Любовник из провинции

Она расстроилась, и заявила, что завтра же вылетит в Москву, его, дурака, собрать же надо!

- Не надо меня собирать! Что я, маленький? - Чуть не завопил он. Нэля была непреклонна: прилечу. И не возражай, зря. Завтра я

дома. И повесила трубку.

Митя трясся от всех событий, свалившихся ему на голову. Вот незадача!

А если Вера сегодня не придет? Как ему быть завтра?.. Надо узнать в справочной, когда первый рейс из Киева, - эта дура может и в шесть вылететь. Первый рейс оказался в десять с минутами.

Он схватился за голову: он даже не предложил встретить ее с Фишкой! Это неприлично. Он снова позвонил и сказал, что встретит ее, но Нэля почему-то заупрямилась и отказалась, объяснив, что она - налегке.

... Почему? удивился Митя и подумал, а вдруг она вылетит ночным

рейсом?.. Такие тоже есть. В справочной ответили, что да, есть

ночной рейс - в двенадцать ноль-ноль. Вот и все. Если сейчас

придет Вера им надо сматываться, а ему явиться домой не позже

половины первого...

... А наплевать! вдруг решил он, как всегда: чему быть - тому не

миновать. И все, что ни делается, - к лучшему. Нэля узнает о Вере и тогда он бросит все эти дурацкие дипигры и уйдет с Верой...

И тут же вспомнил: Нэля - беременна. И это окатило его холодным душем.

Он позвонит в Киев в половине двенадцатого и попросит прочесть ему письмо В.В. или еще что-нибудь! Все просто как мячик. Он - болван, конечно, но все-таки не в последней стадии. И Митя зарадовался, что сегодня все довольно ловко устроилось.

Тут и пришла Вера. Она стояла перед дверью в своем сереньком тоненьком платьице, с заколотыми на маковке оранжевыми волосами и улыбалась.

- Вера-а, - выдохнул Митя, втащил ее в холл, захлопнул дверь и произошло то, что почти произошло в их вторую встречу. Только сейчас он овладел ею сходу, а она не сопротивлялась, Как умела, помогала ему, выдвинувшись вперед, упираясь головой в плащи и шубы. Митя был безумен.

Он успевал шептать ей слова любви и страсти, целовать ее, сжимать то ее груди, то руки, то бедра, и трахать, трахать, трахать, как будто он не видел женщин по крайней мере год. И она отвечала на его безумства.

Когда все кончилось, она сползла по плащам на пол, а он прислонился к двери, еще не придя в себя.

Такой вспышки Митя от себя не ожидал. Да, он себя знал, но это было на грани истинного безумия.

Они кое-как привели себя в порядок: она опустила задранное до шеи платье, трясущимися руками подобрала развалившиеся волосы, а он задраил молнию на шикарных свои вельветовых брюках от костюма, которые теперь находились в плачевном состоянии. И оба враз посмотрели друг на друга и рассмеялись: а потом обнялись и поцеловались нежно и признательно.

- Здравствуйте, хулиган,- сказала Вера, - никогда не думала, что будущие послы - так невоспитаны.

- Здравствуйте, дорогая жертва насилия, - ответил Митя, улыбаясь,

- простите меня за столь печальное происшествие, можете подавать в суд - я признаю вину, но меня простят. Присяжные будут плакать и кричать: не виновен. Он совершил это из великой любви...

Они не стали ни есть, ни пить, а улеглись в постель и занимались подобным весь вечер. Только в первом часу Митя посмотрел на часы и вспомнил, что надо звонить Нэле... И застонал.

Вера откликнулась: что с тобой?

- Ничего, радость моя, я вспомнил, что должен позвонить...

- Туда? - Спросила она.

Он кивнул.

- Звони, я пойду в душ, - и она легко вскочила с постели. Обна

женная, с прекрасной фигурой Венеры, белой кожей, и рыжими воло

сами - она вызвала в нем еще желание, но он остановил себя. Зво

нить! Беременной жене. Это последнее обстоятельство вдруг по

вергло его в мистический ужас.

Он позвонил, подскочила к телефону заспанная теща и зашипела, что они все спят, а Нэличка улетает с утра. Теще можно было верить, - она была такая дура, что даже врать не умела.

Вера вошла в комнату и сразу же заметила, что у него не тот вид. Что-то схмурило брови, потухли глаза, только что сверкавшие как топазы...

- Все-таки с тобой что-то творится... - сказала она, садясь на постель.

- Вера, - прошептал он, - голоса не было, - я должен тебе сказать...

И увидел, как сошли все краски с ее лица и она смотрит на него обреченными глазами коровы, курицы, овцы, которых вот сейчас... Топор уже на готове.

Он подумал было, что не стоит говорить... НО? Что делать? Отбыть опять тайно? На три года? Писать письма? И можно ли писать... Сказать завтра? Когда? Утром? И отправить на работу? Нет, именно сейчас.

- Верочка (вдруг так назвалось), я обязан тебе сказать, что ( он не смотрел на нее. Что она думает сейчас?.. А она думала, что он скажет ей, что они должны расстаться навеки..) я через два дня должен лететь в Америку. Таков приказ, который я получил сегодня. Я не хотел сразу говорить тебе - мне вообще не хочется говорить... - И добавил, чтобы как-то что-то непоправимое - поправить: я уезжаю один. Завтра сюда прибудет жена. Она меня будет собирать, как она говорит. Я пытался...

Вера дальнейшее уже не слышала. Она находилась в смятении. Конечно, она знала, что Митя должен уехать, и он сам говорил, но

она так понимала, что произойдет это нескоро, потому что у него

первый отпуск...

То есть, о том, что он исчезнет из ее жизни она не думала вплотную, так, мимолетом мелькало, - нескоро,- и это "нескоро" приводило к какой-то совершенно беспочвенной идее, что вроде бы все это так далеко, что почти никогда. И еще какие-то завиральные мысли бродили в ней: Митя разводится с женой, остается в Союзе...

А оказалось, к примеру, что у него дочь от другой женщины, что он улетает через три дня ( а может и нет?..), что с женой у него хорошие отношения, вон она прилетает из Киева, чтобы проводить его...

Короче, если резюмировать: Вере нет места в митиной жизни. Так, влезла случайно, со своей любовью, - кто не откликнется на такое? Особенно Митя, такой эмоциональный и сексуально заряженный. Надо уходить, убегать, отвыкать. Придумала себе кумира! Надо было еще тогда забыть о его существовании! Так нет же! Гордилась идиотской верностью, как медалью на груди! Никому не давала... Верна, дескать, вечно. Кому? Женатому мужику, да еще и с любовницами! Вера заподозрила вдруг, что Риточка - не единственная женщина, кроме нее и его жены...

Обе они - дуры, которыми он вертит, как хочет.

Вера неловко, спиной к Мите сползла с постели: странно, она перестала его стесняться, но когда у нее возникали подозрения

либо что-то еще отрицательное, - ей не хотелось, чтобы он видел

ее голой, будто это уже не Митя, любимый и родной, а чужой дермук, которому и показываться-то не хочется, не то что - ложиться с ним...

Она стала одеваться. Тут вскочил с постели Митя. Подошел к ней, повернул лицом к себе. ...Только бы не разреветься при нем, думала Вера, собирая себя в кулак, только бы не показать окончательно, что он для нее значит. Ее первая, безумная, и она чувствовала - единственная в жизни любовь...

- Вера, дорогая, что с тобой? Куда ты среди ночи? - Спросил Митя дрогнувшим голосом.

Она не смотрела на него, застегивала пуговицы на платье, закалывала волосы, и как бы среди дел, ответила: Митя, ночью

можно взять такси. Я не хочу доставлять тебе неудобства. Мало

ли, когда прилетит твоя жена, а вдруг мы проспим?.. Нет, дорогой, лучше я уеду сейчас. Ничего страшного. Так лучше, ну, правда же! - Она взглянула на него.

Обреченности в ее глазах не было и Митя даже подумал, что минуту назад это ему прибредилось, - так ему хотелось!

На самом деле у Веры спокойное лицо и отсутствующие глаза, будто она уже далеко-далеко отсюда...

- Я поставлю будильник на десять, раньше она не прилетит!

Он стоял перед ней голый, вдруг замерзший, и бормотал жалкие слова про будильник и прочую чепуху, а надо бы пасть на колени и рыдать, и умолять ее остаться... Но он почему-то сейчас не мог этого сделать. Что-то стопорило в нем, - может быть тот обман, которым он окружил ее, а она догадывалась...

Беременная Нэля! Это звучало и звучало в нем, и он стал думать, что не надо никаких дочек... Он собирается жить с Нэлей? Тогда зачем он так яростно привлекает к себе эту женщину? так завлекает ее, так привязывает к себе и привязывается сам?.. Когда он поумнеет? Или как? - Посовестнеет?..

Он молча тупо смотрел, как она бросает в сумку вывалившуюся помаду, карандаш, осматривает комнату, не забыла ли чего... И тут он начал лихорадочно одеваться. Она удивленно посмотрела на него: не надо, Митя, я сама найду такси. Или считаешь, что ты должен быть комильфо? - в ее голос проникла ирония. Он пробормотал: можешь гнать меня к чертовой матери, но я провожу тебя...

Одевшись, он подошел к ней, - она стояла уже у двери, - и сказал просяще: Вера, не уходи... Молю тебя. Мне нужно многое сказать...

- Митя, - ответила она очень ясным и спокойным голосом, - все понятно и просто. Не надо ничего усложнять. Ты обязан лететь в Америку. Жена приедет тебя проводить. Где тут мне место? Да я и не претендую ни на что. Нам было хорошо? Да, прекрасно. Что мы еще можем хотеть? Больше ничего, дорогой... Если хочешь проводить меня, - проводи.

Они вышли вдвоем. Митя не стал задерживатья на лестнице как обычно, а вошел с ней в лифт.

Она усмехнулась: зачем этот подвиг? Кому он нужен?.. Смешно, Митя, ты как ребенок...- Нажала на кнопку и вытолкнула его из лифта.

Она вышла на минуту раньше, чем он сбежал по лестнице, - швейцарка не спала и внимательно оглядела и ее, и его.

... Черт с тобой, старая карга! подумал Митя, которому казалось,

что жизнь рушится с физически слышимым грохотом.

Вера собралась садиться в такси, но он схватил ее за руку и остановил. Глаза его блестели, лицо было настолько бледно, что даже его загар не спасал.

- Вера, - сказал он, - прошу тебя, не исчезай. Я должен еще увидеть тебя... Может быть, приеду к тебе, ты не против? Прошу, - не бросай меня, не забывай, знай, что я и там буду с тобой... Не исчезай...

Она улыбнулась: я могла бы сказать это тебе... Но не буду. Как получится.

И села в такси, - у нее уже не оставалось сил на переговоры. Бессмысленные притом, - так она считала.

Он остался один в предрассветной серой полумгле и подумал, что наступает осень и он скоро улетит отсюда... Зачем? Для чего?..

Ему захотелось лечь на проезжую часть и не вставать, пока на него не налетит какая-нибудь бешеная ночная машина.

Вздохнул и отправился домой.

Вера отпустила себя только дома. Брата не было, она была одна и плакала и рыдала, как хотела и сколько могла, а потом, устав рыдать, уснула в кресле.

Митя все же поехал в аэропорт со своим Фишкой. Нэля действительно прилетела на десятичасовом. Она была явно довольна, что муж ее ждет, хотя вчера сопротивлялась, - может быть именно хотела узнать: как он? Приедет или нет... Гаданье: любит - не любит, плюнет - поцелует... Ни о чем не говорят иной раз движения физического тела в пространстве, а движения души, зачастую - не видны.

В квартире, войдя, Нэля зажгла свет в передней и воскликнула: ой, как же я соскучилась по своей квартирке родной!

А Митя вспомнил вчерашний вечер и их первые мгновения с Верой у плащей и шуб, и тоска по ней разлилась по телу и сердцу.

- Я даже не представляла, что так соскучусь, - причитала Нэля и повернувшись к Мите, сказала: у мамы там хорошо, но как-то не так, мрачновато, что ли?

И пошла по коридору на кухню, а Митя вдруг всполошившись, - вчера ему было не до этого, - прошел в столовую и осмотрел стол. Все вроде бы в порядке, - да им с Верой вчера было не до кофепитий и прочего такого. На кухне, конечно, он не все так уж прибрал, но был уверен, - ничего. .

Нэля проверила кухню на чистоту и осталась довольна. Прошла в ванную, - тоже прилично, правда отметила, пока не осмысляя, что на полке нет ее косметики. После ванной прошла в гостиную и все более радовалась, Митька все же не такой уж охломон, все у него чисто и прибрано.

В спальню она вошла уже спокойно, но тут-то и ждало ее разочарование, - нет, это слово слишком слабо для того ощущения, которое охватило Нэлю. Ну, что митькина кровать не застелена, - не новость. Но на тумбочке у своей кровати она увидела остатки сигарет... Подошла. Что это?? Уж этого она не искала никак! Грязь, неприбранность, бардак, - все могло быть... - Но не помада на фильтрах от сигарет! Темномалиновая...

Митя тоже это увидел.

Она обернулась к Мите, глаза у нее стояли вертикально, а щеки медленно наливались багрянцем.

Митя содрогнулся, но быстро взял себя в руки: ответ он нашел.

Теперь надо скромно и невинно ждать, что она скажет.

А Нэля тихо, как начинают тягучую народную песню, произнесла,

- подлец, какой же ты грязный тип! Водить девок! В мою постель класть! Приносить заразу в дом, где ребенок! И еще хотеть дочку! Дрянь, мразь!

Она смотрела на него глазами, полными непролившихся слез и ненависти: что ты молчишь? Что? Откуда ты взялся на мою голову! Мне говорили! Я не верила! А теперь ты таскаешь проституток в

дом!

Она затихла так же внезапно, как и кричала, и тихо произнесла: ты чудовище. Моральный урод. Кого я рожу от такого? Мне надо

делать аборт, - и закрывши лицо руками, Нэля зарыдала.

Митя был на высоте, как он думал.

Он сказал: ты закончила свои обвинительные речи? Теперь скажу я. Думаешь, если бы у меня была здесь женщина, я бы не осмотрел все? оставил бы эти окурки? Ты, что, считаешь меня полным болваном? Я все-таки разведчик как-никак и уж такую ерунду заметил бы и выкинул.

Нэля всхлипывала, но рыдать перестала и прислушивалась к нему, пробормотав: а почему ты убрал мою косметику! Может, ты притворялся неженатым? И это твоя квартира? Ты совращал...

- Заткнись! - Закричал Митя.

Ему надоела эта сцена, в которой он чувствовал себя весьма некомфортно и ему скорее хотелось ее закончить.

- Прекрати нести ерунду. Ты просекла, что я тебе сказал? А косметику я убрал, да. Но почему? Ты ведь начала орать, не желая меня выслушать. Могла ты просто спросить: что это значит? Могла. Но нет! Тут и проститутки, и больные, и черт-те что! Спартак был у меня, поняла? Он с тобой говорил? Ты его голос слышала? Ну, так вот, открою тебе чужую тайну, которой бы ты не узнала, если бы я зашел сюда. Я вообще спал в кабинете, если хочешь знать. Спартак приходил со своей любимой девушкой с работы, какая-то их редакторша, - и вдруг он сказал, - ее зовут Вера, довольно эффектная девица, рыжая, красит губы малиновой помадой... Я твою косметику убрал, чтобы она ею не пользовалась, дурочка ты.

