Любовь и дым

23

Рива стояла абсолютно спокойно.

— Что ты здесь делаешь? — сдавленно спросила она.

— А разве здесь не прием? — насмешливо ответил он. — Только не говори, что меня не приглашали. Полагаю, что я здесь почетный гость.

— Как ты… — начала она и остановилась, когда он прервал ее.

— Связи, детка. Что же это за политик, у которого нет связей?

— Мафия, — скорбно заявила Рива.

— Скажем, друзья в интересных местах, если и не высоких.

В этот момент открылась дверь на другом конце длинного холла. Вошел Ноэль и остановился, увидев Риву с Эдисоном. Пауза длилась всего секунды, затем он закрыл за собой дверь и уставился на Риву и Эдисона.

— Хватит болтовни, — быстро и тихо проговорил Эдисон при виде приближающегося Ноэля. — Нам надо поговорить, Рива. Тебе следует кое-что знать.

— Мне нечего тебе сказать.

— Вполне возможно, но у меня есть что тебе сообщить. Ты умна, и если хоть чуть заботишься о нашей маленькой Эрин, то выслушаешь меня.

— Что с Эрин? Где она?

В голосе Ривы прозвучал острый внезапный страх. Эдисон не из тех, кто приходит, чтобы быть свидетелем своего краха. Конечно же, он придумал что-то, чтобы остановить ее. А что это могло быть, если не Эрин?

Он ухмыльнулся:

— Не психуй, наша дочь здесь ни при чем. Но мне кажется, что нам надо куда-нибудь пойти и поговорить о ней и ее будущем. Ну!

Ноэль был уже рядом, и лицо его, когда он заговорил, было хмурым.

— Я могу быть тебе полезен, Галлант?

— Не думаю, Столет. Это сделает Рива. Да. дорогая?

Она стиснула зубы. Быть вынужденной согласиться — это уязвляло ее так, что она едва могла вынести.

— Оставь нас на несколько минут. Пожалуйста, Ноэль.

Он глянул на нее одновременно с презрением и недоверием. Потом чиркнул себе по плечу большим пальцем.

— Только недолго, так как вся свора прессы вот-вот ворвется в двери.

— Да, я знаю.

Он уходил с явной неохотой. Последние его слова были к Эдисону.

— Пять минут, — заявил он. — Не больше.

Рива обошла лестницу и свернула в столовую. Сквозь окна лилось утреннее солнце, мерцающее на длинном полированном столе, сверкающее в хрустале старинной люстры над головой. Она шагнула в круг света, оживляющего старый брюссельский ковер на полу, прежде чем повернулась к Эдисону.

— В чем же дело?

Он тратил время не больше, чем она.

— В том, что я утоплю тебя вместе с собой.

Она чуть не рассмеялась.

— Ничего другого я не ожидала.

— О, я не говорю о сплетнях, которые очернили бы твое имя и образ хозяйки поместья. Я говорю о том, что выгоню тебя на улицу, танцующей нагишом на столах и, возможно, пытающейся продаться время от времени, хотя твое время для этого уже ушло, но придется сводить концы с концами.

— Собираешься оскорблять и быть мелодраматичным, да? Предупреждаю, на меня это не действует.

Он опустился до прямых угроз:

— Не нужно предупреждений, Рива, я этого не люблю. И не люблю угроз вроде этой идиотской пресс-конференции. Так вот, ты выйдешь и скажешь им, что ошиблась, или я получу твою задницу на завтрак.

— Я тоже не люблю угрозы, Эдисон. Если ты не объяснишь мне через пять минут, при чем тут Эрин, я сделаю то, что собираюсь.

— Открой только рот против меня, сука, и я всем расскажу, что ты не Рива Столет и никогда ей не была. Ты Ребекка Бенсон-Галлант. Ты моя жена! Ну, как тебе это нравится?

Во внезапной тишине шум около дома показался еще сильнее. Рива сглотнула.

— Что?

— Что слышишь: ты — моя жена! Это значит, что все, что ты скажешь, прозвучит как семейная свара. Ты, несомненно, навредишь мне, но сама вернешься туда, где была двадцать пять лет назад.

— Нет, — прошептала она, и это было все, что она могла выговорить. Ей показалось, что она падает. Словно стараясь остановиться, она поднесла руки к вискам.

— Увы, да, детка! Ты думала, мы не женаты. Верила каждому моему слову, не так ли? Я просто хотел от тебя отделаться, и мне надо было положить конец всему, что случилось тем летом. Я не мог допустить, чтобы ты крутилась около меня, тратя мои деньги и говоря всякое, что могло вызвать вопросы у моих попечителей. Поэтому я сказал тебе, что уже женат. Черт, ты даже не спросила, кто же моя жена и где мое обручальное кольцо. Тебе было наплевать.

Медленно мысли Ривы перестали кружиться, и мозг начал снова функционировать.

— Ты так и не получил развода?

— А как бы я это сделал, не вызывая вопросов? Кроме того, брак был зафиксирован в Арканзасе. А кто будет справляться о брачных записях в других штатах?

— Но если я все еще твоя жена, то Анна?..

— Смешно, не правда ли? Бедная, праведная, добропорядочная Анна годами живет со мною во грехе.

Рива сосредоточенно нахмурилась.

— Если Эрин законна, то твой сын… незаконен.

— Не говори, — улыбка исчезла у него с лица. — Но сейчас важно, что ты никогда не была миссис Космо Столет. Брак, и в этом-то вся штука, был недействителен. Это значит, что у тебя никогда не было права быть здесь, ни малейшего! Пойдешь против меня и вылетишь отсюда на ушах. Сын Космо Столета лично проследит за этим.

— Ты будешь молчать, если я стану с тобой сотрудничать, так что ли?

— Разумеется, — подло улыбнулся он.

— Конечно, я могу, — проговорила она с чуть заметной иронией, — в случае, если ты никогда не обратишь это против меня.

