Любить и беречь

22

Энни никак не могла отпустить коня Кристи. Животное было привязано к дереву неподалеку от машинного отделения и других построек, вокруг которых толпилось человек двадцать шахтеров и членов их семей. Дождь перестал; теплый воздух разогнал туман. Сквозь легкую дымку она видела Софи Дин, которая ходила взад-вперед перед конторой шахты с опущенной головой и скрещенными на груди руками. Так она пыталась совладать с невыносимым волнением ожидания. Энни делала то же самое, вцепившись в густую гриву Донкастера, словно в спасательный круг. И еще ей хотелось держаться ото всех подальше, чтобы никто ее не видел.

От одной из групп отделился мужчина и направился к ней. Она узнала высокую широкоплечую фигуру Уильяма Холиока и выпрямилась, но не отпустила коня. Прекрасное, спокойное животное ни разу не пошевелилось, ни один мускул не дрогнул. Совсем не то, что вечно нервный и злобный жеребец Джеффри. Мертвый, с пулей в голове. Как Джеффри. Она еще сильнее вцепилась в конскую гриву, чтобы не возобновилась эта ужасная, сотрясающая все тело дрожь.

– Какие новости, Уильям?

– Пока никаких, миледи. Мисс Дин просила вам сказать, чтобы вы шли в контору обсохнуть.

– Поблагодарите ее и скажите, что я не хочу мешаться у людей под ногами.

Это была правда, но не вся: на самом деле она не сводила глаз с фонаря, освещавшего вход в шахту в тридцати ярдах от нее. Ей не хотелось ни на секунду потерять его из виду.

– Давно он спустился?

Она, конечно, знала ответ, но уже устала от одиночества, и ей нужен был кто-то, кому бы она доверяла, с кем могла бы поделиться своим горем.

– Около часу назад, миледи.

Низкий грохот под землей парализовал ее страхом и приковал к месту.

– Еще сильнее, чем в прошлый раз, – прошептала Энни. Отпустив гриву лошади, она дотронулась до руки Холиока. – Он уже должен был подняться. Оставаться там дольше – самоубийство!

Управляющий кивнул и опустил голову. Он был слишком хорошо воспитан, слишком тактичен, чтобы дать ей понять, что он видит панический страх, который она уже не в силах была прятать. Она вновь подумала: а вдруг ему все известно… Наверное, так оно и есть. Забавно, но после всех усилий, которые они с Кристи потратили на то, чтобы сохранить свои отношения в тайне, эта мысль вовсе не ужаснула ее. Напротив, ей стало немного легче на душе. Теперь она уже не чувствовала себя столь одинокой.

– Весть о его светлости уже облетела всю округу, миледи. Многие просили меня передать вам свои соболезнования: мисс Дин и доктор Гесселиус, да и простой люд, шахтеры, их семьи и все остальные.

– Я думаю… – Энни глубоко вздохнула, стараясь привести мысли в порядок. – Я думаю, это должно было сильно их потрясти. Один раз они уже потеряли Джеффри, и теперь вот опять…

– Ну да, – тихо согласился он. – Но на самом деле они вас жалеют, миледи. Это точно. Они говорят, это несправедливо, что вам снова приходится мучиться. Они просили меня передать, что молятся за вас в своем сердце.

Слезы застилали ей глаза.

– Я рада, что у меня есть такие друзья.

– Да, – подтвердил Уильям мягко. – Это вы верно сказали.

Новый звук, низкий и вибрирующий, раздался из пасти шахты. Он перекрыл стук насосов и на сей раз не растворился через несколько секунд. Энни поднялась на цыпочки, как когтями вцепившись в рукав Холиока, когда еще один звук – протяжный утробный гул – достиг ее слуха. Она испуганно вскрикнула и, спотыкаясь, бросилась вперед, чтобы быть ближе к источнику ужасных звуков, не думая о том, что в мутном свете фонаря все увидят ее безумное лицо. Мужчины и женщины давали ей дорогу, снимали перед ней шляпы и кланялись с почтительной скромностью и уважением. Они старались не подходить к ней слишком близко, но она почувствовала, что ими движет сочувствие, а не отчужденность. И она ощутила ответную привязанность, согревшую ей сердце.

