Лето перемен (Кей Мортинсен) читать бесплатно онлайн полную версию книги

5

Вероника пребывала в некоем странном, возможно, пятом или шестом измерении, ее тело то и дело сводила сладкая судорога, глухие стоны вырывались из груди, а Джон все ласкал и ласкал ее, его жадные губы бродили по плечам, рукам, губам девушки.

Совсем иная, незнакомая Вероника Картер, напрочь растерявшая всю свою стыдливость, сама раскрывалась ему навстречу, подобно нежному экзотическому цветку, сама приподнимала дрожащим пальцами отяжелевшие груди, чтобы уже через секунду ощутить новый взрыв вулкана, бушующего внутри ее тела.

Она никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Жар и лихорадка, туман в глазах и удивительная ясность в мыслях, вернее, всего лишь в одной мысли: «Я его хочу!».

Джон уже стягивал с нее платье, когда она, извернувшись, впилась ему в губы жадным и страстным поцелуем, удивившим и немного напугавшим ее саму. Языки сплелись в битве, одинаково сладкой и страшной.

Вероника больше не могла терпеть. Все ее существо вопило, молило о близости, жаждало ее, страшилось ее и не мыслила, что может быть иначе. Она уже злилась на Джона за то, что он так долго тянет.

А потом она услышала его неразборчивый, торопливый шепот. Нежные и бесстыдные слова. Тихую мольбу, яростное требование близости.

Словно во сне, она ощутила, как он осторожно тянет вниз тонкую ткань ее трусиков, и тут в происходящее совершенно некстати включился рассудок.

Она вспомнила, кто перед ней. Джон Леконсфилд. Известный герой-любовник. Проще говоря, бабник. Человек, на счету которого сплошные любовные победы, ни одного отказа.

Мужчина, которому Вероника Картер никак не может подарить свою девственность, хотя именно этого страстно жаждет ее тело.

Рассудок пока еще проигрывал инстинкту, но его тонкий голосок звучал все тверже.

В этот момент Джон назвал ее по имени, и Вероника окончательно опомнилась. Краска стыда залила ее щеки, девушка даже зажмурилась, представив, что она собиралась сделать еще мгновение назад.

Она вывернулась из его объятий, дрожащая, растрепанная, полуобнаженная, отшатнулась к стене и беспомощно вскинула руку с растопыренными по-детски пальцами.

— Я… я слишком много выпила!

Голос дрожал. Вероника потупилась, чтобы не видеть лица Джона, и тут увидела свою обнаженную грудь. Теперь румянец просто сжигал ее щеки.

Джон почти прорычал в ответ:

— При чем здесь вино?

— Его было слишком много… Я не знаю, что на меня нашло… Мне надо сесть… Господи, я сейчас завизжу, наверное… Что это было?

— Я могу тебе объяснить…

— Не надо!

— Вероника!

Она отшатнулась, почти упала в кресло, а Джон бросился к ней. Она действительно едва не завопила, но он успокаивающе вскинул руки.

— Послушай… послушай меня, Вероника, пожалуйста! Почему ты… что тебя остановило?

Его глаза казались черными в полутьме кухни, а еще в них горело пламя. Адское пламя, которое наверняка ждет и Веронику Картер, если она и впредь будет слушать свое глупое и разнузданное тело!

Она откашлялась и постаралась, чтобы ее голос звучал твердо.

— Личная гигиена, например. Я не люблю случайных и коротких связей.

Джон Леконсфилд не стал спорить. Он просто очень медленно и очень легко провел пальцем по ее волосам, нежно коснулся маленького ушка… Вероника вспыхнула и задрожала. Волны возбуждения вновь загуляли по всему телу. В глазах лорда Февершема поблескивала откровенная насмешка.

— Ты ведь не веришь сама себе. Кроме того, почему наша связь должна быть короткой?

Ага, длинной. На целых три ночи. Или на четыре.

Она откинулась на спинку кресла, ускользая от его пальца и одновременно отчаянно злясь на собственное тело, так подло предавшее ее в самый неподходящий момент.

— Что это ты делаешь?!

— Тс-с! Не шуми, дорогая. Я хочу удержать тебя от поспешных и необдуманных действий. У меня есть неплохое решение для проблемы Джеки.

Вероника недоверчиво глядела на него, не понимая слов.

— Что-о?

