Любовь и дым

10

Эрин влетела в дом как свежий ветерок. Входная дверь за ней хлопнула, она позвала мать, взбегая вверх через ступеньку. Она нашла Маргарет и Риву за завтраком на верхней галерее, которая выходила на бассейн в заднем дворике, набросилась на них, чуть не задушив в своих объятиях.

— Пожалуйста, милая, — взмолилась Маргарет, поднося руку к виску, — моя голова…

Эрин бросилась на стул, откинув резким движением головы гриву вьющихся густых волос, отвернула салфетку, которая накрывала корзиночку с круассанами, взяла одну булочку и впилась в нее зубами.

— В чем дело? Мигрень?

— Шампанское, которое вчера вечером подавали на благотворительном балу, было, очевидно, из самых дешевых сортов. У меня от него ужасная…

— Ты выпила лишнего? — воскликнула Эрин с нескрываемым изумлением.

— Да нет же! — Маргарет гневно взглянула на девушку, потом вновь прикрыла глаза.

— Да уж, выглядишь ты плоховато. — Эрин откусила еще раз круасан, глаза ее блестели.

— Просто твоя мама не привыкла к ночному образу жизни, — сказала Рива.

Маргарет метнула на сестру яростный взгляд:

— Вовсе не обязательно подчеркивать, что твоя сестра провинциальная домоседка.

Рива улыбнулась, в улыбке отразилось сочувствие, но положение Маргарет ее явно забавляло.

— Ты бы, очевидно, хотела прослыть пьянчужкой?

— Я уже сказала…

— О, мамочка, не злись! Никто не хочет сказать, что ты накачалась специально.

Казалось, Маргарет взорвется от злости.

— Я и не думала накачиваться. И вообще, как ты разговариваешь с матерью? Наверное, легко догадаться, где именно ты научилась так непочтительно говорить! Если бы я знала, как обернется дело, никогда бы не позволила тебе приехать в этот вертеп для учебы в колледже. Не представляю, почему бы тебе не поехать учиться в Тэч. В конце концов, это значительно ближе от твоего дома.

Гневная речь была хорошо всем знакома. Глаза Эрин округлились, взгляд стал тяжелым, но она ничего не ответила. Рива вмешалась в их диалог:

— Кстати, Эрин, дорогая, почему ты не на занятиях?

Эрин ответила ей быстрой улыбкой:

— Я удрала. Не каждый день родичи приезжают меня навестить. Смотрю, ты тоже прогуливаешь.

Рива улыбнулась в знак согласия. Обычно, когда приезжала Маргарет, она не ходила на работу. Сестра ожидала этого. Кроме того, сама мысль, что в ее отсутствие Маргарет и Констанция будут развлекать друг друга, была достаточно рискованной. Хотя, как выяснилось, она зря тревожилась. Констанция обычно не выходила из своей комнаты до полудня. Она любила утром поспать. Маргарет вставала рано, а после обеда удалялась отдохнуть к себе в комнату, чтобы выйти свеженькой для вечерних развлечений. Две женщины едва видели друг друга, издали обмениваясь приветствиями.

— Тебе передали информацию о фотографе? — спросила Рива девушку. Так как Эрин не было в комнате, когда Рива ей звонила, она оставила телефонный номер Дуга Горслайна соседке Эрин.

— Боже мой, конечно! Есть что-то роковое в том, как много горя ему уже пришлось пережить. Я позвонила ему. Он приедет сегодня к вечеру. — Все было сказано таким жизнерадостным тоном, что у Ривы перехватило дыхание:

— Ты хочешь сказать… он приедет сюда?

— Конечно. А разве нельзя? — Эрин перевела взгляд с Ривы на Маргарет. Та сидела, прикрывая полузакрытые глаза ладонью и явно проявляя интерес к их разговору. — То есть, наверное, нужно было спросить твоего разрешения… Но ведь я никогда не обременяла тебя своими друзьями, тетя Рива.

Придя в себя, Рива махнула рукой:

— Нет, ничего.

— Очень хорошо! Я ведь не знакома с этим парнем, и не хотела бы, чтобы наша встреча была расценена как свидание.

— Очень разумно. Кто-нибудь еще приедет?

