Любовники

Глава двадцать девятая: От лица Михаила

Она вернулась чуть позже обычного, в этом не было ничего странного, если не учитывать то, о чём мы говорили утром. Не знаю, как я нашёл в себе силы забрать детей и вернуться домой. Почти каждые минут десять я проверял телефон, но входящих от Марины не было, это могло значить лишь то, что свой телефон она так и не достала. Даже думать не хотелось о том, что она сейчас может делать. Чёрт! Знал бы, где она — за шкирку бы домой притащил, и плевать на всё её сопротивление и гневные взгляды.

Но когда она вернулась домой, я немного успокоился. Судя по её недовольному виду, всё пошло не так, как она планировала. Это всё лишь мои догадки, а они мне ни к чему — предпочитаю знать наверняка. После ужина, когда Марина пошла укладывать детей спать, — я сначала мерил шагами комнату, наверстывая уже десятый километр, в какой-то момент меня даже укачало. Выдохнул, сел и стал прислушиваться к шагам. Марины не было долго, и я даже подумал, что она снова уснула у детей, но нет, вскоре она замерла в дверях, глядя на меня с опаской.

Нелепый разговор в ходе которого я узнаю, что был прав. У них ничего не было. Еле сдерживаюсь, чтобы не заорать от облегчения, но надо держать себя в руках. И, кажется, Марине тоже принесло немалое облегчение известие о том, что я так и не прикоснулся к Анне. Почти уверен в этом, ведь из её глаз пропал намёк на брезгливость и страх, она даже села рядом со мной.

— Почему мы этого не сделали? — спрашивает она у меня.

Почему? Она шутит что ли? Где-то в душе зарождается рык, который я еле сдерживаю. Как я могу думать о ком-то, если в этот момент моя жена находится в объятиях другого? Ещё чего! У меня может сегодня рекорд по метанию из стороны в сторону, а она у меня о таком спрашивает. Когда Анна пришла ко мне, то я буквально наорал на неё и вытолкал за дверь, чуть не ударив её этой самой дверью по носу. Правда, для Марины я опустил такие детали, рассказав только о том, как между выталкиваем её из кабинета и захлопыванием двери, посоветовал ей держать дистанцию и соблюдать приличия.

Другое дело, что пока мы с Мариной говорили, я не мог отвести взгляда от её глаз. От того огня, что изредка мелькал в них, мне даже не нужно было прилагать усилий, чтобы понять, что он значил. Видимо, неудавшаяся попытка изменить мне её не на шутку раззадорила. Мне кажется, или она это просто так не оставит? Она как будто…сама этого хочет. Но осознает ли она это? И другой вопрос — что с этим осознанием буду делать я?

Слишком много противоречий. Я изменил ей, а когда она попыталась ответить мне тем же — получила отказ. Более чем уверен, её самолюбие сейчас лежит где-то на краю Вселенной в глубоком нокауте. Не уверен, что в моё положении следует надеяться на то, что стоит мне отказаться от этой идеи, как она тут же согласиться со мной и забудет о своей неудаче. Конечно, мы редко замечаем в наших половинках недостатки, но у Марины всегда была небольшая проблема с её…эго. Она много требовала от себя и от других, а также всегда привыкла добиваться своего. По большей части, мы именно на такой структуре и жили. Она — двигала нас вперёд, а я — старался сохранить всё то, что у нас уже было, чтобы новое не разрушило старое. Идеальный тандем. Был.

Вот и сейчас я задумался о том, что Марина не сможет забыть об этом. Не сможет просто бросить всё. Пусть она даже и сама этого не признаёт. Именно поэтому я и согласился. Чёрт возьми, я реально согласился продолжить весь этот фарс…. И ночью лишь убедился в том, что она это всё не оставит так просто. Когда она отползла от меня, испугавшись нашей близости. Уткнувшись лицом в кровать, я думал лишь о том, что я натворил….

А потом всё лишь начало набирать обороты. Я видел, с каким лихорадочным блеском в глазах Марина проснулась и начала собираться на работу. Ни о каком спокойствии и речи не шло, она явно была возбуждена, а азарт в ней и вовсе затмевал всё вокруг. Может поэтому она и не заметила, как я наблюдал за ней всё это время. Наблюдал и хотел остановить. Нам нужно просто сесть и ещё раз поговорить, но…вряд ли это удовлетворит Марину. Поэтому я сдержался. Наверное, я это заслужил, да? Немного боли, чтобы понять её чувства. Но я не знал, что боль будет такой сильной.