— Я его нашел не прямо сейчас, хотя это произошло сегодня. Пока ждал тебя, а ты его укладывала.

— И что это за решение?

Поразительно, но если не считать руки, которая вкрадчиво поглаживала ее обнаженное колено, Джон Леконсфилд казался совершенно пришедшим в себя.

— Для начала давай придем к некоторым выводам. Во-первых, мы оба согласны, что Джеки должен лучше узнать своего отца и подружиться с ним.

— Ну да… Я ведь никогда этого не отрицала.

Неужели в его план входило ее совращение? Господи, пусть это будет не так! Дура, дура, тысячу раз идиотка, что с тобой, тебе же не шестнадцать лет, ты вполне можешь управлять собственными гормонами!

— Отлично. Во-вторых, мне надо вернуться домой. Телефон — прекрасное изобретение, но работа есть работа. От меня зависит огромное количество людей, я не могу их подвести.

— О!.. Тогда тебе надо ехать.

Она не смогла скрыть разочарованных ноток и немедленно обругала себя за это, мысленно, разумеется. Ругай, не ругай, а проклятый лорд все прекрасно понял. Его улыбка ясно говорила: «Я буду вертеть тобой, как хочу!»

— Одна проблема. Я не уеду без Джеки. А он не уедет без тебя.

— Не уедет. Это точно. Стало быть, кому-то придется уступить. Я полагаю, это будешь ты.

— Не думаю.

Ужасы прошлой недели вернулись. Вероника забыла обо всем на свете и резко подалась вперед. Самодовольный мерзавец, если он думает, что сможет вертеть ей по своему усмотрению…

— Я не отдам его тебе! Ты не можешь нас разлучить!

— А это и не нужно.

— Как это?

— Так это. Вы оба поедете со мной. Отправимся немедленно, пусть он спит, так даже лучше.

— Ты что, с ума… Да разве это возможно?!

— А в чем проблема? Соберем его вещи и любимые игрушки, сядем в машину — и через пять часов будем на месте. Вероника, задумайся, ведь это самое лучшее решение для всех… нас.

Нас? А кто такие «мы»? Вероника открыла рот и немедленно его закрыла. В груди разгоралось иное пламя — пламя ярости.

— Понятно. Вот, стало быть, к чему все это было? Цыплята в белом соусе, постирушки, продукты в холодильнике, «ты-так-устала-Ве-роника-позволь-я-поухаживаю»… Думал, я размякну и соглашусь на все?!

— Вероника, я…

— … А заодно, чтобы не тратить время, можно и переспать со мной, не так ли? Очень удобно, днем я ухаживаю за Джеки, ночью увеселяю его отца… Няня и подстилка в одном флаконе. Не дождешься!!!

Она бушевала, не давая Джону и слова вставить, а в груди разгоралась горькая обида. Как она могла поддаться на все эти пошлые уловки?! Подумать — просто представить на секунду! — что Джон Леконсфилд испытывает к ней настоящие чувства! Неудивительно, что он так быстро овладел собой. С самого начала он действовал согласно своему тайному плану!

— Вероника!!!

Она в бешенстве полыхнула на него синим пламенем глаз, уже налитых слезами, и увидела, что лорд хмурится.

— Я не собирался соблазнять тебя, а потом использовать. Это не мой стиль, знаешь ли. Кроме того, будь это так, я бы не остановился на полпути. Я довел бы дело до конца, как привык поступать во всем.

— Еще лучше! Изнасиловал бы меня, да?

— Да, если тебе проще называть любовный акт этим словом.

— Ага! А потом я, расслабленная и благодарная за бесподобную ночку, пала бы к твоим ногам и молила о счастье сделаться твоей наложницей и служанкой? Джон чуть улыбнулся.

— Если бы я мог этого добиться всего лишь одной ночкой, как ты выражаешься, я бы этим гордился.

— Ты невозможен!

— Я честен. Вероника, постарайся остыть хоть на минуту и рассудить здраво. В машину мы можем сесть уже через час, еще пять часов — и рассвет мы встретим в Дартмуре, всю дорогу вы с Джеки можете спать.

— Интересно, сколько же времени ты отводил на секс со мной? Десять минут? Полчаса? Потом быстренькое изложение твоих планов, моя капитуляция — и отъезд… Так? А что, если бы мой оргазм затянулся? Ты бы попросил меня поторопиться?