— Кто? А, ты имеешь в виду Джоша? — Эрин улыбнулась. — Ты боишься, что тебе придется иметь дело со своеобразным треугольником?

— Да, подобная мысль приходила мне в голову.

Эрин покачала головой, протягивая руку за вторым круасаном и черничным джемом.

— У Джоша есть работа в конторе его отца, а мне нужно было сортировать там корреспонденцию. Но он решил, что гораздо важнее для него — быть здесь.

Маргарет фыркнула:

— Как это мило с его стороны!

— Да, конечно. Но и без него здесь хорошо, к тому же я хочу кое о чем с вами поговорить.

Маргарет бросила быстрый, взволнованный взгляд на Риву и спросила:

— Что-то о Джоше?

— Да, вроде бы. У нас в колледже планируют велосипедную экскурсию в горы Колорадо между летней сессией и осенним семестром. Мы с Джошем хотели бы поехать. Мы будем отсутствовать лишь неделю — больше Джошу не позволят в конторе. Я думала, тетя Рива, мы могли бы остановиться в твоем бунгало, устраивать пикники, ездить на прогулки. Может быть, устроить ночевку в лесу. Это было бы великолепно! Большинство ребят никогда не видели ничего подобного твоему дому в горах. Да и деньги мы могли бы сэкономить.

— Хорошо, я… — начала было Рива.

— Минуточку, — вмешалась Маргарет, голос ее был напряжен. — Ты спрашиваешь меня, дорогая юная леди, можно ли тебе уехать на неделю в компании сына Эдисона Галланта в Колорадо?

— Будет еще две или три пары. Девочки, наверное, будут спать в одной комнате, а мальчики в другой.

— Наверное?! Наверное?! Что это все значит? Перед тем как спрашивать меня, разрешу ли я тебе спать с этим мальчишкой или устраивать оргии и курить травку с теми другими юнцами, лучше пойди и подумай еще разок. Нет, ты не сможешь поехать в Колорадо!

Эрин швырнула в сторону круасан и вскочила на ноги, в глазах ее показались слезы.

— Я так и знала! Я так и знала, что ты все обмажешь грязью. У тебя просто грязные мозги. Джош совсем не такой, как все!

— Они все одинаковы!

— Откуда ты знаешь, скажи, пожалуйста! Тетя Рива не похожа не тебя, она не видит грязи в таком прекрасном и чистом деле, как секс.

Маргарет наклонилась вперед:

— А что именно ты знаешь о сексе, дорогая, таком чистом или что там еще?

— Не так много, но можно попробовать, и тогда я буду знать больше. С Джошем Галлантом мне хорошо, он забавный, и для начала будет так же хорош, как любой другой мужчина. Пусть он и моложе меня на год.

Маргарет снова наклонилась вперед, как будто готовая ударить Эрин, затем застонала и сжала руками голову. Сердце ее, казалось, оборвалось. Эрин виновато зарумянилась, но бросилась к Риве за поддержкой.

— Скажи ей, тетя Рива, — стала упрашивать она. — Скажи ей, нет ничего плохого в этой поездке. Ты же знаешь Джоша. Он не сделает мне ничего плохого.

Рива поднялась на ноги, положила руки на плечи девушке и пожала их, успокаивая ее.

— Эрин, милая, я бы рада помочь, но, боюсь, твоя мать права. Я имею в виду, что если у тебя нет серьезных планов относительно Джоша, не станет ли эта поездка искушением судьбы?

— Ну если бы мы хотели искусить судьбу, то могли бы это сделать прямо здесь, в Новом Орлеане.

— Я понимаю, но…

Лицо Эрин исказилось.

— Нет, ты не понимаешь ничего! Ты, вероятно, полагаешь, что люди моего возраста прыгают в постель при первом же удобном случае. Пожалуй, задумаешься, а как вы себя вели, когда были молодыми, или как ведете сейчас, когда вам представляется удобный случай?

— Эрин!

Маргарет тоже поддержала Риву:

— Ну хватит, моя девочка!

