Любовь танцовщицы

18

Лето 2006 года

Я с нарастающим раздражением посмотрела на Алену и, чтобы не выругаться, пошла на кухню налить себе воды. Не так я представляла себе нашу взрослую жизнь в Питере, причем с самого начала. Про Лёну понятно - она сейчас вообще ни о чем не думает, но я всегда была более умудренной и...расчетливой, что ли, поэтому с самого начала знала, на что иду. И знала, что все будет непросто. Но не настолько же.

Мысленно я давно приняла решение уехать из дома, свалить, как можно дальше. Так, чтобы не видеть ни материного придурка-мужа, чья рожа (а по-другому я просто не могла выразиться) вызывала у меня острый приступ тошноты, ни его непонятных вечных друзей и тех сук, которых я периодически замечала каждый раз в офисе. Они все меняются, неизменны только ноги, грудь и отсутствие интеллекта. Мне осточертел наш дом, в котором Манченко недавно сделал ремонт, и теперь каждая деталь интерьера буквально вопила об отсутствии вкуса и присутствии немерянного количества денег у его владельца. Я ни слова ему не сказала, только попросила не трогать мою комнату.

- Этот дом мой, Наташ, - развалившись на стуле в столовой, нагло ответил Геворг, когда я вежливо попросила его об одолжении. В эту минуту он как никогда напоминал разжиревшую свинью - глазки заплыли и выглядели осоловевшими, живот распирал дорогую ткань рубашки, которая, казалось, еще немного и разойдется по шву. Хотя под всей этой маской скрывался недюжинный ум и хитрость. Хотя почему "хотя"? Свиньи - животные умные. - Здесь я решаю, какие комнаты трогать, а какие - нет. И если уж я твоей матери не позволил ничего менять, почему ты думаешь, что я не откажу тебе?

Я закатила глаза.

- Ради бога, Геворг, прекрати. Я не мать, и за все это время ты должен был это уяснить. И если уж на то пошло, то я такая же хозяйка в этом доме, как и ты. Я прошу всего об одной комнате. Это что, так много?

Я уселась на противоположный край стола, в кои-то веке радуясь непомерной любви отчима к шику. Он любил поражать умы и глаза людей, ему нравилось, когда ему завидуют. Мне казалось, что в детстве он чересчур много пересмотрел фильмов о роскоши южан. На ум всегда, когда я заходила в столовую, приходили "Унесенные ветром". До войны, понятное дело.

Огромный длинный стол где-то на пятьдесят персон с позолоченным тиснением, позолоченная фарфоровая посуда, серебряные столовые приборы. И как в любом фильме, Манченко гордо восседал во главе стола, а я же...я же находила от него на расстоянии нескольких метров. Как удобно.

- Что ты с этого теряешь? - в моем голосе слышались ледяные нотки. - Моя комната на втором этаже, и в нее захожу только я.

- Дизайнер все давно продумал, и мы обо всем договорились.

- Меня это не волнует. Разносите с ним хоть весь дом, но мою комнату трогать не смейте, - тихо, но отчетливо проговорила я, наблюдая, как у Геворга сужаются и так невыразительные черные глазки-пуговки и раздуваются ноздри.

Столовое серебро в его руках погнулось.

- Слышишь ты...

В этот момент в столовую впорхнула мама, и мы с Манченко, не сговариваясь, замолчали. Странный он был человек, если честно, хотя меня нормальные люди, в понимании общественности, никогда и не окружали. Достаточно вспомнить мою подругу, спящую с гражданским мужем своей матери, да и моя семейка не лучше.

Манченко тоже, как и всех прочих, трудно было записать в ряды нормальности. Грубо говоря, мой отчим - жадный, разжиревший, зажравшийся ублюдок, никогда не скупившийся на взятки, подкупы и угрозы. Все в нашем городе знали, что Манченко никогда не вел и не ведет своих дел честно, но у него присутствовали свои люди в различных подразделениях власти, поэтому на него глаза закрывали. Но не любили, всегда относясь к нему с изрядной долей брезгливости и презрения. И терпели, но по большей части из-за моего деда, пока тот был жив.