Теперь Джон расхохотался.

— Ты неподражаема. Но на подобный убийственный вопрос нужно отвечать честно. Так вот, я был застигнут врасплох случившимся, Вероника. Для меня это неожиданность, как и для тебя. Я собирался просто предложить тебе поехать со мной и пожить в моем доме, пока Джеки не привыкнет ко мне. А потом я к тебе прикоснулся и…

— … И не смог справиться с собой. Не неси чушь, Джон Леконсфилд! Ты взрослый мальчик, пора юношеского онанизма в женской раздевалке осталась далеко в прошлом, пора отвечать за свои действия!

— Только не в твоем случае. Глядя на тебя, я все чаще думаю о судьбе… или роке.

Серые глаза глядели на нее нежно и задумчиво, и от этого переворачивалось в груди сердце. Вероника не знала, что и думать. Неужели можно так врать? Вот так, глядя в глаза?

Всю неделю, сталкиваясь руками, они вздрагивали, как от удара током. Всю неделю в воздухе висело странное, томительное напряжение, подспудно перераставшее в какую-то сладострастную истому. Вероника это чувствовала, но вот чувствовал ли Джон? Кто она для него?

— Лучше бы я сразу легла спать! Не надо было сюда приходить!

— Но ты пришла. И откликнулась на мой призыв. Даже больше, чем откликнулась.

Вероника снова залилась краской, вспомнив волны блаженства, гуляющие по всему телу, вспомнив жадные, бесстыдные и прекрасные прикосновения этих могучих рук, так спокойно лежащих сейчас у него на коленях.

Он зажег в ее крови огонь, и Вероника Картер понятия не имела, чем его погасить. Вернее, кажется, имела. Но ни за что на это не согласилась бы!

— Извините! Прошу прощения, ежели моя распущенность порушила ваши лордские планы!

— Я не думал в тот момент ни о каких планах, синеглазая злючка! Я просто не мог остановиться, точно так же, как и ты.

— Ошибаешься! Я остановилась!

— И я до сих пор не понимаю, почему?

— Потому что опомнилась! Пришла в себя! Поняла, что на самом деле я тебе безразлична!

— Серьезно?

— Да, и нечего ухмыляться! Возможно, ты удивишься, но для меня мораль — не пустое слово, а вот ты не узнаешь ее, даже если она выскочит из кустов и даст тебе по голове!

— Выходит, я был просто не слишком сообразителен и неправильно истолковал твои сигналы. Я по глупости предположил…

— Ты меня просто поймал в момент слабости. Я устала. Вкусный ужин, много красного вина, свечи на столе… Я не люблю тебя, Джон, и, более того, мне противны мужчины, которые беззастенчиво используют женщин в своих целях, а потом выбрасывают их за ненадобностью, как… как перегоревшие лампочки!

— Лампочки?!

— Да, лампочки! Пощелкал ими, они зажглись, потом перегорели, и ты их выкинул!

— Так ты зажглась?

— Дурак несчастный! А о своем решении проблемы можешь забыть!

— Ты считаешь меня негодяем.

— Да, считаю.

— Но ведь все, что ты обо мне знаешь, рассказала тебе Марго. Может, стоило бы узнать кое-что и из первых рук?

— Я знаю только то, что ты меня пытался соблазнить.

— Да, и что из этого? Ты красива, привлекательна, с тобой хочется быть рядом, заниматься любовью… Это что, преступление — хотеть красивую женщину? Мы прожили вместе, в одном доме, целую неделю, а я ведь не каменный. И это вовсе не значит, что я бросаюсь на каждую смазливую бабенку или что я был неверным мужем.

— Но ты БЫЛ неверным мужем! Марго рассказывала.

— И ты ей поверила. А что, если усомниться в этом на секунду? Ведь ты знаешь свою сестру, знаешь ее характер. Какой она была в детстве? Никогда не врала? Не обманывала родителей? Не сваливала на тебя вину за свои проступки?

Вероника нахмурилась. Именно этим и занималась Марго всю жизнь.

— Ну… бывало.

Джон горько кивнул, сказанное его не удивило.

— А теперь скажи, какой у нее был характер? Спокойный, добрый, ровный? Вспыльчива она была или уравновешенна?