Софи перестала шагать взад-вперед и сейчас яростно спорила с одним из своих подчиненных.

Никому не позволялось спускаться в забой, пока Кристи и начальник шахты не выйдут наружу, и шахтеры в ожидании толпились у деревянных строительных лесов, заменявших изгородь, вокруг главного входа в шахту. Зловещий подземный шум прекратился; снова единственным звуком стал монотонный стук паровых насосов в машинном отделении. Высокие трубы выпускали клубы пара, который немедленно рассеивался в туманном воздухе. Было не холодно, но Энни плотнее закуталась в свой плащ и надвинула на глаза капюшон. Холиок стоял позади нее, и она была благодарна ему за это надежное и молчаливое присутствие. Но душа у нее разрывалась на части; еще немного этой мучительной неизвестности, казалось ей, и она рухнет.

Раздались шаги на приставной лестнице. Холиок встал рядом с Энни. Она инстинктивно схватила его руку и прижалась к нему, дрожа от надежды и страха. Ей ничего не было видно за спинами мужчин, толпившихся вокруг входа в шахту. Потом кто-то крикнул:

– Это начальник!

Она уронила голову и что было сил зажмурила веки, шепча: «Слава Богу! О, слава Богу»!

Шахтеры расступились, чтобы дать дорогу Софи, она встретила начальника шахты у входа с лестницы. Энни ждала, что Кристи выйдет вслед за ним.

– … И слушать не стал, – донеслись до ее ушей слова Дженкса, обращенные к Софи, а потом еще:

«тайна исповеди». Она пошатнулась и почувствовала руку Холиока, подхватившую ее под локоть. – Я стал ждать, а когда вернулся, он исчез.

– Исчез!

– Да, исчез. Перебрался каким-то манером на ту сторону галереи, пока я его дожидался. Моей вины в этом нет, и я уж никак не мог его обратно вытащить. Я еще подождал, сколько мог, где-то с полчаса, и отправился за подмогой. Я уже был на пятидесятом уровне, когда услышал грохот. Похоже, полетела вся эта проклятая галерея. Вся целиком.

Туман вдруг сгустился. Энни пошатнулась. Холиок подхватил ее и удержал от падения.

Кто-то громко спросил:

– Так они умерли, что ли?

– Я не знаю, – ответил Дженкс.

Софи отдавала распоряжения. Энни слышала ее голос как бы с большого расстояния, смутно различая движения людей. «Так они умерли, что ли» Земля оказалась неожиданно твердой и сырой, но то, что она обнаружила себя коленопреклоненной, нисколько не удивило ее. Совершенно естественным было и то, что она сложила руки, склонила голову и стала молиться. Слова полились без труда, простые, необдуманные и бесхитростные, как молитва ребенка.

Прошу тебя, милостивый Бог, не дай ему умереть. Кристи – Твое лучшее, самое совершенное творение, не забирай его. Пожалуйста. Боже, верни его тем, кому он нужен. Подумай, сколько добра он бы мог еще принести здесь. Верни его нам, пожалуйста, Господи, потому что я сделаю все, только верни его, о Боже мой, я на коленях умоляю Тебя…

Слова не кончались. Она продолжала молиться – искренне, беззаветно, и откуда-то к ней пришла непоколебимая уверенность, что ее услышали. Она поняла, что Бог есть, что это Бог Кристи, добрый и любящий, прощающий и милосердный. Она почувствовала, что отдается, отдается Ему; тяжкий груз, как показалось ей, поднялся, слетел, свалился с плеч. «Твоя воля, не моя. В руки Твои, Господи. В Твои руки», – молилась она словами Кристи.

Какой-то шум заставил ее поднять голову. Оглянувшись, в изумлении она увидела, что и все остальные опустились на колени, сложили руки и молятся с нею вместе за своего священника. Дженкс и еще трое мужчин в шахтерском снаряжении стояли, напряженно прислушиваясь, у входа в шахту, готовые спуститься.

