Лунные прядильщицы

Глава 19

He было времени думать и кричать сквозь кружащийся водоворот воды. Невозможно спросить, что он такое делает, какую опасность я представляю теперь, когда другие далеко и недостижимы… Гарпун, свистя, пролетел мимо. Пузыри от лезвий, как хвост мерцающей кометы. Я отпрянула в сторону, безумно спасаясь от безжалостного света.

Гарпун прошел положенный ему путь, веревка натя­нулась, Стратос потянул его обратно, лодка свернула. Веревка дотронулась до меня. Маленькая царапина, даже сквозь воду, поразила кожу ужасом, как ожогом. Стратос возвышался возле фонарей и скручивал кольца­ми сверкающую веревку быстрыми умелыми руками. Ему пришлось отпустить румпель, и свет отклонился в сторону. В тени лодки темная вода кружилась, пряча меня. Я нырнула в глубокую черноту. Но румпель «Пси­хеи» скользнул и повернул лодку за мной, словно у нее был радар…

Сначала я хотела проплыть под лодкой, но потом поняла, что это верная смерть. Если винт меня не достанет, я буду дичью для Стратоса и света, когда вынырну. Это может привести только к одному концу, и очень быстрому… Ему даже не нужно рисковать еще одним промахом. Еще полминуты, и я сама помру. Буду задыхаться на поверхности, готовая попасть на вертел…

Совершенно ослепленная, я повернулась к копью и протянула к нему руку, пытаясь вдохнуть побольше воздуха, чтобы закричать. И выиграть время, в которое его безумный гнев пройдет. Но он бросил копье снова. Длинное древко сверкнуло золотом, отточенные лезвия заблестели. Свет прибил меня к воде, втиснул в нее, держал там, как моль, жарящуюся в пламени. Его дру­гая рука осталась на руле, лодка скоро наедет на меня и вдавит в море.

Я глотнула воздуха. Сверкает металл, мышцы на­пряглись для броска. Я повернулась и нырнула в темно­ту. Ничто за мной не последовало, ни лезвие, ни веревка. Должно быть, он промахнулся. Я держалась под водой как можно дольше, нырнув вниз, потом в сторону, в невероятно глубокую воду… Наступил момент, когда пришлось вынырнуть. Поднимаюсь к свету… он везде… море пылает зеленым, колеблющимся синим и голубым, отгорожено рябью лодочного следа, перегорожено ог­ромной тенью киля. Бирюза и золото редеют, светлеют, шипят искрами, от винта отлетает пена…

Как раз перед тем, как я разорвала поверхность воды, я увидела Стратоса. Тень над тенью, высокий, огромный, перекошенный, качается, как облако. Он наверху, ждет, трезубец все еще нацелен. Я не притворяюсь, что видела что-нибудь, кроме движущихся теней над светом, но я знала, как дважды два, что у него в руках все еще было копье. Он его не бросил раньше, это было притворство. Он теперь меня достанет, задыхающаяся и выдохшаяся, я поднялась на поверхность в последний раз.

Что-то коснулось меня, потянуло за протянутую руку, не дало нырнуть, заставило неуклюже раскинуть руки и ноги и всплыть на поверхность. Лодка, качаясь, про­шла мимо, волны от ее носа налетали одна на другую. В тот же момент полетело копье. Это была вспышка среди миллиона сверкающих и мерцающих точек света. Звезды, капли воды, плескающаяся пена, сверкание в моих глазах, залитых водой. Раздался треск, неприятный дребезжащий звук, проклятие. Мир плыл, сверкал, между мной и светом поднялась огромная чернота. Да­же не знаю, что вытолкнуло меня на поверхность, в меня вселился зверь, рыдал, требовал воздуха и толкал к твердой скале. Последнее долгое погружение вынесло меня к одному из нагромождений горной породы. Копье, брошенное преждевременно, ударилось в нее, потом в нос лодки Стратоса, которая слишком близко следовала за мной, и понеслось далеко в сторону.

