Любовь священна

Глава 4

— Никогда не ела ничего более вкусного! — воскликнула Селина, когда обед был закончен и слуги вышли из салона.

— Я рад, что вам понравилось, — ответил герцог.

— Если бы я ела так каждый день, я бы очень скоро растолстела!

— Вам еще далеко до того, чтобы думать об этом! — улыбнулся герцог.

Они встали из-за стола и сели в удобные кресла в другом конце салона.

Окрашенная в светло-зеленый цвет, с изысканными гравюрами на стенах, комната меньше всего напоминала каюту, и Селина выразила герцогу свое восхищение салоном.

Сидя в кресле с бокалом бренди в руке и глядя на Селину, герцог думал, что несмотря на свое крестьянское одеяние она похожа на нимфу, вышедшую из моря.

Весь день они шли мимо Балеарских островов, и девушка была всецело поглощена тем, что видела.

— Я всегда именно такими и представляла острова Средиземного моря, — сказала она. Затем очень тихо прочла:

Помолчав, она добавила:

— Я надеюсь, что сегодня вечером увижу лунный свет, целующийся с морем!

Герцог, узнавший строки Шелли, сказал с улыбкой:

— Я начинаю подозревать, что вы и думаете стихами!

— Иногда, — произнесла она.

— Вы увлекаетесь поэзией?

— Папа всегда считал, что поэзия словами выражает то, что музыка — звуками. Я обычно читала ему, когда он сочинял. Он говорил, что это его вдохновляет!

— О да! — согласился герцог. — А вас поэзия вдохновляет?

— Не знаю, на что она может меня вдохновить. Я не так талантлива, как папа, — ответила Селина. — Но она всегда настраивает мои мысли на прекрасное и, я полагаю, в некотором смысле помогает мне лучше понять мир.

Видя, что герцог ждет объяснений, девушка произнесла несколько неуверенно.

— Я пытаюсь понять, почему природа так прекрасна… в любое время года, а также стараюсь найти красоту… в людях.

Она говорила очень просто, без малейшего пафоса.

Глядя на девушку, герцог поймал себя на мысли, что они пережили довольно странный день. Никогда прежде ему не приходилось быть наедине с женщиной, которая не пыталась бы его завлечь. Все женщины, которых он знал, пользовались каждым удобным случаем, чтобы пококетничать с ним. Их кокетство выражалось не только в словах, но и во взглядах, улыбках, мимолетных движениях. Будучи с ними, герцог ежеминутно сознавал, что он мужчина, а они принадлежат к противоположному полу. Он не мог даже подумать о том, чтобы говорить с женщиной о том, о чем он говорил, например, с Николаем Власовым. Обычно такие беседы начинались и кончались одной и той же темой: им самим и женщиной, с которой он говорил.

Этерстон также прекрасно понимал, что будь он сейчас на яхте с одной из таких опытных, красивых, обаятельных женщин, в них тотчас проснулась бы жажда страсти, и вскоре они были бы в объятиях друг друга.

Селина говорила с ним искренне и по-детски просто, но в ее рассуждениях чувствовались недетская зрелость и ум.

Оказалось, что, живя в деревенском уединении со своими родителями, она прочла столько и узнала так много, что герцог даже не мог предположить в женщине таких широких познаний. Более того, девушка прекрасно знала греческую мифологию и классиков, и особенно поэзию.

Поговорив с нею, нельзя было не удивляться невинности ее суждений о жизни, а также полному отсутствию всякого любопытства к тому, что касается отношений мужчины и женщины.

Герцог понял, что она и понятия не имеет о том, каким влиянием он пользуется в свете и что многие женщины сочли бы не только за привилегию, но и за счастье остаться с ним наедине на его яхте.

— Вы, наверное, много путешествовали? — спросила Селина. — Пожалуйста, расскажите мне об этом.

Путешествия герцога, как правильно заметил Николай Власов, были обставлены пышностью и богатством, соответствующим его положению в обществе, и поэтому, к своему стыду, он не мог рассказать девушке о посещении таинственных, неизведанных мест, на которые до него еще не ступала нога человека.

Ему сейчас было бесконечно жаль, что он даже не попытался добраться до священного города ламы на Тибете, пересечь пустыню Гоби или проплыть по Амазонке.

