Лишь небеса знают

21

В тот день Элизабет не собиралась идти в город, так как срочных дел у нее не было. Но неделя выдалась трудной, и, заметив, что дедушка и Вилли стараются держаться от нее в стороне, она поняла, что излишне раздражена, и решила, что, сходив в город, немного развеется.

Поручив Вилли заботам деда, она составила список того, что надо купить, взяла корзину и отправилась в путь. Элизабет с удовольствием прошлась по вересковой пустоши, наслаждаясь простором и тишиной. Однако на городской улице ее ожидал сюрприз. Едва ступив на булыжную мостовую, она увидела Тэвиса, скачущего верхом на чудной черной лошади, смешно пританцовывающей и приседающей под ним. По лицу всадника было заметно, что он едва ли воздерживался от спиртного несколько дней подряд.

Придирчиво оглядев свое старенькое розовое платье, Элизабет решила, что будет лучше, если она избежит встречи. Юркнув за угол, она скрылась за живой изгородью миссис Колмэн.

У нее не было сомнений, что Тэвис направляется к маяку. Заговоривший в ней материнский инстинкт чуть было не заставил ее броситься домой. От мысли, что он будет с Вилли без нее, ей стало не по себе. Но Элизабет сказала себе, что не имеет права лишать его возможности видеть сына и что Вилли должен знать отца. Может быть, так лучше. Может быть, им лучше договориться, что Тэвис будет навещать Вилли, когда ее не будет дома.

Пропустив лошадь и ездока, Элизабет вышла на улицу и зашагала к центру города.

— Тэвис приходил, пока тебя не было, — известил ее дед, когда она вернулась.

Элизабет поставила корзинку на кухонный стол и принялась вынимать покупки.

— Я знаю. Я видела его, когда шла в город.

— Странно, — удивился Эйса, — он не сказал, что вы встретились.

— Он меня не заметил, — ответила Элизабет и, виновато посмотрев на старика, добавила: — Я спряталась.

— Значит, теперь ты от него прячешься?

— Да нет, не то чтобы прячусь, но мне не хочется видеть его. А где Вилли?

— Заснул.

— Тэвис долго у вас был?

— Около часа.

— Он гулял с Вилли?

— Прокатил его на лошади и пообещал подарить пони.

— Пони? Вот чудак! Вилли еще маленький. Глупо покупать ему пони, если он еще плохо ходит.

— Может, Тэвис и глупее тебя, — Эйса внимательно посмотрел на нее, — но мальчонка приглянулся ему. Конечно, и о тебе он спрашивал.

— Спрашивал обо мне? — Элизабет поставила на стол две банки меда и села. — Не понимаю, что он мог обо мне спрашивать. Он и так все знает.

— Значит, ты не веришь в то, что человек может измениться?

Не обращая внимания на слова деда, Элизабет повторила:

— О чем он спрашивал?

— Да просто так, вообще, — ответил Эйса, и в его глазах мелькнули веселые огоньки.

— Что значит «вообще», дед?

— Ну, например, как ты отдыхаешь, ходишь ли иногда на вечеринки, тяжело ли тебе пришлось, когда родился малыш, не думаешь ли ты снова перебраться когда-нибудь в город?

— Если и переберусь, то не в его дом, — ответила она и, хлопнув ладонью по крышке стола, решительно поднялась.

— А тебе не кажется, что для Вилли будет куда лучше, если вы сумеете договориться и будете жить одной семьей. Я понимаю, что ты не можешь забыть, как он бросил тебя, но он уверяет, что собирался уехать на месяца два, не больше.

— На два месяца? Мне трудно в это поверить тем более, что не было его два с половиной года.

— А если он не виноват? Если он хотел вернуться, но не смог? Что ты тогда скажешь?

— Если бы хотел, то придумал бы что-нибудь. Я ему не нужна. Ему нужен Вилли. Больше всего я мечтаю о том, чтобы он оставил нас в покое и отправился снова строить свои драгоценные корабли. А я всегда могу переехать с Вилли в Бостон.

