Любовные колокола

11

Олджи стал приезжать на выходные. Он появлялся в пятницу вечером и уезжал утром в понедельник, а ведь мог бы приезжать и в субботу, а уезжать в воскресенье. Мадж изо всех сил сдерживала свою радость. В конце концов, это его дом, убеждала она себя, естественно, что он хотел проводить здесь как можно больше времени, тем более во время перестройки дома.

Они никогда не ссорились, даже наоборот — были невыразимо вежливы друг с другом. Олджи спрашивал ее о работе, и Мадж отвечала охотно, но не вдаваясь в подробности. Спрашивал о доме — и она рассказывала обо всех проблемах, с которыми столкнулись мастера. Иногда они прогуливались вдвоем и обсуждали, какие кусты нужно подрезать и хорошо ли будет смотреться цветник, если его разбить у террасы. Олджи брал ее с собой в клуб пообедать. Она изучала меню, пока муж просматривал список вин, и никогда не ела то же, что и он, однако всегда завидовала его выбору.

Как-то сентябрьским вечером, когда они гуляли по берегу искусственного прудика, Мадж вдруг рассмеялась.

— Что ты? — спросил Олджи.

— Ну просто… — Она подавила смех. — Ты ведь помнишь эти телевизионные программы по садоводству?

— Я не смотрю телевизор, — ответил он и очень вежливо прибавил: — Но все равно, расскажи мне, пожалуйста.

— Ну, они как-то показывали эксперта, разгуливающего по берегу какого-то красивого прудика — такого, как этот, — вместе с его владельцем. И просто… наш диалог напомнил мне их.

— И кто из нас кто? — вежливо поинтересовался он.

— О… Ты владелец, конечно, — ответила она.

— А ты — эксперт? — спросил он сухо.

— Нет! — покраснела Мадж. — Нет… Раньше я считала себя экспертом во всех областях. Теперь я так не считаю.

Олджи изумленно уставился на нее.

— Мне очень жаль. — Эти слова прозвучали мягко, было ясно, что он имел в виду что-то важное.

Мадж закусила губу и отвернулась.

— Жаль чего? — спросила она тихо.

Но он не ответил и пошел взглянуть на хризантемы. Мадж обрадовалась — ей надо было собраться с мыслями. Олджи редко молчал в последнее время, а когда не отвечал, это напоминало ей о тех днях, когда они оба были далеко не вежливы друг с другом.

Вечером, когда они ехали в клуб, было прохладно, и Мадж, скрестив руки на груди, закуталась в плотную хлопчатобумажную кофту ее серебристо-белого брючного костюма, жалея, что не надела что-нибудь потеплее. Олджи старался носить костюмы как можно реже, предпочитая им свободную, удобную одежду. Помимо неизменных рубашки и джинсов, он был в этот раз в свитере.

— Ты замерзла, — заметил муж, стягивая свитер и предлагая его ей.

— Нет! — воскликнула она нервно. — Со мной все в порядке. Просто уже чувствуется осень, но мне это даже нравится.

Он сунул свитер ей в руки и твердо попросил:

— Надень.

Мадж в панике взглянула на него, но сделала, как он велел. Свитер сохранил его тепло, его запах. По всему ее телу пробежала горячая волна. Господи, помоги!

— Я обещал отвезти тебя на Соломоновы острова в сентябре и не хочу, чтобы ты заболела, — пояснил Олджи.

— О, я не восприняла это как обещание, — ответила она. — Раньше мне надо было на публике показываться в качестве твоей жены ради твоего бизнеса. Поэтому и договорились, что надо устроить показной медовый месяц. Но раз сэр Гейбон… Ведь это больше не нужно, правда?

— Сэр Дэниел все еще начеку. Он не собирается сдаваться, пока не пройдет шесть месяцев.

— О, — вздрогнула Мадж. — Значит, он все еще не удовлетворен?

— Нет.

Мадж нахмурилась.

— Но почему? Он показался мне очень приятным человеком. А ты… совсем не такой, каким я тебя представляла. Так в чем проблема?

— Проблема в том, что у сэра Дэниела нет наследника. Мой отец и он вместе начинали когда-то и были очень хорошими друзьями.

Мадж открыла рот.

— Не говори мне, что ты хочешь, чтобы у нас был ребенок, Олджи.

— Мадж! — воскликнул он радостно. — Ты только что сделала еще один поспешный вывод!

— О, прекрати.

— Но это же чудесно! Я думал, что ты уже никогда больше не сделаешь необдуманных шагов. — Он широко улыбнулся.