Он загнал ее в угол. Вероника вяло огрызнулась:

— Не хочу говорить. Она мертва, а о мертвых…

— … или хорошо, или ничего. Древние знали толк в людской натуре. Я уважаю твои чувства, Вероника. Ты защищаешь сестру просто потому, что она твоя сестра. Но будь честной. Ты ведь уже знаешь, что она попросту украла моего сына и скрывала его от меня. Она наврала тебе, что я мертв. Все это значит только одно: она могла наврать и насчет всего остального. Ты меня плохо знаешь, не спорю, и я вполне могу оказаться бессердечным бабником и бессовестным негодяем, но скажи мне честно — неужели я и впрямь плохой отец? Неужели я не люблю своего сына?

Вероника отвела взгляд и прошептала:

— У тебя бизнес… Ты подолгу не бывал дома.

— Но ты не знаешь наверняка. А что, если я невинен, как ангел? Вдруг пострадавшая сторона — это я? Почему ты не даешь мне возможности оправдаться, отвести от себя обвинения Марго?

— Потому что я не могу рисковать психикой Джеки! Откуда, я знаю, что ты станешь делать, если мы приедем к тебе домой! У себя в Дартмуре ты наверняка царь и бог, местный судья будет на твоей стороне, да и вообще все будут за тебя… Может, ты меня вышвырнешь из замка на второй день? Не дашь мне с Джеки видеться?

— И навсегда его потеряю? Я же не идиот, Вероника. Ты — залог моего успеха, ты и только ты. Поедем? У тебя появится возможность выяснить, что я за человек.

— Нет!

Она отпрянула, потому что ее очень испугала такая возможность. Вероника Картер несколько минут назад уже имела возможность убедиться, как велика сила притяжения, исходящая от Джона Леконсфилда, и дальнейшее изучение этого вопроса в ее планы не входило. Она не желала превращаться в рабыню.

— Я не хочу уезжать! У меня здесь работа… друзья… вся жизнь!

— Я поговорю с твоим боссом.

— У меня нет босса. Я сама себе хозяйка.

— Тем более, без проблем.

— С проблемами! Я не могу послать псу под хвост все, чего добилась за годы. Я остаюсь.

— Но Джеки уедет.

— Через мой труп!

— Не думаю, что мне понадобится заходить так далеко. Достаточно иного.

Он медленно, не сводя с нее глаз, расстегнул брюки. Вероника метнулась к стене и замерла, дрожа от ужаса и возбуждения. Только сейчас до нее дошло, что в припадке страсти она почти сорвала с Джона рубашку, и теперь ее глаза неотрывно смотрели на могучий торс мужчины. Она вспомнила ощущение его теплой кожи… его прерывистое дыхание… его силу…

— Не смей этого делать, Джон Леконсфилд!

— Не знаю, о чем ты, но в этом доме я вообще ничего больше делать не буду. Если ты отказываешься собрать вещи Джеки, я пойду и сделаю это сам.

С этими словами он спокойно заправил рубашку в брюки и снова застегнул их. Вероника вновь ощутила себя непроходимой идиоткой.

— Ты не знаешь, где что лежит.

— Так помоги мне.

Она беспомощно смотрела на мерзавца.

— Я его опекаю. Я решаю, что с ним будет. Если ты захочешь забрать его силой, я вызову полицию.

— Давай. Вызывай. Правда, у меня на руках свидетельство о рождении Джека Сэмюэла Леконсфилда, а также свидетельство о браке с Марго Картер и свидетельство о ее смерти, так что полиция вряд ли сможет меня остановить. Ты, конечно, можешь обвинить меня в насилии, и тогда Джеки заберут в приют до полного разрешения дела через суд, а что это для него будет означать, ты и сама знаешь. Не говоря уж о том, что я тебя за это просто уничтожу. Вероника, он мой, формально и… морально, ты это знаешь. Не надо превращать нашу жизнь в ад. Ни его жизнь, ни твою, ни мою.

— Ты этого не сделаешь!

Джон устало посмотрел на нее и очень тихо сказал:

— Сделаю.

— Ты… ты… варвар!

— Нет. Не я. Это ты дикая кошка. Я предлагаю тебе уехать вместе с нами и остаться с Джеки, отказываешься ты. Выбирай: едешь с нами или остаешься одна, причем из дома тебе придется убраться. Что тебя смущает? Отнесись к этому, как к отпуску, к отдыху в одном из древнейших и живописнейших графств Англии. Мне нужен мой сын, а я нужен ему. Он нуждается в отце, в мужчине. Что ты будешь делать, когда придет время научить его играть в футбол, например?

