Леди Удача

Глава 3

Рейн Остин очнулся на обочине дороги с ощущением, что его пропустили через каток для белья. Он шевельнулся, и сразу боль пронзила его от позвоночника к плечам и рукам. Он открыл глаза и увидел непонятные клочки белого на голубом, которые медленно плыли в сторону. Он не сразу сообразил, что лежит на спине и смотрит в небо. И какое-то мгновение ему казалось, что рядом должна быть женщина.

Эта мысль, обращавшаяся напрямую к его инстинктам, заставила его резко сесть — и боль немедленно вспыхнула в его бедной голове. Смутная мысль о женщине исчезла так же быстро, как и появилась. С завидным терпением он пытался заставить себя сфокусировать взгляд на высокой траве, на ветвях деревьев, на дороге, но все расплывалось.

Голова у него гудела, ребра ломило, дышать было больно. Во всем его теле, казалось, не осталось места, которое бы мучительно не ныло. Но физические страдания показались ему пустяком, когда он поднялся наконец на ноги и увидел свой драгоценный фаэтон с малиновыми спицами, разбитый о дерево в щепы. Глаза его вновь отказались работать скоординировано, так что все окружающее представилось ему в двух экземплярах.

— Проклятие! — взревел он и снова схватился за голову. — Только не фаэтон… — Остин выпрямился и быстро огляделся в поисках своих роскошных вороных. Лошадей нигде видно не было. Очевидно, они не пострадали, когда экипаж разбился, и убежали. Но куда?

Остин закрыл глаза и попытался припомнить, что же произошло. Он ехал в Мортхоу и был уже близок к городу… когда что-то напугало вороных. Остальное он помнил смутно, однако уже пришел в себя настолько, чтобы забеспокоиться о том, не покалечился ли он. Остин ощупал раскалывающуюся от боли голову и нашел две шишки: одну на лбу, другую на затылке, и принялся изучать ссадины на руках и ногах — крови не было, по крайней мере теперь, зато голова раскалывалась, будто ее рассекли на две части.

С ранней юности Рейн Остин, выросший среди тягот, которыми была полна жизнь его отца в изгнании, в безжалостной жаре тропиков, усвоил две суровые истины: во-первых, надо уметь выживать, во-вторых, научиться делать что-то из ничего. А потому, вернувшись в Англию девятнадцатилетним виконтом и обнаружив, что по-прежнему гол как сокол, он твердо решил, что выбьется в люди — сдохнет, а сделает это. Так как доброе имя и благие намерения не могут обеспечить ни хлеба насущного, ни крыши над головой, он прежде всего сосредоточил усилия на приобретении капитала и материального благоденствия. Более утонченные блага изысканного общества и тяга к прекрасному, рассудил он, могут и подождать. И с характерной для всех Остинов упертостью он принялся составлять капитал, не слишком-то привередничая при выборе способов.

Ныне, восемь лет спустя, он имел приличное состояние, которое позволило ему утвердиться в коммерческом мире. У него было довольно денег, чтобы одеваться по последней моде, иметь прекрасный дом в западной, облюбованной знатью части Лондона. Он также заработал себе прозвище Бульдог за цепкость, хватку и упорство. Но вот чего ему не удалось получить, несмотря на все труды, так это доступа в высший свет, где он должен был быть принят просто по праву рождения и образования. И постепенно стремление проникнуть в лондонский свет стало заветным его желанием.

Но что такое быть принятым светом? Каков тут критерий? Для Рейна Остина это было предельно ясно. Жена. Вот что ему было нужно. Великосветская красавица в качестве супруги. И он дал себе клятву, что найдет себе жену к исходу лета.

Его голова, плечи, ребра были покрыты ссадинами. Однако все было на месте и даже более или менее работало. Он оторвался от ствола и побрел к разбитому экипажу. Рассеянно оглядев обломки, он мимоходом отметил, что его небольшой дорожный сундучок остался цел. Но он понял, что финансовая проблема, для улаживания которой он и направлялся в Мортхоу, даже при самом благоприятном исходе вряд ли сможет покрыть понесенный ущерб.