Они посидели со мной, а потом Спартак умолил меня разрешить остаться с ней... Там какие-то сложности... У Спартака еще квартиры нет, скоро будет, а она живет с младшим братом... В общем, я плохо понял, но конечно же, разрешил. А как я должен был поступить? Сказать - нет? Когда я один живу в пятикомнатной квартире? Как? Хочешь, я позвоню Спартаку и все ему скажу, пусть он тебе расскажет... И Веру эту приведет. Тебе не станет стыдно?..

Митя устал. Ему было нехорошо и физически, и морально, и хотелось одного: скорее бы все закончилось и улететь бы к такой-то матери в Америку и там пожить одному, без баб... Когда же они перестанут его доставать! Он и на Веру сейчас злился: не могла выкинуть свои сигареты...

Он посмотрел на Нэлю - та утирала слезы, но все еще вздрагивала, как обиженный, но уже успокаивающийся ребенок.

- Скажи честно, Нэля, ты бы отказала своей подруге? - Надавил ей на психику напоследок Митя.

Она взглянула на него исподлобья, - не знаю... Наверное, отказала бы. Ненавижу, когда чужие спят в моей постели...

Митя вздохнул, назидательно и чуть презрительно сказал ей: потому что у тебя нет подруг и нет друзей. Если б были, - ты бы так не ответила.

Нэля возмутилась уже по-другому поводу: а из-за чего у меня нет подруг? Из-за тебя! Сразу ребенок, замужество, ушла из института! Откуда подруги возьмутся? А училась в Киеве...

- Ну, вот и тут я виноват! Ты же сама не хотела учиться! И ребенка мы, прости уж, делали вместе... - сказал Митя и понял, что сейчас ему предстоит любовный, так сказать, экспромт. Женщины от

этого сразу успокаиваются, ибо для них это - лучшее доказательство любви!..

Он подшел к Нэле и потрогал ее за грудку, спросив: а ты не соскучилась, а?.. Я - да, но ты закатила такое, что я чуть не лишился потенции.

Он засмеялся, а она, уже улыбаясь всем кругленьким личиком, спросила, кокетничая: но не лишился же?

- Нет, - ответил Митя, задирая нэлину юбку и одновременно дернув книзу зиппер на своих брюках. Вот такой секс, без приготовлений,

- больше всего возбуждал его, тут и Нэля была желанной.

Позже они лежали рядом и Нэля говорила ему: Митька, я люблю тебя ужасно. А ты? - Спросила она.

Ему вообще хотелось умолчать об этом и он ответил вопросом на вопрос: а ты как думаешь?

Нэля поняла, естественно, что это больше, чем просто - ДА.

Днем Нэля выскочила в магазин, что-то там забытое купить, а Митя собрался позвонить Вере.

Но тут зазвонил сам телефон. Неужели Вера? Не может быть... Митя осторожно, как будто боясь обжечься, снял трубку с ры

чажка. Это был Спартак. Как хорошо, что он позвонил, когда Нэли нет дома! Придется ему кое-что сказать, а как не хочется! Спартак настолько положительный тип, что...

Мите не хотелось терять в глазах Спартака свой облик, который тот придумал.. А как? Нэля остается здесь и всякое бывает: встретятся они или он позвонит ей и не со зла, от неведения скажет, что они были вдвоем. Конечно, если бы Митя был здесь, он бы Нэлю улестил-ухолестил, но он уже будет в Америке, а она здесь будет беситься...

Спартак еще вздумает ее предупредить, или начать рассказывать о творческой необыкновенной митиной натуре, которой многое надо прощать...

Спартак собирался завезти ему журналы - да черт бы с ними! - но Митя сказал, что приехала Нэля, злится, что они нажрались, потому что он ничего не прибрал и навешивает ему каких-то баб, с которыми они тут были... И Митя, чтобы долго не базарить, сбрехал, - прости уж Спартачище! - Что Спартак приходил со своей девушкой, рыжей Верой, редакторшей, которую любит.

Так "красивше", - сказал Митя, - имей в виду, поддерживай этот вариант, если она когда-нибудь об этом заговорит...

- А мы, что, не увидимся? - Спросил Спартак упавшим голосом.

Митя сказал о том, что улетает завтра.

Спартак совсем расстроился и все-таки хотел привезти журналы. Митя озверел, ну что за идиот! Вот уж простота, которая хуже

воровства! И сожалеюще ответил: Спартачище! Да на кой мне теперь эти журналы! Пусть лежат у тебя, - приеду, заберу, не на век уезжаю... Каждый год теперь будет отпуск! А сейчас мы с Нэлькой уезжаем к тетке... Прощаться. Спартачище, ты - мой друг единый, слышишь, дурачина? - сказал Митя прочувствованно, Спартак вздох

нул и ответил,- ладно, Митяй, будь. Нэльку поцелуй и не обижай. И повесил трубку. Как-то все неловко получается, но делать нечего, - таковы сложности ситуации.

Пришла Нэля и Митя сообщил ей о звонке Спартака. Что он извинялся, не оставили ли они чего, передавал привет и хотел зайти дня через два...

Время шло, а он так и не звонил Вере и теперь уже не позвонит. Разве за сигаретами сбегать? Но они у него есть. А если спря

тать?

Митя тихо прошел в спальню, достал из столика сигареты и сбросил их под кровать. Потом вошел в кухню спросил: Нэль, ты сигарет моих не видела?

Она ответила, - нет, а что, кончились, что ли? Так ты сказал бы мне...

- Я думал есть... - С неудовольствием протянул Митя, - придется бежать, а так неохота...

Нэля тут же вызвалась, - она чувствовала себя несколько виноватой, что так обзывала невиновного Митю, - но Митя возмутил

ся: еще чего! Ты мне за сигаретами бегать будешь!

Сценка, считал Митя, была разыграна на пять с плюсом. Он отправился за сигаретами, с двушками в кармане. Было около шести.

На работе у Веры никто не отвечал. Он позвонил домой, подошел ее брат, недовольным тоном спросил: кто? Митя приосанился и официально попросил передать, что звонит Вадим Александрович.

- Ее нет, - бросил братец.

Тогда Митя сообщил, что будет звонить ей завтра на работу, просьба передать. Где она? - Неизвестно...

Может, нашла кого?..

Митя поплелся домой и весь вечер маялся у телевизора.

Нэля стирала его шмотки, вбегала иногда, несердито ругала его за то, что обнаглел, - ничего своего не стирает! Но видно было, что и стирка митиных вещей доставляет ей удовольствие. А его удовольствием было воспоминание о прошедшем вечере...

Следующий день проходил в хлопотах, Митя несколько раз пытался дозвониться до Веры - но не мог: ее глухо не было. Он поехал домой, уже с билетом на завтрашний рейс, бумагами из МИДа и с горя лег спать.

Нэля ходила на цыпочках, чтобы его не разбудить, но Митю как подкинуло часов в пять. Он посмотрел на часы и ему показалось, что двенадцатый час!..

Он было уже хотел закричать: Нэля, почему ты, черт побери! меня не разбудила! но присмотрелся и увидел, что только пять. Не думая и не раздумывая, он сказал Нэле, что едет в издательство. Ему звонили вчера. Там идет сборник его стихов и срочно надо читать сверку. Нэля смотрела на него странным взглядом. - Митя, - сказала она, - неужели это так срочно? В конце концов, я прочитаю...

Он разорался, что никто не считается с его творчеством, все думают, что это детские забавы, на которые можно плевать, а может быть, это и есть его настоящая жизнь!.. И всякое подобное кричал Митя.

Нэля замолкла и подумала, что Митя очень нервный и что работает он в сложной сфере, опять один тащится в Америку, которая Нэле не нравилась, кроме магазинов, конечно... Надо с Митей обращаться нежно и внимательно. Пусть он съездит в это свое издательство, проветрится, людей посмотрит, себя покажет... Что она к нему вяжется?.. Завтра он улетает.

- Иди, - сказал она, - ради Бога, мне-то что. Я думала ты отдохнешь дома, я пироги поставила, твои любимые буду печь, с капустой.

Он чмокнул ее в головку, сказал шепотом, постарался сексуальным: спасибо, милая... И умчался. С Фишкой.

У редакции он был за десять минут.

Но в здание вход был по пропускам и он топтался с одной розой алого цвета ( успел ухватить на рынке у Белорусского) у входа, - то ли жених, то ли молодожен, то ли ждущий начальство женского полу подхалим. Выйдет же она хоть когда-то?

Люди в основном выходили, - Веры не было.

Он сбегал на угол и позвонил из автомата. Ответил мужской голос, а вдали слышны были какие-то крики, смех...

Митя ничего не сказал, а подошел к двери и, заглянув вовнутрь здания, увидел тетку в будочке, типа вахтерши или контроля. Он подошел к будочке и попросил: извините пожалуйста, но мне нужна срочно комментатор Вера Полянова, я из МИДа, - он вынул свой шикарный пропуск и у тети стало и уважительным и еще более официальным, - лицо, - мне она нужна по важному делу, видите, я еду на день рождения, но мне даже пришлось заехать... Прошу вас...

Такой он нанес мутоты.

Тетка кивнула и позвонила. Там ответили. Она все сказала и вдруг посмторела на Митю и замялась: не знаю я... Молодой. Из Ми

да говорит и документ есть. Ладно ( там спрашивали, каков тот,

кто ждет Веру, и вахтерше не хотелось его унижать, она и опустила основной его признак - небольшой рост...), скажу... Обождите,

- обратилась она к Мите.

А время неслось, меж тем.

Через несколько минут из двери выскочил парень и, оглянувшись, увидел Митю у Фишки и как-то замедленно подошел. Парень был симпатичный, совсем молодой и несколько навеселе.

- Это вы из МИДа? - спросил он.

Митя кивнул.

Парень несколько замялся, но верх взял винный дух и он сказал: знаете, у нас сегодня день рождения двойной, - справляем. Все собрались в кои-то веки... А вам Вера нужна?

- Очень нужна. - ответил Митя. Хотел еще сказать, - по срочному делу, но постеснялся: парень был пьяноват, да и у Мити с его розой, которую он все держал в руке, вид был отнюдь не деловой.

Парень как-то рысьим газом осмотрел его и вдруг сказал: мы ее не отпустим. Она нам самим нужна. Но если вы заплатите выкуп... мы ее продадим, так и быть!

Сначала Митя хотел возмутиться такой наглостью, но понял, что он будет выглядеть замшелым дураком перед этим совсем молоденьким парне, скорее всего - операторе, и спросил: сколько?

Парень опешил, потому что сболтнул за так, ну, десять процентов за то, что важный хмырь купит бутылку и его можно будет провести... Но так? И парень назвал , как он считал, колоссальную сумму: пятьдесят...

Хмырь ни слова не произнес, полез в карман клевого синего велюрового пиджака и достал деньги: пожалуйста, - сказал он, - может быть, еще?

Парень - оператор ( Митя верно угадал его профессию и возраст: девятнадцать) схватил деньги, крикнув на бегу, - спасибо!

- и исчез. Митя волновался так, как, пожалуй, не волновался, ожидая Анну Шимон на ньюйоркской стрит...

И тут появилась Вера, которую за руку вел парнишка.

- Вот,- сказал он, - получайте покупку!

Ему жутко нравилась эта игра и нравился это красивый иностранного вида человек, роскошно одетый. Вера увидела Митю и сразу пошла к нему. Парень крикнул: о,кей! - и растворился в коридоре.

Вера спросила с улыбкой, - ты теперь меня уже покупаешь?

Митя пожал плечами: а что делать? Если тебя так не выпускали. Поедем?

Она кивнула. Они сели в машину и помчались, куда митины глаза глядели или не глядели, но он вспомнил одно место...

А Нэля уже начала печь пирожки, - на дорогу, - и пирог, - на ужин. Митя должен скоро приехать, - не в двенадцать же они заканчивают работу?.. Хотя она не знает редакций... Она ничего не знает. Это вдруг ее огорчило и она, сев на стул, руками в муке стала утирать слезы, внезапно закапавшие из глаз. Бедная Нэля.

Бедные - все...

- Это мой Фишка, - любовно сказал Митя, когда они подошли к машине. Привет, Фишка, - откликнулась Вера, - твой хозяин с тобой дружит?..

Подобным вступлением Вера как бы заявляла, что сегодня она не хочет ничего помнить, - белый чистый лист я накануне отъезда.

Митя потихоньку вздохнул: с такой Верой каши, как говорится, не сваришь никакой. Все окончится светским трепом, А ему хотелось найти и сказать какие-то очень важные слова, чтобы она ждала его опять так, как те три года.

Но она задала форму общения и Мите ничего не оставалось, как покориться. Будто позади ни обид, ни страстей... а впереди - синее море и белый океанский лайнер.

Он взглядывал на нее время от времени и видел, что лицо у нее довольное и как бы тайно улыбающееся, и подивился тому, как мгновенно она может меняться.

Вчера - это была несчастная, глубоко любящая женщина, сегодня

- веселая юная девица, у которой на уме разве что - флирт, не более. Это и обнадеживало как-то, а вроде бы наоборот - толкало в пространство никаких отношений... Он решил везти ее на Лосиный остров. Там сейчас никого нет и они смогут побыть там. Но с сегодняшней Верой вряд ли что получится. Она забыла, что он завтра улетает?..

Она не забыла, ничего не забыла, но сказала себе: не будь расхристанной дурочкой, каковая ты есть. Таких перестают любить. Таких бросают. С такими не считаются. О таких забывают через минуту, как перестают видеть. ... Не-ет, Митенька, любимый, с тобой нельзя быть честной!.. Она будет сегодня тверденькой и кусачей, как железка на морозе. Дотронься - и прилипнешь навеки, а

станешь отдирать, - отдерешь с кровью и мясом. Вот так уж, прости милый...

И Вера часто смеялась на любое почти слово, закидывая на красные подушки Фишки апельсиновые волосы. Митя видел ее белую, длинную, с длинными пальцами руку, которая плавно двигалась в

пространстве машины: то поправляла притемненные очки, то барабанила по стеклу, то закладывала рассыпающиеся волосы за ухо. Рука эта не делала только одного: не обнимала Митю, не брала его за руку, не дотрагивалась до него никак.

Всего такого будто и не было никогда. И не будет. Митя чувствовал, как надежда утекает из его сердца и оно пустеет и сморщивается. Все равно Митя был счастлив, что эта женщина, - казалось, когда-то давным-давно, принадлежала ему и плакала от любви и горя...

И это все больше заводило его.

Машина мчалась, Вера не спрашивала, куда, и они перебрасывались незначащим разговором, не касаясь никаких острых или больных тем. Вырвавшись из города, Митя круто повел машину, но Веру ничто не трогало. Она отдалась быстрой езде, ветру, рвущемуся в окно и закрыла глаза. А Митя нервничал. Сейчас надо будет съезжать на проселок... что, если она спросит: куда они едут? Он ответит - на Лосиный остров... Вдруг это оскорбит ее и не понравится...