— Ты тоже всегда можешь схватить меня за волосы, не так ли? Ты знаешь, где ухватиться. — Он хихикнул своему собственному грубоватому предложению.

Как он уверен! Как противен! Уж не спектакль ли все это? Или он действительно думает, что она может выйти и отделаться от прессы и спустить это на тормозах без всяких последствий?

Сможет ли? Возможно, она сумеет придумать что-нибудь, скажем, о большом взносе на карнавал для средств информации. Но хочет ли она этого?

Это понравилось бы Маргарет и Эрин. Но хочет ли она этого? Никому не надо знать всей истории. Фурор в конце концов утихнет, и все пойдет более менее по-старому. Она сохранит все, что ей дорого, и останется в Бон Ви. Со временем, возможно, перемена в ее отношениях с Ноэлем, произошедшая в последнее время, продолжится, вместо того чтобы уступить место презрению и неприязни. Она может поощрять ее, поддержать, так как она знала, что никогда не была его мачехой.

Ноэль не знал об этом, и, что много хуже, она никогда не сможет сказать ему об этом, если попадет во власть Эдисона, приняв его предложение.

Более того, его надо остановить. Он навредил многим и вредил почти без сожалений. Его взгляд на мораль и закон был столь низок, что он большую часть жизни прожил в незаконном браке, лишив тем самым своего сына законных прав. Он не вполне нормален. Недостаток совести и потворствование собственному эго, его неестественное желание подтверждали это. Такому человеку нельзя было позволять находиться среди нормальных людей, тем более управлять ими.

— Это все?

На лице Эдисона промелькнуло раздражение, когда он услышал, с каким спокойствием Рива спросила это.

— Да, это все.

— Тогда я сделаю, как предполагала.

Она повернулась, чтобы уйти, но он схватил ее за руку.

— Что ты собираешься сказать?

— А что ты думаешь?

— Я тебя спрашиваю, — он усилил хватку.

— Я собираюсь рассказать им историю своей жизни, — спокойно проговорила она, устремив на него свои зеленые глаза. — Во всех подробностях.

Он пробормотал ругательство и протянул руку к ее горлу. Рива быстро блокировала ее чисто рефлекторным защитным движением. Он схватил ее руку, и они сцепились, пошатываясь взад и вперед.

— Перестаньте! Остановитесь! Хватит!

Это кричала Маргарет через дверь в буфетную. Огромные глаза на бледном одутловатом лице, путаница завитых волос, мятый и грязный домашний халат. В руках у нее был маленький пистолет Ривы, которым она махала вверх и вниз.

В тот самый момент, когда начала кричать Маргарет, дверь в столовую распахнулась, в комнату влетел Ноэль и тотчас подошел к ним, как только оценил ситуацию.

Рива вырвалась и сделала шаг прочь от Эдисона. Она уставилась на сестру.

— Отдай мне пистолет, Маргарет.

Маргарет сделала поспешный шаг назад. Пистолет плясал в ее руках из-за дрожи, которая сотрясала все ее тело, но оставался направленным на Эдисона.

— Нет, Рива… Я позвала Эдисона, впустила его сюда и могу это остановить, что я и пытаюсь сделать. Я хочу остановить его навсегда. Ты сказала, что здесь больше ничего не сделаешь, но я утверждаю, что это не так.

— Это не поможет, только сделает все еще хуже.

— Как? Как может быть еще хуже? Я постаралась избавиться от него и сделать это похожим на несчастный случай. Я навестила Джонни, мужа Бет, ты знаешь. Он работает механиком по электронике в аэропорту с тех пор, как ушел из военной авиации. Джонни заверил, что может устроить аварию самолета Эдисона без проблем и не возьмет за это ни цента, так как у него с ним старые счеты. Но он не знал, что летит и Джош. Я тоже. Мне очень его жалко, право же.

Маргарет бубнила, словно нормальная интонация голоса была стерта принятыми транквилизаторами.

— Маргарет, пожалуйста, позволь мне…

— Нет! Еще больше мне жаль, что аварии не получилось. Но я могу все уладить. Я все обдумала после того, как ты сказала мне, как удрала от Эдисона в госпитальный туалет. Ты должна была застрелить его тогда, но не застрелила. Я нашла твой пистолет, просто я знала, где найти твою сумочку. Теперь это могу сделать я. Если я застрелю Эдисона здесь и сейчас, то все так и будет. Тогда не будет причины говорить всем и обо всем. Таким образом, люди не будут говорить обо мне. Так ведь? Правда?

Эдисон передернулся и, заикаясь, заговорил:

— Р-ради Б-бога…

— Заткнись! — приказала Маргарет, указывая пистолетом ему на грудь. — Заткни свой лживый рот! Все, что ты говоришь, всегда было ложью. Ты мог убивать ложью людей, и они тихо умирали.

— Она с ума сошла! Не слушайте, что она говорит! — с отвращением закричал Эдисон.

— Это ты сумасшедший, — вопила Маргарет, — обращаешься с людьми, словно это грязь под твоими драгоценными ботинками! Но я все про тебя знаю. Ты пытался убить Риву. Но ты убил Бет, да, убил, используя ее, как шлюху, словно она ничего не значит. И застрелил ту, другую, разве не ты? Я видела в ту ночь твой автомобиль, как и Рива. Я проснулась, когда она встала с постели.

— Маргарет… — прошептала Рива, но внимание сестры было занято Эдисоном.

— Ты думал, что в безопасности, но я видела, как ты правил, словно летучая мышь из преисподней. Я никогда никому не говорила, и я вырастила твою дочь и люблю ее, как собственного ребенка, мою и твою. Разве это не глупо? Ботинки поклялся, что ты случайно застрелил ту женщину. Он клялся, что ты не хотел этого, и я ему верила. Но ты сделал это намеренно, так ведь? Ты сделал это потому, что она смеялась над тобой. Ботинки сказал мне об этом тоже. Он все мне рассказал.