Но Манченко никогда, ни разу в жизни не ударил мою мать, за что я его терпела и старалась лишний раз не связываться. По возможности. Но все равно мы с ним грызлись, как кошка с собакой. Но! При матери он старался никогда не ругаться и не кричать. Он тщательно скрывал своих любовниц, хотя мама и знала о них, каждый раз расстраиваясь и внутренне...потухая, что ли. Геворг ее не любил, нет, но нервировать и вмешивать в наши с ним конфликты не стремился.

- Что-то случилось? - мама приветливо кивнула мне и склонилась к Манченко, чтобы поцеловать его в щеку. Меня против воли передернуло. - Что за шум?

Она села около Геворга и разложила на коленях салфетку.

- Ничего, Оль, - он ободряюще похлопал ее по руке и волком взглянул на меня из-под нахмуренных бровей. - Мы ремонт обсуждали с Натой.

- Ооо, я очень рада. Тебе понравилось, Наташ? Буквально вчера вечером приходил дизайнер и архитектор, они осмотрели второй этаж и решили, как именно будут переделывать комнаты. Мне кажется, тебе понравится.

- Не думаю, - я прохладно улыбнулась и уткнулась в тарелку, вяло катая спагетти по тарелке. - Я не люблю подобный...стиль.

Мама нахмурилась, и у рта залегли морщинки, от которых так и веяло озабоченностью и волнением. За меня. Я проглотила все резкие слова и отвернулась.

- Мы все обсудили, - угрожающе рыкнул Манченко. - А сейчас разговор окончен.

Он скомкал и кинул на стол несчастную салфетку, с трудом поднялся из-за стола и вышел, громко хлопнув дверью. Я демонстративно начала есть, всем видом показывая, что у меня наконец-то проснулся аппетит.

Мама тихо вздохнула и пересела поближе ко мне.

- Наталь, зачем ты его злишь? Ты ведь специально это делаешь.

- Я не специально, - упрямо тряхнула головой. - Я по-человечески попросила его не трогать мою комнату. Это что, так сложно?!

- Наташа!

- Я тоже здесь живу, в конце концов! - взъярилась я непонятно отчего. И хотя понимала, что потом будет стыдно, остановиться не могла. - Это тоже мой дом! А в этом... - я брезгливо скривила рот и взглядом обвела роскошное помещение, - гадюшнике я жить не хочу! Тогда я лучше квартиру себе сниму, и буду там жить.

Мама поморщилась, как будто ей было больно от каждого моего слова.

- Наташ, ну чего ты? Это же не конец света, в конце концов. И что это за глупости по поводу квартиры? Тебе семнадцать только!

- Да уж лучше там...

- Не смей так говорить! - разъярилась мама, но тут же успокаивающе добавила: - Выкинь эту дурь из головы, а с твоей комнатой мы что-нибудь придумаем. Какие вы оба у меня упрямые...

Хм, действительно, мы все уладили. Геворг, как всегда, сделал все по-своему. И меня злило даже не то, что моя комната превратилась в неизвестно что, в конце концов, я не настолько гордая, тем более, домой прихожу в последнее время только спать. Нет, меня злило, что мне приходиться подстраиваться под него, ломаться ради него. Да и не ради него даже, а ради матери, которая в наших с Манченко конфликтах страдала больше всех и переносила их гораздо болезненнее, чем мы с ним.

Нет, мама этого ублюдка не любила. Ни одной минуты в своей жизни. Просто ее...сломали. Предали. Давно-давно. И она до сих пор не оправилась, и я знаю, что не оправится никогда. Единственный человек, способный вызвать в ней чувства - я. Только меня она любит, я бы даже сказала, до болезненного нуждается во мне. В молодости ее сломили и смогли забрать все, кроме меня. И теперь уже мама ни за что не расстанется и не потеряет меня. Но открыто конфликтовать и спорить с Геворгом она бы не решилась, никогда.

