Лояльный мужчина (Кирилл) читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 4)

— Пончики — это воскресный завтрак, когда ты можешь остаться дома и посмотреть мультики. Овсянка — это завтрак перед школой, когда нужно, чтобы твои мозги включились, — объяснил Митч.

Билле наклонила набок голову и улыбнулась мини-смущенной, неуверенной улыбкой.

— Овсянка включает мои мозги? — спросила она и ухмылка Митча превратилась в улыбку.

— Да, она проникает к тебе в живот, давая энергию всему телу, пробуждает твое тело и твой мозг, поэтому ты можешь быть супер умной, — ответил Митч.

Билле подняла руку и обхватила его за шею, ее глаза стали огромными и восторженными.

— О, я хочу быть супер умной, чтобы вырасти и стать парикмахером! — заявила она. Я улыбнулась, Митч хихикнул, обе его руки крепко сжались, одна вокруг Билле, другая вокруг меня.

— Тогда, пока Мара будет подымать твоего брата, ты поможешь мне приготовить вам овсянку? — Предположил Митч.

— Хорошо, — согласилась Билли.

Затем, я даже не успела понять, что происходит, рука Митча между моих лопаток толкнула меня к нему, он приподнялся, его губы коснулись моих, я почувствовала еще одно шипение в животе, а также легкое покалывание. Потом Митч отпустил меня, перевернулся вместе с Билле и слез с кровати, оставив меня одну, к счастью, мне некуда было падать, пока я любовалась на его красивую мускулистую спину и такую же красивую задницу в темно-синих пижамных штанах с завязками, а то бы обязательно от его потрясающего вида грохнулась бы на пол. Я наблюдала, пока он выходил из спальни, Билле обнимала его руками и ногами, глядя на меня поверх его плеча и махая мне рукой, будто Митч забирал ее в отпуск, а не на кухню.

У меня не было времени раздумывать и удивляться, что всего несколько недель назад детектив Митч Лоусон был моим недосягаемым соседом, мужчиной мечты, а сейчас я спала с ним в одной постели. У меня не было времени запомнить этот момент, когда он проснулся и поцеловал меня. И у меня не было времени напоминать себе, где находилась я и где Митч в классификации мира Мары.

Мне нужно было позаботиться о детях.

Я выскользнула с кровати Митча и отправилась во вторую спальню. Я заметила, что два школьных рюкзака находились в этой комнате, а также небольшая куча одежды и другие необходимые вещи. Я схватила кое-какую одежду для Билли и Билле, отнесла ее в ванную комнату в холле, потом вернулась, разбудила Билли и повела его сонного в ванную.

Я уже вышла из холла и направилась в гостиную-кухню-столовую Митча, когда поняла, что на мне, кроме ночнушки ничего больше нет, поймав себя на мысли, что Латанья и Брэй не принесли мне халат.

Я уже собиралась повернуться на пятках и скрыться в спальне, попытаться отыскать что могла бы накинуть на себя, когда Митч повернулся, нажав кнопки на микроволновке, и его глаза встретились со мной. И его глаза мгновенно прошлись по моей ночнушке. Это означало, что я также мгновенно почувствовала, как начала краснеть. И это также означало, что я мгновенно замерла на месте. Также мгновенно застыла, потому что пялилась на Митча с обнаженной грудью. Как только вид Митча окончательно проник в меня, часть моего тела разморозилась, и это были мои колени, которые начали дрожать.

Вот дерьмо!

— У клюквенного сока странный вкус, — заметила Билле, не обращая внимания на нас с Митчем, пока мы пялились друг на друга, словно в трансе. Она отняла стакан от губ, у нее появились усы клюквенного сока, сморщила нос, глядя на Митча. Она сидела на столешнице рядом с плитой и микроволновкой.

Митч оторвал взгляд от моей ночнушки и повернулся к Билле.

— Может быть, красавица, но для тебя он полезен.

— Почему все, что полезно имеет странный вкус? — Она наклонила голову и продолжила: — Или просто плохо пахнет?

— Это не так, — ответил Митч.

— Брокколи отвратительна на вкус, — парировала Билле.

— Брокколи очень вкусная, — ответил Митч, и Билле снова сморщила нос.

— Нет, — ответила она.

— Очень вкусная, — сказал Митч.

Билле внимательно посмотрела на Митча, а потом заявила:

— Ты такой странный.

Митч улыбнулся ей. Мои колени снова задрожали.

Черт! Как я могла остаться с ним, если едва могла устоять на ногах в его присутствии?

— У тебя есть халат, который я смогла бы надеть? — Вмешалась я в их разговор, оба — Митч и Билле посмотрели на меня, я стояла на том же месте, не пошевелив ни единым мускулом.

— Нет, — ответил Митч, и его губы дрогнули.

— Ум, — в голове у меня все закружилось, но потом я вспомнила: — Можно мне одолжить твою рубашку?

— А зачем тебе рубашка? — Спросила Билли, заметив: — Ты не носила рубашки у себя дома.

— Мне холодно, — солгала я, что было совершенно неправильно, потому что это заставило Митча тут же опустить глаза на мою грудь, вероятно, чтобы проверить правдивость моего заявления.

— А мне нет, — заметила Билли.

— Ну что ж, милая, — сказала я ей и окликнула Митча, отчего его взгляд переметнулся от моей груди к моим глазам.

— Чувствуй себя как дома, дорогая, — пробормотал он и повернулся обратно к стойке, чтобы что-то приготовить, но я не успела узнать, что именно, потому что воспользовалась возможностью, чтобы сбежать из кухни.

Я подошла к его шкафу, выхватила поношенную клетчатую фланелевую рубашку, натянула ее на плечи, застегнула несколько пуговиц спереди, чтобы прикрыть себя, не до самого горла, как мне хотелось бы, но тогда я бы стала выглядеть полной идиоткой.

Затем я направилась на кухню, глубоко дыша, готовясь снова увидеть грудь Митча. Но мое дыхание не помогло, потому что, когда я вошла на кухню, глаза Митча тут же метнулись ко мне, осмотрев с головы до бедер и обратно. И они стали нежными, он широко улыбнулся, отчего этот его вид был намного лучше, чем его голая грудь.

Я сделала вид, что проигнорировала его нежный взгляд, направившись прямиком к кофейнику.

Митч же не стал меня игнорировать.

— Предпочитаю, чтобы ты была только в ночнушке, детка. Твоя ночнушка просто прелесть.

— Я тоже так думаю, тетя Мара, — вмешалась Билли. — На ней маленькие цветочки, а эта рубашка для мальчиков.

Я поставила рядом с кофеваркой кружку на стол и подошла к Билле.

Положив обе руки с двух сторон от нее, я наклонилась к ней, сказав:

— Как насчет того, чтобы мы перестали говорить о моей одежде и поговорили о тебе. Ты в порядке?

Она с усмешкой кивнула.

— Митч готовит мне овсянку, чтобы включить мой мозг.

— Активировать, детка, — нежно поправила я.

— Активиловать, — повторила она.

Я улыбнулась ей, запустив пальцы ей в волосы, убрав с плеч и перекинув на спину, потом также нежно продолжила:

— Тебе ночью приснился кошмар, дорогая?

Ее улыбка исчезла, она скривила губы, посмотрев на меня, потом посмотрела на Митча, а потом снова на меня.

— Мне очень жаль, Билле, — тихо произнесла я, — но я вынуждена попросить тебя об очень большой услуге. Очень большой. Я бы не стала спрашивать, но это очень важно.

Она перестала кривить губы, прошептав:

— Какой?

Я подняла обе руки и обхватила ее лицо ладонями.

— Когда Билли придет сюда на кухню, мне нужно, чтобы ты и твой брат рассказали Митчу о злом человеке, который тебя пугает. Ты можешь это сделать ради меня?

Она снова скривила губы, но я заметила, как она вся напряглась и ее лицо тоже. Именно тогда я почувствовала тепло Митча у себя за спиной, он наклонился ко мне, положив свои руки на стойку с двух сторон от Билле.

— Все будет хорошо, Билле, — мягко произнес он поверх моего плеча, я повернула голову и увидела, что он смотрит на Билле. — Тебе никто и ничего не угрожает, красавица. Но нам с Марой нужно точно знать, чтобы ты и Билли были в еще большей безопасности.

Я оглянулась на Билле, она опять скривила губы, но уже в другую сторону, а потом спросила:

— А ты сделаешь, чтобы папочке тоже никто не угрожал?

Я почувствовала, как тело Митча напряглось. Это означало, что он не мог и не хотел лгать Билле, обещая, что сделает.

Поэтому я решила вмешаться.

— Давай сейчас лучше будем беспокоиться о тебе и твоем брате, а о твоем отце поговорим позже. Это ведь хороший план, а?

Ее большие голубые глаза смотрели в мои, она прошептала:

— Где папочка?

Вот дерьмо. Я знала, что это когда-нибудь произойдет, так же как и то, что я не буду готова к такому вопросу. И я оказалась права, вот оно это произошло, и я не знала, что сказать.

— Э-э... — начала я, но тут вмешался Митч, сказав правду.

— В тюрьме, Билле, — размеренно произнес Митч, и глаза Билле расширились, но не в том смысле, когда ее глаза становились огромными, как бы говоря — «Разве жизнь не чудесна?».

Кстати, и мои тоже глаза от его ответа тоже расширились.

— Отец в тюрьме? — Услышали мы позади себя, я отпустила голову Билле, мы оба с Митчем повернулись к Билли, который одетый стоял с мокрыми волосами, в адски крутой гостиной Митча.

О боже! Я избегала этого момента, но жизнь была сумасшедшей девицей, все это время я пыталась приспособиться к распорядку детей, видно, они давали мне передышку, не спрашивая, а я не собиралась им выдавать эту информацию.

И что же мне теперь делать?

Я стояла в нерешительности, но Митч никакой нерешительности не испытывал.

Я поняла это, потому что он сразу же обратился к Билли:

— Приятель, иди сюда.

Билли нескольких долгих секунд смотрел на Митча, его лицо казалось жестким и пустым, но он вошел в кухню. Когда он подошел достаточно близко, Митч положил руку мне на живот, оттолкнув на пару футов назад от столешницы. Затем он наклонился, сцепил руки и повернулся к Билли.

— Обопрись ногой о мои руки, приятель, я помогу тебе подняться, — тихо приказал он.

Билли снова помедлил несколько секунд, потом поставил ногу в сложенные руки Митча, ухватив его за плечи, и Митч поднял его, усадив на стойку рядом с сестрой. Затем Митч протянул меня за край рубашки, потянул, вынуждая двинуться к нему. Как только я оказалась достаточно близко, он скользнул рукой по моей талии, обвив за бедро и крепко прижав к себе.

Затем заговорил:

— Помните, когда мы все пришли к вашему отцу, он находился не в очень хорошем состоянии? — спросил он.

Билле закусила губу.

Билли произнес напряженно и сердито:

— Я помню, что он чувствовал себя просто прекрасно, если учесть, каким он был пьяным, как обычно, и под кайфом, тоже как обычно.

Я судорожно втянула воздух. Билле перестала прикусывать губу, ее губы задрожали.

— Приятель... — начала я шепотом.

— Да, — перебил меня Митч, и я вскинула голову, чтобы посмотреть на него, он же продолжил:

— Алкоголь употреблять не запрещено, но запрещено принимать некоторые наркотики. Это достаточно плохо, но что еще хуже, так это делать то и другое на глазах у детей.

— Митч, — прошептала я свое предупреждение, но оно осталось незамеченным, потому что Митч продолжал говорить:

— Когда ты совершаешь что-то незаконное, не важно ребенок ты или взрослый, тебя наказывают. Твой отец сделал кое-что незаконное, и его наказали.

— Митч, — повторила я, на этот раз чуть громче, автоматически потянувшись рукой к его животу, слегка надавив, предупреждая, чтобы он заткнулся, но он полностью проигнорировал мои действия.

— Значит, он сидит в тюрьме, потому что употреблял наркотики? — Спросил Билли тоном, в котором звучало лишь смутное любопытство и ничего больше.

— За это и еще кое-что не слишком хорошее, — ответил Митч. — И вы оба должны знать, что он, скорее всего, просидит там какое-то время.

О Боже мой! Что же он делает?

Я видела, как слезы наполняли глаза Билле, поэтому резко сказала:

— Митч!

Митч посмотрел на меня сверху вниз и заявил:

— Они должны знать.

— Нам нужно это обсудить в другом месте, — сообщила я ему.

— Да нет же, тетя Мара, — вмешался Билли, и я перевела взгляд на него. — Митч прав. Мы должны знать.

Я перевела взгляд на Билле и открыла рот, чтобы все ей объяснить. Но увидела слезы, которые теперь текли по ее щекам, поэтому закрыла рот, но Митч зашевелился. Он отпустил меня, снял Билле со стойки, прижав к своему бедру шестилетнюю девочку, словно она была совсем малышкой и весила не больше большой куклы.

Затем он убрал волосы ей за ухо, приблизив к ней лицо, нежно сказав:

— Ты плачешь, потому что это грустные вещи. Но, может твой отец использует это время со смыслом и разберется в себе и когда выйдет на свободу, сможет лучше заботиться о тебе, потому что в конечном итоге ты заслуживаешь того, кто будет хорошо о тебе заботиться.

Билле смотрела в глаза Митча, слезы продолжали капать.

В то же время Билли пробормотал:

— Да, как будто такое возможно.

Я положила руку на колено своего кузена, предостерегающе сжав, Билле икнула, потому что у нее слезы потекли быстрее.

— Приятель, я понимаю, что ты злишься, и понимаю почему, и у тебя есть на это право, но ты мне совсем не помогаешь, — тихо заявил Митч, и Билли сжал губы. Митч опять посмотрел на Билле. — Но сейчас, дорогая, ты находишься в хорошем доме. Ты находишься с людьми, которые заботятся и любят тебя, и ты можешь очень помочь Маре, мне и твоему папе, рассказав нам о злом человеке, который так напугал тебя вчера ночью.

— Что за злой человек напугал ее вчера ночью? — Спросил Билли, и я посмотрела на него.

— Билле приснился кошмар, приятель, — объяснила я. — Она проснулась ужасно перепуганной и сказала нам с Митчем, что до чертиков боится злого мужчину, который способен причинить боль тебе, твоему отцу и ей.

— Так и есть, потому что мы не можем пойти в твою квартиру, потому что наш отец настоящий козел, — ответил Билли, тем самым заявив, как обычно, что он точно знает, что происходит.

Я только хотела сказать Билли следить за своими выражениями, но Митч снова меня опередил.