Вместо этого он рассказал Селине о Китае, который посетил во время кругосветного путешествия, в которое отправился после окончания Оксфорда, и об Индии, где выполнял поручение вице-короля.

— А вы видели и святых людей? — оживилась Селина.

Герцогу пришлось признаться, что не встречал их на тех бесчисленных балах, которые давались в его честь, охотах на тигров, которые устраивали магараджи, и во впечатляющих резиденциях губернаторов, в которых он останавливался.

— Я слышал о них, — признался герцог, — но полагаю, что большинство из них живет у подножия Гималаев, в труднодоступных местах, куда могли добраться только их ученики.

— Я прочла о жизни Будды, — сказала Селина, — и чувствую, что восточная мудрость могла бы помочь людям жить в мире друг с другом.

— Человечество постоянно ведет какую-нибудь войну, — легкомысленно ответил герцог.

— Война — жестокое, варварское занятие, — парировала Селина.

По ее голосу герцог понял, что девушка очень болезненно относится ко всему, что касается жестокости. Он опасался, что это ужасное похищение может оставить в ее душе неизгладимый след на всю жизнь. Но потом Этерстон подумал, что хоть девушка сейчас нервна и боязлива, как зверек, g которым жестоко обращались, у нее со временем хватит сил взять себя в руки и спокойно обдумать происшедшее.

Сейчас же она была комком нервов. Это было ясно герцогу не столько по тому, что говорила Селина, сколько по тому, о чем она постоянно думает, и ему казалось, что он угадывает ее мысли.

Стоял жаркий солнечный день, и они, обследовав один из небольших островов, вернулись на яхту, Селина набрала букет полевых цветов, которые отдала Грейсону, чтобы тот поставил их в воду в салоне.

— Мне кажется, вы устали, — сказал герцог, нарушив недолгое молчание.

— Немного, — призналась Селина.

— Тогда лучше идите в постель, — посоветовал герцог. — Вам нужно хорошо выспаться, ведь завтра очень рано утром мы будем в Монте-Карло.

Девушка быстро взглянула на него, и он увидел в ее глазах немой вопрос.

— Я не хочу, чтобы вы сразу отправились в Англию, — объяснил он, — мы должны обдумать, что вы будете делать и где остановитесь, вы ведь не хотите жить одна в коттедже?

— Я… я не думала, что это действительно так страшно, — сказала Селина, — я…

Она замолчала, и герцог произнес после недолгой паузы:

— Договаривайте!

— Я должна найти какую-нибудь работу.

— Об этом мы поговорим позже, — сказал герцог. — А пока вы поживете у меня на вилле в Монте-Карло. Там есть человек, который присмотрит за вами и который, думаю, вам понравится.

Заметив настороженный взгляд Селины, он объяснил:

— Это пожилая леди. Она была подругой моей матери и каждый год в течение трех месяцев гостит у меня в Монте-Карло.

— Но если она приезжает к вам, — заметила Селина, — ей может не понравиться появление в доме постороннего лица.

Герцог улыбнулся.

— Уверен, что миссис Шерман будет в восторге от вас, — утешил он девушку, — и должно быть, у вас найдется много общего. Она была известной художницей, писала миниатюры, и именно так познакомилась с моей матерью. Она приехала в замок Этерстонов, когда я был совсем ребенком, писать мой миниатюрный портрет. Работа оказалась столь изысканной, что моя матушка сразу же подружилась с ней и помогла получить множество других заказов, снискавших ей широкую известность.

— Она все еще работает? — осведомилась Селина.

Герцог покачал головой:

— С возрастом ее стал мучить артрит, и она не может писать. — Он не добавил, что у миссис Шерман было очень небольшое состояние, и только то, что она три месяца гостила у герцога, позволяло ей относительно безбедно жить все остальное время года.

— Я бы очень хотела познакомиться с ней, — призналась Селина, — если вы действительно уверены, что она не хочет быть с вами наедине.

Герцог в душе улыбнулся ее наивности. Что бы, интересно, подумала Селина о нарядных, веселых, остроумных людях, которых он приказал полковнику Грейсону отослать с виллы? А что бы она подумала о леди Милли? А леди Милли о ней?

Селина отправилась спать, а герцог остался в салоне и стал думать о том, что же им делать дальше. Он предполагал, что в Монте-Карло его ожидают многочисленные заботы. Ведь каким бы влиянием герцог ни пользовался в обществе, его поведение по отношению к гостям было грубым до неприличия.