Рива слушала, словно окаменевшая. Маргарет никогда не рассказывала ей о том, что видела Эдисона. Почему? И вдруг она поняла, почему Маргарет защищала Эдисона, почему настояла на удочерении Эрин и даже притворялась, что это действительно ее дочь. Причиной была любовь, искаженная любовь, но все же любовь.

— Ты не можешь доказать этого! — прокричал Эдисон. — Во всяком случае, та сука сама заслужила этого.

— Может быть, но я могу рассказать то, что знаю, и Ботинки тоже. Теперь он тоже решился. Он тебя ненавидит, правда, Ботинки?

Ее муж вошел в комнату и стал позади Ноэля. Он замер на месте, большой, неуклюжий, не зная, что делать. И все же в глазах его, когда он смотрел на жену, были раскаяние и жалость.

Раз Маргарет не застрелила Эдисона сразу, казалось, что наибольшая опасность заключается в том, как бы она не сделала этого случайно. Рива намеренно пошла и встала между Эдисоном и сестрой. Она слышала, как он тихо чертыхался, слышала его вкрадчивые шаги по брюссельскому ковру, когда он подкрадывался поближе. Она не взглянула на него, все ее внимание было приковано к сестре.

— Подумай, Маргарет, только подумай, — сказала она успокаивающе, — ты не можешь это сделать. Все будут знать, кто убил Эдисона. На лужайке полно газетчиков, которые раструбят про это на весь свет. Они захотят знать твое имя, где ты живешь, почему спустила курок и тысячу других подробностей. Все выплывет наружу.

Маргарет смотрела на Риву затуманенными от замешательства глазами. Дуло пистолета чуть понизилось и съехало влево.

— Я о них забыла. Ты думаешь, что получится так?

— Я это знаю. Ты только отдай мне пистолет, и я уберу его, прежде чем кто-либо начнет задавать вопросы.

Еще мгновение, и все бы уладилось, всего мгновение, и пистолет оказался бы у Ривы в руках. Но Эдисон подался вперед, схватил ее сзади и притянул к себе, как щит. Маргарет вскрикнула и выстрелила. Пуля просвистела рядом с головой Ривы и врезалась в стену позади нее. Ноэль рванулся к Маргарет, поднял ее руку вверх и вырвал оружие из скрюченных пальцев.

Маргарет вскрикнула и рухнула на пол в рыданиях. Ботинки упал рядом с ней на колени, приподнял ее и что-то бормотал, как ребенку. Маргарет положила ему голову на колени и плакала, мучимая безграничным сожалением.

Ноэль с пистолетом в руке повернулся к Риве и Эдисону. В глазах его горел яростный гнев, а надо ртом образовалась белая линия. Он переводил взгляд с одной на другого.

Эдисон нервно хохотнул, выпустил Риву и сделал шаг назад.

— Спокойнее, Столет. Ничего необдуманного.

— Не стоит волноваться, — с презрением отозвался Ноэль.

Эдисон явно успокоился. Он даже смог ухмыльнуться.

— Да, я всегда говорил, что все бабы одинаковы.

— Ты дурак, — слова были резки, как бритва. — А ты вдвойне дура, защищая его, — обратился он к Риве.

Рива почувствовала его упрек, словно плеть, и сжалась, не веря сама себе. В голове у нее стучало, но она никак не могла понять, были ли это звуки извне или же просто биение сердца отдавалось у нее в ушах. Глухим голосом она начала:

— Но я не…

Однако времени уже не было. Внезапно комнату наполнили полицейские. Всю их пятерку

окружили, потеснили, держали под прицелом полдюжины дул, непрестанно задавая вопросы.

Отвечал Ноэль, сжато и твердо. Оружие у него отобрали. Полицейские успокоились и чуть отступили, некоторые почти к самой стене. Их командир смущенно хохотнул:

— Извините, мистер Столет, но мы вызвали команду против беспорядков, я это понимаю. Однако, услышав выстрел, мы несколько поторопились.

— Оставайтесь на месте, все только начинается, а пока не спускайте глаз с этого человека.

— Вы имеете в виду кандидата? — оторопело спросил командир.

— Его самого.

Затем Ноэль повернулся к Риве:

— Мадам Столет, я полагаю, вы созвали пресс-конференцию?

Он подчеркнул почтительный титул, придавая ему ироничность, или ей только показалось? Подслушал ли он? Знает ли? Она не могла понять по его лицу. Взяв ее за руку, он вывел ее из комнаты, прошел в мрачном молчании весь холл, как страж, ведущий осужденного на место казни. Казалось, если она заколеблется, если вдруг повернет назад, он отведет ее силой. А почему нет? Когда она скажет то, что должна, он освободится от нее, покончит с женщиной, которая была помехой как слишком молодая мачеха. Он избавится от эпизода, который он, несомненно, будет рад забыть, и освободится от бремени, возложенного на него у смертного одра его отцом. Без нее он сможет распоряжаться «Столет корпорейшн» по собственному усмотрению, наслаждаться Бон Ви один.

Почему бы ему не помочь ей привести себя к катастрофе?

Они остановились в холле у входной двери. Там не было места для всех представителей средств массовой информации, столпившихся в ожидании, когда их пригласят войти. Она встретит их на галерее. Будет менее официально и к тому же сохранит мебель. Так предложил Ноэль, и она согласилась.

Какая ей разница, где она будет говорить с ними? Единственное, что ей хотелось, чтобы все как можно скорее кончилось.

Ноэль шагнул к двери. Держась за ручку, он спросил, выдержав паузу:

— Ты готова?

Рива сложила руки и облизала губы. Она подумала, в порядке ли у нее волосы после этой сумятицы в столовой и как у нее с платьем. Она подняла взгляд на Ноэля. В глазах у нее застыла боль сомнения, и она сдавленно спросила:

— Я правильно поступила?

— Думаю, да. Мне кажется, что надо наконец сказать правду.