— Приятель, следи за языком, — произнес он с тихим рычанием, Билли секунду с вызовом смотрел на него, прежде чем опустить глаза в пол. Затем Митч снова перевел свое внимание на Билле, которая положила голову ему на плечо, зажав рот кулаком.

— Ты в порядке, детка? — Спросила я Билле.

— Неееее, — пробормотала она, плача, сквозь сжатый кулак.

Прежде чем я успела сказать что-то еще, меня опередил Билли.

— Чем мы можем помочь тебе и тете Маре?

Митч погладил Билле по волосам, но тут же перевел взгляд на Билли.

— Ты знаешь, о каком злом человеке говорит твоя сестра? — спросил он.

— Ага, — ответил Билли.

— Ты его видел? — Продолжал Митч.

— Да, каждый раз, — ответил Билли.

— И можешь его описать? — Спросил Митч.

Ой-ой. Я не могла сказать, как ощущала себя от слов Митча и к чему все шло.

— Конечно, — ответил Билли.

— И узнаешь на фотографии? — Продолжал Митч.

Ой-ой!

— Ага, если у тебя есть его фотография, — заявил Билли.

— Хорошо, когда я заберу вас сегодня из школы, мы прокатимся со мной в участок, познакомитесь с моими друзьями, посмотрите несколько фотографий. Если ты опознаешь его, мы поймем, кто пугает твою сестру, возможно, сможем что-нибудь предпринять.

Я стояла рядом, чувствуя, как мое давление поднялось, не зная, как относиться к такому повороту событий. И вообще, кто был опекуном этих детей — Митч или я? Мне не нравилось, что он честно им все рассказал в такой манере. Хотя им нужно было сказать, я хотела бы поговорить с ним о том, как мы собираемся все это им рассказать. Но мне не понравилось, что Митч вот так сообщил детям плохие новости, отчего Билле заплакала, а потом он решил, что дети должны пойти с ним в участок, не посоветовавшись при этом со мной.

Я уже собиралась предложить ему удалиться в общий коридор, и мне было наплевать даже, если Брент, Брэндон, Дерек и Латанья увидят нас в пижамах, пока я стану объяснять Митчу, что нельзя так менять все планы при этом совсем не спрашивая моего мнения.

— В участок?! — Выдохнул Билли, и в его голосе не было ни любопытства, ни гнева, ни жесткости, а только благоговейный трепет. Совершенно очевидно, что посещение полицейского участка — это мечта для девятилетнего мальчика.

В то же самое время Билле прошептала:

— В поооо-лицейский участок? — И ее маленький девчачий мозг катапультировал от несчастного преступника, одурманенного наркотиками отца, находящегося в тюрьме, в совершенно другой мир. Она тут же выпрямилась в руке Митча, кулак взметнулся вверх, закричав:

— Я не могу дождаться, когда расскажу своим друзьям в школе, что я поеду в полицейский участок!

Очевидно же, что посещение полицейского участка было тоже мечтой для шестилетней девочки.

Я стиснула зубы и одновременно уперла руки в бока.

Затем обратилась к Митчу тоном, который мог понять каждый, не ошибившись.

— Овсянка для детей готова?

Митч и Билли посмотрели на меня, оба тут же считав мой тон.

Билле перевела взгляд на своего брата, которому сообщила:

— Знаешь, Билли? Митч активилует наш мозг овсянкой, чтобы мы могли стать супер умными!

— Круто, — тихо пробормотал Билли с осторожностью, пока я продолжала сверлить взглядом Митча.

— Да, готова, — ответил Митч, поглядывая на меня одновременно настороженно и со смехом.

— Отлично, — объявила я, отступила назад и повернулась к Билли. — Спускайся, приятель, и садись на барный стул. — Я перевела взгляд на Митча и приказала: — Посади Билле на стул. Ей нужно поесть, а потом я помогу ей принять душ. А мы поболтаем в коридоре.

Митч пристально смотрел на меня в течение короткой секунды, затем обошел стойку, усадил Билле на стул, сказав:

— Детка, может ты не поняла, так что скажу прямо. Мы должны поговорить, мы поговорим, но мы не будем говорить в коридоре.

— Отлично, — выстрелила я, рывком открывая дверцу микроволновки, и вытаскивая две миски с горячей овсянкой, продолжив: — В твоей спальне.

— Для меня это отличное место, — пробормотал Митч.

Я пронзила его взглядом, поставив миски перед детьми, сидящими на барных стульях. Рывком открыла пару ящиков, пока не нашла ложки, а когда нашла, схватила две ложки и бросила их в миски.

Затем обошла стойку, через гостиную прямиком в его спальню. Я стояла, положив руку на дверь, пока он не вошел и не закрыл ее за собой. Я повернулась к нему, открыв рот, чтобы начать разговор, и тут же закрыла рот, внезапно оказавшись в его объятиях, прижавшись всем телом к его обнаженной груди.

В другой бы день я была бы парализованной, если бы прижалась к его обнаженной груди. Но сегодня, сейчас меня чуть апоплексический удар не хватил.

Я уперлась руками ему в плечи, пытаясь освободиться, прошипев:

— Отпусти меня.

Митч проигнорировал мои потуги, только наклонился, заметив:

— Ты разозлилась.

— Э-э... ага, — огрызнулась я. — Ты устроил там шоу одного мужчины... — я покачала головой, встала на цыпочки, чтобы быть ближе к его лицу, закончила: — Так не делается.

— Милая, они должны знать ситуацию и помочь нам, если мы хотим остановить то, что происходит, — объяснил Митч.

— Может и так, но я их опекун, а ты нам помогаешь, и поэтому мы принимаем решения о том, как лучше им все рассказать и попросить их помочь до того, как ты все им рассказываешь и принимаешь решение, как они нам должны помочь, — парировала я.

— У нас нет времени болтать или ждать, пока ты обдумаешь, как лучше, Мара. В ближайшие минуты нам нужно отправить детей в школу. Я должен поговорить с ними до школы, а потом пойти на работу, ты тоже должна идти на работу, и у нас имеется еще мудак, который разнес твою квартиру в пух и прах. Это только самое важное, не говоря уже о том остальном дерьме, которое крутится вокруг тебя и детей, мне не стоит тебе о нем напоминать.

— Нет, не стоит, — согласилась я. — Но это не значит, что мы сначала не обсуждаем с тобой решения.

— Детка, — сказал он с каким-то раздражением, но все же терпеливо, — я только что сказал, что у нас нет времени.

Я приподнялась еще выше на цыпочках, мое лицо находилось в дюйме от его лица, и ответила:

— Милый Лампкин, когда дело касается наших разговоров с детьми, мы находим время. — И я проигнорировала дернувшийся вверх от моей саркастической нежности, уголок его губ, решив окончательно высказать свою точку, с обвинением: — От твоих слов Билле заплакала. (Мара имеет в виду или Дуги Лампкин — 37-летний британский мототриалист, 12-кратный чемпион мира и самый титулованный пилот за всю историю мототриала. Или из сериала «Симпсоны» — Ларлин Лампкин. — прим. пер.)

— Она любит своего отца. Я никак не смог избежать ее слез, и ты должна это понять, они пробыли с тобой уже неделю, но ни один из них не знал, что их отец сидит в тюрьме. Они должны об этом знать, не важно сколько им лет, и не стоит приукрашивать тот факт, что наркозависимый наркоторговец, вор — их отец столкнется с серьезным сроком.

Черт, я терпеть не могла, когда он был прав.

— Ладно, ты прав, — согласилась я, отчего его рука на мне сжалась, а уголки губ дернулись, но я решила продолжить. — Но ты ошибаешься в следующем. Я не сторонний наблюдатель в этой ситуации. И ты должен был сначала обсудить все со мной, как и что им следует сообщить, чтобы мы были готовы столкнуться с любыми последствиями. Или, в данном конкретном случае, я была бы готова к таким последствиям. Мы не будем готовы, если ты единолично будешь принимать решения и озвучивать их детям, оставив меня в стороне. Мы можем сделать многое только в том случае, если будем выступать как команда — оба, поддерживая детей, потому что, зная своего двоюродного брата Билла, свою мать и тетю Луламэй, это только начало. Ты меня понимаешь?

И пока я говорила, то не обращала внимания на его руку, скользнувшую вверх по моей спине, шее и волосам, обхватившую за затылок до того, как я стала обращать внимание на его руку. Я также не обратила внимания на перемену, произошедшую в нем, пока он смотрел мне в глаза; перемену, которую почувствовала, и она была значительной, настолько значительной, что стала очень важной, но я все равно не смогла ее разгадать.

Он тихо ответил, отвлекая меня от своих мыслей.

— Я все понял.

— Хорошо, — отрезала я. — И еще одно — когда мы болтаем о таких вещах, ты не обнимаешь меня. — Я снова надавила ему на плечи. — А теперь отпусти.

— О, нет, милая, ни за что на свете я не позволю тебе злиться на меня, пока ты одета в эту милую ночнушку с распущенные волосами, предпочитая лишиться моих объятий.

Ум... о чем это он?

— Что? — Вслух переспросила я.

— Ты меня услышала, — ответил он.

— Я не в ночнушке, — напомнила я ему. — На мне надета ночнушка и твоя рубашка.

— Ты могла бы прикрыть свою ночнушку костюмом для спринтерской дистанции на лыжах, милая, но как по мне, в моей гостиной ты одета всего лишь в эту милую ночнушку, запечатлевшуюся у меня в мозгу так, что мне чертовски нравится тебя видеть только в ней. И все, что я вижу — это тебя в этой чертовой ночнушке, независимо от того, что ты собираешься накинуть на себя сверху.

— Ты рехнулся, — выпалила я.

— Ты — не парень, способный это оценить, — ответил он.

— Ладно, ты явно рехнулся, — ответила я.

— Может, ты не осознаешь, насколько хороша эта ночнушка на тебе, — парировал Митч.

О боже!

— Митч…

— … она потрясающе на тебе сидит, — продолжил Митч.

Боже.

— Митч…

— … и ты чертовски здорово выглядишь с распущенными волосами.

— Митч!

— … и я вынужден бороться сам с собой, чтобы сразу же не сдаться, когда ты выскользаешь из своего кокона, разозлившись на меня, забыв поставить защиту, пока свет Мары пылает вокруг.

И его слова заставили меня замолкнуть, вцепившись пальцами ему в плечи, я в шоке уставилась в его бездонные глаза.

— Да, — пробормотал он, крепко сжимая меня за талию. — Теперь, наконец, я вижу, что ты меня поняла.

— По-моему, мы уже закончили наш разговор, — прошептала я и это было правдой. Мы определенно закончили наш разговор.

Правда заключалась в том, что я молчала. Митч не собирался мне перечить, и я поняла это, когда его рука напряглась еще сильнее, а его рука на моей голове притянула меня так близко к его лицу, что я почувствовала его дыхание на своих губах.

— Раз уж я завладел твоим вниманием, детка, чувствуя, как ты пытаешься противостоять мне, я хочу, чтобы ты все это помнила, когда будешь обратно забиваться в своей кокон. Именно сейчас, Мара, я хочу, чтобы ты оказалась в моей постели. А когда ты окажешься в моей постели, я буду находиться в тебе. И пока я буду двигаться внутри тебя, заставив тебя кончить, пока ты будешь обхватывать своими длинными чертовыми ногами меня за спину, а я буду сжимать твою фантастическую чертовую задницу, а твой язык будет у меня во рту, и ты будешь целовать меня так, как можешь целоваться только ты. Я понимаю, что ты подвластна своему дерьму, засевшему у тебя в голове, но все же надеюсь, что если буду открыто говорить, что хочу получить от тебя, мои слова проникнут в твой мозг, и ты сможешь достаточно долго сконцентрироваться на них, дав нам обоим то, чего мы так давно хотим.

Я старалась не прислушиваться к его словам, старалась не дать его словам проникнуть к себе в душу, но мне не удалось.

Что он имел в виду, говоря, дать нам обоим то, чего мы так давно хотим?

— Ты согласна со мной? — спросил он.

— Эм…, — пробормотала я, потому что была не уверена, что согласна, но в другом я не могла с ним не согласиться, он ухмыльнулся, глядя на меня.

Затем пробормотал:

— Ты согласна.

— Мне кажется…, — начала я, и его пальцы на затылке сжались.

— Мне наплевать, что тебе кажется, милая, потому что как только что-то слетает с твоих губ, это будет немного не то, а твое искаженное понятие, неправильное понятие о жизни и обо мне. Думаю, что мы закончили наш разговор... на данный момент. Я понял твою точку зрения, ты права. Мы постараемся поговорить до того, как с детьми произойдет что-то важное. Но ты должна понять и мою точку зрения, если идти по твоей теории мы поговорим с ними не раньше, чем они закончат среднюю школу. Ну что, теперь ты готова с этим справиться?

— Тебе ведь наплевать, что я думаю? — Тихо спросила я.

— Нет, если ты не будешь постоянно бояться принимать быстрые и правильные решения, — ответил он. — Ну что, теперь ты поняла, что я имею в виду?

— Но…

— Мара, нам сейчас нужно собрать детей в школу, — напомнил он мне. — Ты согласна с тем, что я тебе сказал?

— Думаю, что да…

Его рука оставила мои волосы, обернувшись вокруг моих плеч, сжав и повторив:

— Детка, ты согласна с тем, что я сказал?

— Э... да. Я согласна с тем, что ты сказал, — согласилась я. — Или, по крайней мере, с последней частью.

Он внимательно ощупывал мое лицо глазами, и я не сопротивлялась, потому что не могла думать, находясь в его руках, пока чувствовала теплоту его кожи твердых плеч под своими пальцами. Мне, конечно, следовало думать о чем-то другом, не о нем. Скорее всего о Канаде.

— И вот еще что, милая, — прошептал он. — Раньше я прямо говорил, что хочу получить от тебя, но тебе также стоит понять, несмотря на твой кокон, из которого ты периодически вылезаешь, что я получаю от тебя больше, чем ты думаешь. Я получаю от тебя больше, мне нравится то, что я получаю. И ты должна понять, что тебе не стоит меня бояться. Ты уже знаешь, чего я хочу от тебя, но, получая то, что я хочу от тебя, я буду вести себя помягче.

Ой. Нежный Митч.

Гм... вкуснятина.

— Я... — начала я, но остановилась, когда его губы коснулись моих.

— Я буду нежен, детка, — прошептал он мне в губы. — Обещаю. Со мной ты всегда будешь чувствовать себя в безопасности.

ОМойБог.

— Митч, — выдохнула я.

Его проникновенные глаза удерживали меня в своем плену, хотя он твердо повторил:

— Всегда.

Я пялилась в его глаза, а он — в мои. Его глаза были нежными, но смотрели серьезно. Мои, наверное, пребывали в ужасе.

