Глава 15

Как же всё это было давно… Таких счастливых дней становилось все меньше и меньше. Письма из дома стали приходить реже, и всегда грустные. Сначала о смерти дяди Миши. Затем пришло известие о том, что дядю Игната раскулачили, объявили врагом народа, арестовали и забрали. Отец через неделю после ареста ездил везде, где мог хоть что-то узнать о брате, но тем, что узнал, ни с кем не поделился. Он просто сказал:

– Ни Игната, ни Фроси больше нет. И могилок нет.

Иван только сейчас понял, почему Игнат за день до ареста приехал к нему ночью, чтобы никто его не увидел, и вдруг начал рассказывать о том, как спрятал церковные ценности. Он закопал их в могиле отца, прямо на домовину, и малый колокол тоже там. Иван помнил, как долго у него искали золотые и серебряные изделия. Старинные святые иконы никого не интересовали. На Игната никто и подумать не мог! Он весь день и половину ночи был на глазах деревенских, много пил, его под руки еле увели спать, он все порывался еще попеть и поплясать. А на самом деле, он поздно ночью, тайком, проехав на коне два километра, не только надёжно спрятал церковное добро, но и сумел никем не замеченный вернуться обратно. Иван ещё удивлялся, что брат тогда проспал до обеда.

В соседнем селе сбились с ног. Дождались большого начальника из области, открыли церковь, а там совершенно пусто, совсем ничего нет, даже полы подметены. Ни допросы, ни обыски тогда ничего не дали.

Расследование вели месяца три, присылали следователей из Москвы, но всё напрасно. Наконец успокоились. А народ чего только ни говорил. Остановились на том, что сам Бог вмешался. Значит, Игнат был самым преданным рабом Божьим. За безразличной оболочкой скрывался истинно верующий человек! И ещё он попросил брата помочь дочерям – был уверен, что девушек не заберут. О своём единственном сыне сказал так:

– Об Андрее не беспокойся, он далеко, в надёжном месте. Придет время, объявится, жизнь покажет, может бог даст, встретитесь.

Братья долго стояли обнявшись, вспомнилась вся жизнь, прожитая вместе в родительском доме.

– Игнат, может быть, и тебе нужно было скрыться на время? Сам говорил, что товарищ предупредил тебя за неделю. Почему не ушел? Каково мне-то будет без тебя, Миши тоже в живых нет…

Игнат поведал брату, что долго раздумывал, бежать или нет. И понял, что побег это не выход.

– Ефросинья без меня не останется, за мной пойдет, а девчонок одних как оставить… Сразу скажут – раз сбежал, значит испугался, виноват. Их сразу заберут как дочерей врага народа, в лагерь сошлют, на мучения. Тут я один пострадаю, а так всех подставляю.

Ивану нечего было возразить. Ещё Игнат протянул брату лист бумаги, исписанный крупным четким почерком. В нём какая-то женщина приглашала жену начальника милиции прийти в клуб, посмотреть новый фильм. Когда Иван прочитал записку, Игнат сказал:

– Этим почерком был написан донос на меня. Найди, кто написал, и спроси её, зачем она это сделала? В чём я перед ней провинился?

Иван положил письмо в карман. Игнат ушел, и он отчетливо понял, что больше его не увидит. Сердце защемило, больно стало дышать. Иван присел на лавку, но стало ещё хуже, он потерял сознание. Гликерия всё это время с детьми была в доме Татьяны. У Веры был день рождения. Зина сшила сестре коричневый пиджак из вельвета в мелкую полоску. Имениннице немного нездоровилось, декабрь стоял холодный, ее где-то продуло. Однако взглянув на подарок, она ожила:

– Зиночка, миленькая, как ты узнала, что мне очень нравился этот отрез?

Зина рассмеялась:

– Да у тебя, сестрёнка, всегда всё на лице написано. Как мамин сундук открывали, ты с него глаз не сводила. Вставай-ка, померить надо, может, чего не так.

Верка быстро накинула обновку и подбежала к зеркальцу, висевшему на стене, стала вертеться, рассматривая себя со всех сторон. Девчонка снова всех рассмешила своими увёртками, но пиджак был что надо и очень хорошо сидел на Вере. Она и сама была в восторге.

– Ну и сестра, ну и тихоня, это же надо! Сшить такую вещь без единой примерки. И когда успела, ведь всегда на виду, если только ночью постаралась!

Зина улыбалась, довольная, что угодила. Все сели за стол. Поджидали Ивана, но тот задерживался. Потом пели песни, шутили. За разговорами время прошло незаметно. Старая мать Татьяны тоже вышла посидеть с ними. Толя удивился, как молодо выглядят её глаза – обычно у старых людей они становятся мутными, а у нее они были ясными, с тёмными, почти чёрными, зрачками. Толя сделал ей комплимент. Все тоже обратили внимание на её глаза, посмеялись такому чуду.

Домой гости засобирались уже поздно. Наконец, направились к выходу. Старуха задержала Анатолия возле себя и тихо шепнула ему:

– Ты, паренёк, зайди к нам, когда я одна буду, я тебе отдам то, что давно думала отдать, только не знала кому. Сейчас знаю, ты самый подходящий. Придёшь?

Анатолий, кивнул головой, про себя гадая, что это может быть, уж очень таинственный вид был у старухи.

Первым через порог дома шагнул Толя, и сразу увидел, что дело плохо. Сбросил полушубок, расстегнул у Ивана ворот рубахи и сразу стал разводить его руки в стороны. Руки у Толи были сильными, и он прекратил движения только, когда отец пришел в себя и стал дышать. Иван с трудом открыл глаза. Жена стояла над ним, вся бледная, прижав к груди платок. Дети были рядом, испуганно смотря на него. Самый маленький, Валька, держал его за руку, стоя на коленках, вытирая слёзы ручкой. Все стояли как зашли, в шубах, не замечая этого. Иван не мог говорить, поэтому показал глазами, что всё в порядке.

Загрузка...