— Не смейся! Ты молчал — я и делала поспешные выводы. Скажи мне правду. Почему сэр Дэниел так настаивал, чтобы ты женился?

— Он знает меня с детства. И считает отступником от традиционного строительства. Должен признаться, я действительно всегда все делал по-своему. Я, например, долгие годы отказывался носить костюм. В последнее время у него возникли проблемы со здоровьем, так, ничего серьезного, но этого оказалось достаточно, чтобы подумать об отдыхе. Тогда я и предложил выкупить у него фирму, но он слишком хорошо помнит меня подростком и сказал, что был бы рад продать мне дело, но только после того, как я женюсь, — не раньше.

— Значит, ты хочешь взять меня на Соломоновы острова ради здоровья сэра Дэниела? Тогда он уйдет в отставку с чистым сердцем?

Олджи покачал головой.

— Пусть остается в совете, сколько захочет, а я никогда не делаю ничего такого, чего не хотел бы делать, Мадж.

Кроме женитьбы на мне, подумала она.

— Значит, ты действительно хочешь увезти меня отдыхать?

— Да. Пусть это и не совсем медовый месяц.

— Прости, Олджи, но об этом не может быть и речи. У меня много работы, а времени совсем не остается. Мой издатель уже начинает недовольно фыркать, и… И самое главное, я думаю, нам не следует этого делать.

— Я больше не буду искушать тебя, — сказал он весело. — Обещаю.

— Я верю тебе, — сказала она тихо, боясь даже представить себе, какие искушения сможет предоставить подобный отдых… — Не в этом дело. Дело… в моей работе… в документе.

— Мадж, ты уже почти три месяца ищешь документ. Я отложил переделку библиотеки, насколько было возможно, но не могу больше тянуть.

— Я… Ну, дело не совсем в этом, — пролепетала она. — Пожалуйста, ты можешь заняться библиотекой, мне безразлично. Я обыскала ее снизу доверху. Документа там нет. И мне больше не обязательно работать в библиотеке, потому что уже закончили три комнаты. Но я еще много где не смотрела, на чердаке, например…

В ответ на ее слова он только вздохнул, на этом тема была исчерпана. Олджи заговорил об орхидее и живой изгороди, а Мадж теребила край его свитера и говорила о погоде. Обед удался на славу. Хотя ее лосось, кажется, был суховат, зато суфле Олджи было безупречно, а вино, которое он выбрал, выше всяких похвал.

Ночью Мадж никак не удавалось заснуть. Он хочет взять ее с собой на Соломоновы острова? Не из-за сэра Дэниела, а просто потому, что хочет… Отказаться от его предложения? А если она поедет, что тогда?.. Она ведь его не интересует. Если бы интересовала, сразу бы заметила. Так в чем же дело?..

В три часа ночи она, уже не пытаясь заснуть, спустилась в библиотеку, вытащила свою работу из ящика, где запирала ее на ключ по выходным, и разложила рисунки на большом столе. Почти все было сделано. Конечно, имелись еще недоработанные детали, но каждая иллюстрация уже приняла нужную форму. Каждое слово текста было отточено до совершенства. Каждая фраза звучала так нежно, так прекрасно, что у Мадж на глазах появились слезы. Еще оставалась кое-какая работа, но для этого ей нужна университетская библиотека в Лондоне. Она давно отчаялась найти документ — да и не нужен он ей больше. У нее нет ни одного предлога, чтобы оставаться здесь дольше.

Женщина водила пальцем по узорчатой букве, и слезы текли у нее из глаз. Вдруг она замерла, по спине побежали мурашки. Олджи вошел в комнату — у нее не возникло и тени сомнения, что это он.

— Мадж! Не можешь уснуть?

Повернувшись, она увидела его: волосы взъерошенные, подбородок небритый. Муж был только в купальном халате. Впрочем, как бы ни выглядел, это больше не имело для нее значения.

Он остановился в нескольких шагах от жены. К счастью, она успела закрыть собой свою работу. Мадж облокотилась руками на стол, расставив их как можно шире, но так, чтобы не привлечь внимания к тому, что прячет рисунки. Господи, не дай ему увидеть их, молилась она беззвучно. Иначе ей не скрыть стыда…

— Привет, Олджи. Ты тоже не можешь уснуть?

— Да.

— Сделать тебе чего-нибудь выпить?

Он не ответил. Его глаза сейчас казались совершенно темными. Она не видела в них ни частицы былой голубизны.