Этерстон понял, что единственным человеком, от которого ему хотелось бы избавиться больше всего, была леди Милли, ведь она досаждала ему больше всего. В его намерения не входило позволить ей взять над собой верх, к чему она предпринимала отчаянные попытки.

То, что покинуть виллу должны были все, а не только она, должно было как-то смягчить удар, и все-таки герцог был уверен, что она захочет видеть его по его возвращении и наверняка устроит сцену.

Но он также знал, что не изменит своего решения. Его роман с леди Милли был окончен!

Он закончился, хотя герцог сам себе в этом не признавался, еще до его приезда в Монте-Карло, ведь именно поэтому ему стала неприятна эта таинственность, которая неизменно сопровождает любую связь. Раньше он это терпел, но, как сказал Николай Власов: «Страсть умирает!»

Леди Милли была цветком совсем иного рода, чего прежде герцог не замечал. В то же время он не мог не сознавать, что роль, которую он играл в их любовной связи, не делала чести и ему.

Этерстон, однако, утешал себя тем, что леди Милли была опытной светской женщиной, а не девочкой, которую он совратил с пути истинного. Он был далеко не первым ее любовником и, похоже, не последним, но она, вне всякого сомнения, воображала себя герцогиней Этерстон. Быть может, это он дал ей повод надеяться, что женится на ней, хотя вслух об этом не было сказано ни слова.

Герцогу было интересно, насколько леди Милли действительно ценит его как мужчину, а не как обладателя герцогской короны и завидного состояния.

Он вспомнил, как очень давно, когда он был еще подростком, мать сказала ему:

— Я надеюсь, мой милый, что придет день, когда ты встретишь женщину, которая полюбит тебя по-настоящему и которую ты полюбишь всем сердцем.

Разговор зашел о только что свершившемся бракосочетании королевской четы, где жених был очень стар, а невеста только что со школьной скамьи.

Герцог наивно спросил, совсем как сейчас Селина:

— Ты думаешь, они будут счастливы, мама?

Слова матери глубоко запали ему в душу, и он всегда вспоминал их, когда встречался и расставался с женщинами.

Этерстон чувствовал, что его матушка боялась, что из-за своего высокого происхождения он будет вынужден жениться не по любви.

Маме не понравилась бы Милли! — мелькнуло в голове у герцога.

Он знал, что многие женщины старшего возраста осуждали поведение леди Милли, то, как она подчас вызывающе щеголяла своей красотой. Но дело было не в поведении и даже не во внешнем виде Милли. Просто увядшие старые вдовы, занимающие самые почетные места на всех балах, чувствовали ее привлекательность, кипевшую в ней необузданную страсть и огонь, которого не было ни в одной другой женщине.

Нет, снова сказал себе герцог, мама не одобрила бы Милли, а тем более в качестве его жены!

Но он понимал, что рано или поздно придется жениться. Во-первых, у него должен быть наследник, а во-вторых, иногда, когда он не был окружен толпой друзей, ему становилось очень одиноко. Временами ему очень хотелось покататься в парке или в лесу вокруг замка верхом на превосходных лошадях, стоивших ему целого состояния, но для полноты счастья ему явно не хватало хорошего собеседника. Герцог нуждался в ком-нибудь, кому были бы понятны его заботы об имении, ставшем частью его самого, намеченные им усовершенствования и те проблемы, решить которые мог только он.

Было бы замечательно, не раз размышлял Этерстон, иметь детей, учить их ездить верхом, как учил его самого отец. Сына, который ходил бы с ним на охоту и на рыбалку ловить форель, водившуюся в озере.

Но это были лишь фантазии молодости, и теперь он не придавал им большого значения, но, тем не менее, твердо знал, что каждая из этих фантазий лишь укрепляла его решимость не жениться на леди Милли. Вероятно, думал герцог, тут сыграл свою роль разговор с Николаем Власовым, хотя окончательный разрыв произошел в тот момент, когда он покинул ее в казино. Одной короткой фразы было достаточно, чтобы закончился их роман, длившийся так долго и чуть было не закончившийся свадебными колоколами: «Однако вы богаты!»

Этерстон до сих пор слышал эти ее слова, а перед глазами стояло ее негодующее лицо и губы, скривившиеся в горькой усмешке.

