Лорелея

3 мая

Уже давно рассвело, а юноша, так и не дождавшийся своего чудного видения, спал, неудобно скрючившись на диване. Сон застал его, когда надежда увидеть Мицци пусть в последний раз растаяла в предрассветной мгле. В какой-то момент ему показалось, что он различает призрачный силуэт за окном, но, возможно, то было уже за гранью реальности.

Артур недовольно потер затекшую шею и привычно ощупал края раны, которая хоть и затягивалась, но очень медленно, словно с неохотой. Будто еще ждала зубов вампирши, которая придет и возьмет то, что не сумела получить с первого раза.

Он нехотя поднялся с дивана и прошелся по комнате: вещи были собраны и ждали его, билеты до Гавра лежали на столе. С Мицци, казалось, было покончено — по крайней мере, для него. Он отказывался верить, что она уйдет так легко. Может быть, она обиделась? Столь глупая мысль заставила Артура улыбнуться, а потом и вовсе засмеяться — нервно, сбрасывая напряжение последних дней. Обидеться… Если охотники хотя бы в чем-то правы, то можно ли думать, что вампирше знакомо столь человеческое чувство? Ушла бы она, решив из гордости не возвращаться? Нет, это была бы не Мицци.

Следующая мысль не была уже такой забавной.

Что, если… Что, если охотники смогли ее поймать и убить? Они ведь искали вампиршу все это время — по крайней мере, Артур так полагал. Что им стоило выследить ее у Лувра и убить… Так просто, если подумать. У них были серебряные пули, а в докторском чемоданчике Фабьяна наверняка остались осиновые колья и весь остальной набор, необходимый в их профессии. Убить, отрезать голову и напихать в нее чеснок — как бесстрастно рассказывал Люк — вот и дело с концом. Мицци перестанет пить кровь людей на улицах ночного Парижа, а ее душа обретет долгожданный покой. Только вот почему-то эта мысль не радовала, а, скорее, огорчала.

В любом случае, ее он больше не увидит — ни мертвой, ни… еще более мертвой.

Артур с ненавистью посмотрел на билеты в Гавр и сунул их в карман пиджака.

— Так вы сдаете билет, мсье? — переспросил его кассир через мутное окошко.

Артур рассеянно кивнул. Это решение далось ему непросто, но сейчас, когда он почувствовал себя свободным как от призрачного присутствия Мицци, так и от наблюдений охотников, он хотел вновь сам распоряжаться своей судьбой. И совершенно точно не хотел ехать в Гавр.

— Не подскажете, откуда отправляется поезд на Италию? — неожиданно для самого себя спросил Артур и порадовался грамматически правильной фразе.

— С Гар-де-Лион, мсье, с пересадкой в Ницце, — немного удивленно ответил вокзальный служащий. — Это на бульваре Мазас. И поспешите, поезд отходит через полтора часа.

Поблагодарив кассира, Артур поспешно направился прочь сквозь шумные толпы встречающих, приезжающих, ожидающих, затерявшихся меж ними попрошаек и карманников, натыкаясь тут и там на углы огромных саквояжей или чьи-то острые локти. Французская речь со всех концов страны смешалась здесь и звучала невероятной какофонией, которую лишь изредка заглушали гудки паровозов или крики вокзальных смотрителей. Невыносимо хотелось бежать прочь отсюда и из Парижа, забыть все, как страшный сон.

Долгую дорогу от одного вокзала до другого Артур посвятил путеводителю по Италии, пока извозчик вез его по загруженным парижским улицам, тут и там останавливаясь, чтобы разойтись с другим экипажем или не налететь на неловкого пешехода. Автор книжки настоятельно советовал проехать с севера на юг, чтобы насладиться пленительными пейзажами и очаровательными городами, еще помнящими Цезаря. В Пьемонте путешественнику непременно стоило отведать лучшее итальянское вино из знаменитых виноградников Бароло и Барбареско, в Вероне любой уважающий себя англичанин, конечно же, вспомнит великого соотечественника Шекспира и его героев, столь романтично простившихся с жизнью. Флоренция притягивает к себе ценителей искусства со всего мира, приезжающих туда ради возможности посетить Галереи Уффици, Капеллу Медичи и Музей Изящных Искусств. Ну и Рим — Вечный Город, на который и целой жизни не хватит.