А еще, она хотела быть кому-то нужной. И в очередной раз выходя замуж, она старалась сделать так, чтобы мы превратились в семью, чтобы мы все стали настоящей семьей. Она принимала очередного указанного дедом мужчину со всеми его недостатками, особенностями и привычками, окружала его заботой и любовью, и в тот момент ее не волновало, что с этим мужчиной у нее брак по расчету.

- Из каждых, даже самых, на первый взгляд, провальных, немыслимых отношений можно создать крепкую хорошую семью, - говорила она. - Важно лишь желание и готовность каждого что-то привнести.

В то время я еще была в таком нежном возрасте, когда верила в сказки и взаимную любовь. И для меня, маленькой девочки, от которой только ушел отец, оказавшийся вовсе не отцом, мамины слова казались ужасными и нереальными. Мне все время казалось, что она меня разыгрывает.

А когда ушел мой папа, который и не родной мне вовсе, я как будто выросла. Не знаю, мне тогда лет шесть-семь было, и я всего не помню, но в один день я почти перестала верить людям. Просто так. Мой тогдашний отчим, с которым у меня, несмотря на все обиды, остались дружественные и почти родственные отношения, ушел к своей любовнице, с которой жил пять лет в гражданском браке. Он просто так, в один прекрасный день пришел к моему деду и сказал, что не собирается с нами жить. Что у него есть семья, женщина, с которой он хочет провести остаток дней. А мы...мы с матерью чужие, хотя ко мне Попов относился, да и сейчас относится с отцовской нежностью и интересуется моими делами. Изредка.

- Что, тебе баб мало? - ехидно уточнил дедушка у Попова. Они сидели в уютном кабинете в нашем доме и раскуривали кубинские сигары, которые привезли деду в подарок. Эта территория была чисто мужской, и мама никогда не заходила в эту часть дома. А мне вечно не сиделось, и я взяла моду устраиваться под дверью и подслушивать. Как и в тот день. - Хочешь с этой своей жить - да ради бога, кто тебе запрещает? Зачем тебе развод?

- Я устал, Василий Игнатович, - вздохнул тогда еще мой папа. - Я устал жить на две семьи. Я хочу свою семью, единственную. Своих детей, свою жену, свой дом, в конце концов.

- У тебя все это есть. И будет еще больше. Твоя карьера процветает, бизнес процветает. А эту...Машу свою ты ведь содержишь на мои деньги.

В голосе отца прорезались гневные нотки.

- Я и без ваших чертовых денег и поддержки обходился. И начинал без них! И уж как-нибудь смогу содержать свою семью.

- Когда это было? - холодно возразил дед. - И кем ты был тогда? А сейчас ты зять Сколова! Ты сам из себя ничего не представляешь, сопляк! Если бы не мои деньги, ты бы давно валялся под забором с простреленной башкой! Тварь неблагодарная!

- Вы мне угрожаете?

- Предупреждаю.

- Что вы от меня хотите? - устало выдохнул отец. Хотя маленькая я уже не знала, как называть этого человека, и только испуганно затаив дыхание, продолжала прислушиваться к странному разговору. - Вы все равно ничего не потеряете, если я выйду из дела. Все договоренности останутся в силе. Оля...Василий Игнатович, вы лучше меня знаете, что ей все равно, останусь я или нет. Мы давно не живем вместе, и я все свободное время провожу с Марией.

- Она что, залетела?

- Нет, но мы хотим детей. Потом.

- А о Наташке ты не подумал? - лукаво спросил дед, и казалось, что он произнес этот вопрос со скрытой издевкой и иронией. Но никак не с заботой или нежными чувствами. - Девка же мелкая еще. Что ты с ней делать будешь?

Последовала тишина, и мой отец молчал. Долго. Я только слышала, как звякнули бокалы пару раз, и все.

