Глава
4
– Ненавижу. Как же я тебя ненавижу! – бормочу, сползая по стене к полу.
Я жила с чудовищем. Как он мог опуститься до такого?
После всего, что у нас было…
Это же какое-то моральное унижение. Чего он этим добивается? Думает, что я сейчас здесь посижу одна, успокоюсь, а когда он вернется, на шею к нему брошусь и в любви поклянусь?
Единственное, с чем я сейчас хочу на него кинуться, так это с ножом, чтобы отрезать все причиндалы.
Можно вызвать слесаря, это займет минут десять, но вместо этого, я почему-то отталкиваюсь от пола и поднимаюсь на ноги. Слегка пошатывает, но до лоджии добираюсь.
Заглядываю вниз через перила. Седьмой этаж. Не спрыгнешь.
Может быть, покричать? Кто-нибудь меня услышит и придет спасать принцессу из башни.
Можно орать «пожар», например. Так точно найдутся неравнодушные. А я поплачу у кого-нибудь на плече и расскажу, какая сволочь мой муж.
Хохочу сама с себя. Нервы на пределе.
В детстве, да и когда я выросла, мама всегда говорила мне, что сор из избы выносить нельзя. Что все наши с мужем проблемы должны оставаться за закрытыми дверьми. И не важно, какой ад у вас творится. Главное – молчать, ведь ссоры можно пережить, а вот общественное порицание останется с тобой навечно.
Ее главное наставление перед нашей свадьбой звучало так: «Будь хорошей, покладистой женой, Светочка. Илья у тебя далеко пойдет, ты за него держись. Будь ему поддержкой и опорой».
В мой праздник она желала мне быть придатком своего супруга, не больше.
Может быть, поэтому у меня никогда и не было с ней близких отношений? Сколько себя помню, никогда не делилась с ней никакими секретами.
Даже после аварии так и не смогла сказать, что детей у меня быть не может. Мне тогда казалось, что я для нее сразу стану какой-то недоженщиной…
Даже интересно, что бы она сейчас делала, окажись в моей ситуации?
Хотя, думаю, простила бы. Притворилась, что ничего не произошло, потому что семья важнее. Семья дороже всего.
Только кому нужна вот такая семья, что была у меня? Муж – кобель, а жена – то есть я, полная дура, если не замечала его похождений.
Захлопываю окно и возвращаюсь в квартиру.
Сажусь на диван. Нужно позвонить, нужно высвободить себя из клетки, но так сильно болит голова, думать больно. Каждое телодвижение – удар молотка по затылку.
Прикрываю глаза, когда понимаю что плачу. Я столько слез уже выплакала. За что он так со мной?
Неужели я не заслужила хотя бы каплю уважения?
Это дико, но сейчас мне кажется, что я жила с кем-то другим. Видела перед собой кого-то другого. Образ, свои фантазии, не знаю. Но мой муж и человек, который находился со мной в этом доме этой ночью, – разные люди.
Подтягиваю колени к груди. Глаза снова печет. Опять плачу. Вроде и не хочу, недостоин он, но все равно реву.
Больно. Слишком больно и противно. Меня на куски разрывает, сдохнуть хочется.
Как мне теперь жить? В груди все ноет. Слишком большая рана. Он мне дырку в сердце сделал. Навылет.
Я же, кроме как с ним, ни с кем и никогда. Всегда только Илья. Мне было семнадцать, когда мы встречаться начали. Я школу закончила, в универ поступила, мы тогда еще в области жили. Он ко мне сюда каждые выходные приезжал, а как закончил техникум, снял здесь квартиру, перевез меня из общаги.
Я училась на дизайнера, он тогда в полиции работал и параллельно вышку заканчивал. Мы с ним дипломы в один год получили, а потом умотали на неделю в Питер смотреть на белые ночи.
Как сейчас все это помню. И квартиру нашу съемную. Маленькую, крохотную совсем и вечную нехватку денег. Но при всем этом мы жить друг без друга не могли. Часов в сутках не хватало, чтобы вместе быть. Всегда мало. На телефоне двадцать четыре на семь. То эсэмэски, то звонки. Ночью – страсть, днем – нежность.
А теперь? Теперь у него будет ребенок от другой женщины.
Теперь мы живем в огромной квартире и не нуждаемся в деньгах. Теперь он считает, что изменять жене – это нормально.
Телефон разрывается от звонков, но я всех игнорирую. Выключаю звук. Не хочу никого слышать. Не хочу врать о том, как у меня все хорошо, и правду говорить тоже не собираюсь.
Понимание, что дверь закрыта на замок, от которого у меня нет ключа, – душит. Стены и потолки давят. Дышать трудно. Сердце ускорилось, а в ушах шумит.
Квартира, в которую я душу вложила, теперь ненавистна. А что, если он ее сюда приводил? Любовницу свою?