«Вампирам, должно быть, хватило бы», — невесело подумал про себя Артур и убрал бесполезную книжицу подальше в багаж.

На месте он оказался незадолго до отхода поезда — тот уже стоял на перроне, погружая Лионский вокзал в клубы дыма. Его атаковали желающие уехать из Парижа, и, если в вагоны первого класса роскошные дамы вплывали под руку со своими не менее роскошными кавалерами, пока носильщики надрывались, таща их багаж, то у дверей в третий класс шла смертельная битва за возможность зайти пораньше и занять место поудобнее, в которой не жалели ни женщин, ни детей. Оценив свои скудные средства, весьма расточительно потраченные во французской столице, англичанин выбрал компромиссный второй класс.

— Поспешите, поезд скоро отходит, — уведомил его кассир, протягивая билеты. — Приятного пути!

И вот уже в тот последний момент, когда Артур подходил к своему вагону, когда был готов навсегда проститься с Парижем и событиями прошлых недель, неведомая сила заставила его остановиться и медленно обернуться. И перрон под ногами покачнулся.

— Но как?.. — прошептал Артур. Или подумал? Сейчас это не имело значения.

Изящная женская фигурка стояла возле вагона первого класса, наблюдая, как носильщики втаскивают ее огромный чемодан в поезд, замешкалась, проверяя билеты, повернула голову, оглядывая вокзал… Увидела его. Замерла. Улыбнулась. Наверное, улыбнулась — Артур не видел, но почувствовал. И сердце усиленно забилось, разделяя и страх, и радость, и что-то другое, столь трудно определимое. Словно в сентиментальном романе их взгляды встретились, несмотря на суетящуюся бесформенную толпу, на разделяющее их расстояние, на то, что и лица девушки практически не было видно под вуалью, на невозможность ее здесь присутствия.

— Ты все-таки едешь в Италию, — ее раздался голос совсем рядом. Словно и не было между ними двух вагонов и полусотни людей.

— Твои штучки? — Артур поежился и огляделся — разговаривать с голосом, не облаченным в осязаемое тело, было странно. Впрочем, уже через пару секунд вампирша стояла перед ним — в глухом закрытом платье, накидке и огромной шляпке с вуалью, из-под которой весело блестели зеленые глаза.

— А ты как думаешь?

— Как же еще ты оказалась здесь! Ты же знала, что я собираюсь в Италию, и вот, преследуешь меня. Больше у меня нет объяснений, что может делать вампирша на вокзале.

— А ты прав. Может быть, я здесь именно поэтому. А, может быть, потому, что захотела посмотреть Италию. Ты так много думал о ней, что я захотела увидеть эту страну. Раз мы все равно расстались. Раз ты уехал в Англию! Кстати, почему ты не уехал в Англию?

— Я не знаю. Теперь это и не важно. Ты бы ведь и туда поехала за мной.

— Ты все-таки не веришь мне? — разочарованно протянула она. — Ну конечно! Как будто я не доказала тебе…

Гудок паровоза прервал ее слова, оглушив и испугав.

— Через две минуты отправление! — крикнул проводник, готовясь убирать приставную лестницу.

— Поедем вместе! — горячо зашептала она, заглядывая Артуру в глаза. — Я выкупила целое купе, потому что… так было нужно. Ты ведь тоже этого хочешь.

— Поехать? С тобой? — сама эта мысль казалась юноше столь невозможной, что он не смог сказать «нет».

— Ну же, поезд отходит. Ты ведь хочешь этого!

«Хочу», — подумал он.

«Я знаю», — улыбнулась Мицци.

— Только пообещай мне одну маленькую вещь, — шепнул Артур на ухо девушке, пока они бежали к двери вагона.

— Конечно, конечно!

— Ты не будешь убивать. Больше ни одной жертвы, пока мы вместе. Я хочу поехать с тобой, но не хочу находиться рядом с убийцей. Пообещай мне, Мицци!

Она застыла перед дверью поезда, неуверенно глядя на Артура. Оставался всего один шаг, но вампирша так и продолжала стоять снаружи, несмотря на обжигающее солнце.

— Я… Я не могу, — пробормотала она испуганно.