Он знал, подслушал ли он или узнал как-то иначе, но он знал и презирал ее. Теперь уже нечего бояться, большей боли уже не может быть. Похолодев, она проговорила:

— Я согласна.

Команды газетчиков проталкивались вперед, держа микрофоны, диктофоны, размахивая блокнотами и ручками и задавая вопросы. Вспыхивали камеры телевизионщиков, со всех сторон они сошлись как в фокусе в одном месте. Рива и раньше бывала перед телекамерами, но никогда в центре такого столпотворения. Она прокашлялась, пытаясь прочистить горло и ожидая тишины. Но чем дольше она ждала, тем шумнее становилось сборище:

— Это выстрел мы слышали?

— Кто стрелял?

— Кого ловит полиция?

— Кто-нибудь арестован?

— Какова цель этой конференции?

— Связана ли она с выстрелом?

Рива набрала воздуха и подняла подбородок.

— Я хочу сделать заявление.

Шум усилился.

— Если вы позволите мне говорить…

Вопросы стали громче и настойчивее.

Стоящий спиной к входной двери Ноэль шагнул вперед.

— Тихо!

Слово прозвучало не жестко и не особенно громко, но несло в себе подобие команды. Шум вдруг начал замирать.

— Благодарю вас, — проговорила Рива, — и особенно за то, что все вы пришли сегодня. Если вы будете терпеливы, я думаю, что смогу ответить на все ваши вопросы. Однако это долгая история, и я советую вам запастись терпением.

Ей было нелегко, она поняла это, когда начала искать слова, чтобы рассказать свою историю. Это было подобно раздеванию на публике. Это честно, но тем не менее трудно не вздрогнуть при таком разоблачении.

Рива вошла в дом вместе с Ноэлем, Эрин и полицейскими. Абрахам с невероятным высокомерием захлопнул дверь перед носом прессы с ее шумом и яркими софитами.

Снаружи сразу же началась гонка к автомобилям и автофургонам. Камеры убирались в чехлы, кабели сворачивались и тоже убирались. Хлопали дверцы и оживали моторы, затем закрутились колеса, и все стали разъезжаться. Им нечего было смотреть, кроме помятой травы на лужайке и груд стаканчиков из-под кофе, сигаретных окурков и обрывков бумаги.

И лишь когда исчезла последняя машина, шериф отвез Эдисона. Никто не знал, какое обвинение против него выдвинут. Убийство или предумышленное убийство, насилие, или изнасилование, или попытка физического насилия, или даже двоеженство. Недостатка в выборе не было, но суть окончательного обвинительного акта должны определить судьи. Тем временем глава полиции Нового Орлеана хотел лично переговорить с ним о ситуации с наркотиками в городе и пригородах.

Вскоре после этого отбыли Ботинки с Маргарет. Маргарет не могла перестать плакать и при этом беспрестанно говорила. Ее муж вызвал специалиста по нервным расстройствам, а также устроил консультацию с другим, чьей областью были пагубные привычки к предписанным лекарствам и наркотикам. Эти двое ожидали их в клинике, чтобы осмотреть и проконсультировать. Муж собирался оставить ее там, если доктора сочтут, что это поможет.

Рива вскользь упомянула о вине ее сестры в возможной причине аварии самолета Эдисона. Возможно, что и Эдисон сам обвинил бы ее в этом, но, возможно, и нет, так как это означало бы признать многие неприятные мотивы такой попытки. Что у нее было с механиком аэропорта, бывшим мужем Бет, может открыть только время.

Лиз, осознавая свои обязанности по приему гостей, приготовила на скорую руку вегетарианский суп, сандвичи, несколько закусок, а также кофе, вино и фруктовые соки. Она знает, что никто из них не голоден, сказала она, но это даст им возможность что-то делать, пока они отходят от возбуждения последнего часа.

Было слишком жарко, чтобы есть на галерее, и стол накрыли в столовой. У Ривы вызывало тошноту ощущение возврата к случившемуся, особенно когда она смотрела на дырку в стене, куда выстрелила Маргарет. Однако это длилось немногим больше мгновения. Боль вызывало не помещение, а люди.

На улице было жарко, и в сочетании с теплом от софитов и давления тел вокруг нее это вызвало испарину на лбу и над верхней губой. Рива осознала, что Ноэль все еще на ее стороне, плечом к плечу с ней. Был ли это жест защиты кого-то, кто все еще представляет имя Столет, или же просто та грань, за которую он не хотел допускать средства информации, она не знала. И все же его близость придавала ей силу. Это прозвучало у нее в голосе, он стал устойчивее и приобрел естественный приятный тембр, когда она заговорила о смерти своей сестры, совращении ее Эдисоном и их браке, о том, как он бросил ее в Новом Орлеане, рождении ребенка и о том, как ее сестра взяла его и воспитала как своего собственного.

Толпа перед ней была всего лишь массой краснолицых, пропитанных потом тел. Почти инстинктивно она нашла место, где стояла Эрин. Встретившись с глазами дочери, она послала ей неуверенную улыбку и сквозь пелену слез увидела, как та медленно кивнула ей, а потом оставила свое место рядом с Дутом, где он стоял с опущенной камерой. Она перешагивала через кабели, огибала и расталкивала людей, бормотала извинения, неуклонно прокладывая путь вперед. И вот она уже рядом с Ривой.

— Извини, — прошептала Эрин. — Извини.

Когда после краткого мгновения Рива продолжила, дочь обнимала ее рукой за талию.

Где-то в этом долгом повествовании, вероятно, когда она рассказывала о Космо и его размолвке с сыном, Ноэль поддержал ее за талию с другой стороны. Это была молчаливая, но твердая поддержка, не требующая ничего. И снова у Ривы навернулись слезы. Она попыталась проглотить их, но они проступали снова, скатывались по лицу и капали на платье. Огромными усилиями она одолела их и смогла продолжать.

Кое-что она опустила, как и обещала, прикрыв точную причину, почему в это дело вмешалась ее сестра. Она указала на что-то, что имело место в доме, включая самообвинение Эдисона в смерти защитницы гражданских прав и его упоминания о его связях с мафией.

