Любовь на плахе (Невеста)

ГЛАВА 12

В тот день Даниель пораньше уехал с полевого стана, чтобы хорошенько смыть с себя несколько слоев пыли и грязи и переодеться, чтобы в достойном виде сказать последнее «прости» своему другу. Он глубоко скорбел по Джо, искренне сочувствовал его молодой, испуганной жене Однако еще кое-что происходило внутри Даниеля, проникая в самые отдаленные уголки его души. Это был страх.

Никто лучше Даниеля не знал, что жизнь опасна, трудна, а временами и откровенно жестока. Аккуратные могилки под тополем на его ферме были ярким тому свидетельством. Вот и сегодня, на закате он увидит, как будет предан земле один из его лучших друзей, которые когда-либо у него были. Еще совсем недавно Джо Калли был жив и здоров, трудился и мечтал. И все это было лишь день назад…

И снова на примере страшного горя Нан Калли, от которого она была на грани помешательства, Даниель получил наглядный урок, какой страшной ценой надо платить за любовь. В полумраке конюшни он покормил и напоил лошадь и внезапно понял, что, несмотря на свою потрясающую физическую выносливость, сил у него больше нет, ведь он провел в седле почти сутки.

Но ведь на месте Джо могла быть Джоли, ведь это ее могла укусить змея, или кого-нибудь из детишек.

Эта мысль настолько ужаснула Даниеля, что он даже схватился за перильца фургона, чтобы не упасть, и простоял так довольно долго. А воображение услужливо рисовало ему картины одна страшнее другой. Даже его рубашка, которая из-за пота и грязи стала словно броня, мгновенно промокла насквозь.

В конце концов это прошло, но в глубине души холодок страха все-таки остался. Даниель рукавом вытер пот со лба и поспешил из конюшни.

И тут он увидел Джоли. Она спала на траве, свернувшись калачиком в тени тополей. Джоли вовсе не была маленькой женщиной, но сейчас она показалась ему такой жалкой и беззащитной, словно кукла, брошенная ребенком. И при виде Джоли у Даниеля заныло сердце.

Ему страшно захотелось броситься к ней, подхватить на руки и осторожно внести в дом, уложить на постель и охранять ее днем и ночью всю ее оставшуюся жизнь, чтобы никто и ничто не могло обидеть ее. Но это было совершенно невозможно, даже если Джоли хоть на миг согласится с этим.

Даниель стоял возле Джоли и рылся в собственной душе, отыскивая среди чувств самое спасительное для себя. И наконец нашел — гнев. И тут ему на ум пришла странная мысль. Неужели же женщинам нравится, когда их бьют, когда заставляют подчиняться грубой силе? Разве не говорила ему Джоли о парочке уголовников, с которыми была какое-то время и которые теперь постоянно сшивались поблизости, так и поджидая случая устроить какую-нибудь каверзу? Как быть с этим?

Даниель уже готов был обхватить Джоли за талию и бесцеремонно поставить ее на ноги, когда услышал звук взводимого курка.

— Не трогай ее, Дан’л, — раздался бесстрастный голос. — По крайней мере до тех пор, пока не придешь в хорошее настроение.

Напротив Даниеля, всего в нескольких футах, на перевернутой фруктовой корзине сидел Дотер, нацелив на Даниеля его же собственный «кольт» 45-го калибра.

— Черт тебя подери, Дотер! — взорвался Даниель свистящим шепотом. — Немедленно брось эту штуку! — Даниель не мог прийти в себя от того, что из всех людей в этом мире самый близкий ему человек — Дотер — бросил ему такой наглый вызов. К тому же защита Джоли Бекэм была его, Даниеля, обязанностью.

Дотер вздохнул и без слов отбросил пистолет в высокую траву.

Разбуженная шумом, Джоли, зевая, села. Даниель сказал, что приехал забрать ее на похороны, и спросил, готова ли она.

— Нам пора уже ехать? — спросила Джоли. Опять то страшное чувство жалости и нежности к ней чуть было не охватило Даниеля, но он отогнал его.

— Приведите себя в порядок, миссис Бекэм, — резко приказал он. — Нас уже ждут в городе.

С этими словами Даниель повернулся и пошел на кухню, чтобы принять ванну.