Он-таки свернул на проселок, но она лишь приоткрыла глаза на мгновение, - ее совсем не интересовало, куда и зачем они едут. Едут и все. Так виделось Мите.

Они въехали на остров, в рощу, полосатую от тени деревьев, но совсем не такую, какой представлял ее Митя - после окончания первого курса они ездили сюда жарить шашлыки.

Теперь эта роща показалась ему унылой и некрасивой.

Вера, выйдя из машины, воскликнула: как здесь хорошо! Как тихо! Ты молодец, что приехал сюда.

Она скинула туфли и пошла по мягкой волнистой траве. Митя пошел за ней, тоскливо понимая, что ничего сегодня не будет: ни любви, ни разговора... Он вспомнил о Нэле, которая печет в жаре кухни ненужные ему пироги и ко всему еще прибавилась досада на жену.

Вера исчезла и вдруг откуда-то снизу крикнула: Митя! Иди сюда, здесь такой ручей! Он прошел вперед и увидел обрыв. Внизу, на бревне сидела Вера, опустив в ручей ноги. Она глянула на него снизу и снова позвала: иди сюда...

Он спустился и сел рядом с ней. Он молчал, а время уходило, убегало, уносилось... И он еще ничего не сказал и не спросил... А надо ли тебе это? подумал он, не хочешь ли ты только мимолетной любви, чтобы удовлетворить свою жажду этой женщины и улететь со сладостным ощущением счастья, оставив надолго память о себе?.. Как же тебе понравилась любовь, которую ты нашел как монетку в пыли дороги!..

Вера обернула к нему лицо: Митя, это правда, что ты купил меня за пятьдесят рублей? - Вдруг спросила она, - или Санька мистифицировал?..

- Правда. Я бы дал, сколько угодно, но он сам назвал цифру.

- Видимо, я больше не стою, - с печальной смешливостью откликнулась она.

Он не нашелся, как ответить и промолчал, поглядел на часы и понял, что времени уже нет. Скоро Нэля станет звонить по всем телефонам и начнется паника. Ну, что ж...- пусть будет так.

Он посмотрел на ее покрасневшие от ледяной воды ноги и сказал: это же ключ, ты простудишься...

- Злишься, что все идет не по твоему плану? - Спросила вдруг она, остро глянув на него.

Он сделал вид, что обиделся: не надо так зло, Вера. Я - плохой, я знаю, но не настолько.

- А на сколько? - весело спросила она.

- Возможно, это знаешь ты... - со значением сказал он.

- Возможно, - прозвучало ее эхо.

- Мне пора, дорогая, - сказал он, - ведь утром я улетаю...

- И тебя ждут, - утвердила она и встала. Ноги у нее покраснели и он снова заметил: ты - простудишься. Идем в машину, я включу печку.

... Ну, вот и все, подумала Вера, еще полчаса вместе в машине и три года одиночества - впереди... Она готова была закричать, но сдержала себя и села в машину.

Он было завел мотор, но вдруг повернул ключ и бросился к ней. Взял в руки ее лицо и сказал: Вера, знай, - я люблю тебя. Одну тебя. Что бы там ни было раньше. Только ты. И пожалуйста, запомни это.

Он поцеловал ее и она не оттолкнула его. Но дальше ничего не последовало.

Она решила так и он как-то почуял это.

Они подъехали к ее дому уже в темноту.

Она хотела быстро выйти из машины, но Митя задержал ее за руку: неужели ты ничего мне не скажешь? - спросил он и в голосе его звучала искренняя боль.

- До свиданья, Митя, - сказал она, - до свиданья. - Поцеловала его в волосы, выскочила из машины и... исчезла.

Он не побежал за ней, не крикнул, чтобы вернулась... Посидел недолго и с места взял разгон.

Он ехал домой и думал, что вернется к Вере. Пусть не сейчас,

- через годы, - но вернется. Она - его судьба, а он - ее, и им друг от друга никуда не деться.

Около их дома стояла толпа и Митя, остановив машину, услышал обрывки разговоров: кто-то то ли упал с высокого этажа, то ли по

пал под машину. Смертельный исход... Жертва - женщина.

Митя вихрем взлетел к себе.

Открыл дверь и крикнул: Нэля! И громче: Нэ-эля-я! Никто не отвечал. Он обежал все комнаты - никого. И тут он подумал, что "то" происшествие - с ней, Нэлей... Почувствовал он вину? Пожалуй, только ужас... Захотел ли бежать вниз и узнавать, так ли?.. Нет.

Он сел и закурил. Перед мысленным взором замельтешили картинки: пышные похороны... Тесть с тещей... Митенька... Его отпускают с миром. Отдают ему сына... Он никуда больше не едет... Он пишет книгу... А рядом с ним она. Вера. И дочь. Тоже Вера. Вера маленькая. Но здравые мысли, прорывавшиеся сквозь сладкие картинки, говорили, что ничего не могло случиться, что там, внизу, не Нэля... Что это было бы ужасно, - нести всю жизнь такую вину!.. Но картинки были сладки, а здравые мысли - сухи и бесцветны. И быстро исчезали.

Он решил, что выкурит еще сигарету и тогда начнет действовать. Было одиннадцать вечера.

Ключ повернулся в замке и вошла Нэля.

Она сразу увидела Митю в кресле, с сигаретой. А он вскочил, швырнул сигарету, бросился в переднюю и истерически стал кричать, что она его перепугала насмерть, что он слышал о происшествии и чуть не умер от ужаса, и собирался с силами, чтобы узнать. Можно - так? Где ее носило?

- А тебя? - Спросила Нэля, - что сделал со мной ты? Ты уехал ровно в пять, сейчас одиннадцать. Я не звонила в издательство, потому что уверена была, что там никого нет.

- Но почему? - вскрикнул он.

- Потому что ты, Митя, - фальшивый человек. Я не знаю, где ты был и никогда не узнаю... Но так, как ты поступил со мной - бессердечно и подло... - Она села в кресло и заплакала. Это уже легче! Слезы всегда разбавляют сухость злобы. Они разводят до нужной размягченной кондиции жертву... Теперь можно начать выкручиваться.

- Ты зря обижаешь меня и обвиняешь в несуществующих грехах, - сказал он ровным голосом, в котором все же проглядывала обида, - сейчас ты все узнаешь. В издательстве я выпил с ребятами бутылку пива... Поехал и нарушил, - на красный свет, что меня дернуло! Ну и забрали. Я мог бы до утра в отделении просидеть. Еле отбрехался. Штраф взяли - пятьдесят рублей. На лакмус показало... Хотели права отобрать, а ты черт-те что выдумываешь!

Если бы Нэля умела молиться!

Она бы брякнулась тут же на колени и долго била поклоны и благодарила Бога за спасение в пути... За спасение в любви. Но она не умела этого ничего и просто тихо поворчала, что так и думала, что сердце чувствовало, что уже готова была звонить в Управление милиции... - и заключила это все обыденным, таким милым и домашним вопросом: ужинать будешь? Пироги уж остыли совсем...

- Нет, - ответил Митя, - меня до сих пор трясет. Пойду лягу.

Он был настолько опустошен, что едва мог двигаться. Прошел в спальню и, не раздеваясь, рухнул на постель. Нэля опять поворчала насчет мальчишества, легкомыслия, идиотского пива, стащила с него ботинки, брюки, пиджак и заботливо укрыла одеялом.

Утром Митя улетел в Америку. Нэля осталась на неделю одна.

И прямо на следующий день позвонил забытый всеми Анатолий.

Нэля не узнала его и когда он наконец назвался после длинных кокетливых напоминаний, вдруг почувствовала недовольство: он был ей не нужен, полной Митей, своей беременностью, отъездом через несколько дней... Поэтому разговаривала с ним суховато и без интереса. Он это почувствовал и разозлился. Сказал, что вообще-то он звонит Мите...

Нэля ответила, что Митя утром улетел в Америку.

Анатолий помолчал, переваривая новость, и сказал, что у него есть небольшой разговор. Если можно, то он приедет.

- Ну, хорошо, приезжайте, я правда, вся в сборах...

- Ничего, я не надолго, - заверил Анатолий.

Нэля сердито начала приводить квартиру в порядок, но снова раздался телефонный перезвон. Опять Анатолий!

Он сказал, что подумал и понял, что не с руки принимать гостей, когда предотъездная суета... Придется им, к его огромному сожалению, обойтись телефоном.

Нэля так обрадовалась, что радостно сказала, что очень бы хотела с ним повидаться, да и Митя тоже, но они почти весь отпуск провели в разьездах, а теперь вот его вызвали...

- Вызвали? - С какой-то затаенностью переспросил Анатолий, - а что, неприятности?..

- Нет, отчего, просто там какая-то необходимость, я, честно говоря, не вникала... - И вдруг забеспокоилась, почему это Анатолий сказал о неприятностях?.. Может Митька ей не сказал? А сам знал, что летит на экзекуцию? Но почему там? Должны бы здесь сказать... Но кто их всех знает, - Нэля в этой дипработе ничего не понимала и, растревожась, спросила: а что, вы что-нибудь слышали?

- Да нет, - малость струхнул от своего намека Анатолий, - очень уж озлился на удачливого Митьку, а он так и сидит здесь в тухлом мидовском болоте, - я так спросил. Если б неприятности, зачем туда вызывать, все здесь скажут.

Нэля переменила тему: а как ваш малыш? Кто у вас?..

- Девочка, назвали Жанночка, - ответил Анатолий, внутренне корежась и и произнося про себя совсем не такие словечки! ... Твой Митька папашка "нашей Жанночки", хотелось сказать ему, и не по телефону, а так, вживе, и посмотреть, как эта заносчивая Нэлька на жопу плюхнется. Нельзя. Надо гнуть свое.

И он начал: да, хорошо бы опять вместе попасть! Все же старые знакомые. Я слышал, там много новых, почти весь костяк поменялся... Опять начинать все сначала, но Митя - коммуникабельный, - выпевал Анатолий, а про себя: кобельный он, сука... - Нэля, мы так и не сходили в ресторан, а я ведь часто звонил, - но глухо, как в танке... может, в эти дни?

- Нет, - твердо ответила Нэля.

Во-первых, ей действительно некогда, а во-вторых, она помнила, как поддалась чарам Анатолия и вовсе не хотела унижать Митю и идти с чужим мужиком, да который еще нравился когда-то! Мите своему она не изменит даже в малом!

- Никак у меня не получится, - добавила она извиняюще и вроде бы разговор как-то подошел к концу, но Анатолий не сказал главного, из-за чего и позвонил, и набрался с духом, - у меня к Мите был деловой разговор, но раз уж его нет, то...

- А в чем дело? - с живостью откликнулась Нэля, - ей хоть как-то хотелось загладить свой резкий отказ.

- Да нет, Нэлечка, это я мог сказать только Мите...

- А мне, что? - нельзя? - вроде бы обиделась Нэля, а сама сгорала от любопытства.

- Почему?- можно, но неловко как-то, - ответил Анатолий.

- Давай, давай, - вдруг на "ты" сказала она Анатолию и он обрадовался, потому что пока она ему - "выкала",- все было не дружески, очень далеко и официально. - Между товарищами тайн нет.

- Понимаешь, Нэля, я хотел, чтобы Митя поговорил с В.В. насчет меня. Здесь нам жить невозможно. Ребенок, я, Ритка и еще тещенька, знаешь какая она у меня? - пьяница, целыми днями забивает козла, и все у нас, то есть у нее, - в квартире! Представляешь? А стоит сказать, как тут же крик: вы у меня живете! Извольте терпеть. Я собираюсь купить однокомнатную,- у моей матери комната в коммуналке, - но пока денюжек не хватает. Ладно, Нэль, навешал я тебе... - но сама захотела.

Нэля молчала, проникнувшись ужасной жизнью молодой семьи Анатолия. А как живут они! - как короли! Чего там говорить. И все ее папа! который добился таких высот... У Анатолия такого папы нет. У его Риты - тоже, одна мама, да какая!.. Митя тоже неизвестно как жил бы, если б не она, не ее папа! Она подумала, что Митя мог бы быть более внимательным и благодарным, но сразу же ответила: он - такой и нечего его ломать. Но что делать с Анатолием? Как помочь? Может, попросить папу? Он обещал прилететь из Киева, проводить ее... Вот она и попробует. Ничего! Как говорят: да-да, нет-нет.

И она сказала: Толя, я ничего не обещаю, но кое-что попробую... Позвоню тебе через несколько дней, обязательно, дай мне телефон твой, я куда-то задевала...

Анатолий возрадовался - все проехало как по маслу, - но с телефоном нельзя.

Он сказал: знаешь, я буду в бегах, пытаюсь что-то устроить, я сам тебе позвоню ровно через три дня, в это же время, идет? - Отлично, - сказал Нэля, - только позвони обязательно, хотя ничего не гарантирую...

- О чем ты говоришь! Спасибо просто на добром отношении... Закончим сразу эту слезную историю. Трофим Глебович прилетел

проводить свою любимую дочурку в Америку... Дочурка как-то вечерком, за кофе с ликерцем, под размягченные разговоры о будущей девочке: все почему-то хотели и ждали девочку, хотя Митеньку любили, мальчик он был необыкновенный, - послушный, любящий, - ангел, как говорили про него, к слову рассказала об Анатолии. Как они живут, то да се, и сообщила неопределенно: мне бы так хотелось помочь им! такие замечательные ребята!

Трофим нахмурился, он был быстрый на соображение и тут же понял, что его любимая дочурка будет просить, - уже, фактически просит! - за этих "милых ребят", которые наверняка продумали, кого просить. Это, значит, звонить Г.Г. по поводу каких-то лю

дей, - кто они? О Митьке говорить было просто - первый среди

студентов, на практике показал себя с языками - отлично, была

правда какая-то темная историйка с парижской девицей, но это, в

конце концов, - чепуха: обалдел малый от Парижа... Можно простить. А в Америке все в порядке, - вон В.В. пишет, что будет

предлагать зятька на серьезное дело... Мол, такое дело по Митьке, а вот - канцелярия его только раздражает и не нужен он там. С бумажками другие могут возиться... У них там перетрубации, может, попросить за этих?.. Нет, - Америка слишком большой козырь. И почему этого "милого парня" снова туда не направили? Хватит с него Алжира или там Египта...

- Понятно, - сказал сурово Трофим Глебович, - просишь, значит, за этих замечательных ребят. А ты их хорошо знаешь? Был бы твой Митька здесь, я бы у него узнал, а так...

Нэля горячо сказала: жену я его мало знаю, а его - хорошо! Он

- славный, папа, честно...

... Так, подумал Трофим, этот парень ей нравится... Еще нехватало этого! Она - налево, Митька - направо... Нет, туда этот "замечательный" парень определенно не поедет, ты, дочка, не рассчитывай. Отправим его, чтоб глаза не мозолил...

А вслух сказал: попробую поговорить с Георгий Георгичем, мне с ним самому пообщаться надо.

