились.

– Простите, милорд, но вас не было больше получаса, так что я подумал…

– Не желаю слушать твои отговорки. Просто дай мне вожжи, черт побери, и садись назад. И если не хочешь неприятностей, ты заткнешься и будешь молчать, пока мы не доедем до Керзон-стрит.

Несколько минут спустя, поворачивая лошадей на Лоуер-Джордж-стрит, Рочдейл почувствовал еще один приступ вины, теперь за то, что так резко говорил с Нэтом. Слуга всего лишь выполнял свою работу. Не его вина, что Рочдейл раздражен сам на себя. Когда они добрались до платной конюшни, где содержались его лошади и экипажи, он бросил парню полкроны.

Первоначальная волна гнева немного отступила, и Рочдейл стал размышлять над этими неприятными приступами угрызений совести, которые в последнее время стали терзать его. В конце концов, дело с Грейс Марлоу – это всего лишь игра. Несмотря на всю ее безыскусственность и пленительную невинность, Грейс для него – не более чем способ получить великолепную лошадь. Вполне естественно, он будет ей вечно благодарен за помощь в получении Альбиона. И на этом все. У него нет причин чувствовать вину за то, что он соблазняет ее поддаться тому, чего она сама явно хочет, или за то, что делает вид, будто возвращает себе доброе имя в ее глазах при помощи значительного банковского чека и нескольких часов, проведенных с одиноким маленьким мальчиком. Она сама не внакладе от этой игры, получая от Рочдейла то, чего хочет. Ни одна женщина не стоит такого чувства вины.

И все же угрызения совести терзали его, пока он гнал коляску по Лоуер-Джордж-стрит, едва не столкнувшись со встречным пивным фургоном и чуть не зацепив фаэтон, кучер которого разразился бранью и щелкнул кнутом в сторону Рочдейла. Равнодушный к опасности, вызванной его безрассудной скоростью, Рочдейл думал только об одном: он снова и снова повторял, что ему не из-за чего чувствовать себя виноватым. В конце концов, Грейс будет даже благодарить его за то, что он помог ей сбросить все надуманные путы и наконец-то испытать чувственное наслаждение. Он охотно подарит ей это, и она будет благодарна. Но…

Его долго спавшая совесть все время говорила ему «но». Господи, он не мог вспомнить, чтобы когда-нибудь так страдал из-за женщины. Но это ведь часть пари, не так ли? Ему придется страдать, чтобы выиграть. Но вместо того чтобы испытывать разочарование из-за отказа чопорной вдовы покориться, ему приходится испытывать чувство вины из-за неизбежной капитуляции хорошей женщины.

Черт, черт, черт!

Когда он стоял около Марлоу-Хауса, ожидая возвращения Нэта, соблазнительный аромат вездесущего жасмина Грейс оставался на его одежде, Рочдейл думал о том, какая она чудесная женщина и как мила ее страсть, и размышлял, не стоит ли вернуться и поцеловать ее еще раз. Как раз в этот момент мимо проехало ландо с солдатом в форме и ярко одетой шлюхой, сидящей рядом с кучером. Тяжело груженная подвода, которую разгружали в конце улицы, замедлила движение, ландо тащилось с черепашьей скоростью, и Рочдейл мог несколько минут наблюдать за ним. Девица с сердитой миной на размалеванном лице сидела, скрестив руки на груди. Солдат в чем-то убеждал ее, но она продолжала отрицательно качать головой. В конце концов парень вытащил из внутреннего кармана маленькую коробочку. Длинная и изящная, она наверняка была футляром для какой-то драгоценной безделушки, и в мгновение ока недовольная мина на лице шлюхи превратилась в победную улыбку. Они уже почти скрылись из виду, но Рочдейл успел заметить, что девица почти неприлично прижимается к молодому человеку. Солдат заплатил требуемую цену.

Воспоминание об этой маленькой драме напомнило Рочдейлу, что у всех женщин есть цена. Даже у Грейс Марлоу. Ее цена находилась в хранилище «Куттс и K°», готовая излиться на это старое кирпичное здание, которое она так сильно любила. Да, у каждой женщины есть цена, и Рочдейл, гордившийся пониманием женского пола, почему-то позволял себе забывать об этой мудрости, когда дело касалось Грейс Марлоу. Каким дураком он стал, подумал он, выезжая на оживленную Бромптон-роуд. Убеждая Грейс ослабить путы, он и сам расслабился. Он позволил себе думать, что заботится о ней, а не просто ломает комедию. Чертов дурак. Похоже, он размяк после всех этих лет.