- Я... - папа нерешительно замялся. - Я привязался к девочке за все эти годы. Она очень хорошая, умненькая, и я надеюсь, что со временем, когда все уляжется...С девочкой, если она захочет, я и дальше буду общаться. Но поймите меня, Василий Игнатович, я хочу своих детей.

Вот так, в один момент мой папа оказался для меня чужим человеком. Но просто так они с матерью не разошлись - было много криков, скандалов, битой посуды, слез. Била посуду и плакала мама, Попов же молчал и начинал орать только тогда, когда мама начинала нелестно отзываться о его будущей жене. Я была маленькой девочкой и многого не понимала, и, наверное, хорошо, что не понимала. Но я видела, как виновато отворачивается "папа", стоит ему поймать мой взгляд, как мама начинает отворачиваться, чтобы я не видела ее заплаканных глаз, наполненных виной за то, что она так и не смогла построить и дать мне настоящую семью.

Так продолжалось полгода, и мама уже рада бы дать развод, но упирался дед, а дедушка умел быть убедительным, когда это нужно. Я случайно подслушала разговор Попова по телефону с какой-то женщиной. Беременной. Я ясно поняла, что у них будет маленький. Голос теперь уже не отца был уставшим, вымотанным, но все равно счастливым. Но когда он положил трубку и вышел к нам с мамой, его настроение резко изменилось.

Возможно, я и была маленькой, но далеко не глупой. Я решила пойти к одному-единственному человеку, который мог мне помочь.

- Дед, ты занят?

Я попросила водителя привезти меня в дом бабушки и дедушки. Они жили неподалеку, но меня постоянно к ним сопровождала толпа огромных молчаливых дядей. Как говорила мама, время такое, а они очень волнуются. Но скоро все наладится.

Дед оторвался от компьютера и кинул на меня скользящий взгляд поверх монитора.

- Привет, ленточка. Не занят. Чего ты хотела?

Я всегда улыбалась, когда дедушка меня так называл. И неслучайно - в три года меня отдали на художественную гимнастику, и моим любимым упражнением было упражнение с лентой. И деду оно очень нравилось.

- Поговорить. Можно?

Дед кивнул, и я ласточкой залетела в кабинет, запрыгивая к нему на колени.

- Деда, а правда, что мама и папа больше не хотят жить в одном доме?

Дедушка пристально посмотрел мне в лицо.

- Да.

- Совсем?

- Совсем.

- У него скоро будет свой ребенок.

Дед нехорошо, по-темному усмехнулся.

- Даже не сомневался.

Я подняла голову, заглядывая в светло-серые глаза.

- Почему он тогда не уйдет?

- Эх, Наташ, - дед печально вздохнул и обнял меня покрепче, прижимая к груди, - ты не поймешь. Взрослым иногда приходится делать то, что они не хотят. Так бывает, потому что мы выросли и у нас есть множество обязанностей. Перед всеми. У твоего...папы они тоже есть. Перед тобой, перед твоей мамой...

- Я хочу, чтобы он ушел.

Наверное, тогда моя фраза показалась жутковатой, потому что дед немного побледнел и жестко обхватил мой подборок двумя пальцами, заставив неудобно откинуть голову. Маленькая девочка без каких-либо эмоций, совершенно отстраненно просит убрать из ее жизни человека, которого считала отцом. Ни единой эмоции ни в голосе, ни на лице.

- Ты правда хочешь, чтобы он с вами больше не жил?

Я еле заметно кивнула.

- Да.

Не знаю почему, но дед расслабился и заулыбался.

- Ну что ж...если ленточка хочет, значит, уйдет.

Тогда я мысленно почти поклонялась дедушке, прекратившему окружающий меня кошмар и лицемерие. Не было больше ни скандалов, ни заплаканной мамы, а Попов ушел ночью, когда я спала, так что и прощаться не пришлось. Да, я была благодарна деду, думала, что он сделал это ради меня, ради любимой внучки. Кто же знал, что у него к моменту нашего разговора появились другие планы, в которых Попов уже роли не играл. А я? Я всего лишь подвернулась под руку.