И решилась все же судьба Анатолия. Правда, "африканская".

Настало безлистое, с пронзительными ветрами, сухой серой землей и резкими морозными утрами, - время.

Зима без снега.

Вера сомнамбулически брела по бульвару и думала о том, что вот она и беременна от Мити, и что ей делать и к кому кинуться.

Кинуться было к кому, - подружек валом, и все они помогли бы, и советов надавали, - но и протрепались бы... Хоть одному человечку, конечно, с требованием полного сохранения тайны...

И пошла бы тихая, кипящая кипятком молва: знаете комментатора Веру Полянову? "От сердца к сердцу"... Она - беременна, и от кого неизвестно!..

И начались бы гадания и расследования и многим мужчинам пришлось бы зазря нездорово ...

Но основное, что тревожило ее, - рожать или делать аборт. Последнее вызывало отвращение и страх, но возможно - придет

ся. А если родить?

Ее братец, человек не с лучшим характером, собирается жениться... На черта ему сестра, родившая неизвестно от кого, не замужем, одинокая, с пищащим мальчиком ( Вера почему-то была уверена, что это - мальчик и называла его про себя - только Митей..) в одной квартире...

А когда пузо полезет на нос? Что она скажет на работе?

Это, правда, меньше заботило ее, - уйдет в отпуск, попросит домашнюю работу... Ее ценят на радио. Слышать, что о ней говорят,

- она не будет. Нет ее. Программа идет, а ее нет. Поговорят и забудут. Не это самое страшное.

Брат. Их общая квартира. Девица, которая станет его женой. Кажется, контролер в аэропорту. Вера видела ее - щучка.

Необходимо, позарез, хоть с кем-то поговорить, на что-то решиться... О Мите она вспоминала вовсе не со злостью. Он не виноват, что она почти до тридцати проходила в девицах! И не дурочка она из глухомани, чтобы не понять, что бывает, когда люди так любят друг друга. Конечно, он мог бы... Но и она!

На том она закрывала эту тему, чтобы не начать злиться на Митю. Она сделала все сама. И точка.

У вдруг внезапно, как все гениальное, ей упала прямо с неба мысль: позвонить Лельке!.. Ведь были же они подругами? Ведь созванивались и после ТОГО вечера, перед отъездом Мити, и позже. Конечно, отношения у них уже не те, - какие-то тайно прохладные, наружу же, - светские и милейшие.

Теперь они с Лелькой почти родные! Вера не откроет, кто отец, - зачем бередить...

Как Вера раньше не додумалась! Хорошо, что не позже. По ее подсчетам у нее катил к концу третий месяц ( у Нэли в Америке

тоже), - пора было срочно на чем-то останавливаться...

Она пришла домой, братца к счастью не было и, налив себе чашку кофе, сходу, чтобы не раздумывать и не отказаться от идеи, - позвонила.

Ответил юношеский басок, крикнул вглубь квартиры: Мам! Тебя! Вера сначала удивилась, но подсчитав, поняла, что Лельке к

сорока и парню видимо уже лет шестнадцать - восемнадцать... Подошла Елена Николаевна не сразу узнала Веру, а когда узнала

стала суховата: Здравствуй, вот уже и не узнаю тебя... Куда пропала? Повод - серьезный, - сразу решила Вера брать бычка за рожки, - а не звонила... Ведь ты тоже... Мне надо с тобой встретиться, Лелька, - сказала она попрежнему, как раньше, решив, что выяснения отношений уже вполне достаточно. - Ты сможешь?

Она поняла, что выбор она сделала правильный.

Елена не отказала: давай, - сказал она, - Где?

- В кофейном зале ДЖ?

Елена Николаевна сразу же отказалась.

Тогда Вера предложила на улице, около их бывшей совместной работы, спросив: ты там работаешь? На что Лелька ответила, что - да, но почти всегда на дому - берет рукописи...

Лельку Вера увидела издали. В пушистой шубке, белом пушистом шарфе, белых высоких сапогах,- как всегда - элегантная, но несколько безвкусная.

Она улыбалась Вере прохладной улыбкой, которая означала не антипатию. - но равнодушие. Так и было. И Вера вполне понимала Лельку.

Они обнялись, коснувшись друг друга холодными щеками и Вера увидела, что Лелька подурнела и постарела: лицо отяжелело, а огромные голубые глаза, которые всегда скрашивали все лелины недостатки, стали будто меньше, тусклее, и были грубее накрашены.

- Ты хорошо выглядишь, - отметила Елена Николаевна без зависти, но с некоторой горечью.

Вера действительно была хороша. Видимо новая зародившаяся в ней жизнь давала отсвет на все: румянели щеки, сверкали глаза, правда прикрытые очками, - близорукость никуда не денешь! Светились апельсиновые волосы, присыпанные снегом...

- Не думаю, - покачала головой Вера, - нет причин хорошо выглядеть.

Вере хотелось, чтобы разговор уже начался с главного, но Лелька пропустила мимо ушей зацепку, а задумчиво продолжила: ты вдруг как-то сложилась, по-женски. Я еще летом это заметила.

- Летом?.. - Переспросила Вера, почувствовав себя неуютно.

- Да, - откликнулась тем же ровным равнодушным тоном Елена Николаевна, - я ехала в троллейбусе, а ты шла...

- Одна? - Вырвалось у Веры - она испугалась, что Леля видела ее с Митей!

- Одна, - почему-то усмехнулась Елена Николаевна, и тут же спросила: как ты живешь? Замуж вышла?

Ох, уж этот вопрос который задают всем молодым женщинам в критическом возрасте, будучи уверенными, что ответ будет отрица

тельным!

- Нет, - резче, чем надо бы, ответила Вера.

Елена Николаевна взглянула на нее более внимательно: тебя это огорчает? Вот не думала! Ты мне казалась такой независимой.

- Дело не в этом, Леля, - ответила Вера, - все сложнее... Я сейчас в довольно щекотливом что ли, положении и может быть поэтому такая...

Она замолчала и подумала, что разговор идет трудно и Лелька не хочет замечать ни тона Веры, ни ее отчаяния...

Лелька не слушает, - идет медленно под снежной метелью, смотрит вперед, будто там хочет что-то разглядеть.

Елена Николаевна действительно полуслушала Веру. Она думала о том, что знает, почему Вера до сих пор не замужем. Она видела Веру тогда не одну. С Митей. Эта встреча так толкнула ее в сердце, что она долгое время не могла придти в себя...

А сейчас вспомнила свою краткую безумную близость с Митей... Веру, которая тогда как бы была третьей лишней, а на самом

деле - Первой. Она вытеснила ее, Лелю. А сейчас Вера с чем-то пришла к ней! И Леля никак не может взять себя в руки и от

нестись к ней нормально, - без горечи и неприязни.

Воспоминания же о Мите были сложными - они вбирали в себя все: и острое счастье, и любовь, и ненависть, и ощущение стыда...

Но в конце концов, ей над признаться, что все это для нее - прошлое, а для , Веры, - настоящее, и не надо на нее злиться,

- ведь ей еще предстоит то, что было с ней, Лелей... - таков уж Митя.

И не надо экивоков.

- У тебя ведь сейчас роман с Митей. - Сказала она.

Вера вздрогнула и съежилась. Нужно решать: или полная откровенность или она должна тут же уйти, и еще возмущенно кинуть: какая чушь, сплетни!

- Да. Был. А откуда ты знаешь?

- В Москве и не узнать! А почему - был? - Спросила Леля.

Вера понимала лелькино состояние, но раз решила - честность, то так и надо держать. И потом ей страстно хотелось говорить о Мите... А кто может быть собеседником на эту тему? Лелька.

- Потому что он опять там. И надолго. Когда появится, - не знаю. А если даже появится, - не знаю, встретимся ли... ты же сама знаешь!

Елена Николаевна взяла ее за руку: а ты хочешь его увидеть?

- Очень, - честно ответила Вера.

- Ты считаешь его хорошим? - Продолжила свой допрос Лелька.

Они все стояли и снег совсем залепил, засыпал их.

- Да, считаю! - Крикнула Вера, - И не смей говорить мне о нем плохо!

- Я и не хочу этого делать. Но знаешь, какие тяжелые часы и дни... Леля помолчала, - я провела из-за него? Он оставил столько боли...

Лицо Веры горело она заговорила громко и возбужденно: а мне? Мне он вот, что оставил! - И придя в ужас от своего жеста, щелк

нула себя по животу.

И вдруг почувствовала облегчение после этого вульгарного движения. Пусть!

Елена Николаевна охнула и вдруг прониклась странным, необыкновенным чувством: соучастия, причастности к тому, что с Верой случилось, и расстрогалась, - будто ребенок Мити уже родился и она сейчас его увидит. И полюбит.

Она почувствовала себя маленькой и ничтожной, со своими обидами, а Веру - торжественно прекрасной и значительной. Она носит под сердцем, - как говорили в старину, - его ребенка!..

- Ты оставишь... - не спросила Елена Николаевна, а почти утвердила.

И неожиданно для себя Вера крикнула: ни за что!

Хотя до этой минуты вовсе не думала в столь категоричной форме.

- Вера, Вера, послушай меня, - начала Елена Николаевна с желанием вдолбить то, что она подумала. - Послушай меня. Молчи и не возражай... Ты любишь Митю?

- Да.

- Я знаю, Господи, я знаю, как его можно любить! - Бормотала Елена Николаевна, желая одного, - чтобы Вера слушала. - Я думала, - сойду с ума, когда поняла, что - все. Я чуть не решилась на... не надо вспоминать, не надо... Подумай... Ты ведь никогда ни за кого не выйдешь замуж, да?

Она пронзительно всматривалась в Веру.

- Никогда. Ни за кого.

- Вот видишь! Я знала! Митя будет владеть тобой всю жизнь! Он будет уезжать, приезжать, жить своей жизнью, иногда - вспоминать тебя и звонить... Но он не будет с тобой реально, поверь мне! А у тебя - его сын! Всегда с тобой ТВОЙ Митя! Ты можешь представить это счастье? Если бы я могла... если бы у меня был сын от него... - Елена достала платок и стала вытирать краску со щек, слезы лились из ее глаз.

Вера смотрела на нее и думала, что вот и пришло решение - оставить...

- И он может придти к тебе! Так бывает именно с такими как Митя. Один на тысячу, но шанс - твой. Жену он не любит, я это знаю, поверь мне, Елена боялась, что Вера воспринимает ее слова, как бред старой дуры, а ей так хотелось, чтобы новый Митя родился, еще один Митя, - но другой, лучше, честнее! Нет, пусть такой же, как его отец! Нельзя, нельзя! убивать митиного мальчика.

Елена Николаевна расстегнула шубу - ей стало жарко, она будто всходила на гору, задыхаясь и упорно.

Она обязана сломить верино упрямство. Это чисто женская обида. А речь идет о жизни! - Дать ее или отнять? Какой кошмар! И это решают они!.. Ужас.

Вера сказала негромко: я все поняла, Лелька. дай мне вздохнуть и подумать...

- Ну, конечно, - отозвалась Елена Николаевна и почувствовала, как она устала, у нее даже голос сел. Но медленно и тихо сказала сокровенное: а я бы хотела, чтобы Митя был моим вечным любовником, а не мужем. Он соскучится в уздечке... В любой. Таких нельзя держать взаперти, им нужна свобода...

И она снова стала вглядываться в мятущуюся даль, тускло освещенную фонарем.

- Ну, вот, - сказала ей с упреком Вера, - то ты говоришь, что он придет, то, что ему нужна свобода... Второе - правда. Он увидит маленького Митеньку, предположим, - умилится, будет умиляться неделю, а через неделю ускачет, как зайчик. Там ребенок, здесь - ребенок, еще где-нибудь ребенок... И я уже не буду - Прекрасная Вера, а буду Вера Валентиновна, толстая мамаша капризного мальчишки, семейная баба на чайник! Я не боюсь осуждения, - плевать я на всех хотела! Я почему-то боюсь этого ребенка! Боюсь, - и почему, - не знаю. Не могу объяснить... Нет, не могу, Лелька! Пусть он меня простит... - И Вера заплакала так, что затряслись плечи, голова, кривился рот от вырывающихся рыданий. Безутешных.

Леля снова схватила ее за руки, повела ее куда-то. Они свернули в переулок - здесь никого не было,- и шептала ей: ну и не надо, не надо! Если ты так чувствуешь! Пусть не будет! Ты еще совсем молодая! Сто раз еще с Митей встретитесь, еще дети будут!..

Вера продолжала плакать, но уже не так бурно, а Леля вдруг сказала со злостью и восхищением: ну надо же! Такой маленький и такой едкий!

А Вера, вздрагивая и с трудом разлепляя спекшиеся от слез губы, призналась: я люблю его всегда. Он мне уже столько нанес... А я все равно!.. Больная я, что ли? Сумасшедшая? Всегда - пожалуйста, когда бы он ни захотел... Стыдно.

- Нет, нет, ты - умница, умница, - начала опять свою нескончаемую речь Леля, - Это мудрость. Ты - выше всего. Любовь - это так высоко, Вера! Это... как бриллиант, а ты говоришь о стертых копейках! Он же ползет к тебе на коленях, когда видит?

- Да.

- Я знаю! Я же знаю! - Закричала Леля, - есть гении в любви и когда попадаешь в их ауру - ничего не стыдно и не страшно... Я помню, как мы в такси... Такой ужас, казалось бы... Нет, - счастье... И потом... - Леля замолчала, поняв, что ей безумно хо

чется рассказать Вере об их единственном ТОМ свидании на чердаке... Но она взяла себя за язык. Не надо. Вере? Сейчас, об этом? Когда главное быть или не быть еще одному человеку, митиному сыну, - на земле!..

Вера посмотрела на нее и вдруг поняла, что ближе этой женщины у нее никого нет. Она обняла Лелю и они обе стояли, плача, осыпаемые снегом.

Потом они молча шли к метро, опустошенные, уставшие... У метро Леля спросила, глядя Вере в глаза: ну, что?

Вера опустила голову так, что не видно было лица и сказала: пусть он простит.

Леля вздрогнула, но постаралась нормально ответить: позвони мне завтра. Я договорюсь. Это очень хороший специалист, не бойся.

К врачу Вера шла вместе с Лелей. Та предложила, а Вера не отказалась. Она очень боялась.

Снег уже лежал прочно и Леля предупредила Веру, что надо как можно теплее одеться.

- Но почему? - Спрашивала Вера, стараясь скрыть ужас перед своим близким будущим. Ее безотчетно пугало это требование теплого, очень теплого, всего, чего можно...

Леля беззаботно отвечала, честно тараща свои огромные круглые голубые глаза: ну, у тебя же будет сильное нервное напряжение!.. Тебе будет холодно... Знаешь сама, когда нервничаешь всегда дрожишь и холодно...

Вера верила Лельке, что это только нервное напряжение, а так

- почти ничего. Боль, сказала Лелька, как ранку помазать йодом, щиплет, неприятно и все...

Вера верила, что это так.

Возрастом она подходила к тридцатилетнему рубежу, однако мало, что знала в этой женской области, потому что не любила слушать "бабьи" разговоры: об абортах, родах и другом, еще более

интимном...