Передышка, крепкому организму этого достаточно. Мое сознание избавилось от беспомощного ужаса, воз­дух стал наполнять мое тело, и я увидела, что я в безопасности до тех пор, пока прячусь между скал. «Психея» развернулась в мою сторону. Я снова нырнула в темноту, протянула руку, чтобы ухватиться за камень и снова отдохнуть, пока он не приплывет сюда.

И вдруг меня что-то схватило и потянуло в сторону от скалы, что-то под водой… Худое и гибкое, как змея, обвилось вокруг ног и потащило вниз, словно камень человека, осужденного на смерть в воде. Я боролась с новой силой, порожденной инстинктивным страхом, за­была о другой опасности. Наверху – огни и копье, а этот ужас возник из мира снизу. Кошмар пловца, сама суть ужаса. Водоросль, щупальце, веревка сети… Оно быстро меня влекло, тянуло вниз, задыхающуюся. И свет возвращался. Моя рука уцепилась за скалу, что-то тянуло меня вниз за колени. Со мной покончено. Точно. Свет приближается.

Затем он исчез, выключился. Внезапная темнота ре­вела и ослепляла. Но рев был настоящим, ночь вдруг заполнилась ревом моторов, криками, резким треском… а затем я увидела другие огни, маленькие, смутные и беспорядочно двигающиеся по воде. Затемненная лодка с фонарями лежала между мной и звездами, словно колеблясь, вдруг ее мотор выстрелил, и поток белой пены, который понесся от кормы, почти смахнул меня со скалы. Хвост пены затерялся в темноте. На ее месте тихо появилась большая тень с ходовыми фонарями на мачте и носу.

Кто-то сказал: «Крепко держись, моя хорошая», – а кто-то еще сказал по-гречески: «Бог хранит нас, мор­ская русалка», – и голос Колина сказал, почти не дыша: «Она ранена».

Затем возле меня уткнулся багор, и тихо закачалась лодка. Протянулись руки и схватили меня. Бок каяка качнулся, и мне удалось схватиться за него и наполови­ну вползти на борт. Я висела, задыхаясь и обвиснув, пока меня снова не схватили руки и не подняли, и то, что скрутилось вокруг ног и тянуло меня вниз, вылезло тоже.

Я лежала на дне каяка, согнувшись, на толстой вере­вочной циновке, задыхающаяся, дрожащая и больная. Смутно я почувствовала руки Марка и его голос. Меня больно растирали чем-то сухим и грубым, заставили проглотить что-то резкое и ароматное. А каяк качался у скалы. Запыхавшийся Марк серьезно ругался такими словами, что никогда от него их не ожидала. Затем мои голые плечи накрыли пальто из твида и дали мне еще глоток крепкого греческого бренди. Я сидела, а Марк обнимал меня здоровой рукой. Тепло его тела согревало меня. Я укрывала свою наготу и окоченевшие, слабые пальцы. «Успокойся. Все в порядке, только успокойся». Таким тоном он обычно успокаивал Колина.

Я дрожала, прильнув к нему. «Копье, – сказала я – водоросли».

«Знаю. Сейчас все в порядке. Он ушел. – Успокоение исходило от него осязаемыми волнами. – Все это кончи­лось. Ты в полной безопасности. А теперь расслабься».

«Это из-за ножа Джозефа. Я вынула его из кармана Лэмбиса в церкви, когда мы поймали его. И забыла. Он был в моем кармане. Они его увидели. О-о-он, должно быть, искал нас».

Подумал секунду. «Понимаю. Но это все еще не объ­ясняет, почему он…»

«Марк!» Тень, в которой я узнала Колина, опустилась на корточки возле нас.

«Что?»

«Вот это, что было на ней. Это не водоросли, это веревка».

«Веревка? – Я снова задрожала, не владея собой, и защищающая рука напряглась. – Ты имеешь в виду, с-с-сеть?»

«Нет, это кусок веревки, с поплавком и чем-то вроде ловушки для омаров на другом конце».

Конечно. Это прозвучало, как воспоминание из дру­гого мира. Я сказала: «У него там расставлены эти ловушки. Я забыла. Они повсюду. Ощущение мерзкое, как водоросль».