Затем он заявил:

— Да?

— Э-э... да, — прошептала я.

— Хорошо, — прошептал он в ответ, наклонил голову и поцеловал меня в висок. Затем отпустил, сказав:

— Я должен быстро принять душ.

— Эм... ладно, — пробормотала я и поспешно вышла из спальни, так как Митч направился в ванную, я тут же представила голого Митча в душе. Но у меня не было времени растаять в дымящейся луже от мысли о детективе Митче Лоусоне, стоящем обнаженным в душе, или любых других мыслях, которые переполняли мой мозг после разговора с детективом Митчем Лоусоном.

Мне нужно было собрать детей в школу.

Он ростом шесть футов и три дюйма и никогда не упускает

возможности устроить кому-нибудь взбучку

— Отлично, — заявила я, протягивая квитанцию клиенту, который только что купил нашу вторую по величине модель — «Сламбер Эксельсиор» (Совершенство сна). — Доставка будет осуществлена в субботу между десятью и двенадцатью часами. Это мы гарантируем, вам доставят... — я пару раз щелкнула по клавиатуре, глядя на монитор, затем улыбнулась клиенту, — Луис и Пол.

— Ты даже знаешь их имена? — спросил клиент.

— Конечно, — ответила я, краем глаза заметив, что Роберта медленно двигается в нашу сторону. — Луис работает с нами уже шесть лет. Пол — два года.

— Ваш магазин, действительно, семейное заведение, — пробормотал посетитель.

— Совершенно верно! — Радостно воскликнула я, Роберта подошла ближе, клиент оглянулся на нее через плечо, потом быстро перевел взгляд на меня.

— Гм... могу я спросить, — начал он, и я наклонилась к нему, ободряюще приподняв брови. — Что ты делаешь в субботу с десяти до двенадцати?

Я отшатнулась от него.

Я ненавидела, когда такое происходило, а это случалось довольно часто.

— Я просто хочу сказать, что... — он ухмыльнулся, — ты не хотела бы проконтролировать доставку, выпив со мной в это время кофе у меня дома. Ну, знаешь, типа проследить, правильно ли они все доставят.

— Мне нужно в это время побыть с моими двумя детьми, — выпалила я, он моргнул, Роберта, не стесняясь подавила смех. Взгляд клиента метнулся к моей левой руке, а затем снова к моему лицу.

— Да, она со своим бойфрендом — полицейским детективом в это время будет пить кофе, — вмешалась Роберта, я повернулась к ней с широко раскрытыми глазами, она же присоединилась ко мне за стойкой. — Он ростом шесть футов и три дюйма, — добавила она. — И никогда не упускает возможности устроить кому-нибудь взбучку, — закончила она.

— Понятно, — пробормотал клиент.

— Гм, — пробормотала я. — Наслаждайтесь купленными матрасами, и если вам что-нибудь еще понадобится для... спальни. — Боже, я ненавидела такие ситуации. — Помните, что всегда есть магазин «Кровати и матрасы Пирсона».

Я игриво улыбнулась ему.

Он кивнул и ушел как раз в тот момент, когда открылась дверь и вошла Латанья, которая тут же встретилась со мной глазами, но у меня не было времени на ее неожиданный визит. Я повернулась к Роберте.

— Бобби, что за черт? Митч не мой парень! — Прошипела я.

— Ты спишь с ним в одной постели, — заметила Роберта, и я пожалела, что рассказала ей о сегодняшней ночи.

— Но…

— …а Митч спит с тобой в своей постели, — продолжила она.

Теперь я, действительно, жалела, что рассказала Роберте, но больше всего я жалела о том, что многое рассказала. И рассказала я ей лишь потому, что Митч меня укорил в том, что я солгала своим подругам, и это до чертиков раздражало, поэтому я решила сегодня поделиться с Робертой, что сегодня ночью мы все спали в его постели. И теперь я отчетливо вспомнила, разозлившись на Митча и на себя, почему это сделала.

— Митч спал с тобой?! — Громко воскликнула Латанья, я тут же бросила взгляд в сторону кабинета мистера Пирсона, поклявшись никогда больше никому ничего не рассказывать.

— Да… — начал я объяснять, но не смогла продолжить.

— О Боже мой! — Восхищенно воскликнула Латанья.

— И я про тоже! — Воскликнула Роберта после нее.

— Успокойтесь! — Прошипела я, наклоняясь вперед, толкнув Латанью в плечо, и в то же время снова оглянувшись в сторону кабинета мистера Пирсона. Увидев, что берег чист, я снова посмотрела на Латанию. — Это не то что ты думаешь. Билле спала вместе с нами. Ей приснился кошмар, и она хотела, чтобы Митч был рядом.

— Угу, — кивнула она, скрестив руки на груди и широко улыбаясь.

— Экстремальная ситуация, — объяснила я. — А Митч просто был настолько любезен, что… — солгала я, потому что из того, что он сказал мне сегодня утром (чем, к счастью, я не поделилась с Робертой, рассказав ей о вчерашнем вечере и ночи, но не рассказав об утре), когда он не был любезен. Сегодня утром он вел себя совсем по-другому.

— Митч хороший парень, — согласилась Латанья. — Так мило, что он лег в постель с шестилетним ребенком... — она сделала паузу, наклонилась вперед, ее улыбка от восхищения стала еще шире, — и с тобой, — продолжила она. — Я не вижу в этом ничего странного. — Она откинулась назад, качая головой, и ее сверкающие от восторга глаза обратились к Роберте. — Нет, ничего странного в том, что двое людей присматривались к друг другу в течение четырех лет, ты едва переводила глаза с этого парня, а потом вдруг однажды вечером он предложил починить тебе кран и… бац! — Она вдруг расцепила руки, громко хлопнув в ладоши, отчего я подпрыгнула на месте. — Считай, сейчас ты почти уже живешь с ним в его квартире.

Хм, похоже, я не так успешно скрывала тот факт, что избегала Митча, избегала всеми средствами показывать всем, что была в него влюблена, как мне казалось.

— Я еще не совсем переехала к нему, — сообщила я ей. — Если ты забыла, мою квартиру взломали и устроили там погром. Нам было больше некуда идти.

— Хм... а ко мне? — Вмешалась в разговор Роберта. — Или к Брэю и Бренту, — продолжила она. — А также к Латании и Дереку, — опять продолжала она. — К мистеру и миссис Пирсон, — еще дальше продолжила она. — Или в гостиницу. В Денвере ведь есть гостиницы, ты же знаешь.

— Я не думала об этом. Я тогда так устала после работы, и, Бобби, ты не видела во что, превратилась моя квартира, все было очень плохо. Просто ужасно. Там все было уничтожено, даже мои тампоны были разбросаны по всей ванной. Это было настоящее безумие, — сказала я ей, ее лицо тут же смягчилось, как и в то утро (после того, как она перестала обо мне переживать), она ободряюще сжала мне руку.

— Это правда, но подруга, послушай меня, — заявила Латанья, завладев моим вниманием. — Митч Лоусон не станет милым только потому, что он хороший. Ни один мужчина на этой земле не ляжет в постель с женщиной и ребенком только потому, что он милый. Ты слышишь, что я говорю?

Я слышала, что она мне говорила, но мне не нужны были ее слова. Я уже все выслушала сегодня утром от Митча. На самом деле, я была почти уверена, что его слова просто врезались мне в мозг.

Я решила сменить тему, поэтому спросила:

— А что ты вообще здесь делаешь?

— Я пришла узнать, что происходит между тобой и Митчем, после того раза, как Брэй мне заявил, что ты приготовишь Митчу свою известную пиццу с цыпленком барбекю, что стало настоящей сенсацией, учитывая, что он запал на тебя с тех пор, как ты пыталась вытравить из своей жизни своего козла, который потратил годы на поиски того, что ты ему не смогла дать. А потом ты исчезаешь с моего радара, потом появляешься, когда пьешь вино у Митча дома, а он ведет себя так, будто ты самый лучший хрусталь на всем белом свете, и он готов обрушиться на любого, кто попробует тебя обидеть, когда я занесла твое барахло, оставшись с вами ненадолго. А поскольку ты не отвечаешь на мои звонки, мне приходиться тащить свою черную задницу сюда, чтобы получить хоть какую информацию. И вот я здесь и меня поджидает настоящая сенсация — ты спала с Митчем. Но вот что я тебе скажу: я очень рада, что ты это сделала. Мне не терпится рассказать обо всем Брэю и Бренту, что ты спала в постели Митча с Митчем.

— Нет! — Воскликнула я, снова протягивая руку, схватив ее за руку, пока звонил наш стационарный телефон. — Прошу тебя, только не говори Брэю и Бренту.

— Ты что, обкурилась? — спросила она, и ее брови взлетели до самой линии волос. — Я не могу с ними этим не поделиться. Это очень важно. Половина одиноких женщин в «Эвергрине» переехала в «Эвергрин» только потому, что там появился Митч. Глупые сучки, потому что он не крутит шуры-муры там, где живет. Дерек сказал, что у него есть строгое правило — не заводить никаких отношений в «Эвергрине». Вот почему он не пропускает стаканчик-другой в баре у бассейна среди давних жильцов нашего комплекса и этих одиноких сучек, когда идет в спортзал. Но он связался с тобой, а ты живешь почти напротив него. И всем одиноким «эвергринкам» получается, ты просто утерла нос.

Я почувствовала, как мое сердце скользнуло к горлу, легкие начали гореть, когда услышала, как Роберта произнесла:

— «Кровати и матрасы Пирсона», чем могу быть вам полезна? — А потом она сказала такое, от чего мое сердце забилось с такой силой, что я стала задыхаться: — Вау, привет, Митч! Как ты там, черт возьми?

Я медленно, заторможено повернулась к ней, она смотрела на стойку и ухмылялась от уха до уха.

— Да, она здесь, и должна тебе сказать, что ты позвонил как раз вовремя. К ней приставал очередной клиент, — сообщила Роберта Митчу, моя рука взметнулась вверх, чтобы ухватиться за край стойки, пока я ошеломленно смотрела на нее. — Такое случается сплошь и рядом, — поделилась Роберта. — Видишь ли, он может вернуться снова, иногда они возвращаются, я надеюсь, что ты не будешь возражать, но я немного приврала, сказав этому клиенту, что Мара встречается с полицейским детективом, который никогда не уклоняется от взбучки. Ты понимаешь о чем я? Ты же не уклоняешься? — с любопытством спросила она, пристраиваясь бедром к стойке, как будто собиралась проболтать с Митчем весь день, я услышала, как Латанья хихикнула. — Да, именно так я и думала, — пробормотала Роберта, ее улыбка стала шире, но глаза немного остекленели, и она резко закончила: — Так что, если он вернется, я могу ему сказать, что она разговаривает по телефону со своим мужчиной, ты не против?

Вот тогда-то я и обрела дар речи, но едва ли не шепотом, потребовав:

— Бобби, дай мне трубку.

— О, отлично, я рада, что ты не против, — заявила Роберта Митчу.

О Боже!

— Бобби, — громче позвала я. — Дай мне трубку.

— Что? — Спросила Роберта. — Конечно. Ты тоже. Надеюсь, увидимся. — Она помолчала, — пока Митч. — Потом подняла голову, ее сияющие глаза обратились ко мне и поделилась: — Он никогда не уклоняется от взбучки, как я и подозревала.

Латанья зашлась свистящим смехом.

Я выхватила трубку из рук Роберты, свирепо посмотрела на нее, повернувшись спиной к обеим своим подругам, поднесла трубку к уху.

— Митч?

— Привет, милая, — тихо сказал он, и я услышала смех в его голосе и почувствовала знакомое шипение в животе.

— Все хорошо? — Переспросила я.

— Конечно, пока твоя подруга не сказала мне, что к тебе приставал клиент. Такое часто случается?

— Хм…

— Значит, такое часто случается, — пробормотал он.

— Ну…

Но он заметил:

— Приятно узнать, что твоя подруга тебя прикрывает.

— Эм… — пробормотала я, потом взяла себя в руки и спросила: — Зачем ты звонишь?

— Я хотел бы передать тебе новости. Дети со мной. Мы в участке. Они просмотрели несколько фотографий. Хорошая новость — это не русская мафия. Плохая новость заключается в том, что мы понятия не имеем, кто этот человек, которого боится Билле. Я показал ребятам несколько фотографий известных, если можно так выразиться, партнеров твоего кузена, но они не узнали никого. Приятель сейчас пытается воссоздать с художником его портрет.

— А Билле тебе помогает? — Переспросила я.

— Нет, у нее была тяжелая ночь, а потом и тяжелое утро. Я показал ей фотографии, но это все, что я хотел сделать. Хэнк, мой друг, пришел со своей женщиной. Теперь Билли рисует в комнате для допросов вместе с Рокси.

— Спасибо, Митч, — тихо произнесла я. — Я думаю, что это правильно.

— Ага, — так же тихо ответил он и спросил: — Ты будешь дома около семи вечера?

— Скорее после семи, — ответила я.

— Я накормлю детей. Ты хотела бы что-нибудь особенное на ужин?

— Я куплю что-нибудь по дороге домой.

— Нет, детка, я готовлю. Мы все равно с детьми заскочим в супермаркет по дороге. Можешь заказывать все, что захочешь.

Я не дышала и не прислушивалась. Я застряла на фразе Митча, что он приготовит ужин, словно за последние десять лет моей жизни он только тем и занимался, что готовил ужин один или два раза в неделю для меня.

И мне понравилось, как это прозвучало.

— Мара? — позвал он, и я крепко зажмурилась, а потом открыла глаза.

— Я здесь.

— Что ты хочешь на ужин?

— На самом деле, э-э... лучше я что-нибудь куплю по дороге.

— Мы поедим вместе, — заявил он.

— Ты можешь поесть с детьми, — ответила я ему.

— Билле хочет рыбные палочки, а Билли сказал, что согласен на все, что захочет Билле. Я перестал есть рыбные палочки, когда мне было одиннадцать, в конце концов, убедив маму, что ненавижу их. Так что я не буду есть с детьми, а поужинаю с тобой.

— Митч… — начала я, собираясь запротестовать, и прозвучало моя фраза так, как будто я собиралась, действительно, протестовать.

— Мара, детка, успокойся, — тихо заявил он, и я закрыла рот отчасти потому, что он назвал меня «деткой», но в основном потому, что он так тихо произнес мое имя. Когда наступила тишина, он продолжил: — Так как? Скажи мне, что ты не любишь из еды, и я приготовлю все, что захочу, лишь бы это было не тем, что ты не любишь.

— Ну… — начала я и тут же замолчала.

— Давай, детка, — прошептал он.

— Ну…

— Ты любишь чили? — спросил он.

