Лето перемен

11

Именно так и должна выглядеть клиническая картина белой горячки! Эль — отличный горячительный напиток, она, Вероника Картер, им злоупотребила, вот теперь настала расплата.

Джон Леконсфилд в парадном костюме и с дурацким измочаленным цветком в руке не может быть настоящим, как не может быть настоящим и его немыслимое, нереальное, невообразимое предложение!

У Вероники слегка кружилась голова, но сквозь нереальность происходящего пробивалась вполне настоящая боль. Тоска. Обида.

Никакая это, к сожалению, не белая горячка. Джону нужен его сын, и ради этого молодой лорд готов на многое, в том числе и на брак с женщиной, которая… которую… к которой, скажем так, он не испытывает ни малейшей привязанности.

Ибо Джон Леконсфилд уже пережил ад во время своего первого брака по любви, потому и не боится чистилища в виде второго брака. По необходимости.

— Вероника, я хочу…

— Я знаю, чего ты хочешь. Можешь забыть об этом. Я никогда в жизни не выйду замуж иначе, чем по любви. Поэтому мой ответ — нет! Не надо таких жертв, ваше лордство. Я уже приняла решение. Джеки останется здесь. Дома. Я помогу тебе завоевать его сердечко, помогу всем, чем смогу. Думаю, в наших общих интересах, чтобы это произошло побыстрее, и я могла бы уехать. После недавних… событий мне довольно некомфортно… пребывание в твоем доме.

— Давай станем любовниками, если брак так пугает тебя.

— Идиот! Я просто хочу жить своей собственной жизнью. Не в качестве няни. Не в качестве девочки по вызову. Не в качестве ведьмы на помеле. Ты прекрасно знаешь, что я люблю Джеки больше жизни и мечтаю остаться с ним, но не ценой собственного унижения. Ты говорил, честь и честность… Ставлю тебя в известность: честь для меня тоже не пустое слово. И потом, я хочу самого обычного женского счастья. Муж, дети, маленький домик…

— Вероника, я…

— Не слушаю тебя! Не слушаю! У меня есть права. У меня есть желания. Чувства, наконец! И я сделаю все, что в моих силах, лишь бы освободиться от твоего давления и попыток управлять мною. Убирайся из моей комнаты, ваше лордство. Сына ты получишь, не сомневайся. Я устала и хочу спать.

Джон встал и молча вышел из комнаты, а Вероника осталась сидеть на постели, окаменевшая, застывшая в горе, жалкая, дрожащая…

Мужчина ее мечты сделал ей предложение, а она отказала.

Марго не отказала — и поплатилась свободой и жизнью.

Даже сейчас, зная все, что натворила в этом доме Марго, Вероника не могла осуждать сестру безоговорочно. В конце концов, отнюдь не всем женщинам дано быть хорошими матерями. Просто Марго взвалила на свои плечи непосильную ношу. Ей бы резвиться по клубам и вечеринкам, а потом подцепить богатенького старичка, а она поддалась соблазну, и Вероника ее очень хорошо понимала. Джон Леконсфилд соблазнил бы и весталку.

Неожиданно перед мысленным взором встала яркая картинка. Джон Леконсфилд женится на Веронике Картер.

Темно-серые глаза горят любовью, широкие плечи горделиво расправлены, он шепчет слова любви ослепительно белой Веронике, и ее васильковые глаза сияют в ответ.

Она слишком любит Джона, чтобы согласиться на его предложение. Она не сделает его несчастным. Лучше она умрет.

Это, кстати, не за горами. Если она не поспит хотя бы одну ночь по-человечески.

Он ее просто не узнал с утра. В немыслимых глазах сквозило что-то стальное и непреклонное, голос звучал насмешливо и твердо, а предложила она практически то же, что и он сам.

План был авантюрен, но имел шансы на успех.

Джеки с недоверчивым изумлением наблюдал, как возлюбленная «тота Ви» хохочет в обнимку с подозрительным дядькой-папой, гуляет с ним за ручку и постоянно болтает.

