Ложь Моего Монстра

Глава 16

Кирилл

Сказать, что сегодняшний день был неудачным, было бы преуменьшением.

Как раз тогда, когда я думал, что он, наконец, подошел к концу, оказывается, не совсем. Даже не немного.

Даже не близко.

Саша дрожит рядом со мной, когда ее руки крепко обхватывают мою талию, а ногти впиваются в спину.

Она шмыгает носом, тихий звук подчеркивается тишиной в ванной. Я кладу ладонь на середину ее спины, заставляя ее всхлипывать громче. Звук похож на постоянный и пронзительный, разрывающий мои барабанные перепонки.

Ее обнаженное тело кажется таким маленьким в моих руках, таким слабым и беззащитным. Контраст с моим полностью одетым не ускользает от меня, и я должен напомнить себе, что она расстроена, и я не могу сделать ничего, что в настоящее время предлагает мой член.

— Я думала, с тобой что-то случилось, — бормочет она между всхлипываниями. — Когда я проснулась в том подвале, я подумала, что подвела тебя. Что не сдержала своего слова, и они похитили меня, а затем убили тебя. Это заставило меня сойти с ума.

— Ты так мало веришь в меня? — я говорю более легким тоном, пытаясь спасти настроение.

— Нет, но... но я дала обещание защищать тебя всю жизнь, и при первом испытании я его не сдержала.

— Ты сделала все, что могла.

— Правда? — она поднимает голову и смотрит на меня своими водянистыми глазами, которые отражают цвет земли.

— Зачем задавать этот вопрос, когда ты знаешь ответ?

— Просто скажи мне.

Я поднимаю бровь.

— Ты хочешь моего подтверждения, Саша?

Она кивает один раз, и мне требуется все, чтобы не воспользоваться этим моментом для гнусных целей. Например, пожирать ее на месте или что-то неуместно похожее.

— Ты сделала все, что могла. На самом деле, ты пошла выше и чертовски дальше.

— Тогда… почему ты злишься на меня?

— Что заставляет тебя думать, что я злюсь?

— Ты злился на меня ранее, когда мы покидали укрытие албанцев.

— Я злился, потому что ты без необходимости разговаривала с Рай.

— Если бы дело было только в этом, ты бы не был отстраненным и холодным с тех пор.

— Я всегда отстраненный и холодный.

— Ты сейчас не прав, — маленькая дрянь слегка улыбается, как будто она сказала что-то, чем можно гордиться. — Дело в том, что здесь есть что-то еще.

— Как ты можешь быть так уверена?

— Я просто знаю это. Кроме того, ты явно уклоняешься от ответа прямо сейчас.

— Может быть, я просто пытаюсь лучше понять ситуацию.

— Ух, очевидно, что это еще не все. Ты просто не скажешь, если это не на твоих условиях.

Мои губы подергиваются, несмотря на то, что не так давно мне хотелось свернуть ей шею. Я никогда не думал, что настанет день, когда кто-то будет иметь глубокое понимание того, как я действую. Мои люди, особенно Виктор, имеют базовое понимание и знают, когда отступить, если они чувствуют, что что-то не складывается.

Саша — единственная, кто всегда внимательно изучает меня на предмет подсказок. Иногда она промахивается, какой бы наблюдательной она ни была, но в других случаях, как сейчас, она попадает в самую точку.

Я должен злиться, что она так много читает меня, но, как ни странно, я этого не делаю.

Далеко нет.

— Если ты это знаешь... — Я провожу пальцами по ее спине, наслаждаясь дрожью, пробегающей по ее коже, и легким приоткрыванием ее губ. — Почему все еще спрашиваешь?

— Я не пойму, пока ты мне не скажешь. Это что-то, что я сделала?

— Как ты думаешь?

— Я думаю, что это так. Я просто не знаю, что я сделала. Сколько бы раз ни прокручивала события в своей голове, я возвращаюсь ни с чем. Кроме того, ты сказал, что я сделала все, что могла, так что я здесь потерялась.

— Сказал. Ты, блять, зашла слишком далеко.

Ее глаза расширяются, и я вижу точный момент, когда она, кажется, понимает всю ситуацию.

— Ох.

Гребаное ох.

Моя рука соскальзывает с ее спины, и я обхватываю ее за горло, чувствуя, как бешено бьется ее пульс под моими пальцами.