— Я умею играть в футбол!

— Вот дома и посмотрим. А когда Джеки ко мне привыкнет, ты сможешь вернуться к друзьям, работе и прежней жизни.

Как же он хладнокровен! Как спокоен и уверен в себе!

— И что мне это даст?

— Жизнь с Джеки. По крайней мере некоторое время. Возможность мирно сосуществовать со мной. Жить в моем доме, получать все необходимое и даже сверх того.

— Это ловушка, только я не понимаю…

— Когда ты вернешься, у тебя будет достаточно денег, чтобы начать свой бизнес или вообще ничего не делать. Как видишь, выбор за тобой. Я вовсе не давлю, на тебя.

— Не давишь?! Да разве у меня есть этот выбор! Ты все прекрасно понимаешь, жестокий ты человек, феодал несчастный, ты заставляешь меня бросить все, разрушить всю мою жизнь!

— … и даю тебе Джеки. А жизнь… ее ведь никогда не поздно начать сначала. Через пару месяцев ты вернешься.

Она задохнулась от возмущения. Этот наглый лорд, этот самоуверенный барон ошибается! Джеки не сможет привыкнуть за два месяца, он вообще не сможет привыкнуть!

Вероника сжала маленькие кулачки.

— Это громадный риск, ты можешь это понять? Джеки привык ко мне, я ему нужна.

— И я ему нужен. А он мне. Это ты можешь понять, Вероника?

— Могу. Но ведь ты говорил, что должен вернуться к работе… И что же, мальчик будет опять весь день проводить с няней или воспитательницей, сидеть в твоем холодном замке!

— Дался тебе этот замок!

— … А ты можешь гарантировать, что няня будет любить его так же, как я? Что она останется с ним до тех пор, пока он не вырастет?

Джон мрачно поглядел на расстроенную и сердитую Веронику и нехотя ответил:

— Нет.

— Вот! Теперь делай свой выбор. У тебя есть ребенок, очень маленький, беззащитный ребенок, чья психика пережила сильнейший удар. Если ты собираешься стать для него отцом, который успевает только поцеловать его на ночь, то лучше оставь его со мной. С тобой он никогда не поправится. Надо думать, ты много ездишь?

— Да.

— И с кем же будет оставаться Джеки? Опять с няней?

— Я буду брать его с собой.

— На деловые совещания? И кормить в перерывах консервированной кашей? Не думаю. Ты просто наймешь женщину, которая будет относиться к своей работе, как любой наемный служащий. Или потребуешь от своей очередной сожительницы, чтобы она следила за мальчиком?

— Значит, перестану ездить. Перестрою свой график, буду руководить из дома.

— И озвереешь через две недели. Кроме того, мы оба знаем, что это невозможно в принципе, если ты, конечно, не собираешься продавать семейный бизнес, а ты не собираешься.

Джон нахмурился, в серых глазах промелькнула уже знакомая ей ярость, сталь холодного клинка.

— В любом случае отсюда он должен уехать. Этот дом его пугает. Джеки вздрагивает от скрипа дверей, стуков и шорохов, он боится!

— Значит, я перееду.

— Да, в Дартмур! Надо увезти его от воспоминаний. Я уверен, Вероника, что-то здесь случилось, что-то, чего он боится. Либо его бросили одного, либо напугали… Мы вряд ли это когда-нибудь узнаем. Сегодня ночью Джеки уедет со мной, время идет, а мы все спорим. Решай, едешь ты с нами, или остаешься. Я должен спешить, пока малыш не проснулся.

— Как ты можешь быть таким жестоким?

— Потому что я прав! Мой сын слишком маленький и худенький для своего возраста, у него плохо с речью, и он страдает. Я это вижу — и потому увожу его домой, туда, где он будет окружен любовью и заботой, где он вырастет нормальным и здоровым ребенком.

— Ты, правда, его забираешь?

— Да. Ты едешь?

— Я не хочу этого. Но у меня нет выбора. Я подчиняюсь твоему жестокому решению и еду в твой дом, где мне наверняка придется запираться на ночь, чтобы ты не мог воспользоваться…

— Правом первой ночи? Детка, это несколько устарело!