Джеки вся эта история не очень нравилась, но постепенно слово «папа» стало звучать все чаще и чаще. Малыш уже не прятал личико на груди Вероники в присутствии Джона, довольно мирно позволял посидеть рядом за завтраком, а однажды, разошедшись, даже играл с папой в песочнице. Вероника при этом присутствовала, сидела неподалеку.

Заключительная часть плана предусматривала наличие интервента и была самой рискованной.

Интервентом должен был стать маленький ребенок возраста Джеки. Джону предстояло начать играть с ним, чтобы вызвать у Джеки ревность.

Интервента обеспечила нянька Нэн. Она сначала внимательно выслушала сбивчивые объяснения Вероники, затем кивнула и исчезла. Обратно она явилась через два часа, неся под мышкой очень чумазого и бодрого младенца, в котором изумленный Джон опознал возлюбленного правнука Дика-мельника, Фэтти.

— Нянюшка! Как же Дик позволил… И Мэри тоже…

— А ктой-то их спрашивает? Я его взяла на время, вот и все. Пойду обратно — занесу. У меня все равно дело к Мэри.

Самое интересное, сообщил ошарашенный Джон Веронике страшным шепотом, что это вполне может оказаться правдой. Нянька Нэн, как наиглавнейшая акушерка округи, считала всех детей в некотором роде своими собственными.

Интервент Фэтти оказался прекрасным кандидатом. Он ползал в песочнице, ворковал без умолку, заливисто смеялся и никак не мог выбрать, какую игрушку первой засунуть в рот. Джона он полюбил мгновенно и навсегда, поэтому очень скоро взволнованный и озадаченный Джеки с некоторой тревогой наблюдал, как Фэтти в полном восторге скачет верхом на «папе», а папа весело смеется и ржет, как настоящий конь.

Вероника наблюдала за сценой с некоторого расстояния, готовая прийти на помощь в любой миг.

И вот этот миг настал. Джеки нахмурился. Светлые бровки страдальчески вздернулись… потом задрожала нижняя губа… Вероника взяла низкий старт… а потом Джек Сэмюэл Леконсфилд топнул заметно потолстевшей ножкой и сказал с интонациями истинного норманнского барона:

— Мое!

Джон медленно и осторожно сгрузил в песочницу Фэтти, чего тот даже и не заметил, после чего повернулся к сыну. Очень медленно, словно боясь небрежным жестом или словом вдребезги расколотить хрупкое счастье…

А потом Джеки кинулся в объятия своего папы, и Вероника Картер больше не скрывала слез. Как, впрочем, и все присутствующие, которых в окрестных кустах оказалось немыслимо много. Удачно замаскировавшаяся под пугало Вера Февершем, смеющаяся и плачущая одновременно душечка Кэролайн, нянька Нэн с огромным клетчатым носовым платком, садовник Нэш, сморкающийся в рукав…

Фэтти замер, вытаращив глаза и с некоторым ужасом глядя на это всеобщее рыдание. А потом решил, что грех не разделить такую прекрасную компанию, и оглушительно заревел. Джон, смеясь и плача одновременно, сгреб свободной рукой самозабвенно ревущего Фэтти, и Вероника подумала, что никогда не увидеть ей картины прекраснее: Джон Леконсфилд и дети.

А еще она поняла в этот миг, КАКУЮ боль чувствовал все это время Джон.

После праздничного ужина Джон настоял на беседе. Вероника отнекивалась как могла, но, в конце концов, с неохотой согласилась.

— Вероника… Я никогда не забуду, что ты для меня сделала.

— Не стоит. И знаешь… я очень рада за тебя.

— Послушай…

— Не могу. Глаза закрываются. Сегодня был слишком насыщенный день. Ужин был великолепен, спокойной ночи.

Он машинально встал и отодвинул ее стул, помогая выйти из-за стола. В глаза не смотрел.

