Леди Удача

Глава 15

На следующее утро все проезжающие лондонской дорогой были поражены невиданным зрелищем: по дороге мчалась, подпрыгивая на ухабах и виляя из стороны в сторону, маленькая рессорная двуколка, запряженная парой горячих вороных коней, которыми правил, вернее, сидел в двуколке как громом пораженный, крепко держась за вожжи, один неотесанный мужлан; другой же, будучи пассажиром, навалился животом на борт экипажа и блевал что было мочи. Двуколка, увлекаемая храпящими лошадьми, неслась вперед, минуя придорожные трактиры, унося все дальше злосчастную парочку.

Наконец вороные притомились, замедлили бег, а потом и вовсе перешли на шаг. Когда кони остановились возле маленькой фермы, Гэр и Перси едва нашли в себе силы, чтобы выбраться из крошечного экипажа и отдаться заботам фермера. Перекусив и подкрепившись элем, они переночевали на ферме, а утром Перси снова затащил Гэра в двуколку. Вороные рванули с места в карьер, и все пошло по заведенному порядку: кони неслись, Перси сидел, вцепившись в вожжи мертвой хваткой, а Гэр с позеленевшим лицом валялся в углу.

Двумя днями позже, чуть за полдень, двуколка выехала на Сент-Джордж-сквер и сразу привлекла к себе взгляды чистой публики, прогуливавшейся вдоль зеленых газонов в центре площади. Разбитая двуколка остановилась возле подъезда дома виконта Оксли, и Перси смог наконец разжать одеревеневшие пальцы и отодрать Гэра от борта. Они ступили на тротуар, раскачиваясь как пьяные и цепляясь друг за друга. Ноги едва держали их, в головах была легкость необыкновенная, и они умирали от страха из-за предстоящего им испытания.

Огромные белые входные двери распахнулись, из них вышел щеголевато одетый молодец в ливрее с золотыми галунами на плечах и посмотрел на друзей сверху вниз. Запинаясь, лепеча вздор, они принялись объяснять свое дело лакею. Затем им пришлось повторить все дворецкому, явившемуся на шум. Потом леди Кэтрин, во всем блеске своего высокомерия, пронзила путешественников ледяным взглядом, отчего у обоих застучали зубы. Им надо было видеть его сиятельство, заявили эти чучела и принялись лепетать что-то про лошадей и про свадьбу…

Леди Кэтрин окинула быстрым взглядом бедных путешественников: запыленная одежда, растрепанные волосы, красные лица, грязные сапоги и вытаращенные от ужаса глаза. И она приказала гнать этих оборванцев в шею. Немедленно.

Но не для того они тряслись в двуколке всю дорогу до Лондона, претерпели столько бед, чтобы их так просто выставили с крыльца! Они подняли такой крик и шум, что звук их голосов проник в самые недра дома и достиг кабинета Рейна Остина. Рейн в ярости выскочил на крыльцо, готовясь порвать в клочья дерзких нарушителей тишины, и остановился, изумленный.

— Опять вы?! — взревел он так, что старший лакей и дворецкий замерли в ужасе. Он сделал шаг вперед, не в силах поверить своим глазам, и тут заметил их растерзанный вид и горестное выражение лиц. — Что за нелегкая занесла вас сюда?

— Какая-то чепуха насчет лошадей, — поспешила вмешаться леди Кэтрин. — Явно какие-то бродяги и жулики. Ну, что встал? — накинулась она на Эверсби. — Гони их прочь!

— Ваше сиятельство! — взвыл Перси, вырываясь из рук лакея и всем корпусом устремляясь к Рейну. — Мы доставили ваших лошадей. — Голос его с трудом вырывался из горла. — Это леди Маргарет. Она нас заставила.

— И она наказала сказать вам… — Гэр тоже вырвался из цепких рук Эверсби и стал рядом с приятелем перед разгневанным аристократом. Сглотнул с трудом и наконец выговорил: — Она велела сказать вам, что вам приглашение… особое… — Тут мужество отказало бедняге.

— Лошади? Так вы доставили моих вороных? — Рейн сдвинул брови и снова пригляделся к этим двум бедолагам. — О каком приглашении вы говорите? Куда меня приглашают?

— На… — Перси нервно сглотнул и договорил с несчастным видом: — свадьбу мисс Чарити.

— Что?! — рявкнул Рейн и раздулся так, что сюртук на нем едва не лопнул.

