Любовь священна

Глава 3

Герцог взял Селину за руку и подвел к краю крыши.

Как он и ожидал, крыши в этой части города или примыкали друг к другу, или находились на таком близком расстоянии, что перепрыгнуть с одной на другую не составляло большого труда. Слава Богу, стояла зима, и на крышах никто не спал, как это всегда бывает в жару.

Герцог выбрал то направление, где дома спускались по склону холма, перешагнул через цветочные горшки и через парапет, спрыгнул на следующую крышу; пробежав по ней, перепрыгнул на следующую, увлекая за собой Селину.

Продолжая спускаться, где каждая следующая крыша была ниже предыдущей, герцог тянул за собой Селину. Прикасаясь к ее почти обнаженному телу, он чувствовал, как она дрожит, но девушка стойко хранила молчание и бежала, не отставая от него, хотя была босиком.

Отбежав довольно далеко от публичного дома, они наткнулись на узкий переулок, идущий по диагонали к следующему зданию. Прыгать было опасно, так как при такой высоте можно было переломать ноги.

Герцог подошел к другой стороне дома и обнаружил более низкую, маленькую крышу, выступающую наружу. До нее было около десяти футов, но герцог, не говоря ни слова, спустился с помощью рук с парапета и почувствовал, что твердо стоит на ногах. Он протянул руки Селине, она начала потихоньку слезать вниз, а герцог ухватил ее сначала за ноги, потом за талию, и наконец она встала рядом с ним.

После второго такого прыжка они очутились в небольшом дворике с дверью, выходящей на улицу, и герцог стал молить Бога, чтобы она была открыта.

Во дворе было очень тихо, и герцог увидел, что это было грязное, неухоженное место, заставленное коробками и тюками, очевидно задний двор какого-то магазина. Теперь оставалось только надеяться, что владелец жил где-нибудь в другом месте.

Герцог на цыпочках прошел по шероховатым камням, которыми был вымощен двор, и потянул за ручку двери. К его ужасу, дверь не поддалась. Вторая попытка также не увенчалась успехом. Селина коснулась его плеча, и, обернувшись к ней, герцог увидел, что она показывает пальцем вверх — дверь была закрыта на засов. Засов был очень крепкий, но герцог, отодвинув его, обнаружил, что внизу имеется еще один. Наконец преодолев и эту преграду, они оказались в маленьком переулочке.

Пробираясь по крышам, герцог свил простыню, похищенную из спальни публичного дома, в виде каната и обернул ее вокруг пояса. Теперь он расправил простыню и обвил ею Селину, с удовлетворением отметив, что она доходит девушке до колен.

— Теперь вы похожи на арабку, — сказал он, — только закройте лицо.

Она молча повиновалась ему, и они продолжали двигаться по переулку.

— Идти будем быстро, но бежать не надо, — сказал герцог. — Это может вызвать подозрения.

Он говорил очень спокойно и тихо, зная, что здесь, в туземном квартале, обязательно найдутся глаза и уши, чтобы подслушать и подглядеть. Но переулок был совершенно пуст, и только кошки да собаки рылись в грудах мусора возле лишенных окон домов.

Они стремительно двигались туда, где, как считал герцог, находился главный вход в Казбу.

Искать другой путь не было времени. Вдруг они услышали у себя за спиной звук чьих-то тяжелых шагов. Шаги становились все ближе, и Селина нервно посмотрела через плечо.

— Мы должны бежать! — шепнула она.

Вместо ответа герцог почти грубо схватил ее за руку и потащил к двери ближайшего дома, где можно было укрыться в небольшом углублении, отделявшем дверь от дороги. Он знал, что человек, приближающийся к ним, может заметить их, лишь вплотную подойдя к ним, а черный костюм сделает их невидимыми в ночной темноте.

Шаги становились все ближе, и когда человек оказался всего в нескольких футах от них, герцог узнал в нем одного из рослых, широкоплечих слуг публичного дома, в руках которого герцог даже при слабом свете звезд безошибочно узнал нож.

Не долго думая, герцог выскочил из своего убежища и нанес человеку удар прямо в лицо. Араб, застигнутый врасплох, пошатнулся и инстинктивно поднял нож. С мастерством опытного боксера герцог левой рукой ударил по руке араба, а правой — по подбородку.

Человек отпрянул, а герцог продолжал наносить удары. Нож выпал из рук араба на землю, а он упал, ударившись головой о ступени крыльца. Герцог нагнулся над ним, неподвижно лежавшим, не теряя времени, схватил Селину за руку, и они снова пустились бежать вниз по переулку.

Так они пробежали еще немного, пока наконец герцог с облегчением не увидел ступенек, по которым еще недавно они поднимались с Николаем Власовым. Он знал, что у входа их ждет экипаж.