Сейчас надо только добраться до комнаты. Она запрет дверь и наревется всласть. Потом умоется, сбросит одежду прямо на пол и с опухшим лицом уляжется спать. Плевать, что завтра глаза вообще не откроются. Кому интересно лицо Вероники Картер, если сама Вероника Картер никому не нужна?

В комнате она заперлась, одежду побросала кое-как, умываться не стала, а вот с рыданиями не получилось. Вместо этого она стояла посреди комнаты столбом и пялилась пустым взглядом в пространство.

Из ступора ее вывел легкий стук в дверь.

— Да?

Ну конечно, этого надо было ожидать! Она так ХОТЕЛА запереться, что ЗАБЫЛА это сделать.

В следующий момент она оказалась в кольце рук, горячих и могучих, а к ее полуоткрытым губам прильнул жадный рот мужчины, которого она обожала. Вероника задрожала, не в силах противостоять этому натиску, однако где-то в груди колыхнулась горькая волна гнева и боли, сделала ее сильнее, жестче, спокойнее.

— Убирайся отсюда, Джон Леконсфилд!

— Ты не понимаешь…

— Я ВСЕ ПОНИМАЮ!!! У тебя сегодня счастливый день, вы с Джеки наконец-то вместе, я за вас рада… но отмечать этот день в моей постели мы не будем! Отстань от меня раз и навсегда! Убирайся! Найди кого-нибудь посговорчивее. Кэролайн уговори.

— Да не любит она мужчин!

— Что-о-о?

— Ой, Господи, пусть отсохнет мой язык… Ну да, да, Кэрри не по этой части. Она живет с подругой… понимаешь?

— Но…

— Извини меня, Вероника. Этого больше не повторится. Я не потревожу тебя.

С этими словами лорд Джон вышел из ее комнаты, и Вероника мрачно и саркастически подумала, что еще ни одну девственницу не бросали столько раз подряд. Да еще один и тот же мужчина.

Дни тянулись медленно. Медовые закаты окутывали Дартмур, и счастливейший из Февершемов отправлялся читать своему сыну сказку на ночь, кроткая и болтливая Вера мчалась опрыскивать каттлеи, душечка Кэролайн… она вообще не появлялась, а Вероника Картер одиноко и неприкаянно бродила по саду.

Она сама настояла на том, чтобы видеть Джеки пореже. Малыш должен отвыкнуть от «тоты Ви», чтобы расставание не стало для него очередной драмой. Впрочем, они с папой были так заняты песчаными замками, лодкой, машинками и верховой ездой, что драмой здесь не пахло. Скорее всего, Джеки и не заметит, когда Вероника уедет.

По вечерам, в своей комнате, несчастная Вероника Картер кусала подушку, сотрясаемая сухими рыданиями. Она потихоньку отбирала фотографии Джеки, маленькие носочки, из которых он стремительно вырастал, крошечные распашонки, невесть зачем захваченные в этот дом и ненужные здесь… Все вещи хранили милый воробьиный запах, без которого она не мыслила своей жизни.

А еще она утащила фотографию Джона. Только одну. Он вместе с Джеки.

Она очень любила двух этих мужчин, маленького и большого, она изо всех сил приучала себя к разлуке с ними и все отчетливее понимала, что вряд ли переживет эту разлуку.

Вероника понимала, что так надо. Кроме того, она прекрасно видела, как изменился маленький упрямый козлик. Он стал открытым, дружелюбным и веселым ребенком, потолстел, и на ножках появились смешные перевязочки.

Теперь он выбегал навстречу гостям, задирал головенку и долго рассматривал вновь прибывших, но уже без всякого страха и паники. Его обожали все.

«Мастеру Джеки котеночков принес. Надо ж так, белый и серый!»

«Здравствуй, молодой хозяин! Землянички съешь, это самая распрекрасная ягода!»

«Маленький брауни! А вот носочки для маленького брауни!»