«Выбрось в море», – сказал Марк.

«Но внутри что-то есть. – Голос Колина звучал воз­бужденно. – Не живность. Какой-то пакет».

Марк отпустил меня. «Посвети, Лэмбис». Он встал на колени рядом с Колином. Плетеная ловушка лежала между ними, вокруг расплывалось темное пятно воды. Осторожно Марк забрался в нее пальцами и вытащил пакет, который положил на доски. Колин согнулся возле него. Лэмбис от мотора заглядывал у них из-за спин. Три лица были серьезны, очень поглощены этим занятием, возбуждены от любопытства, которое вот-вот могло перейти в восторг. Каяк мягко качался на волнах и рвался от скал в море. Мы совершенно забыли о Фрэнсис.

Марк развернул пакет. Слой клеенки или полиэтиле­на. Другой. Третий. Затем мешочек из мягкой кожи или замши. Покрытие сохранило его совсем сухим. Марк развязал бечевку, раскрыл мешок. Взору представилось мерцание и цветное сияние. Колин охнул, а Лэмбис замычал. Марк поднял что-то вроде золотой цепи, очень богато украшенной. Когда она проскользнула у него между пальцев, среди золота засияли и загорелись крас­ные камни. Колин осторожно протянул руку и поднял сережку с белым сиянием инея вокруг сверкания зеле­ного. «Я говорил, что это драгоценности», – сказал он, чуть дыша.

«Это нахапанное?» – голос Лэмбиса сзади нас был полон удовлетворения.

«Это, точно, легко узнаваемая добыча. – Марк опу­стил в пакет воздушное ожерелье из золота и руби­нов. – Сейчас начинает проясняться, да? Мы хотели улик и, ребята, какую улику мы получили! Если Александроса убили не по этой причине, тогда я Королева Мая!»

«Лондонское дело», – процитировала я.

«Крупное дело, а? – в голосе Колина все еще звучал благоговейный страх. Он разглядывал изумрудную серьгу со всех сторон так, чтобы на нее падал свет. – Интересно, сколько у него таких ловушек?»

«Этот вопрос подождет прибытия полиции. Давайте положим эти вещи обратно. Брось ее туда же, а?» Марк протянул пакет для серьги, туго затянул бечевку и начал ее завязывать.

Я медленно сказала: «Должно быть, он думал, что я это искала. Нож дал ему повод подозревать, но он думал, что под его присмотром мы безопасны. Приплыл проверить ловушки, и нашел меня в воде возле них. Не удивляюсь, что пришел в ярость и, не думая, набросился на меня. Может, он подозревал, что Джозеф перехитрил его? Я имею в виду, со мной. Он же крикнул что-то о нем и, конечно, строил догадки, где Джозеф».

«А что ты на самом деле делала в воде?»

«Мы разбили фонарь, поэтому не могли сигналить. Я пришла за вами. Я… Марк! – Я приложила руку к голове, которая только сейчас начала проясняться и избавляться от морских шумов и туманного ужаса охо­ты за мной. – Должно быть, я сошла с ума! Пусть Лэмбис направляет снова к скалам! Там…»

«Вы ранены? – грубо прервал меня Лэмбис. – Это кровь, не так?»

«Нет». Должно быть, я смотрела на него со смутным удивлением. Я ничего не чувствовала, даже сейчас. Мое тело было все еще холодным и влажным, и слишком окоченело, чтобы чувствовать боль. Но, так как Марк схватил фонарь и осветил меня, я увидела, что действи­тельно на моем бедре кровь, и темная линия крови сползает на палубу. «Должно быть, он зацепил меня концом копья, – слабо сказала я, потому что меня снова начало трясти. – Все в порядке, оно не болит. Нам бы лучше вернуться…»

Но меня снова прервали, на сей раз Марк, который поднялся, нет, вскочил или даже взлетел на ноги. «Грязный кровожадный ублюдок!» Колин и я припали к его ногам и, онемев, смотрели в изумлении на него, как на бога войны. «Господи, я этого не вынесу! – Марк возвышался над нами. Им, очевидно, овладел внезап­ный великолепный взрыв неконтролируемой ярости. – Пусть я буду проклят, если мы сбежим после этого в Афины! Мы бросимся за ним, если это последнее, что мы должны сделать! Лэмбис, можешь его поймать?»