Он ловко провел коляску сквозь запруженные улицы через Найтсбридж к углу Гайд-парка, где светские модники собирались для ежедневной прогулки. Действительно размяк, если позволил хваткой женщине манипулировать собой. Он собирался обмануть ее, и черт побери, если она не поменялась с ним ролями и не обвела вокруг пальца, заставив думать, что она другая только потому, что такая чертовски правильная, благочестивая и интригующе невинная.

В конечном счете она ничем не отличалась от остальных, используя его, предлагая ровно столько себя, чтобы свести его с ума, позволяя ему медленно продвигаться к соблазнению, только чтобы выудить из него деньги для своей благотворительности. Когда дело касалось этого, Грейс Марлоу ничем не отличалась от других женщин, которых он знал.

Все женщины используют и манипулируют. Он давно выучил этот урок, еще от своей матери, которая бросила его. А потом от второй жены отца, из-за которой глупый старик разорил поместье, чтобы только соответствовать ее запросам и обеспечивать ее страхолюдину-дочь соблазнительным приданым. Бывшая леди Рочдейл, не теряя времени, сбросила траур ради другой свадьбы, ровно через год после пожара она вышла за очень богатого лорда Гилларда. Рочдейл часто думал, не сама ли она устроила пожар и заставила отца поверить, что оказалась в огненной ловушке, только потому, что получила от него все, что могла, и впереди ее не ожидало ничего, кроме многих лет в долгах и строгой экономии. Несколькими годами позже Рочдейл высказал ей это, когда сильно напился, и она дала ему звонкую пощечину.

Потом была Кэролайн, хладнокровная и безжалостная в своих амбициях, она разбила его юное сердце. По крайней мере, к тому времени, как Серена Андервуд вошла в его жизнь, он разбирался в женских махинациях. Он решил, что лучше вызвать скандал и публичное презрение, чем становиться для нее козлом отпущения. К тому времени он был уже закоренелым реалистом, дважды вынужденный драться на дуэли с мужьями дам, которые уверяли его в равнодушии своих мужей. В конечном счете все женщины в его жизни так или иначе использовали его, чтобы добиться своей цели. Даже эта девчонка Эмили Теркилл использовала, уговорив отвезти ее на виллу в Туикнем с одной только целью – отомстить матери и тетке за то, что они на публике поставили ее в неудобное положение.

Повернув на Парк-плейс, Рочдейл направил свою юркую коляску между лениво ползущими экипажами к Роттен-роу. Светские дамы, одетые по последней моде, готовились показать себя на ежедневном ритуале сбора в Гайд-парке. Некоторые женщины ловили взгляд Рочдейла, сигнализируя о своем интересе. Другие отворачивались.

Лицемерки, все они. Он давно усвоил, что обращаться с женщинами можно только на своих условиях, не на их. И его условия обычно были чувственными. Он получал наслаждение от многих и многих женщин. Если они хотели использовать его для своего собственного наслаждения – пожалуйста, но до тех пор, пока он получает равноценное удовольствие взамен. Он не позволит собой манипулировать. Он не отдаст контроль над ситуацией женщине. Никогда.

Он соблазнит Грейс и даст ей немного удовольствия в обмен на Альбиона. Это меньшее, что он мог для нее сделать, и, Бог свидетель, она нуждается в этом. Конечно, он тоже получит от нее удовольствие, и Рочдейл предвкушал, что это будет что-то необычное. Она была такой чертовски соблазнительной со своей золотой красотой и невинной страстью.

И снова Рочдейл засомневался относительно своих мотивов. Он вспомнил ее улыбку при прощании в Марлоу-Хаусе, задумчивую и тоскующую, и ее неохотное признание, что он ей нравится. Не ошибается ли он в этой женщине? Может ли она быть исключением из правила? Но она же взяла его деньги, значит, действительно не лучше всех остальных.

Или лучше?

В его постели перебывало бесчисленное множество женщин. Он знал, чего они хотят. Соблазнение Грейс казалось теперь легким. Она была невинна, наивна, она созрела для соблазнения. Но она каким-то образом проникла в Рочдейла, в его разум. Рочдейл не мог объяснить этого, но к тому времени, когда коляска подъехала к конюшне на Керзон-стрит, он осознал, что Грейс действительно другая, что она не заслуживает быть всего лишь еще одним именем в списке его побед.