Разве могла она подумать, пребывая в разреженной атмосфере любви с Митей, что ей придется говорить именно о "бабьем". И с кем? С Лелей!

И в сотый раз выспрашивала Лелю, (которая два раза делала аборт. От мужа), ну какая это боль? Скажи поточнее...

Леля уже была на пределе и раздраженно ответила: я же тебе сказала, как йодом по ранке...

Они подошли к маленькому московскому особнячку, еще прошлого века.

Им открыла неприметная женщина как бы без возраста.

Они вошла в большую комнату, видимо, гостиную.

За толстыми стенами особнячка не слышны были ни трамваи, ни автобусы, сплошняком идущие по этой узкой улице.

В комнате стоял большой круглый семейный добротный стол, покрытый вязаной скатертью. На стенах старые фотографии с давними людьми,- мужчинами и женщинами, в собольих душегреях, вицмундирах, фраках.

Из темных двухстворчатых дверей вышел толстый большой человек с круглой как шар головой, в круглых очках. Он был в синем халате поверх обычной одежды и это почему-то привело Веру в совершенный ужас: как мясник... Хуже, - палач... Подумала она и задрожала, затряслась, даже в своих теплых свитерах и кофтах...

А врач весело спросил: кто? Вы? - и прямо глянул на Веру.

Она заставила себя кивнуть. Врач улыбнулся, и потирая руки, сказал: вон она какая рыжая! И с меня ростом - справлюсь ли?

И захохотал.

Вера почувствовала, что у нее кружится голова и вполне возможно, она грянется в обморок. Она взяла лелину руку и Леля, ощутив ее дрожь, попросила шутливо, - на правах знакомой, - и всерьез: Василий Ильич, мы первый раз, не надо нас пугать...

Врач сразу стал строгим: Елена Николаевна, милая моя, посидите здесь, тут вам и журнальчики и все для времяпровождения, а мы пойдем.

Он взял Веру за руку и оторвал от Лели довольно резко.

Вера еще оглянулась на Лелю и заметила какое-то странное выражение ее глаз: не жалеющее, а будто укоряющее...

Они прошли с доктором коридорчик и вошли в торцовую дверь. Комната была облицована белым кафелем, на окне - белая зана

весь, плотная как простыня.

Василий Ильич дал ей такой же синий халат, нитяные белые чулки и сказал: переодевайтесь. Снимите свое, наденьте халат и чулки.

Вера взяла вещи, но ничего с ними не делала, - не раздевалась и не переодевалась.

Врач доставал что-то из медицинского шкафичка, - какие-то огромные щипцы, еще что-то подобное, и не оборачиваясь, спросил: готова, миленькая?

Она промолчала и дрожала, как дрожала их собака, когда ее отловила собачница, а Вера, выдрав от нее свою Динку, плача, несла домой. Динка не лаяла, не скулила, а тряслась вот такой крупной тряской.

Василий Ильич обернулся и посуровел: это не дело, миленькая моя, так мы с вами весь день проваландаемся! Давай, красавица,

давай, - он подошел к Вере и стал отдирать ее от стены, как давеча от от Лельки.

И приговаривал: ну и что, - первый раз! Все бывают в первый. У меня пациентки по пятнадцать раз делают и ничего, - живы-здо

ровы, чего и нам желают. Через пять минут ты, как новенькая будешь! Побежишь с подружкой кофе пить в кафе. У нас тут отличное кафе...

Он уже вел Веру к столу, покрытому клеенкой.

А она все спрашивала его: правда не больно? Правда?

И доктор откликался добродушно и уверенно: конечно, правда. Я, миленькая моя, неправды не говорю. Ложись-ка на столик...

А сам опять полез в медицинский шкафчик.

Вера стояла и смотрела на стол с потертой цветастой клеенкой, и думала, что клеенка, - это потому что кровь. Митиного мальчика...

Тут-то она и грянулась об пол. Врач обернулся, чертыхнулся, поднял ее, положил на диван, также застеленный клеенкой, и ударил раз и другой по щекам.

Она пришла в себя и удивилась при виде чужого мужика, склонившегося над ней. Что это? Кто? И сразу все вспомнила.

Нет! Никогда! Если она увидит ЭТУ КРОВЬ! она умрет или сойдет с ума... Нет!!

И она сказала, стаскивая халат и чулки.

- Нет, доктор, я не буду... Я не могу... Я заплачу за беспокойство...

И стала быстро при нем одеваться, а он стоял в онемении и только багровел лицом.

Вдруг он рывком открыл дверь и держа ее открытой, заорал: выметайся, дура стоеросовая! Голову мне заморочили! Я бы уже двоих принял! Вон отсюда, коза!

Слава Богу, что она сразу нашла ту комнату, где сидела Лелька. Та удивленно подняла голову от журнала: как? Уже все?

Вера не успела ответить, как ворвался врач, гремя глоткой: забирай свою дуру! Но денежки - попрошу! Она меня за нос водить вздумала! Коза!

Леля тоже затряслась и сказала, роясь лихорадочно в сумочке: вот, пожалуйста, Василий Ильич, как за аборт и консультацию, вот, - и совала ему в руки кучу денег. Он взял, пересчитал и снова заорал: вдвойне! Втройне надо с вас взять! Голову заморочила, дура!

Они быстро вышли.

Леля громко сказала: сам козел, и еще сумасшедший.

Вера ни на что не реагировала.

Ее потрясли эти старые, затертые многими бабами клеенки, с которых потом смывали кровь детей...

Она вдруг подумала, что не будь Лельки, пожалуй, этот бешеный доктор затащил бы ее на стол, призвав на помощь безликую бабу, а может, и еще кого... И что бы она смогла сделать? Кричать и биться? Звать на помощь? Убили бы ее вместе с младенцем неродившимся...

Вера твердо уверилась, что убили бы, - чтоб не устраивала в этом жутком домишке не нужного шума.

Лельке сказал бы: смерть от шока или там, что до него она, Вера, "ковырялась", - и он ничего не смог сделать...

Запросто! И чтобы стала делать Лелька? Ничего. Что бы она смогла? Доказывать по судам и милициям? Что? Что она сама туда

девицу направила?..

Вере стало невыносимо страшно, - этот доктор с круглой головой и шуточками-прибауточками, - из ночных кошмаров.

И вдруг Веру как-то отпустило, и возникла эйфория: она не отдала своего ребенка, как агнца на жертвенное заклание! Какое счастье!

А остальное, - чепуха. Все решаемо!..

Они сели в такси и рванули с этой улицы и от этого домишки, где все непередаваемо страшно началось, но счастливо закончилось.

Не сговариваясь, попросили остановиться у какого-то кафе по дороге. Заказали кофе и бутерброды, - ощутив страшенный голод - и только тогда почувствовали себя в нормальной жизни...

Даже выпили немного, - сказав смешно: с избавлением.

И стали обсуждать верино положение.

Елена Николаевна предложила такое вранье: Вера вышла замуж.

За капитана дальнего плавания, летчика, дипломата ( тут они обе усмехнулись), - придумать несложно. Леля даст ей свое обручальное кольцо, а в отдел кадров можно пока не давать сведения: фамилию она как бы оставляет свою...

Но Вере этот вариант не подходил. У нее полно приятельниц, которые удивятся, - не показывает мужа, никого с ним не знакомит?.. А уж когда ребенок появится... - Начнется светопредставление! И где тот муж? Нет.

Они снова упорно думали...

- Послушай меня еще. Если ты говоришь, - братец у тебя говнистый, и женится скоро, там тебе делать нечего. Это - первое. Второе... - Леля как-то странно посмотрела на Веру, будто желая что-то сказать и боясь, но все же решилась, - второе, - или самое первое, - мы должны этого ребенка растить вместе, я буду принимать такое же участие в нем, как и ты! Теперь, слушай,

что...

- Нет. - сразу же перебила резко Вера.

Леля обиделась.

Она опустила голову,слезы навернулись на глаза.

Вера поняла, как не только обидела, но оскорбила Лельку своим резким категорическим отказом.

... Какая же она свинья! Ведь Лелька отговаривала ее от аборта!

Но поступиться ребенком! ЕЕ и МИТИНЫМ! Этого она не могла.

- Прости, Лелечка, дорогая, - сказала она извиняющимся тоном, - но все проблемы я буду решать сама. Извини, я - грубая и хамская... За тон извини, - не за смысл.

- Ага, - сказала холодно и спокойно Леля, подняв голову и сияя

голубыми глазами, - когда я занадобилась, то и проблемы стали

моими, а когда ты отвертелась, - меня по боку? Ты - как была

эгоисткой и свиньей в отношении меня, так и осталась. Пока. Про

щай.

Леля быстро встала, кинула на стол деньги и вышла из кафе. Вера в ступоре наблюдала, как она взяла на стоянке такси и

уехала. Вера не побежала за ней. Что толку? Другого ничего она Лельке не скажет.

Дома ее встретил брат не в лучшем настроении и предложил поговорить.

Они сели на кухне. Вера налила себе горячего чаю, - дрожь, время от времени, - еще пробирала ее.

Если бы у нее был настоящий брат!.. Душевно. Порыдала бы она у него на груди, а он бы сказал: сестренка, какие проблемы! У тебя же есть БРАТ! Но что мечтать зазря! Что есть, то и есть.

Влад начал сразу, как говорится, с туза. Он заявил, что на той неделе они с Люсей расписываются и... - он помолчал и закончил довольно мрачно, у нас через два месяца будет ребенок.

Вера чуть со стула не упала: везде дети!

- Дети - это прекрасно, - изрекла она и спросила, - ты не рад?

- Я? - Переспросил Влад, думая, видимо о чем-то другом, - почему? Рад... Но возникает масса проблем, Вера...

Она усмехнулась, и подумала, ты, миленький не знаешь, какая "масса" этих проблем...

А вслух удивилась: какие же, братик?

Он не терпел, когда она его так называла. Ему казалось, что сестра со своими журналистскими закидонами недостаточно уважает и его самого и его работу, считает шоферюгой, только в воздухе... Он помрачнел еще больше: Вера, нам надо серьезно подумать об обмене. Мы в одной нашей халупе не сживемся, да еще ребенок

(а потом и второй, подумала Вера и некстати улыбнулась).

Влад взвился: что ты ухмыляешься? Знаю я тебя! Дерьмо какое -нибудь нальешь! На Люську, что она меня заставила! Я сам! И нечего святошу из себя корежить! У тебя самой мужик ночевал!

- Ну и что? - Разозлилась Вера, - ну, ночевал! И еще ночевать будет! Твое-то какое дело?

Влад вскочил: не-ет, дорогая сестренка! Больше он тут ночевать не будет! Поняла? Нечего бардаки устраивать! Люська из порядочной семьи, к такому не привыкла!..

Не успел он это сказать, как Вера закатила ему пощечину. Он схватился за щеку, обалдел, но через секунду ринулся на нее.

Она успела выскочить из кухни, промчалась по коридору и заперлась у себя. Такого у них давненько не было...

Раньше, когда Влад был еще сопляком, а она уже девушкой, Вера пыталась его воспитывать и иногда давала подзатыльника, но он всегда отвечал ей и она убегала. Скоро она поняла, что воспитанию он не поддается и перестала этим заниматься.

И сделала замок к своей двери.

Влад орал за дверью. Чтобы она выметалась, что он ее ненавидит, что она - рыба безглазая, что нашелся на нее только один хиляк...

На что она ответила из-за двери, что пусть его дура Люська дезодорант попросит достать, - от нее потом несет, как от разно

рабочего...

Влад аж завизжал от злости и шарахнул кулаком по двери. Дверь тихо издала какой-то звук, - треснула, что ли? Влад еще поорал,

чтобы она и не думала здесь жить, пока они обмениваются, и что

она поимеет коммуналку! Их трое, а ей, - выдре одинокой, - кроме

коммуналки ничего не светит.

Она довольно тихо сказал: поимей совесть, Влад. Тебя слышно на весь подъезд. Итак мне говорят, что это ваш брат ни с кем не здоровается?

Этого ей никто не говорил, но она знала, как Влад бережет свою репутацию и считает, что она - стерва, а он - милый парень и страдающая сторона. Тем более, он - летчик!

Влад ушел в свою комнату.

В квартире наступила тишина, а Вере стало тошно. Еще этот!.. Только она освободилась от одной беды, как навалилась другая. Но она и сама понимала, что жизни у нее здесь не будет. Влад сделает для этого все, да и, судя по всегда недовольному личику его контролерши, та сложа ручки сидеть не станет.

И начнется такая коммуналка, где соседи подсыпают крысид в суп... Обмен, конечно, и только обмен. Но как ей не хочется уезжать отсюда! Где стены еще помнят маму и папу, где прошло ее детство... Хоть плачь снова! Почему у нее такой злобный брат? Может и она - такая? Мама была мягкой и милой, и они с папой никогда не ссорились, по крайней мере при них, детях. Наверное завтра Люська въедет сюда, уж Влад постарается...

Никуда они ее не выкинут, но! Но хочет ли она этих нервотрепок? И как это отразится на ребенке?.. Значит завтра же надо бежать на Банный и рыскать там в поисках вариантов обмена, потому что братец расстарается, чтобы упечь ее в коммуналку!

Тут она вспомнила о Лельке, вернее, она все время о ней помнила, но отгоняла эти мысли... Лелька опять нужна!.. Но Вера послала Лельку куда подальше . Очень гордо и независимо! Ан, нет, сказала судьба, рано пташечка запела! Как бы кошечка не съела... Вот кошечка и съела.

Нет, Лелька звонить просто неприлично!

... О, Господи, что же ей делать, научи и подскажи...

Утром Вера позвонила на работу, сказала, что с программой будет монтироваться вечером, и рванула на Банный.

Она никогда не была здесь, - всю жизнь они прожили в одном месте. Не было надобы в Банном.

Тут взад и вперед бродили люди, вроде бы так, прогуливаясь по этому довольно занюханному местечку, кучковались, двоились, тро

ились...

Вера не представляла сам процесс и остановилась, выбирая, к кому бы обратиться.

Конечно, ушлые и дошлые сразу поняли, что девчушка - новенькая и ее чем скорее - надо обратать. К ней подскочил какой-то мерзейший тип в вязаной шапке, задрипанном пальто и со вполне опухшей физиономией. Но очень галантный. Он спросил, что она хочет и что имеет, он, де, - опытный маклер и устроит все по первому классу. Вера подумала, что сейчас ему похмелиться надо по первому классу, - это да, и ответила, что ей не нужен маклер, у нее договоренность. Еще подходили, более приличного вида, но она их всех боялась: как она, женщина, одна, сможет противостоять этим ушлым и дошлым? И знать,- обманывают ее или нет?

Она решила присмотреться к толпе, выбирая одиноких приличных баб, и только к ним подходить. Было холодно, она замерзла, к ней снова подкатывались все те же маклеры, но она им коротко отвечала: спасибо, я уже договорилась.

Наконец ей приглянулась пожилая дама в пальто с чернобуркой, и взгляд у дамы был такой же, как и у нее, - растерянный.