Солнце уже садилось, когда он тяжело вздохнул и поковылял по лондонской дороге по направлению к маленькому городку Мортхоу. С каждым шагом боль становилась сильнее, а тревога возрастала. Так что к тому моменту, когда его лакей Стивенсон появился на горизонте, скача во весь дух и склонившись к шее коня, Остин был в самом скверном расположении духа.

— Милорд! — Стивенсон, дородный парень с круглым плоским лицом, резко натянул удила и соскочил на землю. Изумленно смотрел он на украшенное шишкой перемазанное лицо хозяина, на засохшую кровь, запачкавшую элегантный серый сюртук. — Вы ранены, сэр?

— Я в полном порядке. Полагаю, я и помру в самом добром здравии.

— Вороные прибежали в город без вас. Их поймали и привязали в конюшне при гостинице. Я их как увидел, сразу понял — что-то случилось.

— Какое дьявольски проницательное заключение… — Рейн Остин почувствовал вдруг, что язык у него заплетается. Стивенсон подхватил хозяина, который больше не стоял на ногах, и потащил к лошади.

— Забирайтесь в седло. Я поведу лошадь.

Остин сумел-таки сделать то, что велел его верный лакей, он же телохранитель. Вскоре они уже двигались по дороге по направлению к городу. Крупное тело Остина мешком громоздилось в седле, а Стивенсон вел лошадь на поводу.

К тому времени, когда они добрались до гостиницы, и лошадь, и слуга совсем выбились из сил, а хозяин вновь погрузился в забытье.

Три дня спустя, после двух пренеприятных визитов местного коновала, Рейн Остин вновь был на ногах, хотя голова у него все еще раскалывалась, а уязвленная гордость мучила немилосердно. Несчастный случай на дороге обошелся ему дорого — как в смысле денег, так и потери времени. Первые два дня он вообще не был способен делать что бы то ни было, только пил мерзко пахнувшее пойло, рекомендованное местным медиком, и спал. На третий день он проснулся голодный как зверь. Ему не терпелось вернуться в Лондон и начать новую матримониальную кампанию.

Стивенсон, следуя хозяйским указаниям, сумел передать сообщение людям, ради встречи с которыми они и явились в Девоншир. И Остин провел изрядную часть ночи в холодном мокром лесу, тщетно поджидая появления негодяя и кипя от гнева. На следующий день они переправили второе послание, сопровождаемое угрозами в адрес этого типа, если он посмеет не появиться и во второй раз. Встреча должна была состояться сегодня же ночью в заброшенной конюшне, рядом с маленькой каменной церковью в ближайшей долине. Остин рассудил, что если ему опять придется напрасно ждать, то по крайней мере он будет в сухом и теплом месте.

Едва пробило десять часов, Остин натянул сапоги, накинул темный плащ и выскользнул из гостиницы. Стивенсон поджидал хозяина возле шаткого крыльца. Нанятые верховые лошади были оседланы. Выведя их со двора, Остин с лакеем прошли немного по дороге и сели в седло. Но не успели они проехать малую толику пути, как лошадь Остина захромала, так что ему пришлось спешиться.

— Ну что еще за напасть? — буркнул он, поднял ногу лошади и принялся ощупывать бабку и копыто. Но ни припухлости, ни местного жара не обнаружил. — При таком свете разве разглядишь, что тут? — Он крепко сжал челюсти, отчего в голове сразу стало стрелять. — Пропади все пропадом! Не стану я переносить встречу на завтра. Давай мне свою лошадь, а сам вернешься домой пешком.

— Н-но…

— Перестань ныть, черт возьми! Я покончу с этим дурацким делом сегодня же. Мне в Лондон надо возвращаться.

Стивенсон слишком хорошо знал своего хозяина, чтобы обижаться на его ругань или дурное настроение.

— Но ведь он может привести всю свою банду и поджидать вашего появления в засаде, милорд, и тогда получится, что вы один-одинешенек идете прямо в ловушку. — Стивенсон нахмурил брови при виде сардонической усмешки, исказившей чеканные черты хозяйского лица. Сердито вздохнул и отдал поводья. Что-что, а опасность никогда не останавливала Рейна Остина.