— По-моему, ты должна выслушать Тэвиса. Мы прекрасно жили здесь втроем, верно, но ничто не может длиться вечно. Я могу уйти завтра…

Элизабет попыталась его перебить, но старик не позволил ей.

— Не надо возражать, — продолжал он, — дай мне закончить. Ты ведь знаешь, что маяк не может остаться домом для тебя и Вилли навсегда. Я стар, Элизабет, и готов покинуть этот мир. Когда это случится, тебе и Вилли придется отсюда уехать. Ты ведь понимаешь, что здесь поселится другой смотритель.

— Когда придет время, мы с Вилли уедем в Бостон. У меня есть дом тети Фиби.

Некоторое время они молчали, и Элизабет увидела, что дед не хочет продолжать этот разговор.

— Тэвис хотел бы сводить Вилли на праздник стрижки овец на следующей неделе.

Элизабет обрадовалась возможности поговорить о другом. Она прекрасно понимала, что дед прав, но не хотела пока думать о том, что ее жизнь когда-нибудь изменится.

— Что ты ему ответил? — поинтересовалась она.

— Сказал все как есть, что ты сама собиралась пойти с Вилли на стрижку, хотя бы ненадолго.

— И все?

— Нет, еще я рассказал, что ты договорилась с миссис Моррисон, чтобы она посидела с Вилли.

— И что он ответил?

— Ничего. Спросил, собираешься ли ты остаться на танцы. И, хотя ты меня не просила, я объяснил, что на танцы мы всегда остаемся, и я не вижу оснований что-то менять только потому, что он вернулся.

Элизабет расхохоталась.

— Разве я сказал что-нибудь смешное?

— Нет. Просто я думала совершенно то же самое, когда была в городе. Я имею в виду то, что ты сказал Тэвису. Я решила ничего не менять в своей жизни… жить как и жила все это время.

Глядя, как Элизабет ставит на огонь чайник, Эйса думал о том, как давно она носит одно и то же платье. Он вспомнил время, когда она вернулась из Бостона. До чего хороша она тогда была! Одевалась нарядно, и не было ни одного мужчины в Нантакете, который бы не заглядывался на нее. Он не забыл и того, что она выбросила все красивые платья, когда родился Вилли, сказав, что одна часть ее жизни завершена.

Элизабет намеренно старалась выглядеть поскромнее и даже постарше, чтобы избежать пересудов. Она достаточно натерпелась и больше не хотела привлекать к себе внимание. Однако Эйса нередко замечал, как то один, то другой парень заглядывались на нее. Он знал, что городские женщины готовят новые платья для праздничных танцев, а в сундуке у Элизабет едва ли найдется что-то заслуживающее внимания. Усаживаясь в кресло-качалку, старик поморщился от сильной боли в желудке, которую ощущал уже не впервые. Да, ему недолго осталось, но завтра он непременно доберется до города и побывает в магазине миссис Шульц.

Утром Эйса сказал, что у него кончился табак и что он отправляется в город.

— Ну что же ты не сказал вчера, дедушка, я ведь могла купить тебе все, что надо.

— Конечно, но я забыл. Старость, память слабеет.

Элизабет посмотрела на него подозрительно.

— Ну, это, по-моему, зависит от обстоятельств, — заметила она.

Эйса рассмеялся, потрепал ее по щеке и, не теряя времени, пошел в Нантакет, к миссис Шульц.

— Доброе утро, дамы, — произнес он, приподнимая шляпу и подумывая, не уйти ли ему, раз тут собралось так много женщин, но Элис Шульц уже подошла к нему.

— Капитан Робинсон, — воскликнула она, — какой сюрприз! Вас так давно не видно в городе, а чтобы вы заходили в мой магазин, я вообще не припомню. Вы уверены, что пришли куда вам надо?