— Да, хватит, более чем достаточно! — закричала Эрин. — Я уже взрослая, и если я хочу ехать, если я захочу спать с Джошем, хоть с половиной всего Нового Орлеана, то никто и ничто не сможет мне помешать! — Она отвернулась и бросилась вниз по лестнице. Они услышали звук удаляющихся шагов, заглушенный ковром на лестнице. Еще несколько минут спустя ее маленькая машинка зарычала и, скрипнув на повороте тормозами, умчалась прочь.

Рива откинулась в кресле. Она взяла чашку кофе и отпила глоток. Кофе был холодный и горький. Она поставила чашку на стол. Ее охватила дрожь, волнение, казалось, расходилось по ней вместе с кровью, текущей по жилам. Она больше не могла себя сдерживать. Как же Эрин была похожа на Бет!

Маргарет, сжимая себе висок и прижав другую руку к сердцу, поглядела на Риву.

— Ты виновата в этом. Эрин ни разу еще не бросала мне вызова, никогда не смела меня ослушаться и говорить мне что-либо подобное! Ты растлила ее своими либеральными идеями, испортила ее, потакая всем ее капризам. Если она поедет с этим мальчишкой и совершит это ужасное преступление, грех падет на твою голову. Это все, что я хочу тебе сказать: грех падет на твою голову.

Рива взглянула на сестру, взор ее погас.

— Ничего нового в том не будет, Маргарет. Грех всегда падал на мою голову.

— Да, именно поэтому ты должна что-то предпринять, пока еще не поздно.

— Я попытаюсь.

— Ты еще не пыталась. Ты знаешь, чего именно хочет Эдисон Галлант. Он был достаточно прямолинеен вчера вечером. Я увидела желание в его глазах, когда он принял меня за тебя, и потом, когда он разговаривал с тобой. Все, что от тебя требуется — согласиться.

— Значит, ты потому и ушла, оставив меня с ним наедине, чтобы дать мне возможность согласиться на его предложение?

— Ты ведешь себя, как девушка. Что в этом такого ужасного?

— Если ты не понимаешь сама, мне трудно тебе объяснить. — Рива сжала зубы, чтобы не сказать ничего лишнего.

Лицо Маргарет напряглось.

— Я думаю, что всего этого недостаточно, тем более что на карту поставлено будущее твоей дочери.

Рива поглядела на сестру. Она не верила своим ушам: Маргарет признала, что Эрин — ее дочь. Она не раз пыталась заставить ее вслух сказать об этом, но та была упряма. Иногда, особенно наедине, Риве хотелось наорать на нее, чтобы вынудить произнести эти слова. Бывали дни, когда Рива про себя шептала слова «моя дочка», «моя маленькая девочка», просто чтобы саму себя уверить в том, что она когда-то родила ребенка. Маргарет завладела ей полностью. Она даже испугалась, что так неожиданно ей позволено вспомнить о своем материнстве.

Она закашлялась.

— На Эдисона нельзя полагаться, он всегда может отказаться выполнить свою часть договоренности. Более того, он скажет, что желает спать со мной, и это все. Но потом он станет требовать еще чего-нибудь и еще чего-нибудь.

— Чего бы он ни захотел, — произнесла Маргарет, протягивая руку и беря Риву за запястье, — я все равно настаиваю на одном — дай ему то, что он хочет. Если ты так не сделаешь, не знаю, как мы вообще будем жить.

Она еще не закончила говорить, а в дверях появился Ботинки. Он направился к ним, его красное обветренное лицо было нахмурено.

— Что происходит? — спросил он. — Что случилось с Эрин? Похоже, что она плакала. Она промчалась мимо меня, когда я поднимался наверх, и даже не поздоровалась.

Маргарет откинулась в кресле и сделала отчаянный жест рукой.

— Так, ничего особенного.

— Это неправда, Маргарет! Я слышал, что ты говорила Риве, и понял, что это как-то связано с Эрин и сыном Эдисона. Я хочу знать, в чем дело.

Во всем облике Ботинок ощущалась какая-то непоколебимость. Он не слишком-то быстро соображал, но уж если что-то решал, то придерживался своей идеи с бульдожьим упрямством. Было бы совершенно нормально, если бы он остался здесь, перед ними, до тех пор, пока не выяснил то, что хотел выяснить.