— Горячего пунша? Или молока?

Олджи продолжал молчать.

— Сейчас я все уберу, — добавила она, стараясь не выдать своего волнения. Полы ее ночного халата из белого льна разлетелись в стороны, когда Мадж быстро повернулась и стала собирать листки дрожащими руками.

— Стой, — приказал он.

Мадж пыталась сложить рисунки в папку, но у нее никак не получалось. Сделав несколько шагов, он подошел к ней и положил руки на плечи.

— В чем дело, Мадж? Ты все помнешь, если будешь так складывать. Послушай, даже если я решил заняться ремонтом библиотеки, это не значит, что ты должна тут же закончить книгу! Ты ведь уже поняла, что документа здесь нет? Остановись! Ты сейчас все порвешь. — В его голосе, низком и густом, прозвучали чувственные нотки. Он развернул ее к себе и, к счастью, посмотрел в глаза, не обратив внимания на груду листков.

— Я собираюсь вернуться в Бристоль, — сказала она решительно. — Мне незачем здесь больше оставаться.

Он яростно вцепился ей в плечи.

— Но ты же говорила, что не везде еще искала… на чердаке, например.

— Да. Но, мне кажется, документа вообще здесь нет. Майор очень ценил его и считал интересным. Вряд ли он сунул бы его на пыльный старый чердак. Я должна уехать.

Олджи посмотрел ей в глаза и хрипло сказал:

— Не уезжай, Мадж. Не сейчас.

— Но… — У нее пересохло во рту. Все тело было словно в огне.

— Пожалуйста, Мадж. Не сейчас… — Голос его прозвучал неуверенно. Вдруг он решительно сказал: — Я хочу тебя. Будь моей, прежде чем ты что-либо решишь о своем отъезде. Пожалуйста.

— Что? — Ее губы были как деревянные.

— Я хочу тебя, Мадж.

— Почему? Ты ведь только сегодня вечером говорил, что если мы поедем на Соломоновы острова, то ты обещаешь… Я не понимаю.

— Но ты ведь не хочешь ехать на Соломоновы острова? Ты хочешь уехать и уже никогда не будешь прежней. Из-за меня. Я разрушил все твои идеалы. Я не могу этого вынести. Мадж, либо смерть, либо исцеление.

— Смерть либо исцеление? — пробормотала она, ничего не понимая.

— Мадж, я заставил тебя поверить в мой мир, и я… я сломал тебя. Но если ты позволишь мне любить тебя еще раз, я покажу тебе, как это может быть хорошо. Это не должно приносить разрушения. Еще можно все спасти. Мы оба были правы — каждый по-своему.

— Я не понимаю, — простонала она.

— Слушай, я всегда считал, что секс приносит лишь физическое удовлетворение и что женитьба — лишь способ легализовать его. Я всегда говорил, что мне плевать на этот листок бумаги с подписями и печатями. Если я люблю женщину, а она любит меня, вся эта мишура ни к чему. В это я привык верить, Мадж. — Их глаза встретились. — Но ты верила совсем в другое. Во что-то честное и чистое, а я отнял это у тебя, когда занимался с тобой любовью.

Она с трудом сглотнула, и наступила пауза, он ждал ее ответа. Но она не смогла вымолвить ни слова.

— Ты посмеялась над всем, во что я верил, Мадж, — сказал он хрипло. Его глаза стали темными и блестящими, но когда он моргнул, то они снова стали голубыми. — Я даже не смог доставить тебе физического удовлетворения. И если честно, хоть близость и доставила удовольствие мне, но это далеко не все, чего бы я хотел.

Мадж молча смотрела ему в глаза, чувствуя, что каждое слово Олджи исходит из самой глубины его сердца.

— Это произошло так быстро, так яростно. Я был уверен, что такая красивая и одухотворенная женщина, как ты, должна знать, как получить от этого удовольствие… — Он замолчал и тяжело вздохнул. — И я был так… Ну, я просто сделал то, что было естественным. Я не смог сдержать себя.

Наступила продолжительная тишина. Мадж хотела сказать, что на самом деле она получила от этого удовольствие, но не могла заставить себя произнести ни слова. Если она ему скажет, то вдруг он больше не захочет любить ее…

— Разреши мне быть с тобой еще раз, — настаивал он. — Позволь мне сделать это медленно и терпеливо. На венчании в церкви говорят: «Боготворю тебя…» Я хочу боготворить тебя своим телом, Мадж, показать, как чудесно это может быть. Пусть в твоей памяти останется хоть что-то приятное, когда ты уедешь.