Остин забрался в седло, сверху вниз посмотрел на сумрачное лицо верного лакея и успокоил его:

— Если мне не понравится что-нибудь, я вообще не стану показываться, вот и все. А коли я не появлюсь к завтраку, пойдешь меня искать. Зря я, что ли, покупал тебе эти щегольские сапоги?

Маленькую каменную церковку было хорошо видно даже в бледном свете молодого месяца. Нетрудно оказалось обнаружить и ветхую конюшню неподалеку. Некоторое время Остин наблюдал за ней, укрывшись в кустах на опушке ближайшего леска. Наконец он решил, что в конюшне никого нет. Поля вокруг отлично просматривались с его наблюдательного пункта, и он вглядывался в расстилающиеся темные дали со все возрастающим напряжением. Прошел почти час, прежде чем, почти в полночь, на поле появились две черные точки и, петляя и кружа, стали приближаться к конюшне.

Двое, и оба пришли пешком. Остин почувствовал невероятное облегчение. Однако, следуя привычке, он продолжал наблюдать за окрестностями, поглядывая то на церквушку, то на лес: не заметно ли там какого движения. Убедившись, что никого больше нет, Остин, ведя свою лошадь на поводу, вышел на залитое лунным светом поле и направился к этим двоим, не снимая, однако, руки с рукоятки пистолета во внутреннем кармане сюртука.

Когда он приблизился к ним, эти двое тоже углядели его, сразу прижались друг к другу и замерли возле дверей конюшни.

— Я же сказал, чтобы приходил один.

— Тут у нас были непредвиденные обстоятельства… — подал голос тот, что был повыше и покрепче, нарочито звучным голосом. А маленький, щупленький, стоявший в шаге позади него, энергично закивал.

— Неужели? — Остин окинул парочку оценивающим взглядом. Пришли пешком, судя по всему, без оружия, и вообще совсем не таких людей он ожидал встретить. Он никогда лично не встречался с человеком, с которым вел свои сомнительные делишки вот уже в течение двух лет, но по тем нескольким запискам, которыми им случилось обменяться, Остин заключил, что этот девонширский контрабандист был джентльменом. Он осторожно покосился на странную парочку, жестом предложил им войти в конюшню, затем нырнул внутрь вслед за ними.

Ветхая дверь со скрипом затворилась, и Остин, повинуясь инстинкту, сразу же нащупал низкие балки над головой и прижался спиной к стене.

— В центре стоит бочка, на ней фонарь, — сказал он властно. — Зажгите его.

Скоро пламя вспыхнуло в высоком фонаре, и Остин принялся разглядывать двух просто одетых парней, стоявших перед ним. У одного физиономия была широкая и квадратная, у другого — худенькая, востроносая, со страдальчески наморщенным лбом. Ни тот ни другой не походили на ушлого дельца или главаря банды контрабандистов. И смотрели они на него с таким выражением, будто перед ними сам Сатана.

— Мой груз. — Остин решил выложить карты на стол. — Где он?

Человек с квадратным лицом сглотнул, заложил большие пальцы рук за ремень, переступил с ноги на ногу и заговорил:

— Мы же вам говорим — случилась беда. Кораблекрушение… Ночь была бурная — лодка и разбилась; в первый же заход, когда к берегу подгребали. — Голос его звучал сдавленно, а под конец и вовсе сорвался. В наступившей тишине второй, щупленький, произнес тихо: — Один наш товарищ… он погиб.

Остин был так поражен видом их вытянутых физиономий, на которых было написано неутешное горе, что на мгновение потерял дар речи. Эти типы сообщили свою новость так, будто ожидали от него сочувствия. Однако он быстро оправился, хотя тело его напрягалось все сильнее. Эта парочка сильно удивила его, а он не любил этого, когда речь шла о контрабанде. Но еще больше он изумился, когда рот его сам собой открылся и с языка слетело:

— Мои соболезнования. — Злясь на себя, он упер кулаки в бока, отчего плечи стали казаться еще шире, и с угрожающим видом подался вперед: — Слушайте, вы, мелкая сволочь, я заплатил вперед за груз бренди. Его ждут мои покупатели по всему Лондону, они рассчитывают, что я доставлю им бренди, а не оправдания!