— Можешь! Пожалуйста, — юноша подал ей руку и потянул к себе. Мицци нерешительно подалась навстречу, и в тот момент, когда оказалась рядом с ним, дверь захлопнулась, а проводник с едва скрываемым раздражением попросил их занять свои места. Поезд резко тронулся, и, покачнувшись, девушка оказалась в объятиях Артура, но тут же оттолкнула его и решительно направилась сквозь вагоны к своему купе в первом классе, не оглядываясь назад и не пытаясь заговорить. Было похоже, что она злилась.

Просторное купе первого класса впечатлило Артура, вошедшего — или, вернее, вбежавшего — туда вслед за Мицци. Темно-зеленая бархатная обивка диванов казалась совсем новенькой, позолота на подлокотниках и спинке ярко блестела, оправдывая цену на билет, а на столике возле окна стояли цветы и ваза с фруктами. На стене даже висела миленькая картина незамысловатого сюжета, основная ценность которой заключалась в роскошной — и тоже позолоченной — оправе.

Вампирша, не глядя по сторонам, быстро подошла к окну, плотно сдвинула тяжелые зеленые шторы — под цвет обивки сидений — и, наконец, откинула с лица вуаль. Все это она проделала, игнорируя Артура, хотя, учитывая размеры купе, это было трудновато. Повернувшись к нему спиной, она, не торопясь, вытащила шляпные булавки, сняла шляпу, отцепила вуаль, аккуратно сложила все вместе и водрузила на диван рядом с собой так, что ее новому соседу оставалось только ютиться на самом краю. Потому что сидение напротив было целиком занято ее огромным багажом, который еле втащили двое носильщиков.

— Это… — начал было Артур светскую беседу, кивая на багаж.

— А сам как думаешь?

— Это ведь гроб, да? Как в фольклоре. И… что у тебя с лицом?

Только сейчас он заметил, что щеки и нос девушки были красными, словно от ожога, а кое-где появились волдыри. Будто кто-то ошпарил ее кипящей водой или кислотой. Мицци осторожно дотронулась до лица, но тут же болезненно отдернула руку и отвернулась, чтобы он не видел ее обезображенного лица.

— Я не фольклор, Артур, ты забыл, что я вампир? Я не отражаюсь в зеркале, не могу находиться под солнцем, а еще я убиваю людей и пью их кровь.

— Ты говорила, что это не обязательно — убивать, — прервал ее юноша.

В его голосе звучала искренняя надежда ребенка, еще верящего в добро и справедливость на Земле. Или взрослого, мечтающего изменить мир.

И вампирша с неохотой согласилась:

— Возможно, это и так. Я… не уверена. Это слишком сложно. Я не могу.

— Но ты можешь попытаться! Ведь если все те слова, что ты говорила, хоть немного правдивы, если ты действительно…

— Артур, пожалуйста!..

Она все еще не смотрела на него, то ли не желая, чтобы он видел ее обожженное лицо, то ли не решаясь взглянуть в глаза.

— Сейчас день, я должна спать.

— В гробу? — поинтересовался юноша, поняв, что ответа от Мицци он не дождется.

— Это не гроб, это чемодан, — бросила она, и юноша заметил, как уголки ее губ слегка дрогнули в сдерживаемой улыбке.

— Тогда ты действительно хорошо подготовилась к поездке!

Артур с трудом стащил ее багаж вниз и убрал под диван — вампирше бы ничего не стоило поднять чемодан весом не менее ста пятидесяти фунтов, но она безучастно сидела, прикрыв глаза и откинувшись на спинку сиденья.

— Тогда спокойной ночи. То есть спокойного дня, — пробормотал он.

Мицци не ответила. Присмотревшись, Артур понял, что она уже спала — если это можно было назвать сном. И видят ли вампиры сны? Она не дышала, а застывшее, словно восковое, лицо делало ее похожей на покойницу, которая никогда уже не откроет глаз. Впрочем, здесь Артуру пришлось в очередной раз поправиться: покойница, покойница и есть!

Столь безобидная и хрупкая днем, она не была похожа на безжалостную кровопийцу, скорее уж на жертву, которую хочется оберегать и охранять от жестокого мира. И тут юноша понял, почему же охотники так стремились найти ее при свете солнца. Силы вампира истощились, ему требовался отдых в надежном укромном месте, где его не смогут отыскать преследователи. Убить спящего вампира даже проще, чем человека.

Артур нащупал в кармане пиджака пистолет. Он знал, что надо было делать, и это было единственным правильным решением.

Вместо этого он поправил и без того плотно задернутые занавески, и бережно уложил девушку на диван. Неправильные решения принимать всегда проще.