Он ухмыльнулся, Вероника вспыхнула и замахнулась на него, но Джон перехватил ее руку. Ощущение было такое, словно на руке защелкнулись стальные наручники. А в следующий момент Джон Леконсфилд уже целовал ее, грубо, жадно, яростно, и самое печальное, что Вероника Картер таяла от счастья под этими поцелуями, растекалась жидким золотом в могучих объятиях и мечтала только об одном: пусть это никогда не кончится!

Потом он медленно выпустил ее и прошептал вкрадчиво:

— Ты же хочешь этого, синеглазая… Подумай, как хорошо нам могло бы быть вместе…

— Иди к черту!

Она простонала это, вырываясь, а потом стремглав кинулась наверх, ненавидя себя за собственную слабость.

Он догнал ее в два громадных прыжка, прижал к перилам. Рука медленно скользнула по ее бедру, поднялась выше, прошлась по спине… Вероника, слабея, вновь замахнулась, но он снова подставил ладонь, и теперь их пальцы переплелись.

— Я тебя ненавижу!

— Мне нравится, КАК ты это делаешь… Послушай меня, синеглазая. Мы займемся любовью, я знаю это. Рано или поздно ты будешь моей. Потому что я хочу тебя, Вероника. Больше, чем какую-либо другую женщину в моей жизни, а их было достаточно.

С этими словами он снова прильнул к ее губам. Девушка пыталась стиснуть зубы, уклониться от объятий, но он сломил ее сопротивление в доли секунды.

Потом неожиданно отпустил. Она отскочила, тяжело дыша, словно после быстрого бега.

— Я поражена… что ты помнишь всех своих женщин.

— Всех до единой.

Он улыбался, а она… она ревновала. Секс был для Джона Леконсфилда игрой, и Вероника Картер стала его следующей жертвой, только и всего.

Она мрачно смерила лорда-соблазнителя взглядом и процедила сквозь зубы:

— Я поеду с тобой, потому что у меня нет другого выбора. Но не думай, что моя любовь к Джеки автоматически переходит и на тебя. И я не собираюсь специально навязывать ему любовь к папе…

— То есть, ты собираешься настраивать его против меня? Осторожнее, красавица!

— Нет. Это слишком опасно для него. Я просто не собираюсь делать тебе рекламу.

— Ну и не надо. Это нужно тем, кто в чем-то не уверен, а я все прекрасно понимаю. Я знаю свои чувства к сыну… и к тебе, Вероника.

Он следовал за ней, и Вероника шла по коридору на ватных ногах, изо всех сил пытаясь собраться с мыслями.

Если Джон Леконсфилд сумеет затащить ее в постель, она пропала и погибла. Дело не в девственности, Бог с ней, на дворе двадцатый век. Дело в самоуважении. Вероника Картер будет уничтожена морально.

Зачем она ему, это же смешно! Самые блестящие красотки всех столиц мира улыбаются Джону Леконсфилду и готовы пачками сыпаться к его ногам, а он, видите ли, возжелал приударить за черноволосой лохматушкой из Челси! Так она и поверила.

Нужно найти какой-то выход. Обезопасить себя. Причем так, чтобы ее не выкинули из треклятого замка, как ненужную вещь. Этого допустить нельзя, потому что Джеки не должен пострадать. Она поклялась в этом Марго.

— Джон?

— Я внимательно тебя слушаю.

— У меня есть одно условие.

— Назови его.

— Хорошо. Ты должен завоевать доверие Джеки за полгода. Если этого не произойдет, ты отправишь его обратно вместе со мной. Разумеется, навещать его ты сможешь в любое время.

— Согласен. Даю слово.

— Поклянись!

— Клянусь.

— Я серьезно.

— Я тоже.

Он протянул руку, и Вероника, после некоторого колебания, приняла ее.

И снова удар током, снова змейки по позвоночнику, снова странная слабость в ногах…

— Ты уверена, что победила, синеглазая?

— Я ни в чем не уверена. Я просто стараюсь быть объективной. Мы были вместе целую неделю — и никакого прогресса. Марго оставила сына мне, не тебе. Я собираюсь выполнить ее волю.

— Может, пари?

— У меня нет денег на пари.

— Но у тебя есть кое-что другое, в чем я очень заинтересован.

Она едва не задохнулась, но виду не показала, по крайней мере, постаралась не показать.