Судя по тому, как он себя чувствовал, хозяйка магазина была права. Кивнув на прощанье двум дамам, Эйса откашлялся и решительно произнес:

— Я пришел, чтобы купить Элизабет праздничное платье.

— До чего же мило с вашей стороны! Садитесь в кресло, капитан, и я покажу вам то, что у меня есть. Как раз на прошлой неделе я получила… — начала она, роясь в грудах материи. — Ага, вот это, — и она достала рулон шелка цвета лаванды, — к ее глазам… Я сразу подумала об Элизабет, как только увидела этот шелк.

Эйса расплатился с хозяйкой, попросив ее сделать фасон позатейливей и успеть в срок.

— Не сомневайтесь, капитан, вы оказали мне большую честь, — заверила его миссис Шульц.

Когда старик ушел, она, обратившись к Мейбл, сказала:

— Добрейший, прекраснейший человек, и так печется о внучке!

— Не очень-то он о ней печется, раз заказывает новое платье. Вы не хуже меня знаете, Алиса, что Тэвис Маккинон вернулся в город.

— Да, я слышала, — отвечала миссис Шульц, — и еще я слышала, разумеется, это только слухи, что они поменялись ролями.

— То есть? Что вы имеете в виду?

— Из очень надежного источника мне стало известно, что Тэвис совсем потерял из-за нее голову. Он все время ходит на маяк, разумеется, под предлогом увидеть Вилли.

— Конечно, — кивнула Мейбл, подвигаясь к ней ближе, — а что еще вы слышали?

— Говорят, Элизабет не намерена повторять прошлые ошибки. И, если вы хотите знать мое мнение, она просто ангел, если позволяет ему видеть Вилли.

— А он просил ее снова переехать к нему?

— Точно никто не знает, но, кажется, прямо он ей этого не предлагал. Но, по-моему, он поступает правильно, приучая к себе мальчика.

— Зачем же тогда капитан Робинсон заказал ей новое платье?

— Здесь могут быть две причины, — не раздумывая, ответила Элис, — либо он хочет, чтобы Элизабет выглядела еще прекраснее и еще больше раззадорила Тэвиса, либо — кого-то другого.

— Элис, вы должны превзойти себя, когда будете делать платье для Элизабет, слышите, — крикнула она. — Нет, вы просто обязаны! — Уже держась за дверную ручку, Мейбл продолжила: — Это невероятно, мне надо сказать Аурелии… и Сьюзи… и Эмили тоже. Так, — кого же еще я забыла. В среду у нас швейный кружок, вот тогда я и обрадую всех, кто соберется у Джемаймы Фицпатрик! — С этими словами Мейбл выскочила на улицу.

После ее ухода Элис долго стояла посреди своей мастерской, озабоченно глядя на рулон шелка цвета лаванды с серебристым отливом. Потом она поспешила к своему столу и принялась вытаскивать из ящиков один за другим модные журналы. Пролистав третий журнал, она остановилась на одной из картинок и с удовлетворением произнесла:

— Нашла! Пусть кто-нибудь попробует сказать, что мое платье будет хуже, чем у месье Уорта!

С этими словами Элис Шульц подхватила рулон, повесила на дверь табличку «Закрыто» и взялась за работу.

День праздника приближался, и Эйса чувствовал все большее беспокойство. Вчера он забрал платье и с тех пор раз двадцать заглядывал под коричневую бумагу, в которую оно было завернуто.

Он снова покосился на пакет, почесывая подбородок и вспоминая, как Элис Шульц давала ему наставления: «Не показывайте ей платье до самых танцев, — тараторила она. — Пускай увидит его, когда будет поздно что-то переделывать. И ни за что не позволяйте ей отказаться надеть его. Я знаю Элизабет. Она увидит платье и взъерепенится. Но вы не уступайте. Ведь огорчать вас внучка, наверняка, не захочет. — Она улыбнулась. — По-моему, она наденет мешок из-под муки, если его подарите вы». Эйса и Элис дружно рассмеялись. Он, конечно, не был большим знатоком дамских нарядов и всякого такого. Но, насколько он мог судить, в подобном платье Элизабет должна была затмить всех женщин и ослепить всех мужчин.