Шаги. Звук, который донесся до нее, был звуком шагов. Шаги по приставной лестнице.

– Полегче, Кристи, – послышался ворчливый голос с густым корнуэльским акцентом. – Дай бедному мирянину отдышаться малость перед последним подъемом. Да не гони ты так, я кому сказал! А не то мои дружки меня засмеют!

Отовсюду послышался облегченный смех, прерываемый возгласами «Слава Богу! О, слава Богу!» Уильям Холиок, стоявший рядом с Энни на коленях, поднял ее на ноги и крепко, стремительно обнял, покраснев до самых корней своих песочного цвета волос. Затем он со всею галантностью предложил ей руку, чтобы проводить к остальным, но она отстранилась и отстала от него. Уильям оглядел ее понимающим взглядом и оставил одну.

Через головы встречающих она увидела Кристи, сходящего с лестницы. На нем была шахтерская каска, он сорвал ее с ликующим видом и подбросил в воздух. Раздался приветственный вопль. Свет ламп горел в золотых волосах Кристи, зубы ослепительно сверкали на измазанном сажей лице, и она подумала, что он похож на самого очаровательного и чумазого ангела из всех, кого когда-нибудь создал Бог. Каждый стремился потрогать его. Трэнтер Фокс появился вслед за ним, похожий на маленького черного эльфа, и крошечный хрупкий старик бросился к нему и заключил в объятия. И тут же его окружили товарищи; она услышала бесцеремонные хлопки ладоней по его жилистой спине, а также и более вежливые по широким плечам преподобного Моррелла. Ей следовало бы подойти к нему, но она стояла, не шевелясь, пожирая его глазами. Она не забыла поблагодарить Бога за его спасение.

Уильям подошел к нему и что-то прошептал ему на ухо. Она заметила, что Кристи застыл на месте. Его глаза отыскали ее. Это был момент пронзительного, напряженного, сладчайшего понимания. Потом кто-то заслонил его, и чары спали, но не рассеялись. Энни медленно попятилась, не спуская глаз с него, стараясь ни на минуту не терять его из виду. Люди расходились кучками, возбужденно переговариваясь и смеясь. Вот Кристи что-то сказал Софи Дин. Энни заметила, как он указал в её сторону и увидела понимающий кивок Софи. Наверное, он говорит, что ему надо пойти утешить вдову, догадалась Энни. И вот он уже поворачивается спиной к остальным и идет прямо к ней.

Ей хотелось обхватить его что было сил и никогда больше не отпускать. Вместо этого они взялись за руки.

– Уильям только что рассказал мне о Джеффри, – сказал Кристи, и все, что она могла сделать, так это кивнуть головой. – Ты в порядке?

– Мне необходимо остаться с тобой наедине.

– Да. – Его голос, глаза – все в нем говорило, что ему это необходимо не меньше, чем ей. – Ты поедешь верхом на Доне со мной вместе?

– Да, – отвечала она, и они пошли к терпеливо дожидавшемуся их жеребцу.

Луна в третьей четверти вышла из-за облаков, гонимых теплым ветром. Весенний воздух был напоен нежным ароматом раскрывающихся почек и свежевскопанной земли. Из-за живой изгороди доносилось щебетание какой-то птахи, позабывшей ночной сон. Копыта Донкастера стучали по заросшей Тропинке, едва заметной в неверном свете луны. Кристи вспомнил тот день год назад, когда они с Джеффри устроили скачку на этой же самой заброшенной дороге. Целую жизнь назад. Энни повернулась в его руках, и он перенес свои губы с ее макушки на висок, всем своим существом ловя ее тихий вздох. Никто не начинал разговора. Глубокое молчание, воцарившееся между ними, было целебным, облегчающим. Необходимым.