Она намеренно произнесла эти слова, прекрасно зная, что на герцога они произведут действие, подобное удару кинжала. Леди Милли прекрасно знала, что он очень болезненно относится к своему богатству и влиянию в обществе и хочет, чтобы его любили ради него самого. Иногда ему, как сказочному принцу, хотелось Стать невидимкой и скрыться под чужим именем, чтобы убедиться, что люди ценят не столько его титул, сколько его душу. Он, бывало, смеялся вместе со всеми, когда к нему проявлялось излишнее внимание только потому, что он герцог, и когда женщины вились вокруг него лишь из чистого снобизма.

Хотя герцог никогда не признавался в этом, но, когда леди Милли стала свободной, его все чаще стал мучить вопрос, стремилась бы она выйти за него замуж так же упорно, будь он самым обычным человеком. Он нужен был ей как мужчина, без всякого сомнения, но любила ли она его — это уже другой вопрос.

Этерстон неоднократно задавал себе вопрос, действительно ли достаточно лишь любить, чтобы не придавать значения богатству, дающему все блага жизни и позволяющему не беспокоиться о будущем.

Для Николая Власова и его супруги, например, не существовало ничего, кроме их взаимной любви. Герцог хорошо помнил, какой ужасный скандал разразился в свете, когда они уехали из России, Николай оставил дипломатическую службу, а муж Фелицы открыто заявил, что убьет соперника на дуэли.

И уж, конечно, самым возмутительным было то, что Николай и не собирался драться на дуэли, как того требовал неписаный кодекс чести.

Просто оба исчезли в неизвестном направлении.

Почти целый год о них ходили всевозможные сплетни, как вдруг герцог получил письмо, заставившее его немедленно отправиться в Алжир.

Власовы жили в одной маленькой комнатке и в такой нищете, что Этерстон сначала ужаснулся. Потом, увидев их довольные, сияющие лица, он понял, что они бесконечно счастливы. Их любовь была заметна во всем: в том, как они разговаривали, в том, как Николай касался руки Фелицы, будто желая лишний раз убедиться, что она здесь, рядом с ним.

Герцог ухал из Алжира с рукописью первой книги Николая и крайне потрясенным.

Возможно ли, чтобы эту пару, изведавшую роскошь, комфорт и все блага светской жизни, устраивало безденежное существование в маленькой убогой комнатушке? И сколько бы раз Этерстон ни задавал себе этот вопрос, столько же раз ему на ум приходил только один простой ответ: «Да!».

Герцог вытянул ноги и только сейчас обнаружил, что сидит в салоне уже очень долго и давно пора идти спать.

Он сказал Грегсону, что все сделает сам, погасил свет и пошел в свою каюту.

Герцог старался идти как можно тише, чтобы не потревожить Селину, хотя надеялся, что девушка спит так же крепко, как и в прошлую ночь.

Его каюта была не только удобна, но и изысканна в своем убранстве. Он сам предложил множество дополнительных деталей и приятных безделиц в интерьере, так что строитель яхты восхищенно воскликнул:

— Ваша светлость, вы могли бы сделать целое состояние, если бы стали архитектором или конструктором!

— Возможно, я воспользуюсь вашим советом, — улыбнулся герцог.

— Вы, безусловно, должны заявить о правах собственности на все ваши идеи.

Герцог опять рассмеялся.

— Пусть ими воспользуется тот, кому это нужно.

— Но вы упускаете состояние! — пытался возразить строитель.

— Ну и что? — спокойно ответил герцог.

Это был широкий жест, который он вполне мог себе позволить.

А сейчас, находясь на яхте, он получал большое удовлетворение оттого, что мог нажатием кнопки достичь требуемого эффекта. А его яхта стала самым знаменитым частным судном во всей Великобритании.

Герцог уже снял свой бархатный смокинг, как вдруг услышал чей-то крик. Сначала он вздрогнул, потом подумал, что, вероятнее всего, это кричат чайки, весь день вьющиеся вокруг яхты, как будто недовольные тем, что покинули свою гавань и приближаются к другой.

Крик раздался снова, и теперь герцогу стало ясно, что крик доносится из соседней каюты.

Он быстро вышел из своей каюты и открыл дверь в каюту Селины. Там было темно, и в первый момент Этерстон решил, что ошибся дверью. Он еще не успел включить свет, как вдруг почувствовал, что к нему прижалось что-то теплое, мягкое и дрожащее от страха.