Поднявшись, Джоли грустно улыбнулась Дотеру. Она поняла, что Дотер сидел рядом все время, пока она спала. Это глубоко тронуло ее.

Джоли решила обойтись без горячей воды, чтобы умыться. Вместо этого прихватила кусок мыла и полотенце, свежее белье и воскресное платье из коричневого сатина и поспешила к колодцу, где и ополоснулась быстро. Холодная вода немного взбодрила ее, подготовив к предстоящему тяжелому испытанию.

Или, во всяком случае, так считалось. Когда Даниель и Джоли прибыли в город, всего час спустя после пробуждения ее от глубокого сна, Джоли испытывала какое-то странное чувство нереальности происходящего. Она ущипнула себя за руку, чтобы проснуться и убедиться, что все это не сон, что она действительно приехала в город на похороны Джо Калли, а не продолжает спать на мягкой траве рядом с домом Даниеля. Церковный двор был заставлен колясками и пролетками, одноколками и прочими экипажами. Верховые лошади были привязаны к коновязи. Большинство присутствующих на похоронах были одеты в рабочую одежду, поскольку только что оставили работу на лесопилке, на уборке урожая или в конюшне.

Даниель помог Джоли спрыгнуть с фургона. На короткий миг Джоли испытала покой и утешение, исходящие от его сильных рук, и в это же время отчаяние, поскольку Даниель явно не хотел, чтобы их тела соприкасались.

Появились Хэнк и Джемма; их золотистые, словно одуванчики, головки сверкали в последних лучах заходящего солнца, а полные страха глаза вопросительно смотрели на Джоли. Она на мгновение притянула их к себе, обняла и поцеловала в макушки.

— Вам было хорошо у миссис Дейли? — хриплым голосом спросила Джоли.

— Да, мэм, конечно, — вежливо ответил Хэнк. — Но Джемма и я, если не возражаете, хотели бы возвратиться с вами домой.

Даниель заметно насторожился при слове «домой», но Джоли притворилась, что не заметила этого.

— Завтра мы продолжим уборку урожая, — сказала она детишкам. — Но, честно говоря, кое для кого у меня есть другая работа, например, набрать и принести воды, собрать ягод или наловить в ручье форель для обеда.

Два озабоченных личика мгновенно просияли. В этот необыкновенно деликатный момент Даниель повел свой выводок к свежевырытой могиле, вокруг которой собрались друзья и родственники Джо Калли. Хотя Джоли не очень хотела признаваться в этом, но она была счастлива, зная наверняка, что мистер Бекэм стоит у нее за спиной, твердо и прочно, как могучий кедр. Сухими и странно отстраненными глазами наблюдала она за церемонией, когда священник читал Библию над сосновым гробом Джо Калли. Все вокруг, особенно женщины, вытирали слезы, и Джоли удивилась: неужели ее душа так очерствела, что она так стоически переносит печальную процедуру похорон? Тонкие плечи Нан сотрясались в беззвучных рыданиях, глаза Верены подозрительно блестели под черной вуалью.

«Вот чем все кончается, — бесстрастно подумала Джоли. — Человек живет, трудится, надеется, мечтает и в то же время переживает, сколько же лет отвел ему милосердный Господь. А потом, если человек прожил достойную жизнь, соберутся несколько друзей, чтобы поплакать, когда его будут опускать в землю летним днем — если, конечно, позволит уборка урожая».

Джоли на секунду подняла глаза к небу, на котором горели розовые, золотые и кроваво-красные краски заката, спрашивая себя, действительно ли это то место, куда уходят люди, покидая этот мир, как об этом постоянно повторяют священники. Когда Джоли набралась достаточно мужества, чтобы снова взглянуть на Нан, то была неприятно поражена тем, что рядом с ней, поддерживая молодую вдову под руку, стоял Айра Дженьюэри. Владелец лесопилки был красив, но какой-то масляной красотой, и Джоли внезапно ощутила, как по коже у нее побежали мурашки. Так бывало всегда, когда она видела Блейка Кингстона и Роуди Флита.