В лице грека отразился всплеск дьявольской радости. «Могу попробовать».

«Тогда принимайся за тяжкий труд! Колин, брось мне санитарную сумку».

Я начала слабо : «Марк, нет…»

Должна была знать, что они не обратят на меня внимания, и на этот раз было трое на меня одну. Мой слабый протест утонул в реве мотора. Каяк рванулся вперед рывком, который заставил задрожать каждую доску. Я услышала, что Колин закричал: «Люди, о люди, сбавь немного», – и бросился в кабину. Марк встал передо мной на колени, сказал просто и грубо: «Молчи. Мы возвращаемся, и все тут. Зубы дьявола, думаешь, я сидел бы и позволял им гадить, если бы у них не было Колина, думаешь, они бы не поплатились? За кого ты меня принимаешь, за цветочек аленький? Сейчас, когда Колин и ты в безопасности под палубой, я собираюсь поступить так, как поступил бы сразу, если бы был в нормальном состоянии, и вы вдвоем не были бы их заложниками. А, заткнись, для разнообразия посиди спокойно и позволь теперь уж мне перевязать тебя! Колин! Где… о, спасибо! – Это он сказал, когда санитарная сумка с силой полетела от двери кабины. Марк поймал ее и открыл. – И найди для девушки что-нибудь из одежды, а? Ну, а теперь сиди тихо и дай мне это перевязать».

«Но, Марк, что ты собираешься делать?» Голос мой звучал возмутительно покорно.

«Делать? Ну, ей Богу, что ты думаешь? Собираюсь лично сдать его в полицию, и если придется выбить из него дух, чтобы это сделать, ну, мне это подойдет!»

Я мягко сказала: «Тебе обязательно нужно быть та­ким садистом с лейкопластырем?»

«Что? – Он беспомощно уставился на меня. Он дей­ствительно выглядел очень сердитым и опасным. Я счастливо улыбнулась, Фрэнсис бы сказала, что я дошла до третьей стадии. Мрачный взгляд поблек, за ним последовала вынужденная улыбка. – Я причинил боль? О, прости». Он очень нежно закончил перевязку.

«Не так больно, я думаю, как я тебя перевязывала. Послушай, ты правда думаешь, что это разумно? Я знаю, что ты чувствуешь, но…»

Быстрый взгляд, в котором, даже при свете фонаря, я прочла иронию. «Дорогая, я допускаю, что потерял выдержку, но тут кроется большее, чем простое жела­ние наброситься на разбойника. Во-первых, это хоро­ший шанс связать его с драгоценностями и убийством Александрова… если мы сможем поймать его и опознать, прежде чем он получит шанс убежать домой и состряпать алиби с Тони. Более того, если мы сразу не поднимем старейшин села, что помешает Стратосу и Тони поднять другие ловушки, которые у них есть, и убежать, куда глаза глядят, с большей частью выше упомянутой добычи прежде, чем мы даже увидим Пирей?»

«Понимаю».

Он сложил все обратно в санитарную сумку и закрыл ее на защелку. «Рассердилась?»

«Да за что?»

«Потому что мою девочку ранили, а мне нужны до­полнительные причины, чтобы побить типа, который это сделал». Я засмеялась, но не ответила, и без боли перешла в четвертую стадию. Ее Фрэнсис не узнала бы, так как она и для меня была новостью.

«Это подойдет?» – выскочил Колин из кабины, при­жимая к себе толстую рыбацкую хлопчатобумажную, связанную сеткой, фуфайку и джинсы. «Можешь одеться в кабине, там тепло».

«Одежда великолепная, большое спасибо». Я с трудом поднялась. Марк помог мне. Затем Колин дал мне в руки одежду и скромно удалился к корме в тень.

