Легкокрылый мотылек

Глава 10

Квартира Роско находилась на последнем этаже высотного здания.

Разве могла она подумать, что он будет стоять возле открытой двери? И, втянув внутрь, так крепко сожмет ее в своих объятиях, как если бы он всю жизнь ждал этого? А потом скажет прерывающимся голосом:

— Я боялся, что ты можешь не прийти.

— Почему ты этого боялся? Я всегда приду, если буду нужна тебе.

— Ты всегда будешь нужна мне.

Он даже начал готовить ужин. Конечно, Роско был не так уж силен в кулинарном искусстве, но умел справляться с микроволновкой и в конце концов ухитрился приготовить простой, но вкусный ужин. У них не было ничего запланировано на вечер, и, по молчаливому соглашению, они решили не торопиться.

— Ну и что мы будем делать дальше? — спросил он, снова наполняя ее бокал. — Я оставляю за тобой это решение, ведь ясно, что ты на несколько голов выше меня. Все эти кролики, которых ты доставала из своей шляпы… Нет, я тебе и в подметки не гожусь! Ты — королева, с какой стороны ни посмотри.

— Эй, хватит меня подмазывать!

— Я просто пытаюсь найти выход и… не нахожу. Может, у тебя это получится? Столько всего нужно решить…

— Например?

— Чарли. Его чувства к тебе. Я сам заварил эту кашу и теперь как я могу сказать, чтобы он забыл об этом?

Пеппе подняла руку и медленно провела пальцами по его лицу, чтобы он мог почувствовать все ее тепло и нежность.

— А знаешь что, — сказала она, — ты просто обыкновенная шовинистическая свинья! Любой, кто бы тебя услышал, решил бы, что ты из девятнадцатого века.

— Почему? — спросил он ошеломленно.

— Ты рассуждаешь о том, что ты сделал. А что же я? Раз ты это устроил, значит, Чарли просто обязан был попасть под мое влияние, как если бы я сама для этого ничего не сделала. Тебе не приходило в голову, о всемогущий мой, что, может, это я все устроила?

— Думаю, я это заслужил, — мрачно проговорил Роско.

— Не заставляй меня перечислять все то, что ты заслужил. И есть еще одна вещь, которую ты должен знать. Чарли вовсе не влюблен в меня. Когда мы встретились, он посмотрел на меня и подумал: «Вот это да!» На это мы и рассчитывали. Но речь идет лишь о физиологии. Чарли жаден до всего нового, но чувств у него ко мне не было. Ему куда ближе Джиневра, чем я. Через час после суда она прислала мне сообщение: «Мы сделали это!»

— Откуда она узнала?

— Надо полагать, от Чарли.

— О нет… — выдохнул Роско. — Только не это!

— Не надо вздыхать. Тебя это не касается. Ты должен дать Чарли возможность быть самим собой, а не тем, кого ты сотворил в своем воображении.

— Я только хочу оградить его от опасности. Вот и все.

«Что вряд ли возможно, — подумала Пеппе. — Рисковать для Чарли было так же естественно, как и дышать».

Но сейчас ей не хотелось говорить об этом. У них были другие неотложные дела.

— Так вот, — сказала она, — суть в том, что Чарли не влюблен в меня и его сердце не может быть разбито. А значит, мы свободны.

— Свободны… — как эхо повторил он. — Свободны для…

— Для всего, чего мы хотим.

— Есть какие-нибудь идеи?

— Не заставляй меня перечислять их, а то на это может уйти вся ночь.

— Вся ночь? Так, значит, ты…

— Да, — прошептала она. — Да.

Они занимались любовью медленно и неторопливо, пытаясь лучше почувствовать друг друга. Роско был очень терпеливым любовником. Страстным, но умеющим сдерживать свои порывы. С какой нежностью его пальцы ласкали ее грудь, какой загадочной была его улыбка…

Пеппе тоже улыбалась, чувствуя, как эта магия все больше и больше захватывает ее. Она испытывала такое удовольствие, которого, казалось, никогда знала. Она хотела быть с ним. Она хотела быть им. И она хотела, чтобы так было всегда.