Праздник стрижки овец — ежегодное событие, которое не пропускал ни один из жителей Нантакета. На острове были оборудованы три специальные площадки — у Чистого озера, возле Северной скалы и у майкометского пруда. Элизабет, Эйса и Вилли выбрали Чистое озеро.

Когда они пришли, на рамы, выстроенные в круг площадки, уже были натянуты тенты, предназначенные для защиты от солнца. Элизабет показалось, что сегодня именно здесь собралось большинство горожан. Зрелище, которое являлось забавой для зрителей, заставляло как следует попотеть тех, кто трудился. Склонившись над овцой, стригаль должен был как можно быстрее, стараясь пореже щелкать ножницами, остричь животное. Работа была напряженная, грязная и, как казалось Элизабет, не слишком увлекательная. Ей до сих пор было неясно, почему все находят зрелище столь волнующим и привлекательным.

Вилли смотрел часа два с интересом на происходящее, а потом начал так подпрыгивать и вертеться, что Элизабет даже почувствовала облегчение, увидев, что к ним приближается Тэвис.

— Я искал вас, — сказал он, погладив мальчика по щеке, — не знал, на какую вы пойдете площадку, и обошел все три. Иди ко мне, — позвал он Вилли, и тот с радостью потянулся к нему. — Вы не против? — спросил он Элизабет.

— Ничуть, — ответила она. — Мы с дедушкой еле живы, а ему хоть бы что.

— Пошли, Вилли, хочешь покататься на лошадке?

Тэвис посадил ребенка на плечи, и мальчик завизжал от радости. Когда он закрыл отцу глаза своими ладошками, Элизабет не сумела сдержать улыбки.

— Вилли, убери ручки, папе ничего не видно.

Ребенок послушался, и Тэвис вопросительно посмотрел на нее.

— Вы ведь его отец, правда, — пожав плечами, сказала Элизабет. — Или вы думали, что я стану это отрицать?

— Нет, но вы впервые предали этот факт огласке.

— Вы все же очень плохо меня знаете, — беспечно заметила Элизабет.

— Я изо всех сил стараюсь это исправить, но встречаю мощнейшее сопротивление, разве не так?

— А чего вы ожидали? — ответила она вопросом на вопрос и поднялась. — Принесите его, когда устанете.

— Непременно, — ручки Вилли крепко сомкнулись вокруг шеи Тэвиса, голос Тэвиса звучал необычно: — Пошли, Вилли, дружок, поглядим, как скоро я устану от тебя.

И они ушли.

Когда через три часа Элизабет встретила их, оказалось, что устали они оба. У Вилли слипались глаза.

— Давайте-ка его сюда, — сказала она. — Миссис Моррисон, должно быть, уже пришла на маяк. Она обещала посидеть с Вилли.

— Я отнесу его, — предложил Тэвис.

— Нет, я… мне надо объяснить кое-что миссис Моррисон и переодеться.

— Тогда я отвезу домой вас обоих.

— Зачем вы вернулись? Нет. Не отвечайте. Скажите лучше, зачем уехали?

— Разозлился. — Тэвис отвел глаза. — Не только на вас, на многое. Я с детства не мог терпеть, когда мною распоряжались. Терпеть не могу чувствовать себя беспомощным. Помню, как братья ловили меня и щекотали до тех пор, пока я не начинал реветь. И вот, сколько я себя помню, мне казалось, что я свихнусь, если кто-то возьмет надо мной верх. Возможно, это звучит так, будто я уже свихнулся, но ничего не поделаешь. Я готов сносить неудачи или неприятности, но только не ощущать себя в тупике. Я, наверное, говорю непонятно? Я и сам не понимаю. В общем, наверное, и уехал оттого, что в моей жизни все запуталось и мне казалось, что от меня ничего не зависит. Проклятые конфедераты украли мои чертежи. Я был вынужден с этим смириться. Потом мы вернулись и меня заставили жениться.