— Гм, — пробормотала я, и он усмехнулся.

— Мара, милая, ты любишь чили?

— Да, — выдавила я из себя.

— Тогда я приготовлю чили и кукурузный хлеб, — решил он, и в тот же миг я почувствовала, что хочу есть, потому что его чили и кукурузный хлеб прозвучали очень вкусно. Но самое лучшее заключалось в том, что я вечером должна буду отправиться к Митчу домой…, независимо, приготовит он ужин или нет.

— Митч… — пробормотала я, но замолчала, потому что услышала крик:

— Вот вам, ублюдки!

Я резко обернулась, Роберта прошептала: «Что за черт?», я увидела, как моя мать с тетей Луламэй надвигаются прямиком на нас.

Я тупо смотрела, как они несутся через море постелей и матрасов, отмечая про себя, что они ничуть не изменились, за исключением того, что постарели на тридцать лет за прошедшие тринадцать. Волосы у обеих были высветлены. У мамы — в рыже-светлый на дюйм с отросшими темными корнями, в которых просвечивалась седина. У тети Луламей — смесь блондинки с кусками брюнетки. Она называла это мелированием, но поскольку делала сама, то выглядело немного полосато. У обеих было слишком открытое декольте, учитывая, что их кожа и груди выглядели обвислыми. Их кожа была обвислой и слишком загорелой, хотя лето еще не началось. Кроме того, они обе были одеты во все обтягивающее — мама в брюки-капри и футболку с круглым вырезом; тетя Луламэй в джинсы и блузку с оборками, которая была слишком растегнута, а там, где была застегнута, она слишком натягивалась на ней. Они обе были слишком сильно накрашены, словно хотели скрыть свои лица, как команда болельщиц «Денвер Бронкос» во время игры, по крайней мере, в течение половины сезона. И они обе покачивались на высоких каблуках стриптизерских туфлях на платформе.

Господи. А вот и они. У меня на работе.

— Ах ты, маленькая сучка! — Завизжала тетя Луламей, приближаясь.

Я не двигалась, молчала, просто стояла и тупо смотрела на них с ужасом, смешанным со страхом.

— Господи, это что, Близнецы Одни Неприятности? — Спросил Митч мне в ухо.

— А вы кто такие? — Спросила Латанья у Близнецов Одни Неприятности.

Тетя Луламэй подняла руку ладонью вверх примерно на полдюйма от лица Латании. Голова Латании дернулась назад примерно на полфута, ее руки уперлись прямо в бедра, а брови сошлись вместе.

Ой-ой.

— Я с тобой разговариваю, — огрызнулась на меня тетя Луламэй. — Ты слышишь меня, ты слишком много на себя берешь, маленькая сучка?

Я уже начала приходить в себя, когда Митч настойчиво прошептал мне на ухо:

— Мара, послушай меня…

— Мне пора, — пробормотала я и положила трубку на рычаг.

— Убери свою руку от моего лица, — прошипела Латанья.

— Поцелуй меня в белую задницу, — парировала тетя Луламей.

Я могла поклясться, что услышала рычание Латании.

Ой-ой!

— Тетя Луламэй, мама, — тихо произнесла я, обходя стойку, — прошу вас…

Я замолчала, потому что рука тети Луламэй упала, и они с мамой пронзили меня взглядом.

— Какого черта, Марабель? Что... за... черт? — Спросила мама, провожая меня взглядом, когда я подошла к ним и встала между ними, Латанией и Робертой, но почувствовала, что обе мои подруги расположились с обеих сторон от меня.

Когда мы все заняли свои позиции, я задумалась, какого черта?

Мама ничего не сказала. Они с Луламей просто продолжали смотреть друг на друга.

— Это и есть твоя мать? — Недоверчиво прошептала Роберта.

— Конечно, я ее мать, — ответила мама. — Черт побери, она ведь вылитая я.

Именно тогда я услышала, как Роберта издала какой-то сдавленный булькающий звук, одновременно Латанья проделала то же самое. Мама и тетя Луламэй, услышав эти звуки, тут же прищурились, поставив руки на бедра.

О боже!

— Послушайте, — быстро сказала я, — я знаю, что ты хочешь поговорить со мной, но сейчас не самое подходящее время. Я же на работе. — И я сказала то, что совсем не хотела, в то же время поклявшись себе, что, как только они уйдут, я куплю новый телефон, а этот выброшу. — Я дам вам номер своего мобильного телефона. Позвоните мне сегодня вечером. Мы договоримся встретиться и поговорить.

— Нет, мы поговорим прямо здесь, прямо сейчас, о моих внуках, — заявила тетя Луламэй. — И мы сделаем это здесь, потому что сейчас нет никакого с шилом в заднице полицейского детектива, поэтому будем говорить... — она сделала паузу, а затем, учитывая, что у нее было около четверти мозговых клеток от нормальных людей с тех пор, как она убила все остальные, она продолжила: — и ты не натравишь на нас полицейского детектива с шилом в заднице.

Вот тут-то она и совершила ошибку.

Она оскорбила Митча.

Того самого Митча, который всего несколько недель назад был мужчиной моей мечты, и я наблюдала за ним издалека, а он с нежностью улыбался мне, хотя и не знал меня тогда.

Он был тем самым Митчем, который позаботился о какой-то штуковине в моем кране и даже купил ее, несмотря на то, что она стоила несколько долларов, но он съездил и купил. И потом он был тем самым Митчем, который накормил ее внуков «У Лолы», и это, возможно, была самая вкусная еда, которую они когда-либо ели в самом приятном ресторане, в котором никогда в жизни не были. И сегодня он был тем самым Митчем, который собирался накормить ее внуков рыбными палочками на ужин. И он был тем самым Митчем, который прижимал к себе Билле, когда ей приснился кошмар, и заботился о том, чтобы Билли ему стал доверять. А еще он был тем самым Митчем, который переживал за меня, когда мою квартиру разнесли в пух и прах, да, именно так, как сказала Латанья, как будто я была самым прекрасным хрусталем во всем мире, и он был готов надрать задницу любому, кто посмел бы меня обидеть. И наконец, он был тем самым Митчем, который сотворил сотню вещей для женщины и двух детей, которых едва знал, только потому, что был хорошим парнем, очень хорошим парнем.

Ладно, может это и было отчасти потому, чтобы залезть мне в трусики, но все, что он сделал, это было слишком много и слишком сильно.

Он был просто хорошим, милым парнем.

Но кем он не был, так это парнем с шилом в заднице.

Поэтому, когда я почувствовала, как мое тело замерло с головы до ног, я также почувствовала, как мои губы зашевелились, сердито прошептав:

— Не говори так о Митче.

— Не учи свою тетю, как ей надо разговаривать, — резко бросила тетя Луламэй и посмотрела на мать. — Всегда высокомерная и зазнавшаяся, всегда…

Я прервала ее, все еще шепча, но на этот раз с шипением, придавая словам опасное шипение:

— Никогда так не выражайся о Митче.

— Ох-ох, — пробормотала Латанья у меня за спиной.

— Мара, милая… — начала Роберта.

Но мама проигнорировала их и наклонилась ко мне.

— Не учи свою тетю, как ей надо разговаривать.

Я наклонилась к ней.

— Я не видела тебя тринадцать лет. Тринадцать лет. Это первый раз, когда я вижу тебя, ты приходишь ко мне на работу, кричишь, хамишь, требуешь и оскорбляешь моего... моего... — я на секунду растерялась, а потом выпалила: — моего Митча, хорошего парня, ты его вообще не знаешь и не имеешь права оскорблять. Ты даже не поздоровалась. Ты не поинтересовалась, как я себя чувствую. Ты просто..., — я снова потеряла дар речи и закончила: — ты.

— Марабель…, — начала мама, но я покачала головой и подняла руку перед ее лицом. Ее глаза прищурились, но я уже высказала свою точку зрения, она заткнулась.

— Ты всегда такая, нечего скрывать, ты можешь разговаривать со мной так, как всегда разговаривала, обращаться со мной так, как ты всегда обращалась со мной, но не смей, не смей оскорблять Митча, — огрызнулась я.

И тут я услышала, как мистер Пирсон произнес у меня за спиной:

— Мара, дорогая, Митч на телефоне.

Я моргнула и взглянула через правое плечо на Латанью, ухмыляющуюся, как лунатик, и увидела мистера Пирсона, тоже ухмыляющегося и протягивающего мне свой сотовый телефон.

Я втянула воздух, повернулась назад к матери и Луламэй, испепелив их взглядом, который, к сожалению, их не испепелил, а затем сделала два шага, чтобы добраться до мистера Пирсона. Я протянула ладонь, и он вложил в нее свой телефон.

Я поднесла его телефон к уху и прошептала:

— Митч?

— Они оскорбляли меня? — спросил он в ответ, но голос у него был не расстроенный, а как будто улыбающийся.

Он все слышал. Сколько он слышал, я понятия не имела, но он слышал, что Близнецы Одни Неприятности оскорбляли его — высокого, красивого детектива Митча Лоусона.

Я ничего не ответила. Я пребывала в таком ужасе, что застыла на месте и потеряла дар речи.

Мое молчание длилось какое-то время, я игнорировала маму и тетю Луламэй, огрызавшихся на бормочущего мистера Пирсона, Латанью, Роберту и Митча, прокричавшего мне в трубку:

— Дорогая?

— И сколько ты слышал? — Тихо спросила я.

— Что они пришли к тебе на работу, кричат, хамят, требуют и оскорбляют твоего Митча, хорошего парня, а потом все остальное.

Я закрыла глаза, опустила голову и снова погрузилась в молчание.

Митч снова позвал в пустоту, но на этот раз он использовал другое слово:

— Милая?

Я по-прежнему молчала.

Вот тогда-то он и сказал:

— Честное слово, неужели ты думаешь, что меня волнует, что обо мне думают Близнецы Одни Неприятности?

— Меня волнует, — выпалила я и сама не поняла, почему я это выпалила и почему меня это так волновало. Не то, что говорила мама и тети Луламей, а то, что меня волнует, если кто-то оскорбляет Митча.

Митч не знал, почему, поэтому спросил:

— Мать твою, почему?

Наконец, я повернулась и увидела Роберту, Латанью и мистера Пирсона, стоящих перед моей мамой и Луламэй, лица были красные (у мамы, Луламэй и Роберты), брови были нахмурены (у мистера Пирсона), руки упирались в бедрах, постоянно покачивая головой (у Латаньи), и я решила, что пришло время мне вмешаться, подойти к ним.

— Они все еще здесь и ругаются с мистером Пирсоном, Робертой и Латаньей. Я должна что-нибудь сделать, — сообщила я ему.

— Тебе ничего не нужно делать, детка. Боб держит все под контролем, пока к вам едет полицейский патруль. Я велел им их забрать и привезти в участок, допросить по поводу того, что произошло с твоей квартирой.

Я отвернулась от суматохи, моргнула, уставилась на ковер под ногами, а потом спросила:

— Что?!

— У меня имеется план по поводу Близнецов Одни Неприятности, — сообщил он мне.

Я снова моргнула и спросила:

— План?!

— Да, детка. Ты положила трубку, я позвонил Бобу. Он уже был предупрежден, что такое возможно, я ему все объяснил, и он возглавляет Операцию «Вывоз Мусора».

Я ничего не могла с собой поделать, только хихикнула.

Затем прошептала:

— Операция «Вывоз Мусора»?!

Казалось, он снова улыбнулся, когда ответил:

— Это не очень хорошее название, но я смог быстро придумать только его. Мы можем придумать название получше.

Название операции действительно звучало забавно.

— И каков же план? — Переспросила я.

— Первая часть — это вытащить их из магазина, привести сюда и выяснить имеют ли они какое-либо отношение к погрому в твоей квартире. Остальное я расскажу тебе сегодня вечером за ужином.

— Хорошо, — тихо согласилась я, все еще наслаждаясь мыслью о том, что сегодня вечером мы с Митчем будем есть чили у него дома, несмотря на то, что будем разговаривать о моей тете и матери.

— И еще одна часть из первой части — Боб сам позаботится об этой ситуации, так что тебе не придется ничего делать. Думаю, он уже вмешался. Ты должна позволить ему разобраться с этим, а сама остаешься в стороне.

Я оглянулась на группу и увидела, что Митч был прав. Мистер Пирсон, вытянув руки по швам, вместе с Робертой и Латаньей за спиной оттесняли к дверям огрызающуюся маму и тетю Луламэй, а я в это время задавалась вопросом, когда мистер Пирсон успел стать для Митча «Бобом».

Я называла мистера Пирсона — мистером Пирсоном, потому что он был моим боссом, но он также был мистером Пирсоном, как отец твоей лучшей подруги, которого ты бы хотела иметь в качестве своего отца. Но Митч был из тех парней, обладающих властью не только из-за своей работы, но и из-за того, каким он просто был сам, и я подозревала, что многие мужчины были «Мистером» для него, но он был детективом Лоусоном для них. Он был парнем, и мистер Пирсон был парнем, и так уж был устроен их мир.

Мне пришло в голову, что Митч был Митчем для мистера Пирсона, а мистер Пирсон был Бобом для Митча, потому что они вошли в контакт, пытаясь защитить меня, как сейчас, отчего шипение снова появилось у меня в животе.

Поэтому я прошептала:

— Митч, — и его имя прозвучало очень многозначительно.

Митч услышал мою многозначительность и понял, я поняла, что он понял, когда тихо, но быстро сказал:

— Помнишь, я говорил тебе вчера вечером, что так все и будет?

— Да, — тихо ответила я.

— Ну, так все и должно быть. Я защищаю тебя от неприятностей. Боб сам разберется с ними. Ты делаешь свою работу, продаешь матрасы, приходишь домой, мы вместе съедим чили, а я буду разбираться с дерьмом, чтобы тебе ничто не угрожало. Неважно, что это за дерьмо и насколько оно опасно. Ты со мной?

Это был хороший вопрос.

С Митчем ли я?

— Детка, ты меня слышишь? — спросил он в тишину.

Я невидящим взглядом уставилась на происходящее передо мной, обдумывая его вопрос, которому, возможно, придавала большее значение, чем он, и не задумываясь, прежде чем сама себя остановила, ответила:

— Я с тобой, Митч, — прошептала я, теперь настала его очередь замолчать.

По его молчанию я поняла, что он услышал в моем ответе то большее значение, которое я придавала его вопросу.

И затаила дыхание.

Затем он мягко приказал:

— Иди и продавай матрасы.

Я втянула воздух. Потом заметила у парадной двери подъехавшую полицейскую машину. А потом увидела, что моя мать тоже увидела полицейскую машину, и тут же услышала, как она завизжала:

— Что за мать твою? Только не это!