— Хорошо, слушай, — сказала его жена, сжимая губы. В нескольких коротких фразах она изложила все, что произошло за то время, что Эрин побывала здесь.

Когда Маргарет закончила, Ботинки покачал головой:

— Все, что необходимо сказать Эрин, — это то, что Джош ее сводный брат.

— Рива не хочет этого, — резко ответила Маргарет.

— Эрин уже взрослая девушка, она сумеет это вынести. — Ботинки стоял на своем.

— Да, конечно, — сухо улыбнулась Рива. — Но сумею ли я?

— Если тебя беспокоит собственная репутация… — начала Маргарет.

— Не моя. Меня беспокоит репутация «Столет корпорейшн», — сказала Рива. — Как уже справедливо заметил Эдисон, вся эта история отразится на слишком большом количестве людей, а не только на мне, в случае, если станет общеизвестной.

Маргарет с мрачным лицом поднялась с кресла.

— Можно сделать только одно. Рива знает что, но она слишком горда для этого. Извините меня, пожалуйста, но мне пора принять лекарство.

Ботинки не собирался следовать за женой. Он стоял и по-прежнему хмурился, пока наконец Рива не заговорила:

— Ботинки, ты хочешь кофе?

— Что? Ах, да, конечно, — ответил он. Она налила ему чашку, а он тем временем уселся в кресло, где сидела Маргарет, положил сахар и размешивал черную жидкость, наблюдая, как она кружится в маленьком водовороте. Наконец он отставил чашку, даже не отпив, и поднял глаза на Риву:

— Она не желает этого, ты же понимаешь.

Рива в этот момент думала об Эрин. Куда именно она умчалась в такой ярости, осторожно ли она ведет машину, не случится ли с ней чего-нибудь.

— Что?

— Я говорю о Маргарет. Она не думает, что ты сделаешь что-нибудь, что сочтешь неподходящим. Она просто огорчена. Когда она сердится, частенько говорит то, что не думает на самом деле. Это уж так повелось.

Он все-таки хороший человек. Рива устало улыбнулась:

— Я знаю, не беспокойся.

Лицо его расправилось, но он еще не закончил.

— Она стала очень религиозной, много читает Библию и молится, почти целый час каждый вечер. Тогда она не пьет виски с кока-колой, что, конечно, лучше, и не принимает на ночь снотворное. У нее в голове какая-то мешанина. Мне кажется, все происшедшее тяготит ее, и чем больше лет проходит, тем больше это на нее давит. Случай с Джошем Галлантом как бы вернул нас всех на несколько лет назад.

— Да, это тяжело нам обеим.

— Дело не только в этом. Она так и не смогла свыкнуться с мыслью, что не имеет собственных детей. Ей, наверное, нужно было бы иметь пятеро или шестеро, чтобы присматривать за ними, быть всегда занятой. Вместо этого у нее всего одно дитя. Мне кажется, что на самом деле она всегда ревновала, что Эрин — твоя дочь, а не

ее. Каким-то образом она считает, что, если бы не забрала тогда ребенка у тебя, Бог бы послал ей ее собственного.

— Тогда она поступила так и полагала, что будет лучше для всех.

— Она поступила так, как хотела сама, а не как ты хотела или как тебе это было бы необходимо на самом деле. Она никогда об этом не забывает. Вот почему, когда Эрин приехала сюда, она испугалась, что ты забираешь ее, что ты забьешь ей голову всякими фантазиями и она не сможет уже больше быть счастливой с нами.

— Я никогда не собиралась делать ничего подобного, — сказала Рива, покачав головой. — Я просто хотела дать Эрин что-то из того, чего у меня самой никогда не было.

Ботинки кивнул головой.

— Многого из этого у Маргарет тоже не было. Она никогда ничего не говорит, но я знаю, что ее беспокоит. Никогда она не имела по-настоящему красивой одежды, драгоценностей, машин — всего того, что было у тебя с тех пор, как ты вышла замуж за Столета. Она никогда не бывала в тех местах, где бывала ты, никогда не видела всего того, что видела ты. Она чувствует это.