Он обнял девушку, которая неистово кричала:

— Спасите меня! Спасите! Они хотят похитить меня! Спасите!

Он чувствовал, как ее руки судорожно хватают его за рубашку, а ее тело дрожит под мягким шелком точно так же, как вчера вечером, когда они бежали по крышам пустынного переулка.

— Не волнуйтесь, Селина, — спокойно произнес герцог. — Вы в безопасности.

— Они… поймают меня! — прошептала она, спрятав лицо у него на плече.

— Проснитесь! Вы спите! — приказал он. — Никто не собирается вас похищать!

Похоже, слова герцога дошли до девушки, но она по-прежнему цеплялась за него и дрожала.

— Вам приснился кошмар, — мягко сказал Этерстон. — Это, конечно, очень неприятно, но повода для волнения у вас нет.

— Я думала… они собираются похитить меня, — прошептала Селина. — Они были уже совсем близко!

— Забудьте об этом! — сказал герцог.

— Это было ужасно!

— Я вам верю, но теперь вы проснулись и знаете, что все это не более чем плод вашего воображения!

Его слова, кажется, возымели эффект, Селина дрожала уже не так сильно, но все еще держалась за него.

— А вы уверены, что они не придут за мной… что они не прячутся где-нибудь здесь?

— Я уверен, что «они» в Алжире, а мы здесь, под надежной охраной английской команды!

— Наверное, от страха я сошла с ума, — прошептала она с глубоким вздохом.

— Вы замерзнете, герцог решил перевести разговор на более земную тему. — Советую вам лечь в постель.

— А вы меня не оставите?

— Нет, конечно же, нет.

Девушка не без колебания отпустила его рубашку и почти неохотно направилась к постели.

Герцог включил свет, Селина тотчас же забралась под одеяло. Лицо ее было бледно, а глаза еще полны ужаса.

Он сел на край постели и посмотрел на нее.

— Даю вам слово, что вы в полной безопасности.

— В этом я и пыталась убедить себя сегодня, — сказала она. — Я была так счастлива и было так замечательно видеть острова, море, но…

Герцог ждал, пока она продолжит. Казалось, она с трудом подыскивала слова.

И вдруг они стремительно понеслись одно за другим:

— Я теперь… никогда не буду чувствовать себя в безопасности. Никогда! Никогда!

— Вы сами нагоняете на себя страх, — спокойно произнес герцог. — Попробуйте мыслить логически, Селина, у вас же есть здравый смысл.

Она внимательно посмотрела на него, а он продолжал тем же ровным, невозмутимым тоном:

— Этим людям заплатили, они не слишком много потеряли, а поэтому не будут пытаться мстить кому-либо, что, несомненно, сделали бы, будь они внакладе.

При этих его словах пальцы Селины соскользнули в его ладонь. Герцог понимал, что это было продиктовано ее стремлением ухватиться за что-нибудь твердое, лишний раз убедиться, что он существует вполне реально, а не в ее сне, поэтому он положил свою ладонь поверх ее руки и продолжал:

— На свете есть еще множество женщин, и ваши похитители не так глупы, чтобы поднимать шум из-за одной беглянки.

— Вы, конечно, правы, — почти неслышно произнесла Селина. — И все же мне очень страшно. Я ничего не могу с этим поделать. Мне… страшно!

— Я знаю. Может быть, вы хотите что-нибудь выпить?

— Нет! Нет! Не оставляйте меня! — умоляла она.

Она отчаянно вцепилась в него, и он успокоил ее:

— Я уже сказал, что не оставлю вас, пока вы сами этого не захотите.

— Я и так доставила вам слишком много хлопот, — прошептала она.

— Вы не должны так говорить, — возразил герцог, — и думаю, в старости мы будем вспоминать обо всем случившемся, как об очень увлекательном приключении. В конце концов, мы победили! Не забывайте, Селина, мы победили!

— Вы спасли меня! Если бы не вы…

— Забудьте об этом! — произнес герцог. — Прошу вас, забудьте об этом!

— Постараюсь, — ответила Селина, — но одной вещи я никак не могу понять.

— Что же именно?

Она опустила голову, и волосы упали ей на лицо, совсем как вчера вечером, когда она стояла на помосте вместе с другими девушками.