Прежде чем они спустились, герцог вдруг заметил другого слугу, идущего за ними, правда, на почтительном расстоянии, но одетого точно так же, как первый.

Герцог и Селина побежали, а человек начал что-то кричать им вслед. Голос его звучал в темноте весьма угрожающе, но слов было не разобрать. Когда они достигли входа, герцога на какой-то момент охватил страх при мысли, что экипажа может и не быть, но тот стоял невдалеке, внизу на дороге.

Этерстон подбежал к нему, открыл дверцу и почти втолкнул туда Селину.

— На набережную! — приказал он кучеру, тот стегнул лошадей, и экипаж тронулся.

Они оба задыхались от быстрого бега, а Селина издавала почти рыдающие звуки.

— Мы сделали это! — торжествующе произнес герцог.

Ему до сих пор не верилось, что он оказался втянутым в столь дерзкую и рискованную авантюру. Не нокаутируй герцог первого слугу, вероятно, он сам сейчас лежал бы в канаве мертвым или тяжелораненным, а Селина была бы возвращена в публичный дом.

Тогда он ничего больше не смог бы сделать для нее.

Даже если бы он выжил и подал в суд на своего обидчика, нашлась бы дюжина подкупленных свидетелей, готовых заявить, что герцог был пьян, что он первым начал драку, а слуга был далеко, когда на него напали. Иностранцев, прогуливающихся в этой части города, постоянно подстерегала какая-нибудь опасность.

У герцога было приподнятое настроение, хотя он понимал, что все могло кончиться очень плохо.

— Куда вы меня везете? — с трудом выговаривая слова, спросила Селина.

— В конечном счете в Англию, — ответил герцог, — но сначала нам нужно как можно скорее покинуть Алжир.

Он не сомневался в том, что если тотчас же не уедет отсюда, ему непременно попытаются отомстить. Герцог также был обеспокоен, как бы Николай Власов не пострадал за его «преступление». Правда, его друг был настолько уважаем и близок к властям и многим влиятельным людям, что за него вполне можно было быть спокойным.

Конечно, он вряд ли сможет теперь появиться на невольничьем рынке, но это уже не имело никакого значения.

Когда они подъехали к набережной, герцог выглянул из окна и приказал кучеру как можно ближе подогнать экипаж к «Морскому льву», до которого было еще довольно далеко.

Когда экипаж почти вплотную подъехал к яхте, герцог вышел и сказал кучеру:

— Передайте вашему хозяину, что я ему очень благодарен. Скажите ему, что вы отвезли меня сюда, и он поймет, что мне было необходимо срочно покинуть Алжир.

Кучер кивнул головой.

Оглядевшись и убедившись, что никого поблизости нет, за исключением рыбаков, сосредоточенно удивших рыбу со своих лодок, герцог помог завернувшейся в простыню Селине выйти из экипажа, взял ее под руку и повел к «Морскому льву».

Ступив на борт яхты, герцог тотчас же приказал двум дежурным матросам:

— Передайте капитану Барнетту, что нужно как можно быстрее выходить в море!

— Хорошо, ваша светлость!

Герцог поддерживал Селину, когда они спускались по трапу.

Обстановка кают «Морского льва» вызывала всеобщее восхищение уже тогда, когда яхта была только спущена на воду, а ее изображения неоднократно появлялись на страницах модных журналов.

Две каюты на яхте были больше и роскошнее других. Одну из них герцог занимал сам, другую отвел Селине. Увидев одного из своих слуг, герцог распорядился:

— Принесите одну из моих ночных рубашек.

Слуга принес из соседней каюты ночную рубашку из чистого шелка, доставленную в свое время герцогу из одного из самых дорогих магазинов Лондона. Герцог подал рубашку Селине, которая смущенно теребила простыню, покрывавшую ее тело.

— Предлагаю вам, — мягко произнес герцог — надеть это и лечь в постель. Я прикажу принести вам что-нибудь поесть, после чего вы обязательно должны заснуть.

— Я… в безопасности? — спросила она тоном ребенка, который хочет, чтобы его успокоили.

— Вы в полной безопасности! — ответил герцог. — Через несколько минут яхта снимется с якоря и покинет гавань, а завтра мы подумаем о вашем будущем, но не сейчас. На сегодня с нас достаточно!

И он улыбнулся ей своей знаменитой улыбкой, которую женщины находили неотразимой. Девушка испуганно смотрела на него, и герцог заметил, что она все еще дрожит, как тогда, когда они спускались по крышам. Он вышел из каюты, закрыл за собою дверь и сказал слуге:

— Принесите леди омлет и немного супа — словом, то, что можно быстро приготовить — и бокал вина, хотя, осмелюсь предположить, она предпочитает чай. Она англичанка!