Наконец она закончила, и наступила абсолютная тишина, длившаяся всего несколько мгновений. Затем началось столпотворение. Толпа подалась вперед, орала, выкрикивала вопросы, размахивала диктофонами и микрофонами, когда каждый требовал особого внимания.

Ноэль глянул через плечо и кивнул. Вошла полицейская команда и окружила Риву.

На захватывающее сердце мгновение ей показалось, что ее арестовывают, что каким-то образом она замешана в преступлениях, о которых она говорила, возможно, по подсказке Ноэля.

Затем Ноэль, обняв ее рукой, увел в защищающий круг полицейских в униформе.

Когда Рива вошла в комнату, там стояла только Констанция. Глаза ее сузились в оценивающем Риву взгляде, выискивая в ней недостатки. Она решительно спросила:

— Где Ноэль?

— Точно не знаю, — ответила Рива. — Он был занят с шерифом и его людьми до тех пор, пока они не отбыли с Эдисоном. Я слышала, как он что-то говорил о том, что проверит, чтобы Коралия и Пьетро не были потревожены этим волнением.

— Значит, я разошлась с ним. Ему незачем было беспокоиться о детях, — заявила Констанция. — Они видели камеры и софиты прежде и вполне способны игнорировать подобных людей, пока не предлагают снять их самих. Они смотрят телевизор и обожают все эти коммерческие программы. Я спустилась посмотреть что-нибудь им поесть.

Для Констанции это был неуклюжий предлог, поскольку она никогда не стеснялась позвонить или послать служанку за тем, что ей требовалось. Несомненно, вниз ее привело любопытство. Рива махнула в сторону буфета:

— Как ты видишь, завтрак готов.

Констанция взяла тарелку.

— Как ты спокойна после того, что, если верить Абрахаму, в этой самой комнате кого-то чуть не убили.

— Истерика ничего не дала бы, только привлекла бы внимание, а его мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

— Даже внимания Ноэля?

Рива сжалась от прозвучавшего сарказма.

— Ноэль не имеет к этому никакого отношения.

— Я так не думаю. — В манере сицилианки просвечивала зависть. — Да, конечно же, когда я приехала, я планировала вызвать в нем ревность и вернуть его. Это был вопрос гордости. Я не могла понять, почему он меня оставил. Ноэль отказывался объяснить, но я знала, что ты имеешь к этому отношение, и поэтому ненавидела тебя и хотела сделать тебе больно. Но я слушала сейчас с верхней галереи и сопоставила то, что ты говорила, с тем, что я знаю. Теперь я поняла, почему ты нравишься Ноэлю больше других женщин.

— Вряд ли это так, — возразила Рива, чувствуя неловкость от столь откровенного разговора.

— Несомненно так! Он романтичен, а не все ли они таковы? Он сделал красивый жест и теперь делает вид, что все эти годы изгнания ничего не значат, но это ложь. Не должна ли ты вознаградить его?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь.

Свободной рукой Констанция сделала презрительный жест:

— Ох уж эти американцы! Почему не признать свои чувства? Обязательно сделают по-другому! Скроют все в себе, как и Ноэль. Вы будете отличной парочкой!

Приближающиеся шаги спасли Риву от ответа. В дверях появился Дант — и не один, с ним была Анна Галлант.

Наступило продолжительное молчание, пока Рива, привыкшая к роли хозяйки, не поприветствовала их:

— Я не слышала, что вы пришли. Как давно вы здесь?

Ответил Дант, и весьма угрюмо:

— Мы только что пришли. Увидели начало новостей и конференцию по монитору в гостиной и поспешили сюда, но, кажется, опоздали.

— Боюсь, что так. — Рива переводила взгляд с одного на другую, отмечая их побледневшие лица, словно они не спали ночь, и то, как дружно плечом к плечу они выступали.

— Увы, да, — подтвердила Констанция, столь же пристально рассматривавшая эту пару. — Полиция уже увезла вашего мужа. Вы несчастливы?

— Он не мой муж и никогда им не был, — возразила Анна, подняв подбородок.

— Вы слышали, что я говорила? — проговорила Рива.

— Да, по радио, пока ехали сюда, — ответила Анна, — но я вычислила, что я не была замужем за Эдисоном, несколько дней назад, сразу же, как Дант сказал мне о церемонии, которая была у вас с Эдисоном. Мой сын родился через девять месяцев после моего так называемого брака, вы понимаете, а я знала, что Эрин старше него почти на год, что означает, что первым был ваш брак. Следовательно, мой был недействительным. И это было… шоком.

— Очень удобным, — предположила Констанция. — Тогда можно считать, что ваша поездка в Колорадо совсем невинная, так ведь?

Анна обменялась взглядом с Дантом и, вспыхнув, ответила:

— Ну, не совсем без вины, но, несомненно, без сожалений.

Констанция словно отмахнулась от нее и, повернувшись к Данту, выдала ему кислую, тщательно продуманную улыбку:

— Коралия и Пьетро очень скучают по тебе. Я как раз собиралась подняться и отнести им поесть. Ты не хочешь навестить их?

— Извини, но сейчас не могу, — проговорил он твердо. — Передай им от меня привет.

Улыбка погасла, и Констанция резко повернулась к буфету.

— Не уверена, что у меня будет для этого время. Мне надо начать упаковываться.

— Но ты еще не уезжаешь? — спросила Рива. — Ноэль едва ли сможет повидаться с детьми.

— Это не моя вина, но я думала, они могут остаться. Ноэль привезет их в Париж в конце лета.

— Очень великодушно с твоей стороны. — Рива смотрела на то, как Констанция начала поспешно ставить тарелки с едой одну на другую.

— Вовсе нет, — тотчас возразила Констанция. — Я получила приглашение присоединиться к длительному круизу на острова Микронезии. Сначала я колебалась, ехать туда или не ехать. Теперь решилась. Разве это не великолепно? — обернулась к ним Констанция. Она бросила холодный, долгий взгляд и, не говоря ни слова, вышла.