Двое переглянулись, затем тот, что с квадратным лицом, нахмурился и снова обратился к Остину:

— Мы, это… выходим из дела. — Он умолк, а затем пояснил: — Слишком уж опасное.

Остин поперхнулся от удивления.

— Ну конечно, опасное. Еще бы… — Он не договорил. А не морочит ли ему голову эта парочка? — Послушайте, я заплатил наличными, так что или я получу груз, который должен был получить, или вам придется узнать, каков я в гневе. А если вы собираетесь выйти из дела, то, черт возьми, придется вам отложить это и сначала доставить мне последний груз! Поняли меня?!

— Н-но мы не можем! — Щуплый побледнел, глаза его расширились. Но приятель ткнул его локтем в бок, и он смолк.

— Катера береговой охраны шныряют тут пуще прежнего, а наш… э-э… поставщик… он не уверен, что сможет добыть новую партию. — После чего последовало очередное невинное замечание: — Ведь война у нас с Францией-то, вы хоть знаете?

— Пропади все пропадом! — взвыл Остин. — Ну еще бы мне не знать, что с Францией война! Почему, по-вашему, французский бренди шел по цене настолько выше номинала?

От отчаяния и потеряв надежду иным способом припугнуть этих дурней, он вытащил свой маленький блестящий пистолет и навел его на парочку. Мгновение он наслаждался видом их перепуганных лиц. Мерзавцы припали друг к другу, словно ища защиты, и Остин даже испытал нечто вроде угрызений совести — не стоило угрожать этим бедолагам пистолетом! Но надо было как-то убедить этих дураков в том, что перечить ему опасно, — должен же он получить бренди!

— Я намерен получить свой груз там так или иначе. Он должен быть доставлен, прежде чем я уеду из Мортхоу. Или я разыщу вас и разделаю под орех всю вашу гнусную шайку!

— Н-но у нас нет этого бренди! Честное слово! — Казалось, щупленький сейчас упадет в обморок.

— Не верю, — свирепо прорычал Остин, хотя его уже начали грызть сомнения. Может, дурни в самом деле говорят правду?

— Поймите, сэр… — Тип с квадратной мордой, на которой было жалобное, умоляющее выражение, обернулся к нему. — Мы уже истратили большую часть ваших денег. Но мы отдадим все остальное, а недоимку отработаем, клянемся.

— Отработаете? Вот уж точно отработаете, еще как! — Остин весь дрожал, он был во власти унизительной ярости, причем злился не столько на этих олухов, сколько на себя самого. Бульдог Остин впервые в жизни растерялся и не знал, как себя вести и что делать дальше. — Вы свяжетесь со своим человеком и договоритесь о доставке следующей партии, и немедленно, иначе я, клянусь, найду вас. А когда отыщу, повешу обоих за ноги, чтоб у вас кровь из ушей полила! — Глаза их испуганно расширились, и он с ребяческой жестокостью, даже с воодушевлением, принялся за описание жутких подробностей: — А затем я лично пришью ваши пальцы друг к другу. А потом кликну моих людей — пусть поиграют в ножички на ваших животах!

— Вы н-не посмеете нас т-тронуть, сэр! — Парень с квадратной мордой хоть и бледен был, а все же храбрился. — Мы под охраной — и у нас страшный защитник!

— Верно! — пискнул щупленький, цепляясь за локоть своего товарища. — Наш заступник может насылать очень сильное невезение!

— Черт побери! — взревел Остин так, что приятели отступили еще на шаг назад. Подбородок его воинственно выпятился, светлые глаза засверкали в тусклом свете фонаря. — Везение — невезение, что за чушь! Никакого везения не существует! Или человек справляется с делом, или не справляется! И я очень вам советую с вашим делом справиться, иначе…

Тут что-то метнулось в сторону, и бочка, на которой стоял фонарь, с грохотом повалилась на бок. Конюшня внезапно погрузилась в кромешную тьму, полную шуршания и шарканья. Остин рванулся вперед, надеясь схватить негодяев, и врезался головой в низкую балку. Из глаз полетели искры. Он пошатнулся, хватая ртом воздух, и выронил пистолет. Шаря по полу в поисках его, он заметил краем глаза, как тьму прорезала серебристая полоса лунного света, когда дверь со скрипом растворилась, а затем с глухим стуком захлопнулась. Мерзавцы удрали!