После резко дующего ветра на палубе кабина показа­лась теплой. Я сняла куртку Марка. Клочки нейлона, которые в мокром состоянии вообще нельзя считать одеждой, более или менее высохли на мне и были готовы выполнять свои функции. Я снова сильно рас­терла тело грубым полотенцем, затем втиснулась в джинсы. Это, должно быть, были джинсы Колина. Они ему тесны, а мне еще теснее, но теплые и очень приятно прилегали к лейкопластырю. Фуфайка, думаю, принад­лежала Марку и была удивительно теплой и большой и спускалась очень хорошо на джинсы. Я распахнула дверь кабины и вышла.

Меня встретил порыв ледяного ветра, рев мотора и быстрое течение воды… Мы уже свернули очень близко ко второму мысу и мчались через вход в залив к Агиос Георгиос. Внизу я видела несколько неясных огней и желтое мерцание, отмечающее вход в залив. Наши соб­ственные огни погашены. Лэмбис у руля едва виден. А Марк и Колин стояли рядом, как две тени, и вниматель­но смотрели вперед. Я открыла рот, чтобы предложить помощь, но сразу закрыла его. Здравый смысл подска­зал, что вопрос показался бы чисто риторическим, и поэтому лучше его не задавать. Кроме того, я ничего не понимаю в лодках, а эти трое были командой, которая сейчас, освободившись от всего, кроме одной цели, вы­глядела довольно грозной. Я тихо стояла под прикрыти­ем двери кабины.

Со стороны моря качались и мерцали огни лодок. Некоторые плыли к берегу, а одна, возможно, которая прошла слишком близко к заливу Дельфинов, была почти на расстоянии пятидесяти футов от нас, когда мы с ревом пронеслись мимо. В ней сидели двое, у них открылись рты, на лицах выразилось удивление, и они повернулись в нашу сторону. Лэмбис завопил, а их руки вытянулись, указывая в сторону не Агиос Георгиос, а залива, где отель. Лэмбис что-то крикнул Марку, кото­рый кивнул, и каяк наклонился, пока вдруг не остано­вился, затем он понесся к неясному полумесяцу скалы, окаймляющей залив. Колин повернулся, увидел меня и зажег фонарь. «О, привет! Все как раз?»

«Прекрасно. Мне сейчас очень тепло. Брюки немного тесны, но думаю, что не порву их».

«Это не видно, правда, Марк?»

Марк повернулся с покорным видом и сказал очень просто: «Ой, какой ты мальчик…»

Смеясь, Колин скользнул мимо меня в кабину.

«Ну, ну, – сказала я, – что-то говорит мне, что ты чувствуешь себя лучше».

«Конечно. Испытай меня. Даю сто процентов… Вот он!»

Я бросилась за ним к правому борту. Затем я тоже увидела в ста ярдах впереди небольшую тень, темная верхушка на стреле белой пены неслась к кривой зали­ва. «Они правы, он устремился домой!»

«Никола! – Лэмбис окликнул меня от кормы. – Как там? Есть куда пристать?»

«Нет, но прямо у кромки воды есть плоские скалы. Там довольно глубоко, прямо у них».

«Какая глубина?» – спросил Марк.

«Не могу сказать, но достаточно глубоко для каяка. Он вмещает „Эрос“, а он больше, чем наш. Я плавала там. Футов восемь».

«Хорошая девочка». Должно быть, я далеко зашла, подумала я, раз эта случайная похвала явно занятого человека заставила меня засиять от радости. Пятая ста­дия? Один Бог знает… и один Бог, должно быть, этим обеспокоен, потому что я —нет…

В следующий момент более существенное тепло встре­тило мои руки. Оно исходило от чашки, которую Колин всунул в них. «Вот, это тебя согреет, это какао. Я бы сказал, что наступило время для какао, прежде чем мы запляшем оттого, что набросимся на этих ублюдков».