— Не знаю… как и сказать вам, — прошептала она.

— Сейчас мы постараемся упростить дело. — С этими словами герцог встал и закрыл дверь, а затем снова сел возле Селины, откинувшись на подушки.

— Итак, — сказал он, — я готов сидеть здесь столько, сколько нужно.

Он говорил очень мягко, чтобы не напугать ее, а затем обнял ее за плечи. При этом он почувствовал, что девушка немного напряглась, но объяснил это неожиданностью прикосновения, а не тем, что ей оно неприятно. Вздохнув, она положила голову ему на плечо.

— Так легче разговаривать, — произнесла она, — а мне очень не хочется ставить вас в неудобное положение.

Герцог не мог удержаться от едва заметной улыбки при мысли, что ни одна из знакомых ему женщин не приняла бы подобную ситуацию как должное. Уже потом, размышляя об этом весь день, он наконец понял, что Селина относится к нему как к отцу. Она питала к нему самые дружеские чувства и даже сейчас, похоже, не воспринимала его как молодого и привлекательного мужчину.

— Так чего же вы не можете понять? — спросил герцог своим красивым низким голосом.

— Вот что странно, — ответила Селина. — Когда мы приехали вчера вечером в тот дом, это произвело страшную сумятицу, потому что корабль опоздал, а нас ждали несколькими днями раньше. — Она задумалась. — Нам приказали быстро вымыться, а головы нам мыли какие-то арабы, причем некоторые из них говорили по-французски.

— И именно тогда впервые за все время всем представилась возможность поговорить с кем-нибудь или, во всяком случае, понять, о чем говорят? — спросил герцог.

— Я понимала, о чем говорил брюнет, который якобы хотел купить папины сочинения, потому что он все время говорил по-французски, если не обращался к слугам, но не могла перекинуться словом ни с одной из девушек.

— Продолжайте.

— Арабка, немного говорившая по-французски, ответила на мой вопрос, что мы в Алжире.

— А раньше вы это не понимали?

— Нет, — призналась Селина. — И когда узнала, где я, пришла в ужас.

— Именно оттого, что вы в Алжире? — осведомился герцог.

— Да, потому что я много читала о пиратах, доставлявших в Алжир рабов-христиан, и теперь начала догадываться, что именно так и мы попали сюда.

Герцог молчал, и девушка продолжала:

— Я окончательно убедилась в этом, когда мне в кожу и в волосы начали втирать какое-то душистое масло.

Запах жасмина герцог заметил еще раньше, во время их бегства из публичного дома, и сейчас еще чувствовал его, когда голова девушки лежала на его плече.

— Потом нам дали эти отвратительные газовые покрывала, — покраснела Селина, — и мне стало совершенно ясно, что я не ошиблась и нас ждет невольничий рынок. А когда нас привели в комнату… где сидели вы… у меня больше не оставалось сомнений.

— Вы выглядели очень испуганной, — заметил герцог.

— Перед тем как ввести нас в комнату, нам всем дали… белый порошок. Я опять притворилась, что приняла его, и ни у кого не возникло мысли, что я его выбросила.

— Значит, вы знали, что вас ждет невольничий рынок, — сказал герцог.

— Да, ведь нас раздели, — тихо ответила Селина. — А я читала, что рабов всегда продают… обнаженными.

— А вы поняли почему?

— В книге, которую я читала, я поняла, что это делалось для того, чтобы увидеть, насколько они сильны; там также говорилось, что наиболее слабые становятся слугами у высокопоставленных лиц и их жен, в то время как сильнейших мужчин посылают на разработки гранита, на строительство домов или на верфи.

— Вы думали, что станете служанкой?

— Конечно, — подтвердила Селина. — Но когда мы вошли в комнату, я услышала, как патрон сказал: «Разрешите напомнить вам, господа, что женщина не должна отлучаться из этого дома».

Помолчав, она неуверенно спросила:

— Как же мы могли бы работать служанками, если должны были оставаться там, где были? И почему проданная девушка шла… в спальню, а мужчина, купивший ее… следовал за ней?

Герцог не ответил, и девушка сказала:

— Арабки сказали, что спальня, в которой вы меня нашли, только моя, но вы пришли туда. Что я должна была для вас делать?

Сначала герцог и представить не мог, что она действительно не понимает этого.