Дант едва дождался, когда она не могла их услышать, чтобы перейти к предмету, который больше всего волновал его:

— Относительно Эдисона, Рива, ты не знаешь, куда они взяли его?

— Нет, но думаю, что в здание суда.

Он нахмурился и почесал затылок.

— Полагаю, мы мало что смогли бы, даже если и не опоздали.

— Я тоже об этом думаю, — проговорила Анна. — Я не хочу надолго покидать Джоша и сомневаюсь, чтобы Эдисон ожидал, что я приду и пожму ему руку. Думаю, самое лучшее оповестить его адвоката о том, что случилось, и вернуться в госпиталь.

— Вполне с тобой согласен, — поддержал ее Дант.

— Можно мне воспользоваться вашим телефоном? — обернулась Анна к Риве.

Рива указала ей на телефон в библиотеке и настояла, чтобы она вернулась и съела что-нибудь или, по крайней мере, выпила чашечку кофе. Анна слегка улыбнулась и вышла.

— Ты могла бы позвать меня, — сказал Дант, как только они с Ривой остались одни.

— А что бы ты смог сделать?

— Я мог бы быть с тобой.

Она устало улыбнулась ему:

— Наверное, мне надо было предупредить тебя о том, что случилось. А ты смог бы предупредить Анну.

Он покачал головой:

— Полагаю, мне следовало быть здесь и во всяком случае знать, разве что я был в замешательстве. Я все разрушил, да?

— Нет, правда нет. У меня никогда не было права спрашивать тебя, где ты и с кем.

— Ты могла получить это право в любое время, если бы пожелала. Возможно, я потому и взял Анну в горы, чтобы заставить тебя задать этот вопрос. Но это не сработало, не так ли? — Он устремил на нее свои темные глаза.

— Я ревновала, если ты этого хотел услышать, вероятно, потому, что она не была из твоих обычных безмозглых и по возрасту неподходящих девиц. Она могла занять мое место.

— Это была боль, а не ревность. Ты думала о потере дружбы, а не любви. Правда в том, что, как мы ни пытались, мы так и не создали любви.

Она долго смотрела ему в глаза своим трезвым взглядом.

— Да, полагаю, что этого никогда не было.

— Но мы всегда останемся друзьями, несмотря ни на что, — продолжил он, беря ее руку в свою теплую ладонь. — Мы слишком далеко зашли, чтобы теперь меняться.

Друзья! Традиционная клятва любовника при расставании. Лучше всего позволить ему уйти. В конце концов, она никогда не собиралась удерживать его. Рива улыбнулась, глянула сквозь пелену теплых слез, которые так легко наворачивались в эти последние дни, быстро вытерла их и проговорила:

— Да, разумеется.

— Слава Богу за это.

— Спасибо, — проговорила она и наклонилась, чтобы поцеловать его в щеку. Несколькими минутами позже вернулась Анна, затем они с Дантом уехали. Рива проводила их и, стоя на галерее, смотрела, как они отъезжают. Наконец, она вернулась в дом.

В холле она встретила Эрин. Анна не только позвонила адвокату Эдисона, но также справилась в госпитале, а Эрин оказалась рядом и слышала ответ: Джош проснулся и был вполне в ясном сознании. Доктора все еще не были уверены относительно его руки, но прогнозы были хорошими. Пациент ворчал и требовал чего-нибудь более существенного, чем бульон и крекеры, которые ему предложили. И он хотел повидаться с Эрин.

Эрин готова была идти в госпиталь. Как-нибудь завтра или послезавтра, а возможно, и сегодня вечером она вместе с Анной найдут момент сказать ему, что они единокровные брат и сестра. Дуг предложил отвезти Эрин, если она не нужна матери. Все в порядке?

Рива смотрела, как Эрин шла с молодым фотографом по дорожке. «Мама», — сказала она. Эрин думает о ней уже как о матери. Она мать Эрин.

Рива улыбнулась, а потом услышала, как дочь спорит с Дугом, покидая дом, о том, стоит ли им заходить в пиццерию, кто должен платить и что надо взять порцию для Джоша.

У молодости просто поразительная способность восстанавливать свое равновесие. Как мало потребовалось Эрин, чтобы свыкнутся с тем, что Джош ее единокровный брат, и теперь этот процесс казался завершенным. Эрин лукаво предложила матери, что они втроем, она, Дуг и Джош, отправятся в Колорадо и обоснуются там. Рива крепко обняла дочь и отправила ее навестить Джоша. У них еще будет время заняться Колорадо.

А сейчас ей следовало притвориться, что она ест приготовленную Лиз закуску, и затем найти способ распрощаться с Бон Ви, с Абрахамом, Джорджем, Лиз и с другими. Да и с Ноэлем. Она надеялась, что сможет сделать это достойно и с минимумом слез.

Она здесь чужая и всегда была чужой.

Забавно, но ей все еще казалось, что она причастна к этому дому.

Она подошла к буфетному столу одновременно с Ноэлем. Они были одни. Все остальные разбрелись. Они взяли тарелки и серебряные приборы. Оба выбрали грибы, зажаренные в полосках бекона, он отступил на шаг и пропустил ее вперед.

Это была ее первая возможность поговорить с Ноэлем наедине. До этого момента он был так занят с властями, вызовами из офиса Столетов и местными воротилами, что просто не имел времени. Быстро, пока она еще не потеряла отваги, Рива проговорила:

— Можно поговорить с тобой несколько минут?

— Конечно, когда тебе будет угодно. — Он посмотрел на нее неулыбчивым взглядом.

— Может быть, в библиотеке? Есть нечто, что нам следует уладить наедине.

— Ты уверена, что настроилась на это?

— Да, и чем раньше, тем лучше.

— Тогда почему бы не сейчас, пока мы едим?