Митч тоже услышал ее вопль.

— Патруль, — пробормотал он.

— Марабель! — Закричала мама, когда полицейские вышли из машины. — Ты позвонила этому с шилом в заднице своему парню копу, чтобы он забрал нас — твою тетю и меня.

Я отняла телефон от уха, впервые в жизни поблагодарила Бога, что в магазине не было покупателей, стараясь быть вежливой, крикнув в ответ:

— Нет! И второе тоже нет, поскольку ты продолжаешь так выражаться о нем!

— У вас проблемы? — спросил один из вновь прибывших полицейских, и мистер Пирсон, кивнув, шагнул вперед.

— Господи! Разве я не могу просто поговорить со своей собственной дочерью? — Взвизгнула мама.

— С шилом в заднице? — Спросил Митч прямо мне на ухо, и снова мне показалось, что он улыбается.

Я закрыла глаза.

— Марабель! Иди сюда и поговори с этими копами! — потребовала тетя Луламей.

— Мара, милая, оставайся на месте. Офицеры проинструктированы, — приказал Митч.

— Хорошо, — прошептала я Митчу.

— Марабель! — Взвизгнула мама.

— Ты не против, если я тебя отпущу, или ты хочешь, чтобы я оставался на линии, пока они не уйдут? — Спросил Митч в телефонную трубку.

Я открыла глаза и увидела, как мама и тетя Луламэй набросились на офицеров, мистера Пирсона, Роберту и Латанью, сопротивляясь приказам офицеров, отчего те вытащили наручники.

Мой ответ был — нет. Но я была далеко не в порядке, наблюдая одновременно с моим боссом и двумя моими лучшими подругами, как на мою мать и тетю надевают наручники.

— Я в порядке, — солгала я.

Затем снова наступило молчание

— Что ты хочешь пива или вина к чили?

Я моргнула, услышав его вопрос, Роберта и Латанья улыбнулись, когда офицеры подтолкнули мою мать и тетю в наручниках к дверям. А мистер Пирсон смотрел на них так, будто его уговорили пойти на какую-то современную авангардную пьесу, на которую он совсем не собирался, и она ему не очень нравилась, поэтому рассеянно спросила:

— Что?!

— Пиво или вино к чили? — Повторил Митч.

— Ум…

— Пиво подходит лучше, детка, но если ты хочешь вина, я куплю вина. Мы выпили все, что у меня было прошлой ночью, так что ты должна мне сказать, если захочешь.

— Пиво — хорошо, — ответила я.

— Хочешь, я куплю тебе что-нибудь на десерт?

— Ум…

Офицеры открывали задние двери машины.

— Мороженое?

— Хм…

Офицеры втолкнули внутрь машины маму и тетю Луламэй.

— Замороженный яблочный пирог?

— Уу…

Офицеры закрыли двери машины.

— Мы с детьми могли бы заглянуть в пекарню Тессы и купить кексы.

Я уже пробовала ее кексы не один раз, поэтому сразу же заявила:

— Кексы.

— Отлично. — И в его тоне снова появилась улыбка.

Офицеры забрались в машину.

— Купил Билле плюшевого мишку.

Машина начала отъезжать, я произнесла:

— Извини, что?

— Перед тем как поехал за детьми в школу, заскочил в «Таргет» и купил ей плюшевого мишку.

Я подошла к стойке и положила на нее руку, потому что внезапно мои ноги задрожали.

И они дрожали, потому что Митч заехал специально в «Таргет», чтобы купить Билле еще одного плюшевого мишку.

Но они также дрожали еще и потому, что он понял, что я солгала, что была в порядке, и не отпускал меня. Я понимала, что он занятой парень, но он все равно разговаривал со мной, пытаясь отвлечь мое внимание от родственников — Близнецов Одни Неприятности и того бардака, который они устроили в моей жизни. А поскольку он был очень занятым парнем, я понимала, что отнимаю у него много времени на Билле, Билли, кузена Билла, но он позвонил Бобу и спланировал Операцию «Вывоз мусора», а потом еще кое-что.

Поэтому, когда я положила руку на стойку, чтобы не упасть, тихо сказала:

— Они ушли.

— Хорошо, — также тихо ответил он.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться.

Затем, все еще тихо сказала:

— Теперь я в порядке, Митч.

— Хорошо, — повторил он, также тихо.

Я сделала еще один успокаивающий вдох.

Затем прошептала:

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста, детка, — прошептал он в ответ.

— Увидимся вечером, — сказала я ему.

— Ну, это того стоило, — ответил он, вызвав еще один шипящий звук у меня в животе, а затем тихо сказал: — Увидимся, дорогая.

— Пока, Митч.

Потом я услышала, как он положил трубку.

Я захлопнула телефон мистера Пирсона и подняла голову, вся моя команда подошла ко мне и смотрела на меня.

Я окинула их всех взглядом и сказала:

— Простите. Они…

— Больше ни слова, Мара, — твердо оборвал меня мистер Пирсон. Я взглянула на него, он поднял руку, сжимая мне предплечье. Приблизился и мягко сказал: — Ни слова, дорогая. Не думай об этом. Мы с Митчем все уладили.

Он выдержал мой взгляд, сжал мою руку, улыбнулся, затем отпустил, осторожно забрав из моей руки свой телефон, направившись к себе в кабинет.

Я повернулась и посмотрела ему вслед.

Затем обернулась и увидела Роберту и Латанью, пристально смотрящих на меня.

Вот тогда-то я прикусила губу.

А когда я прикусила губу, Латанья перевела взгляд на мои губы, потом посмотрела мне в глаза и приказала:

— Так, сначала самые сочные новости, что происходит между тобой и Митчем. А потом мы доберемся до Отвержения Роллер Дерби. А сейчас, именно это для меня главнее.

Отвержение Роллер Дерби.

Это было очень забавно.

И что было еще смешнее, не шутка, так это то, что Роберта и Латанья не смотрели на меня так, словно я была отбросами Роллер Дерби или еще хуже, их лица не были ошеломленные, потрясенные, с отвращением, как только они поняли, кто мои родственники. Они смотрели с интересом (с сильным интересом) и, ну, выглядели как всегда выглядит Роберта и Латанья.

И не только это, мистер Пирсон тоже выглядел также. Он просто сказал, что они с Митчем разобрались, будто посчитал за честь участвовать в Операции «Вывоз Мусора».

Я совершила еще один успокаивающий вдох, посмотрела на двух женщин, которые значили для меня целый мир, и мои губы за меня приняли решение до того, как я успела собраться с мыслями, заявив:

— Митч в меня влюблен, я влюблена в него, но мне кажется, что меня подменили при рождении, — объявила я, Роберта и Латанья в течение нескольких секунд молча пялились на меня, а затем обе расхохотались.

И когда они закончили хохотать, я поделилась с ними своими мыслями.

Точно, поделилась.

Некоторыми мыслями мне приходилось делиться с клиентами, я поделилась.

Всеми.

А когда закончила, они уже не выглядели заинтересованными, но все равно выглядели как Роберта и Латанья.

Две женщины, которые значили для меня целый мир.

Моя Мара любит свечи

Нам с Митчем не удалось придумать другого названия для Операции «Вывоз Мусора», пока мы ели чили, кукурузный хлеб и кексы, поскольку Митч помогал Билли с домашним заданием, а Билле весь вечер капризничала. Отчего все свое внимание я переключила на нее между порциями восхитительного чили, кукурузного хлеба и, наконец, кексов, пока она капризничала, стонала и вообще плохо себя вела.

Кстати, Митч приготовил отличный чили из четырех разных видов бобов со специями, бобы были сочными и ароматными, но не слишком острыми, он положил сверху тертый сыр, который расплавился. Кукурузный хлеб был потрясающим. А кексы из пекарни Тессы никогда не разочаровывали отчасти потому, что они всегда были сочными и влажными, но главным образом потому, что она всегда покрывала их горным завитком глазури.

Я решила, что Билле капризничает, потому что плохо спала вчера ночью, поэтому я сидела с ней. Я очень устала. Вот только не могла стать такой же капризной с Билле и Митчем рядом.

Наконец, мы уложили детей спать, что обычно не создавало проблем, они были хорошими детьми. Билли не поднимал шума, но Билле куксилась и упрямилась, и я еще больше устала, когда наконец устроилась с ней поудобнее, пока читала ей, она провалилась в сон, сжимая в руках своего нового плюшевого мишку.

И только после этого я вернулась в гостиную Митча, который развалился на своем секционном диване с пивом в руке, вытянув длинные ноги, положив их на огромный пуфик, смотря бейсбольный матч на плоском экране, но он тут же повернул голову и его глаза поверх спинки дивана встретились с моими.

— Она заснула? — тихо спросил он, я устала, беспокоясь о Билле, беспокоясь обо всем остальном, надеясь, что Билле хорошо выспится, но его вопрос заставил мое сердце затрепетать.

Хотя вопрос был простым, но каким-то интимным. Его забота о Билле перемешивалась с заботой обо мне, озвученная таким знакомым вопросом, который, как правило, отец задает матери, муж — жене.

Мне нравилось. Простота и интимность — прекрасно, но еще прекраснее было то, что исходили они от красивого мужчины, хорошего человека, отличного парня, сидящего на потрясающем секционном диване в своей великолепной гостиной и смотрящего на меня с нежностью.

Я подумала об этом.

И сказала:

— Угу.

Затем, уставшая, взволнованная от того, что внезапно осталась наедине с Митчем, чувствуя себя довольно странно из-за этого, что я была у него в квартире, и все так быстро происходило, не говоря уже о том, что Митч сказал мне сегодня утром, я обдумала свои варианты действий. И по идеи мне следовало присесть на его секционный диван.

Я решила, что безопаснее всего будет держаться от него подальше, поэтому отправилась в самый конец. Он сидел посередине одной стороны дивана. Я села поближе к подлокотнику с противоположной стороны.

Он наблюдал за мной, пока я усаживалась, его губы подергивались, но он не двигался.

Я отлично помнила, что в последний раз, когда мы остались с ним наедине в гостиной и по телевизору показывали бейсбольный матч, мы поссорились. Сегодня я очень устала, но было еще рано ложиться спать. И ложиться спать означало лечь в его постель.

Поэтому мне предстояло как-то убить время и главное не поругаться с ним.

Поэтому я выпалила первое, что пришло мне в голову:

— У тебя хороший вкус.

— И?

И говоря ему об этом, я уперто смотрела на пуфик, подвинувшись, чтобы поджать под себя босые ноги и прислониться к подлокотнику, но когда он задал свой вопрос, я посмотрела на него.

— У тебя хороший вкус, — повторила я, и его брови вопросительно поднялись, поэтому запинаясь, стала объяснять, чувствуя себя идиоткой:

— Ты... очень хорошо одеваешься, твоя... квартира тоже очень хорошая. Я имею в виду... у тебя, действительно, хорошая мебель.

На это замечание он задал странный вопрос:

— Ты знаешь «Дизайн Фьюжн»?

Я наклонила голову набок и спросила в ответ:

— Магазин на Черри-Крик-Норт?

— Ага, — ответил он.

— Да, — ответила я.

— Этот магазин принадлежит моей сестре Пенни.

Ну... ничего себе.

Я бывала в том магазине. Мебель в том магазине была невероятной такой же, как и ценники, но еще более невероятными.

— Ух ты, — прошептала я, и он ухмыльнулся, а потом махнул рукой.

— Это все ее барахло, — заявил он.

— Извини?

— Она обставила мою квартиру полностью.

Услышав его слова, я моргнула.

— Твоя сестра обставляла тебе квартиру?

— Да. Она просто повернута на дизайне. Она украшает все. Она даже декорировала свой холодильник внутри.

Я снова моргнула.

— Украсила свой холодильник внутри?!

Митч с усмешкой кивнул.

— А как можно украсить холодильник внутри? — Спросила я, заинтригованная этой идеей.

— На стены холодильника с боков она приклеила наклейки, поставила причудливые миски, в которые кладет причудливое дерьмо, а не еду, которая стоит на полках. Иногда она даже ставит туда маленькие вазы с цветами.

Я не могла сказать, было ли это странно или круто, поэтому не стала делиться с Митчем своими сомнениями.

К счастью, он продолжил:

— Когда она перекрашивала стены и потолок в комнатах своих детей по три раза в год, ее мужу это надоело, он уговорил ее открыть собственный магазин, чтобы она украшала чужие дома и зарабатывала на этом деньги, вместо того чтобы тратить все их деньги на ремонты. Поэтому, когда я переехал в эту квартиру, она взяла на себя все заботы по декорированию, я согласился, мое сопротивление было бы бесполезным, она бы все равно занялась декором моей квартиры, я не мог ей сопротивляться.

— Значит, у тебя не было права голоса? — Спросила я с удивлением, Митч казался мне человеком, который командует всем и определенно всеми, кто его окружает.

Митч отрицательно покачал головой.

— Единственное, что я попросил, что мое место должно быть удобным и для парня, не гея. Она преуспела в первом случае, а вот по поводу второго можно поспорить.

Он замолчал, но его глаза не отрывались от меня, и у меня возникло ощущение, что он ждет, что я скажу в ответ.

Поэтому я решила высказать свое мнение.

— Ну... не совсем для гея.

Он откинул голову и расхохотался. Я прикусила губу. Его смех перешел в хихиканье, подбородок снова опустился, он поймал мой взгляд.

— Это хорошо, я думаю, — пробормотал он сквозь улыбку, его глаза были такими согревающими, что моя грудь стала очень, очень теплой.

Вместо того чтобы запоздало и благоразумно держать рот на замке, погрузившись в бейсбол по телевизору, я по глупости решила уточнить:

— Твоя квартира выглядит очень красивой. И твоя квартира очень тебе подходит, потому что ты тоже всегда выглядишь очень красивым.

— То есть ты хочешь сказать, как я одеваюсь, выглядит красиво и не совсем по-гейски? — поддразнивая спросил он меня, я немного выпрямила спину, зная, что он подшучивает, но я не хотела, чтобы он вдруг решил, что я пыталась его оскорбить.

И, кроме того, как он одевался, было абсолютно красиво, но не в том смысле, как геи, хотя геи всегда выглядели хорошо и красиво.

— Нет, я говорю, что ты всегда хорошо выглядишь, как в... э-э... хорошо и... вот. Просто ты всегда выглядишь очень, очень мило.

Когда я закончила, его лицо изменилось, как и глаза. Лицо и глаза смягчились, но последние потемнели, и у меня в груди стало еще теплее, а также и другие части тела тоже стали теплыми. Затем его взгляд быстро скользнул по всему моему телу, свернувшемуся у подлокотника не совсем веселого, но определенно удобного и крутого дивана.

