— Присядь, разговор будет долгим, — все еще хриплым после обморока голосом произнесла я.
Возвращаться в воспоминания о тех днях мне было тяжело. Почти так же тяжело, как слышать любое упоминание об Арнольде. Но сейчас я была настроена решительно, чтобы избавиться хотя бы от этого страха.
Я не знала, с чего именно стоит начать, и поэтому решила рассказать обо всем с самого начала — с того момента, когда у меня впервые проснулся дар.
И картины прошлого появились перед моим мысленным взором, перенося меня на десять лет назад.
— Врожденная особенность дара пробудилась во мне неожиданно, — произнесла я, — Поначалу я вообще не понимала, что происходит. А спустя несколько дней, когда случайные видения при прикосновении с любыми предметами начали преследовать меня все чаще, я обратилась к единственному человеку, который был способен мне помочь, защитить меня и разобраться с тем, что происходит.
После смерти отца именно Арнольд возглавил семью. Он управлял поместьем, занимался делами, финансами и стал для нас с мамой опорой и поддержкой, несмотря на свой достаточно молодой возраст.
Арнольд был старше меня на пять лет, как, впрочем, и Делмарк, с которым он дружил.
И именно к старшему брату я обратилась первым делом, когда поняла, что не смогу справиться со всем сама. Я была напугана и не понимала, что со мной происходит. Но Арнольд заверил меня, что обязательно со всем разберется, а мне не следует ни о чем переживать.
И он действительно разобрался. Вот только решение, к которому пришел старший брат, меня ничуть не успокоило.
— Он пришел ко мне с ответом через три дня. Это случилось после бала, в тот день, когда мы с тобой…
— Поцеловались, — кивнул Делмарк, — Я помню этот вечер.
Сердце вновь подпрыгнуло, но я поспешила унять свой душевный порыв. Сейчас было не время и не место, чтобы придаваться своим нежным чувствам и трепетным воспоминаниям о первой любви.
— В тот вечер я узнала много нового, — продолжила я, — Арнольду удалось выяснить истинную причину моих видений. И именно он понял, моя способность видеть недавнее прошлое при прикосновениях к предметам — это врожденная особенность дара.
До того, как во мне пробудилась способность к видениям, я считалась обычным посредственным магом. Не недосилком, но почти. И я знала, как все в семье относились к моему слабому дару. Они сокрушались по поводу того, как в семье с сильным магическим даром могла родиться такая бездарность, как я. Особенно сильно это тревожило всегда Арнольда… и маму. Она считала, что мой слабый дар сможет стать помехой для удачного замужества.
И поэтому, услышав о том, что у меня появился новый дар, я обрадовалась. Пусть такой — непривычный, странный, но теперь меня нельзя было назвать слабым магом.
Но, как оказалось, наличие моего дара изменило что-либо только для меня.
— Арнольд сказал мне, что врожденная особенность дара не наследуется детьми. От такого дара нельзя избавиться, его нельзя запечатать или кому-то добровольно передать. А значит, что и его наличие не меняет для меня ничего.
Я помню, как брат убеждал меня, что мой новый дар будет только мешать, что видения помешают моей обычной жизни, а удачного замужества мне и вовсе не светит. Ведь кому нужна жена не только со слабым даром, но еще и со странными бесполезными видениями?
Но потом, уже тогда, когда я, не выдержав его напора, расплакалась и успела пожалеть о том, что у меня вообще появился этот дар, Арнольд заговорил о другом.
— Тогда он сказал, что у моего дара есть единственное применение. И только в этом случае я смогу принести пользу семье.
Мне пришлось сделать паузу на пару минут, чтобы прийти в себя, сложить все свои сумбурные мысли в слова и перейти к другой — более мрачной части того вечера.
Но Габриэль, кажется, меня понимал. И не торопил, терпеливо дожидаясь, когда я вновь заговорю.
— На тот момент прошло уже три года с момента смерти отца, — продолжила я, сглатывая тяжелый ком в горле, — И мы все считали, что Арнольд справляется с обязанностями графа, павшими на его плечи.
Он никогда не жаловался, никогда не упоминал о каких-либо проблемах и виртуозно делал вид, что дела в поместье идут просто чудесно.
Но оказалось, что все было не так. Оказалось, что мы погрязли в чудовищных долгах и находимся на грани разорения. Но если бы только долги были нашей единственной проблемой…
Помимо долгов и краха, что неминуемо ждал нашу семью, оказалось, что мой старший брат пристрастился к играм в карты. Не тем играм, в которые играют лорды на званых вечерах, чтобы скоротать время. Нет, он играл совершенно иначе.
— Оказалось, что Арнольд связался с преступниками и какими-то опасными людьми. Он проиграл им абсолютно все, в том числе и наше поместье. А когда ничего не осталось, он не успокоился и не отступил. Он вновь отправился в игорный дом, но на этот раз поставил на кон меня, поведав им о моей новой способности. Как оказалось, в азартных играх такая способность может сослужить хорошую службу. И они заинтересовались, приняв его условия. В тот вечер Арнольд, ожидаемо, проиграл.
Я судорожно вздохнула, закончив свой рассказ. Поведать об этом оказалось не так тяжело, как мне казалось.
Но мне все равно было страшно поднимать глаза на Габриэля. Я боялась увидеть его реакцию и поэтому продолжала смотреть на собственные руки, сцепленные в замок.
Все случившееся десять лет назад казалось мне совершенно немыслимым до сих пор. Не может же ведь старший любящий брат отдать собственную сестру темным магам и преступникам взамен на то, чтобы вернуть свое поместье и сохранить собственную жизнь?