— Нет вопросов, — отозвалась она пустым голосом и накладывая ложкой грибы в тарелку.

Они взяли еду в библиотеку, которая была самой уединенной комнатой в доме. Изолировали не только пустой холл, внешняя галерея и хозяйская спальня, окружавшие ее, но и тяжелые книжные шкафы из красного дерева и стекла, расставленные вдоль всех стен. Пока Рива и Ноэль ели свои маленькие сандвичи с ветчиной и свежими помидорами, цыплят, сосиски с бамией, холодные вареные креветки и запеченные крабы с жареными грибами, царила глубокая тишина, нарушаемая лишь позвякиванием серебра о фарфор.

Предполагается, что есть грибы с любимым — дело сладострастное и вызывавшее невероятный аппетит. Но Рива никогда не находила в этом ничего сексуального и еше менее сейчас. Она была так напряжена, что едва была способна глотать, и пища, прекрасно приправленная и приготовленная, давала ей не больше ощущения вкуса, чем автомату для бутербродов.

Она прикидывала в уме, как начнет то, что собирается сказать Ноэлю, когда он откинул салфетку, допил вино и проговорил:

— Ты выйдешь за меня замуж?

Она тупо уставилась на него. Слова она понимала, но смысл никак не доходил до нее. Она припомнила другое предложение, сделанное ей во время еды. Предложение во время еды — удивительная тактика, вероятно, это у них в роду.

— Я хочу сказать, когда ты разведешься с Галлантом, — продолжил он. — Я слышал, что он говорил в столовой.

Эти только что сказанные Ноэлем слова, их значение и причина, стоящая за ними в связи с только что выданной ей информацией, слились в ее сознании.

— Нет!

— Что ты хочешь сказать? Я слышал, как он говорил, что ты все еще его жена.

Она подалась вперед, поставив стакан на поднос.

— Я хочу сказать, что не выйду за тебя. Твое предложение очень благородно, но это невозможно.

— Не нахожу в этом ничего невозможного. — В голосе Ноэля появились гневные нотки, пальцы на бокале так побелели, что казалось чудом, как тот не треснул.

— Я не хочу, чтобы на мне женились из жалости или потому, что ты думаешь, я как-то заслужила это.

— И как ты собираешься поступить? Бросить все, над чем ты работала все эти годы, все, что ты создала с моим отцом? О, да, я допускаю, что большую часть создала ты. Отец был разумным человеком, но слишком консервативным, слишком удовлетворенным маленькими удовольствиями и маленькими прибылями, чтобы продвинуть фирму так далеко самому. По той же причине вряд ли ты одна смогла бы сделать это без его поддержки и его капитала. Вместе вы создали нечто сильное и прочное. Ты не можешь теперь это оставить.

— Но я должна! — крикнула она. — Я не имею права этого не сделать!

— У тебя есть все права, кроме легального титула. Я тебе его дам, и все будет по-прежнему. Почему, ради Бога, ты мне этого не позволяешь?

Она встала и подошла к окну. Потом проговорила через плечо:

— Какие здесь у меня права? Все было ложью долгое время.

— Ты считала себя замужем за моим отцом. Космо считал, что вы женаты, и имел все намерения, чтобы ты была его женой. Венчание, через которое вы прошли, было, как мне кажется, единственной религиозной церемонией, которую ты когда-либо праздновала. В его глазах и глазах церкви ты была его женой.

— По закону я не более чем содержанка, хорошо оплачиваемая, я это не отрицаю, но все же содержанка.

— Я могу это изменить.

— Однажды, не зная того, я лишила тебя прав рождения. Не хочу делать это сознательно.

Он поставил стакан и тоже встал.

— Никогда ты меня ничего не лишала.

— Ради Бога, — повернулась она к нему, — мы оба знаем, что это неправда.

— В том, что случилось, твоей вины нет, и я всегда знал это.

Она смотрела на его мужественные черты, ища в них столь нужное ей подтверждение.

— Ты серьезно?

— Я инстинктивно чувствовал, что отец лжет, и уверился в этом, как только увидел тебя после разлуки.

— Я тоже не могла вполне поверить тому, что он говорил мне о тебе, кроме… Почему же тогда ты уехал, если не из-за того, что хотел расстроить его брак, а он тебя выставил?

— Потому что я догадывался, как он объяснит тебе, и знал, что, если я останусь, он будет прав.

— Ты так его ненавидел?

— Я так тебя любил, — сказал он, покачав головой.

Печальная улыбка исказила ее губы.

— И ты решил довести это до горького конца? Тебе не следовало этого говорить.

— Я знаю, — резковато ответил он, — но я говорю это потому, что это так.

— Сейчас? Когда прошло столько времени? Тогда у тебя очень спокойное сердце. Если ты так меня любишь, то почему же ты вывел меня к прессе, как какой-нибудь революционер вел Марию Антуанетту на гильотину?

— Потому что вся эта печальная история всплыла, и надо было устранить все сомнения, прежде чем станет поздно. Здесь слишком много вины, слишком много подозрений, чтобы поступить иначе.

Она закрыла глаза, затем открыла, и выражение их было уныло.

— У тебя на все есть ответ!

Он тихонько чертыхнулся и отвернулся от нее. Затем, подойдя к конторке, стоявшей в углу комнаты, достал из кармана ключ и открыл один из ее ящиков. Вынув оттуда пачку бумаг, он принес ее к Риве и вручил ей.

— Что это? — с подозрением спросила она.

— Прочти.

От времени бумаги пожелтели и чуть загибались по краям. Они были соединены металлической скрепкой, поржавевшей с одного угла и оставившей след. На первой странице было ее полное имя, включая девичью фамилию, и дата. Это была середина июня 1964 года. Ниже было написано единственное слово: «Отчет».

С внезапным сомнением Рива посмотрела на Ноэля. Она не была уверена, что хочет знать содержание этих бумаг.

— Прочти, — твердо повторил он.