Он не сомневался в том, что слуга, увидев на Селине простыню, принял ее за арабку.

— Слушаюсь, ваша светлость, а что принести вам? — невозмутимо спросил слуга.

— Я бы выпил бренди, — ответил герцог. — Думаю, я его заслужил!

— Я принесу вашей светлости одежду, — заметил слуга.

Тут только герцог увидел, что его костюм был испачкан, а оба рукава порваны по швам. Он улыбнулся. Его облегающий, хорошо сшитый костюм от Сэвила Роу, безусловно, не предназначался ни для гимнастических упражнений, которые он недавно проделал, ни для боксерских поединков.

Осмотрев свои суставы, Этерстон заметил небольшие кровоподтеки от сильных ударов, которыми он наградил слугу-араба. Герцог с удовлетворением отметил, что преподал этому человеку, если он остался жив, урок, который он запомнит надолго.

Пройдя в салон и налив себе из графина немного бренди, он подумал, что большинство его друзей будут удивлены и шокированы его сегодняшним поступком. Его привыкли видеть в жокейском клубе на скачках, в королевском поместье в Эскоте, в клубе на улице Сент-Джеймс и на приемах в лучших домах Лондона. Никто не поверит, что он мог снизойти до такой отвратительной интриги.

Слуга принес ему бордовый бархатный — смокинг с черными галунами, помог ему снять грязный разорванный пиджак и переодеться.

— Я приказал принести вам что-нибудь поесть, ваша светлость.

— Дайте мне знать, когда леди кончит ужинать, — попросил герцог.

— Слушаюсь, ваша светлость.

Герцог хотел еще раз успокоить Селину перед тем, как она ляжет спать, и сказать ей, что бояться больше нечего.

Он чувствовал, что она все еще не понимает, что же с ней произошло, и понадобится время, чтобы девушка осознала, что ее страхи напрасны.

«Я отправлю ее в Англию, как только она будет в состоянии перенести это путешествие, — решил герцог. — Ее родные, наверное, в отчаянии из-за ее исчезновения. Тех, кто похищает и соблазняет невинных девушек, нужно вешать».

Он твердо пообещал себе, что настойчиво поднимет этот вопрос в палате лордов. Этерстон был уверен, что в очень скором времени в парламенте будут обсуждаться новые законы, касающиеся проституции, и решил, что его долг принять в этом самое активное участие по возвращении в Англию.

«Все это позорно, — говорил он себе, — и не должно продолжаться, по крайней мере в Англии».

Его раздумья прервал стук в дверь салона.

— Простите, что беспокою вас, ваша светлость, — сказал вошедший капитан Барнетт, — но мне нужно знать маршрут.

Герцог хотел было ответить «Монте-Карло», но спохватился, вспомнив, что Селине ведь нечего надеть, и к тому же полковник Грейсон наверняка не выполнил его распоряжение и не отправил с виллы всех его гостей. Он не сомневался, что как бы вежливо и дипломатично полковник Грейсон ни просил их покинуть виллу, они наверняка откажутся сделать это.

У его друзей Фитцжеральдов было множество знакомых в Монте-Карло, и они с Селиной вполне могли бы остановиться у кого-нибудь из них. То же касалось и Кеннингтонов.

Оставалась леди Милли! Уехала ли она? У герцога было опасение, что с нею-то все будет значительно сложнее.

Видя, что капитан ждет ответа, он сказал:

— На Балеарские острова, капитан Барнетт. На ночь можно бросить якорь в Ибизе, а завтра я решу, куда плыть дальше.

— Слушаюсь, ваша светлость, — капитан Барнетт вышел из салона.

Этот человек никогда не задавал лишних вопросов и не показывал своего удивления, какое бы распоряжение ни получил.

Герцог выпил еще немного бренди и стал, по обыкновению, до мельчайших деталей обдумывать ход дальнейших действий.

Прежде всего камердинер должен в Ибизе купить Селине что-нибудь из одежды. Потом он поговорит с девушкой, выяснит имя и адрес ее родных и пошлет им телеграмму. Когда они вернутся в Монте-Карло, он соберет ее в дорогу и отправит в Англию желательно под присмотром какой-нибудь взрослой разумной дамы. Ничего удивительного, если Селина побоится пускаться в такой долгий путь одна после всего, что она пережила.

Он поймал себя на мысли, что ему чрезвычайно интересно узнать, как же она попалась в эту ловушку, и намеревался даже произвести расследование самым серьезным образом.

Мысли Этерстона прервал вошедший камердинер:

— Юная леди уже поужинала, ваша светлость. Она съела совсем немного, но просила передать повару и вашей светлости благодарность за заботу о ней.