— Что я говорил о том, чтобы быть жертвой, Саша?

— Я не была… я была там с Виктором и Владиславом…

— Что, черт возьми, я говорил?

— Что я не должна быть одной из них, но я и не была. Я просто выполняла свой долг — была твоим телохранителем.

— К черту эту чушь. Если бы ты так серьезно относилась к таким обязанностям, ты бы послушалась, когда я приказал тебе оставаться рядом со мной, черт возьми.

— Но я должна была прикрыть тебя!

— Это сделал Виктор.

— Чем Виктор отличается от меня? Он может пожертвовать своей жизнью, а я не могу? Мы занимаем одну и ту же должность, поэтому я не должна подвергаться проверке за совершение тех же действий, что и он. Ты сейчас ведешь себя неразумно.

— Я неразумный? А что насчет похищения, нападения и почти изнасилования после того, как твой настоящий пол был раскрыт перед Рай? Это совершенно разумно?

— Как... ты узнал, что она догадалась?

— Я подозревал это, когда вы разговаривали и отвратительно улыбались друг другу, но я подтвердил это только сейчас, когда ты упомянула, что она помогла тебе. Я собираюсь сделать дикое предположение и сказать, что она была свидетелем того, как тебя раздели.

Она сглатывает.

— Потом она назвала меня Александром. Я думаю, она сохранит это в секрете.

— Если ты считаешь, что Рай не будет использовать эту информацию против нас, ты чертовски ошибаешься.

Она качает головой, и самое печальное, что она, кажется, действительно верит Рай. Может быть, мне все равно стоит спланировать ее убийство. У нее есть много вещей, которыми она может угрожать мне, и, хотя для меня это проблема, это бомба замедленного действия в ее жизни.

Если я упаду, я надену наручники и на нее по пути вниз.

И начну с секрета, который она пыталась скрыть от организации.

Возможно, мне придется принять решительные меры для этого. И все потому, что чертова Саша решила, что она будет на передовой и позволит себя похитеть.

— Мы помогали друг другу там, в подвале, — утверждает она. — Она не так плоха, как мы изначально думали…

— Она хочет добраться до вершины любой ценой, и если это означает разоблачение нас обоих, она это сделает. Неважно, сейчас или в будущем.

— Но…

— Ш-ш-ш, — я прикладываю палец к ее рту, и ее губы дрожат. — Если только это не обещание никогда, и я имею в виду никогда, больше не быть жертвой, тогда ничего не говори.

Между нами повисает мгновение молчания, и я ловлю себя на том, что изучаю ее лицо. Цвет вернулся к ее щекам, несмотря на высохшие слезы, окрашивающие ее лицо. Если не считать повязки, обернутой вокруг ее руки. С ней все в порядке — по крайней мере, физически.

Когда она прошептала, что сожалеет о том нападении, я подумал, что вижу ее в последний раз. Я не думал об этом, когда бежал под потоком выстрелов, чтобы добраться до нее.

Из-за моего воспитания у меня всегда был план A, Б, В а иногда и Г, прежде чем я предпринимал какие-либо действия. Бегство к Саше было первым случаем, когда я действовал без плана.

И это чертовски тревожно, если не сказать больше. Я мог бы убить нас обоих, сам того не желая.

Саша медленно отодвигает мой палец ото рта.

— Я не могу этого обещать, потому что наши определения жертвы разные. Если мне придется защищать тебя, я не буду колебаться, даже если ты попытаешься остановить меня.

— Саша…

— Ты не можешь этого изменить. Боюсь, это окончательное решение.

Это мелкое гребаное дерьмо.

Она держит мою руку обеими руками.

— Взамен я обещаю быть более осторожной. Я точно не смогу защитить тебя, если умру. Каждый останется при своем мнении касаемо наказания.

— Нет, не останется. Поскольку я твой босс, ты обязана выполнять мои приказы.

— Это не так работает.

— Именно так это и работает. Ты видела, чтобы кто-нибудь из других моих людей оспаривал мои приказы?

— Нет, но иногда они фальшивые телохранители. Я не могу поверить, что они не вмешиваются всякий раз, когда Юлия начинает вести себя как сучка и пытается дать тебе пощечину.

— Это потому, что я приказал им не делать этого. И ты только что назвала мою мать сучкой?