«Единственное, что я теперь могу — попытаться уговорить ее отказаться от убийств. И знаю, что никогда не смогу этого добиться. Она говорила, что не желает этого, что каждая смерть заставляет ее страдать, но я не верю. Зато предполагаю, что прежде, чем выйти днем на солнце, она насытилась чьей-то кровью. Нет, я не хочу об этом думать, но мысли сами приходят ко мне, лишь только спадают чары моей прекрасной Лорелеи. Стоит прекратить немедленно этот фарс, сейчас же, как она проснется, но я не могу. Я слишком…» — Артур резко поднял голову. За окном стремительно темнело, и слабого света в купе не было достаточно, чтобы нормально писать, но он все равно писал страницу за страницей этих ненужных, бессмысленных записей, которым предстояло послужить растопкой для камина. Он писал не думая, почти не глядя, но сейчас резко остановился.

«Я слишком…». Он не мог написать слово на букву «Л». Не мог произнести его, не мог даже подумать. Вампиры не могут любить, значит, и он не может позволить себе это чувство к Мицци. И, как он догадывался, теперь уже ни к какой другой девушке.

«Я слишком привязан к Мицци, и не могу найти в себе силы побороть эту дурную, болезненную слабость».

— Что ты пишешь?

Артур вздрогнул, и карандаш выскользнул из рук. Быстро закрыв тетрадь, он удивленно оглянулся: вампирша более не лежала на диване бездыханным трупом, укрытая от солнечного света его плащом, а с интересом наблюдала за ним. Как давно? Когда зашло солнце? Юноша и вовсе не заметил, как скрытые от него плотной занавеской провинциальные французские пейзажи поглотила ночь, а до Ниццы уже оставалась меньшая часть пути.

— Ничего, — быстро ответил он. — То есть… про музеи. В Риме. Мы ведь туда едем.

Неожиданно ему стало очень не по себе. Ночь, купе в поезде, в котором вместе с ним едет вампир, тишина, которая бывает хуже любого шума. Пристальный взгляд ее немигающих глаз — внимательный, пытливый… манящий и гипнотизирующий. Артуру потребовалось усилие, чтобы отвернуться.

— Ты, должно быть, устал. Хочешь спать?

Он покачал головой. Сложно было представить себе, чтобы он заснул здесь, под носом у вампирши, которая может в любую минуту… Но ведь и он мог убить ее столь же легко и просто. И Мицци, должно быть, догадывалась. Она была не столь глупа, чтобы доверить свою жизнь (или нежизнь) человеку, поведать ему свои секреты и отдаться на волю судьбы. Или просто довериться. Какое хорошее слово. Каким чужим оно казалось сейчас Артуру.

Она пожала плечами. Конечно же, прочла его мысли, но решила игнорировать.

— Buona notte!

— Что?

— Ты едешь в Италию, и даже не дочитал до конца путеводитель? Там в конце есть словарик.

— Откуда ты знаешь?

— Я купила такой же, — улыбнулась она и в доказательство помахала у него перед носом знакомой книжицей.

Она была аккуратно заложена в нескольких места бумажками с пометками.

— Ты успела выучить все языки? За столько-то лет! Английский, французский… еще и итальянский?

— Я открыла путеводитель только вчера. Дай-ка посмотрим… Grazie, spiacente, prego, — она принялась загибать пальцы, — аmore, scusi…

— Самые необходимые слова!

— Конечно.

Их взгляды наконец-то встретились, как ни старался Артур делать вид, что смотрит в темноту окна, а Мицци — скрыться за книгой. Ее ожоги так и не прошли, — отметил он про себя, но стали чуть менее заметны. Что же сделало бы тогда прямое палящее солнце? Девушка сидела на противоположном диване, так далеко, как только можно было в небольшом купе — и все равно в опасно притягательной близости.

— Мне не дает покоя один вопрос, — быстро произнес Артур, лишь бы как-то нарушить тишину — и желательно, не спряжением итальянских глаголов. — Почему они так и не добрались до тебя? Люк и Фабьян, я имею в виду, они ведь…

— Ах, да, охотники, — рассмеялась Мицци непонятно отчего. — Они до меня или я до них — это вечная история. Иногда в войне хочется сделать маленький перерыв… — юноша непонимающе смотрел на нее, и вампирша пожала плечами, словно объясняя и так понятное. — У нас был договор. Тебе-то они могли говорить, что не о чем даже разговаривать с вампиром, но сами так не считали.