— Утром, Грегсон, — сказал герцог — вы должны сойти на берег и купить девушке что-нибудь из одежды, чтобы она могла, по крайней мере, показаться в Монте-Карло.

— В Ибизе, ваша светлость? — удивился Грегсон.

— Я не прошу вас искать последнюю парижскую модель, — пояснил герцог, — но хотя бы что-нибудь, чем можно прикрыться, пока мы не купим ей что-нибудь получше. — Девушка была похищена. Я помог ей бежать, и все произошло так поспешно, что она ничего с собой не захватила, — добавил он после недолгой паузы.

— Ее похитили за выкуп, я полагаю, ваша светлость? — заметил Грегсон. — Именно так и работают эти подонки: заманивают девушку и потом похищают!

Герцог не стал оспаривать предположение камердинера, что Селина была похищена из-за денег. Он вовсе не хотел, чтобы вся команда узнала, при каких обстоятельствах он ее нашел.

— Постарайтесь, Грегсон, — сказал герцог, — иначе девушка не сможет даже выйти из каюты.

— Не думаю, что мои поиски увенчаются успехом, ваша светлость, — ответил Грегсон.

Герцог допил бренди и встал. Пройдя немного по коридору и постучавшись, герцог вошел в каюту Селины.

Над ее изголовьем горел свет, и Этерстон залюбовался ее головкой, покоящейся на подушке, и золотистыми, как лучи солнца, волосами, ниспадающими на плечи. Глаза девушки были закрыты, она крепко спала после нервного потрясения, которое пережила сегодня вечером. Ее руки лежали на одеяле, что придавало ей детски-беззащитный вид.

«Она очень молода», — подумал герцог, глядя на нее.

Теперь, увидев ее лицо спокойным и безмятежным, не искаженным страхом, он заметил, как она была хороша. Ее красота, однако, была не той, что могла привлечь шейхов и арабов, которым нравились полные пышногрудые женщины и которые считали, что у худой жены обязательно должен быть скупой муж. Не был герцог уверен и в том, что ее красоту оценили бы в английском высшем свете, где блистала великолепная леди Грей и высокая величественная герцогиня Сатарленд. Лилли Лэнтри завладела в свое время всеобщим вниманием, в том числе и самого принца Уэльского, она и держала себя как королева.

Это дитя так не похоже на этих светских львиц! — сказал он сам себе и подумал о том, что девушка так же прелестна, как и те стихи, что она читала ему по его просьбе, когда он пытался найти выход из того ужасного дома.

Она, должно быть, умна, мелькнуло в голове у Этерстона, если в точности выполняла все его требования, и, без сомнения, хорошо образованна.

«Я отвезу домом ее как можно скорее, — пообещал герцог сам себе. Пройдет время, и она забудет то, что с ней случилось».

Он погасил свет над ее головой и тихо вышел из каюты, бесшумно закрыв за собой дверь.

Проснувшись, герцог обнаружил, что яхта стоит на якоре с выключенными моторами. Он, вероятно, проспал гораздо дольше, чем предполагал. Пошевелившись, он почувствовал, что пережитый вечер не прошел для него бесследно. Правая рука еще болела от напряжения, с которым он открывал люк. И все же герцог остался доволен собой. Он даже хотел похвастаться своему тренеру по боксу, как ему удалось избежать ножа с помощью ловкого удара в подбородок.

Этерстон почувствовал, что голоден и вызвал камердинера. На его зов, однако, пришел другой слуга.

— Простите, ваша светлость, — сказал он, — но Грегсон на берегу и выполняет, как он сказал, ваше поручение.

— Да, конечно, — ответил герцог.

Слуга, уже не раз до этого заменявший Грегсона, побрил герцога своей опытной рукой и принес ему костюм.

— Юная леди еще не звонила? — осведомился герцог.

— Нет, ваша светлость, и я счел за лучшее ее не беспокоить, пока она сама не позовет меня.

— Очень хорошо! — одобрил герцог. — Пусть выспится.

Он отправился в салон и плотно позавтракал.

Тут появился Грегсон со свертком под мышкой.

— Ну что, Грегсон? — спросил герцог.

— Никогда не видел столь отсталого места, ваша светлость. Подумайте только, местные жители носят только то, что можно купить в их магазинах.

— Но вам удалось все-таки что-нибудь купить? — с нетерпением спросил герцог.

— Не знаю, понравится ли это вашей светлости, — ответил Грегсон, — но я упросил юную леди из магазина продать мне платье, которое она сшила к фестивалю.