— Неужели ты действительно моя? — прошептал Роско.

— Ты сомневаешься в этом?

— Да. Потому что этого еще никогда не было.

И прежде чем она успела ответить, он снова увлек ее в свои объятия, и она забыла обо всем на свете. А после страсти пришло чувство умиротворения, такое же ценное, как и желание.

— Никто никогда не был твоим? — спросила она удивленно. — Это неправда.

— Трудно поверить, да? Но ведь нельзя говорить людям, что они тебе нужны. Это слишком опасно.

— Я знаю. Они сами должны догадаться.

— Да. Но они не догадываются. Никто. Кроме тебя. Но до тебя… — Он замолчал.

— Твоя невеста? — спросила она. — Ты ведь, наверное, любил ее.

— Да. Я думал, что нашел свою женщину… Но все оказалось не так. Я не мог быть таким, каким она хотела меня видеть, — мужчиной, который отдавал бы ей все свое внимание. Она не хотела считаться с моими обязательствами перед другими людьми.

— Она пыталась заставить тебя сделать выбор?

— Что-то вроде того. Мне трудно винить ее. Я всегда ставил свою семью на первое место, но разве я мог иначе? Чарли был тогда почти ребенком, а мать… так никогда и не оправилась от шока. Я был нужен им. Одним словом, мы с Верите решили расстаться.

«Но со стороны все это выглядело совсем по-другому», — подумала Пеппе. Возможно, в этом виноват был сам Роско, который прятал свои чувства под холодной, бесстрастной маской. Что в конце концов и оставило его в ужасном одиночестве…

Пеппе крепче обняла его, желая передать ему свое тепло.

— Я хочу спросить о твоем отце… Расскажи мне, что случилось, когда он умер? Вы были с ним очень близки?

— Близки?.. — повторил Роско, словно обдумывая это слово. — Я восхищался им. Я думал, что он гений, начавший с нуля и построивший целую империю. У него была власть, и это было здорово. Святая простота! В те дни я был так же наивен, как и Чарли. — Роско помолчал и продолжил: — Меня просто распирало от гордости, когда он взял меня в свою фирму. Он сказал, что для этого дела у меня подходящие мозги. Мы были одной командой, мы вместе работали, чтобы завоевать мир. Так я думал тогда. Только после того, как он умер, передо мной предстали все эти горы долгов, мошенничества, обмана… Он лгал всем. Моей матери, которая и знать не знала о веренице любовниц, высасывающих из него все соки. Своим сотрудникам, которые верили ему. Мне, его сыну, который был горд, что у него такой отец… И вдруг обнаружил, что ничего, ничего этого не было! Если бы ты только знала, с какой легкостью он мною манипулировал. Он понимал, что меня обмануть проще всего.

— Потому что ты был его сыном и любил его. Этим он и пользовался. Винить надо его, а не тебя.

В сумрачном свете она скорее почувствовала, чем увидела его усмешку.

— Очень разумная точка зрения. Но в те дни она вряд ли бы помогла ошеломленному юнцу, обманутому отцом, которого он почти боготворил. Я узнал о его предательстве только тогда, когда было поздно задавать вопросы. Отец был мертв. Я видел его в морге — он лежал на столе, холодный, безучастный, покинувший этот мир… покинувший меня. Мне хотелось крикнуть ему: почему ты не доверял мне?! Мы могли бы вместе бороться за наше дело. Но он предпочел просто уйти, свалив все на мои плечи.

— Потерпев крушение, он оставил тебя на пустынном берегу.

— На пустынном берегу… — пробормотал он. — Да, именно так… Я оказался стоящим на краю скалы, о которой раньше даже не подозревал. Нет пути вперед, нет пути назад, не с кем поговорить…

Не с кем поговорить. Эти слова, можно сказать, стали эпиграфом ко всей жизни Роско. Его связь с отцом оказалась иллюзией. Мать получала, но отдавала немного. Чарли брал все и не отдавал ничего. И Роско был словно после кораблекрушения, выброшенный волнами жизни на необитаемый остров…

— Ты один пошел в морг или с тобой был кто-то еще? Твоя мать?