— Я знаю, — сказала Элизабет, — и мне жаль, что так получилось.

— Вы ни при чем. Понимаете, то, что началось там… в море, я думаю, все сложилось бы иначе, если бы у меня было время подумать, прийти в себя. Я не негодяй, каким кажусь вам теперь. Я сделал неверный шаг, а дальше от меня ничего не зависело.

— Да, я знаю, дед говорил мне, что вы не собирались уезжать надолго.

— А он рассказал вам, почему я не возвращался так долго?

— Нет, я не захотела слушать.

— Я понимаю.

Тэвис замолчал, некоторое время они ехали молча, но, свернув на проселок, ведущий к маяку, он заговорил снова.

— Вы спрашивали, почему я вернулся, — произнес он, — наверное, вы считаете, что это объясняется только тем, что корабль мой построен и дела закончены.

— А разве нет?

— Да, но только отчасти. Мне предложили разработать новый проект.

— И почему же вы отказались?

— Я думаю, вы знаете почему. — Он остановил лошадь, и Элизабет только сейчас заметила, что они подъехали к маяку. — Я вернулся, — продолжал он, — потому что вы занимали мои мысли куда больше, чем мне бы хотелось. В вас есть что-то такое, Лайза, что захватывает и уже не отпускает.

— Но вас ведь невозможно удержать.

Тэвис продолжал, как будто не расслышал ее слов.

— Можете называть это шотландским упрямством, глупостью, называйте как вам угодно, черт побери, но знайте, что я думал о вас не переставая, а затем решил вернуться.

Элизабет повернулась к нему и хотела было возразить, но он неожиданно приложил палец к ее губам и затем осторожно поцеловал ее.

— Я вернулся, — добавил он, — потому что не мог забыть вас, ту, которая была со мной в море.

Он привлек ее к себе, стараясь не разбудить Вилли, и покрыл ее лицо поцелуями.

На мгновение старые ощущения вернулись к Элизабет, но ребенок зашевелился, и она очнулась. Прошлое давно ушло. Он явился через три года, полагая, что она будет счастлива стать теперь его женой. Не получится. Если она нужна ему, то на этот раз ему придется постараться.

— Я должна идти, — холодно сказала она, отталкивая его, — спасибо, что подвезли.

— Я подожду и отвезу вас на танцы.

— Нет… это ни к чему. Дед придет за мной.

— Тогда увидимся прямо там.

— Ой, что это, — спросила она, беря у деда платье и подходя к зеркалу. — Дед, ты не должен был… — снова обратилась Элизабет к Эйсе.

— Где тебя воспитывали, детка? — важно произнес старик. — Ты забыла сказать спасибо.

— Оно слишком хорошо для меня, — заметила она, обнимая и целуя его.

— Почему? Потому что кто-нибудь залюбуется на тебя, если ты его наденешь?

— Да. И это ни к чему. Я ведь замужняя женщина.

— Это еще не причина, чтобы прятать свою красоту, одеваться в старье. И потом твоему бродяге-муженьку очень полезно убедиться лишний раз, какая ты красавица. Прошу тебя, доставь удовольствие старику и пообещай, что будешь в новом платье сегодня на танцах.

— Обещаю, — ответила Элизабет, — хотя сама не знаю почему.

— Пошли, Вилли, сынок, я уложу тебя, — сказал старик.

Довольный, Эйса ушел.

Элизабет снова принялась рассматривать платье. Это был наряд для королевы, или даже для сказочной принцессы, — ей не приходилось видеть ничего подобного. Шелк цвета лаванды с серебряной ниткой был отделан подобранным в тон кружевом и серебряной тесьмой. Платье было слишком роскошным для нее. Но, вспомнив, как сияли от радости глаза деда, она решила, что не может разочаровать его.

