Любовь с первой страницы

Глава 4. Джейми «Идиот»

– Идиот! Кретин! Ненавижу!

Один за другим на мою голову и спину обрушивались удары. Они не были болезненными, я их толком не замечал, потому что меня били подушкой. Зато рассерженный голос Оливии грозился разорвать мои барабанные перепонки. Я перевернулся на бок, прижал одно ухо к кровати, а второе закрыл ладонью.

– Как ты посмел сесть пьяным за руль? Где были твои мозги?

– У меня все под контролем.

Очередной удар пришелся на лицо, и я поморщился, не открывая глаз.

– Я работала в отделении скорой помощи! Я видела таких умников, как ты. То есть то, что от них оставалось!

Я осторожно приоткрыл один глаз. Оливия возвышалась надо мной, держа двумя руками закинутую на плечо подушку. Её грудь судорожно вздымалась, и тяжелое дыхание вырывалось из гневно раздутых ноздрей.

– Оли, не бузи, ничего же не случилось.

Я еле успел закрыть глаза, как на мое лицо обрушился ещё один удар.

– Я поседела за эту чертову ночь! Все больницы по три раза обзвонила. Места себе не находила. Глаз до рассвета не сомкнула.

– А родители?

Вместе ответа – поджатые губы.

– Они… были, наверное, заняты.

Понятно. Врать она никогда не умела.

Я отвернулся и тут же получил смачный удар подушкой по затылку.

– Джейми, я не хочу хоронить тебя в закрытом гробу!

На последнем слове ее голос сорвался, и чувство стыда обрушилось на меня, как лавина. Я сел на кровати и поднял на Оливию полный раскаяния взгляд.

– Извини.

– Извини? – задохнулась она от возмущения и снова огрела подушкой по голове. – Думаешь, этого достаточно? Когда я проходила ординатуру, то шесть часов помогала хирургу собирать раздробленную ногу и руку одного байкера. И знаешь что? У нас не вышло! Сначала пришлось отнять ногу, а потом руку, а потом начался сепсис…

Она всхлипнула. Я потянулся к ней, но она даже не шелохнулась, лишь опустила взгляд на мои руки. Оливия задрожала, и слезы покатились по её раскрасневшимся щекам.

– У тебя красивые руки, Джейми… – между всхлипами выдавила она.

Стыд уже душил меня. Я откинул одеяло и поднялся с кровати, чтобы обнять сестру. На мне всегда были боксеры, спортивные штаны и футболка. Я привык к этому с детства, когда во сне еще скидывал с себя одеяло. Сколько бы родители ни занимались модернизацией замка, здесь всегда стоял жуткий холод.

После секундного колебания Оливия прижалась к моей груди.

– Пообещай, что этого не повторится, – пролепетала она, вытирая нос о мою белую футболку.

– Обещаю.

– Самым дорогим поклянись!

– Это тобой, что ли?

Она усмехнулась сквозь слезы.

– Просто не делай этого больше никогда, ладно?

Наверное, разбейся я насмерть, родители бы переживали только о двух вещах: мама о платье для похорон, а отец о реакции СМИ. Но у Оливии разбилось бы сердце.

Я поцеловал её в лоб, покачивая в объятиях, и вспомнил, как в детстве утешал её после ночных кошмаров.

– Оли, давай уедем? Ну их, этих родителей. Я взял отпуск, у тебя закончилась ординатура. Может, махнем на Миконос и там отметим твой день рождения?

– Ты знаешь, какая там жара в августе?

– Не жарче, чем в этом аду. Ну хорошо, давай тогда в Эдинбург!

Она всхлипнула, потирая нос, и отпустила на шаг.

– Я не могу уехать.

У меня волосы встали дыбом на затылке. Значит, мне не показалось. Мы собрались у родителей не просто так.

– Что случилось?

– Я… я не собираюсь выходить на работу в частую клинику. Даже в Эдинбург обратно не вернусь.

– Ты решила бросить медицину? – в совершенной растерянности спросил я.

Оливия мечтала стать врачом с рождения. Она делала кардиограммы куклам, выписывала кроликам клубнику в качестве лекарства против глистов, заклеивала девяносто процентов моего тела пластырями от укусов комаров. И, конечно, мы все очень радовались, когда ей предложили работу в лучшей приватной клинике Шотландии.

– Нет! Ради этого я готова рискнуть всем!

– Тогда в чем дело?

Мне не нравилось стоять посреди спальни и не понимать, что происходит. Кто-то обидел мою сестру? Она забеременела от какого-то безответственного придурка? В клинике передумали? Господи, из кого мне надо вытрясти душу, чтобы все исправить?

Оливия перебирала пальцами волосы, перекинутые через одно плечо, и явно тянула время.

– Сразу после дня рождения я уезжаю в Африку по программе «Врачи без границ», – наконец призналась она. – Мою заявку одобрили.

Мне стало одновременно горячо и холодно.

– Ты уедешь из Шотландии?

Она кивнула.

– Но… – Я перебрал в уме все, что знал об этой программе. – Если я не ошибаюсь, продолжительность минимум год!

Ещё один кивок.

Мой пульс подскочил, кровь зашумела в ушах.