В надлежащий момент Нан Калли увели от могилы мужа, и ее мгновенно окружили прихожанки методистской церкви. Обычно они не ладили с пре-светерианами, однако сейчас оказали помощь в организации поминального стола. Джоли ела, зная, что это нужно для поддержания сил, но еда показалась ей не имеющей ни вкуса, ни запаха.

К тому времени стало известно, что Нан передумала и не вернется больше на свою ферму, разве что за вещами. Айра Дженьюэри снял для нее комнату в пансионе миссис Крейпер. И вообще он чувствовал себя очень уверенно, словно приклеенный сидя рядом с молодой вдовой во время поминок.

Когда же он наконец оторвался от Нан Калли и подошел к группе мужчин покурить, Джоли немедленно подошла к Нан Калли. Она высказала Нан все слова соболезнования, какие только знала, и потом задала единственный вопрос, который занимал ее ум:

— Мистер Дженьюэри твой родственник?

Нан Калли вызывающе вздернула подбородок. Она была бледна, как зимний лунный свет, а глаза ее горели каким-то жутким потусторонним огнем. Прекрасные золотисто-каштановые волосы Нан были скрыты под черным капором.

— Он мой друг, — сухо ответила она, затем помолчала немного, и на ее мертвенно-бледных щеках неожиданно проступил румянец. — Я не такая сильная, как ты, Джоли, — вызывающим тоном закончила Нан.

Как бы там ни было, такое честное признание только усилило сочувствие Джоли и уж, конечно, не вызвало неодобрения, которого, видимо, ожидала Нан. Джоли нежно сжала локоть Нан и, понизив голос, прошептала:

— Ты имеешь в виду, что он… ну, это… стал твоим покровителем?

— Женщине, чтобы выжить, нужен мужчина, — ответила Нан, и в ее глазах мелькнуло отчаяние. — А я беременна…

— Но у тебя есть на продажу целая ферма! — напомнила подруге Джоли, уверенная, что суммы, вырученной от продажи земли, хватит на существование самой Нан и ее малыша.

— У нас много долгов, — возразила Нан. — Джо и я выбивались из сил, чтобы вовремя выплачивать проценты по ним. — Нан запнулась, потом медленно закончила: — Мистер Дженьюэри обещал пристроить меня в приличный дом, где я могла бы прожить какое-то время, а потом, через… через год…

«А через год Нан и Айра Дженьюэри поженятся», — подумала Джоли. Она хотела было запротестовать, что при таких обстоятельствах ни одна женщина не должна выходить замуж, но в последний момент осеклась. Кто она такая, Джоли Маккиббен, чтобы читать кому-либо нотации, особенно по поводу брака. Ведь ей нечего было сказать даже о собственном замужестве: просто Даниель Бекэм буквально вырвал ее из петли, словно воробья, попавшего в силки.

Джоли взяла холодные руки Нан в свои и ободряюще сжала их.

— Не делай ошибку, считая мистера Дженьюэри своим единственным другом, — дружески предупредила Джоли. — Помни, что у тебя есть Даниель, и я, и Верена, и все остальные.

Глаза Нан до краев наполнились слезами. Она прикусила губу и молча кивнула.

Спустя несколько минут семейство Бекэмов выезжало с церковного двора. На задке фургона спали Хэнк и Джемма, утомленные долгим днем, правда, сытые и полные впечатлений: им пока было все равно, праздник это или похороны. В ночи вовсю распевал неумолчный хор кузнечиков, прятавшихся в высокой траве по обочинам дороги. Хотя ярко светила луна, Даниель зажег фонари, висевшие по бокам фургона. Он настолько глубоко задумался, что Джоли даже не пыталась завести разговор.

Они возвращались на полевой стан, а не домой, и сквозь перезвон упряжи и рев мулов Джоли слышала, как где-то вдалеке рыдала губная гармоника. Все эти звуки показались ей печальной одой на смерть Джо Калли, который никогда уже не придет к ним, весело насвистывая что-то в спину Даниеля Бекэма.

Даниель напрочь забыл о том, что попросил Пилар приехать на полевой стан, чтобы готовить еду для работников, пока Джоли будет на ферме Калли, помогая с похоронами. Когда фургон подъехал к стану, Даниель внезапно вспомнил об этом.