— Я не виновата. Я предлагала ей съездить вместе в Европу, и ты знаешь, вы оба можете всегда поехать в Колорадо или на острова.

— Мы знаем, но дело не в этом, а в тех людях, которых ты знаешь, которые знают тебя, в том, что ты можешь себе позволить, весь твой образ жизни. Иногда мне кажется, что она хотела бы хоть ненадолго превратиться в тебя.

— Ботинки, но так нельзя. У нее и так много всего есть. Есть ты, Эрин, люди, которые окружают ее всю жизнь, вся ваша долгая приличная семейная жизнь. У нее есть корни, настоящие друзья. Ей не приходится жить под постоянным пристальным взором посторонних, беспокоиться о том, что они говорят у нее за спиной. У нее есть ты, а не… — Рива замолчала. О некоторых вещах лучше было не говорить вовсе.

— Да, конечно. В основном она себя хорошо чувствует. Но есть дни, когда она сама себя ест поедом.

Рива остановила долгий взгляд на мужчине, который сидел напротив нее.

— Ты, должно быть, очень ее любишь, раз так хорошо ее понимаешь.

— Мы уже давно женаты, — ответил он, неловко ерзая в кресле.

— Да, и все эти годы ты заботился о моей дочери, обеспечивал ей стабильную семейную жизнь, давал ей домашний уют. Я всегда была тебе благодарна за это, хотя и не говорила слов признательности.

— Тебе не за что благодарить меня и сейчас, — сказал он, и голос его прозвучал грубовато. — Я отношусь к Эрин как к своей собственной дочери. Я всегда так к ней относился и всегда так буду относиться.

Рива улыбнулась, встретив его открытый взгляд. Потом она сказала:

— Я знаю, что Маргарет бывает резка и сварлива, но это не имеет значения. Она так много сделала для меня, что я обязана простить ей эти слабости.

— Она это тоже понимает, но не может порой с собой совладать. Я лишь боюсь, что она может потерять над собой контроль.

Рива взглянула в круглое, честное лицо и заметила, как Ботинки покраснел, заметила испарину, выступившую над его верхней губой, напряженность в его глазах. Ему стоило больших усилий так откровенно говорить о своей жене, но разговор был очень важным. Наконец до Ривы стало доходить, что Ботинки боится, как бы Маргарет не вынудила его сделать что-то, что ей самой не хотелось бы делать, — как она уже когда-то сделала много лет назад.

Она кивнула головой.

— Я помню об этом. Не беспокойся. Я ни за что не сделаю то, что не хочу делать.

— Возможно, — сказал он. — Боюсь только, что ты не отличишь своего истинного желания от того, что тебе внушат.

Рива ничего не ответила, потому что растерялась.

Ноэль рано покинул Бон Ви. Он знал, что это — трусость. У него не было желания вести бессмысленные разговоры за завтраком, не хотелось видеть Риву после всего, что произошло ночью между ними.

Он просто потерял над собой контроль.

Рива выглядела такой недоступной в своем блестящем кремовом платье, она так давно недоступна для него, что невыносимо видеть ее в руках Эдисона Галланта хотя бы минуту. Ее как будто запачкали. Она же, казалось, не замечала этого, может быть, даже спровоцировала Эдисона каким-то образом. Одна эта мысль сводила Ноэля с ума.

Более того, он желал, чтобы она увидела в нем такого же сильного мужчину, как и в том, другом. Он мог бы достичь успеха. У Ривы было тонкое чутье на людей.

Но Боже правый, никогда он не ощущал такую зыбкость почвы под ногами, как тогда, в первую неделю в качестве военного советника во Вьетнаме. Но именно это ему было необходимо, когда отец выкинул его из родного гнезда ради невесты, которую они оба желали. Ноэль ощущал такую боль, такое разочарование, что для него не имело никакого значения, жив он или мертв Или он сам себя в этом убедил? Он понял, как дорога ему жизнь, когда над головой просвистел первый осколок снаряда. Жалость к самому себе, мелочная вздорность, из-за которой он и присоединился к морским пехотинцам, вместо того чтобы, приняв отставку, уехать работать в парижскую контору отцовской компании, — уступили место здоровой злости. Эта злость так и осталась с ним, помогла ему выжить, когда его пытались убить. Половина тех подвигов, за которые позже ему прикололи массу медалей на грудь, была совершена им лишь потому, что он просто отказался сделать хотя бы шаг в сторону. Он сделал так однажды, и навсегда оставил позади свое прошлое. И не намеревался больше к нему возвращаться.