Неспешный поток с журчанием петлял вдоль тропинки, расширяясь возле ивовых зарослей на краю леса. Кристи натянул поводья, остановил коня и помог Энни спешиться. Он разнуздал Дона и пустил пастись, а сам опустился на колени у воды и принялся соскребать грязь с лица и рук. Земля была влажной. Энни сняла свой плащ и расстелила на поросшем травой берегу. Закончив умываться, Кристи обернулся и обнаружил ее неподвижно сидящей и пристально глядящей на него. По-прежнему не говоря ни слова, он опустился на плащ подле нее. Она подала ему свой платок – его собственный пришел в негодность, – и он вытер лицо.

Легко прислонившись к его плечу, она тихо спросила:

– С тобой все в порядке, Кристи? Ты не поранился?

– Нет, нет. Не о чем говорить.

– Как это было? Как тебе удалось вытащить мистера Фокса?

– Я ничего не сделал.

Он рассказал о том, как обрушился потолок, освободив Трэнтера из его каменной темницы.

– Я согласна с мистером Фоксом, – сказала она, когда он закончил. – Это было настоящее чудо.

– Это был… промысел Божий, – уточнил Кристи и взял ее руку.

– Тебе было страшно?

– Да.

– Я чуть с ума не сошла. Когда Дженкс вышел один, я могла бы… мне показалось… я подумала, что потеряла тебя, Кристи, и я не знаю слов, чтобы тебе передать, что я почувствовала в ту минуту. Ничего страшнее этого у меня в жизни не было.

Она прижала его ладонь к своей щеке и застыла на мгновение, потом прикоснулась губами к пульсирующей жилке на его запястье. Она снова послала Богу страстное «спасибо».

Луна поднялась выше. Река успокаивающе журчала, и где-то в зарослях ухала сова, но в остальном ночь была совершенно безмолвной. Энни уронила голову на плечо Кристи, когда его пальцы ласково легли ей на затылок.

– Расскажи мне про Джеффри, – попросил он, и она начала, запинаясь, излагать ему все случившееся.

Она поведала обо всем, за исключением одного – последнего акта любви. А это действительно был акт любви, пусть даже связанный с насилием и отчаянием. И она ни о чем не жалела, она была даже благодарна, потому что теперь, когда Джеффри больше не было, она уже ничем не могла ему помочь. Когда-нибудь она расскажет об этом Кристи (может быть), но пока ей предстоит нести этот тайный груз в одиночку, потому что она достаточно сильна.

– Боже мой, – прошептал он в смятении, когда она сказала ему, что Джеффри узнал про их связь. – Это я виноват. Я не должен был посылать тебе письмо домой. Прости, Энни, я не знаю, что тут и сказать.

– Это ранило его, – правдиво призналась она. – Но не поэтому он решил покончить счеты с жизнью. Врачи сообщили ему, что он умирает, а он не хотел умирать постепенно, по кускам, как он выразился. И, ты знаешь, перед самым концом он простил нас. Он любил тебя, Кристи, правда. И меня. Я уверена, он простил нас.

Она обвила его руками и крепко прижалась к нему. Ощущение покоя и мира снизошло на нее. Ей казалось, что они с Кристи сейчас находятся в каком-то вневременном промежутке между прошлым и будущим. Но он был здесь, не иллюзорный, а прочный и настоящий – с твердым телом, живым, сильным и теплым под ее руками. Энни запустила пальцы в его испачканные сажей волосы, ощупывая кожу, изучая, словно скульптор, его породистый череп. Со вздохом она положила голову ему на плечо, наслаждаясь его земным запахом, соленым вкусом его кожи.

Он отстранился первым и несколько поспешно выпрямился. В неярком лунном свете ей все же показалось, что он покраснел, когда она спросила его, что не так. Он принялся пальцем чертить разводы на атласной подкладке ее плаща, на котором они сидели.

– Я слегка… Я чувствую малость…

– Что?

Он смотрел в землю, но ей показалось, что он улыбается.

– С той самой минуты, как я увидел тебя, я… наверное, все дело в том, что я вылез из шахты и до меня только что дошло, что я жив, несмотря ни на что…

Кристи замолчал, а Энни в недоумении уставилась на его опущенную голову. Затем он поглядел на нее, и теперь-то уж она ясно видела, что он улыбается.