Пилар спешила ему навстречу в одной из тех испанских блузок, которые оставляют открытыми плечи, и пышной, красного цвета юбке, настолько яркой, что она светилась даже в темноте. Пилар подошла поближе, упираясь руками в полные бедра, а ее глаза вспыхнули целым костром искр, когда она увидела Джоли.

— Собирай вещи, Пилар, я отвезу тебя в город, — бросил Даниель.

Пилар вздернула подбородок, словно упрямый мул, но тут же мстительно улыбнулась, пожав плечиком, освещенным отблесками костра.

— Вот уж не знала, что меня позовут сюда для того, чтобы постоянно удивлять, — сказала она, глядя на Джоли, которая подобралась и ощетинилась, словно дикая кошка за секунду до того, как превратиться в настоящего тигра. — Когда Большому Даниелю Бекэму женщина больше не нужна, он просто вышвыривает ее и ищет себе другую.

Даниель открыл было рот, но Джоли оборвала его.

— Пилар! — выдохнула она, глядя на нее так, будто собиралась ударить. Но в тот самый момент, когда Даниель думал уже, что ему придется вмешаться, Джоли повернулась и посмотрела ему прямо в лицо, и даже в темноте Даниель разглядел, каким бешенством горели ее глаза.

А Джоли внезапно все поняла: Пилар была той самой женщиной из салуна, это ее роскошным телом наслаждался Даниель долгими темными ночами. И для Джоли стало совершенно ясно, что Даниель привез Пилар на полевой стан не только для того, чтобы заниматься стряпней.

Очевидно, от Пилар не ускользнули переживания Джоли. По крайней мере она широко улыбнулась: ей удалось всего лишь несколькими словами добиться желаемого результата, и она явно была удовлетворена. Пилар легко забралась в походную кухню и стала собирать свои вещи.

Даниель хотел было сказать что-то в свое оправдание, но потом передумал, решив, что, вероятно, так будет лучше, если Джоли станет думать, что он пал настолько низко, что спит с другой женщиной, будучи женатым человеком. Так ей легче будет отправиться в Сан-Франциско, когда закончится уборка урожая, и повернуть свою жизнь по-новому.

Стиснув зубы и послав Даниелю взгляд, которым легко можно было бы растопить метровый слой льда в ручье Горького Лука в самый морозный декабрьский день, Джоли подобрала юбки своего выходного платья и ринулась прочь, чтобы проведать, как там Хэнк и Джемма.

А для Даниеля самым трудным в его жизни делом оказалось не броситься вслед за Джоли, уверяя ее в том, что он не нарушил их брачных обетов. Усаживая Пилар в фургон и подавая ей баул с вещами, Даниель убеждал себя, что в действительности не важно, сохранил ли он верность Джоли или нет. Ведь их брачная церемония не имела никакого значения, кроме одного: он просто пытался спасти эту женщину от виселицы.

Рессоры фургона заскрипели, когда Даниель залез на козлы и взял в руки вожжи. Раз так, продолжал свои размышления Даниель, то Джоли вольна думать все, что ей в голову придет. Он мыслями вернулся на ферму Калли, ожидавшую, чтобы ее урожай был убран, и, несмотря на искреннюю скорбь по потерянному другу, мечтал и желал заполучить ее плодородные земли и маленький, но крепкий дом с такой страстью, что ему самому стало стыдно.

Если бы он купил эти акры, — а сделать этого Даниель не мог, потому что потратил деньги на спасение Джоли от петли, — то его ферма стала бы самым крупным землевладением между Споканом и границей штата Орегон. В таком случае сюда смогли бы перебраться его младший брат Енох с женой и детишками и поселиться в доме Джо Калли. И тогда Даниель и Енох были бы не только братьями, но и компаньонами и соседями. Было тут и еще одно преимущество. После того как уедут Джоли с детишками, большой дом Даниеля уже не покажется ему таким пустым, ведь буквально на другом конце поля будут Енох, Мэри и их малыши…

Уложив Хэнка и Джемму на столе в походной кухне, Джоли расстелила одеяла, устраивая себе постель под днищем повозки. Трава была сухой и пряной, потеряв свою сладкую свежесть.