— Нет, она могла бы этого не вынести. Было слишком много всего, чего ей не стоило знать.

— Другие женщины?

Он кивнул:

— До нее, конечно, доходили слухи. Я, разумеется, все отрицал, говорил, что никогда не слышал, чтобы он был ей неверен. Я боялся, что она может что-нибудь сделать с собой, если узнает. Какая ирония! Я виню Чарли за его глупое вранье, а глубину моей лжи просто нельзя измерить. На какие хитрости я только не пускался тогда, скольких людей мне пришлось подкупить, чтобы они не проболтались!

— Иногда приходится лгать, чтобы защитить того, кто тебе дорог. Это совсем не то, что лгать ради себя. Наверное, и о делах фирмы ты ей тоже тогда не сказал.

— Я только намекнул, что дела не блестящи, но самое плохое, конечно, скрыл. Иногда мне кажется, что рынок и акции — это единственная часть моей жизни, где я по-настоящему честен.

Ее лицо стало серьезным.

— То, что тебе пришлось пойти на хитрость, еще не делает тебя нечестным, — сказала она. — Нужно учитывать, ради чего тебе пришлось на это пойти. По-моему, ты самый честный человек из тех, кого встречала. И я знаю это, потому что знаю тебя.

На мгновение он замер, но потом его лицо просветлело.

— Ты знаешь меня, — прошептал Роско. — Теперь я ни за что не позволю тебе уйти.

На следующее утро Пеппе проснулась с каким-то нехорошим предчувствием. Она попыталась стряхнуть его с себя, удивляясь, как это возможно после такой ночи. Но, вероятно, это чувство именно там и имело свои корни. Ее беспокойство росло.

То, что его руки обнимали ее, вдруг показалось ей невыносимым. Она попыталась освободиться от его объятий.

— Не уходи, — прошептал Роско. — Останься…

— У меня есть работа, — сказала она. — Так же как и у тебя.

— Черт с ней, с работой!

Она выскользнула из постели, подошла к окну и приоткрыла его. Это было яркое свежее утро с легким снежком в воздухе. Стоя возле окна, Пеппе жадно втягивала в себя воздух, пытаясь заставить отступить темноту.

Еще бы несколько минут — и она бы с этим справилась.

Но Роско сделал то, что свело на нет все ее усилия. Он включил радио, и… звуки рождественской песенки полились в комнату. Пеппе окаменела.

В это счастливое утро

Все хорошо в этом мире…

Однажды она уже слышала эти слова, как раз перед тем, как предательство обрушилось на нее. Роско встал и подошел к ней.

— Не простудись. — Он обнял ее и почувствовал, как она вздрогнула. — Что с тобой?

— Ничего, — быстро ответила она. — Ничего.

— Ты дрожишь. — Он закрыл окно и притянул ее к себе. — Пойдем назад, в тепло.

Она напряглась в его объятиях, не в силах поднять на него глаза.

И солнце всегда будет сиять,

И счастье у нас будет вечным.

Но счастье не могло быть вечным. Счастье закончилось через несколько мгновений после этих слов.

— Пеппе, ради бога… что случилось? Это ведь не от холода, да?

— Оставь. Мне просто пора на работу. Так же как и тебе. — Она коротко рассмеялась. — Мы же должны быть рассудительными.

— Рассудительными? И ты говоришь это после такой ночи? Была ли женщина, которая лежала в моих объятиях и просила меня любить ее, рассудительной? Был ли рассудительным я, когда отдавал ей все, чем был?

Пеппе молчала. Она не могла говорить. У нее не было слов для того ужаса, что она чувствовала. Лицо Роско потемнело.

— Или… нет? Или я просто обманывал себя?

— Ну а может, — сказала она с напускной легкостью, — это была вовсе не я? Просто кто-то очень похожий на меня?