— Черт, дьявол, ад и преисподняя, — выругался он слабым голосом, сжимая ладонями гудящую голову. Теперь к старой боли прибавилась новая — режущая и острая как бритва. Он заставил себя глубоко вздохнуть несколько раз и наконец смог выпрямиться. Его охватил гнев.

Да на что это похоже? Как он мог упустить их? Нужен или не нужен ему этот чертов бренди, в конце концов? Он имел дела с контрабандистами едва ли не по всему побережью Англии, и ни разу ему не довелось встречать таких, которые бы без тени иронии обращались к нему «сэр». И подумать только, члены этого братства закоренелых головорезов вдруг предлагают отработать долг, вернее, недоимку, совершенно как фермеры-арендаторы!

Он ощупал новую шишку на лбу и страдальчески поморщился. Да, его провели. Эти двое никакие не контрабандисты — тут он готов был прозакладывать свое доброе имя. Но если они не были теми, кто поставлял ему товар последние два года, тогда кто они такие, черт возьми?

— Перси… — выдавил из себя запыхавшийся Гэр Дэвис, хватая товарища за рукав, когда они достигли опушки и оказались в безопасности. Перси Холл замедлил бег, они остановились и уставились на конюшню, возле дверей которой спокойно стояла лошадь, чуть видная в лунном свете. — Перси, что же нам делать? Где нам взять еще бренди? Мы даже не знаем, откуда этот бренди брался! Он же убьет нас! — Так как Перси ничего на это не сказал, то тревожный взгляд Гэра вновь переместился к дверям конюшни, и он скорбно заметил: — Конечно, я-то все одно помру…

— Ничего ты не помрешь, — отрезал Перси, сердито сдвинув брови.

— Еще как помру. Я же в могилу свалился. — Лицо у Гэра стало совсем жалким. — Ну а что мы можем поделать, Перси? У него целая банда… с пистолетами. — Он содрогнулся и потрогал свой живот. — И с ножами.

— Мы можем напугать его. Пусть думает, что у нас тоже целая банда. С ружьями. — Он повернулся, снова посмотрел на конюшню и на лошадь этого столичного гада. — Ему же в город возвращаться надо через Рауденский лес, так? А мой коттедж совсем рядом. — Квадратное лицо Перси просияло вдохновением. Он двинулся вперед, потянув Гэра за собой. — Пошли же!

Четверть часа спустя Гэр и Перси мчались во весь дух по дремучему Рауденскому лесу, рассчитывая выскочить к дороге в том месте, где она делала крутой поворот. Когда дорога наконец показалась впереди, Перси остановился и, тяжело дыша, привалился к стволу ближайшего дерева. Другая его рука сжимала древнее кремневое ружьишко. Тут подоспел и Гэр, тащивший старинный солдатский ранец, в котором были и свинец, и порох. Гэр запыхался так, что едва на ногах держался.

— Вот сюда… думаю, здесь будет… самое то, ~ сказал все еще не отдышавшийся Перси и взмахом руки указал на кусты, в которых можно было спрятаться и откуда удобно наблюдать за дорогой, залитой лунным светом. Вскоре оба приятеля были уже в кустах и, стоя на коленях, пытались зарядить ветхое ружьишко.

— А что, если он уже проехал? — прошептал Гэр с надеждой.

— Скоро появится, никуда не денется, — уверенно заявил Перси, забивая пыж. Затем он вкатил в дуло свинцовую пулю.

— Но, Перси, я ведь никогда в человека не стрелял. А ты? — Даже в бледном свете луны видно было, что лицо Гэра стало зеленоватым.

— Мы не собираемся попадать в него. — Перси сердито хмыкнул. — Мы будем стрелять мимо. Но он-то подумает, что мы хотим убить его, ну и согласится взять оставшиеся деньги да и убраться восвояси. — Перси приложил ружьишко к плечу и прикинул, глядя вдоль длинного дула.

— Надо думать, он проскачет-то мимо нас ой как быстро, — заметил Гэр слабеющим голосом. — А ты и в кролика из этого ружья сроду попасть не мог.