Джоли закрыла глаза, радуясь, что этот тяжкий день подошел к концу, но тут же в ее мозгу замелькал целый калейдоскоп событий этого дня, лишая ее последней надежды заснуть. Джоли видела, как Нан застыла возле свежей могилы Джо, заламывая руки и рыдая, как хищно вертелся вокруг нее Айра Дженьюэри. Джоли резко вскочила и пребольно стукнулась головой о дощатое дно повозки.

Потирая ушибленное место, Джоли шепотом выругалась, причем такими словами, которые, как она думала, она уже забыла. Завтра у нее будет здоровенная шишка на голове, но сейчас это не имело никакого значения. Джоли вдруг пришло в голову, что мистер Дженьюэри, возможно, охмуряет Нан, чтобы заполучить юридический документ на ее земли в придачу к молодой жене и ребенку от другого мужчины. Джоли снова закуталась в одеяло. Она недостаточно хорошо знала владельца лесопилки, чтобы подозревать его в корысти, однако инстинкт говорил ей, что этот человек — дрянь и мерзавец.

А может быть, Нан не рассказала ему о долгах фермы? Из-за того, что была в полном отчаянии и страхе перед будущим.

Джоли потерла ушибленную голову, и вдруг горло ее перехватили спазмы едва сдерживаемого рыдания. Но не из-за бедняги Джо, да упокой, Господи, его душу! Нет, причина, по которой Джоли захотелось плакать, была отнюдь не такой благородной: Даниель не забыл эту салунную потаскушку, хотя у него была жена, чтобы удовлетворять свои естественные мужские потребности. А он имел наглость привезти эту проститутку прямо на полевой стан, хотя все здесь знали, кто она такая, а Джоли не оказалось рядом, чтобы отстоять свои интересы.

Жалобный напев губной гармоники заполнил ночь, проник в самую душу Джоли. Она отчаянно попыталась заснуть, но час проходил за часом, а она все не слышала стук колес возвращающегося фургона Даниеля. Она не могла больше отрицать то, что, она уверена, было правдой: Даниель сейчас нагло спал со своей любовницей, и об этом знали его жена и все наемные работники.

Джоли охватили почти невыносимые обида и гнев. Она почувствовала себя оплеванной, словно кто-то надавал ей пощечин или уличил в чем-то постыдном. Немного времени спустя она повернулась на бок и стала всматриваться в яркие звезды полными слез глазами. На фоне залитой лунным светом пшеницы звезды казались капельками горного хрусталя, разбросанными по темному ночному небу. Джоли поклялась всеми святыми, что никому не выкажет свое горе, что никто не узнает, какую боль причинил ей Даниель своим предательством. И особенно не узнает об этом сам Даниель.

На следующее утро Джоли, как обычно, встала еще до восхода солнца. Едва она открыла глаза, как ее охватила полная безнадежность. Завтрак уже заканчивался, и мужчины допивали по второй кружке кофе, когда наконец-то появился Даниель, правя фургоном. Он был чист и одет в выстиранную рабочую одежду. Он молча посмотрел на Джоли, ожидая, что она спросит его, где он был. Но Джоли не спросила. Вместо этого она наложила в тарелку яиц и ветчину, налила в эмалированную кружку горячий кофе и протянула Даниелю, надеясь, что теперь ему станет ясно, что мистер Бекэм стал для Джоли всего лишь еще одним наемным работником.

Даниель, однако, не спал в той шумной маленькой комнатке в салуне «Желтая Роза», но ему хоте-лось, чтобы так думала Джоли. Напротив, он провел весь вечер в разговорах с настоящим болтуном, который заменил Хэмиша Фрейзера на посту президента «Фиделити Бэнк». Затем поехал к себе домой на ферму, вымылся и провалялся, ворочаясь с боку на бок, в одинокой постели до самого рассвета.

Даниель почти надеялся, что Джоли придет в ярость, когда он появится, но она сильно разочаровала его, обращаясь с ним, как с другими наемными работниками. Черт возьми, она вообще едва взглянула на него!

Дневные работы начались сразу после того, как Даниель возвратил пустую тарелку, и постепенно за работой он успокоился, как это было всегда. Но даже изнурительный труд не мог вытравить из его души жажду Джоли и того наслаждения, которое она могла ему дать.