— И… что же это такое?

— Ну, девочка, не изображай из себя святую простоту. Докажи, что ты действительно уверена в себе. Прими пари.

— Если ты о том, чтобы я изображала из себя добрую нянюшку…

— Вероника! Я о другом. Ведь ты уверена, что мальчик не привыкнет ко мне за полгода?

— Уверена.

— Тогда тебе ничто не мешает принять мой заклад.

— В чем он заключается?

Темно-серые глаза бесстыже ощупали Веронику с ног до головы.

— Он очень прост. Если Джеки привыкнет ко мне раньше, чем через полгода, ты сама придешь ко мне в спальню, и мы станем любовниками, а будем ими до тех пор, пока я тебя не отпущу.

Некоторое время она просто молчала, не в силах даже завизжать от ярости. Потом с трудом прошипела:

— Не верю, что ты мог такое сказать! Это же выходит за всякие рамки…

— Совершенно верно. Но поскольку я все равно заведомо обречен на проигрыш, то…

Она прислонилась к стене, стараясь унять внезапную слабость. В голове зашумело, словно сразу несколько голосов заспорили о чем-то важном…

Потом из этого гула вылущилось четкое и ясное понимание: она хочет проиграть это пари! Потому что она мечтает оказаться в постели Джона Леконсфилда.

Означенный Джон с легкой улыбкой ожидал ее ответа, а она собиралась с силами.

Сейчас она докажет ему, что деньги, обаяние и смазливая внешность еще не дают повода считать, будто все женщины мира мечтают оказаться в объятиях лорда Февершема. Во всяком случае, она, Вероника Картер, совершенно не такая! Она сейчас назовет его бабником, крысой, похотливым бабуином!

— Я согласна. У тебя нет шансов. Некоторое время она пыталась убедить себя, что это сказала не она, но расплавленное золото, появившееся во взгляде Джона Леконсфилда, ясно доказывало обратное.

С ума она сошла, вот что. Этого стоило ожидать. У девственниц часто бывают заскоки, а если к ним еще подселить феодального мерзавца с внешностью архангела, то заскок просто неизбежен… право сеньора… право первой ночи… он войдет в ее спальню и овладеет ею… ах, нет, это она войдет в его спальню и покорно отдастся ему… наконец-то!!!

— Только никаких грязных штучек!

— Это каких же?

— Не знаю! Выдумать можно все что угодно. Закормить Джеки шоколадом и мороженым. Запереть меня в башню и не давать ему меня видеть. Подпоить и изнасиловать!

— Я не насильник.

— Не знаю, не знаю. Короче, все по правилам. Клянись!

— Клянусь, прекрасная дама. Никаких привораживающих напитков, никаких розовых лепестков на подушке, никакого рома в вечернем чае…

— Очень смешно!

На самом деле розовые лепестки на подушке ее крайне заинтересовали.

— Я хочу защитить нас с Джеки. Это серьезно.

— Я тоже серьезен, синеглазая. Я действительно ценю твое отношение к моему сыну. И восхищаюсь тобой. Именно это восхищение и заставляет меня с еще большим нетерпением ожидать твоего проигрыша… Нам будет очень хорошо, обещаю, красавица! Верь мне!

— Джон! Есть еще кое-что.

— Да?

— Что будет, если Джеки… если он будет слишком сильно напуган по приезде в Дартмур? Что тогда? Шесть месяцев пытки…

Лицо Джона окаменело, в глазах плеснула боль.

— Тогда ты увезешь его обратно. Я не дам ему пережить еще один ад. И не хочу видеть его страданий. Все чего я хочу — чтобы вы с Джеки дали мне немного времени. Совсем немного.

Она опустила голову, не выдержав тоски во взгляде Джона.

— Спасибо… Я пойду соберу вещи.

— Сначала давай руку. Ты приняла пари. Она тряхнула головой и нахально улыбнулась ему в лицо.

— Вот моя рука, Джон. Но ты обречен на неудачу.

— В моем словаре нет такого понятия.

— А стиральная машина?

— Это не неудача, а отсутствие информации. С Джеки все наладится, и ты будешь моей.

— Никаких шансов, Ваше лордство!

— Посмотрим, миледи.

— И замок ваш…

— Да дался тебе этот замок! С чего ты взяла…

— Я пошла собирать вещи. Дай пройти.