Затем так же резко он поднялся на ноги.

Я проследила за ним взглядом, пока он шел на кухню, затем вернулся в гостиную со свечами в банках. Потом заметила, как он поставил их на полку мебельной стенки и зажег. Затем он выключил лампу, осталась гореть только одна, освещение комнаты изменилось, став совершенно другим. Потом не отрывая от него глаз, я увидела, как он подошел к пуфику, схватил пульт, направил его на телевизор, тот погас. Затем он бросил пульт на пуфик, взял другой, направил его на мебельную стенку, и вдруг из его стереосистемы тихо полилась песня Journey “Still They Ride”.

Отличная песня.

И свечи были хороши; успокаивающий аромат свежего хлопка наполнял комнату.

Свет от свечей, романтическое, приглушенное освещение комнаты и тихая музыка.

Ой-ой!

Застыв, я смотрела, как он бросил пульт на диван, подошел ко мне, подхватив меня под мышки, и поднял вверх.

— Митч, — прошептала я, тут же ухватив его за плечи. Одна его рука заскользила вниз по пояснице на задницу, он наклонился ко мне, затем подхватил под колени. Другой обхватив меня за спину, поднял вверх, маневрируя между пуфиком и диваном, вместе со мной. Затем он уселся на диван, посадив меня к себе на колени, развернулся, откинувшись назад, он оказался в лежачем положении, а я лежала на нем, затем перекатился лежа, но теперь он оказался на мне.

От шока я замолчала.

А когда он устроился сверху, прислонившись спиной к спинке дивана, а я лежала на спине, я повторила уже с придыханием:

— Митч.

— Операция «Вывоз Мусора»… — прошептал он, его рука поднялась и обвилась вокруг моей шеи.

— Про... сти, что? — Прошептала я в ответ, еще сильнее вцепившись в его твердые плечи.

— Я хочу, чтобы твоя мама и тетя уехали из Денвера, — объявил он.

Я тоже этого хотела и подозревала, что он догадывался об этом, поэтому промолчала, сосредоточившись на том, чтобы особо не реагировать на его теплое, твердое тело, прижимающееся к моему боку и на его сильную, теплую руку на своей шеи.

Это было трудно, потому что его большой палец стал поглаживать низ моего подбородка, это было очень приятно, но, к счастью, он снова заговорил, и я решила сосредоточиться на его словах.

— Как я и предполагал, они ни черта не знают о погроме в твоей квартире. Но это не значит, что я оставлю их в покое. Они приехали сюда для того, чтобы доставлять тебе неприятности. Я собираюсь устроить им более трудное время в городе в надежде, что они одумаются и уедут домой.

Его слова были похожи на хороший план.

— И как же ты собираешься это сделать? — Спросила я.

— Они пробыли здесь уже три дня и дважды были в полицейском участке. Если они еще что-либо сделают подобное с тобой, я их арестую.

Я наконец перестала думать о его теплом, твердом теле, прижимавшемся ко мне во весь рост, о его сильной, теплой руке на своей шеи, его большом пальце, нежно скользящем по моему подбородку, в шоке уставившись на него.

— Разве это не полицейское преследование?

— Неааа, — тут же ответил он. — Работа полиции заключается в том, чтобы пресекать домогательства и притеснения граждан. Ты не видела свою маму уже тринадцать лет. Ты не так уж много мне рассказала о себе, но то, что ты рассказала, могу судить, что есть определенная причина почему ты уехала от них. Ты решила уйти и начать новую жизнь, хорошую, но вдали от нее. А потом она оказывается у твоей двери, начинает скандалить, ругаться, привлекая внимание твоих соседей. Затем приходит к тебе на работу, опять выражается, привлекая внимание твоего босса. Служитель закона спокойно объяснил ей и твоей тетушке всю ситуацию, и как они могут установить с тобой контакт, но они обе проигнорировали слова детектива, решив сделать все по-своему, что совсем неправильно. Если они пересмотрят свою позицию по отношению к тебе, свяжутся с тобой и будут вести себя, как воспитанные, порядочные люди; мы остановим Операцию «Вывоз Мусора». Если они продолжат поступать также, как и прежде, им светит еще одна поездка в полицейской машине в участок. Им уже сделали дважды предупреждение. Два раза. Третий раз, ты выдвинешь обвинения, и они сидят в камеру. А когда они выйдут, у них будет два варианта. Если они продолжат вести себя также, будет выдвинуто еще худшее обвинение, что означает, что они проведут в Колорадо больше времени, чем ожидали, или они вернутся домой и оставят в покое тебя и твоих племянников. — Он сделал паузу и задержал мой взгляд на мгновение, прежде чем закончить. — Если они попытаются еще раз усложнить тебе жизнь, Мара, я зачитаю им их права и поставлю перед выбором, но уже через решетку. Это и есть Операция «Вывоз Мусора».

Я смотрела ему в глаза и не знала, что сказать.

Но я познала непостижимую глубину унижения, понимая, что этот добрый мужчина, растянувшийся рядом со мной на секционном диване, имел дело со всем, что касалось меня, а вернее с Биллом и всем его дерьмом, а также моей мамой и тетей Луламей и со всем их дерьмом, которое шло с ними в придачу.

И из-за этого я закрыла глаза и отвернулась.

Но Митч не дал мне сбежать в свой Мир.

Он обхватил меня за подбородок, повернув к себе голову, и шепотом приказал:

— Посмотри на меня.

Я открыла глаза.

Его голова на дюйм приблизилась к моей.

Я затаила дыхание.

Затем он погрузился в бездонные глубины моего унижения, тихо сообщив:

— Я звонил в Айова, вытащил все их дела.

Боже.

Он продолжил:

— Я знаю о них многое.

О Боже!

Его голова опустилась еще на дюйм, я видела перед собой только его лицо.

— И еще, детка, я знаю кое-что. Ты — не они.

Я отпустила его плечо и сомкнула пальцы вокруг его запястья, поглаживающую мой подбородок, прошептала:

— Митч…

— Ты — не они, Мара.

— Я…

Его большой палец переместился, прижавшись к моим губам, лицо приблизилось еще ближе.

— Ты... не... они, детка, — прошептал он.

— Ты... — прошептала я в его большой палец, и он провел им по моей щеке. — Я хочу сказать, что ты последнее время занимаешься только моими проблемами, вся твоя жизнь теперь состоит из моих проблем, Митч. Все дело в том, откуда я родом. Речь идет, кто я есть, а я есть одна из них.

— Ты права и не права, — ответил он мне.

И моя вторая рука, лежащая на его плече, соскользнула к груди, а первая — на его запястье присоединилась к ней, я спросила:

— В чем я не права?

— В том, что все, чем заполнена мою жизнь, Мара, как ты выразилась, связано с тобой, детка, я не возражаю против этого. И не права в том, что касается и тебя. Ты ведь хороший человек. Ты пытаешься сделать все правильно и лучше для своих племянников. Ты упорно работаешь, чтобы они не жили той жизнью, которую, как я предполагаю, тебе пришлось жить. То, что происходит с тобой и с ними, касается только их, твоего кузена Билла, что он не покончил с той жизнью, из которой ты сама выбралась, и это ни хрена с тобой не связано.

— Связано, — прошептала я.

— Это не так, — твердо заявил он.

— Митч, именно так все и есть.

— Мара, — его пальцы напряглись на моем подбородке, — почему ты думаешь, что я не возражаю против всего этого дерьма, которое поглощает мое время?

Я моргнула, потому что это был действительно хороший вопрос.

— Я... я не знаю, — пробормотала я, он усмехнулся губами и глазами, которые я видела перед собой, и это было феноменально, проведя еще раз большим пальцем по моей щеке, от чего у меня захватило дух.

— Потому что ты даришь хорошие рождественские подарки, — заявил он.

Я почувствовала, как мои брови сошлись вместе, и заикаясь спросила:

— Пода… что?

— Ты даришь хорошие рождественские подарки, — повторил он. — Латанья, Брэй, Брент, бл*дь, даже Дерек, все так говорят. А также они говорят о подарках на день рождения, которые ты даришь.

Они говорят?

— Но… — начала я, но он перебил меня.

— И ты много работаешь. Твои коллеги очень высокого мнения о тебе, а твой босс, черт побери, относиться к тебе, как к своей дочери.

Я снова моргнула, по животу разлилось тепло, что мистер Пирсон так обо мне отзывался, а потом спросила:

— Правда?

Митч снова ухмыльнулся и ответил:

— Правда.

— Я… — начала я, но его рука тут же напряглась у моего подбородка, лицо приблизилось еще чуть-чуть. Так близко, что я почувствовала его дыхание на своих губах. Я закрыла рот и посмотрела в его проникновенные карие глаза.

— Ты хорошо выглядишь. Ты хорошо одеваешься. От тебя приятно пахнет. У тебя просто чертовски фантастический смех. Ты верна мне. Ты же любишь меня. И, дорогая, каждый раз, когда я видел тебя в нашем коридоре или на вечеринке, ты была чертовски милой, даже если ты заправляла свои волосы за ухо, всячески избегала меня, как чумы, и сматывалась с такой скоростью, как только могла. С тех пор как твой придурок, с которым ты встречалась, наконец-то исчез, я ждал своего звездного часа, и было отстойно, что мой момент наступил, когда ты рыдала в моих объятиях, а детям рано пришлось научиться, что жизнь действительно может быть отстойной сукой. Но поскольку я дождался своего часа, а, следовательно, смирился с этим дерьмом и собираюсь идти с тобой туда, где ты сейчас находишься, а не прятаться за стенами и отступать в тот твой Мир, который существует у тебя в голове, я готов смириться с этим дерьмом, приняв все.

О боже мой.

О Боже мой!

— Так ты ждал своего часа? — Прошептала я.

Митч молча кивнул.

— В течение двух лет еще и до этого я наблюдал и гадал, что ты делаешь с этим мудаком, который, серьезно, дорогая, даже внешне не заслуживал того, чтобы дышать с тобой одним воздухом, а тем более иметь какие-то отношения.

Должна была признаться, что хотя Дестри и был вне моей Лиги, в словах Митча была доля правды.

Но он ошибался в другом.

Он был явно хорошим парнем, хорошим человеком, и ему нужно было кое-что узнать.

— Митч, есть вещи, которых ты обо мне не знаешь, — осторожно начала я.

— Ты права, но у нас будет время, и ты мне все расскажешь.

— Я так не думаю…

— С тобой что-то произошло и что бы это ни было, в свое время ты мне расскажешь, когда сочтешь нужным. Я покопался в делах твоей мамы и тети, Мара, повстречался с твоим кузеном, твоей матерью и тетей, я не обижаюсь на их слова, милая. Узнав, как ты росла, и познакомившись с тобой сейчас за много миль от этого дерьма, когда ты оставила ту жизнь позади, что не так-то просто сделать, ты еще сильнее мне нравишься и я уже по уши завяз с тобой и во всем этом.

Я смотрела в его темно-карие глаза, которые были так близко, и не могла удержаться, чтобы не выпалить:

— То, что ты говоришь, не вписывается в мир Мары.

Это было глупо, по-идиотски откровенно, я поняла это, как только одна из его бровей удивленно дернулась, в глазах появился юмор, и все его тело затряслось от смеха.

Ладно, я говорила, как идиотка, но я и была идиоткой, и ему действительно нужно было об этом знать для его же блага, не только тот факт, что я была идиоткой, но и все остальное.

Поэтому я продолжала:

— Это противоречит всем законам природы.

Его тело начало трястись еще сильнее, рука соскользнула с моего подбородка к шее и обвилась вокруг, он прикусил губу, и я поняла, что просто пялюсь на него, а он пытается не расхохотаться.

Поэтому я прошептала:

— Я вовсе не шучу.

Внезапно веселье исчезло с его лица, он медленно закрыл глаза и опустил голову, его лоб слегка коснулся моего, а пальцы на моей шее легонько сжались.

Затем он открыл глаза, глубоко заглянув в мои, прошептав:

— Знаю, но, детка, сегодня ты сказала мне, что со мной. Теперь я прошу тебя остаться со мной, и, если ты останешься, я обещаю, клянусь тебе, что приведу тебя в тот мир, где ты поймешь, что твои слова были чертовски смешными.

Я просто знала, что он понял, насколько весомыми были мои слова раньше.

— Митч… — начала я, но он чуть приподнял голову и покачал ею.

— Мир Мары искаженный и х*евый, мое мнение, твоя мать, возможно, и тетя имеют к этому прямое отношение. В реальном мире, в котором живут все, включая тебя, дорогая, мы с тобой, черт побери, составляет единое целое.

Шипение пронеслось по моему животу, когда я слегка прижалась к его груди и тихо сказала:

— Я так не думаю и... и... я не хочу, чтобы ты разочаровался, когда все поймешь.

Я смотрела, как его глаза снова медленно закрылись, потом открылись, у меня перехватило дыхание от того, что я увидела в их бездонной глубине.

Задолго до того, как я пришла в себя (не то чтобы я совсем пришла в себя), голова Митча опустилась слегка вправо.

Потом я почувствовала, как его зубы прикусили мочку моего уха, а язык коснулся ее, и он прошептал:

— Ты сама сегодня сказала, что я твой Митч.

О Боже, я и забыла, что он слышал мои слова.

— Я твой Митч? — опять спросил он.

У меня ускорилось дыхание, в груди потеплело, мне стало жарко, мои пальцы сжались на его рубашке, но я не понимала то ли мне стоит прижать его к себе или оттолкнуть.

— Я твой Митч, детка? — настаивая спросил он.

Я промолчала, не в состоянии ему объяснить, почему хочу защитить его от себя. Как я сказала, он — мой Митч, не зная, что сказать, как описать, кем он являлся для меня, потому что я не могла описать словами, кем он был для меня, на самом деле не знала, кем он для меня был, но я не могла позволить им оскорблять его.

Мне нужно было сменить тему.

Поэтому я произнесла:

— Свечи так вкусно пахнут, — неловко, правда, сменила тему, решив, что лучше всего оттолкнуть его, что и попыталась сделать, стискивая его рубашку, но он не сдвинулся ни на дюйм.

Именно тогда я услышала, как песня сменилась на песню Пола Маккартни «Моя любовь».

О Боже!

Мне очень нравилась эта песня! Это была великая песня, сладкая песня, прекрасная песня.

Его нос прошелся по моей мочке уха, затем его губы скользнули вниз по моей шее, рука заскользила по моему плечу, затем по груди, а затем по моему боку.

Пока его руки скользили по мне, меня начала бить дрожь.

— Если я — твой Митч, то ты — моя Мара, — прошептал он мне на ухо, и его слова снова заставили меня вздрогнуть, потому что мне очень понравилось, что я его Мара. Его язык прошелся по моему горлу, рука скользнула вверх по моему боку, и я снова задрожала.