С этими словами Грегсон положил сверток на стол, развернул его и вынул традиционное платье испанских крестьянок с пышной юбкой, черным кружевным корсажем, белой блузой без ворота и короткими рукавами.

— Больше ничего не было, ваша светлость, — извиняющимся тоном произнес Грегсон, боясь, что герцогу не понравилась его покупка.

— Вы все правильно сделали, Грегсон, — успокоил слугу герцог. — По крайней мере, в этом платье хоть можно ходить по улицам.

— Здесь еще нижняя юбка и фартук, ваша светлость: мне пришлось переплатить, но у меня не было другого выхода.

— Я уверен, что никто не смог бы выполнить поручение лучше вас, — улыбнулся герцог и вышел из салона.

Спустя некоторое время, сидя в безветренном уголке на палубе, где он обычно любил расположиться с книгой, герцог услышал легкие шаги.

Подняв глаза, он увидел Селину.

На ней было платье, купленное Грегсоном, а волосы, заплетенные в косу, она уложила вокруг головы.

Герцог увидел, что глаза девушки еще больше, чем ему показалось раньше. Сейчас, при дневном свете, они были темно-голубыми, почти как море во время шторма.

— С добрым утром! — сказала она несколько прерывистым голосом, как будто страх еще не покинул ее.

— Подойдите ко мне и присядьте, Селина, — предложил герцог, указывая на соседнее кресло, — и разрешите мне сказать вам; что вы очаровательны в этом наряде!

Селина довольно нервно поднесла руку к вороту платья.

— Ваш камердинер объяснил, что больше ничего не смог купить. Я, наверное, выгляжу в этом платье несколько странно, но все равно очень, очень вам благодарна!

— В Монте-Карло, — сказал герцог — я куплю вам одежду, в которой вы сможете вернуться в Англию.

После недолгого колебания Селина сказала:

— Думаю, я должна была вам сказать сразу же… что у меня нет денег и я не скоро смогу вернуть вам… долг.

— Но вам и не нужно этого делать.

— Я должна! Конечно, я должна! — настаивала Селина. — Правда, я не знаю, как мне это удастся.

— Представьте себе, что мы все начинаем сначала, — предложил герцог. — Я знаю, вас зовут Селина, но вчера вечером у нас не было времени представиться друг другу.

— Я знаю, — смутилась Селина. — Но прежде всего я должна поблагодарить вас… Я так благодарна вам… так бесконечно благодарна… так благодарна, что не могу даже найти слов, чтобы выразить то, что у меня в душе.

Комок застрял у нее в горле, и она, похоже, готова была заплакать.

— Мне не нужна ваша благодарность, — поспешно сказал герцог.

— Почему вы сделали это? — спросила Селина.

Поколебавшись немного, герцог с улыбкой ответил:

— Вероятно потому, что я англичанин и не мог допустить, чтобы с моей соотечественницей обращались подобным образом. Нам обоим повезло. Очень повезло, что мы так легко убежали.

— Это благодаря вашей находчивости и отваге, — сказала Селина. — Я видела, как вы расправились с этим человеком — в переулке.

— Забудьте об этом! — перебил ее герцог: — Забудьте обо всем, что произошло вчера вечером! Единственное, что меня интересует, — кто вы и как получилось, что вы оказались в такой ужасной ситуации.

Она молчала.

— Я уверен, что вы не будете возражать, если я дам знать вашей семье, что вы целы и невредимы. Родные не должны беспокоиться за вас, — сказал герцог.

— У меня нет семьи.

Герцог даже поднял бровь от удивления:

— Но ведь у человека не может совсем не быть родных.

— Но у меня действительно никого нет, — ответила Селина.

Герцог удивился еще больше и, помолчав, сказал:

— Для начала назовите хотя бы свое полное имя.

— Селина Греттон.

— Ваши родители умерли?

— Мама умерла два года назад. Если помните, тогда была очень холодная зима, и она заболела воспалением легких. Доктор сказал, что если бы у нас нашлись средства отправить ее в более теплые края, она бы выжила.

В ее голосе слышалась острая, видимо никогда не проходящая боль.

— А ваш отец?

— Папа умер две недели назад — а может быть и больше. Я потеряла счет времени, пока была на корабле.

— Где же вы жили? — спросил герцог.

— Мы жили в маленькой деревушке Кумб-ан-Эвон в Ворчестершире. Папа и мама поселились там, когда бежали и тайно поженились.

— Расскажите мне об этом, — попросил герцог.

— Папа был музыкантом. Он играл на рояле и на скрипке, в молодости давал концерты. Некоторые критики восторженно отзывались о нем.

— Что же произошло потом? — поинтересовался герцог.

— Он попал в аварию и повредил мизинец левой руки. На этом его исполнительская карьера закончилась, и он начал писать музыку.