Погода была теплой, и поэтому танцы устроили на свежем воздухе, в павильоне. Народ постепенно собирался. Тэвис уже был здесь. Стоя с приятелями, Натэниелом и Колом, он слушал, как они болтают о молоденьких девушках.

— Почему вы не женитесь, — вдруг спросил он. — Неужели вам до сих пор не надоело искать себе партнерш для танцев?

— Жениться? — возмутился Натэниел. — Зачем? Чтобы, как ты, ревниво наблюдать за женой? Не волнуйся, старина, она еще даже не пришла.

Тэвис хотел ответить что-нибудь резкое, но его внимание привлек пробежавший по толпе шепот. Оркестр играл, пары кружились, но что-то явно привлекло внимание публики. Тэвис повернул голову и посмотрел туда, куда смотрели все. У входа, в теплом свете фонарей стояла женщина в блестящем платье цвета лаванды. Горло ему сдавил спазм, сердце заколотилось.

— Бог мой, — прошептал Кол, — вот это да!

— Да, тут уж ничего не скажешь! — поддержал его Натэниел. — Я бы посоветовал тебе уладить поскорее ваши отношения, — добавил он, обращаясь к Тэвису, — иначе ее кто-нибудь похитит. Таких женщин лучше держать взаперти.

— Такие платья лучше держать взаперти, — прорычал Тэвис.

Элизабет шла по павильону, и толпа расступалась перед ней. Она была немыслимо хороша.

— Интересно, долго она еще будет по нему сохнуть? — спросил чей-то голос недалеко от него.

— Странный вопрос. По-моему, как раз сегодня стало понятно, что уже перестала, — ответил другой.

— Наверное, она хочет показать, что не намерена возвращаться и становиться его женой, — снова послышался первый.

— Она уже моя жена, — не удержавшись, рявкнул Тэвис.

Две дамы испуганно охнули и растворились в толпе.

Он шагнул вперед. Вокруг стало тихо. Он остановился напротив Элизабет и с минуту молчал, не зная, что сказать. Такой он еще ее не видел. Она была спокойна, уверена в себе и грациозна, как дикая кошка. Он понимал, что похож сейчас на неловкого и застенчивого школьника.

Неожиданно Элизабет присела перед ним в глубоком реверансе, а затем, поднявшись, расхохоталась. Громко и беззаботно. Тэвис оторопел. Такой смех он слышал впервые и сомневался, что сможет забыть. Он так и не успел ничего выдавить из себя, потому что она принялась перед ним кружиться.

— Что вы вытворяете? — прошипел он.

— Как что? Я пришла, чтобы показать вам, что вы вышвырнули.

Ее откровенность привела его в ужас.

— Я ничего не вышвыривал, а если вышвырнул, то неужели об этом должен знать весь Нантакет?

— Все и так знают, чего же здесь дурного?

— Что вы стараетесь доказать?

— Что я недорого вам досталась. Что я имею цену. Что я не какая-то дешевая побрякушка, которую можно купить задарма на ярмарке. Что я необработанный алмаз. Недооцененное сокровище. Сказочная жемчужина. — Замолчав, она посмотрела на него в упор, прежде чем добавить: — И что вам я не принадлежу.

Тэвис огляделся и увидел много пар изумленно уставившихся на них глаз. Он хотел, чтобы она принадлежала ему. Принадлежала вся, без остатка — каждая серебряная ниточка, каждый золотистый волосок, каждый открытый глазам сантиметр кожи. Железной хваткой он взял ее за руку.

— Вы, черт бы вас побрал, моя жена.

— И должна быть признательна вам за то, что вы об этом помните?

— Может быть, прекратите разыгрывать спектакль?

— А вы?

— Я ничего не разыгрываю.

— Вы уверены?

Он напряженно вглядывался в нее, пытаясь понять, что она имеет в виду.