— Что за договор? С трудом могу себе представить!

— Все просто. Я сообщила им адреса дневных тайников парижских вампиров — те, о которых я знала.

— Вампиры не любят себе подобных еще больше, чем люди, — невесело заметил Артур.

— Мы — вампиры — те еще эгоисты. Впрочем, как и люди. Только не осуждай меня за это маленькое предательство. Тебе ведь и так есть, за что меня осуждать!

— Я уже давно перестал это делать, — вздохнул он. — И не буду слишком печалиться о судьбе парижских вампиров. Но неужели все было так просто?

— Охотники не знают, что ты не поехал назад в Англию. Конечно, они бы не допустили этого. Это ведь опасно, ты и сам понимаешь. И Люк… особенно Люк. Он так хотел, чтобы я держалась от тебя подальше! И это мне тоже пришлось пообещать.

— Ты прекрасная обманщица!

— Но в этот раз ведь ты сам пришел ко мне. Хоть и, я уверена, обманул своих друзей, обещав им как можно скорее оказаться в Англии. Мы стоим друг друга.

Это «мы» странным образом задело Артура. Никогда он не думал о них этим маленьким объединяющим словом. Всегда была она — то пугающая, то желанная, но всегда по другую сторону баррикад. И он. Но никогда — вместе. Никогда — мы. Хотя как еще можно было назвать их теперь, едущих в одном купе и столь мило беседующих меж собой.

— А Люк ведь предупреждал, что из твоих сетей невозможно выбраться.

Мицци вновь засмеялась. И снова было похоже, что она знала больше него, и это злило.

— Что еще такое? Он был прав!

— О да, Люк… А ты ведь не знаешь, да? — она пытливо посмотрела на него. — Ну конечно, стал бы он рассказывать! Но это такая милая история, — вновь хихикнула вампирша, — тебе она должна понравиться.

— Ты что-то знаешь про Люка? Но откуда?

— Все это случилось совсем недавно, по мне — так вчера. Но люди ведь быстро растут… взрослеют. Стареют. Вот и Люк тогда был твоим ровесником, может чуть старше. Представь себе эдакого пылкого французского юношу, еще ничего не знающего о вампирах, еще ничего не видевшего в жизни. Его любили женщины, он любил женщин… Немного философ, немного поэт, вечный студент.

— Ты точно имеешь в виду того же Люка, что и я?

— Артур, не смейся! — строго произнесла она. — Все мы меняемся… Может быть, я немного преувеличиваю, но не это важно! Я пытаюсь дать общую картину, не придирайся к деталям. Я ведь давно его знаю, с тех самых пор. С ним было намного проще общаться, когда он еще не помешался на вампирах. Но сейчас рассказ не обо мне, как ни странно.

Каждая парижская весна похожа и не похожа на другую одновременно. Цветут каштаны, светит солнце, и распускаются цветы, а ты сам открыт новым приключениям, и сердце зовет любовь… Как все знакомо, правда? Ничто не изменилось за двадцать лет.

Представь хотя бы на мгновение, что и Люк поддался этому сладкому искушению первых весенних дней и не устоял перед чарами одной девушки — милой и жизнерадостной, настоящей парижанки во всем ее изяществе и грации, соблазнительном взмахе ресниц и сладком, как мед, голосе. И были танцы в Мулян-де-ла-Галетт, когда ее кринолин взметался, на секунду обнажая стройную ножку и сводя с ума… Но не все танцы заканчиваются скорой помолвкой.

— Подожди, подожди, — Артур замотал головой, обескураженный посетившей его мыслью. — Это была ты? Люк влюбился в тебя?

— Артур, я бы поразилась твоей проницательности, но нет. Я же сказала, что она была истинной парижанкой, а я с Рейна. Но Моник — назовем ее так — была мне близкой подругой, и у нас было нечто общее… Впрочем, ты уже и сам понял.

— Она была вампиром, — обреченно произнес Артур. — Почему-то меня это не удивляет. Все кругом в какой-то момент оказываются вампирами!

Мицци кивнула.