Черт, черт, черт!

Если он не будет осторожен, Грейс Марлоу станет его погибелью.

Их отношения определенно изменились. Было даже ощущение, будто они поменялись ролями. Рочдейл стал более внимательным и осторожным, в то время как Грейс больше не беспокоилась о том, чтобы скрывать их дружбу.

Потому что именно это выросло между ними: дружба. Он все еще мог заставить ее сердце забиться от одного взгляда его понимающих глаз. Но теперь между ними было нечто большее. Они разговаривали. Они обменивались идеями и мнениями. Им было хорошо вместе, и Грейс позволяла себе наслаждаться его обществом без чувства вины или стыда.

Ее стали раздражать те, кто презирал Рочдейла, но не знал его так, как знала она. Были моменты, когда ей хотелось броситься на его защиту, но она знала, что он не поблагодарит ее за это. По известным только ему причинам Рочдейл наслаждался своей репутацией негодяя. Не ее забота восстанавливать его репутацию, так что пусть все остается как есть. Ее собственная репутация может пострадать, о чем при каждой возможности напоминала Маргарет, но только в глазах людей, чье мнение Грейс больше не ценила. Потому что если они не видят дальше сенсационных сплетен о скандалах и распутстве, большинство которых, без сомнения, были правдой, и не находят под ними хорошего человека, тогда ее больше не интересует, что они думают.

Давайте выпьем за освобождение Грейс Марлоу. Пусть она всегда будет самостоятельной женщиной, не связывающей себя чьими-то ожиданиями, живой это человек или мертвый.

Благослови Господь ее подруг за то, что помогли ей этим тостом достичь цели. Грейс ощущала какую-то волнующую свободу в том, чтобы не заботиться о мнении других. Однако она все еще думала о епископе и о том, что он сердится, если смотрит на нее с небес. Ей нравилось думать, что он поаплодировал бы ей за настороженное лицемерие, которое наверняка было полезным. Но он приучил ее быть бдительной к тому людскому мнению и не забывать о его высоком положении и о том, что любой ее неблаговидный поступок запятнает его.

Говоря по правде, он мог бы подумать, что ее собственная репутация важнее репутации такого человека, как Рочдейл. Но в эти последние несколько недель Грейс стала понимать, что они оба – и она сама, и Рочдейл – были созданы, чтобы достичь желаемого результата. Они были как актеры на сцене. Она играла роль вдовы епископа, а он играл роль пресловутого развратника. Однако под этими масками они были гораздо более сложными персонажами.

– Это всего лишь ярлыки, – сказал ей как-то Рочдейл, – которые позволяют обществу расставить нас в каталоге по определенным категориям. Но все мы не так просты, мы не только черные или белые. Не позволяйте ожиданиям общества определять вас, Грейс.

Казалось, где бы они ни встречались, он заканчивал тем, что говорил ей что-нибудь философское. Она начала думать, что он пытается уничтожить данные епископом установки, вкладывая новые, более либеральные литании в ее голову.

И это получалось.

Он сел рядом с ней на диван в элегантной гостиной Вильгельмины. Герцогиня пригласила друзей на обед и неформальный музыкальный вечер. Поскольку все гости были теми, кто принимает Вильгельмину без осуждения и многие были друзьями покойного герцога, Грейс не заботилась, что в такой непредвзятой компании будут язвить или критиковать ее дружбу с Рочдейлом. Она чувствовала себя совершенно свободно рядом с ним, они ждали следующего выступления, дуэта арфистки и пианиста. Как это часто случалось в последнее время, завязалась непринужденная беседа. Грейс и Рочдейл говорили о новой выставке в Британском институте, о ретроспективе покойного сэра Джошуа Рейнолдса, которая была большей частью организована Адамом Кэйзеновом, одним из управляющих институтом. Адам и Марианна тоже принимали участие в разговоре, пока их не позвала Вильгельмина, чтобы поговорить с одним из гостей, который считал себя знатоком искусства.

– Эта выставка побудила меня, – говорил Рочдейл, – купить экземпляр новых «Мемуаров сэра Джошуа Рейнолдса». Интересный человек, хотя и с большим самомнением. Думаю, вы можете найти это занимательным.