Ладно, можно было с уверенностью сказать, что я не могла уже сосредоточиться на разговоре (не то чтобы я контролировала этот разговор), я вместе со своим телом, вернее скорее мое тело и я должны были что-то предпринять.

Поэтому с отчаяньем, стараясь не очень-то с трудом вздыхать, я заметила:

— Запах действительно очень приятный, можно с уверенностью сказать, что эти свечи хорошие. На них явно не скупились на масла.

Его губы двигались по моему горлу, потому что он улыбнулся, а затем его язык скользнул вверх по другой стороне моей шеи к уху, и он прошептал:

— Моя Мара любит свечи, поэтому, когда мы с детьми ходили в «Таргет» за продуктами, Билле выбрала эти свечи для тебя.

Митч заметил, что я люблю свечи.

Боже.

Это было так мило.

Его большой палец начал поглаживать мой бок под грудью.

О Боже!

Это было так приятно.

Я разжала руки и слегка надавила ему на грудь, повернув голову.

— Митч…

Как только я его позвала, он повернул голову ко мне, и его губы захватили мои.

Он не стал выкладываться до конца в поцелуе, который был нежным и мягким. Таким красивым и милым. Он действовал неторопливо, как бы изучая, мягко. Хотя его язык был у меня во рту, но это было приятно, не навязчиво, отдавая многое, но ничего не беря, и я снова вцепилась в его рубашку, на этот раз определенно для того, чтобы прижать его к себе.

Митч прервал поцелуй и прошептал мне в губы:

— Люблю твой рот, милая, — и я не смогла сдержаться, меня снова забила дрожь.

Он слегка отодвинулся, удерживая мой взгляд, обхватив руками мои запястья на его груди. Он двигал мои руки по себе, не отпуская, но все же каким-то образом умудрился моими запястьями вытащить свою рубашку из джинсов и просунуть мои руки, которые теперь дотрагивались до его горячей, гладкой кожи и твердых мышц.

Его кожа под моими пальцами ощущалась просто невероятно, у меня даже перехватило горло.

Потом я заметила, как его глаза потемнели. Мне нравилось, что они потемнели, его голова опустилась, губы снова захватили мои в новом поцелуе. Этот поцелуй все еще был милым, неторопливым, нежным, но не изучающим, также много отдающим, но и немного забирающим, уговаривающим дать больше, я хотела дать Митчу больше, что и сделала. И его руки по мне двигались точно так же, как и его поцелуй. Неторопливо, нежно, уговаривая, а мое тело таяло под ним, исследуя пальцами контуры его спины, мне так сильно нравилось то, что я исследовала, отчего поднялась пальцами выше, чтобы смогла исследовать больше.

Затем он снова прервал поцелуй, на этот раз его губы скользнули по моей щеке, вдоль подбородка. Он добавил язык, когда губы скользнули вниз по моему горлу, затем снова вверх, затем прошелся зубами, покусывая мочку уха, провел языком по коже за моим ухом. Медленно, нежно, не торопясь, пока мои руки двигались по его спине, а тело все больше поддавалось ему, мое дыхание становилось все быстрее и быстрее, касаясь кожи на его шее.

Затем его рука двинулась вверх по моей грудной клетке, я задержала дыхание, он приподнял голову, поймав мои губы своими, его язык скользнул внутрь, пальцы сомкнулись на моей груди.

Мне так нравилось ощущать теплую руку Митча на своей груди, что спина слегка выгнулась, и тихий стон скользнул вверх по моему горлу прямо ему в рот.

Его большой палец дотронулся до моего соска, мне так понравилось ощущение, что спина больше выгнулась и длинный, глубокий стон опять заскользил по моему горлу ему в рот.

Неторопливый, нежный, потерянный. И когда мой стон скользнул в его рот, Митч наклонил голову и углубил поцелуй. Он стал более жестким, требовательным и Боже, было так хорошо.

Я вытащила одну руку из-под его рубашки, проведя вверх по его спине, шее, запустив пальцы в его мягкие, густые волосы, прижав его голову к себе, потому что не хотела, чтобы его поцелуй заканчивался.

Никогда.

Его палец встретился с большим пальцем на моем твердом как камень соске, он сжал сосок, перекатывая между пальцами через мою блузку, и, Боже, это было так чертовски хорошо, что я застонала ему в рот, бедра приподнялись, врезавшись в его эрекцию, и тут я потеряла сама себя.

Он переместился, чтобы оказаться всем телом сверху меня, его рука спустилась вниз и задрала юбку, его колено оказалось между моих ног, заставляя раздвинуть их шире, но он мог этого не делать, потому что я перекинула ногу на его бедро.

— Господи, как хорошо. Так чертовски, убийственно сладко, — пробормотал он мне в губы, его голос был глубоким, с хрипотцой, я ощутила изменения его тона, которое отдалось между моих ног.

— Митч, — прошептала я, приподнимая голову, притягивая его голову к себе. Я целовала его жестко, требовательно, скользнув языком ему в рот, и на этот раз услышала его стон в ответ.

Который тоже отозвался у меня между ног.

Затем его рука на моей груди потянулась к пуговицам блузки. Он быстро и умело расстегнул их, пока мы целовались горячим, влажным и требовательным поцелуем. Я прижималась к нему всем телом, он прижимался ко мне всем телом, и мне нравилось ощущать вес его телу, ощущать его мужскую силу.

Затем внезапно он перестал расстегивать пуговицы на моей груди, его пальцы сжались, оттянув ткань в сторону, и я ахнула прямо ему в рот, тело дернулось от возбуждения. Затем он быстро отодвинул чашечку лифчика в сторону, и я потерялась в поцелуе, когда его пальцы сжались под моей грудью, приподнимая ее. Затем его верхняя часть тела наклонилась вниз, губы обхватили мой сосок, и он глубоко втянул его в рот.

Так глубоко.

О Боже, Боже, Боже! Это казалось невероятным.

Таким невероятным, что спина оторвалась от дивана, голова вжалась в подушку, а шея выгнулась дугой, погрузив пальцы ему в волосы. Я глубоко застонала, а затем захныкала, когда его действия на моем соске открыли огненную дорожку прямиком к моему паху.

Внезапно Митч приподнял, повернув голову, к спинке дивана.

Я ошеломленно уставилась на него, недоумевая, почему он прервался, пытаясь заставить его продолжить, но он резким низким голосом пробормотал:

— Бл*дь.

Потом вдруг его руки быстро задвигались по мне, опуская лифчик на грудь, застегивая блузку и опуская мою юбку.

Затем он внезапно переместился, оказавшись полностью на мне, как бы прикрывая, он опять повернул голову, глядя в сторону пуфика.

И именно в этот момент я услышала всхлипывающий голосок своей племянницы, дошедший до меня сквозь туман любовной прелюдии на диване с Десятью и Пятью Десятыми, детективом Митчем Лоусоном.

— Тетя Мара, мне что-то не хорошо.

Проследи за Митчем

Я резко повернула голову в ту сторону, откуда раздался голос. Посмотрела поверх пуфика как раз вовремя, увидев Билле, стоящую у противоположной стороны дивана, наклонившуюся вперед и блюющую на ковер в гостиной Митча.

— Черт, — пробормотал Митч, задвигавшись вместе со мной. Прежде чем я поняла, что происходит, я уже стояла на ногах у дивана.

Я моргнула и покачнулась, затем сосредоточилась, Митч подхватил Билле на руки быстро направившись через гостиную в холл.

Я обогнула диван и ее блевотину на ковре, ринувшись за ними, по пути застегивая пуговицы на блузке. К тому времени, как я добралась до его ванной комнаты, там уже горел свет, Билле тошнило над унитазом, Митч сидел рядом на корточках, придерживая ей волосы. Он повернул в мою сторону голову, встретившись со мной глазами.

— Видно, у нее температура, она вся горит, — тихо произнес он.

Я направилась к шкафу в ванной, надеясь, что именно там он хранит полотенца.

— Насколько все плохо?

— Даже не знаю. У меня нет градусника. У тебя есть градусник в квартире?

— Нет, — ответила я, увидев полотенца в шкафу. Я схватила одно, подошла к раковине и открыла кран с холодной водой.

Я снова услышала очередной позыв к рвоте Билле, потом она заплакала:

— Мне плохо.

Я выжала полотенце, нежно воркуя:

— Знаю, детка. Ты заболела. Я оботру тебя холодным полотенцем.

Я подошла к Билле, Митч немного отодвинулся в сторону, все еще удерживая ее волосы, я наклонилась, спустила воду в туалете. Потом сложила полотенце и положила ей на лоб, пока она кашляла в унитаз.

Внезапно я услышала голос Митча, который говорил:

— Да, милая, извини, что звоню так поздно, но Билле тошнит, и она вся горячая. Что нам делать?

Я посмотрела на него, он разговаривал по телефону, его взгляд был устремлен в спину Билле. Я погладила ее по спине, когда ее еще сильнее затошнило, машинально прикусила губу, у меня сжималось сердце от того, как ее маленькое тельце сильно содрогалось.

Скорее всего, именно поэтому она весь вечер капризничала и пребывала в плохом настроении.

Видно, другая женщина с большим опытом общения с детьми скорее всего поняла бы с чем было связано ее капризное состояние гораздо раньше, чем я.

Мне следовало больше внимания уделять своим племянникам, а не переживать из-за Митча, а потом валять с ним дурака на диване.

Понятно же, что я была отстойной опекуншей.

— Нет, не думаю, что у Мары это есть, но я схожу в аптеку. Да, спасибо, созвонимся, — сказал Митч, закрывая телефон, его глаза обратились ко мне. — Сестра говорит, что нужен детский «Тайленол», и мы должны помереть ей температуру. Если у нее не будет спадать температура, мы должны отвезти ее в больницу.

— Понятно, ты пойдешь в аптеку или я? — Спросила я.

— Я пойду, ты справишься здесь?

Я кивнула, удерживая ее волосы. Он кивнул в ответ и наклонился, поцеловав меня в лоб. Затем выпрямился и ринулся к двери, но я окликнула его по имени.

Он остановился и посмотрел на меня сверху вниз.

— Что?

— У нее нет медицинской страховки, — прошептала я.

Стиснув зубы, он кивнул и тихо произнес:

— Не беспокойся об этом сейчас, милая. Давай дадим ей лекарство и подождем. А?

— Да, Митч.

— Я мигом вернусь.

— Хорошо.

И он исчез.

Билле вывернуло наизнанку все, я уложила ее в постель с новым холодным полотенцем на голове. Я также умудрилась убрать блевотину в гостиной (хотя испытывала позывы и меня саму чуть не вырвало), задула все свечи и просто интуитивно нашла среди пультов пульт, чтобы выключить стерео систему. Митч вернулся, я свернулась калачиком рядом с Билле в его постели. Билле лежала, прижавшись ко мне и скулила, стонала, ей явно было плохо, мне так было плохо от ее стонов и от того, как она вжималась в меня, все это пугало меня до смерти.

Митч появился в дверях, я посмотрела на него.

— Скорее, — прошептала я.

— Хорошо, — прошептал он в ответ.

Он дал ей дозу лекарства, снял полотенце с ее лба, которое стало горячим, пока я уговаривала Билле подержать термометр во рту. Митч вернулся с новым намоченным холодным полотенцем и еще одним, чтобы положить его на затылок. Затем он достал термометр, посмотрел и пробормотал:

— Бл*дь.

— Насколько плохо? — Спросила я.

— Не очень хорошо, — ответил он, положив термометр на тумбочку, снова вытащил телефон. Билле прижималась ко мне, дрожа всем телом, поэтому я накрыла нас одеялом. Я вытянулась на боку, притянула ее поближе к себе, снова положила холодное полотенце ей на лоб, а Митч говорил:

— Извини, Пенни, у нее жар сто три градуса (39,4⁰С), ее бьет озноб, и она так сильно хочет зарыться в Мару, кажется, будто Мара это одеяло. — Он замолчал на пару секунд, я не сводила с него глаз, а его глаза не отрывались от меня. — Да, я уже дал ей лекарство. — Пауза. — Да. — Пауза. — Хорошо. — Пауза. — Да, я позвоню тебе завтра и дам знать. — Пауза. — Да, спасибо, дорогая, пока. — И он захлопнул свой телефон.

— Твоя сестра? — Спросила я.

— Да. Она говорит, что надо переждать. Можно дать еще одну дозу только через четыре часа и померить тогда температуру, если жар не спадет. Если будет еще хуже, чем сейчас, нужно будет ее везти в больницу.

— Митч, — прошептала я со страхом в голосе, потому что я почти что ничего не знала о повышенной температуре у детей, но маленькая Билле со сто тремя градусами казалось мне, что все очень плохо.

Потом я увидела, как он сел на кровать, скинул ботинки, поднялся, отодвинул одеяло и забрался в постель рядом с Билле, прижавшись к ней.

— Митч, — повторила я шепотом, в этом шепоте тоже был страх, но совсем другого рода.

— Я поставлю будильник через четыре часа, мы проверим ее.

— Эм... может тебе не стоит ложиться с нами, — начала я.

— Хочу с Митчем, — захныкала Билле, каким-то образом умудрившись одновременно зарыться в меня и в Митча.

Вот черт!

Его глаза встретились с моими.

Я перевела взгляд вниз на свою племянницу и сказала:

— Билле, Митчу нужно…

Она оборвала меня:

— Хочу с Митчем.

Черт побери!

— Хорошо, тогда я пойду…

— Хочу с тобой. Хочу с Митчем. Хочу с Митчем! — Ее голос становился все громче, я услышала ее страх, поэтому подняла руку, погладила ее по волосам и крепко прижала к себе.

— Ладно, он останется здесь. Я тоже буду здесь. Все будет хорошо, — проворковала я.

— Холодно, — пробормотала она.

— Все будет хорошо, — прошептала я и перевела взгляд на Митча.

— Не уходи, — прошептала она в ответ.

— Я никуда не уйду, — нежно заверила я ее.

— Последи, чтобы он не ушел, — потребовала она, заторможено хватаясь своей ручкой за его рубашку.

— Я здесь, красавица, — пробормотал Митч и начал гладить ее по спине.

— Холодно, — пробормотала она и снова зарылась в меня и Митча.

Я сделала глубокий вдох, чтобы успокоить панику за Билле и панику за себя, что я снова буду спать в постели Митча с Митчем. Наконец я положила голову на подушку. Митч положил голову на руку, локоть на подушку. Благодаря этому мы не отрывали друг от друга глаз.

— А сколько детей у твоей сестры? — Тихо спросила я.

— Трое, — ответил он.