— Но, как и люди, мы хотим развлекаться, общаться, жить — в своем роде. Просидев в одиночестве месяц и разговаривая лишь с голосами в своей голове, начинаешь сходить с ума. Моник же, как я сказала, была веселой девушкой, и отказываться от той легкой и беззаботной жизни, что она вела раньше, не собиралась. Люк был для нее, возможно, развлечением. Все эти танцы и театры, смех людей вокруг, модные магазины и мимолетные интрижки помогали ей чувствовать себя все еще живой. Разве можно ее винить?..

— Кхм, — резонно заметил Артур.

— Это был риторический вопрос. Она ничего не хотела от Люка, пусть он и нравился ей. Нравился настолько, что готова была отпустить. Я имею в виду — оставить в живых. И дать уйти.

— Это кажется лучшим, что она могла сделать.

— Да. И мне жаль, что я не могу сделать того же. Но эта история ведь не обо мне. Моник говорила, что она уже развлеклась с ним достаточно, и из симпатии к молодому человеку решила не забирать его жизнь, благо поиски пропитания в Париже никогда не были особой проблемой для вампира. Но случились две непредвиденные вещи.

Сначала Люк влюбился в нее. Или возможно даже — полюбил. По-настоящему, как никогда еще в жизни — и никогда потом.

А потом он узнал, что та, кому он готов посвятить свою жизнь, та, кого он боготворил и готов был целовать землю, по которой она ходила… оказалась вампиром. Никогда до этого он ничего не слышал о нас — как и ты, как и остальные люди.

Последнее поразило его до глубины души. Каково было узнать, что девушка, которую он мечтал видеть своей женой и подумывал, каким именем крестить первенца, оказалась немертвой. Фольклором, как ты сказал.

Только вот Люк представлял себе все по-другому. Не знаю, что творилось у него в голове и что за образ он создал, но Моник в его фантазиях представлялась теперь уже не просто женщиной, а бессмертной богиней, что-то вроде индийской Кали, а ее вечная жизнь — почти недостижимым, но вожделенным состоянием, к которому человек может только стремиться, но никогда не притронуться… И он загорелся идеей получить ее дар. Стать бессмертным. Вампиром.

— Люк? Но он же…

— Такие вот шутки преподносит иногда жизнь, — усмехнулась Мицци. — Любовь, смерть, жизнь… Как видишь, взгляды на эти вещи меняются. В случае с Люком — кардинально. Но то, чего он хотел от Моник, ей совсем не нравилось, но ее игра уже перестала быть игрой.

Она могла бы его просто убить, но юноша был ей слишком симпатичен. Мы не такие жестокие существа, как ты думаешь! Хотя, быть может, лучше бы она действительно покончила с ним. Моник хотела уйти, но не смогла — Люк убил ее. Не знаю, в чем был его мотив: разочарование ли в любви или обида из-за того, что она не подарила ему вечную жизнь.

— Невероятная история, — Артур задумчиво посмотрел на вампиршу. — И все же он сам говорил мне другое. Люк так искренне ненавидит вампиров теперь, что трудно поверить, что когда-то хотел стать одним из вас. В это вообще трудно поверить!

— Что же ему оставалось? Лишь только возненавидеть то, что когда-то любил. Кого когда-то любил.

— … И говорил, что вампиры неспособны на чувства, — продолжил Артур.

— Возможно и так. А, возможно, потому он так и говорил, что его любимая, его мечта не ответила взаимностью. То, что не было для нее никогда серьезнее развлечения, перевернуло его жизнь, сделало из Люка другого человека. Конечно, Моник не любила его. Никогда ничего не обещала. Хотела уйти… Но он успел быстрее. Наверное, просто пришел днем в ее дом — она не пряталась, по крайней мере, от него. Что тогда произошло, останется лишь в памяти Люка. Сомневался ли он или решительно пронзил ее тело осиновым колом? О чем думал, что чувствовал в тот момент? Не знаю, каково это было — убить ту, в кого был влюблен. Может быть, если ты встретишь Люка еще раз, ты спросишь у него? Что заставило его выбрать этот путь — стать охотником на вампиров? Ненавидеть тех, кем однажды мечтал стать. Ненавидеть тех, в кого однажды был влюблен.

Мицци замолчала. Внезапно тишина заполнила все купе и, если бы не затихающий стук колес, стала бы абсолютной. Посчитав свой рассказ законченным, вампирша поправила растрепавшиеся волосы и произнесла как ни в чем не бывало:

— Кажется, это уже Ницца. Пора собираться, а не то итальянский поезд уедет без нас.