— Ну, так и есть, — она морщится. — Прости, я не должна была говорить это при тебе. Это было совершенно неуместно.

Ее голос звучит искренне извиняющимся, и я не могу сдержать улыбку, которая приподнимает уголки моих губ.

Саша тычет меня в грудь.

— Видишь? Ты тоже думаешь, что она сучка.

— Нет, я так не думаю. Эта женщина — все гнусное и бездушное. Назвать ее сучкой — легкомысленно.

Она приближается ближе, так что тепло ее тела смешивается с моим.

— Ты… у вас с ней всегда были такие напряженные отношения?

— Она ненавидела меня с самого начала. Когда я был младенцем, она отказывалась заботиться обо мне и несколько раз пыталась убить меня. Единственная причина, по которой у нее это не получилось, заключается в том, что у нее не было шанса. Мой отец следил за ней, как будто знал ее точные намерения. И я думаю, что так оно и было. Когда он однажды разозлился на меня, он сказал мне, что я должен быть благодарен ему за то, что он сохранил мне жизнь. По-видимому, он запер ее и связал на протяжении большей части ее беременности мной после того, как она бросилась с лестницы и попыталась нанести удар себе в живот — и мне, в ретроспективе. После ее постоянных попыток убить меня, даже после рождения, мой отец доверил меня няне и трем телохранителям, которым было приказано не подпускать ко мне Юлию и ее убийственное дерьмо.

Она дрожит, и новые слезы собираются в ее глазах. Почему она оплакивает меня, когда даже я никогда не оплакивал себя?

— Ни с кем не должна так обращаться их мать. Мне так жаль.

— Перестань. Я принял тот факт, что у нее есть какая-то вендетта против меня.

— Ты знаешь, что это?

— Не знаю, мне все равно.

— Мне жаль, — повторяет она. — Я не буду притворяться, что знаю, что ты чувствовал, когда рос без привязанности женщины, которая должна была любить тебя безоговорочно.

— Означает ли это, что у тебя была любящая мать?

Она колеблется на мгновение, затем кивает.

— Она была такой доброй, чистой и всегда занятой.

— Теперь я знаю, откуда у тебя эта черта.

— Я не всегда занятая.

— Ты определенно такая. Ты также любопытный назойливый человек, который не выполняет приказы.

— Я не уважаю иррациональную власть, ясно? Этому меня научила мама. У нее было время обучать меня и проверять мои успехи в учебе, а также заботиться о доме. Клянусь, она делала за день больше, чем я за месяц. Несмотря на то, что у нее была прислуга, она не могла усидеть на месте, — ностальгическая улыбка накрывает ее губы. — Раньше я сводила ее с ума своими выходками. Я возвращалась в главный дом в грязном платье, с грязными волосами и в заляпанной обуви, потому что играла в футбол со своими двоюродными братьями, а она такая: «Malyshka! Что я говорила о том, чтобы пачкать свою одежду? С такими успехами ты никогда не станешь леди!». Если бы она только знала, насколько правильным было это утверждение.

Интересно. По многим причинам.

Во-первых, она решила рассказать о той части своей жизни, с которой я незнаком, без особого давления с моей стороны.

Во-вторых, она не только была богатой молодой леди, но, по-видимому, жила в большом семейном особняке, потому что она называла свой дом главным домом, и у них была прислуга.

В-третьих, ее мать мертва, потому что она говорила о ней в прошедшем времени.

На самом деле, она никогда не упоминала ни о каких членах семьи до сих пор. Они в России? Почему она никогда не звонит им и не навещает?

— Если ты ненавидишь быть мужчиной, почему бы тебе не вернуться к тому, чтобы стать женщиной? — я спрашиваю.

Она моргает.

— И остаться твоим телохранителем?

— Скорее всего, это будет невозможно, но я найду тебе другую должность.

Например, моя женщина.

Я делаю паузу. О чем, черт возьми, была эта мысль? Я только что думал о Саше как о своей женщине? Да. Да, я, блять, думал.

Несмотря на все вопросительные знаки, похороненные вокруг нее, как смертельное минное поле.

— Я не могу, — выдыхает она с легким вздохом. — Быть женщиной для меня опасно, потому что… ну, я стала бы мишенью.

— Для кого?

Она качает головой.

— Даже я не знаю.

Это единственное, что она расскажет.

На данный момент.