— На ее свадьбу, — пискнул Гэр. — Она выходит за барона Пинноу в эту пятницу. А леди Маргарет, она просто вне себя от горя. Никак не могла мисс Чарити от этого брака отговорить. Вот леди Маргарет и послала нас. Так и сказала, что просит вас пожаловать на свадьбу мисс Чарити и что это особое приглашение.

Рейн уставился на незадачливых приятелей, не в силах осознать услышанное.

— Чарити? Выходит замуж за скользкого червяка Пинноу?! — Его стало корежить при одной этой мысли. Гнев и замешательство вскипали в нем, лицо наливалось кровью. И старуха еще имеет наглость приглашать его на эту свадьбу?!! — Черт возьми! За Пинноу! Ну как она может выйти за этого индюка? — взревел он.

Гэр и Перси побледнели и прижались друг к другу.

— Леди Маргарет говорит, что мисс Чарити… не хочет выходить за барона.

— Еще бы — ведь она влюблена в меня!

Он выкрикнул последние слова, и так громко, что это самоуверенное заявление эхом отозвалось под куполом передней. Пораженный Рейн умолк и некоторое время стоял тихо, прислушиваясь к собственным словам. У него было такое ощущение, словно он наконец, как в ледяную воду, окунулся в реальность. Столько дней он бродил как в тумане, стремясь изгнать память об этой девушке, пытаясь обмануть боль, которая стискивала сердце всякий раз, когда он вспоминал, что она по какой-то непостижимой причине отвергла его. А теперь от одного яростного, сгоряча вырвавшегося вопля туман, застилавший его мысли и чувства, рассеялся.

Чарити предстала перед его мысленным взором с необыкновенной ясностью и улыбнулась ему, готовая коснуться его, слушать его, помогать ему. Охватила все его мысли и чувства, проникла в пустоту, которую сама же оставила в его груди. Она пришла в его постель сама, честно призналась, что желает его, подарила ему радость, позволила пробудить в себе женщину. И с каждым поцелуем, с каждым прикосновением она отдавала ему новую частицу себя. Она отдала ему свое сердце. Свою любовь. У нее ничего не осталось, и ей нечего будет дать другому мужчине.

На крыльце по-прежнему царила давящая тишина. Его бросало то в жар, то в холод, замешательство и отчаяние навалились на него. Она любила его, а выходит за Пинноу? Черта с два она выйдет за него! Он не отдаст ее Пинноу без боя! Тут только до него дошло: старуха приглашала его на свадьбу отнюдь не в качестве гостя! Приглашение было «особое» — он должен предотвратить эту свадьбу! Мысли его заметались.

— В пятницу? Но — Боже всемогущий! — ведь сегодня уже среда!

— Ваше сиятельство, ваши лошади чуть не заморили беднягу Гэра. Мы никак не могли добраться скорее, — жалобно заметил Перси.

Рейн обернулся к Эверсби и быстро приказал:

— Немедленно раздобудь мне карету и четверку самых резвых лошадей. И прикажи дать этим бедолагам что-нибудь перекусить. — Он круто развернулся и оказался лицом к лицу с леди Кэтрин.

— Что это еще за чепуха? Куда ты собрался? — сердито спросила она.

— В Девоншир. Я должен помешать одному браку.

— Ты не посмеешь!

— Еще как посмею! — Он ухмыльнулся. — Видите ли, леди Кэтрин, я сам собираюсь жениться на этой невесте.

Дождь. Чарити прижалась белокурой головкой к свинцовому переплету окна своей спальни и принялась смотреть на иссеченные холодными струями серые окрестности. Во все самые несчастные дни ее жизни обязательно идет дождь. Возможно, это знамение. Предвещающее несчастный брак…

Она подняла голову и выпрямила плечи. Расправила отглаженное черное платье из бумазеи и в последний раз вышла из своей комнаты в качестве Чарити Стэндинг.

Леди Маргарет стояла на верхней ступени лестницы, сжимая руки. Лицо ее было изможденным от бессонных ночей и бесплодных споров. Шаль, прикрывавшая плечи, была совсем мокрой: леди Маргарет то и дело выбиралась на верхнюю площадку башни посмотреть, не видно ли на дороге кареты виконта. Старуха была уверена, что виконт примчится по первому зову — ведь он так влюблен в ее внучку, — но теперь ее начали одолевать сомнения: уж не ошиблась ли она?

Чарити приблизилась к леди Маргарет и, чтобы не смотреть в запавшие от тревог глаза бабушки, уперла взгляд в амулет в виде полумесяца, висевший у той на шее.

— Ты не передумала? — спросила Чарити тихо. — Может, все-таки пойдешь в церковь?