Селина смотрела на синее море и мерцающие на солнце волны.

— Некоторые из его мелодий просто прелестны!

— А почему ему пришлось убежать с вашей матушкой?

— После несчастного случая он не мог больше давать концерты, а надо было зарабатывать на жизнь, и он стал учителем музыки.

— И одной из его учениц была ваша матушка? — перебил ее герцог, уже предугадывая ход дальнейших событий.

— Как вы догадались? — спросила Селина. — Они полюбили друг друга, и, естественно, отец моей мамы пришел в ярость.

— Нищий учитель? — улыбнулся герцог. Это, подумал он, сюжет для душещипательного романа.

Герцог невольно задал себе вопрос, правду ли она говорит, но, глядя в ее глаза и слушая ее голос, невозможно было сомневаться в ее честности.

— Папе отказали от дома и запретили встречаться с мамой, — продолжала Селина. — Но к этому времени мама поняла, что не может жить без него. Однажды ночью она поднялась с постели и убежала в одной ночной рубашке.

— Кажется, путешествовать налегке в традициях вашей семьи! — улыбнулся герцог.

— Но ни на ком еще не было надето меньше, чем на мне вчера вечером, — сказала Селина, покраснев и опустив глаза.

«Невозможно притворяться столь искусно! — подумал герцог. — Уверен, что она говорит правду!»

— Сначала папа и мама почти голодали, — рассказывала Селина, — но потом папа написал песню и продал ее, хотя душа у него к этому не лежала.

— Но он был весьма разумен и понимал, что надо зарабатывать деньги, — сказал герцог.

— Он никогда особенно много не зарабатывал, — ответила Селина, — но все равно мы были очень счастливы!

— Ваш отец продолжал сочинять музыку? — осведомился герцог, удивившись, что никогда не слышал о композиторе по фамилии Греттон.

— Он взял псевдоним — Лешен, — объяснила Селина. — Его бабушка была австриячкой, и он использовал ее имя, надеясь, что публика больше заинтересуется его сочинениями, если будет думать, что он иностранец.

Герцог вспомнил слова Николая Власова о писателе, не оцененном в Англии, и подумал, что то же самое относится к композиторам и людям прочих творческих профессий.

— Что же было дальше? — нетерпеливо спросил герцог.

— Иногда папа получал чек на крупную сумму. Когда его произведения не принимали, он бывал очень подавлен, но тем не менее мы сводили концы с концами.

Вспоминая лучшие времена, девушка еле заметно улыбнулась.

— А затем умерла ваша мама? — догадался герцог.

— Папа был сам не свой. Я пыталась смотреть за ним, но ему было трудно сосредоточиться на своей работе. Он все больше и больше впадал в депрессию.

Помолчав немного, девушка почти прошептала с трагическим выражением лица:

— Я… я думаю»… он утопился!

— Что значит — вы думаете? — удивился герцог.

— Этого никто теперь не сможет доказать, но он пошел поплавать ночью, чего раньше никогда не делал, и выбрал самое опасное место в реке. Нашли только его одежду… на скамейке, а тело обнаружили… только через четыре дня!

Селина крепко сцепила пальцы, и герцог видел, что она с трудом сдерживает слезы.

— Простите, что заставил вас рассказать это после всего, что вы уже пережили, — сказал он. — Но вы же понимаете, что мне надо было хоть немного узнать о вас?

— Конечно, — согласилась Селина. — Просто я еще не могу поверить, что больше никогда не увижу папу, что он оставил меня одну.

— Вероятно, это был действительно несчастный случай! — мягко произнес герцог.

— Мне бы тоже хотелось так думать, — сказала Селина, — и именно в этом пытался убедить меня следователь.

— Что произошло после похорон? — спросил герцог.

— Я поняла, что должна сама зарабатывать на жизнь, — объяснила Селина. — Ведь наш коттедж стоит пять шиллингов в неделю.

— Ваши родители снимали его?

— Да, и плату нам не повышали, так как мы жили в нем уже много лет. Я хотела жить там и дальше, но наш приходский священник сказал мне, что это вызовет много ненужных разговоров, потому что я очень молода.

— Но вы же могли поехать к родным вашей матери?

— Мама не поддерживала никаких отношений с ними, да и они не стремились найти ее после того, как она убежала. Не думаю, что они были бы очень рады меня видеть, вероятнее всего, их уже вообще нет в живых.

— Что же вы предприняли? — спросил герцог.

— Я поехала в Лондон, чтобы попытаться продать что-нибудь из папиных сочинений. Он очень много написал, но никогда никому не показывал написанного. Среди этих произведений были отвергнутые ранее, но которые, я думала, смогут заинтересовать музыкантов. Вкусы меняются, папа сам это говорил не раз.