Грейс больше не удивлялась, когда он позволял себе вот так приоткрывать свой характер. Она обнаружила, что прилежный студент из Суффолка все еще живет где-то в глубине его души. Рочдейл много читал, хотя, как она подозревала, немногим позволял знать об этом.

– Так случилось, – сказала она, – что я получила эту книгу от мистера Норткота, издателя, но еще не прочитала ее.

Он поднял черную бровь.

– Вы знакомы с Джеймсом Норткотом?

– Да. Он будет издавать книгу проповедей епископа.

– И как продвигается редактирование? Все еще по уши в ханжеской помпезности?

Грейс нахмурилась.

– Джон.

– Простите. Расскажите мне, над чем вы работаете.

– Над очень яркой проповедью, основанной на восемнадцатом стихе из Книги Бытия. «Господь Бог сказал: "Нехорошо человеку быть одному. Я сделаю ему подходящую помощницу"». Епископ использует этот эпизод, чтобы проиллюстрировать, что мужчина призван руководить, а женщина призвана помогать. То есть мужчина должен брать на себя ответственность за семью, а жене следует быть помощницей своего мужа.

– Подчиняться ему, вы хотите сказать.

– Нуда. Кто-то должен руководить, и Господь дал мужчине эту роль и эту ответственность.

Он тихо, но весьма презрительно хмыкнул:

– Так, значит, женщина не может руководить? Ну тогда, Грейс, это должно означать, что вам не следовало позволять управлять большим благотворительным фондом или быть ответственной за деятельность Марлоу-Хауса. А ведь я говорил, что старик мог бы гордиться вами. Возможно, я ошибался. Возможно, он вовсе не был бы доволен, что его «помощница» стала руководителем.

Грейс сердито воззрилась на него. Он всегда выискивает недостатки у ее покойного мужа.

– Не говорите глупости. Он говорил вообще. В семье, например, муж должен быть главным, потому что он в ответе за благополучие и процветание жены и детей. Так же как глава страны или правительства, король или премьер-министр обязаны защищать своих граждан.

– А что, если этот король – королева? Или ваш епископ не позволил бы править королеве Елизавете?

Она раздраженно вздохнула. Рочдейлу доставляет какое-то извращенное удовольствие развенчивать все поучения епископа, стараясь выставить их глупыми или лживыми, даже если это означает принять в споре сторону женщины.

– Вы все воспринимаете слишком буквально.

– Следует помнить, – сказал Рочдейл, – что этот конкретный эпизод Книги Бытия был написан с точки зрения патриархального общества иудеев. Смею утверждать, что они не позволили бы королеве Елизавете править собой. Но подождите. Была же пророчица Мариам. И Сепфора, жена Моисея, которая в критический момент приняла на себя роль священника. И Дебора – судья, военачальница и поэтесса, – избранная Господом освободить страну.

Грейс улыбнулась:

– Мне следовало догадаться, что не нужно вступать с вами в дискуссию о теологии или истории религии. – Но она часто делала это, поскольку проповеди епископа были не редкой темой для их бесед. Ей скорее нравились их споры, потому что они выводили на свет прежнего школяра, который давным-давно погрузился в изучение философии и религии.

– Даже если и так, – продолжила она, – наше общество такое же практичное, как древнееврейское. Мысли, высказанные в Книге Бытия, все еще верны, пусть и с редкими исключениями вроде королевы Елизаветы или Деборы. Главное в том, что в большинстве случаев мужчина должен принять на себя роль лидера, а женщина – его помощницы.

– И все же, – возразил он, – более ранняя история сотворения, Бытие, стихи двадцать шестой и двадцать седьмой, не говорит ни о какой покорности одного другому. «И сотворил Бог человека по образу своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их». Бог не говорит им ничего, кроме того, что нужно плодиться и размножаться и населить землю. Мне этот эпизод кажется более подходящим.

– Но епископ использовал более поздний эпизод, так что это спорный вопрос. В любом случае подразумевалось, что проповедь будет поучительной, подскажет, что такое правильная христианская жизнь.

– Научит быть рабом. – Он нахмурился. – Да, я понимаю, что такой жизнью живут большинство женщин, что так их учат жить, даже если в кофейнях и дискуссионных клубах рождаются более рациональные идеи и демократические принципы. Но мне интересно, как вы будете себя чувствовать, публикуя такие антиженские мнения под своим именем. Ведь это делает вас соучастницей порабощения вашего же собственного пола. Или это отражает то, как великий человек обращался со своей женой?