Марк услышал, полуобернулся, но в этот момент стук мотора изменился, и заговорил Лэмбис, настойчиво и спокойно: «Вот, мы сейчас входим в залив. Видите его? Через секунду он увеличит скорость. Колин, зажги снова фонарь. Он все равно уже нас видел. Когда войдем в залив, увеличь скорость. Я пойду помочь Марку. Возьми багор. Ты знаешь, что делать».

«Да. – На какое-то время мальчик заколебался. – А если у него пистолет?»

«Он не будет стрелять, – сказал Марк. – Для начала, он не может знать, кто мы». Это было, несомненно, прав­дой, но мне уже пришло в голову, что Стратос может очень хорошо догадываться. В любом случае, догадался он или нет, чей каяк его преследует, он должен знать, что хозяева каяка спасли меня от его смертельной атаки и решились, если не на яростное возмездие, то, по крайней мере, на серьезное расследование. А оно приведет к шуму, которого Стратос хотел избежать. Другими словами, мы шли по пятам человека, который и сердит, и доведен до крайности отчаянья. «Во всяком случае, – сказал Марк, – помните, мы его поймали. А теперь, не беспо­койтесь, отправляемся».

Я швырнула пустую кружку в кабину и закрыла дверь. После этого я ожидала, что мне тоже скажут идти в кабину, но никто на меня даже не обратил внимания. Лэмбис и Марк наклонились, наблюдая за слабыми очертаниями скал, которые стремительно неслись нам навстречу. Колин на носу каяка держал наготове багор. Каяк резко накренился, выпрямился…

Конечно, Стратос нас увидел. Но, хотя он нам этим и помогал, он вынужден был идти с фонарями. Когда лодка достигла места высадки, он включил их, и я услышала, что Лэмбис хмыкнул с удовлетворением. Стратос приглу­шил мотор, и лодка вдруг резко потеряла скорость, сколь­зя вдоль скал. Я увидела его, фигуру моего ночного кошмара, с веревкой в одной руке, багром в другой, между фонарями. Затем его лодка «поцеловала» камень, задре­безжала от прикосновения к каменной платформе, багор взметнулся и задержал ее. Стратос мельком оглянулся и вроде бы заколебался. Огни погасли.

«Готов?» – голос Лэмбиса был почти не слышен, но он донесся до меня, словно крик.

«Все в порядке», – сказал Марк.

Конечно, они втроем много раз причаливали. На сей раз это была тяжелая высадка, торопливая и в полу­тьме, и все же удивительно ловкая. Мотор ненадолго ускорил обороты и замолк. Каяк прыгнул вперед, затор­мозил у причалившей лодки, используя ее, как аморти­затор. Бедная «Психея» со скрипом пристала к скале, наш каяк задел ее бок. Лодка была пуста. Стратос уже был на берегу. Я увидела его, когда он моментально попал в свет наших прыгающих фонарей. Он склонился, чтобы обвить веревку вокруг столба. Марк прыжком очутился рядом с ним.

Когда критянин оглянулся, чтобы посмотреть в лицо вызывающему на бой, Марк его ударил. Удар прозвучал отвратительно громко, и Стратос отшатнулся назад. Марк прыгнул на него, и затем они уже не были видны. Пара азартных, ругающихся теней, где-то в благоухаю­щей темноте под тамарисками.

Лэмбис бросился мимо меня, чтобы тоже прыгнуть на берег. Колин сказал торопливо: «Эй ты, привяжи ее», – сунул мне в руку веревку и прыгнул за Лэмбисом, бросился через гравий в темноту. Такого шума на этом острове не было лет сто. Столы с силой разлетались, летали стулья, кто-то голосил, лаяли собаки, кукарека­ли петухи, кричал Стратос, что-то вопил Колин. А затем откуда-то закричала женщина, пронзительно и испуган­но. Возвращение Стратоса домой не могло бы быть более гласным, если бы его даже ждали телевизионные каме­ры и духовой оркестр.

В отеле вспыхнул свет.