Вероника улыбалась сквозь слезы, видя, как серьезно играет малыш в шахматы с Диком-мельником, как встает (правда, не со стула, а НА стул) при появлении в столовой бабушки Веры и нянюшки Нэн…

Он растет, малыш Джеки, он учится у своего отца, но Веронике не суждено увидеть результатов этого обучения. Вероника собирается уезжать.

В конце концов, она нашла единственно правильный выход. Она уедет потихоньку, не прощаясь. Так будет лучше. Джеки может испугаться ее слез, а слезы будут, обязательно будут.

Вероника собралась уезжать.

В этот день она места себе не находила. Вроде, и решено все, и осталось только собрать сумку, а Вероника чувствовала себя так, словно на вечер была назначена ее казнь.

Немудрено, что голова у нее разболелась. Она извинилась посреди ужина и опрометью кинулась в свою комнату. Так, вещи…

Когда она выгребала белье с полки, на пол упал пухлый конверт. Это были бумаги, собранные в доме Марго перед отъездом. Просмотрев их, Вероника собралась оставить все для Джона, но в этот миг наткнулась на тонкую книжицу, исписанную мелким убористым почерком. Дневник Маргарет Картер.

Вероника передернула плечами. Нехорошо читать чужие письма… Дневники тем более. Но иначе ей никогда не узнать, что за человек лорд Февершем младший. Был…

Она уселась прямо на пол и открыла дневник своей сестры.

«…Я его трахнула, как по нотам. Он был уверен, что я девица, страшно извинялся и балдел, а теперь-то я с него не слезу…»

«…Какие зануды мужики! Таблетки, таблетки, пила ли ты таблетки… Нет, Джонни-бой, ЭТИ таблетки я не пила…»

«…Черт, залет сейчас некстати, совершенно некстати, но и на аборт денег нет. Придется попросить Джонни-боя…»

«…Ну надо же, этот лорд — вообще чума! Запретил даже думать об аборте. А чего о нем думать, его делать надо…»

«…Давно не писала, а теперь уже западло — я леди, блин, Февершем. И живу в шикарном захолустье со всеми удобствами. На тридцать миль вокруг один ночной клуб, да и тот — местная забегаловка для старперов…»

«…Странно, такой маленький, красненький, а орет — мало не покажется. Сегодня меня вдруг пробило на него. МОЙ СЫН. Умереть — не встать…»

«…Надоело, надоело это поместье долбаное, малахольная леди с граблями, сучка Кэролайн, мой муженек с его фамильной гордостью! Ведьма на кухне, сдохнуть можно! Вот я и сдохну. Надо уезжать к чертям, у меня уже крышу прет в сторону заката…»

«…Я решилась. Завтра у хренолорда совещание с его свинопасами, или чем он там занимается, а я возьму детеныша и уеду. Просто уеду — и все. Не могу все это видеть, мне осточертели их постные рожи, их долбаная вежливость, их плохо скрытое презрение, их чертова жалость! Я уеду тихо, и никто нас с детенышем не найдет…»

«…Давно не писала. И сейчас неохота. Была у врача…»

«…Как он орет! Придется нанять кого-нибудь, в одиночестве ему плохо. Да и с такой мамашей тоже нелегко. Завтра пойду на анализы…»

«…Ужасно глупо — идти по улице, покупать сигареты, тряпки, косметику — и знать, что из всего этого используешь до конца только сигареты. Доктор сказал, пара месяцев, а резать там уже бесполезно, проще перерезать горло…»

«…Сегодня написала Ви. Она зануда, но добрая, и Джеку с ней будет всяко лучше, чем со мной…»

«…Главное, он еще маленький, забудет, привыкнет к Ви, а уж она его вырастит. Забавно, я волнуюсь о маленьком детеныше Джонни-боя, как будто что-то можно изменить…»

«…Я виновата, но пусть об этом будем знать только я, добрый Боженька и мой черт-хранитель, потому что ангелов для таких, как я, при раздаче явно не хватило…»