– Пожалуйста, Джон, вы знаете, что мне не нравится, когда вы пренебрежительно говорите о епископе. Он был хорошим человеком. Он провел всю свою жизнь, делая людям добро. Одно только то, что его политические и общественные взгляды были более консервативны, чем ваши либеральные мнения, не делает его плохим человеком.

– А был ли он добр к вам? – Рочдейл окинул ее своим проницательным синим взглядом, как будто мог заглянуть прямо в душу. – Он сделал вас счастливой?

– Конечно, – ответила она, пожалуй, слишком быстро, – Знакомство с ним было для меня благословением, а замужество – большой честью. Он сделал меня очень счастливой.

Его брови резко взлетели вверх.

– Как его маленькую помощницу? Можете ли вы честно сказать, что вам нравилась рабская покорность ему и его работе больше, чем самостоятельное управление Марлоу-Хаусом и фондом вдов? Готов поспорить, этот старик никогда не позволил бы вам быть самостоятельной женщиной.

Вот опять это. Знакомая литания. Он, кажется, верит, что если Грейс действительно станет «самостоятельной женщиной», то эта новая, освобожденная женщина с радостью прыгнет в его постель.

– Он хотя бы позволял вам иметь свое собственное мнение? – настаивал Рочдейл. – Хоть о чем-нибудь?

Честно говоря, нечасто. Но это личное дело и вообще никак не касается Рочдейла.

Он презрительно усмехнулся ее молчанию.

– Я так и думал, что нет. Правда в том, что он взял еще не сложившуюся, податливую юную девушку и слепил из нее идеальную епископскую жену, публичный образец своих поучений. Но еще не слишком поздно разбить эту форму и начать лепить заново. К счастью, вы все еще молоды и можете…

– В прошлом году мне исполнился тридцать один год. Не такая уже и молодая.

– Боже мой! Такая старая карга? – Он театрально поежился. – Не могу понять, что привлекает меня в такой иссушенной временем старой вешалке. Вы чрезвычайно хорошо сохранились, моя дорогая.

Она улыбнулась:

– Возможно, потому, что не вела распутную жизнь.

Он поморщился:

– Прямое попадание. Вам обязательно напоминать, что моя морщинистая старая физиономия демонстрирует каждую минуту из моих тридцати четырех лет? Тогда как вы сидите тут в своей безупречной, аристократической, нестареющей красоте.

Она тихонько усмехнулась и сказала:

– Я не безупречна, не аристократична. Вы не знали этого? В отличие от вас я происхожу из очень простой семьи.

– Правда?

– Да. Моя мать была дочерью фермера, а отец – деревенским викарием в Девоне, дед по отцу был десятником на руднике и заработал на богатой жиле достаточно денег, чтобы послать своего сына в школу. Папа читал в церкви и начал свою карьеру с самого низа, младшим викарием.

– Значит, ваша матушка была красавицей, пусть и не благородных кровей. Но вернемся к моей мысли, я только хотел сказать, что вы еще достаточно молоды, чтобы…

– Я знаю, что вы хотели сказать. Нет необходимости повторять это. Я понимаю вашу точку зрения, Джон, действительно понимаю. Вы не должны повторять это мне так громко и так часто. А теперь тише. Музыканты готовы начать.

Пока они слушали музыку или пытались слушать, слова Рочдейла звучали в ее ушах, заглушая все остальные звуки. Он был единственным человеком, который когда-либо осмелился в ее присутствии критиковать епископа. Грейс продолжит защищать мужа и его наставления. Это ее долг перед ним. Но все чаще и чаще она заставала себя за размышлениями, а вдруг епископ на самом деле манипулировал ею, наивной девочкой с податливым характером, чтобы создать из нее собственное творение. Несомненная правда, он учил ее, как должным образом вести себя на публике и дома. Даже в спальне. Неужели он уничтожил все, что было живой юной Грейс Ньюбери, чтобы создать холодную, сдержанную миссис Грейс Марлоу?

Нет, он этого не смог. Она улыбнулась себе, поняв, что под грузом одиннадцатилетнего предусмотрительного брака и трехлетнего непорочного вдовства все еще жива та полная жажды жизни юная девушка. Неудивительно, что они с Рочдейлом стали такими хорошими друзьями. Они во многом так похожи. Каждый из них потерял юного себя и стал кем-то совершенно другим. Возможно, они помогут друг другу выпустить на свободу тот юношеский идеализм, который так долго был спрятан.