— Итак, вы отправились в Лондон?

— Да. Я знала названия нескольких агентств, где папа не раз бывал, и где, я думала, его должны были помнить.

— Что же произошло дальше? — спросил герцог.

— Я отправилась в агентство недалеко от площади Пикадилли. Меня там встретили очень приветливо, но сказали, что в данный момент их это не интересует, и посоветовали обратиться в другое агентство, находящееся на той же улице, но немного ниже. Я так и сделала, но и там мне указали другой адрес.

— Что же было потом? — спокойно произнес герцог.

— Я пришла в грязное, неуютное помещение на третьем этаже, — сказала Селина. — За столом сидел какой-то толстяк, а рядом с ним еще один человек. Оба они как-то нехорошо посмотрели на меня, но я объяснила, зачем пришла, и достала из сумки ноты папиной музыки. Толстяк просмотрел их и сказал: «Кажется, имя мне знакомо. Почему же он сам не принес ноты?» Я ответила, что папа умер, и он, кажется, проникся ко мне сочувствием, хотя с его стороны, по-моему, было неуместным задавать так много вопросов. Второй человек тоже заинтересовался тем, что я принесла.

— Что это был за человек? — спросил герцог.

— Иностранец, брюнет, и довольно интересный. Теперь я догадываюсь, что он был арабом!

— Это ясно, — заметил герцог.

— Брюнет сказал, что хотел бы послушать музыку, но в — агентстве не было пианино, и он спросил, не имею ли я ничего против того, чтобы проехать с ним к нему домой и сыграть ему.

— И вы согласились?

— Но он был так мил, — ответила Селина. — Когда мы сели в экипаж, он спросил меня, не хотела ли я когда-нибудь попробовать свои силы на сцене и не буду ли я любезна дать концерт. Я сказала, что никогда не думала о карьере пианистки, и единственное, что мне нужно, — это продать папины сочинения. «Я уверен, что куплю их», сказал он. Хоть этот человек мне и не нравился, я твердо решила не отступать. Экипаж остановился, и, к своему удивлению, я увидела, что мы находились совсем недалеко от реки, и многие здания на одной стороне улицы напоминали корабли на пристани.

Она немного помолчала и продолжила:

— Будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы немедленно убежала, но я все еще пребывала в уверенности, что он хотел купить папины песни, а мне так нужны были деньги.

— Что же потом? — спросил герцог.

— Мы вошли в дом, который показался мне похожим на склад, заставленный ящиками и коробками, которые выгружали двое юношей. Брюнет проводил меня наверх в гостиную, рядом с которой находилась и спальня.

— Комната была хорошо обставлена? — поинтересовался герцог.

— Не могу точно вспомнить, — ответила Селина. — Там стояли диван и несколько стульев. Обстановка была достаточно жалкая, хотя и довольно дорогая, вы понимаете, что я имею в виду. Хозяин явно не отличался хорошим вкусом.

— Понятно, — сказал герцог. — Что же случилось дальше?

— Первое, что я заметила, — это то, что в комнате не было никакого инструмента, — ответила Селина. — Мне это показалось странным, но он тотчас же сказал: «Пианино находится в квартире наверху, но оно принадлежит моему другу. Я должен попросить у него разрешения воспользоваться инструментом. Подождите здесь, а я сейчас принесу вам чашечку кофе». С этими словами он оставил меня одну. Я тем временем достала из сумки ноты, которые, как мне казалось, должны были его заинтересовать. Я была уверена, что он купит не что-либо классическое, а некоторые веселые мелодичные песенки, написанные папой много лет назад. Я перебирала ноты, когда дверь открылась и в комнату вошел один из тех молодых людей, которые мне встретились внизу, с чашечкой кофе. Он поставил ее на стол со словами: «Хозяин сказал, что вот-вот будет здесь! Выпейте это и отдохните. Там наверху сидят еще несколько человек, которым, хозяин считает, будет интересно послушать вашу музыку!»

Селина вздохнула.

— Разумеется, мне было приятно, что еще кто-то, кроме этого брюнета, услышит папину музыку. Я уже предвкушала, что вернусь в Кумб-ан-Эвон с деньгами, на которые смогу жить безбедно несколько лет.

— И вы выпили кофе? — спросил герцог.

— Выпила! — призналась Селина. — И это все, что я помню. Очнулась я уже… на корабле.

Она осеклась и закрыла лицо руками:

— Это было… ужасно! Ужасно!

— Но на корабле вы поняли, что с вами происходит? — осведомился герцог.