– Возлюбленная, я разыгрался, как козел в случном загоне, и ничего не могу с этим поделать.

Теперь настал ее черед краснеть, что ей было совершенно несвойственно. И она совершенно не знала, что на это можно ответить – тоже впервые в жизни. Ее переполняла и обволакивала радость, чистое счастье, слезы облегчения, чувство освобождения и безопасности, потому что их тела больше ничем не были стеснены – ни трауром, ни тревогой, ни чувством вины.

Кристи наклонился над ней и наградил ее долгим нежным поцелуем. Чтобы его удержать, она готова была отдаться ему прямо сейчас, прямо здесь, но он выпрямился – он ведь всегда был сильнее – и промолвил со всею серьезностью:

– Энни, я должен рассказать тебе, что случилось со мной, когда я был в шахте. Я усвоил урок о самом себе. Сделал открытие.

– Какое, Кристи?

– Не знаю, понравится это тебе или нет, но так все вышло, что я оказался священником, несмотря ни на что. Тут уже ничего не поделаешь. Я… Я сам посвятил себя в сан. – Он произнес это с застенчивой робостью, словно опасаясь, что она начнет высмеивать его. – Через всю свою слабость и бессилие я нашел обратный путь. Да, я потерял свою веру, но я снова ее обрел, и сейчас все мне кажется ясным. Я знаю, что значит получить благословение и благословлять других. Ты понимаешь, о чем я? Я могу служить Богу свободно, потому что мне была дарована благодать в сердцевине всего сущего. Я больше не боюсь. Я почувствовал, что такое любовь Господня, я ощутил ее в своем сердце. Но… я неправильно все говорю, это слишком…

– Я понимаю! – воскликнула она, беря его руки в свои и прижимая их к сердцу. – О, слава Богу, Кристи, слава Богу. Мне было мучительно думать, что я отняла у тебя смысл и труд твоей жизни, что я разрушила ее. Это было непереносимо! О, слава Богу. – Она вытерла свои слезы костяшками его пальцев. Он снова начал ее целовать, но теперь отстранилась она.

– Я тоже должна тебе что-то сказать.

– Что?

Набрав полную грудь воздуха, она произнесла;

– Я молилась за тебя. Сегодня. Я преклонила колени вместе с другими и молилась с ними вместе. О твоем спасении. Я не просто делала вид, будто шепчу какие-то слова и кланяюсь, я не притворялась. Я молилась Богу. Твоему Богу. Может быть… моему Богу. Я верила.

Кристи улыбнулся:

– Правда?

Ее признание, казалось, не произвело на него особого впечатления. Она даже подумала, уж не смеется ли он над ней.

– Да, я верила. И – я верю сейчас. Не так, как ты, но прежде я никогда такого не испытывала. И это только начало, как ты думаешь? Немедленно прекрати ухмыляться! Я серьезно! Мне кажется, я обрела веру!

Он глядел на нее еще с минуту, потом начал смеяться. Он повалился на спину и хохотал, пока слезы не полились у него из глаз. Энни почувствовала себя ошарашенной, потом оскорбленной, потом ей тоже стало смешно. Когда он, наконец отсмеявшись, замолчал, она легла рядом с ним, подложив руку под голову.

– Мне будет нужен духовный наставник. На постоянной основе, иначе я рискую вновь скатиться в неверие. – Она провела пальцами по его губам, повторяя линию улыбки. – Правда, мне повезло, что я выхожу замуж за священника?

– М-м-м. Каждодневное испытание для меня. Гарантия смирения на всю жизнь. – Он взял ее руку и поцеловал с такой нежностью, что у нее защемило сердце. – Я люблю тебя, Энни. И буду лелеять тебя до конца наших дней.

Сквозь слезы счастья она состроила возмущенную гримаску:

– Я думаю, этого мало. Священник, за которого я выйду замуж, должен лелеять меня целую вечность.