Лили. Посвящение в женщину

IX

Далецкий, сильно взволнованный, склонился к девушке.

– Лили!.. – задохнувшись, воскликнул он и обнял ее за талию.

Лили не сопротивлялась.

– Вы хотите объясниться мне в любви? – шутливо спросила она.

– Я хочу сказать вам, чтобы вы не делали задуманного вами шага! – искренне и горячо ответил Да-лецкий. – Разве можно такой, как вы, юной и очаровательной, нежной и чистой, отдать себя, свои поцелуи и ласки за какие бы то ни было деньги человеку, к которому у вас нет ни влечения, ни любви?.. Да ведь вы при первой же попытке к этому придете в ужас, и все миллионы Рогожина не в состоянии будут изгладить этого чувства из вашего сердца!..

– Замолчите… – глухо простонала Лили.

– Нет, не могу! – крикнул Далецкий. – Ведь я знаю, хорошо знаю, что к Рогожину вы не чувствуете ничего, кроме отвращения. Вы думаете, я не понимаю, что происходит в вашей душе, какой там надрыв и тоска? Только в силу этого надрыва и тоски вы и поехали со мной и… и готовы даже отдаться мне, лишь бы не Рогожин был первым обладателем вашего тела.

Лили молчала.

– А пока я не был знаком с вами, не чувствовал близости вашей, я думал и мечтал о вас, мечтал цинично и грубо, – продолжал между тем Далецкий. – Большая часть мужчин, к которым принадлежу и я, плотоядно вожделеют животной страстью к каждой хорошенькой женщине; они мысленно раздевают ее и оценивают по статьям, как лошадь. Я так же относился к вам, но теперь…

– Что теперь? – тихо и тревожно спросила Лили.

– Теперь я люблю вас!

Коляска остановилась у ресторана, и Далецкий с Лили поспешно прошли в отдельный кабинет, сопровождаемые любопытными взглядами официантов и публики.

– Итак, после долгой и скучной морали – объяснение в любви? – спросила Лили, снимая с головы шляпку и с задумчивой улыбкой глядя Далецкому в лицо.

Тот смущенно молчал.

Официант принес шампанское, разлил его в бокалы и молча удалился, задернув за собой тяжелую портьеру. Лили подошла к столу, взяла в обе руки по бокалу с ледяным игристым вином и подошла вплотную к Далецкому.

– Ну, – сказала она, подавая ему бокал, – давайте чокнемся и выпьем за нашу любовь!

– Лили… – изнемогая от страсти, пробормотал Далецкий.

– Тс! – прервала его девушка с кокетливой улыбкой и лукаво прищурила глаза. – Если опять нравоучение и мораль, то лучше молчите. Слышите? Сегодня вам разрешается говорить только о любви… Говорите мне о том, что я очаровательна и красива и что вам доставляет удовольствие и счастье видеть меня, быть со мной наедине и… целовать мои руки, губы…

Лили залпом опорожнила бокал и, поставив его на стол, истерически рассмеялась. Затем, закрыв лицо руками, в изнеможении опустилась на диван.

Далецкий бросился к ней и припал к ее коленям.

– Лили, Лили… – шептал он, вздрагивая всем телом.

– Ха, ха, ха!.. – исторически смеялась Лили.

И в ее странном, напряженном смехе как будто слышались слезы и заглушенные рыдания. А еще девушку сковывал ужас перед задуманным ею делом. Все эти сильные и противоречивые чувства туманили сознание Лили и заставляли ее сердечко бешено колотиться в груди.

Прошло несколько секунд. Смех замолк, и в уединенном кабинете, до которого не доносилось ни единого звука, наступила тишина.

Лили склонилась над головой Далецкого, неподвижно лежавшей на ее коленях. Она гладила его шелковистые волосы, а он наслаждался моментом, боясь неловким движением спугнуть юную и совсем еще не искушенную в искусстве любви нимфу, одаривавшую его своими, пока еще неумелыми, но оттого лишь более сладкими ласками.

– Зачем думать о завтрашнем дне? – как во сне, произнесла Лили тихим, звенящим голосом. – К чему? Надо жить настоящей минутой. Надо чувствовать себя счастливым, если есть возможность сказать мгновению: «Остановись – ты прекрасно!..» А там дальше, не все ли равно, что будет?

Далецкий приподнял голову и удивленно заглянул в большие, возбужденные тревогой и страстью глаза Лили. На ее щеках играл румянец, а дыхание выдавало крайнее волнение.

Лили обхватила нежными и тонкими руками его шею, притянула к себе его лицо и долгим, протяжным поцелуем впилась в его влажные, полуоткрытые губы. Потом в странном порыве испуга оттолкнула молодого человека от себя и порывисто вскочила с дивана.

Пройдя взад-вперед по комнате, девушка в раздумье остановилась у стола и, решив что-то и махнув рукой, наполнила бокалы шампанским.

– Что меня жалеть, если я сама себя не жалею! – с наигранным задором произнесла она и снова залпом опорожнила бокал. – Я хочу угара, хочу счастья, которое мне кажется таким близким и возможным!.. – продолжала она, озираясь кругом слегка затуманенными глазами. – Все эти проповеди о долге, нравственности, честном труде и честной жизни скучны, жалки, пошлы и противны. Весь смысл, вся цель жизни заключается в том, чтобы человек почувствовал себя сильным и смелым, оборвал все эти веревочки, связывающие его с окружающей средой, плюнул на все установленные традиции и нагло и безбоязненно перешагнул «по ту сторону добра и зла»…

Далецкий поднялся с колен и, обескураженный, неловко присел на край дивана. Весь его опыт записного донжуана остался за пределами этого ресторанного кабинета. Впервые женщина благодаря своей божественной красоте, невинной чистоте и еще чему-то едва уловимому получила над ним такую власть. Далецкий боялся даже поднять глаза на собеседницу, понимая, что взгляд его будет подобен взгляду преданнейшего из псов. Галстук его сполз на сторону, шелковистые волосы беспорядочными прядями опустились на лоб и виски. Он был бледен, да вдобавок еще и потел, словно старый богатый развратник при виде продающей ему свою невинность молоденькой курсистки.