Я слышала галдеж других звуков, теперь на улице, бег, шаги, голоса мужчин, любопытные и возбужден­ные. Они несли огни…

Вдруг я поняла, что каяк со мной на борту отплывает от берега. Дрожа, как лист, от холода, нервного напряже­ния и реакции, я все-таки умудрилась найти багор, с его помощью причалила и выползла на скалу. Я с трудом встала на колени и начала обвивать веревку вокруг столба. Помню, делала я это очень тщательно, словно наша безопасность целиком зависела от того, насколько добросовестно я обвяжу веревку вокруг металла. Четы­ре, пять, шесть тщательных витков… и, полагаю, что я даже пыталась важно завязать ее в узлы… и все время вытягиваясь посмотреть, что же происходит там, под тамарисками, когда рукопашная схватка в тени стала слабее, и свет в отеле снова погас.

Легкие шаги. Я услышала бодрую поступь по гравию, затем увидела, что по камням ко мне быстро идет мужчина, прячась в тени. Мерцание фонаря осветило его. Тони. Я прямо на его пути, сидела оцепенело и держала веревку. Даже не помню, испугалась ли я, но даже если бы испугалась, сомневаюсь, смогла бы я двинуться. Должно быть, у него было оружие, но он не прикоснулся и не направился ко мне. Просто прыгнул через меня, так легко, что я стала искать у него при­зрачные крылья. «Простите, дорогая». Его голос был быстр и высок, и он только слегка задыхался. Еще один прыжок перенес его на безумно бьющуюся о скалы «Психею». Раздался резкий толчок, когда он перерезал веревку, яростно заработал мотор, и «Психея» понеслась от скалы так быстро, что, должно быть, набрала воды. «…Самое время уходить. – Я очень отчетливо слышала легкий привлекательный голос: – Такая грубая компа­ния…»

Огни, крики мужчин и свалка придвинулись ко мне.

Марк. По рубашке расплывается пятно. Зашатался от удара, перелетел через стул, который полетел вместе с ним на землю. Стратос целился ему в голову, когда Лэмбис, налетев из груды металлических столов, сбил его с ног. И затем они оба закружились, полетела мебель сквозь туман тамарисковых ветвей, и они схватились за ствол дерева. С грохотом полетели горшки с гвоздика­ми. Стратос, который должен был знать даже в полу­тьме помехи на собственной территории, отклонился, но горшок ударил Лэмбиса по ногам как раз в тот момент, когда критянин наконец вытащил нож. Лэмбис насту­пил на летящий горшок, промахнулся, и полетел вниз вместе с гвоздиками, отчаянно ругаясь. Марк опять на ногах, шатаясь, идет вперед сквозь груду сломанных стульев, а за ним толпа теней кружится и энергично отвечает на крики Лэмбиса, хотя и действует вслепую.

Стратос не ждал. Должно быть, он видел Тони, слы­шал шум мотора «Психеи» и думал, что лодка готова и ждет. Он разгреб мощной рукой ветки тамариска и с ножом наготове бросился к морю.

Многое он претерпел, это было отчетливо видно. Но это не влияло на его рывок к свободе. Увидел меня у столба как раз у него на пути… и, в тот момент, он увидел, что «Психея» отплыла, но есть каяк, и колебал­ся только незначительное время прежде, чем взобрался на него. Сверкнул нож, в меня он целился или в веревку, я так и не поняла, ибо из темноты вылетел с воплями Колин, словно взбесившийся терьер, и схватился за руку с ножом, по-моему, руками, ногами и зубами.

Но это едва сдержало критянина. Он споткнулся, полуобернувшись, отвел свободную руку и нанес сокру­шающий удар, смахнул мальчика, словно муху, и, как разъяренный бык, бросился ко мне. Я подняла веревку и натянула ее, и она пришлась ему на уровне голеней.

Я никогда не видела, чтобы человек так тяжело падал вниз головой. Казалось, он нырнул, вытянувшись во всю длину, к скалам. Он издал задыхающийся крик, затем непонятно откуда на него свалился мертвой хват­кой Марк. И они покатились вниз. Марк отпустил его и очень тяжело поднялся на ноги. «Еще один в твою пользу», – сказал он и улыбнулся. Затем упал на без­жизненное тело критянина и потерял сознание, будто выключили свет.