— Если это шутка, то несмешная.

Музыка звучала все громче и громче, подхваченная хором голосов. Ее нервы сдали. Ей нужно было немедленно выбраться отсюда, или она сойдет с ума.

— Это не шутка, — сказала она. — Просто утром многие вещи выглядят по-другому.

Роско продолжал обнимать ее, пытаясь унять ее дрожь.

— Что с тобой? — продолжал допытываться он. — Скажи. Не держи в себе.

Пеппе резко отстранилась от него. Как она могла объяснить ему то, чего сама не понимала? Она только знала, что оказалась на краю бездны, которую многие находили захватывающей и возбуждающей, но куда она сама ни за что не отважилась бы ступить. Она смотрела в эту манящую глубину, удивляясь, что отступает, но не в силах сделать ничего другого.

Ночью они обсуждали, на какой риск могут пойти ради своей любви. Теперь Пеппе знала, что ей ничего не остается, как уйти.

Звуки рождественской песенки по-прежнему бодро лились из радио:

Новый день, новая жизнь, новые надежды…

Это то, как могло быть. Но теперь никогда не будет. Все это только иллюзия, и избавиться от нее нужно как можно быстрее.

— Пеппе, милая…

— Хватит! Не называй меня так… Мы неплохо провели с тобой время, верно?

— Верно…

— Ну а теперь настало время вернуться к реальности.

— И что же ты называешь реальностью?

Она коротко рассмеялась:

— Мы оба знаем, что такое реальность. Мы еще будем встречаться, но никто не может жить долго в мире иллюзий.

Руки Роско разжались. Это было то, чего она хотела, и все же ощущение пустоты, когда он отпустил ее, казалось невыносимым.

— Значит, вот как все обернулось. — Он понизил голос. — Мы неплохо провели время, но теперь все закончилось, и мы должны вернуться к реальности. Ты это хотела сказать?

Пеппе улыбнулась:

— Именно. Мы хорошо провели время и получили удовольствие, но сейчас… Ты ведь с самого начала знал, что я за штучка. Думаю, про себя ты называл меня еще хуже.

— Это было раньше. До того как я узнал тебя.

— Возможно, стоит больше доверять первому впечатлению. Бессердечная маленькая шлюшка…

— Прекрати! — сказал он, снова притягивая ее к себе. — Я никогда так о тебе не думал… А если в какой-то момент такая мысль и мелькнула, ты мне сразу же показала, как я ошибся.

— Правда? А может, я просто показала то, что ты хотел увидеть? Ведь ты мне, можно сказать, бросил вызов. Затащить мужчину в постель довольно легко, но завоевать его сердце — это уже другое.

Пеппе чувствовала тошноту, произнося эти ужасные слова. В своем отчаянном желании исчезнуть она зашла слишком далеко и мгновение колебалась, не броситься ли в его объятия, клянясь, что ничего такого не думала.

— Ты действительно хотела это сказать? — прошептал он.

У нее оставался последний шанс отказаться от своих слов и вернуть назад ту радость, что жизнь готова была подарить ей.

— Ты действительно хотела это сказать? — повторил он. — Это все, что было между нами? Ты хотела поставить меня на колени, чтобы наказать за мое поведение? Ты этого хотела?

Еще один последний шанс.

Солнце всегда нам будет сиять,

Счастливы будем мы вечно.

Словно обезумев, Пеппе подлетела к радио и щелкнула выключателем.

— Знаешь, как говорят? — сказала она, пожимая плечами. — Что-то выиграешь, что-то проиграешь. Так вот я из тех, кто любит выигрывать всегда.

Теперь уже поздно. Словно вся жизнь ушла из его глаз.

— Наверное, я должен чувствовать себя благодарным, что все так быстро закончилось, — проговорил Роско. — Ты могла бы зайти и дальше… Впрочем, в любое время полезно взглянуть правде в лицо. — В его глазах появилось презрение. — Значит, худшее, что я о тебе думал, оказалось в конце концов правдой… Ты рада? Ты чувствуешь эту мерзкую дрожь удовлетворения, что смогла унизить меня?