Я молча кивнул. Это было хорошо. Его сестра явно была экспертом в этом вопросе.

Я сделала глубокий вдох и притянула Билле поближе к себе. Билле потянула за собой Митча тоже поближе к себе, еще глубже зарываясь в нас обоих. Митч продолжал гладить ее по спине, к счастью, вскоре она заснула.

Когда я поняла, что она заснула, поделилась тем, о чем думала.

— Весь вечер она вела себя странно. Она редко бывает в плохом настроении, но мне даже не пришло в голову, что она может…

Митч понял куда я клоню, поэтому шепотом меня остановил:

— Мара, не надо.

Я отрицательно покачала головой.

— У нее нет медицинской страховки, Митч. Если все будет настолько плохо…

— Мара, дорогая, не думай об этом.

Я выдержала его взгляд.

А потом последствия этой ситуации обрушились на меня, как товарный поезд. Все, что сейчас происходило. Все, что случилось с Билле и раньше. Все эти события накатывали на меня с такой силой, что я не могла сдержаться. Все давившие страхи, казалось, тащили меня куда-то, куда я не знала, и боялась, поэтому мне легче было выпустить их наружу.

И я выпустила.

— Страховка. Адвокаты. Новая квартира. Забота о детях. Митч, милый, у меня есть деньги, но не так уж много. Если нам придется отвезти ее в больницу, мой бюджет будет подчистен. Я даже не догадывалась, что она заболела, когда она стала капризничать весь вечер. Я не знаю, что мне делать, это... все, все это слишком много и..., — я поперхнулась, сглотнула, взяла себя в руки (немного) и тихо закончила, — я даже не поняла, что ребенок заболел.

Я замолчала, его рука покинула спину Билле, приблизившись к моему подбородку, большой палец прижался к моим губам.

— Мара, детка, не надо, — снова прошептал он. — Не сейчас, пока она спит. У твоих племянников имеется крыша над головой, они не голодают, живут с людьми, которым на них не насрать и завтра отправятся в школу. Не думай сейчас об этом дерьме. Мы подумаем об этом позже. Поговорим об этом и все решим. Но пока, милая, все хорошо.

— У Билле нет еды в желудке, ее вывернуло наизнанку, — напомнила я ему.

Он ухмыльнулся и напомнил мне:

— Ну, а у ее брата есть.

Он не сводил с меня глаз, а я смотрела в его проникновенные, бездонные глаза.

Затем услышала ровное дыхание Билле и почувствовала, как спокойствие в глазах Митча передалось мне вместе со словами, проникающими внутрь, и товарный поезд отбросил меня в сторону. Я глубоко вздохнула и кивнула.

Затем его большой палец нежно коснулся моих губ, но его пальцы остались на моем подбородке, когда он мягко приказал:

— Иди, готовься ко сну, придешь, посидишь с ней, потом я пойду в ванную.

Я не сводила с него глаз. Затем снова кивнула. Осторожно высвободилась из объятий Билле и сделала то, что он мне велел. В ночнушке, с чистым и увлажненным лицом, я скользнула под одеяло, Митч прижимал Билле к себе. Затем он осторожно выбрался с кровати и отправился в ванную (хотя я сомневалась, что он протер лицо и увлажнил его). Затем, обнаженный по пояс (опять), одетый в пижамные штаны (снова), он присоединился ко мне и Билле, укутав нас обеих своим большим, длинным, теплым телом.

О боже!

Чтобы отвлечься от мыслей о Билле, Митче и всем прочем, я спросила:

— Ты завел будильник?

Он кивнул.

Я еще глубже прижалась к Билле и наклонила голову так, что моя голова оказалось у ее волос. Она была права, шампунь, который купил ей Митч, имел приятный запах.

— Давай спать, Мара, — услышала я мягкий голос Митча.

Да, разве возможно заснуть, когда у Билле температура сто три градуса, ее тошнило и бьет озноб. И что мне делать с тем, что я взяла на себя материнские обязанности, не будучи сама матерью. И я снова оказалась в постели с детективом Митчем Лоусоном — Десять Целых и Пять Десятых, после того как я позволила ему проскользнуть прямиком на вторую базу на его диване, даже не попытавшись осалить его мячом.

— Хорошо, — согласилась я.

* * *

Митч

Десять минут спустя Митч увидел, как Мара заснула.

Он осторожно перекатился, поставил будильник, выключил свет, откатился назад и притянул к себе обеих красивых женщин.

А потом заснул.

* * *

Билли

Вернувшись на цыпочках к своей кровати, Билли лег, уставившись в темный потолок.

Он проснулся, когда услышал, что Билле стало плохо. Такое случалось нечасто, но, когда его сестра заболевала, он всегда заботился о ней сам.

А сегодня он прятался, наблюдая тайком (когда мог), все время подслушивая, как тетя Мара и Митч крутились вокруг его сестры.

И он слышал, что сказала тетя Мара.

У нее было не так много денег, чтобы оставить их, и она боялась.

Она может передумать.

Она может передумать и не оставить их у себя.

А он не мог ей позволить передумать.

Он также слышал, что говорил Митч.

Митч был на стороне Билли и Билле, старался все сделать так, чтобы тетя Мара не слишком боялась.

Для Билли это означало две вещи.

Первое, он должен был сделать все возможное, чтобы удержать Митча, чтобы тот развеял страхи тетушки Мары, и она не отказалась бы от них.

Значит, он и Билле должны вести себя очень хорошо, чтобы тетя Мара не захотела по другим причинам отказаться от них.

Он мог вести себя хорошо, особенно с тетей Марой, и он был уверен, что Билле тоже может.

Что же касается того, как удержать Митча, он считал, что для этого ему не придется слишком много трудиться. Митчу очень нравилась тетя Мара. Парни не смотрят на девушек так, как Митч смотрел на тетю Мару, если девушка им не нравится, а она очень нравилась Митчу. И парни не дотрагиваются все время до девушек и не приближаются к ним, как Митч к тете Маре, если девушка им не нравится, а она очень нравилась.

И все же ему придется внести свою лепту, чтобы удержать Митча с ними, а значит и с тетей Марой.

Он не возражал против этого, ему нравился Митч. Митч был хорошим мужчиной, купил Билле розового плюшевого мишку (второй раз, он понял это, хотя Билле и не поняла, но он не собирался ей об этом говорить).

И вообще, тетя Мара тоже смотрела на Митча (когда он не видел) так же, как Митч смотрел на тетю Мару (но тому было не важно смотрит она на него или нет), так что Билли решил, что она — тетя Мара тоже хочет, чтобы Митч был с нею рядом.

* * *

Митч

Четыре часа спустя раздался сигнал будильника.

Митч лежал на спине, как и вчера ночью, красивая маленькая девочка и красивая взрослая женщина прижимались к его боку, обе их руки лежали на его животе. Голова Билле лежала у его ребер, голова Мары — на плече, но на этот раз нога Мары переплелась с его ногами.

Он осторожно быстро вытянул руку, выключил звонок будильника, дотронувшись до лба Билле.

Ее лоб был холодным и влажным также, как и влажные волосы, температура спала. Она быстро поднялась и также быстро опустилась. Слава Богу.

Он повернул голову, снова протянул руку, поставил будильник на утро, осторожно выскользнул из постели, заботливо подложив вместо себя подушку под голову Мары и Билли, ни одна из них даже не пошевелились.

Он даже не задумался перейти на диван ни на секунду. Вместо этого вышел из спальни, прошел через гостиную, запер входную дверь, выключил свет, прошел через всю квартиру и вернулся к себе в спальню.

Затем он залез обратно в кровать, лег на спину, отодвинул подушку, заменив ее собой, обе прекрасные — девочка и женщина снова прижались к нему.

Он уставился в темный потолок, вспоминая, как Мара назвала его «мой Митч». Он также подумал, как она обезумела от одного лишь прикосновения его большого пальца к ее твердому соску.

Ухмыльнулся, глядя в темный потолок.

А потом заснул.

Мечта, ставшая реальностью

Я медленно открыла глаза, как и вчера, почувствовав смущение.

И точно так же, как и вчера, почувствовала смущение потому, что перед моими глазами предстала преступно привлекательная гладкая кожа, крепкая мускулистая грудь и прижатая макушка Билле к скульптурным выступам ребер, а также моя рука с рукой Билле, лежащие на его плоском, резном животе.

Я моргнула, как и вчера, крепкая, мускулистая грудь никуда не делась так же, как и макушка Билле, но в этот раз поняла, что колено моей ноги упиралось в мягкие хлопковые трусы прямо в твердость Митча.

О боже!

В полусонном состоянии я задала себе вопрос, как такое случилось, да так быстро.

Даже если бы я снова не проснулась с обнаженной грудью Митча (и Билле) и не была полностью погружена в свои мысли, я все равно не смогла бы найти ответа.

Просто потому, что моя жизнь была отстойной (в основном, за исключением той части, которая касалась нежного, милого, хорошего парня Митча, Билли и Билле), я решила сделать себе подарок и запрокинула голову назад. В этот момент увидела знакомое, напряженное горло, знакомый, волевой, заросший темной щетиной подбородок, а затем я снова пристально вперилась в профиль спавшего детектива Митча Лоусона — Десять Целых и Пять Десятых.

Я также внимательно стала разглядывать его губы, которые я знала уже теперь, могли делать просто удивительные вещи не только, прижимаясь к моим губам, но и когда захватывали мой сосок.

И думая обо всем этом, глядя на его мужскую красоту и вспоминая прошлую ночь (до того, как нас прервала Билле), у меня перехватило дыхание.

А потом мне вспомнилось то, что вчера вечером происходило с Билле. И все мысли, что я опять оказалась в постели с прекрасным Митчем и более тревожные (но определенно не неприятные) мысли о том, что происходило у меня с Митчем на диване Митча, вылетели из моей головы. Осталась только мысль о Билле.

Я посмотрела на часы, через шесть минут должен был зазвонить будильник. Митч не разбудил меня ночью, чтобы я проверила Билле.

Я осторожно высвободила руку из-под руки Билле, убрав с его живота, и коснулась ее лба.

Холодный.

Слава Богу.

Потом я прислушалась, они оба ровно дышали, и Билле дышала не тяжело, а спокойно, размеренно. Глубоко и ровно, насколько я могла судить, как вполне здоровый человек

Я закрыла глаза и вздохнула с облегчением.

Значит визит к врачу отменяется, а также отменяется его оплата счетов.

Мысленно я сделала пометку поговорить с мистером Пирсоном и включить моих племянников в мою медстраховку.

И еще кое-что — я не собиралась в данный момент думать о том, сколько будет стоить страховка. В моей жизни уже было достаточно всего, чего я боялась, мне не стоило еще добавлять к этому списку и переживания о страховке.

Затем я осторожно отодвинулась от Митча и Билле, соскользнула с кровати, прикрыв Билле одеялом. Встала, Митч зашевелился, я замерла. Затаив дыхание, смотрела, как он перекатился на бок, обхватив Билле рукой, но ни один из них не проснулся. Их глаза оставались закрытыми, Билле прижималась щекой к его груди.

Я уставилась на него, потому что Митч был прекрасен во сне. Но он был неописуемо красив, будучи хорошим, добрым человеком, который во сне заботливо прижимал к себе спящего шестилетнего ребенка. Девочку, у которой был радостный, солнечный характер (когда она не блевала и не чувствовала себя дерьмово), у которой также имелся дерьмовый отец, чья преступная деятельность и слабость натуры сделали ее жизнь небезопасной, способной причинить ей боль.

У моей прекрасной племянницы с тефлоновым покрытием того, что было с Митчем, никогда не было и никогда не будет с Биллом. Не будет такого, когда ей приснился кошмар и ей необходимо ухватиться за взрослого мужчину, чтобы почувствовать себя в безопасности. Не будет такого, когда она заболела и нуждалась просто в человеческом участии.

Никогда.

Теперь все это у нее появилось.

И то, что сейчас находилось перед моими глазами напоминало мне плакаты о счастливой семейной жизни, но видя эту картину — Митча, обнимающего спящую шестилетнюю девочку, было, по-моему мнению, именно тем, из чего и сделаны мечты.

Каким образом на божьей земле моя жизнь так изменилась, что пред моими глазами сейчас стояла картина, о которой можно было только мечтать?

У меня не было ответа на этот вопрос, и у меня не было времени подумать над этим ответом. Потому что я тут же решила, что Билле сегодня не пойдет в школу, и это было неплохо, у меня был выходной. Но Билли должен был отправиться в школу, и я должна была его туда отвезти.

Я молча обошла кровать, подошла к стулу и схватила фланелевую рубашку Митча, которую бросила на стул вчера утром.

Накинула на плечи и вышла из комнаты. Тихо прикрыв за собой дверь, я поспешила по коридору на кухню, одновременно завязывая волосы в хвост на затылке. Зайдя на кухню, я порылась в шкафчиках и начала варить кофе, а потом вернулась в детскую спальню. Я вошла, подойдя к надувному матрасу на полу, где спал Билли.

Присев рядом с ним на колени, легонько потрясла его за плечо, он открыл глаза и сонно посмотрел на меня.

— Пора тебе отправиться в душ, приятель, — шепотом произнесла я.

— Хорошо, тетя Мара, — без колебаний прошептал он в ответ, вылезая из постели в одной из новых пижам, которые я купила ему, в свободных шортах и свободной футболке, и зашаркав в ванную комнату.

Я решила выпить чашечку кофе, пока он принимает душ. А потом решила отправиться в спальню Митча, взять свои вещи, принять душ в ванной в холле после того, как Билли выйдет, перед тем, как отвезти его в школу, а в это время Митч мог воспользоваться своей ванной в спальне, чтобы подготовиться к рабочему дню.

Я стояла перед кофейником, наливая кофе в кружку, капнув молока, поставила кофейник обратно в кофеварку, поставила кружку на столешницу, чтобы взять ложку, и тут кое-что произошло.

Две сильные руки сомкнулись, одна на моих ребрах, другая на груди. Я застыла как статуя, темная голова наклонилась, и я увидела обнаженные накаченные предплечья, как только почувствовала губы на своей шее.

— Доброе утро, детка, — прошептал Митч, трепет пробежал по моей спине, как только я ощутила, что моя мечта стала явью.

Митч обнимал меня и прошептал: «Доброе утро, детка».

Мне это нравилось.

Да, мне это очень сильно понравилось.

И я хотела бы так встречать каждое утро всегда.

— Митч, — прошептала я в ответ, не в силах больше ничего сказать.

Его руки сжались на мне, губы не отрывались от кожи на шее, когда он спросил:

— Ты хорошо спала?

— Эм..., — ответила я, перед глазами все затуманилось, тело все еще напоминало статую, а в голове все плыло.