— Нет. — Голос леди Маргарет прозвучал хрипло, напряженно. — Я не хочу смотреть на то, как ты губишь свою жизнь. Прошу тебя, дитя мое, не делай этого…

— Но как лучше можно распорядиться таким… ужасным даром? Так от него будет хоть какая-то польза… — Голос Чарити прервался. — Пусть уж лучше невезение, которое поражает всех вокруг меня, преследует не очень хороших людей.

— Выкинь эти глупости из головы… — Леди Маргарет протянула руки к внучке.

— Тогда подскажи мне иной способ справиться с этой бедой! — взвилась Чарити. Шепот ее становился все горячее и громче. — Объясни, что сделать, чтобы больше не навлекать беды на других. Дай мне новый амулет или поведай про еще один старинный обычай, еще одно поверье или заклинание, в которые ты так веришь. Скажи мне хотя бы, что есть надежда, и я не стану выходить за барона!

Леди Маргарет, подавленная этим всплеском отчаяния, понурилась. За долгие годы она перепробовала все, и ничто не помогло. Не было у нее больше ничего для Чарити: ни снадобий, ни ответов, ни надежды.

Входная дверь внизу отворилась — Мелвин впускал барона; шорохи и шарканье доносились наверх и казались громкими в гнетущем молчании. Грудь Чарити стеснила ноющая тоска. Пора идти. Она начала спускаться по лестнице, но не прошла и половины марша, как леди Маргарет вдруг встрепенулась и помчалась вниз по ступеням вслед за внучкой.

— Подожди, дитя! Не можешь же ты идти в этом платье! Невеста не может венчаться в черном — это ужасная примета.

Чарити вырвала у бабушки руку, бросила на нее страдальческий взгляд. Молчаливый упрек был понятен без слов: уже не до примет.

Внизу Чарити поджидал барон Салливан Пинноу, который все же слегка опешил, увидев свою невесту в черном платье.

— Это мое самое лучшее платье, — пояснила девушка и поморщилась, когда пальцы барона бесцеремонно сжали ее локоть. — Все знают, что я ношу траур. Я переоденусь позже, когда обряд будет совершен.

Это, похоже, совершенно успокоило барона, он чопорно выпрямил спину и повел невесту к карете, нанятой ради такого случая.

Леди Маргарет с трудом добрела до своей комнаты. Она чувствовала себя раздавленной, старой, беспомощной. Из окна она видела, как карета тронулась и окольным путем повезла жениха и невесту к церкви, где их поджидали священник и несколько именитых горожан.

Она присела на ларь возле окна, и глаза ее наполнились жгучими слезами. Она сама не понимала, сколько времени просидела так… несколько минут… может, и полчаса. К реальности ее вернуло появление черной кареты, катившей по дороге к Стэндвеллу. Карета была запряжена шестеркой лошадей, скакавших во весь дух. Громадная тоскливая тяжесть, камнем лежавшая на сердце у леди Маргарет, исчезла. Это был виконт!

Старуха схватила шаль и выскочила в коридор. До лестницы она домчалась как раз в тот момент, когда Рейн Остин ворвался в переднюю и принялся метаться по ней подобно урагану, громовым голосом выкрикивая имя Чарити. Старуха ринулась вниз по ступеням, крича на бегу:

— Они поехали в церковь!

— Так это правда? — Лицо Рейна Остина было темно, глаза сверкали. — Она и в самом деле решила выйти за этого Пинноу?

— Она думает… — Леди Маргарет остановилась перед молодым человеком, соображая, следует ли раскрывать ему всю правду. Руки ее страшно тряслись. — Она думает, что должна выйти за барона, что поступить так необходимо, но на самом деле она влюблена в вас, ваше сиятельство. Она отдалась вам. — Старуха почувствовала на себе пытливый взгляд Рейна, который взвешивал ее слова.

— Но почему тогда…

— Некогда объяснять, пока мы будем здесь языками молоть, обряд свершится! Они, наверное, уже доехали до церкви!

Старуха схватила Рейна за рукав и потянула за собой. Выскакивая на крыльцо, они едва не сбили с ног Гэра и Перси, которые только рты разинули от изумления.

— Не надо кареты! — крикнула старуха, увлекая виконта в другом направлении. — Надо бежать напрямик, через поля! — Леди Маргарет, пыхтя и отдуваясь, промчалась мимо садовой стены и выскочила на ближайший луг. — Так, может, и успеем!