— Забыл, что ли? Вся суть плана в том, чтобы не попасть в него! — огрызнулся Перси, снова прицеливаясь. Вдруг он сложился пополам и схватился за живот. — О Господи!

— Что такое, Перси?

— Живот схватило… Это моя — как ее? — язва разыгралась! Придется тебе стрелять, я не могу! — И он со стоном сунул Гэру в руки ружье.

В тишине раздался приглушенный топот копыт. Всадник быстро приближался.

— Может, это не он.

— Он! Давай, Гэр, не подведи! — И Перси снова согнулся, словно бы от настоящей боли, и подпихнул ружье к плечу Гэра. — Ну же! Пора! Стреляй!

Гэр, совершенно серый с лица, дрожа всем телом, поднял старое ружьишко к плечу и навел длинное дуло на фигуру всадника, появившуюся из-за поворота и хорошо видную в лунном свете. «Пора! Стреляй!» — зазвенело вдруг у Гэра в голове, дыхание в горле перехватило, в животе все перевернулось. Сердце как бешеное прыгало у него в груди, старое кремневое ружьишко в дрожащих руках так и плясало. А фигура всадника все росла, чернея, как могучий призрак, как темная, нездешняя сила. Вот он все ближе и ближе…

— Пора, Гэр! — шепнул Перси, когда всадник поравнялся с ними. Гэр вздрогнул, сообразив, что сейчас всадник ускачет, но тут Перси заорал «Давай!» прямо ему в ухо, и Гэр напугался так, что палец его сам собой нажал на курок. Ружьишко выстрелило.

Всадник дернулся в седле, лошадь сбилась с шага, взвилась на дыбы и сбросила седока прямо на дорогу. Затем прижала уши и поскакала во весь дух. Человек остался лежать распростертым в грязи. Скоро остались только залитая лунным светом дорога, неподвижно лежащее тело на ней и глубокая тишина.

Гэр и Перси, потрясенные, сидели в кустах и ждали, сами не зная чего. Но подстреленные, ими человек все не поднимался и даже, похоже, не очнулся. Приятели переглянулись и нервно сглотнули слюну. Прошло еще несколько тревожных минут. Перси выполз из кустов посмотреть, в чем дело.

Гэр, весь покрывшись липким потом, отбросил ружьишко, будто оно жгло ему руку.

Перси толкнул распростертого на земле человека сапогом, потом присел на корточки рядом и перевернул бесчувственное тело. Он ощутил на ладони что-то влажное, и даже в свете луны можно было различить красный цвет.

— Ты застрелил его, — прохрипел Перси.

— Н-но… — Гэр поспешно подбежал к приятелю. — Я не хотел! Я нечаянно! Ружье само выстрелило. Ах, Перси, неужто он мертв?

— Почем я знаю? — Перси вскочил на ноги, в ужасе не сводя глаз со своей мокрой ладони. — Похоже, ты попал куда-то в корпус.

— Я никогда в жизни ни в кого и ни во что не попадал, Перси, жизнью клянусь!

— Ну удачный же ты выбрал момент, чтоб превратиться вдруг в меткого стрелка. — Перси скривился, встряхнул испачканную в крови руку и собрался вытереть ее о траву на обочине.

— Это все мисс Чарити и невезение, которое она приносит. — Гэр смотрел на свою жертву и читал собственное мрачное будущее в безжизненной позе здоровенного столичного гада. — Я упал в могилу, а теперь вот убил человека. Он мертв, и я умру… на виселице.

— Заткнись, Гэр. Ничего ты не умрешь, — сердито буркнул Перси, чувствовавший, что паника охватывает и его. — Мне надо подумать.

Но прежде чем Перси успел выдумать новый план, до слуха их донесся топот копыт. Звук был еще слабый, но становился все громче.

— Кто-то едет сюда! Что нам делать? — Перси посмотрел на пепельно-серое лицо приятеля, затем на тело убитого и, схватив Гэра за локоть, кинулся к кустам. — Бежать. Вот что!