Она подняла первый лист и пробежала глазами следующий. Это было детальное досье на Ребекку Бенсон-Галлант. Там были имена ее родителей, даты их рождения и их брака. Имена и различные даты из жизни ее сестер, включая дату смерти Бет и официальную, хотя и неверную, причину смерти. Здесь были все ее школьные записи, включая три недели, которые она пропустила в третьем классе, когда доктора нашли у нее слабую форму полиомиелита, записи о ее простудах и одном-двух порезах, о зубах и прививках, взятые в местном медпункте. В одном месте было собрано больше информации об ее ранних годах, чем она могла предполагать. Была здесь и запись об ее арканзасском браке. И последнее — две обвиняющие строчки. Никаких записей о разводе в Арканзасе, Луизиане или окружающих штатах. Брак предположительно действителен.

Сосредоточенно нахмурившись, Рива уставилась на эти последние слова, затем вернулась к первой странице и еще раз посмотрела на дату.

Наконец она сказала:

— Это досье Космо сделал, когда я работала в баре, перед нашей свадьбой. Он о нем как-то упоминал.

— Совершенно верно. Оно было заперто здесь, в конторке, более двадцати четырех лет.

Она сглотнула и спросила, не глядя на Ноэля:

— Ты знал, что оно здесь?

— Я положил его сюда, когда нашел там, где отец бросил его на пол.

К этому признанию она была не готова и только проговорила:

— Но почему же Космо ничего не сказал? Почему он устроил венчание, если знал, что я все еще замужем?

— Кто знает? Может, он думал, что в досье ошибка и арканзасский брак действительно, аннулирован, как ты сказала. Возможно, считал, что через несколько месяцев или лет ты оставишь его и, таким образом, он лишит тебя прав на имение. Возможно, он не упомянул об этом, боясь, что ты свяжешься с Эдисоном и вернешься к нему. Его теперь не спросишь.

— Ну а… предположим, у меня был ребенок?

— Да, такое возможно, но тогда он быстро бы устроил развод, и вы прошли бы эту церемонию повторно. Я не представляю, чтобы отец поступил иначе.

— Если только он не защитил бы тебя, — предположила она.

— Ты имеешь в виду мое наследство? Я сомневаюсь, чтобы это имело какой-нибудь вес против любого ребенка, который был бы у вас.

— Ну а как же ты? Почему ты держал это в тайне, по крайней мере после похорон? Ведь в твоих интересах было сделать это достоянием публики.

— Опубликовать досье? Я сделал все, что смог, чтобы сохранить тайну, даже сходил к Эдисону и пообещал поддержку кампании в обмен на то, чтобы он не говорил о тебе, пытаясь манипулировать тобой.

— Ты так сделал? — проговорила Рива, поднимая на него удивленный взгляд.

— Да, хотя и знал, что Эдисон будет соблюдать соглашение лишь до тех пор, пока эта информация не понадобится ему для спасения своей шкуры.

— Я все еще не понимаю, — покачала она головой.

— Правда? Я хотел, чтобы ты была здесь. Я хотел быть уверен, что ничто не заставит тебя покинуть этот дом, никогда. Достаточно ясно?

— Но ценой половины всего, что по праву твое?

Он взял у нее досье и положил его на конторку.

— Это не было важно годы назад, не важно и сейчас. Отец был счастлив с тобой, ты оживила этот дом. Я боялся, что если ты узнаешь, что свободна, то уедешь, особенно в последнее время. А этого я меньше всего хотел.

— Но много лет назад Космо сказал, что я обманула тебя, чтобы настроить против тебя отца.

— Ты была для меня важнее всякого дома, каким бы старым и известным он ни был, важнее всех акций корпорации.

— И поэтому ты сделал красивый жест?..

— Нет же, Боже мой! Все совсем не так!

Она улыбнулась его пылу.

— Это утверждение Констанции, а не мое. Но как бы то ни было, ты оставил все это, и оставил мне.

— Так хотел отец.

Это было так, и она это знала, но не менее хорошо она знала, что главная причина была не в этом.

— Я не могу в это поверить.

У него задрожала челюсть.

— Ну как мне убедить тебя? Что мне сказать? Как я могу сделать, чтобы ты поняла, что я хочу быть постоянно с тобой, чтобы ты была со мной в Бон Ви и в «Сто-лет корпорейшн».

— Занять место отца.

В глазах его была дерзость, когда он ответил:

— Занять свое, которое я уступил ему годы назад.

— Из любви?

— Из любви, — согласился он, — а также из уважения и сочувствия и потому, что он заслужил твою любовь, а я нет.

— Я думала, ты презираешь меня, потому что я защищала Эдисона. Откуда же эта перемена?

— Я слышал то, что ты говорила перед камерами, и понял, как ошибался. Ты защищала Маргарет, пытаясь уберечь ее от того, чтобы она разрушила свою жизнь. В этом был смысл, ведь я знал, какую жертву ты принесла ради Эрин.

— Милый, наконец, возможно, самый болезненный вопрос. Ты не возражаешь против Эрин? Против того, что у меня дочь?

— Как я могу возражать, когда у меня самого дети? К тому же Эрин дорога мне тем, что напоминает тебя.

У нее перехватило дыхание и слезы выступили на глазах.

— Как великолепно, — с трудом проговорила она. — Думаю, мне надо чем-нибудь отплатить тебе за это.

— Нет. — Голос его вдруг стал усталым, и в серых глазах появилась беззащитность. — Нет, я не хочу милости или жертвы не больше, чем ты.

Рива шагнула к нему и заключила его в свои объятия.

— Ну а дар ты примешь? — тихо спросила она. — Дар любви, которая всегда была твоей?

Он прижал ее крепче, но держал нерешительно, словно боясь, что она вновь отпрянет.

— Всегда? — прошептал он ей в ухо.

— Да, это я тебе обещаю, — радостно проговорила она.

В глазах его светилась такая глубокая и огромная любовь, что она почти граничила с болью. Как это она выдохнула:

— Всегда!