Они тяжело бежали по вязкой грязи, по лужам, по влажной траве, и очень скоро оба промокли до нитки, тем более что продолжало моросить. Рейн крепче сжимал челюсти, стараясь не думать о том, что ждет его в конце этого безумного путешествия. Неужели она станет женой другого, к тому времени как он добежит до церкви? Он совсем забыл о Вулфраме, и когда пес догнал их, подскочил и оглушительно гавкнул, едва не упал с перепугу. Остановившись на мгновение, Рейн обернулся и накинулся на бедного пса:

— Тебя только не хватало, блохастая тварь! Пошел вон!

Но Вулфрам только громче залаял в ответ и веселее запрыгал вокруг виконта. Право, можно было подумать, что зловредный пес радуется его появлению! Ничего не оставалось, как снова пуститься бежать, стараясь не наступать на пса, который так и путался у него под ногами. Наконец Рейн не выдержал и взревел снова:

— Проклятый пес! Хоть раз в жизни сделал бы что-нибудь толковое! Побежал бы лучше, нашел Чарити и держал бы этого барона зубами и когтями, пока я не подоспею!

Услышав это, леди Маргарет вдруг остановилась и, задыхаясь и хватаясь за сердце, крикнула собаке: — Вулфрам! Ищи Чарити! Ищи! Она в церкви! — И старуха властно ткнула пальцем в нужном направлении. — Ищи Чарити!

Пес поднял свое единственное ухо, словно и в самом деле понял что-то помимо имени своей хозяйки, и вдруг умчался в указанном леди Маргарет направлении. Очень скоро он скрылся из виду.

— Мы… — Старуха покачнулась, захрипела и воскликнула в отчаянии: — Мы не успеем! Она погибла!

Во всех языках мира не нашлось бы слов, которые оказали бы большее воздействие на Рейна. В нем снова проснулся бульдог, и он побежал, ровно и ходко, туда, куда перед ним умчался Вулфрам. Его длинные мускулистые ноги бодро отталкивались от земли, кулаки были сжаты. Локти так и ходили — точь-в-точь как когда-то на Барбадосе, где ему не раз приходилось удирать от разъяренных диких кабанов. Теперь снова от резвости бега зависела его жизнь…

Чарити стояла возле низенького ограждения алтаря и слушала, не вникая в смысл слов, короткое поучение, за которым последовало несколько унылых банальностей о супружеском счастье. Сердце у нее сжималось, грудь теснило; ей казалось, что настал ее смертный час… что сейчас в муках умирают ее чувства, надежды и желания. Она покосилась на светловолосого, холодного как лед барона, стоявшего рядом, и все внутри у нее сжалось. Скоро она окажется в полной власти этого человека… а он в ее. И так будет тянуться до конца их жизни. Слуха ее коснулся странный звук — приглушенное «гав!», долетевшее откуда-то снаружи.

Время тянулось. Вдруг что-то так сильно ударило в ветхую дверь церкви, что она дрогнула. Именитые горожане и дамы, явившиеся на церемонию, в изумлении и ужасе обернулись и стали перешептываться. Грохот повторился. Священник с посеревшим лицом вынужден был прерваться и многозначительно кивнул одному из джентльменов — мол, надо немедленно прекратить этот шум. Но когда джентльмен отворил дверь, ничего поделать он не смог, отброшенный в сторону громадным псом, который с громким лаем ринулся по проходу и прыгнул на Салливана Пинноу.

Поднялась невообразимая суматоха: дамы визжали, джентльмены бранились и прятались за дам, священник метался и брызгал слюной, а Пинноу пинался и лягался. Некоторое подобие порядка установить удалось только Чарити. Ухватив Вулфрама за загривок, она оттащила пса от барона и повела по проходу, чтобы выставить за дверь. Пинноу, взор которого еще застилала багровая пелена гнева, мысленно поклялся, что он будет не он, если зловредный пес не погибнет от несчастного случая еще до исхода ночи. Под взглядами шокированных гостей умирая от унижения, барон вновь встал у алтаря вместе с вернувшейся Чарити. Его мрачный вид не обещал ничего хорошего и хозяйке Вулфрама тоже.

Священник поправил епитрахиль, разгладил стихарь. Неожиданная атака пса настолько сбила его с толку, что он забыл, на каком именно месте прервал службу, и вынужден был начать все сначала. Но очень скоро дверь снова с грохотом распахнулась. На сей раз в дверях стоял Рейн Остин, мокрый, грязный и задыхающийся.

— Стойте! — Его звучный низкий голос разнесся по церкви и эхом отозвался в сердце Чарити. Ошеломленная, она подняла голову, но не в силах была посмотреть на него. — Стойте, святой отец! Простите за вторжение, но я действую по поручению бабушки мисс Стэндинг, которая появится с минуты на минуту. Мне необходимо сказать вам несколько слов. А потом уж вы сами решите, стоит ли продолжать этот брачный обряд.