Или уже слишком поздно?

После того как музыканты закончили играть и молодая певица-сопрано спела две прелестные арии, гостям, расположившимся в гостиной и на террасе, подали чай и бренди. Рочдейл повел Грейс наружу, в очаровательный сад Вильгельмины, подальше от огней дома и бумажных фонариков, развешанных на деревьях. Она знала, чего он хочет, и тоже этого хотела. Он не целовал ее с того дня в Марлоу-Хаусе, хотя они виделись несколько раз. Это была их первая возможность побыть наедине, а гости Вильгельмины не из тех, кто будет судить или сплетничать. Или шпионить.

Грейс позволила ему отвести себя в дальний угол сада, Рочдейл остановился и прислонился спиной к стволу большого дерева. Лунный свет падал сквозь листву на резкие черты лица. Господи, ну почему его глаза такие синие? Синие, как море. Море, в котором она могла бы утонуть. Умереть.

Он взял ее за руки и мягко притянул к себе:

– Я хочу поцеловать вас, Грейс.

– Я знаю.

– Вы позволите?

– Нет.

Его глаза расширились, он был явно поражен.

– Почему нет? Ведь прошло уже столько времени, и я изголодался по вас. Почему я не могу поцеловать вас?

Она улыбнулась:

– Потому что это я собираюсь поцеловать вас.

– Правда? – Он улыбнулся, и ее колени вдруг ослабели. Это была не безнравственная улыбка, не улыбка негодяя. Это была настоящая улыбка, от которой засветились его глаза, а в их уголках появились морщинки, улыбка, смягчившая его надменное высокомерие. Улыбка, заставившая ее захотеть полюбить его, совсем чуть-чуть.

– Да, правда.

– Ну тогда чего же вы ждете?

Она обняла его за шею, а он скользнул руками на ее талию. Но не притянул Грейс к себе, а подождал, чтобы она сделала следующий шаг. Она улыбнулась, положила руку на его затылок, потянула его вниз, к себе, и поцеловала.

Вспоминая все, что ей больше всего нравилось в его поцелуях, она пыталась дать ему такое же наслаждение. Сначала она легко провела губами по его губам, пощипывая и пробуя. Она целовала верхнюю губу, уголки рта и наконец вобрала его нижнюю губу в свои губы и нежно всосала. Он застонал и, точно так же как не один раз делал он, Грейс воспользовалась его слегка приоткрытыми губами и скользнула языком внутрь. Его язык жадно встретил ее, и они закружились в танце чистого наслаждения.

Поцелуй стал битвой за контроль, когда сначала Рочдейл, а потом Грейс главенствовали губами и языком. И руками. Она водила руками по его спине и плечам и не вздрогнула, когда он накрыл ладонью ее грудь.

Они целовались и целовались, казалось, целую вечность, хотя более вероятно, всего несколько минут. Когда они разошлись, услышав поблизости голоса, оба тяжело дышали.

Он приблизил губы к ее уху.

– Спасибо, Грейс. Это был лучший поцелуй, который мне когда-либо дарили.

Она громко рассмеялась. Боже мой, он как опьяняющее зелье. Но ведь у него же было много практики. И все же сознание, что он хочет ее как женщину, как любовницу, не переставало быть открытием, которого она никогда в своей жизни не ожидала.

Она знала, каким будет следующий шаг. Но готова ли она сделать его?

В ту ночь ее сны были полны Рочдейлом. Сначала они стояли и целовались, полностью одетые. Потом благодаря непоследовательности снов она вдруг оказалась в его объятиях обнаженной – обнаженной! – они лежали вместе в ее постели. Он улыбался, накрывая ее волосами плечо, и медленно расчесывал пальцами их золотую массу. Он зарывался лицом в ее волосы, вдыхал их аромат, терся о них щекой и набирал их полные горсти. А потом целовал ее шею. Он целовал ее везде, в местах, о которых она только слышала от «веселых вдов», брал ее грудь в рот и сосал. Она изгибалась в кровати, желая больше, желая вползти прямо в него, она запускала пальцы в его черные волосы. А потом ее руки обнимали его обнаженную спину – Господи, он тоже был обнажен! – когда он толчком входил в нее. Снова, и снова, и снова. Это делалось не быстро, как с епископом, а медленно и глубоко и не похоже ни на что.

И она выкрикивала его имя:

– Джон. Джон. Джон!