На этот раз, она осмотрела меня с головы до ног, как только зашла в дом. Я понял, что это значит. Она ищет подтверждение тому, что не только она сегодня сделала то, что сделала. Видимо, её старания не прошли напрасно. Сегодня была моя очередь укладывать детей и, я был сука, благодарен за это.

Не знаю, как со всеми этими чувствами справилась Марина, но у меня было ощущение, что кто-то разорвал все мои органы, оставив их кровоточить и отдавать противным металлическим привкусом в рот. Картинка перед глазами часто расплывалась, а потому сказку Розе я больше читал по памяти, чем по тексу, а в какой-то момент я обрадовался тому, что она уснула. Я так не радовался с тех, как у неё прорезались зубы.

Противнее всего было то, что нужно решать вопрос дальше. Внутренняя дилемма, что же ответить Марине на её вопрос? Если скажу правду, что у меня ничего сегодня не было, то она будет чувствовать вину, ведь она от идеи с любовником не отказалась. А если совру и скажу, что секс с Анной был, то…сделаю ей больно. И как тут выбирать? Горькая правда или сладкая ложь? А что если тебе будет больно в любом случае?

И я сделал выбор. Ещё один ошибочный выбор. Я ей соврал. У меня на самом деле ничего не было с Анной в тот день. Я даже не мог думать о ней, а при взгляде на неё единственное желание, что просыпалось во мне — это свернуть её тонкую шею. Откуда во мне такая жажда насилия я понятия не имел, но это меня и не особо волновало. Другое дело, что я очень сильно хотел Марину. Хотел, чтобы она знала, что по-прежнему моя. Она может переспать с кем угодно, но никто и никогда не заберет её у меня. Я этого не допущу.

И я показывал ей это всю неделю. Видел, как она ходит и боится любого шороха думая, что это я её подкарауливаю. Было даже забавно, если бы не тот факт, что мы друг другу изменили, а наш брак трещит по швам. И к концу недели она не выдержала, захотела поговорить. И она ещё раз разбила мне сердце. Вместо того, чтобы предложить забыть об этой идее, она пожаловалась на то, что не может её осуществить без моего разрешения.

Разрешить жене трахаться с другим? Ага, конечно, родная, вперед и с песней, я же каждый день такое проворачиваю. И что мне нужно было ей ответить? Повесить ей пояс верности на трусы? Вообще, хороший вариант, только более чем уверен, она бы меня засудила за это. Упорства ей не занимать.

И я понимал, что вина тут целиком и полностью на мне. Ей больно. Она старается заглушить эту боль этой связью с Романом. И пытается причинить боль мне. Правда, она ещё не знает, что я даже не прикоснулся к Анне, надо отдать своей секретарше должное, она изо всех сил старается. Но я не могу этого сделать, по крайней мере, сейчас.

— Помнишь, ты говорила про график? — вытаскиваю я воспоминание из глубин своей памяти.

Какая это по счету ошибка? Кто-то ведет счёт? Ну там, три ноль в мою пользу, нет? На ходу придумываю глупую аргументацию этой идее, хотя сам в неё не верю. А потом делаю как с лейкопластырем — сам предлагаю ей день. Буквально следующий. Как говориться, если быстро оторвёшь — будет меньше боли. Не будет. Не верьте всем тем, кто так говорит — они либо дебилы, либо просто кайфуют от боли.

— Мы же это на месяц затеяли, да?

— Вроде как.

— Долгий будет месяц, — почти шепотом отвечаю я.

Долгий — ещё мягко сказано. Невыносимый месяц, который разорвёт мою психику к чертям собачьим. Даже странно. Я не хочу терять свою семью, но прямо сейчас вижу, как мы с Мариной всё больше и больше отдаляемся друг от друга. Меня рвут изнутри эмоции, а психика во всю бьёт тревогу. В то время как Марина всё больше и больше напоминает мне что-то среднее между человеком, которого я знал и Анной, которую я знать не хочу. И всё это началось с меня.