— Оксли? — Барон повернулся к нему от алтаря. Лицо его побагровело. — Да как вы посмели?! Просто чудовищно!

— Вот и я тоже подумал, что это чудовищно, Пинноу, — ответил Рейн, взмахом руки призывая священника выйти к нему на крыльцо. Вид у него был такой властный, что коротышка священник подчинился. Бурно жестикулируя, они о чем-то разговаривали на грязном церковном дворе. Слова Рейна произвели сильное впечатление на священника. Озадаченность на его лице сменилась ужасом. Тут подоспела и леди Маргарет. Старуха пыхтела, хватала воздух ртом и держалась за сердце. Она принялась яростно кивать, очевидно, подтверждая рассказ Рейна. Священник сделал над собой усилие, твердым шагом вернулся в церковь и, взяв Пинноу за рукав, отвел его в сторону и стал объяснять, в чем загвоздка.

Кровь бросилась барону в лицо. Глаза его загорелись огнем, и он злобно поглядывал то на Чарити, то на Рейна. Вот он пошел к своей невесте. Ненависть, которой полыхали глаза жениха, заставила Чарити поежиться.

— Ах ты, дрянь! — прошипел Пинноу ей в ухо. — Да если б я знал, ни за что б и рук не стал марать о такую, как ты. А теперь все видят мое унижение! — Лицо барона пылало. Он прошел мимо невесты, направляясь к двери, и, поравнявшись с Рейном, злобно прошипел: — Ты заплатишь мне за это унижение, Оксли! Богом клянусь!

С этими словами барон отвернулся от соперника и вихрем вылетел из церкви, которая сразу же показалась очень пустой.

Чарити подняла глаза и посмотрела на Рейна. Он пошел по проходу к ней, и сердце ее готово было выскочить из груди. То, что происходило, не укладывалось в голове. Это была катастрофа. Но стоило ей взглянуть на бронзовое лицо Рейна, увидеть, как мерцают его серые глаза, и все мысли вылетели у нее из головы, кроме одной: какое счастье снова видеть его!

— Мне надо поговорить с тобой. — Он схватил ее за запястье и потащил вон из церкви, на ходу бросив через плечо короткий приказ: — Всем гостям оставаться на местах!

От такого бесцеремонного обращения к ней вернулась способность соображать, и она наконец поняла, что он натворил. Он остановил свершение обряда, ее свадьбу. И сказал священнику что-то такое, что ужаснуло и священника, и барона…

Когда Рейн вытащил ее во двор — они встали как раз так, что с церковной крыши на них лилась вода, — Чарити была во власти противоречивых чувств. Как он посмел столь бесцеремонно вмешаться в ее жизнь?! Но все внутри ее так и таяло при одном лишь взгляде на него.

— Да как ты посмел явиться в церковь?! — Она сердито взглянула на него и вырвала свое запястье из его пальцев. Затем, сложив руки на груди, спросила: — Что ты сказал им?

Он склонился к ней, вглядываясь в ее бледное лицо, стараясь понять, что же кроется за ее гневом. Под глазами у нее были круги, явно от бессонницы, и вообще лицо было осунувшееся, напряженное и немного похудевшее. Значит, ей было так же плохо все это время, как и ему, понял он. При этом открытии волна неимоверного облегчения захлестнула его.

— Я сказал им… что ты скорее всего уже носишь под сердцем моего ребенка.

— Ты сказал… что?!! — Она задохнулась от гнева и лишилась дара речи.

Он воспользовался этим, чтобы сообщить о своих планах:

— И поскольку я уже объявил о твоем грехопадении — и моем тоже — во всеуслышание, то теперь тебе остается только одно: позволить мне загладить мой грех перед тобой… и нашим будущим отпрыском.

—Д-да к-как т-ты мог?! — вскричала она и убежала бы, да только реакция у него была получше. Она забилась в его руках. — Я вовсе не беременна!

— Ты уверена? — Губы его изогнулись в усмешке.

— Разумеется! Как ты посмел сказать такое? Какая гнусная ложь!

— Твоя бабушка полагает, что эта ложь вполне может оказаться правдой. И уж коли я все равно погубил твои матримониальные планы сообщением о нашем предполагаемом отпрыске, то настаиваю на том, чтобы ты вышла за меня… прямо сейчас… здесь…

Выйти за него… Чарити с трудом сглотнула, напрягла плечи, пытаясь вырваться из его рук, чувствуя, как все ее тело млеет при одной мысли о браке с Рейном. Ее колени подгибались, сердце колотилось, как после бега, голова кружилась.