– И давно ты об этом знаешь?

– Месяц, – прошептала она, опустив глаза в пол.

Матерь Божья…

– Как ты могла утаивать такое от меня?

Мы всегда были искренними друг с другом. Я должен был иметь право голоса при выборе этого опасного пути. Бог знает, куда её забросят! Может, там даже питьевой воды не будет. А вдруг там эпидемия? Военное восстание? Мое воображение рисовало одну кошмарную картинку за другой. Сердце бешено колотилось о ребра.

Оливия положила теплую ладонь на мою грудь.

– Со мной все будет в порядке.

Паническая атака, а это определенно должна была быть она, ослабила свою хватку. Как сквозь туман в голове проступила мысль: вместо того, чтобы обхаживать богачей в частной клинике, Оливия будет работать с людьми, остро нуждающимися в медицинской помощи. Это было правильно… Но она знала, что я буду волноваться, и молчала. Глупая девчонка. Я сгреб ее в охапку, чувствуя, как к глазам подступают слезы.

– Значит, в Греции ей жарко, а в Африке нормально… Ну-ну…

Она хихикнула.

– Я должна признаться родителям. Не могу уехать, не объяснившись. Джейми, я понимаю, как тебе тут тошно, но, пожалуйста, останься со мной. Мне страшно. Я смогу все рассказать, только если ты будешь рядом.

Я обреченно вздохнул.

– Ты используешь мою безграничную любовь против меня.

– Спасибо, Джейми.

Я поцеловал её в лоб. Мой желудок требовательно заурчал, а потом я припомнил, чем завершился вчерашний ужин.

– Как Пенелопа?

– Ещё бледнее обычного. Не понимаю, как она терпит выходки Маркуса.

– Вопрос на миллион. Или сто миллионов. Не помню размер её приданного.

– Как будто деньги все решают, – покачала головой Оливия. – Ладно, не наше дело. Я буду ждать тебя в столовой.

– Хорошо, я только душ приму.

Под струями воды, такими горячими, что кожу пощипывало, я пытался привести мысли в порядок. Что на меня нашло вчера? Я подвел сестру и напугал Мелани.

Мелани…

При воспоминаниях о ней в груди образовалась ноющая пустота. Почему Мелани оттолкнула меня, если таяла от желания у меня в руках?

Мои родители были правы – я безответственный и такой же целеустремленный, как панда, но до вчерашней ночи каждая женщина добровольно запрыгивала в мою постель и всегда покидала её удовлетворенной. С Мелани же все пошло не по плану. В своем любовном романе она мечтала о сексе с рыжим парнем, но почему-то вышвырнула меня из книжного.

Я вылез из душа и протер запотевшее зеркало. Сбрил рыжую щетину, решив, что, может, Мелани не понравилось, как жесткие волоски на скулах и подбородке царапали ее кожу? Нет, чушь собачья. Дело было в чем-то другом. Её поведение сбивало с толку. Может быть, из-за литра виски, который плескался вчера в моем желудке, мой компас сбился, и вместо страстного секса ей требовались скучные ухаживаниями и кольцо на безымянном пальце? Нет-нет, это противоречило всему, что она рассказала.

В гардеробной я оделся в свежие джинсы и белую майку и собрался отправиться в столовую, чтобы утолить адский голод, но не сдвинулся с места. Сколько я не приказывал себе развернуться и уйти, руки тянулись к дверцам верхней полки. А может, там внутри уже ничего и не осталось? Может, моль давно съела театральный костюм? Смешок сорвался с губ. Глупости. Слуги вылизывали каждый уголок замка и, видимо, даже регулярно стирали все мои шмотки. Если его не выкинули, то он все ещё там.

Я взялся за бронзовые ручки, чтобы открыть полку, но опять помедлил. Что мне дадут эти разорванные лоскуты? Только разбередят старые раны. А они не зажили… Только покрылись коркой, которую отец сдирал раз за разом.

Всю младшую школу я играл в театральных постановках: то в адаптации «Золушки», где получил роль принца, то в «Спящей красавицы», где скакал на белом коне из швабры, покрытой белой тканью. Но я никогда не звал родителей на представления: мама была занята на светских раутах, а отец – в дистиллерии. Только в пятом классе, бесконечно гордый тем, что мне дали роль Гамлета, я пригласил их, ничего не объяснив заранее. Мне очень нравилось, как учитель поставил пьесу Шекспира, и я был доволен тем, как сам отображал метания принца на сцене. Именно поэтому я хотел удивить родителей и показать им, что, собственно, не такой уж и никчемный по сравнению с братом.

Представление прошло без запинок и закончилось десяти минутными овациями. Я парил от счастья над сценой и высматривал родителей в зале, но в последнем ряду почему-то увидел только маму. Отца я увидел позднее, когда дошел со всеми актерами до класса, который служил нам гримеркой. Он стоял перед закрытой дверью и сжимал кулаки. Его лицо было покрыто пятнами гнева. Ещё никогда в жизни мне не было так страшно, как при взгляде на него.

Случившееся смазалось в одно ужасное пятно…

Я резко развернулся и, сжав кулаки, быстрым шагом вышел из гардеробной.