Лунные прядильщицы

Глава 9

Она сидела прямо перед дверью внутри свое­го дома и пряла. За все месяцы проживания в Греции я так и не смогла привыкнуть к тому, как красива эта примитивная работа. Мягкая, пушистая белая шерсть на прялке, коричневые пальцы вытягивают ее, как массу для леденца, петля проходит перед черным платьем, об­разуя кружащийся шарик на веретене. Все это создает картину, которую трудно не оценить.

София не взглянула на меня. Ствол смоковницы, должно быть, скрыл от нее мое приближение. Я остано­вилась на минутку, чтобы понаблюдать. В глубокой тени, где сидела женщина, черты беспокойства больше не были видны. Ее лицо казалось гладким, как в юно­сти, даже уродливые руки, плавно двигаясь, приобрели своеобразную красоту.

Я вспомнила, как рассказывала Марку о лунных прядильщицах, чтобы усыпить его и успокоиться са­мой, и взглянула снова на Софию, одетую в черное критянку, которая пряла в жаркий день. Враг, подозри­тельный, непонятный уроженец этой жаркой страны, законов которой я не знаю. Я прошла вперед и положи­ла руку на ворота. София подняла глаза и увидела меня. Первая реакция – удовольствие, точно. На лице появи­лась улыбка, а темные глаза засветились. Затем, хотя она не повернула головы, у меня возникло впечатление, что она бросила быстрый взгляд в хижину. Я толкнула ворота. «Можно войти поговорить?» Я знала, что такому прямому вторжению, хотя, возможно, и не совсем деликатному, по правилам гостеприимства острова не могут чинить препятствий.

«Конечно». Но вид тревожный.

«Ваш муж ушел?»

Она наблюдала за мной нервно, хотя искусные, при­вычные движения помогали ей вести себя естественно. Так сигарета иногда помогает в более сложном положе­нии. Взгляд Софии скользнул по небольшому костру из прутьев на улице, где все еще кипел горшок. «Не при­шел. – Затем, сделав движение, словно хотела под­няться, сказала: – Пожалуйста, садитесь».

«Спасибо, а вы продолжайте прясть. Я люблю наблю­дать за этим». Я вошла в маленький дворик, повинуясь жесту хозяйки, села на скамейку под смоковницей возле дома и начала говорить комплименты. Восхищалась глад­костью шерсти, помяла меж пальцев кусок шерстяной ткани для скатерти, который она показала. Скоро она забыла застенчивость и отложила работу, чтобы принести связанные и вышитые ею вещи. Не ожидая приглашения, я оставила свое место и пошла за ней внутрь.

В доме две комнаты. Между ними не дверь, а просто продолговатое отверстие в стене. Гостиная, выходящая прямо во двор, чрезвычайно чиста и очень бедна. Пол земляной, утрамбованный как камень, наполовину за­крыт ковриком из простой плотной шерстяной ткани тускло-коричневого цвета. Небольшой камин в углу в это время года не используется. Через заднюю часть комнаты проходит широкий выступ, поднимающийся на три фута от земли, который, очевидно, служит мес­том для сна. Он покрыт единственным одеялом, разук­рашенным в красный и зеленый цвета. Стены еще не побелены, на них сохранились следы сажи от зимнего дыма. Тут и там высоко в оштукатуренных стенах ниши содержат дешевые яркие украшения, выцветшие фотографии. На самом почетном месте – фотография ребен­ка, мальчика, возможно, лет шести. За ней неясная фотография, намного увеличенная, молодого, красиво­го, лощеного и уверенного мужчины в одежде, напоми­нающей военную форму. Мальчик очень похож на него, но застенчив. Возможно, муж и умерший ребенок? Я поискала фамильную икону, но ничего не увидела и вспомнила, что говорил Тони.

«Мой мальчик», – сказала София. Она вышла из внутренней комнаты с охапкой одежды и не выразила ни обиды, ни удивления, что я последовала за ней в дом. Печально смотрела на фотографию и, можно поклясть­ся, ни о чем больше не думала. «Он умер, госпожа, в семь лет. В один день все у него было хорошо, он был в школе и играл. На следующий, пфф, умер. И это Божья воля, что больше у меня не будет детей».

«Простите. А это ваш муж?»

«Да, муж. Посмотрите, эту подушку я сделала в про­шлом году…»

Она начала выкладывать вещи на солнце возле двери. Я нагнулась над ними, но повернулась так, что могла заглядывать во внутреннюю комнату. Затемнена, став­ни закрывают солнце. Просто маленькая продолговатая коробка, с двуспальной кроватью, деревянным стулом и столом у окна, покрытым ярко-красной скатертью с кисточками. Казалось, что каждый угол дома открыт для созерцания…

София снова начала прятать свою работу. «А сейчас, если вы здесь посидите в прохладе, я достану вам стакан мятного молока, которое готовлю сама».