— Нет! — простонала она, отворачивая лицо. — Я не выйду за тебя, как бы ты ни лгал, как бы ни унижал меня. Ты плохо меня знаешь. Я не из лондонских кисейных барышень, которые сникают при первом намеке на скандал. Я не беременна… и мне не нужен муж для того, чтобы прикрыть мой позор!

— Чарити Выслушай меня… — взмолился он. Ему хотелось тряхнуть ее как следует. И прижимать, и целовать, пока она не растает в его объятиях…

— Нет! — выкрикнула она и сумела-таки вывернуться из его рук. — Это ты послушай меня! Я не хочу выходить за тебя!

Каждое слово разрывало ей душу. Она изнывала от любви и жалости к нему. И видела, как выражение лица его меняется: решимость уступила место замешательству, на смену которому явился гнев. Она не могла сдаться на его уговоры. Это означало бы погубить его. Она повернулась, собираясь уйти, но он схватил ее за локоть и удержал.

— Ты же всерьез собралась замуж за этого Пинноу, — бросил он презрительно. — Почему?

Она отвернулась, отказываясь отвечать, но в следующее мгновение вдруг почувствовала облегчение! Очевидно, бабушка не успела рассказать ему, что Чарити — джинкс, и объяснить, что это такое. Может, если ей удастся разозлить его как следует…

— Определенно не из-за денег — у этого барона ни гроша. И когда он пытался тебя целовать, ты от него убегала… Не может быть, чтобы он казался тебе привлекательным как мужчина! — Но она по-прежнему не говорила ничего. Он смотрел на ее упрямо сжатые губы, дерзко выпяченный подбородок, и отчаяние охватывало его. А от него было рукой подать до вспышки типично остиновской решительности. — Хочешь упрямиться — на здоровье. Но или ты выйдешь за меня, или… или… я пойду и заявлю властям, что твой отец занимался контрабандой. И на этих, Гэра Дэвиса и Перси Холла, тоже заявлю. Я ведь знаю, что это они в меня стреляли. — Он весь сжался. Это был отчаянный шаг, он разыгрывал свою последнюю карту. Он притянул ее ближе, крепче впился пальцами в плечи. — Если ты откажешь мне, я уж позабочусь, чтобы их привлекли к ответственности…

Чарити стояла в серой, иссеченной моросящим дождем тени церковной стены, смотрела в его потемневшее от ярости лицо, и ее решимость спасти его от нее самой потихоньку угасала. Он такой сильный и упрямый, так просто от него не освободишься. И она так его хотела.

— Неужели ты и в самом деле станешь заявлять на них?

— Стану, если ты откажешь мне. — Он почувствовал, что угроза эта причинила ей боль, которая слилась с его собственными душевными муками. Жесткие черты его лица смягчились, он поднял руку, дотронулся до ее бледной щеки. Будто прикоснулся к ее кровоточащему сердцу. — Я не желаю тебе зла, Чарити.

Она подняла на него взгляд: и боль, и надежда, и желание — все вместе клубилось в глубинах его грозовых глаз. Сердце ее, казалось, вот-вот лопнет. Этот упрямый бронзовый подбородок, высокие скулы, благородный прямой нос… он был такой красивый. И невезучий… надо же, угораздило его влюбиться в нее, в девушку-джинкс. Она готова была капитулировать и ничего не могла с этим поделать.

— Пожалуйста, не заставляй меня. — В шепоте ее прозвучала такая боль и тоска, что он был потрясен до глубины души. Она была так напряжена, так бледна, так несчастна. Как не похожа она была на ту Чарити, которая, разгоряченная, раскрасневшаяся от любовных ласк, с волосами, рассыпавшимися по подушке, с сияющими глазами, лежала в его постели! Он снова хотел увидеть ее прежней.

— Выходи за меня, Чарити. — Это была мольба — не приказ. В третий раз он предложил ей выйти за него замуж, вдруг поняла она. А третий раз, как то известно всем цыганам, всегда волшебный.

Она ничего уже не видела, кроме широких плеч, заслонивших горизонт, и ощущала лишь его мускусный, с примесью сандала, запах. А его решимость проникла ей в сердце и вытеснила оттуда все. Она подняла на него свои ясные глаза и кивнула.