Запах готовящегося ужина красноречивее слов сообщил о том, что близится вечер. И люди, и жи — вотные — все были измотаны тяжелым трудом по уборке пшеницы и ее обмолоту. Однако несмотря на то, что Даниель проголодался, как медведь, выползший посреди зимы из берлоги, он не остался на ужин и не сказал ни слова Джоли.

Вернувшись домой на ферму, он занялся обычными делами и накормил сметаной старину Левитикуса. Затем разыскал в кладовой огромный кусок ветчины и с жадностью проглотил его, заедая куском хлеба, который нашел там же в кладовой.

Проглотив еду, но все еще голодный, Даниель умылся ледяной водой из насоса и переоделся в свой деловой костюм, в котором обычно ходил в церковь, но и это не помогло. Даниель вынужден был признать, что столкнулся с одной из самых главных дилемм в своей жизни. А он не был таким уж мыслителем, чтобы решать более одной проблемы зараз.

Он просто надеялся, что Енох и Мэри смогут добраться сюда до зимы.

К величайшему удивлению Джоли и радости, которую ей едва удалось скрыть, Даниель этой ночью заявился на полевой стан. Джоли играла с Дотером в шашки, используя в качестве стола пенек, а в качестве стульев перевернутые вверх дном кастрюли.

— Что здесь происходит? — рявкнул Даниель так, словно поймал Дотера и Джоли за чем-то непристойным, словно они поменялись бы, скажем, одеждой.

Джоли не подняла головы, но не потому, что сейчас был ее ход, а потому, что не хотела, чтобы Даниель увидел, как вспыхнули румянцем ее щеки.

— Ничего особенного, просто проводим летний вечер, мистер Бекэм, — наконец ответила Джоли таким холодным тоном, словно бы общалась с презренным и ничтожным человеком. Краем глаза Джоли заметила, как Даниель уперся взглядом в Дотера.

— Иди и пригляди за мулами, — ровным голосом сказал Даниель.

Дотер как раз обдумывал ответный ход, задумчиво поглаживая щеку.

— За мулами уже присмотрено, — ответил он.

На этот раз невозможно было ошибиться, каким тоном Даниель заявил:

— Иди и проверь еще раз, все ли в порядке!

Несмотря на все свои недостатки, дураком Дотер не был. Поднявшись с кастрюли, на которой он расположился словно на стуле, Дотер, насвистывая что-то, медленно побрел к конюшне и растворился в теплом летнем вечере.

Даниель занял его место напротив Джоли, чуть наклонив голову, чтобы разглядеть ее лицо, затем вздохнул, сцепил, снова расцепил большие руки, снял и вновь надел шляпу.

— А он бы победил тебя, — спустя некоторое время сказал Даниель, разглядывая расположение черных и красных фишек на доске.

Джоли с трудом подавила улыбку.

— Благодарю вас за то, что сообщили мне это, мистер Бекэм. Должна признать, что я, стало быть, питала дурацкие надежды на выигрыш.

Даниель снял и отложил шляпу в сторону, затем, нетерпеливо крякнув, выпалил:

— Я купил ферму Калли. А это значит… это значит, что сейчас у меня нет денег, чтобы отправить тебя в Сан-Франциско до тех пор, пока не будет убран следующий урожай. А тем временем тебе придется остаться здесь.

Джоли едва усидела на перевернутой кастрюле, хотя ее так и подмывало вскочить и, словно одуванчику, взмыть в воздух от распиравших ее радости и гордости. Она даже обхватила обеими руками колени, напоминая себе, каково будет ей смотреть в лицо сельскохозяйственным рабочим, отлично знавшим о визитах Даниеля к Пилар.

— Я не собираюсь нигде оставаться, Даниель Бекэм, — шепотом ответила Джоли после долгой паузы, когда решила, что сможет говорить, ничем не выдавая своих чувств. — Как только смогу отработать 9вой долг, я тотчас сама уйду, даже пешком.

Даниель наклонился к ней так близко, что она увидела, как вздымается у него грудь.

— Ты не посмеешь этого сделать!

Джоли дерзко выгнула бровь и взглянула ему прямо в глаза.

— Неужели? — сладким голосом произнесла она и поднялась, чтобы пойти за Джеммой и Хэнком и уложить их в постель.