В ответ Мадж молча и покорно прижалась щекой к его груди. Олджи поднял жену на руки и положил на свою большую кровать. Осторожно раздев ее и скинув халат, он боготворил любимую своим телом: очень медленно, терпеливо, любяще. И она боготворила его в ответ.

Когда первые лучи солнца осветили землю, их руки все еще были сплетены в объятиях. Мощные ноги Олджи, покрытые черными волосками, обхватывали ее, прикасаясь к ее золотистой коже. Каштановые волосы Мадж были разметаны по подушке, изумрудные глаза широко распахнуты. Она старалась вобрать в себя каждую черточку любимого человека, прежде чем они расстанутся навсегда. Мадж совсем не хотелось спать, но поднимающаяся и опускающаяся грудь мужа, мерное биение его сердца постепенно усыпили ее.

Когда она проснулась, Олджи уже не было. Но Мадж не торопилась вставать: ей хотелось по крохам собрать то, что осталось от их любви. Простыни еще хранили его запах, а место на кровати, где он лежал рядом с ней, хранило его тепло. Она закрыла глаза и стала вдыхать этот запах, горячо надеясь, что он вернется и будет снова боготворить ее. Тогда она наконец скажет ему, что готова развеять по ветру все свои принципы, если он только позволит остаться с ним и принадлежать ему. Ей уже было безразлично, что он не любит ее, потому что она так любит его, что уже никогда, никогда не сможет без него жить.

— Мадж! — Олджи ворвался в комнату в одних джинсах. В руке он держал ее иллюстрации. — Что это значит, Мадж? — сердито прогремел он, протягивая ей бумаги.

Она приподнялась на локтях, натянув одеяло до подбородка.

— Что за черт?.. — Он заскрежетал зубами, зло кинув рисунки на кровать. — Что это значит?

— Я… Я думала, что герой будет лучше смотреться с темными волосами, — пробормотала она, запинаясь. — Розаманда блондинка, и я сделала это для большего контраста.

— С темными волосами? — переспросил он недоверчиво.

— Ну, да. А глаза у него голубые по легенде.

— Ты говорила, что тебя во мне интересуют только мышцы, и то с анатомической точки зрения, — взорвался он, — но я тебе не верил! Неужели это все, что я значу для тебя? Натурщик! Будь ты неладна, Мадж. Если попробуешь опубликовать это, придется подать на тебя в суд. Я говорю серьезно. Ты не имеешь права засовывать меня в свою книгу.

— Я ничего не могла с собой поделать, — призналась она от чистого сердца. — Просто рисунки сами получались такими, и все. И я не могла… Дело в том…

— Дело в том, — продолжал он яростно, — что ты сделала из меня сексуальный объект.

— Сексуальный? Ты с ума сошел! Всего-то один целомудренный поцелуй во всей книге.

— Ха! Для сексуального возбуждения не нужны поцелуи. Взгляни на страницу и попробуй опровергнуть это, если сможешь.

— Ну…

— А твоя история, Мадж, такая прекрасная история о любви, основана на твоем личном, причем недавнем опыте, потому что, когда мы встретились, у тебя не было опыта ни на грош. Но это совсем не та история.

— Да! Ты только видел первый черновик. Потом я кое-что вспомнила и поняла, что все не так написала и…

— В таком случае, Мадж, тебе надо сходить к врачу. У тебя серьезные проблемы с памятью. Потому что в документе ясно написано, что Розаманда согласилась выйти замуж только потому, что захотела стать леди.

— Неправда. Я такого не помню…

— И с чего ты взяла, что она влюбилась в него с первого взгляда? Наоборот, Розаманде жених был безразличен, она это часто повторяла. Она стала его женой, чтобы не голодать, жить в тепле и носить красивую одежду. Но она поставила условие — он не должен был приближаться к ней ни на шаг…

— Олджи, ничего такого не было в моем черновике. Откуда ты взял, что все это — часть истории?

— У меня в дипломате лежит этот самый документ. Как я и говорил тебе с самого начала, эта история — о тщеславии и стремлении к богатству.

Мадж, забыв о своей наготе, так и подпрыгнула на кровати.

— В дипломате? И как давно он там лежит?

— Я стал искать его в тот же день, как ты пришла сюда первый раз. Как и сообщил майор, он был заложен между листками большой книги.

— Будь ты проклят, Олджи Вэнс. Почему ты его прятал? Как ты мог спокойно смотреть, что я ищу его день за днем, отлично зная, что его там нет?