Они вернулись в церковь и на глазах у изумленных граждан Мортхоу пошли прямо к алтарю. Рейн быстро и тихо переговорил о чем-то со священником, Чарити кивнула, не поднимая глаз, когда ее спросили о чем-то. Священник вытер лоб, повертел в руках свой служебник и объявил под изумленный ропот гостей, что вместо намечавшегося венчания мисс Стэндинг с бароном состоится бракосочетание мисс Стэндинг с виконтом Оксли. Леди Маргарет, Перси и Гэр, сидевшие на семейной скамье Стэндингов, облегченно вздохнули.

Но едва священник снова начал читать слова обряда, как леди Маргарет вскочила вдруг со своего места и ринулась вперед.

— Нет, подождите! Стойте! Она же в черном платье! Рейн сжал челюсти и рявкнул:

— Довольно этой чепухи! — И, подчеркнуто повернувшись к старухе спиной, сказал: — Продолжайте, святой отец!

— Нет, остановитесь! —Леди Маргарет не могла справиться с волнением. — Дитя мое! — Старуха забежала с другой стороны и посмотрела прямо в глаза Чарити. — Тебе нельзя сочетаться браком в черном платье! Это плохая примета… А ваш брак таков, что только дурных примет и не хватало. Ты должна надеть другое платье! Хорошо бы взять что-нибудь взаймы.

Чарити догадалась, о чем думает ее бабушка. По старинному поверью, невеста в день свадьбы должна надеть что-нибудь, одолженное на время. Это приносит удачу. Она кивнула. Старуха бросилась в толпу гостей в надежде позаимствовать плащ у одной из присутствующих дам. Но увы: погода все последние дни стояла такая, что не нашлось ни одного плаща подходящего цвета. Старуха совсем было пришла в отчаяние, но тут взгляд ее упал на белый стихарь священника. Святой отец побагровел, залепетал что-то, попытался протестовать, но тщетно: старуха быстро стянула с него эту важную часть облачения и тут же увлекла Чарити за каменную колонну, чтобы там снять с внучки черное, невезучее платье.

Вот так мисс Чарити Стэндинг и виконт Оксли и обменялись супружескими обетами перед лицом Бога и людей: жених был в грязи с головы до ног, а невеста щеголяла в белом стихаре священника, натянутом прямо на нижние юбки. Жених смотрел сверху вниз на милое личико своей невесты и искренне обещал любить и почитать ее. А невеста смотрела снизу вверх на бронзовое от загара, красивое лицо жениха и на словах обещала любить, почитать и повиноваться… в душе же клялась сделать все возможное для того, чтобы защитить его от неразумного влечения к ней. Если она откажется спать с ним, может, ей и удастся отвратить неминуемую беду.

Но вот все закончилось — изнервничавшийся священник с облегчением объявил их мужем и женой. В церкви царила благоговейная тишина. Рейн взял супругу за плечи и притянул к себе. Руки его решительно обвились вокруг ее словно одеревеневшего тела, согревая ее, укрывая в своих объятиях. Затем лицо его склонилось к ее дрожащим губам.

Прикосновение его теплых губ и успокоило ее, и стало источником новых мучений. С момента принесения обета прошло всего ничего, а ее способность противостоять супругу уже подверглась столь значительному испытанию. Еще одна секунда, еще один удар сердца, и руки ее обвились бы вокруг него, и губы открылись бы навстречу его поцелую, и, соединив их страстные порывы воедино, она подписала бы супругу приговор.

Она вырвалась — он даже отступил на шаг, так неожиданно было для него ее сопротивление. Он бросил на юную супругу сумрачный и пронзительный взгляд в надежде разглядеть, что же кроется за странным нежеланием поцеловать законного мужа. Ничего не разглядев, он схватил ее за кисть и потащил к приходским книгам — надо было подписать документы. Затем он обратился к гостям, причем и в тоне его, и в лице проявилась какая-то новая резкость.

— Я понимаю, что все ожидали праздничного обеда… однако в связи с переменой женихов изменились и планы. Меня ждут в Лондоне неотложные дела, а потому мы должны отбыть в течение часа…

Произнеся эту краткую речь, Рейн сверкнул глазами, сгреб Чарити в охапку и быстро прошел к выходу. Оказавшись на улице, он направился прямо к Стэндвеллу.

— Опусти меня на землю сейчас же! Постой! А мое платье? — Голос новобрачной еще некоторое время доносился до слуха гостей, которые оцепенели от изумления. Донесся до них и смех жениха, а также его мало приличный ответ:

— Сегодня ночью тебе платье не понадобится, ангел мой… а завтра я куплю их тебе хоть сотню!