Лили с удивлением посмотрела на своего кумира.

– Какой вы жалкий. Я почему-то представляла вас более интересным и сильным, – в раздумье прошептала она.

При этих словах жаркая волна гнева и возродившейся в нем мужской гордости накрыла сознание Да-лецкого. Он шумно отодвинул от себя стол, опрокинув при этом бутылку и бокал с недопитым шампанским. Откинув назад сбившиеся на лоб и мокрые от пота волосы, он молча двинулся по направлению к Лили. Стройная фигура девушки, ее беззащитность и свежесть несорванного цветка тянули его к себе с неодолимой силой. Но еще больше Далецкого возбуждало странное выражение ее глаз, в которых, помимо естественного в данных обстоятельствах страха перед получившим над ней полную власть мужчиной, читалось любопытствующее ожидание того, что должно было произойти дальше.

«Эта девственница, видимо, давно сгорает от любопытства, стремясь испытать ту запретную и таинственную сторону любви, о которой не пишут в популярных французских романах», – молнией пронеслось в голове Далецкого. Он чувствовал, что теряет рассудок от близости еще недавно такого запретного плода. Взглядом он уже раздел ее и упивался видом стройного гладкого тела.

Но главное – его манил магический аромат ее духов: какой-то совсем особенный, немного сладковатый с чарующей горчинкой, «чертовщинкой». Далец-кий всегда отличался особенной чувствительностью к ароматам. Лица многих своих любовниц он забыл, но стоило мимоходом уловить где-нибудь знакомый парфюм, как в его сознании мгновенно вспыхивали самые яркие эпизоды былых любовных приключений.

Но этот запах, в котором был и сок диких напоенных солнцем августовских трав, и многозвучье восточных благовоний, и сладость сочных экзотических фруктов, делал Далецкого просто безумным.

Среди тишины, царившей в комнате, глухо и хрипло слышалось его учащенное дыхание. Далецкий властно, но нежно обнял Лили и после коротких ласк и поцелуев настойчиво увлек ее на диван. Лили почувствовала на своих щеках и шее его горячее, опьяненное вином дыхание и, задохнувшись, замерла. Закрыв глаза, она покорно позволяла любовнику делать с собой все, что ему будет угодно. К ее разочарованию, происходящее с ней совсем не напоминало те романтические сцены, о которых она читала в романах. Ей казалось, что все ее тело одновременно ощупывают десятки жадных рук. Происходящее было скорее похоже на какую-то торопливую возню.

Мужчина достаточно ловко, со знанием дела, избавил ее от жакета, корсета и, попутно ощупывая открывшиеся прелести своей партнерши, деловито занялся юбками. Наверное, так же матросы набрасываются на девок в портовых борделях. Это выглядело так вульгарно, что Лили едва сдерживалась, чтобы не заплакать. Она даже закусила губу, отчего ее партнер, видимо, решил, что дама сгорает от нетерпеливого желания, и стал действовать еще быстрее.

Далецкий едва сдерживал себя, чтобы сохранять образ цивилизованного человека. И все-таки, в какой-то момент волевой контроль над действиями возбужденной плоти ослаб, и тогда мускулистая мужская рука слишком нетерпеливо рванула тонкий атлас дорогого кружевного белья. Раздался треск разрываемой ткани, а в следующую секунду уши любопытных ресторанных официантов уловили за толстой ширмой отдельного кабинета девичий вскрик…

Очнулась Лили с чувством гадливости к тому, что произошло. До этой минуты все это представлялось ей более чистым, более поэтичным. А любовь, о которой она столько мечтала, оказалась похожа на случку двух животных.

Голая женщина сползла с дивана, стараясь не смотреть на выпустившего ее из своих рук мужчину. Она чувствовала, как по внутренней стороне бедер стекают струйки крови. В какой-то момент бурлящие в ней эмоции вырвались наружу в виде рыданий и слез. Лили плакала, как обиженная, наивная доверчивая девочка, не имевшая ни малейшего понятия о грязи и пошлости жизни. Далецкий склонился над ней и утешал, как мог. Он был полуодет. Его впалая, местами поросшая волосами «птичья» грудь и наметившийся животик всем своим пошлым видом еще более вызывали в Лили чувство омерзения и брезгливости.

На самом деле она пока еще не догадывалась о том, что по уши влюбилась в это «восхитительное грубое животное». Понимание это придет чуть позже, а пока до Лили, словно откуда-то издалека, долетали отдельные его слова, но она не понимала и не хотела вдумываться в их смысл, так как знала: все, что он сейчас ей говорит, – это ложь получившего удовлетворение мужчины.

– Это жизнь, и рано или поздно так должно было случиться. – Или: – Тысячи мужчин и женщин поступают так, от природы не уйти.

В какой-то момент, подняв на него заплаканные глаза, Лили сказала:

– Вам незачем оправдываться, сударь. Я сама сделала вам подарок, который вы приняли. Об остальном не тревожьтесь.