Ей удалось изобразить циничный смех:

— Я пришла к тебе в постель, и ты хорошо провел время. Вряд ли это можно назвать унижением.

— О, ты сделала гораздо больше! Ты надела на себя маску нежности и великодушия, ты так вскружила мне голову, что я рассказал тебе то, что никогда прежде… — Он судорожно втянул в себя воздух. — Ладно, надеюсь, я тебя хорошо позабавил.

Ей хотелось сказать, что он ошибается, но она подавила в себе этот импульс, подарив ему улыбку, которая была рассчитана на то, чтобы вывести его из себя. Пускай это разобьет ей сердце, но без нее ему будет лучше.

— Вижу, что так… — мрачно произнес он. — Что ж, не буду тебя задерживать.

Оставшуюся часть дня Пеппе просуществовала на полуавтомате. Эффективность ее работы была, как всегда, на высоте, улыбка сияла на лице, все в ней отличалось безупречностью.

Наконец настало время вернуться домой, в квартиру, которая теперь казалась ей клеткой. Словно по какому-то сигналу Пеппе начала убираться на своем столе, потом принялась за другие вещи, хотя вокруг и так был порядок. Отныне порядок и безупречная организация станут основой ее жизни. Она полностью сконцентрируется на карьере, станет лучшим адвокатом в своей области и не будет больше пытаться разбить стены, за которыми прячутся ее ночные кошмары. Ее жизнь снова станет безопасной.

Наконец, когда все было убрано, она подошла к коробке с чердака дома на Краймиа-стрит, которая все еще стояла в коридоре. Достав оттуда перчатки и шарф, она обнаружила под ними несколько старых тетрадок. Пеппе узнала почерк Ди. «Но вряд ли это дневники, — подумала она. — Не было у нее тогда столько времени».

И все же это оказались дневники из тех далеких дней, когда Ди работала в больнице и иногда вечером, перед тем как упасть на подушку и заснуть, находила несколько минут, чтобы записать свои мысли. Иногда ее наблюдения были смешными, иногда грустными, иногда ядовитыми, но всегда наполнены чувствами и эмоциями.

Перед Пеппе предстали длинные, полные агонии месяцы, когда Ди безнадежно любила Марка Селлона, потом обручилась с ним, а потом расторгла помолвку, потому что не верила в его любовь. Но он вернулся к ней в госпиталь, уже раненный, после того как его самолет был сбит врагом. И долгие ночи, сидя возле его неподвижного тела, она говорила то, что никогда не сказала бы, будь он в сознании. Пеппе читала:

«Я говорила ему, что верю: где-то глубоко в своем сердце он сможет услышать меня. Сможет почувствовать мою любовь и будет знать, что она останется с ним навсегда».

Пеппе читала до поздней ночи, когда наконец дошла до того места, которое было написано Ди после смерти Марка:

«Я видела, как тебя опустили сегодня в землю. Мне пришлось уйти, оставив тебя там. Но на самом деле я не оставила тебя, потому что ты всегда будешь в моем сердце, до тех пор, пока мы снова не объединимся. И не имеет значения, когда это случится. Времени не существует. Все это только иллюзия…»

Пеппе обхватила руками голову. Вот какой бывает любовь, которой у нее никогда уже не будет!

Аккуратно сложив все обратно, она погасила лампу и легла в постель. Слабый отблеск уличного света падал на плюшевого мишку, сидевшего рядом на столике. Маленькие черные глазки мягко поблескивали в темноте.

— Нет, — сказала ему Пеппе. — Я больше не собираюсь тебя слушать. Когда-то я тебе верила. Когда-то я верила Ди. Она рассказывала о себе и о дедушке, говорила, что когда-нибудь это случится и со мной. А потом я встретила Джека и поверила, что я любима и мне не грозят никакие разочарования. И вот теперь… теперь я не хочу чувствовать себя любимой. Никогда. Ты понимаешь?

Мишка ничего ей не ответил.