Рейн оказался верен своему слову: не прошло и часа, как они уже тряслись в элегантном ландо по лондонской дороге. В последний раз взглянув на Стэндвелл, Чарити заметила, какими одинокими и печальными выглядели Мелвин и Бернадетта, стоявшие на крыльце, да и Гэр с Перси, на попечение которых оставалось имение, махали им на прощание с жалобным видом. Зато они с Рейном увозили с собой двух наиболее социально опасных обитателей дома: напротив Рейна и Чарити на подушках богатого ландо сидели леди Маргарет, увешанная по такому случаю самыми вонючими из своих амулетов, и грязный Вулфрам, распространявший вокруг себя густой аромат псины.

Рейн все же смягчился и позволил Чарити переодеться в настоящее платье. Леди Маргарет забежала домой и быстренько собрала все свои амулеты, травы и настойки, после чего встала возле дверцы кареты и заявила, что едет с ними, так как намерена лично проследить за тем, чтобы внучка ее в Лондоне была устроена как подобает.

Рейн, упершийся было намертво, вдруг увидел, какое напряженное, горестное выражение лица у Чарити, и сам не заметил, как от пререканий перешел к уговорам, а потом и вовсе согласился с тем, что бабушка погостит у них некоторое время… чтобы помочь Чарити устроиться на новом месте. Но едва он подсадил старуху в карету, как мокрый здоровенный, как бык, пес сбил его с ног и тоже запрыгнул в экипаж. Рейн вцепился в драный хвост Вулфрама, ухватил пса за заднюю ногу и потянул изо всех сил.

Вулфрам рычал, скреб когтями по полу кареты, подвывал и умоляюще таращил на Чарити налитые кровью глаза в надежде, что хозяйка не позволит выволочь его наружу. Но «сиятельство» оказался на редкость хватким зверем, и скоро Вулфи снова стоял на земле. Пес завертелся, засуетился на мокром гравии, однако «сиятельство» оказался еще и очень проворным зверем и успел не только сам запрыгнуть в карету, но еще и с грохотом захлопнуть дверцу перед самым носом пса, и даже крикнуть кучеру «Трогай!». Вулфрам побежал за ландо, громко лая и прыгая, и так перепугал лошадей, что они встали и попятились.

Рейн высунулся и принялся раздраженно кричать на пса. Вулфрам перестал лаять и прыгать и с надеждой во взгляде подбежал к дверце экипажа. Карета качнулась и снова поехала по дороге, но очень скоро остановилась, так как Вулфрам принялся опять наскакивать на лошадей.

Чарити видела, как красивое лицо Рейна темнеет от гнева, как начинает взбухать вена на виске. Ей понадобилась вся ее воля, чтобы удержаться и не протянуть к нему руку, не коснуться его ласково, успокоительно.

Рейн пригладил ладонью влажные волосы и вдруг почувствовал, что она смотрит на него. Он поднял глаза и увидел такое тоскливое, горькое выражение на ее лице… что решил смилостивиться над Вулфи. Он проворчал что-то себе под нос и распахнул дверцу.

— Ладно, чертов пес! Полезай!

Это было долгое, тряское и нерадостное путешествие. Чарити была как на иголках и все время следила за тем, как шевелится, меняя очертания в полумраке кареты, крупное тело Рейна. Все у нее внутри разгоралось при виде того, как он машинально сжимает и разжимает крепкие загорелые кулаки. Она не могла забыть, что эти жесткие пальцы умели творить ночное волшебство. Голова ее дернулась, и она нервно закашляла. Но уже в следующее мгновение взгляд ее скользил по его длинным, мускулистым ногам, по сукну, плотно облегавшему их.

Лицо ее залилось краской, и она стала разглаживать на коленях муслин простенького платья. Ей предстоят нелегкие бои. Рейн и не думал скрывать, сколь многого ожидает от их первой брачной ночи. И он придет в неописуемую ярость, когда она скажет ему, что плотских удовольствий не предвидится.

Рейн заметил, что его юная супруга забилась в уголок, стараясь быть от него как можно дальше. Видимо, все еще сердится, что он против воли заставил ее принести супружеский обет.

Теперь он уже знал кое-что об этой девушке. Он украдкой взглянул на нее, припоминая, как она дрожала всем телом, когда язык его касался ее уха. Он знал, как она реагирует, когда его загорелые ладони дотрагиваются до ее груди. Знал, в каких местах ее следует поглаживать легонько, а где сжимать крепче. Внезапно он почувствовал, что весь горит, что раскален, как кочерга, — просто потому, что перебирал в памяти все эти ее теплые, ласковые потаенные местечки. Он вспыхнул и заерзал на сиденье.