Однажды я узнаю о ней все, что нужно знать.

Я медленно убираю свою руку из ее и встаю.

— Если тебе лучше, иди прими душ.

Она застигнута врасплох и, кажется, только сейчас понимает, что на самом деле она совершенно голая. Ее лицо приобретает глубокий малиновый оттенок, когда она встает, опираясь на стену.

— Тебе нужна помощь? — я спрашиваю.

— Что? Нет, нет, зачем?

Она остается там, вероятно, ожидая, когда я уйду, и только после того, как я убеждаюсь, что это из-за смущения, а не из-за слабости, я выхожу из ванной.

И это, дамы и господа, входит в список пяти самых сложных вещей, которые мне когда-либо приходилось делать, прямо после того, чтобы не трахнуть ее неделю назад, когда она лежала голой на моей кровати.

Нет ничего, что я хотел бы больше, чем помочь ей принять душ, но это означало бы прикоснуться к ней. Это означало бы быть опьяненным ее близостью, запахом и присутствием, которое, кажется, затмевают весь гребаный мир.

И если бы я это сделал, я бы поддался и трахнул ее, не задумываясь.

Я бы выплеснул на ее тело все сегодняшние сложные эмоции, разочарования и неудачи, но я не могу этого сделать, когда она травмирована из-за того, что ее чуть не изнасиловали.

Поэтому я решил разобраться с этой частью.

Я отправляю сообщение Виктору, чтобы он подождал меня внизу с Юрием и Максимом, затем переодеваюсь в свежий костюм. Убедившись, что Саша действительно принимает душ, я выхожу из комнаты и тихо закрываю за собой дверь.

Я нахожу трех своих лучших мужчин перед домом.

— Как дела, Босс? — спрашивает Максим, зевая. — Думаю, мы все молились, чтобы этот день закончился.

Виктор бьет его по голове, даже не глядя на него.

Максим хватается за ушибленное место и кричит.

— Какого хрена это было?

— За твою наглость.

— Я просто озвучиваю то, что все думают. Какого хрена?

— Мы закончим только после того, как сожжем все укрытия албанцев.

Губы Юрия приподнимаются в нехарактерной ухмылке.

— Мы идем за другим их подразделением?

— Да, идем.

Виктор хмурит брови.

— Пахан сказал нам разобраться с ними, когда придет время.

— Сегодня такое же подходящее время, как и любое другое, — я направляюсь к машине, и Виктор уступает мне дорогу. Я останавливаюсь перед ним и хватаю его за плечо. — Мне не следовало бить тебя раньше.

— Я уже забыл об этом.

— А я нет, — я встречаюсь с его бесстрастными глазами, которые иногда отражают мои. Виктор более бесчувственный, чем я, и использует свою верность только ко мне в качестве движущей силы и иногда позволяет ей влиять на всю его личность.

Его воспитывал отец-одиночка, который работал начальником службы безопасности Романа и погиб во время миссии, когда Виктору было около двенадцати. У него не было другой семьи, и, поскольку он всегда был сварливым мудаком, который любит указывать на недостатки других людей, он никому не нравился.

Я был единственным, кто сидел рядом с ним во время еды и занимался с ним боевыми искусствами. Я сделал это, потому что мне нравилась его тихая компания и прагматичная личность. Со временем он стал моей тенью и моим самым преданным человеком.

Я сжимаю его плечо.

— Но я предупреждаю тебя, Виктор. Не вставай снова на моем гребаном пути.

Выражение его лица не меняется, когда он говорит своим роботизированным голосом.

— Я не буду. Если только это не касается твоей безопасности.

Он только что говорил точно так же, как Саша. Кто они, черт возьми, такие? Телепаты или что-то в этом роде?

— Я должен сказать, — Максим открывает пассажирскую дверь. — Мне нравится идея избавиться от них раз и навсегда. Я могу пожертвовать сном ради этого.

Юрий толкает его и прикрывает рот ладонью.

Да, день уже должен был, блять, закончиться, но не раньше, чем каждый из нападавших на Сашу заплатит цену.

Возможно, меня не было там, чтобы остановить это, но я позабочусь о последствиях.

Я уничтожу каждого человека, который попытается причинить вред Саше.

Она может быть странной, и я до сих пор мало что знаю о ее прошлом, но она моя.

И никто не прикасается к тому, что, блять, мое.