Потом он понял, что столь невинное существо, привезенное в чужую страну, и понятия не имело о том, что это за дом и что такие места вообще существуют.

Этерстон раздумывал о том, как же сказать Селине правду, не напугав ее еще больше.

Сначала он вообще ничего не хотел ей объяснять, но потом решил, что его отказ не только бы обидел столь умную девушку, как Селина, но заставил бы ее теряться в ненужных догадках.

Селина немного подождала и, не получив ответа, произнесла:

— Может быть, мне не надо было вас об этом спрашивать? В атмосфере этого дома было что-то злое и порочное, о чем, возможно, вам не хотелось бы говорить.

— Я хочу сказать вам правду, — ответил герцог, — но как только вы узнаете это, вы должны выбросить из вашей памяти все, что произошло с вами с той минуты, как вы поехали в Лондон продавать сочинения вашего отца.

Помолчав, он спросил:

— Если я скажу вам то, что вы хотите узнать, попытаетесь ли вы забыть это, как я вас прошу?

— Обещаю, что попытаюсь. Даю честное слово.

Герцог долго и трудно искал слова и наконец сказал:

— Упоминалось ли в книге о пиратах и моряках, которых брали в плен с захваченных кораблей и обращали в рабов, о женщинах, которые, несомненно, находились на этих кораблях?

Селина задумалась:

— По-моему, там было что-то сказано о рабынях, но книга была очень старинная и ее было очень трудно читать. — Подумав еще минуту, она добавила: — Там говорилось, что Дей имел право выбрать себе любого раба как для себя, так и для того, чтобы послать в подарок турецкому султану.

— В Турции полно мужчин, султан мог бы сам выбрать себе то, что ему надо, — произнес герцог.

— Так, значит, султану посылали женщин?

— Да.

— Но зачем?

— Пополнить его гарем. В гареме турецкого султана сотни, если не тысячи женщин.

Селина глубоко вздохнула и, не в силах справиться с собой, снова коснулась своей рукой руки герцога.

— Вы хотите сказать, — тихо спросила она, — что эти шейхи… покупали вчера вечером девушек для своих гаремов?

— Именно затем они туда и пришли, — ответил герцог, — только вместо того, чтобы забрать девушку с собой, они должны были оставить в этом доме и могли приходить туда, когда им захочется.

Селина до боли сжала пальцы герцога.

— Значит, если бы вы не купили меня, — прошептала она, — я принадлежала бы одному из этих… — Она слегка вскрикнула и прижалась лицом к плечу герцога. — Это ужасно! Я и не представляла, что подобные вещи еще существуют!

Он крепко прижал ее к себе и сказал спокойным ровным голосом:

— Мир очень мало изменился, Селина, вы же достаточно начитанны и знаете, что у Соломона была масса наложниц, что все султаны во все времена пополняли свои гаремы красивыми женщинами. Вы только не знаете, что и сейчас есть места, подобные тому, где вы были вчера, где мужчины могут позабавиться и развлечься вне своего дома.

— Разумеется… только на Востоке, — сказала Селина.

— И на Западе тоже. И в Лондоне, и в Париже, и во всех больших городах мира, — невозмутимо ответил герцог.

— Это невозможно себе представить! — воскликнула Селина. — Я только помню, что испугалась, я думала, что меня будут бить… жестоко обращаться со мной… как с рабыней. Но быть в гареме?! Такого я себе и не представляла!

Она еще прижималась лицом к его плечу и через минуту тихо произнесла:

— Откуда вы это знаете? Как же я… могу теперь ехать в Лондон? Как я буду жить одна, если рядом могут быть мужчины?

В словах Селины было столько логики, что герцог сначала не знал, что ответить. Затем, немного подумав, он сказал:

— Вы должны довериться мне, Селина, В Монте-Карло мы подумаем о вашем будущем. Я хочу, чтобы вы сначала оправились от шока, который пережили.

Она ничего не ответила и только испуганно дышала.

Герцог почувствовал биение ее сердца через тонкий шелк, прикрывавший ее, и мягкую льняную ткань своей рубашки.

— Все мужчины не могут быть такими! — произнесла она, подумав. — Папа был не такой!.. И вы!

— Конечно же нет, — успокаивал ее герцог в надежде, что ему простится эта ложь.

— Я буду… как-то зарабатывать на жизнь.