Но Даниель сильно, но не больно схватил ее руку и заставил снова сесть.

— Черт тебя подери, женщина! Лучше и не пытайся! — хриплым голосом прорычал он. — Моя жена не будет шастать по округе без должного за ней присмотра!

Джоли высвободила свою руку.

— Именно об этом я и говорю! — задыхаясь, выкрикнула Джоли. — Твоя жена! А я — никакая я тебе не жена!

На этот раз он не стал удерживать ее.

Хэнк и Джемма пригрелись у костра наемных работников, слушая раскрыв рот замысловатые житейские байки. Они недовольно заворчали, когда Джоли повела их в уборную, а потом заставила умыть на ночь мордашки в тазике, который поставила на ступенях походной кухни. Однако едва их головы коснулись подушки, дети мгновенно заснули. Джоли погладила их пыльные золотистые волосы, поцеловала каждого в лоб, притушила лампу и начала собирать свои одеяла.

Лагерь начинал затихать, догорал и костер. Постепенно наступила тишина, нарушаемая лишь редким ревом мулов да громким мужским храпом, и тогда в ночи под походной кухней появился Да-ниель.

— Уходи отсюда! — прошептала Джоли.

— Вот еще, — ответил он, усаживаясь на одеяло рядом с ней и принимаясь снимать с себя нижнее белье.

— Не вздумай прикасаться ко мне, — предупредила его Джоли, хотя всем своим существом жаждала Даниеля.

Не говоря ни слова, Даниель принялся расстегивать пуговички на ее одежде, и она — помоги ей, Господи! — не могла даже пошевелить рукой, чтобы остановить его. Под фургоном было темно, а запахи Даниеля, травы и плодородной земли преисполнили Джоли первобытными чувствами и желаниями. Она жаждала ощутить на себе его вес, жаждала вновь почувствовать тот яростный, бесстыжий огонь, который разгорался в ней всякий раз, когда он брал ее.

— Даниель! — прошептала Джоли, раздираемая желанием и гордостью. А он отложил в сторону платье Джоли, обнажил ее полные груди, наклонился и, едва касаясь, поцеловал тут же набухший сосок.

— Даниель! — повторила Джоли, сознавая, что пропала…

Когда Джоли проснулась на следующее утро, умиротворенная и довольная больше, чем когда бы то ни было, она была одна. Джоли быстро сполоснулась и натянула самое чистое из своих грязных ситцевых платьев. Затем выскочила наружу и поспешила готовить завтрак: жарить куски свинины, подогревать сваренный накануне картофель, делать яичницу из яиц, собранных Дотером на ферме. Налила кофе в кофейник и поставила его на раскаленную докрасна печь. Она сонно улыбалась, когда над ней и ее стряпней подшучивали, впрочем, вполне добродушно, рабочие перед началом трудого дня.

Лишь Даниель упорно молчал и не улыбался, и Джоли в конце концов захотелось со всего маху опустить на его голову тяжелую чугунную сковородку, которая была у нее в руке. Этот Даниель действительно самый тупоголовый, самый проклятый мужик, который встречался ей в жизни. И хуже всего, подумала Джоли, вздохнув про себя, что она так любит его, что когда-нибудь, уже точно, не сможет сдержать свои чувства.

Стояла та пора, когда день год кормит. Уборочная страда продолжалась, дни летели стремительно. Джоли работала до полного изнеможения, а по вечерам играла с Дотером в шашки, или героически пыталась прочитать пару строк, или просто сидела у костра, прислушиваясь к песням или рассказам, которые принесли с собой сюда эти мужчины вместе со своими спальными мешками.

Иногда Даниель приходил к ней под походную кухню, когда затихал в глубоком сне весь лагерь, и любил ее так безумно и нежно, словно в последний раз. И всегда на следующее утро держался холодно и отстраненно. Джоли стыдилась своей уступчивости и искренне корила себя за это. Но ее желание почувствовать себя в объятиях Даниеля оказывалось сильнее. Она полностью наслаждалась редкими и оттого такими сладостными моментами, которые ее муж уделял ей. Да, она наслаждалась ими, несмотря на свою угрозу уйти от него даже пешком.