Ноэлю нравилось самому вести машину, нравилось слышать двадцатицилиндровый мотор «БМВ-750-ИЛ», нравилось вписываться в изгибы Великой речной дороги, которая бежит вдоль Миссисипи. В его натуре была привычка управлять. Было ли это его преимуществом или недостатком — он не знал, ему было все равно. Большая часть людей, располагавших той или иной властью, слишком уж пеклись о своей безопасности. Они нанимали телохранителей, устанавливали противоугонные устройства в своих машинах. Даже Джордж, знала об этом Рива или нет, получил подготовку по защите своих пассажиров. Не говоря уж о том, что у него был большой запас прочности благодаря вьетнамскому опыту. Ноэль, однако, предпочитал полагаться на самое лучшее устройство в своей машине — пистолет, лежащий в перчаточном отделении «БМВ», на ношение которого он получил разрешение. И на себя, конечно.

Ему стало жарко, когда он вспомнил, как обнял вчера Риву. Уже давно у него не было женщины, целая вечность прошла с тех пор, как он прикасался к Риве. Он знал, как это будет, и именно так все и произошло. Запрещенные сладости. Он опять почувствовал себя дваддатиоднолетним юношей посреди бушующей трагедии Эдипа. Или это все было фарсом? Сейчас, по прошествии стольких лет, трудно сказать.

Что бы там ни было, в памяти его остался ее запах, вкус ее губ. Они были частью его самого, как будто бы даже им самим. Он вызывал ее образ тысячи раз во время бессонных ночей. Образ этот был теплым, чувственным. Она проскальзывала к нему в кровать, он будто бы даже ощущал ее наготу, ощущал ее нежные ласки, видел ее грациозные движения, это помогало ему, успокаивало его. Но реальность была такова, что заставляла его усомниться: в здравом ли он уме? Даже сейчас, думая об этом, он ощущал какой-то внутренний огонь, поглощающий все его существо. Ему стоило больших усилий, чтобы не показать, как больно ему было.

«Позаботься о Риве».

Вспоминая эти слова, он вцепился в руль с такой силой, как если бы душил своего врага. Его отец осмелился произнести эти слова, лежа на смертном одре. Его отец взял его за руки, вложив в свое пожатие угасающую силу, поглядел на него с надеждой и отчаянием, но и с любовью. Он приказал ему. Знать бы, что он имел в виду. Было ли это высшее проявление доверия или разрешение? Ноэлю не требовалось никакого позволения. Оно ему никогда не требовалось. Ему необходимо прощение.

Он бы позаботился о Риве.

Обычно Ноэль не посещал заседаний различных клубов. К нему не раз обращались с приглашением вступить в тот или иной клуб Нового Орлеана по возвращении из Вьетнама, но всякий раз он отклонял предложение. Он по природе не был общественным человеком, а побывав в Европе, вообще отошел от концепции улучшения общественного порядка. Сегодня ему, правда, предстояло присутствовать на обеде в Торговой палате — он принял приглашение одного своего приятеля. Однако на обеде его больше интересовала личность оратора, чем участие в каких-либо общественных делах. Спикером будет Эдисон Галлант.

Несколько часов спустя Ноэль сидел, наблюдал и слушал этого человека. Он оценивал его слова, его внешность, как ему казалось, беспристрастно. Галлант производил впечатление человека сильного, с хорошо поставленным голосом, броской внешностью, в которой чувствовалось подражание стилю Кеннеди. Он даже говорил с южным акцентом. Он отстаивал доктрину активного лидера, выступал за урезание субсидий на развитие экономики штата. Но истинного содержания в нем не было. Кроме того, в движениях его не было раскованности, а с лица не сходила напряженность, что свидетельствовало о том, что он не столь уверен в себе, как пытается показать.