Вера подошла к ней и, уже научась, спросила: какие у вас варианты? Я не маклер.

Дама обрадовалась и, взяв Веру под руку, отвела в сторону. Подозрительно оглядываясь, дама шепотом сказала, что ей нужен разъезд четыре на две...

Вера расстроилась и ответила, что у нее тоже разъезд.

Дама довольно горестно воскликнула: здесь почти все на разъезд. А к маклерам, милочка, ни за что... Я здесь третий раз и еще ничего приличного не предлагали. Думаю, с этими жуликами тут каши не сваришь. Только если по знакомству... Буду искать через знакомых и друзей. Советую вам тоже. Я вижу, вы такая же, как я, то есть, приличная женщина. Нам тут не место. Облапошат и досвиданья не скажут. Уходите. И я сейчас уйду.

Дама и вправду испарилась, а Вера толкалась до темноты. Маклеры больше не подходили: поняли, что она им врет, не же

лая иметь с ними дела. И ухмылялись. Мол, стой, стой, сапоги протрешь, а ничего не получишь без нас-то!..

Вера еще к нескольким подходила - все были на разъезд.

Домой с работы она приехала в час ночи.

В квартире стояла тишь, но, вешая пальто в шкаф, она увидела люськину котиковую шубейку. Сердце у нее дрогнуло: значит, здесь... Значит, начало военных действий открыто. Но она так устала, что на раздумья сил не было, только подумала, что хорошо, что завтра она работает с одиннадцати, - "эти" уберутся раньше.

Утром, пока пила кофе, поняла, что на Банный больше не пойдет, и вдруг разозлилась на весь белый свет: на Митю, у которого нет никаких проблем, на Лельку, у которой тоже все в порядке...

В общем Вера была раздражена и сначала решила на все плюнуть: пусть идет, как идет! Выкинут ее в коммуналку? - пусть! Значит, она такого достойна! Размазня! Только и умеет свои программы стряпать: сю-сю, лю-лю... Они ей, если честно, так надоели! Этот

пустой треп с бабьем, - какой муж, да какая любовь, да то, да

се...

И отдельно как бы от нее, от ее злости, и раздражения, организовалась идея: надо звонить Лельке. И спросить ее ( опять! А что делать? Ближе-то оказалось, никого и нет!), нет ли у нее или у кого знакомых своего маклера, - без этого, она поняла, - невозможно.

Звонить же Лельке не хотелось. Она понимала, что этот звонок будет выглядеть уже беспределом наглости. Потом. Позже.

Вера отправилась на работу. И, проехав мимо Телеграфа, вдруг выскочила на следущей остановке, и как полная идиотка, пошла к окошечку международной корреспонденции, ругая себя последними словами.

... А вдруг и напишет? Ну, открыточку-то бросить можно! С каким-нибудь поздравлением... Хотя бы с прошедшими ноябрьскими...

Писем, естественно, не было.

Леля тоже тихо маялась дома. Сначала она дико обиделась и разозлилась на Веру. Какая оказалась девка! Наплевать ей на все. На то, что из-за нее Елена не сможет теперь никого направить к Василию, а он - врач классный и берет нормально, не дерет три шкуры!.. Как она из-за ребенка фыркнула?! Что, Леля претендует на него? Нисколько! Помогла бы ей, дурочке, взяла бы на какое-то время к себе... Как Вера думает со всем решать?..

Леля расстраивалась особенно из-за того, что после их ссоры, Вера, наверняка, ей не позвонит... А уже не думать о митином сыне Леля не могла. Она должна, обязана его видеть. И не только!

Она будет участвовать в их жизни: Веры и ребенка. У Веры никого нет. Голым - голо. Даже подруг не очень, так, - подружки, а это совсем не то, что - ПОДРУГА. ДРУГ.

Какого же черта Лелька сидит и кислится? Плевать на гордость. Надо звонить самой и не мытьем так катаньем завладеть позицией...

- как раньше?.. - крестной. Второй матери. Но звонить нужно так, будто расстались они наилучшим образом и неважно, кто звонит первый.

Если, конечно, она не закусила удила и не пошлет Лелю куда подальше.

Квартира у них четырехкомнатная: спальня, комната сына, гостиная и кабинет Володьки. Кабинет ему не нужен. Что он там делает? Все материалы у него на работе, он - большой начальник, а большие начальники бумаг на дом не таскают. Кабинет для него - игрушка. "Я пошел в кабинет", говорит он значительно, и скоро можно слышать мирный храп. У него там заветная бутылочка коньячка, пресса, кожаный мягкий диван, промятый его "работой"...

Леля отправилась к мужу.

Он только собрался до обеда полежать и был не очень доволен ее появлением. Давно уже прошли страсти-мордасти, давно они были равнодушны друг к другу и спали-то с близостью пару раз в месяц.

Леля догадывалась, что мужа и его хорошенькую секретаршу Танечку связывают не только официальные отношения, но ей это было безразлично.

Володька неодобрительно посмотрел на нее, когда она вошла в кабинет.

Леля сказала: я ненадолго. Мне надо тебе кое-что сказать...

- Забеременела, что ли? - Со свойственной ему грубоватой и глуповатой простотой спросил Володька, - и добавил: шутка.

- Вот именно, - холодно откликнулась Леля, - шутки, боцман, у вас дурацкие... Но раз уж ты коснулся такой темы, то скажу, что забеременела не я, а моя ближайшая подруга Вера и ей до родов придется у нас пожить, и именно в твоем кабинете.

Леля решила сразу сказать все, тем более, что Володька сам задал тему.

Она не ожидала такой бурной реакции.

- А где я буду? С Клавой на кухне прикажешь? Или в спальне?

Ты рехнулась совсем со своими бабами! То эта Кира-дыра была, ты с ней носилась, но та хоть на жилплощадь не претендовала, теперь какая-то Вера! Кто она такая? Я ее не слыхивал и не видывал! Нет, матушка, хочешь поселяй ее у себя, а я кабинет не отдам!

Леля поняла, что замахнулась на самое неприкосновенное. Она могла бы это предположить! Но для Веры - кабинет был бы оптимальным вариантом. И для них для всех. Ну, что ж, спальня большая - восемнадцать метров, кровати две, как-нибудь они с Верой не передерутся... Но сама понимала, что затеялась с глупостью. Не примут мужики - и сын, наверняка, - чужую женщину, да еще беременную... И Вера неизвестно - согласится ли...

Сказала же она следующее: хорошо, Володя, если тебе так дорог кабинет, живи в нем! Мы с ней можем действительно в спальне...

Но это же не навечно, пойми ты! На короткое время. Она подыщет себе что-нибудь...

- Она, что? С периферии? Лимита? - спросил Володька.

- Конечно, нет! У нее в Москве прекрасная квартира, но... - тут Леля замялась и Володька, ухмыляясь, дополнил: понесла, поди, от женатика! Лет-то ей сколько? Как тебе? Тогда... - он не успел сказать, что "тогда", как Леля перебила его: ей двадцать пять,

- и он не женатик. Заграницей. Они поженятся, когда он приедет, через два года... А пока...

- Хрен с ней, пусть у тебя поживет, - вдруг смилостивился Володька, услышав про заграницу и поверив этому, - только недолго. Не могу, когда чужие мотаются в доме.

Звонил телефон. Вера взяла трубку ( так и не удосужилась позвонить Лельке!). Лелька! Этот звонок был для нее сейчас почти равен митиному!

Леля как ни в чем не бывало спросила, собрала ли Вера ла свои кости в одно место?

Вера радостно рассмеялась ( вполне искренне!) и сказала, что кости свои места разыскали и в порядке, а мозги никак не найдут крышу.

На это Леля заявила, что мозги вполне возможно найдут ее, если Вера после работы заедет к Леле... Есть разговор.

Вера ответила, что у нее тоже есть разговор и она как раз собиралась Леле звонить.

- Все к лучшему, - сказала Леля, и они расстались, довольные другом и каждая - собой.

Они встретились, - будто и не ссорились и обе были рады этому.

И убрались в спальню, - покурить, выпить кофе и, конечно, поговорить.

Вера решила не начинать, - подождать, что скажет Леля...

В спальню заглянул муж Лели, Вера его видела давно, раз или два. Вошел бывший красавец, теперь несколько пооблезлый, но еще сохранивший фигуру, а на голове столько волос, сколько нужно для покрытия лысины... Ничего мужик, но Вере такие не нравились.

Лелька его довольно бесцеремонно отправила, а он зыркнул на Веру любопытным глазом. И сына увидела Вера - симпатичный высокий, блондин, с лелькиными голубыми круглыми глазами, лет шестнадцати-семнадцати... Кино-герой из русской былины! Вера сказала об этом Лельке, та не очень отреагировала, махнула рукой, - не такой уж и "герой" Алешка, - ленивый, учится кое-как и куда его запихивать после школы, - ума не хватает...

Они замолчали и посмотрели друг на друга. Леля спросила: ну, кто первее?

Вера засмеялась, - хочешь я... Она решила, что не будет ждать лелиных измышлений.

Рассказала о своей разборке с братом, о том, что он женится и у них через два месяца будет ребенок... О своем походе на Банный...

Не успела высказать свою просьбу, как Леля среагировала на ее рассказ.

- У моих знакомых есть два отличных маклера, - честнейшие ребята, братья, Миша и Гарик! Они уже многим помогли! Хорошо, что ты мне сказала, а то моталась бы на этот Банный! Туда вообще нельзя ходить! Спросила бы меня!

- Но откуда же я знала, что у тебя такие знакомства! - Оправдывалась Вера, думая, что правильно рассчитала, - и тут у Лельки есть знакомства.

- Надо было позвонить, спросить... - Откликнулась укоризненно Леля, Ладно, не будем выяснять отношения! А то твой братец начнет раньше тебя!

Дозвонилась она уже к братьям-маклерам поздно, однако они сразу же согласились завтра подъехать и, посмотреть квартиру.

Леля не стала выносить на совет свои планы - уже ни к чему... Спросила, что Вера придумала с "сокрытием"?

- Есть идея, - отозвалась Вера. - Я уйду из редакции, из Радио, совсем, - ответила Вера.

- Как? - удивилась и обеспокоилась за нее Леля, - а как ты будешь зарабатывать? И вдруг тебя не возьмут обратно? Ведь им нужна такая программа! Вера, подумай... Возьмут другого, на такую работу многие губешки раскатывают!

- Я подумала, Лелька, - ответила Вера твердо, - возьмут обратно, никуда не денутся. Уйду я не просто так, - сварганю пару-тройку передач, за них заплатят. Деньги будут. Продам, в крайнем случае что-то... Скажу, что собралась писать книгу о своих клиентах. Не возьмут - и не надо, надоело мне там, хочется чего-то совсем новенького, на телевидение пойду! Да найду я работу, все ж профессионал, елки-моталки!

Леля задумалась. Что ж, в этом, пожалуй, есть своя сермяга. А уж она, Леля, не даст им помереть с голоду! И надо будет братьям перезвонить и уточнить район: только тот, где живет она сама... Но вот об этом Вере знать не надо.

- Скорее всего, ты права, - медленно произнесла Леля, - тебя знают... А за ребенка можешь не волноваться, найдем няню-кормилицу! Сможешь работать через два месяца! Мы с тобой вдвоем горы передвинем, куда нам надо! Кстати, - сказала Леля тише и серьезнее, - я именно об этом тебе хотела сказать, там, в кафе, после визита к Ваське... А ты взъелась!

Вера уже думала о том, что она одна, без Лельки, ее участия и, оказалось, деловизма, ничего бы не сделала!.. И чего она на Лельку тогда наорала?

И сказала: Лель, ты должна меня понять! Я чуть ребенка по собственной тупости не потеряла, а тут ты так категорически... Прости. Я ведь понимаю, что ты - мой единственный друг... Вот так странно получилось... - Она задумалась и закончила: это только потому, что ты такая, уникальная.

дела.

Леле было приятно, что Вера так сказала, но втайне она-то знала, что помогает ей потому, что Вера имеет отношение к Мите, и не просто отношение - у нее родится его ребенок! О чем Леля не могла, не имела права и не смела даже мечтать.

И чтобы не подавать вида, как она рада, Леля сказала: Митька там ничегошеньки не знает. Приедет,- а тут сюрприз. Сын. Да еще Митя.

Вера вспомнила о Риточке...

И решила рассказать Лельке. Уж если все, - так все до точки. Режь последний огурец, рви на тряпки последнюю рубаху!

- Леля, коли уж ты вспомнила Митю, то я тебе кое-что расскажу... Но предупреждаю, - не сладенькие картиночки... Хочешь? Или не надо? - Вера сказала это так, что Елена Николаевна как-то сжалась, испугалась, и не знала, что ответить. По виду Веры это - очередная митина пакость, ну не пакость! - предательство, сплетня, измена, возможно, уже Вере... Но тут же подумала: если любить Митю, надо знать о нем все... и продолжать любить. Так она решила. Потому что без этой любви у нее исчезнет смысл жизни. Володька - чужой человек, в принципе, Алешка? Был маленьким, был

- своим, теплым, необходимым, она ему была нужна... Теперь - нет.

- Давай, - ответила Елена Николаевна, - говори все, ничего не утаивай. Я - терпеливая.

Вера рассказала Леле о Риточке, Анатолии, Анне и свидании Мити с этой семейкой... Все рассказала.

Леля слушала Веру, изумляясь и лихорадочно воспринимая рассказ. Так вот он какой... Дрянь? Нет. Бабник последнего толка? Нет и нет! Он мотылек. Легкокрылый, радужный, сиюминутный. И сексуальный.

Женщины для него, - это не обычные люди, друзья там, знакомые и прочее. Они - источник наслаждения. И только. Ни одну из них он не любит, потому что не умеет. Просто наслаждается, и в этот момент королева та, которая лежит рядом... Наверное, так... Но он не каждую возьмет в постель. Не каждую! Нэля, его законная жена, например, попала туда - чисто случаем. Риточка, - тем более. А вот она, Елена Николаевна, и Вера, - не случайности. Они обе - предметы его страсти, страсти радужного мотылька, летящего на огонь. От того, что он - мотылек однодневка, страсть его не слабее и не ниже, а сильнее и выше обычной страсти обычного мужчины...

Митя так поднимает все высотами своей необычной страстности, что все оказывается необычайно прекрасным... Даже их любовь на этом чердаке...

Так, по крайне мере, кажется ей.

В рассказе Веры ее заинтересовала отнюдь не Риточка, она была лишь временным вместилищем его ребенка, его дочери. Маленькую Анну ей захотелось увидеть. Бедный заброшенный ребенок!..

- Послушай, - сказала она Вере, дотронувшись до ее руки.

Вера сидела, опустив голову, видимо воспринимая заново все, что рассказала и испытывая возможно недобрые чувства к Мите, какие были когда-то и у Лели...

- Послушай, Вера! Давай разыщем эту Анночку и посмотрим на нее. Просто так. Ты не хочешь?

Вера мотнула головой: нет.

... Ну, конечно. В душе Веры сейчас нет доброты... Леля пойдет одна. Но куда?

- Как ее фамилия?.. Этой Анночки? И где они примерно живут?