Я поколебалась и почувствовала себя пристыженной. Не хотелось принимать ее скудное гостеприимство, но поняла, что, поскольку вторглась в дом, вынудила предложить мне его. Ничего не оставалось, как поблагода­рить и сесть. София дотянулась до полки возле двери, где за вылинявшей занавеской все тех же красного и зеленого цветов, стоял запас (какой жалкий ограничен­ный запас) пищи. Сняла бутылку и стакан.

«София?» Мужской голос позвал со двора. Я слышала шаги, быстро спускающиеся с тропинки от моста, но не обратила внимания. У калитки они затихли. София быстро повернулась со стаканом в руке. Мужчина был все еще вне моего поля зрения и, должно быть, не видел меня. «Все в порядке, – кратко сказал он. – Что касается Джозефа… Что случилось? – София сделала лег­кое предостерегающее движение, указывающее, что она не одна. – С тобой кто-то есть?» – резко спросил он.

«Это английская дама из отеля, и…»

«Английская дама? – быстрый греческий прозвучал, как взрыв. – У тебя совсем нет ума приглашать ее домой, когда в любую минуту Джозеф…»

«В ее присутствии хорошо говорить по-гречески, – сказала София. – Она прекрасно его понимает».

Он шумно задышал, словно сжевал все слова, которые собирался сказать. Щелкнула щеколда. Я вышла впе­ред. Пришедший широко раскрыл ворота, и мы встретились на освещенном солнцем пороге.

Властный мужчина, приближающийся к пятидесяти, широкоплечий и смуглый, со здоровым блеском кожи. Квадратное лицо, немного полнеющее, с выдающимися скулами и неизменными усами. Типичное греческое лицо, возможно, даже то, которое я в последний раз видела под красной повязкой вокруг головы, но не думаю, что так. В любом случае, он не в критской одежде. Очевидно, работал, поэтому одел поношенные и пыльные серые брюки и рубашку цвета хаки с красным платком на шее. Коричневая хлопчатобумажная куртка свисала с плеч. Она выглядела дорогой и, скорее всего, была куплена в Англии в спортивном отделе хорошего магазина. Мой интерес сосредоточился и обострился. Должно быть, это мой хозяин, Стратос Алексиакис.

«Это мой брат», – сказала София.

Я уже выдавала ему свою самую приятную улыбку и протягивала руку. «Здравствуйте. Я знаю, не следовало отнимать время у госпожи Софии, когда ожидается, что ее муж придет домой поесть. Но я гуляла по деревне, а ваша сестра единственная, кого я знаю, поэтому я сама себя пригласила. Сейчас уйду».

«Нет, нет, в самом деле! – Он принял мою руку и повел, почти насильно, на сиденье под смоковницу. – Простите, я бы никогда так не разговаривал, если бы знал, что вы понимаете! Но муж сестры необщительный человек, и я думал, что, если он придет домой и обнару­жит, что она сплетничает… – Ухмылка и пожатие плечами. – Ну, знаете, как это бывает, если мужчина голоден, а еда не готова. Нет, нет, пожалуйста, сидите! Что подумает обо мне сестра, если я прогоню ее гостью? Вы должны попробовать ее мятный напиток. Он самый лучший в деревне».

София с непроницаемым видом вручила мне стакан. Ничего не показывало, что кто-то из них почувствовал облегчение от того, как я восприняла их разговор. Я попробовала напиток, щедро похвалила его. Стратос прислонился мощным плечом к косяку двери и доброжелательно наблюдал за мной. София напряженно сто­яла в дверях. «Он опаздывает», – сказала она. Сообще­ние прозвучало, как предположение и вопрос, словно Стратос мог знать причину.

Он пожал плечами и усмехнулся. «Возможно, на этот раз он работает».

«Он не… помогал тебе в поле?»

«Нет. – Он повернулся ко мне и заговорил по-анг­лийски. – Вам хорошо в моем отеле?» Он говорил прекрасно на английском языке, и все же за двадцать лет не избавился от акцента.

«Очень, спасибо, и мне очень нравится комната. У вас тут хорошее место, мистер Алексиакис».

«Очень спокойное. Но вы сказали по телефону, что именно это вам и нужно».