— Вы отлично играете роль заботливого супруга с тех пор, как вернулись. Все в городе знают, сколько раз вы приходили на маяк, чтобы навестить Вилли, и не перестают гадать, как скоро вы меня укротите.

— На нас все смотрят, — сказал он мягче и, взяв ее под руку, повел к площадке для танцев.

— На нас всегда смотрели, — заметила Элизабет.

— Так, может, если всем интересно, покажем, что к чему?

Она попыталась вырваться, но он не отпускал ее.

— Пустите меня.

— Моя дорогая Лайза, я пытался дать вам свободу, как только женился на вас, но не смог, а теперь — не хочу.

Элизабет улыбнулась проходившим мимо них женщинам и снова попробовала выдернуть руку, но он, сжав ее еще крепче, прошептал:

— Вам лучше привыкнуть к мысли, что вы моя жена.

С этими словами он заключил ее в объятия. При свете люстры его лицо казалось чужим, и Элизабет вдруг испугалась. Испугалась его и того, что он может снова с ней сделать. До сих пор, до этого мига, все для нее было игрой. Но сейчас, когда ее обнимал этот высокий, любезный мужчина со жгучими глазами, ей стало не по себе. Они кружились в ярком свете, а ей вдруг показалось, что время остановилось и что она затерялась где-то между прошлым и будущим. Она закрыла глаза и, касаясь его, ощущала, как его тело говорит с ней на языке, не доступном разуму. Очнувшись, она поняла, что они покидают площадку для танцев. Куда он ее ведет? Он тащил ее за руку, и она не видела его лица, но по тому, как цепко он держал ее, как решителен был его шаг, она понимала, что это не случайно. Словно в тумане, проплыли мимо нее люди, и теперь свет, музыка и смех остались позади. Они окунулись в ночь, пустынную и тихую, и Элизабет снова ощутила страх и пустоту. Она подняла голову, но глаз его было не видно. Через секунду он обнял ее и поцеловал.

— Я мечтал об этом миге с тех пор, как приехал, — прошептал Тэвис. — Воспоминания о тебе преследовали меня, мне казалось, что я держу тебя в своих объятиях, но теперь я вижу, что грезы — ничто по сравнению с действительностью.

Земля закачалась у нее под ногами, и она подумала, что сейчас упадет в темную бездну. «Слишком легко, — подсказывало ее чутье. — Слишком легко и быстро». Она с силой оттолкнула его и, качнувшись, чуть не упала. Он успел поймать ее и снова нашел ее губы. Сердце его застучало, а потом замерло. С миром ее связывали лишь тепло его дыхания, запах, который принадлежал только ему, и его руки, которые обвились вокруг нее, как железный обруч. Не было ничего кроме этого человека, его губ, поцелуев, ласк.

— Тэвис…

— Не говори ничего. Ты выиграла. Я хочу тебя. Так хочу, что пойду на все, лишь бы получить тебя.

— Ты хочешь сказать, что любишь меня?

— Люблю? Я не знаю, то ли я чувствую. Но я хочу тебя. Разве этого недостаточно? Я думал о тебе столько, что чуть не сошел с ума. Я хочу, чтобы ты вернулась ко мне… Ты и Вилли. Я хочу, чтобы мы стали семьей.

— Какие мы разные, — прошептала Элизабет, — ты хочешь многого, а я — только одного.

— Чего же?

«Услышать, что ты любишь меня», — подумала она, но ответила только:

— Самое печальное, что после всего, что произошло между нами, ты спрашиваешь об этом.

Он отпрянул, словно она его ударила. Всматриваясь в ее красивое, печальное лицо, он судорожно соображал, что сказать ей, прежде чем он ее снова потеряет. Но он мог думать лишь о том, как держал ее в объятиях, чувствуя, что растворяется в ней. Почему он не может произнести того, что она желает услышать? Почему он теряется рядом с ней? Она опередила его.

— Оставьте меня в покое, Тэвис, — крикнула она, убегая. — Я больше не хочу быть вашей женой.