«…Мне сказали, что последние недели полторы придется провести в больнице. Химия снимет боли, ха-ха! Я знаю средство получше…»

«…Сегодня придет новая няня. Джек, малыш, когда-нибудь твоя тетка наверняка тебе расскажет обо мне. Вообще-то Ви никогда не была врединой, так что я могу рассчитывать на снисхождение…»

«…Простите меня…»

Вероника вскинула голову, ослепшая от слез. Оказывается, Джон ошеломленно наблюдал за нею. Откуда он взялся в комнате, она понятия не имела, но это было и неважно.

Марго, бедная, бедная, непутевая Марго! Всегда огонь и вихрь, победительница, актриса, красавица…

Она прожила короткую и ужасно изломанную жизнь, причинила боль и страдание огромному количеству близких людей, грешила и предавалась самым откровенным порокам, но Вероника увидела в бисерных строчках не только это.

На нее со страниц маленького дневника смотрела насмешливая зеленоглазая девочка с золотистыми косами. Дикая, сильная, неуправляемая, грубоватая…

Однажды в приюте Веронику избили старшие девочки. Она была слишком толстой и носила очки, ну а дерутся девочки куда страшнее, чем мальчики.

Вконец отупев от боли, Вероника съежилась на вонючем кафеле туалета, а старшие девочки стали самозабвенно пинать ее ногами. Она только скулила, словно издыхающий от побоев щенок, она была готова вылизать тяжелые ботинки своих мучительниц, лишь бы они прекратить пытку…

А потом был розблеск молнии, зелено-золотой вихрь, ворвавшийся между Вероникой и мучительницами. Высокая, худая девчонка с зелеными глазищами в пол-лица приняла бой за Веронику, не задумавшись ни на минуту, не усомнившись ни на миг. И Веронике пришлось встать рядом. Спина к спине.

Конечно, их обеих отлупили до полусмерти. Конечно, потом их заперли в карцер. Но и там зеленоглазая девчонка не сломалась. Она бродила по холодной камере и волочила за собой полубесчувственную Веронику, иногда награждая ее тычками и пинками, чтобы та не замерзла окончательно. Дикая кошка Мардж.

Именно она, отчаянно сквернословя и залихватски куря припрятанный кем-то бычок, научила Веронику единственному, что знала и умела сама.

«Я никогда не позволю кому-то распоряжаться моей жизнью! Никому! Я сама! Сама!!!»

Она и ушла сама, Марго Картер. И наверняка ухмыльнулась самой наглой из своих улыбок в лицо раку и смерти, а потом смело вонзила шприц в вену, намеренно не выпустив лишний воздух из стеклянного цилиндрика…

Она была редкой врушкой, Марго, но дралась всегда до конца. И никогда не сдавалась.

Вероника вытерла слезы и протянула Джону дневник. Он взял его, поколебавшись всего секунду…

Через час он поднял голову и задумчиво взглянул в окно, за которым бушевала душная ночь цвета глаз Вероники Картер.

— Да… Как жаль, Маргарет… как жаль!

Вероника тихо откликнулась:

— Она не была злой, Джон. Вернее, была, но не так… Я не могу объяснить…

— Не надо. Я понял. А что здесь, собственно, происходит?

— Ничего. Я уезжаю.

— А Джеки? Мама? Нэн?

— Ты передашь им привет и поцелуешь Джеки. Скажи Вере, что однажды я приеду, и мы с ней станем основательницами новой школы ландшафтного дизайна.

— Я тебя отвезу.

— Нет!!! Я сама. Вызову такси.

— С ума сошла? До Лондона это стоит…

— Неважно. Зато необязательно говорить с водителем.

Джон дернулся, как от удара, промолчал, потом посмотрел на Веронику чуть пристальнее.

— Ты плачешь?

— Нет, это так… соринка.

— Это из-за Джеки… Ты страдаешь из-за мальчика.