«О, да. Видите ли, я живу в Афинах, а они летом очень многолюдны и шумны. Страстно хочется уехать от толп туристов…» Я продолжала болтать, объясняя снова и снова причины, по которым мы с Фрэнсис выбрали Агиос Георгиос. Сейчас я даже не старалась скрыть от себя, что хочу выставить убедительную при­чину для обследования гор и берега моря вокруг. Я вспомнила о кинокамере и начала говорить о фильме, о котором я ничего не знала, но считала прекрасным оправданием сверхъестественного любопытства… «И лодка, – закончила я, – подберет нас в понедельник, если все будет хорошо. Отсюда компания отправится на Родос, я присоединюсь к ним на пару дней. Затем вернусь в Афины. Они продолжат путешествие на Додеканезские острова, затем, по пути домой, кузина приедет ко мне пожить в Афинах».

«Все это звучит очень мило. – В его голове явно регистрировалась информация: компания, лодка, лич­ное турне, деньги… – Итак, вы работаете в Афинах? Это объясняет ваш отличный греческий. Конечно, вы допускаете ошибки, но говорите очень быстро, и легко понять, что вы имеете в виду. Вы находите, что понима­ете все, что слышите?»

«О нет, конечно, нет, – я поражалась, какой совме­стный эффект могут дать правда и тактичность. – Я имею в виду, что не могу перевести слово в слово, хотя очень хорошо схватываю сущность. Конечно, за исклю­чением случаев, когда разговаривают очень быстро и на местном диалекте. О, спасибо, – сказала я Софии, ко­торая взяла мой пустой стакан. – Нет, больше не хочу. Напиток был великолепен».

Стратос улыбался. «Тем не менее, вы очень преуспели в языке. Вы бы удивились, если бы узнали, что многие англичане проживают здесь долгое время и не утружда­ют себя выучить более чем одно-два слова. Чем вы занимаетесь в Афинах?»

«Я весьма незначительный младший секретарь в анг­лийском посольстве».

Это тоже зарегистрировалось в мозгу и определенно вызвало шок.

«Что она сказала?» – спросила София почти шепо­том.

Он повернул голову и небрежно перевел: «Она работа­ет в английском посольстве».

«О!» Воскликнула она, стакан выскользнул у нее из рук и разбился.

«Боже мой! – крикнула я. – Какой кошмар! Разре­шите помочь!» Несмотря на возражения, я опустилась на колени и начала собирать осколки. К счастью, стакан был толстым и грубым, и осколки были большие.

Не двигаясь, Стратос сказал: «Не беспокойся, София, я дам тебе другой. – Затем, нетерпеливо: – Нет, нет, девочка, выбрось осколки, они не склеятся. Я пошлю Тони с новым стаканом, лучшим, чем этот хлам».

Я вручила Софии осколки и встала. «Ну, я получила большое удовольствие, но на случай, если ваш муж придет вскоре домой, госпожа, и ему не понравятся гости, думаю, я пойду. В любом случае, сейчас в любую минуту может прибыть кузина».

Я снова поблагодарила за напиток, София улыбну­лась, поклонилась и неуклюже присела, производя впе­чатление, что едва слышит мои слова. Затем я вышла из калитки, а Стратос рядом со мной.

Он шел, глубоко засунув руки в карманы, а плечи его сгорбились под дорогой курткой. Глядя на землю, он хмурился так свирепо, что я начала с нелегким сердцем гадать, что он скажет. Его первые слова показали, довольно обезоруживающе, как он глубоко огорчен, что я увидела чрезвычайную бедность дома его сестры. «Она не хочет, чтобы я помогал ей. Я приехал домой с деньгами, достаточными, чтобы купить все, что надо, но она берет только плату за работу в отеле. За уборку. Моя сестра!»

«Люди иногда бывают горды».

«Гордость! Да, полагаю, так. В конце концов все, что она заимела за двадцать лет, это гордость. Не поверите, когда мы были детьми, у отца был свой каяк, и когда умер его дядя, мы получили в наследство землю наверху на плоскогорье, там нет ветра, это лучшая земля в Агиос Георгиос! Затем умерла мать, у отца было плохое здо­ровье, и вся земля досталась в приданое сестре. Я уехал в Англию и там работал. О, да, я вкалывал! – Он улыбнулся. – Но могу показать результат, в то время как она… каждую драхму, которая у нее есть… она сама зарабатывает. Ну, даже поля… – Он внезапно замолчал и выпрямил плечи. – Простите, не следовало посвя­щать вас в заботы моей семьи подобным образом! Воз­можно, мне просто понадобилось европейское ухо, что­бы излить в него все. Знаете, что многие греки считают, что живут на западе Европы?»

«Нелепо так думать, когда знаешь, чем Европа обяза­на им».