В этих словах девушки слышалась чуть заметная нотка отчаяния.

— Я же сказал вам, что мы поговорим об этом позже, — сказал герцог. — Прошу вас, доверьтесь мне, Селина. Вы же можете поверить мне после всего, что с нами было?

Она подняла на герцога глаза и, улыбнувшись, сказала:

— Вы знаете, что я вам верю. Вы были просто замечательны, невероятно добры ко мне. Как мне повезло, что вы были там вчера вечером!

Вдруг она замокла, улыбка исчезла с ее лица, и в ее глазах возник внезапный вопрос:

— Зачем… вы там были?

— Я был там потому, что, как и вы, не верил, что подобные вещи возможны, — ответил герцог. — Я попал туда с другом, очень известным писателем. Он рассказал мне, что невольничий рынок еще существует в Алжире, как и прежде. Я сказал, что он преувеличивает, и он взял меня с собою посмотреть на это зрелище. — Он улыбнулся. — Я собирался быть там только зрителем, но что из этого вышло, вы знаете не хуже меня!

— Я так счастлива… так счастлива! — воскликнула Селина. — Но если бы вы не догадались поискать люк на потолке, я бы, возможно, и сейчас была бы узницей этого ужасного дома…

— Вы нарушаете слово, — строго сказал герцог.

— Да… я знаю.

— Я свое обещание выполнил.

Селина глубоко вздохнула.

— Я… попытаюсь, но не думать об этом будет очень трудно.

— Вы же дали слово!

— Да, я знаю. Папа всегда говорил, что честное слово священно и его ни в коем случае нельзя нарушать.

— Так держите же его!

— Я обещаю. Обещаю сделать все, что вы от меня хотите.

— Сейчас, я думаю, вам нужно снова поспать, — сказал герцог, я думаю, вы понимаете, что вам необходимо восстановить силы после приема наркотиков и долгого голода, и, кроме того, вы достаточно умны, чтобы заставить себя забыть все, что с вами произошло.

— Вы говорите как доктор!

— Вот и считайте меня своим доктором! — сказал герцог. — Вам не надо волноваться, Селина. Если бы не мое здоровье и сила, мы бы с вами сейчас здесь не сидели.

— Да, вы открыли люк, — почти неслышно прошептала Селина. — Вы ударили человека, который преследовал нас, вы, без сомнения, очень сильны.

— Завтра, если будет достаточно тепло, — невозмутимо сказал герцог, — я хочу поплавать в море до нашего прибытия в Монте-Карло.

Она вздрогнула и со страхом в голосе спросила:

— А с вами ничего не случится?

Герцог понял, что девушка думает о своем отце, и поспешил успокоить ее:

— Уверяю вас, я очень хорошо плаваю, вы же будете наблюдать за мной с яхты и бросите мне круг, если я буду тонуть.

Увидев, что она успокоилась, Этерстон поддразнил ее:

— Вы, наверное, беспокоитесь не столько о моей безопасности, сколько о том, что, если я утону, о вас некому будет позаботиться!

— Я действительно думала о вас, — ответила Селина, — и пожалуйста… пожалуйста, не оставляйте меня, но только до тех пор, пока не найдете мне какую-нибудь работу, чтобы я могла зарабатывать деньги и сама позаботиться о себе.

— Я чувствую себя ответственным за вашу судьбу, — сказал герцог. — Знаете, есть старая легенда, в которой говорится, что если ты спас кому-нибудь жизнь, то больше никогда не расстанешься с этим человеком.

— Надеюсь, меня это не касается.

Она немного нервно посмотрела на герцога, как бы чувствуя, что злоупотребляет его добротой.

— Я уже сказал вам, — заметил герцог — что, выручив вас из беды, я несу за вас ответственность.

Селина опять вздохнула.

— Вам тоже надо отдохнуть. Я уже успокоилась.

Герцог встал, убрав руку с плеча девушки.

— Вы действительно больше не будете бояться? — спросил он.

— А если мне будет… страшно, я могу прийти к вам?

С минуту герцог подумал, как отреагировали бы его друзья на эту наивную просьбу, потом очень серьезно сказал:

— Конечно, вы же знаете, что я рядом, за соседней дверью. Позовите меня, и я услышу.

— Спасибо, — мягко сказала Селина. — Это слишком слабое слово, но — спасибо… огромное спасибо за все!