- Зачем тебе? - Трепыхнулась Вера,- Не будь дурочкой, Леля, не лезь.

Леля покачала головой: зачем ты так, Вера? Ребенок-то ни в чем не виновен. Можно как угодно относиться к Мите... Не знаю,

мне хочется ее увидеть.

Вера усмехнулась: а если он набросает десяток детей? Тебе их всех захочется увидеть и что-то совершить? Удочерить-усыновить?

Леля посмотрела на нее своими круглыми голубыми глазами и ответила: пожалуй, - да.

Вера обняла ее: глупая ты, Лелька! Но добрая до неприличия...

- Я, наверное, вовсе не добрая... Я просто люблю Митю.

- До сих пор? - Удивилась Вера, - такое может быть?

- Как видишь, может, - ответила Леля, все так же прямо глядя Вере в глаза.

- А я бы наверное, не смогла... - сказала та медленно.

- Это значило бы, что ты его и не любила. - Твердо сказала Леля.

- Я его люблю... Но не так. - ответила Вера и добавила: слушай, уже два часа ночи. Хватит нам о Митьке болтать! Спать надо! Все. Наш план таков, как я понимаю: обмен. Я ухожу с работы. Мы вместе воспитываем митькиного сына. Я поняла, что не имею права отделять тебя от этого. Лелька, как же я ТЕБЯ люблю!

- Вера, - попросила Елена Николаевна, - вспомни хоть что-нибудь, где эта Анночка живет?..

Вера ответила сразу: он говорил, что тащился с Солдатской улицы, там какое-то старье дома... Больше ничего не знаю. Ну, и этот, муж Риточки, Анатолий, дипломат. Бабку он как-то интересно назвал... Роза?.. Нет... Раиса! То ли Артуровна, то ли еще как-то так. Теперь уже точно все. Отстань. Я умираю - спать.

Когда Леля проснулась, подруги уже не было, только записка на столике: Лелька! Спасибо тебе за все. Сегодня попытаюсь поехать домой. Днем буду в бегах. Позвоню. В.

Леле это было наруку: она свободна, а свобода ей сегодня была нужна.

Принарядившись, забрав в сумку коробку конфет из дома и из своих плюшевых игрушек ( она их собирала и все, кто ездил в загранку привозили ей что-то: слоненка, крокодила, обезьяну...),

выбрав прелестного чау-чау, она поехала искать Солдатскую улицу,

узнав, что та находится где-то в районе Бауманского метро.

Леля довольно быстро разыскала ее.

Старая, старинная улочка как-то заставляла забыть о конце двадцатого века и его проблемах.

Красивая, небольшая, старинная церковь Петра и Павла, - ей сказали... Немецкое кладбище... Лефортово. "Военная Гошпиталь"

на фронтоне - ныне госпиталя Бурденко...

Трехэтажный деревянный дом тоже нашелся - улочка-то всего-ничего, из нескольких домов. Погода ей не помогала, - было холодно, мела поземка, сухая и колючая.

Елена Николаевна села на скамеечку под навесом и стойко приготовилась кого-нибудь ждать, чтобы уже конкретно спросить о девочке Анночке... Она надеялась на случай. И случай, когда его подспудно ждут, незамедлительно приходит.

Через примерно полчаса из домишки вышла баба, а если точнее - бабка, но отнюдь не старушенция. И явно, выпивоха, о чем говори

ли ее заплывшие, но зоркие глазенки и свекольный цвет лица.

Она уставилась на Лелю и та решила, что именно такая тетка ей нужна и пожалела, что не прихватила бутылочку чего-нибудь...

А это, как вы поняли, была сама собой Раиса Артемовна. И вышла она вовсе не из желания подышать свежим воздухом, а со вполне четкой целенаправленностью: купить бутылку, так как к ней обещалась придти Любаня с Синички. Пока Аничка спит, можно и посидеть хорошенько - девчонке она дала снотворного, а то такая бессонная зараза, что хоть из дома беги, всегда глазами зыркает! Раисе сестричка знакомая из 29-ой больницы дала слабых снотворных, сказала - безвредные для ребенка.

Раиса вышла и стала столбом посреди двора - таких дамочек у них тут нету! Разве только Ритка ее щеголяла, да и то не в такой шубейке...

Может, ищет кого, а Раиса поможет. Такие дамочки, - Раиса

уже увидела лелины круглые голубые глаза, излучающие свет и растерянность, - легко расстаются с денежками.

- Вам кого надо? - Ласково спросила Раиса, подходя к дамочке и обсматривая ее своими щелочками, однако все примечающими!

Дамочка как-то заелозила и сказала, мямля и заикаясь: да, я ищу одну молодую пару... Риту и Анатолия...С девочкой, Анночкой...

Раиса еле на ногах удержалась: вот везуха так везуха! Не иначе ее молодые-удалые прислали... Да не пустую! Уж это как пить дать!

- А вы суда и попали прямиком, - заворковала Раиса насколько могла нежно, - я ихняя мама, аничкина бабушка, Раиса Артемовна. а вы, кто будете? От них, из этого, как его... Ажира?

Леля было ухватилась за это, но тут же поняла: не вылезет она с "Ажиром", что значит вероятно, - Алжир... Ничего она не знает да и подарки хилые...

Поэтому сказала: нет, я не совсем от них... Я думала, они еще здесь... Я - ритина приятельница... С прежней работы (какой? Ладно, как-нибудь! Но бабка проста-проста, а глаз хитрющий и не дурной...)... Узнала через знакомых, что у нее дочка родилась, ну вот пришла проведать и подарочек небольшой...

... С какой-такой работы? подумала Раиса, темнишь, дамочка... И

фамилие не назвала риткино, - не знает?.. Ой, никак от этого

Митьки бабенка! А она ему кто? Мамаша? По виду - за сорок, может и мамаша, или старшая сестрица, или еще кто.

А вслух сказала: как вас звать-называть? И в дом идемте.

Леля назвалась своим именем, побоялась соврать, вдруг вылетит из головы?..

Они прошли в дом. Внутри он бы еще старее, но у Раисы была вполне приличная квартирка, крошечная, правда. Где же Анночка? Но это потом, а сейчас надо срочно давать этой Артемовне деньги, чтобы она купила себе бутылку да и Леля рюмку выпьет, - чувствовала себя Леля не в своей тарелке, - в чужой, да еще с супом.

Раиса сняла с нее шубу, повесила на распялки, усадила в кресло, достала из холодильника капусту, огурцы, селедку, - подводочная закуска, и только было начала сетовать, что, вот, бутылочки нет, как Елена Николаевна полезла в сумочку, достала двадцать пять рублей и попросила, Раиса Артемовна, если не трудно, я у вас тут ничего не знаю... Купите нам с вами бутылочку и что еще захотите... Для девочки у меня есть, - и она вытащила из пакета собачку и конфеты, финские, - в очень красивой коробке, с

прозрачным верхом и разными финтифлюшками.

У Раисы загорелись глаза: и на деньги, и на конфетки.

Собака тоже хорошая, только лучше бы чего из одежки... Хотя было, что надеть Анночке. Анатолий сначала не хотел отдавать, что купил там, потом как-то бросил сверток на диван, сказав, - что мне торговать этим? Пусть носит.

- Конешно, конешно, схожу, - запела Раиса, - только вы-то водочку не пьете? Вам - красненького?

- Отчего же? - Удивилась Леля, - пью я водку, а вино как раз и не люблю.

... Купит какого-нибудь портвешка!

Раиска обрадовалась и убежала быстрехонько, кинув: я - мигом. Леля тут же встала и как вор пробралась в другую комнату.

Там, в детской высокой кроватке спала, разметавшись, девочка. Леля жадно ее стала разглядывать.

Девочка была копия - Митя. В еще младенчески пухлом личике уже проявились его высокие скулы, капризно изогнутый рот, и его

густые волны волос спелого золотого цвета...

Она была очаровательна. Леля даже задохнулась от восторга, но ушла, не надо, чтобы эта хитрожопая Раиска застала ее.

И тут как тут примчалась Раиска. Далеко бежать ей не пришлось: рядом в доме жила эта сестричка, Ленка, с больницы, она потаскивала спиртогаз оттуда, а ее мамаша торговала вроде бы от себя, и закусь всегда была: из заказов.

Раиса взяла поллитра неразведенного и баночку шпротов. Быстрехонько развела спирт на кухне, чтоб не при этой, и

внесла в бутылке из под водки.

Сели честь по чести. Выпили со свиданьицем и за здоровье Анички. Раиска решила помалкивать, пусть дамочка расхристается. У таких в заднице живая вода не держится... И точно.

- А девочка спит? - Спросила вкрадчиво Леля

- Спит, чего ей сделается. - Ответила Раиса и поняла, что дамочка заглянула в комнату, - она об это время завсегда спит, долго, рассоня она у нас.

Леля рассмеялась и такое тепло разлилось по ее лицу, что Раиска уверилась: родная она Митьке! Мать, - рупь за сто!

- Да давайте я вам ее покажу, она не проснется, крепко спит, - заюлила Раиса.

Они встали и пошли к Анечке. Та спала все в той же позе.

Леля еще раз полюбовалась ею, но заметила, что раскрасневшиеся щечки девочки вроде бы шершавенькие. Она обеспокоенно спросила: у нее диатез? Смотрите, какие щечки шершавые! И очень красненькие...

- Диатез, - беспечно ответила Раиса, - дак сейчас у всех детей этот диатез, говорят, сам пройдет, я ей сливочным маслицем мажу.

- Я достану лекарство, есть очень хорошая мазь, - пообещала Леля, а сама не могла наглядеться на девочку...

Раиса стояла около молча и ела ее глазами. Вот, думала она, какие дела-то заворачиваются! Митька велел ездиить к дочке! ... Во какая у тебя, Аничка, - бабка! Надо ее на крючок подцепить и тогда будут они жить: кум королю, сват министру!

Они снова сели за стол. Раиса налила еще по рюмке, Леля с испугом смотрела на содержимое, понимая, что это не водка, а

что-то такое забористое, что уже сейчас у нее голова пошла кругом.

Да и Раиска подпила.

- Трудно вам одной... - начала Леля почти неподъемную беседу. Ребенок еще маленький... А что они ее с собой не взяли, в Алжир?

Пьяная Раиса решила переть конем. - А того, что Анатолий не захотел. Он ведь Ритке моей выговаривает, что не день - не моя, мол, и не моя девка! Видеть ее не хочу! Вот так и живем, хлеб

жуем... - пригорюнилась Раиса.

- А-а, это... правда? - Спросила Елена Николаевна.

- Милая вы моя-а! - вдруг взвыла Раиса, - правда это, правда! Я уж как переживаю!- Она якобы спохватилась и уже тихо сказала: мне Ритка не велела никому говорить. Да и Анатолий-то вроде как ничего не знает... Только он не детный... Семя у него пустое. Врачи сказали, - вот он и психует.

- Раиса Артемовна, - попросила Леля, - расскажите мне... Я ведь ваш друг, поверьте... Расскажите все. Клянусь вам - никто от ме

ня ничего не узнает!

- А чего рассказывать-то? Ну, снюхалась она там, в этой Америке с парнем, женатым... Любовь у них была. Уехала она суда рожать, отослали. Анатолий потом приехал и начал скандалить! Я слышала. Квартирка-то у нас, сами видите... А потом съехал - не хочу, говорит, с такой-сякой жить и на чужую девку глядеть. Ритка плакала! Ой, как плакала ( Леля сама чуть не заплакала, пришлось платок вытаскивать, - так ей стало жаль трех этих женщин: и Раису, и неведомую Риту, и - главное - малышку Анночку, которая пока что, - ничего не знает и не понимает...).

- Тогда почему же он взял Риту с собой? - спросила Леля.

- А потому, мне Риточка сказала, что неженатых в заграницу не пускают. Вот он ее и взял. Ну, вот, а парень этот из Америки приехал и к нам пришел. Рита ему звонила, сказала, что дочка от

него родилася. Красивенький, только маленький мужчина. А у маленьких знаешь, какой? - Хихикнула вдруг Раиса.

Леля покраснела: знает она все.

А Раиса разливалась: ну пришел, значит этот Митька, так его зовут. Денег принес хорошо. Аничка ему сильно понравилась. Я ушла, а они с Ритой поигрались. Хорошо он мужицкое дело делал, я слыхала, - по такому сохнуть можно. Но не остался. Сказал,

приду еще, но не пришел. Ритка говорила, - не знаю, правда ли

нет, что он обратно в ту Америку поехал...

А теперь вот вы... - и Раиса востреньким глазком зыркнула на Лелю, та сидела красная от спирта и от рассказа Раисы..."Поигрались"... Ах, Митя, Митя, не упустит ни одной...

Она встрепенулась от вопроса Раисы: вы, как я погляжу, - мамаша ему будете? Молодой замуж вышли?

... Вот и решила ее вопрос Раиса Артемовна! Мама Мити!.. А что

она думает? Что в свои под сорок она выглядит юной женщиной?..

Выглядит - на сорок с хвостиком, а то и с хвостом: толстая, рожа накрашенная, шубища дорогущая, - молодые таких не носят... Самое время заниматься тебе митиными детьми, а он пусть "играется"! И вдруг ей стало невмоготу обидно. Захотелось, - шапку в охапку и - отсюда. И никогда не видеть Анночку и не лезть со сво

ими заботами к Вере, - молодые женщины! Без нее они разберутся! И пусть разбираются!..

Раиса заметила какое-то построжевшее выражение ее лица и не знала, что она такого сказала? Может, не мать она ему? И вообще, не митькина родня?.. А от его жены кто? Теща? Обвела вкруг пальца ее, Раиску, которая считала себя пронырой и умнейшей женщиной...

- Нет, - ответила Елена Николаевна, - я не мама, а тетка. Его матери родная сестра. Мать у него далеко, не в Москве. Но я буду заботиться о девочке...

... Веру она больше трогать не будет. Как та сама. Захочет, - Леля ей поможет, нет, - нет. Леля навязываться не станет.

Так она вдруг решила.

Раиса успокоилась. Тетка. Ну да, мать все-таки по-другому бы как-то, а эта вроде и по-родному, а вроде - рассердилась на племянника... Конечно, мать все простит, а тетка - раздумает: чего простить, а за что и вломить. Вишь, Аничку жалеет. Не надо ей говорить, что Аничка на самом деле Жаночка, может, не понравится тетке-то.

А Леля вспоминала, сколько у нее денег с собой... Кажется рублей сто есть, она их отдаст, а в следующий раз, если он будет... подумала она, принесет что-нибудь дельное. А сейчас - домой. Сил нет. Ей этот визит дался с трудом. Хотя девочка - маленькое чудо.

Раиса не ждала, что тетка так быстро уйдет. Засуетилась, стала усаживать снова.

Но Леля стояла на своем: нет, нет, муж придет с работы, я должна быть дома. Я же ему ничего не рассказываю. Я - родная, я

- прощу, а он?

- Верно, верно, - соглашалась Раиска и спросила уже чуть не по-родственному: а когда тебя, Николаевна, ждать-то?