Барон Салливан Пинноу, одна нога которого была обмотана повязками и неловко торчала над болтающимся стременем, выехал на залитую лунным светом дорогу, а за ним и небольшой отряд, которым он командовал. Этот воинский контингент следовал домой после вечера, проведенного в преследовании и выслеживании браконьеров, совершенно бесплодных, в лесах сэра Хью Ладдингтона. Сам-то Пинноу провел вечер более чем плодотворно: сидел в гостиной сэра Ладдингтона, положив на подушку свою поврежденную ногу, которая была предметом всеобщего сочувствия, загребал деньги за карточным столом и потягивал великолепный портвейн.

Конечно, пэрство, осложненное пустым кошельком, имеет свои недостатки, но, как успел убедиться Пинноу, недостатки эти все же не совсем перевешивают преимущества, которые сулит пэрство само по себе, когда речь идет о самом лучшем, что может предложить человеку свет. Человек, имеющий титул, пусть и без гроша за душой, покуда он выглядит сколько-нибудь прилично и имеет возможность поддерживать хотя бы видимость образа жизни, подобающего джентльмену, может рассчитывать на то, что его станут приглашать в самые престижные дома, где он сможет наслаждаться изысканными винами, интересной беседой и обществом прелестных женщин.

С тех пор как он переехал в Мортхоу, получив это жалкое повышение, и стал мировым судьей округа, Пинноу рьяно эксплуатировал этот принцип, так же как и свой совершенно бесполезный в прочих отношениях титул. Он немало потрудился, прежде чем убедил здешнее мелкопоместное дворянство в том, что лишь благодаря его твердому правлению район не был ввергнут в хаос и спасся от ужасов анархии. Между делом он приобрел себе подходящий домик в городе — конфисковал за неуплату налогов в свою пользу — и принялся вить гнездышко, используя все особые доплаты, какие ему только удавалось настричь при сглаживании финансовых углов, часто возникающих в ходе отправления правосудия. В придачу к этому скромные карточные выигрыши. Всего этого было достаточно, чтобы выглядеть как подобает хорошо обеспеченному аристократу, пока не подвернется возможность и в самом деле стать таковым.

— Ваша светлость, что-то на дороге лежит! — Голос сержанта вывел барона из приятной мечтательности, навеянной отличным вином. Сержант приказал замедлить ход и указал куда-то вперед. Когда они рискнули осторожно приблизиться к этому «что-то», оказалось, что оно имеет форму человеческого тела. Барон приказал сержанту выяснить, в чем дело.

— Ваша светлость, у него кровь сильно бежит, — доложил сержант, стоявший теперь на коленях возле тела. Барону нравилось, когда к нему обращались «ваша светлость», хотя официально эта форма обращения не была ему положена. — Похоже, его подстрелили, но вроде живой. Одет как джентльмен.

Истекающий кровью джентльмен на дороге! Этого только не хватало, подумал Пинноу, на уме у которого была сейчас только его теплая, удобная постель. Однако… джентльмен может достойно отблагодарить впоследствии.

— Есть при нем какие-нибудь документы или… деньги?

— Документов никаких нет, ваша светлость, а денег довольно много, и еще складной фонарь. — Сержант поднялся, держа в руках изрядную пачку банкнот и небольшой кошелек с монетами.

— В самом деле. — Тут Пинноу окончательно проснулся, глаза его широко раскрылись, он приказал сержанту подойти поближе и выхватил у него деньги. — Я лично об этом позабочусь… вещественные доказательства должны быть, само собой, сданы на хранение. — Количество денег, оказавшееся у пострадавшего, заставило Пинноу посмотреть на простертое тело с новым интересом.

— Что нам с ним-то делать, ваша светлость? Ему нужна помощь врача, и как можно скорее.

— Джентльмен со средствами заслуживает самого внимательного к себе отношения. Следует перенести его в ближайший дом, где ему могут предоставить кров, то есть в Стэндвелл. Какая жалость, что придется поднять мисс Чарити Стэндинг в столь поздний час… ну и леди Маргарет тоже. — Однако сладострастная улыбка на баронских устах противоречила сокрушенному тону его слов. Он повернул лошадь в сторону Стэндвелла и рявкнул через плечо: — Составьте носилки из своих ружей и шинелей. И побыстрей!