«Полагаю. – Он засмеялся. – Возможно, мне пона­добилось городское и цивилизованное ухо. Мы далеко от Лондона, правда… даже от Афин? Послушайте, прими­тивная жизнь трудна, особенно для женщин. Я это забыл, пока отсутствовал. Забываешь, что эти женщины относятся к ней благосклонно. И если одна из них достаточно глупа и выходит замуж за мусульманина, который использует религию как оправдание… – Он пожал плечами и снова засмеялся. – Ну, мисс Феррис, итак, вы собираетесь охотиться за цветами и снимать кино, пока вы здесь?»

«Фрэнсис будет, а я, осмелюсь сказать, буду за ней тащиться. „Эрос“ принадлежит вам, мистер Алексиа­кис?»

«„Эрос“? Вы его заметили? А как вы угадали?»

«На нем работал мальчик, которого я видела в отеле. Не то, чтобы это что-то значило, но я заинтересовалась. Я только хотела спросить…» Я колебалась.

«Вам бы хотелось покататься, это вы имели в виду?»

«Да, хотела бы. Я всегда мечтала увидеть побережье с моря. Какие-то дети говорили, что можно повидать дельфинов. Они сказали, что недалеко на западе есть залив, где глубоко выступают скалы, и иногда дельфи­ны даже плавают рядом с пловцами».

Он засмеялся сердечно, даже чересчур. «Знаю это место. Итак, старинная легенда все еще живет. Здесь не видели ни одного дельфина еще со времен Плиния! Я знал бы, в этих местах я очень часто рыбачу. Не то чтобы я хорошо обращался с каяком, это дело Алкиса. Я не привык к такой тяжелой работе. Но каяк продавал­ся дешево, и я купил его. Люблю все готовить заранее, и когда-нибудь, когда дела пойдут хорошо, заработаю на пассажирах. А пока добываю дешевую рыбу и вскоре, думаю, мы сможем сами привозить запасы из Хании. – Мы дошли до отеля. Алексиакис остановился. – Конеч­но, вы можете в любое время выйти в море с Алкисом. Лучше на восток, там интереснее берег, немного в сто­роне находятся руины старой гавани и, если недалеко пройти пешком, там есть старая церковь, если такие вещи вас интересуют».

«О, да. Да, конечно, интересуют».

«Тогда завтра?»

«Я… ну, нет, то есть, возможно, у кузины появятся какие-то идеи… В конце концов, она в круизе, и может захотеть провести на берегу день или два. Позднее, я… я бы хотела. Вы… вы сказали, сами не пользуетесь каяком?»

«Не часто. Мало времени. Я занимаюсь спортивной рыбалкой, и для этого у меня есть маленькая лодка».

«О да, эта маленькая лодка у отеля? Оранжевая? Вы имеете в виду, что ходите ловить рыбу на свет с больши­ми лампами?»

«Правильно, с острогой. – Снова эта улыбка, друже­ская, не оскорбительная, но намекающая, что мы знаем кое-что, неизвестное жителям деревни. – Красиво и примитивно, э? Но великолепный спорт, как и все примитивные развлечения. Я очень был хорош в этом деле, когда был молодым человеком, но не практиковал­ся двадцать лет».

«Я наблюдала однажды за ловлей рыбы на свет в заливе у Пароса. Это было очень интересно, но с берега плохо видно. Качаются огни, человек лежит с биноклем и вглядывается вниз, и иногда даже видно, как человек с острогой наносит удар».

«Хотите пойти со мной в море?»

«С восторгом!» Слова выскочили искренне, необду­манно, прежде чем я опомнилась и меня осенило, что… пока я не узнаю намного больше о нем… я совершенно определенно не готова провести ночь со Стратосом Алексиакисом в маленькой лодке или где-нибудь еще.

«Ну…» – начал он, в то время как мои мысли беспо­лезно вертелись, как граммофон со сломанной пружи­ной, по ступенькам нам навстречу быстро сбежал Тони. Ну типичная балерина.

«Вот где вы, мои дорогие, встретились. Стратос, этот мерзкий выходец из Хании хочет двенадцать драхм за каждую бутылку. Он говорит, что больше не будет присылать. Дорого, не так ли? Совершенно взбесился, можешь с ним справиться? Хорошо погуляли, дорогая? Нашли почту? Великолепно, правда? Но вы, должно быть, падаете от усталости. Разрешите принести лимон­ного сока, а? Гарантирую, что он приготовлен из плодов нашего собственного дерева. О, смотрите, не каяк ли это только что причалил? И кто-то выходит из гавани, а Георгий несет чемодан. Как этот ребенок умудряется всегда заработать пару драхм… Как наш Стратос, потря­сающе везуч. Это ваша кузина? Ну, разве не милочка? К тому времени, как мисс Скорби распакует вещи, как раз будет время пить чай».