Леля в шубе стояла на пороге и при "Николаевне" чуть не грохнулась о земь! Вот теперь будешь знать, что ты - Николаевна...

Они расстались очень дружелюбно с Раисой - та была несказанно довольна сотней и обещанной заботой, а Леля, несмотря ни на что,

- тихо радовалась, что увидела девочку и поняла, что та - скорее всего - будет ее, лелиной, потому что, в принципе, Анночка никому не нужна: ни папам, ни маме, которой нужен сам Митя, а не его последыши, ни бабке, явной пьянчужке и равнодушной ко всему остальному.

Вере она не скажет ничего и никогда. Она записала номер телефона раисиных соседей, - на домишко был лишь один телефон и хозяева разрешали звонить, но брали за это плату.

Она брела незнакомой улицей, шуба казалась ей набитым тяжестью мешком.

... Вот ты и оказалась бабушкой, думала она с горечью и насмешкой, все лезешь в любовницы, а по статусу уже - бабушка, бабулька! Давай, давай, собирай всех митиных бесхозных детей! Он будет трахаться, а ты последышей собирать, дура...

Ей было горько и больно.

Однако поземка, секущая лицо привела ее враз в другое состояние: да, она будет собирать их! - этих никому не нужных детей! А потом скажет их отцу, когда-нибудь, в старости, когда ему станет очень нужно участие: вот они, твои дети, которые любят тебя, знают, и понимают... Но это будет, - ей казалось, - так нескоро!

И вообще, будет ли?

Пришел срок и две женщины, почти в одно и тоже время родили от Мити по мальчику.

Вериного назвали Митя, а нэлиного - Трофим, в честь дедушки, хотя Митя был в ужасе от такого имени сына и стал звать мальчика

- Терри, на английский лад. Нэля посопротивлялась, но привыкла. Они так ждали девочку, что Терри оказался как бы не любимым

ребенком. И так и пошло: внимание к нему было совсем иным, чем к

Митеньке. Только Митенька полюбил братца своей любовью, которою наделял почти всех, встречавшихся ему людей. Такой уж он был.

Вера в порядке обмена переехала в двухкомнатную квартиру, рядом с Лелей, ушла из Радио и после рождения Мити устроилась на Телевидение, вела передачи об искусстве. Все говорили, что она прекрасно смотрится на экране. Митю она не забыла, но... Шли недели, месяцы, - шло время...

Все-таки острые чувства как-то незаметно стираются, струятся куда-то и однажды ты ощущаешь, что ничего нет, - вольное место, уже зарастающее молодой травкой и ждущее деревьев и цветов. Место вполне здоровенькое.

Леля резко взялась за Митю маленького и Вера забот не знала. Вначале она и сердилась, и пыталась делать все сама, - но это настолько утомляло ее и потом, ей, одинокой, надо думать о работе, о пропитании, о карьере, - не будет же она жить нищенкой!

И Леля тут пригодилась! Она взяла на себя и к себе Митю маленького и была счастлива. А Анночка? Она тревожила Лелю и Леля время от времени наезжала туда с деньгами и подарками для девочки.

Познакомилась Леля и с Анночкой, которая из милого ребенка, безмятежно спящего в кроватке в первый ее приход, во второй... - как впрочем и во все остальные, - была бесененком, злым, подозрительным и исподтишка пакостным. Она звала Лелю только "баба",

- откуда у нее это взялось? Видимо Раиса сказала, и когда Леля хотела переиначиться все же в "тетю", - ничего не получилось: баба, или - даже бабка, если Анночка сердилась.

Но красоты девочка была необыкновенной - Митя в лучшем и женском исполнении. Леля даже всплакивала от нее, - но что она могла сделать? Она же не могла взять и Анночку к себе? И так Володька ворчал из-за Мити маленького, - совсем старуха рехнулась! И Алешка был недоволен. Но Вера этого не знала.

С первого же дня Митя попал в мягкие лапы В.В. Тот сообщил Мите, что скоро нужно будет отправиться в командировку в одну из стран Латинской Америки, - договорено о его стажировке с испанским языком.

- Зачем? - удивился Митя.

- Если бы вы, дорогой Вадим Александрович, меня внимательно слушали, то поняли бы, - зачем. Пока вы станете стажироваться с языком и многими другими делами. Обо всем другом у нас еще будет отдельная беседа.

Митя кое-что понял, что - в принципе-то! - начал понимать давненько. Хотел было узнать побольше, но В.В. - кремень. Говорил ровно столько, сколько разрешено на данном этапе и ровненько столько строчек, сколько там где-то помечено в инструкции.

- Встретите вашу Нинэль Трофимовну и улетайте пташкой, - закончил В.В., улыбаясь.

... Ничего себе - пташкой! Он должен будет там еще тайно обучаться многому: уходить от слежки, стать своим в разных слоях якобы случайных встреч, - в общем, быть этаким рубаха-парнем.

Митя был доволен. Подальше от Нью-Йорка, унылейшего их офиса, узнанных вдоль и поперек сослуживцев... От Нэли, к которой он не испытывал ни любви, ни ненависти. Использовал ее в сексуальном плане как женщину...

Тем не менее она была беременна и Митя ждал девочку! Такую как Анна, только добрее, лучше, милее - ну, за этим-то Митя присмотрит. ЭТА Анечка его очень тревожила вместе со всем семейс

твом. Но В.В. обмолвился невзначай, что его "друзья" - Анатолий

и Риточка уехали в Алжир, тоже, кажется, надолго...

Митя незаметно вздохнул,- встреча с ними неизбежна, но лучше сейчас об этом не думать. И кто знает, может за три года Митя успеет превратиться в какого-нибудь гранда эспаньола и отбудет в такие дали, что никогда никого больше не увидит.

Так ему показалось после разговора с В.В.

По прибытии в Нью-Йорк у него организовались два свободных дня и он посетил старые места. Пошел к лавке грека, но того не оказалось, - умер в одночасье, и теперь заправлял всем его племянник, здоровый мрачный малый безо всяких кофе и разговоров. К тому же плохо говоривший по-английски.

Митя ушел, с какой-то тянущей тоской вспоминая свой первый приезд сюда. Грека, себя самого - испанца и тореро... Беатрикс

и Анну Шимон.

Кстати, он прошел и к тому ночному клубу, где выступала Анна,

- афиши с ее именем не было, на новой - изгибалась в призывной позе особа типа Сузи.

Анну он все же увидел. На улице. После того, как она прошла, понял, что это Анна. Он остановился и долго смотрел ей вслед. Это была совсем другая Анна, если бы - та, Митя ее бы не отпустил. Эта была модна и нарядна, но стала похожа на тысячи красивых молодых женщин: со специально отрешенным выражением лица, изысканным макияжем и длинными ногами, еще удлиненными высочайшими шпильками, входившими снова в моду. Какой же он тогда был дурак! - ему странна была тогдашняя ее одежда! Да потрясающа Анна была! Он вспомнил черты прошедшей женщины: твердые серые глаза, густые брови, но уже много тоньше, сомкнутые губы, накрашенные яркой помадой... Гораздо более независимая и уверенная в себе.

Она села в яркую машину, Митя не заметил марки и... все.

Но грустил о той Анне, он жалел, что та - исчезла.

Ему казалось, что Анна узнала его, - как-то вспыхнули глаза...

Ну, что ж, вот и Анны для него нет в этом городе.

Внезапно он вспомнил Веру и так же внезапно это воспоминание отозвалось болью. Какой долгой и краткой была их история любви!..

Он попытался разобраться, что же все-таки произошло и что же осталось? Хладнокровно думать об этом он не смог, и оставил попытки, подумав честно, что, конечно, он выглядел не лучшим образом. А что ему делать? Что?

И он спрятался за спасительное раздражение на неведомого оппонента. Да, я плохой! Но мне нелегко! Кто скажет, что легко? Да и кому легко в этой жизни? Все сложно. Всем. И только тем легко, кто лишен способности размышлять и оценивать свои поступки! Счастливцы! Митя был не лишен, - и поэтому иногда ему было тяжко до беспросветной тоски.

Прибыла Нэля. Войдя в их квартиру, так же, как и в Москве, воскликнула: ой! Я так соскучилась по своей квартирке! Знаешь, Митя, у меня стало вроде два родных места: Москва и Нью-Йорк, правда! (Киев она почему-то не упомянула), а у тебя?

- Тоже, - ответил Митя, хотя совсем не знал, что ответить на такой вопрос. Лучше согласиться, чтобы не нарваться на длительную беседу.

Ночью Митя заметил, что нэлин животик затвердел и стал выпуклым. Это его возбудило и он загорелся, - теперь, долгое время он может себя не сдерживать - в этом было немыслимое наслаждение!

Уже под утро они тихо и расслабленно говорили о будущей их дочери, которую Нэля вопреки всем родственным именам хотела назвать Марианной. Митя согласился, хотя его кольнуло наличие в этом двойном имени, - Анны...

А на следующий день Митя улетел и В.В. клятвенно пообещал Нэле, что Митя до родов вернется. Но роды несколько поторопились и когда Митя прибыл из своей командировки, - трудной и вместе с тем безумно, необыкновенно интересной! - Увидел Нэлю дома и узнал, что у них опять родился мальчик.

Он без сил плюхнулся в кресло, Нэля стояла перед ним, как виноватая простушка-горничная, не угодившая своему хозяину.

Митя сначала в горестях не замечал этой позы, потом увидел и раздраженно сказал: садись, что ты стоишь как виноватая? Никто не виноват!

Нэля села и заплакала, и как бы в ответ на ее плач раздался писк младенца.

- Митя, ну что делать? Ведь он - наш, родненький, нельзя так расстраиваться. И я плачу, - а это грех. Ребеночек невиновный бу

дет несчастлив. - говорила Нэля.

Она принесла его покормить здесь и Митя впервые увидел своего второго сына: некрасивый, и непонятно, в кого. Сам по себе. Бесцветный ребенок!.. А вот Анна - копия он! В чем тут дело? К Нэле он относится в сто раз лучше, чем к Риточке! К той он просто никак не относится! И вот вам! Дочка,- копия он, а парни...

- Папа так счастлив! - Между тем говорила Нэля, направляя сосок в ротик мальчика, - они тоже ждали девочку, это я им голову заморочила. А папа сказал, что все равно - парень лучше! Назовем его в честь папы?.. робко спросила Нэля, - он столько для нас

делает! И ведь словом не обмолвился, что хотел бы внука со своим именем... Я знаю, мне мама говорила... Но, мол, твой Митя никогда таким "хамским" именем не назовет... а мы возьмем и назовем. А?

Митя чуть не сорвался, но подавил в себе этот порыв и ответил: как хочешь, ты его носила, ты его родила. Пусть будет Трофим. Ничего страшного. Будем звать... - он подумал, - я лично буду звать его - Терри.

Нэля поморщилась, помолчала и сказала: позвоню сегодня папе, обрадую.

( А в Москве, как и было сказано выше, у Веры родился Митя, рыжий как огонь, но с характерными митиными носом и губами, только глаза выпуклые и светлые как у Веры.)

И пошла их привычная жизнь в Америке. К Мите стали относится по-другому, - дружелюбнее и уважительнее. То ли от того, что понялиМитя высоко метит, вернее, его метят, то ли от того, что сам Митя изменился. Он вдруг внутренне устал, вернувшись из командировки в Нью-Йорк. Там он был юным, веселым, бесшабашным, здесь посолиднел, даже несколько пополнел, замечая на себе кое-где жировые складки.

Это его напугало и он стал заниматься гантелями, пробежками и ходить в бассейн.

Парни почти все поменялись, но образ жизни здесь был одинаков, кто бы не прибывал вновь.

Митя полюбил, как ни странно, карты и вечерами играл до поздна, а дамы шушукались и хихикали в уголке под торшером.

Приехала молодая очень пара.

Он - возраста бывшего Мити, в первый приезд: веселый беззаботный блондинчик, с каким-то сановным папой. Она - еще моложе него, тоже блондинка, высокая, бледненькая, с прямыми негустыми

почти белыми волосиками и невинными светлыми глазками.

Митя как-то попрежнему вздрогнул, как старый конь на выезде, и пустился в новомодные танцы с блондинкой, которую звали Алена (ставшее модным имя).

Он кокетничал с ней, как старый асс, рассказывал байки, указал на интересное зрелище, - но на разок, - стриптиз.

Блондинка Алена взвизгнула и сказала, что, у них с Андрюлей это первым номером. И спросила неожиданно: а вы, Вадим Александрович, пойдете с нами?

Митя пожал плечами и как бы не очень охотно согласился, добавив еще, что ему это уже неинтересно, но...

Это "но" показалось Алене видимо чем-то значимым и она прижалась к Мите своим тонким как струночка почти безгрудым тельцем.

Митю это не очень возбудило, так, слегка... Но если девочка хочет?.. И былые трубы зазвенели вдали.

- Пойдемте вдвоем... - Попросила вдруг Алена, - убежим от вашей жены и от моего Андрюли!

Митя противно (сам отметил!) хохотнул и произнес: ай, Аленушка, как нехорошо обманывать. Но так и быть. Только сообщим об этом нашим половинкам, как? Идет?

- Идет, - согласилась Алена, но глазик ее несколько притух. Поход этот не состоялся, - Мите расхотелось идти с этой

юненькой дурочкой вдвоем на стриптиз, а потом зажиматься где-то

или вести ее в кафе, а уж тогда... Ведь она не отстанет. Или он

заведется. И что? Хватит с него Риточки. Он позвонил в тот день с

утра, - когда они с Аленой договорились, - и посожалел, что ни

как не получается, но может указать, куда им с Андрюшей пойти...

На что Алена чуть не со слезами в голосе отбрила его, какой вы противный, Вадим Александрович! Я так ждала сегодняшнего вечера! - И брякнула трубку.

С тех пор пара почти перестала бывать у них.

У Алены при встречах был разобиженный вид. Что, она в него так влюбилась сходу? Все может быть, но Мите почему-то казалось, что эта "любовь" идет скорее от В.В., а не от самой Алены...

Что-то очень довольный был вид у митиного шефа. Да и Нэля спросила как-то спокойно: по-моему на тебя положила глаз эта

Алена?

- Откуда я знаю? - Раздраженно ответил он, - зато я не положил...

Незамысловато проходили годы митиного второго пребывания в Америке. Изменилось разве только то, что сам он несколько потускнел и чуть-чуть утерял интерес к жизни... не только здесь, - вообще.

И подкосило его еще рождение мальчика. Он почему-то думал, что с рождением дочери исчезнут все его тайные проблемы, - главная из которых называлась - Анна. Но родился опять мальчик.

К тому же плакса: Терри все время как бы поднывал, пока не говорил, а когда заговорил, то жаловался чуть не ежечасно.

... Хочу того и того, не хочу этого, у меня болит то и то, я боюсь того, этого...

И так далее. Митя еле сдерживался, чтобы не наподдать мальчишке. Как-то он даже сделал это, - надоел Терри со своими плачами-жалобами, - так что тут началось! Терри орал как резаный, а Нэля, красная, оскорбленная, кричала Мите, что он ненавидит своего сына, за что? Неужели за то, что ребенка назвали папиным именем?..