— Тебе бы не понравилось его содержание. Это разрушило бы все твои идеалы. И ты бы уехала, как только нашла его, — проворчал он. — А я совсем не собирался позволить тебе уехать!

— Почему? Ты же ненавидел меня!

— Не будь такой дурой. Как только я увидел тебя, то понял, что ты для меня — единственная женщина на свете. Как я мог тебя ненавидеть?

— Ха! Замечательно! Любовь с первого взгляда?

— Теперь, когда я оглядываюсь назад, мне кажется, что да. Потому что я точно люблю тебя сейчас и не могу припомнить, когда не любил…

— Любишь меня? — Мадж сжала кулаки. — Ты вел себя отвратительно, ты даже не знаешь, что значит любить. Ты морил меня голодом и не давал помыться, пытался заставить меня жить, подобно крестьянке в восемнадцатом веке… и даже заставил меня поверить, что у тебя целая толпа одиноких и на все согласных женщин.

— Да. — Он почесал живот и взъерошил волосы. — Я хотел, чтобы ты поревновала, понятно? Без моей помощи ты бы никогда себе не призналась, что любишь меня. Я надеялся, что, заставив тебя ревновать, заставлю и посмотреть в лицо своим чувствам. Как по-другому я мог добиться твоей любви, если ты даже не разговаривала со мной? Когда мы впервые встретились, ты попыталась убежать так быстро, как способны были нести тебя твои ножки, хотя было ясно как день, что стрелы Амура поразили нас обоих. Что бы ты сделала на моем месте?

— Ты вел себя нечестно, — заявила она. — Ты наврал с три короба моим родителям.

— Каждое слово, которое я им сказал, — абсолютная правда, — прогремел он. — И позволь мне сказать тебе, что и по прошествии шести месяцев я абсолютно не собирался огорчать твоих родителей, потому что нам предстоит жить с тобой долго и счастливо.

— Счастливо? Нам с тобой? — воскликнула она недоверчиво.

Олджи подскочил к жене и, влюбленно глядя в ее глаза, заговорил:

— А как ты думаешь, к чему все это было вчера ночью? Разве ты можешь жить без меня? Я не могу жить без тебя, это точно. — Засунув длинные пальцы в карман джинсов, Олджи достал золотое обручальное кольцо.

— Дай мне левую руку, — потребовал он.

— Зачем?

— Для обручального кольца.

Она сжала руку в кулак и слабо ударила его по плечу.

— Ни за что!

— Не торопись! Я всегда говорил, что люди не должны надевать обручальные кольца, пока не поживут немного вместе и не убедятся, что смогут уживаться друг с другом всю оставшуюся жизнь. А теперь давай руку!

Она на мгновение замерла, изумленно глядя ему в лицо.

— Так значит, ты хотел, чтобы я воплотила в жизнь твою историю? — спросила она, проводя по спутанным волосам.

— Да.

— Ни за что! Я не надену это кольцо, пока… пока не куплю такое же для тебя. Если я должна уживаться с тобой всю оставшуюся жизнь, тогда и ты должен тоже уживаться со мной.

— Хорошо, — сказал он, улыбнувшись своей ослепительной улыбкой, и обнял ее. — На следующей неделе мы пойдем за покупками. У нас будет венчание в церкви с клятвами и со всем, что полагается.

— Там будут и родители, и Крис?

— Нет. Только мы. — Он прижал ее пальцы к своим губам и нежно поцеловал. — Прости за то, что испортил твою первую брачную ночь, Мадж, — пробормотал он.

Она нахмурилась, но ничего не ответила.

— Помнишь, ты говорила, что свадьба без первой брачной ночи — ничто? Но теперь ничего не поделаешь, я сделал все не так, как надо, в первый раз.

— Наша брачная ночь была днем, — вздохнула она мечтательно. — Под аккомпанемент бьющегося стекла. Я слышала, где-то есть обычай бить стеклянную посуду на свадьбе — на удачу или что-то в этом роде. Мне, во всяком случае, это принесло удачу. Я получила все, о чем мечтала, когда полюбила тебя, Олджи.

Муж медленно поцеловал ее, потом отодвинулся и спросил:

— А для тебя имело значение, что я не удовлетворил тебя тогда?

— Но ты удовлетворил, — призналась она с раскаянием.

— В таком случае, Мадж, ты мне наврала, когда сказала, что…

— О, заткнись, Олджи! Давай-ка лучше…

И он сделал то, о чем она просила.

Это было восхитительно!