Как оказалось, может. И даже готов добровольно пойти на этот шаг.
Одно мгновение сменялось другим, а Габриэль все продолжал молчать. Он не прерывал молчания с того момента, как я начала свой рассказ. И если вначале я была ему за это благодарна, то теперь эта тишина начала меня пугать все больше.
Я не знала, как он отреагирует. Ведь тогда, десять лет назад, они с Арнольдом были друзьями. Возможно, он знал об азартных увлечениях моего брата. Быть может, даже сам в них участвовал. Но знал ли он о том, чем это все закончилось?
— Клянусь, Агата, я убью этого мерзавца, — злым шепотом пообещал мне Делмарк, — Он ведь писал о скорой встрече? Он ее получит!
И я вскинула голову, смотря Габриэлю прямо в глаза.
Впервые за маской иронии или безмятежного спокойствия я смогла разглядеть какие-то другие эмоции. И сейчас единственной эмоцией на лице господина мэра была ярость.
Но эта ярость меня не пугала, потому что я точно знала, что она направлена не на меня.
И в этот момент все мои сомнения касательно Габриэля Делмарка, его осведомленности или причастности исчезли навсегда. Потому что ответ на все мои незаданные вопросы был написан у него на лице.
Он ни о чем не знал, ни о чем не подозревал. И Арнольд ему ничего не поведал.
— Знаешь, — протянул внезапно Габриэль, сделав пару глубоких вдохов для успокоения, — Теперь многое встало на свои места и многое мне стало понятно.
— О чем это ты? — вскинулась я, предчувствуя неладное.
— Помнишь тот вечер, когда мы впервые поцеловались на балу? — поинтересовался Габриэль.
— Ты столько раз напоминал об этом, что при всем желании я не смогла бы забыть, — усмехнулась я, не желая показывать, насколько важным воспоминанием для меня это было.
Я помнила тот вечер даже слишком хорошо. Мы были в поместье Делмарков на балу, который был посвящен помолвке старшего брата Габриэля.
Тогда я еще не знала об истинной природе своих странных видений, о которой узнала лишь несколькими часами позже. И после того, как от случайного прикосновения к упавшей трости одного пожилого лорда, я увидела, как этот лорд провел прошедший перед балом день, я сильно испугалась и решила сбежать в сад, подальше от людей.
Я провела в саду около получаса или, может быть, чуть больше. А когда начала замерзать, то решила вернуться. И столкнулась нос к носу с Габриэлем у входа в бальный зал.
Над нашими головами висел венок из омелы, который традиционно вешали на помолвках для всех влюбленных. И мы заметили венок, оба.
Не знаю, кто первый из нас тогда решился и кто потянулся за поцелуем. Но это произошло, и это было чудесно.
Я была буквально на седьмом небе от счастья и думала, что Габриэль разделяет мои чувства. Но Делмарк оказался верен своему ветреному нраву.
Вернулись мы в бальный зал молча, а после разошлись по разным сторонам и не обмолвились больше не словом на протяжении целых десяти лет.
В тот вечер Габриэль наслаждался балом и кружил в танце каждую незамужнюю леди, за исключением меня. И мое сердце оказалось разбито, а по возвращении домой я узнала, что разбитое сердце было меньшим из зол.
— После этого я долго мучался в раздумьях, — продолжил тем временем господин мэр, вырывая меня из мучительных воспоминаний, — А на следующий день пошел к твоему брату.
Что он сделал? Зачем он пошел к Арнольду? Сгорал от мук совести и решил во всем признаться?
Габриэль сделал паузу и взглянул на меня. Впервые серьезно. И во взгляде его голубых глаз мне было сложно прочесть какие-либо эмоции.
— Я хотел попросить у Арнольда твоей руки, — внезапно признался Делмарк, — Думал, что он обрадуется тому, что мы сможем стать одной семьей. Но он неожиданно мне отказал, не объясняя причин. А на следующий день я узнал, что ты сбежала из дома. И тогда я считал, что это может быть как-то связано. Но все не мог понять, как именно.
Подобного заявления я и вовсе не ожидала услышать. И в свете того, что я помнила о том вечере и о поведении Габриэля на нем, все это казалось какой-то злой шуткой.
Неужели он решил меня так разыграть? Или предстать благочестивым джентльменом в моих глазах? Если так, то зря. Потому что мое мнение о Габриэле Делмарке было давно уже сформировано, и его характеристика была далека от характеристики лорда с идеальными помыслами и манерами.
Но Габриэль был серьезен и мрачен, что ясно давало понять — он не шутит и не врет.
— Если ты посчитал, что обязан взять меня в жены только лишь после одного случайного поцелуя, то я рада, что Арнольд тебе отказал, — призналась я.
Потому что подобный повод для брака от мужчины, которого ты любила, звучит куда еще более унизительно, чем отсутствие предложения как такового.
И, возможно, хорошо, что я узнала об этом только десять лет спустя. Незнание позволило мне спасти себя без необходимости оглядываться на прошлое и сгорать от мучительных сомнений.
— Что за глупости, Агата?! — возмутился Габриэль, резко вскакивая, — Мне бы и в голову не пришло подобное. Я попросил твоей руки у Арнольда только потому, что был в тебя влюблен. И был влюблен уже не один год.
А вот к подобному признанию, которое казалось мне совершенно невероятным, я была не готова.
И не смогла ответить ничего более толкового, чем пересохшими губами произнести:
— Что ты сказал?