— Естественно.

— Предупреди, когда соберешься в гости. Я тебя встречу и…

— Угу.

Он порывисто обнял ее, и Вероника с плачем прильнула к широкой груди, в которой гулко и как-то неровно билось сердце.

— Вероника, не плачь. Я буду о нем заботиться. Очень заботиться. И посылать тебе фотографии. Потом, можно же снимать на видео… мама добавит пару слов… кассеты на две… Вероника?

— А?

— Только пообещай не приезжать неожиданно.

Она отшатнулась, не веря своим ушам.

— Почему?!

— Ты знаешь, почему. Потому что я не хочу встречаться с тобой. Потому что не смогу больше видеть тебя — и не иметь возможности обнять. Поцеловать. Прижать к груди. Потому что… Потому что я люблю тебя, жизнь моя, душа моя, синеглазая моя фея, я люблю тебя и желаю всем сердцем…

— ЧТО. ТЫ. СКАЗАЛ?

— Я хотел тебя с первой нашей встречи, там, в доме Марго. Я влюбился в тебя без памяти. А дальше… дальше просто обманывал себя. Говорил себе, что это ради Джеки… конечно, ради него тоже, но… Я люблю тебя, Вероника Картер. Я не могу без тебя жить.

— И… поэтому ты попросил моей руки?

— Ты сказала, что выйдешь замуж только по любви. Что ж, единственное, что нельзя купить за деньги или взять силой — это любовь. Ведь так?

Вероника Картер посмотрела на Джона Леконсфилда очень странным взглядом.

— Так. Все так. А теперь пойдем.

— Ку… куда?

— Ты что, струсил? В сад. Я хочу понюхать Верины каттлеи на прощанье.

— Они же еще не…

— Понюхаю туберозы. Там темно, а я боюсь ломать ногу.

— Но Джеки…

— Потом. Сначала — туберозы.

Приятно видеть перед собой полностью обалдевшего лорда!

В саду Вероника сама завела Джона в грот из розовых кустов, остановилась и молча стала раздеваться. Джон издал глухой рык и схватил ее за руки.

— Нет! Хватит издеваться!

Она отшвырнула его руки и нахально посмотрела прямо в глаза смятенному феодалу.

— Вот что. У меня к тебе два дела. Или так, одно дело, одно сообщение. Это обязательно.

— А зачем ты…

— В этом-то и состоит дело. Я уезжаю, так?

— Т-так…

— И мы оба знаем, что я не вернусь.

— А-а-вз-уфхч…

— Так вот, я привыкла платить свои долги сполна. Я проиграла тебе пари.

— Вероника!

— Подожди, ваше лордство! Я проиграла и заплачу. Потому что здесь мы переходим ко второму делу, или, вернее, сообщению. Оно короткое, не бойся. Я люблю тебя, Джон. Я не могу без тебя жить. Попроси меня еще раз выйти за тебя, а?

— Веро… выхо… замуж… женой моею… пожалуйста!

— Выйду! Немедленно! И на всю жизнь!

Тьма сомкнулась над розовыми кустами, закачалась, осыпалась звездным дождем, рассмеялась брызгами росы, подхватила тихий девичий вскрик, перешедший в стон блаженства, и понесла его на холмы Дартмурских пустошей.

По дороге этот тихий звук превратился в торжествующую песню любви, и баньши, дева смерти, горя и печали, испуганно вспорхнула с ветвей терновника, растеряла клочья мглистой одежды, растаяла на ветру, издав свой последний жалобный взвой, тут же утонувший в звоне цикад.

Звездная тьма рассмеялась тихим журчащим смехом, развернулась по всему небу сверкающей цыганской шалью и щедро осыпала влюбленных и поэтов падающими звездами.

P.S. Дик-мельник утверждал, что видел в ту ночь няньку Нэн, летящую по небу на помеле.

P.P.S. С ним никто и не спорил.

КОНЕЦ.