Все, что Галлант намеревался сказать, было хорошо принято, а после обеда его сторонники столпились вокруг него, чтобы немедленно о том сообщить. Лишь через некоторое время Ноэль сумел пробиться к нему и поговорить. После должных комплиментов в адрес его речи Ноэль попросил уделить ему несколько минут для личного разговора.

На лице Эдисона отразилась настороженность..

— Это очень важно?

— Возможно.

— Что это значит?

— Я не представляю, что именно вы полагаете важным. У меня было такое впечатление, что взносы в пользу предвыборной кампании всегда интересуют кандидатов.

Эдисон поджал губы:

— У меня достаточно средств на проведение предвыборной кампании, я бы даже сказал, более чем достаточно.

Ноэль наклонил голову, несколько удивленный.

— Если у вас более чем достаточно средств, тогда не стоит тратить ни мое, ни ваше время.

— Подождите, — сказал Эдисон. — Что именно вы хотите обсудить, связанное с деньгами?

— Дело, представляющее взаимный интерес, — надеюсь, понятно?

Эдисон то ли фыркнул, то ли издал смешок:

— Я всегда сумею использовать человека, подобного вам, в своих интересах. Я подойду к вам через минуту.

Через полчаса оба сидели в кафетерии, расположенном в той же гостинице, где прошло собрание. Никого не было, кроме прислуги в розового цвета униформе, убиравшей остатки еды со столов.

— Вы упомянули слово «взносы», — сказал Эдисон, когда они заказали кофе, а официантка ушла выполнять заказ.

Ноэль откинулся на стуле. Прямота вопроса раздражала, но и имела свои преимущества. Раздражала потому что, очевидным становилась попытка оказать давление, ну а преимущество заключалось в том, что ничего иного от Эдисона Ноэль и не ожидал.

— Кажется, у вас достаточно денег?

— Я передумал. Всегда есть нужда в дополнительных средствах, тем более, если мы собираемся обсудить сделку.

— Есть такая возможность, — ответил Ноэль.

— Сколько?

Ноэль спокойно поглядел в глаза политику:

— Как много вам нужно?

— Сколько угодно, приобретенных законным образом, — сказал Эдисон, вновь рассмеявшись.

— Что же останавливает?

Улыбка исчезла с лица Эдисона. Он перегнулся через стол:

— У меня нет настроения крутиться вокруг да около. Чего вы хотите?

Ноэль поднял ложку, высвободив ее из салфетки. Он нарисовал ложкой круг на столе. Затем положил ее на место. Наконец он произнес:

— Информация.

— О чем?

— О вашей связи с Ривой Столет.

Эдисон улыбнулся и откинулся на стуле.

— Нужно было бы догадаться с самого начала.

— Разве? — На лице Ноэля не дрогнул ни один мускул.

— Вы тоже хотите заполучить эту сучку?

— Я хочу напомнить, что вы говорите о вдове моего отца и мне не нравится ваша терминология. Я считаю это оскорблением памяти моего отца.

— Боже, я думал, подобное дерьмо уже никого не интересует с тех пор, как закончилась Гражданская война.

— В этом заключается ваша ошибка.

— Какого черта тогда вам надо? Вы хотите заполучить деньги, доставшиеся ей от старика, но при этом сохранить ее драгоценное имя?

— Меня больше интересует, что вам от нее нужно?

— Я хотел бы ее время от времени трахать, если так интересно.

— А чего она хочет? — Голос Ноэля зазвучал угрожающе.

— Бог знает. Я никогда этого не знал.

Ноэль внимательно изучал его.

— Я не думаю, что вы говорите правду.

— Вполне достаточно для вас, — сказал Эдисон.

— Что же, тогда вы не дали мне того, чего я хотел, — заметил Ноэль мягко.

— А мне кажется, дал. Информацию.

— То, что вы мне сказали, я мог бы раздобыть и в любом другом месте, может быть, не так быстро.

Лицо Эдисона отразило тревогу. Ему явно не нравился твердый взгляд серых глаз Ноэля. Он махнул рукой:

— Ладно. У вас значительно больше шансов, чтобы заполучить эту сучку. Да и власти для этого больше. Ну а уж как вы этого добьетесь, не мое дело. Так что именно вы хотите знать?