— Мне было очень плохо. Болела голова, и горло пересохло… Сначала я подумала, что попала в аварию и меня везут вниз по улице, но потом увидела, что в каюте было еще несколько девушек. Трое из них лежали на койках — двое напротив меня, одна надо мной — и спали, по крайней мере я так думала! — Селина всхлипнула. — Постепенно я стала понимать, что случилось что-то страшное, но что именно — мне было неясно.

— Когда все вы поняли, что вас похитили?

— Позже, много позже, — ответила Селина. — Пока я осматривалась, в каюту вошел брюнет и с ним еще один человек. «Что случилось? Почему я здесь?» — спросила я. — «Все в порядке, — ответил он. — Просто произошла ошибка!» — «Какая ошибка?» — недоумевала я. «Я расскажу вам позже, — сказал он. — Но для начала, я думаю, вам надо выпить, вероятно, у вас все пересохло во рту». Я увидела, что в руках у второго человека был поднос с четырьмя кружками. Он протянул мне одну из них и мягко произнес: «Выпейте, а потом поговорим». Потом они пошли к другим девушкам и стали вливать содержимое кружек им в рот.

— И они проснулись? — спросил герцог.

— Я видела, как один из мужчин тряс девушку, пока она не заговорила, потом поднес кружку к ее губам, и она быстро все выпила.

— А вы выпили то, что было в вашей кружке?

— Да, я все выпила до дна и проспала после этого, как я теперь понимаю, не менее суток.

— Ну а потом что было?

— Проснувшись, я твердо решила больше не поддаваться на обман. Я поняла, что, если притворюсь спящей, они разбудят меня и силой заставят выпить содержимое кружки. Поэтому я продолжала бодрствовать, и мне разрешили самой взять кружку. Пока они были заняты другими девушками, я вылила содержимое своей кружки под койку, после чего закрыла глаза и притворилась, будто сплю.

— Как долго это продолжалось? — поинтересовался герцог.

— Даже и не представляю. Наркотики, которые я уже приняла, были столь сильны, что, в конце концов, я все-таки опять заснула. Я думаю, только когда мы уже подходили к Алжиру, наши похитители решили действовать по-другому. Нам приказали встать и одеться, а когда мы были на ногах, нам дали какой-то белый порошок, от которого девушки окончательно пробудились и пришли в сильное возбуждение.

— А вы не приняли порошок? — спросил герцог.

— Нет, только сделала вид, что приняла, — ответила Селина, — и так как они видели, что я спокойна и послушна, меня оставили в покое. Потом похитители что-то сказали немкам, и те подняли ужасный шум. Одна из них закричала и пыталась выброситься за борт. — Голос ее потух. — Это случилось, когда они… били ее. Это было ужасно! Я буду слышать ее крик до конца своих дней!

— Вы скоро все забудете, — спокойно произнес герцог. — Когда вам объяснили, что с вами происходит?

— Они ничего мне не сказали. А так как я не знала языков, на котором говорили другие девушки, то не могу сказать, что они думали обо всем случившемся. Я вообразила себе, что меня похитили, только до сих пор не понимаю почему. Я думала, похищают только богатых людей, которые могут заплатить большой выкуп за свое освобождение.

— Да, обычно это так и бывает, — подтвердил герцог.

— Я твердо решила бежать и сказала себе, что не буду принимать наркотики, которые нам продолжали давать.

— Вы поняли, что других девушек накачали наркотиками?

— Они как-то странно вели себя, — ответила Селина, — смеялись и танцевали, целовались и пели. Это было чудовищно, неестественно. Я ужаснулась от мысли, что и я могла вести себя так же, как они.

— Что же вы делали, чтобы не возбуждать их подозрения? — поинтересовался герцог.

— Продолжала говорить об игре на пианино, как о единственном, что осталось у меня в памяти, — ответила Селина, — как вдруг появились каши похитители, и брюнет сказал по-французски человеку, который был с ним: «Как это действует на них! Можно подумать, что они все хохотушки!» «Много у нас таких!» — сказал второй, и это было правдой. Немки смеялись и смеялись, пока их смех наконец не стал переходить в истерику.

Помолчав, ока сказала:

— Самым тяжелым для меня было то, что я не решалась ничего есть. Зная, что они подмешивают наркотики в питье, я боялась, что то же самое они делают и с пищей.

— Не удивительно, что вы так худы! — заметил герцог.

— Я так боялась наркотиков, что была постоянно голодной! — ответила Селина.

— А в Алжире вас отправили прямо в публичный дом, где я и увидел вас?

— Нас везли в закрытом экипаже и запретили смотреть в окна. По лестнице мы поднялись, естественно, пешком, и нас погоняли четверо или пятеро мужчин. Вот и все, что случилось. Больше я ничего не могу вам сказать, — прошептала Селина.