Что, если она была тут? Ходила по комнатам, трогала мои вещи…
Эта мысль как сорняк. Отмахиваюсь от нее, пытаюсь с корнями выдрать, но она лезет на поверхность снова.
Сталкиваю со стеклянного столика, стоящего у дивана, вазу. Она падает на пол, но не разбивается, а мне так хочется, чтобы весь этот дом превратился в щепки.
Резко выпрямляюсь и толкаю торшер, за ним с полок летят книги. Аудиосистема, плазма, стулья, тарелки, зеркала, крушу все, до чего дотягивается взгляд и руки.
Адреналин зашкаливает. В спальне летают перья из разодранной в клочья подушки, а я лежу на кровати, раскинув руки-ноги в стороны, и улыбаюсь.
Грудь ходуном ходит от рвущегося изнутри смеха.
Не знаю, сколько я так лежу, но в какой-то момент слышу, как в двери проворачивается ключ и, как Илья заходит в квартиру.
Боже, я не успела сбежать. Хотела же вызвать слесаря, хотела же исчезнуть…
Отрываю голову от кровати, но вставать не спешу. Сдуваю перышко с ладони и со смешком заваливаюсь обратно.
Звук шагов становится ближе. Судя по хрусту стекла, Илья не снимал ботинок.
– Ты принес мне ключи? – подаю голос, потому что чувствую, он уже в комнате.
– Нет, – высекает холодно. – Что произошло? Ваза с полки упала?
– Ага, – сажусь, упираясь ладонями в матрас позади себя. – Жаль, что не на твою голову, – выдавливаю улыбку, но губы дрожат.
Стоило на него посмотреть, и запал железной леди себя тут же изжил.
– Ты будешь держать меня здесь вечно? – смотрю ему в глаза, а сердце екает. Предательски сжимается и вот-вот из груди выпрыгнет.
Оно же перед собой видит любимое лицо. Красивое, с небольшой мимической морщиной между бровей. Губы эти, руки – сильные, надежные. Плечи широкие.
Я голос его слышу и умираю. Он же прежний. Ласковый. Родной.
Как внушить сердцу, что этот человек нам теперь чужой? Как?
Илья садится на кровать рядом со мной. Касается руки. Гладит мои пальцы, чуть выше. Кожа мурашками сразу покрывается.
Закрываю глаза, до боли прикусывая внутреннюю сторону щеки.
Я сильная. Я справлюсь. Выживу. Выплыву. Обязательно!
Дергаюсь, чтобы высвободить руку. В глаза его предательские намеренно больше не смотрю.
– Я все равно уйду.
– Свет, родная, это было ошибкой. – Илья опускает голову на мои колени, целует, стискивает ладонями. – Прости, слышишь? Я не знаю, как так вышло. Был пьян, после тенниса с мужиками зашли в бар. Ты тогда в Питер коллекцию возила. Прости, слышишь? Что мне сделать? Я для тебя все что хочешь сделаю. Ты же… Мы же с тобой всегда вместе. Помнишь? Мой Свет, – Илья резко выпрямляется и обхватывает мое лицо.
Не успеваю сориентироваться, а он уже целует мои губы, щеки, шею. Резко толкает на кровать, подминая меня под себя.
Внутри настоящая агония. Все его прикосновения остались прежними. Жадными и родными. Но реальность изменилась. Нас в ней больше нет.
Включаюсь, когда Илья задирает мою рубашку, оголяя живот.
Впиваюсь ногтями ему в лицо, оставляя на щеке три кровящих полосы.
Антипов матерится и тут же отстраняется.
– Не смей меня больше трогать. Никогда.
Сползаю с кровати и, гордо выпрямив спину, иду в прихожую. Илья кидается следом.
Хватает за руку, снова тянет на себя, а потом впечатывает в стену. Напирает. Лишает путей отхода. Смотрит на меня сверху вниз.
Я чувствую запах крови. Кажется, я расцарапала его рожу гораздо сильнее, чем мне показалась сначала.
– Я же сказал, что не отпущу! – шипит мне в губы. – Поговори со мной! – встряхивает меня как куклу. – Скажи, что мы можем это решить. Можем это пережить, потому что иначе я без тебя сдохну. Слышишь?
– Раньше надо было думать.
– Молчи, – затыкает мой рот рукой. – Молчи. Светка, ты же для меня все. Все это только для тебя, – оглядывает квартиру. – Мое сердце – твое сердце, помнишь?
Помню!
Наша клятва. Ночь, море, переплетенные пальцы и эти слова.
Мое сердце – твое сердце.
Только теперь, нет у меня никакого сердца. Он его безжалостно выдрал из моей груди.
– Любовницу ты тоже ради меня завел? – давлюсь смешком.
– Я же мог тебе соврать, – прижимается к моему лбу своим. – Но я с тобой честен. Да, так вышло. Да, я козел. Ты думаешь я не знаю? Мне жить тошно с понимание того, что я натворил, Света.