Буквально через год дедушка привел в наш дом нового мужчину. Нового маминого мужа. Все прошло с огромным официозом и так...картинно, что ли. Он пришел с букетом цветом и огромным белым медведем. Сказал пару дежурных комплиментов маме, а после повез ее в ресторан. Я в ту ночь ночевала у бабушки с дедушкой, а домой вообще вернулась только через неделю.

Второго маминого мужа, вернее, третьего, если считать моего родного отца, я не любила. Даже не так - мы были с ним настолько безразличны друг другу, что никогда не сталкивались. Как незнакомые люди говорили друг другу "доброе утро", потом ехали по своим делам...и все. В то время я сильно увлеклась спортом, проводя все свободное время или на тренировках, или с Аленой, поэтому момента ухода его из семьи даже не заметила. И ничего не почувствовала. Хотя нет, почувствовала - ярость и ненависть. К деду. Который раз за разом разрывал и сшивал заново мою мать, превращая ее душу в лоскуты. Он превратил ее в бессловесную, безвольную куклу...Я ненавидела его. А потом возненавидела еще больше.

Хотя и с дедом у меня сложились странные отношения. Я его боялась, презирала и восхищалась им, чего греха таить. Он всегда был сложным, расчетливым человеком, ставившим интересы семьи выше интересов одного человека. Слишком властный, слишком самоуверенный, но эта самоуверенность всегда окупалась и выигрывала, он одним лишь своим присутствием мог заставить человека чувствовать себя слабым и беспомощным.

Я втайне восторгалась его способности ставить весь мир на колени. Я не умела так - хладнокровно манипулировать людьми и переставлять их, словно пешки на доске. И я завидовала. Тому, что не могу заставить ЕГО играть по СВОИМ правилам. У меня не хватало ни знаний, ни сил, ни силы воли. Где я, а где дед...И я его ненавидела. За каждую мамину морщинку и слезинку, за каждый скандал в моей семье, за потухший огонек в глазах матери. Но я скрывала это, и, как я думала, очень успешно.

Бред. Скрыть что-то от человека, обведшего вокруг пальца все госслужбы при СССР? Конечно, он знал о разрывающих меня чувствах, и они его...забавляли. Смешили. И дед восхищался.

Нет, он меня любил. В детстве читал сказки, покупал конфеты и даже ездил со мной по врачам, когда на одной из тренировок я сильно потянула связки. Волновался, нервничал, орал на всех, чтобы пошевеливались. Но он любил меня...снисходительно, как бы свысока. Как любимую собаку. Самую любимую в своей жизни, но собаку.

Ты сделаешь для нее все - лучшая еда, внимание. Лучшая жизнь. Ты будешь уделять ей время, ездить рыбачить и купать ее. Выгуливать. Но она все равно останется собакой. И даже если с ней что-то случится, например, она попадет под машину и не сможет ходить или же просто умрет, ты будешь горевать. Долго. Сильно. Ностальгически вспоминая ее спустя много лет. И возможно, ты никогда больше не заведешь себе собаку, потому что будешь помнить о той, единственной и любимой. Но собаке. Не равной тебе. Бессловесной, почти неразумной твари.

Чем старше я становилась, тем чаще и неотступнее меня преследовало это сравнение. Мне противно становилось, но картина вырезалась в памяти. Дед любил и меня, и свою дочь, я ничего не хочу сказать. Разница? Дедушка понимал, что мама обычная болонка, которая дальше лая не пойдет, а я...мне же доставалась роль ротвейлера, наверное. Я, определенно, была интересней.

Первый самый крупный конфликт у меня с ним состоялся, когда на горизонте нарисовался Манченко. Мы с ним невзлюбили друг друга с первого взгляда. Не знаю, есть любовь с первого взгляда, а вот неприязнь - точно есть. Меня тошнило, стоило мне взглянуть на этого разжиревшего волосатого урода. Мутило. И стоило представить, что он будет лапать мою мать, мне хотелось задушить деда голыми руками.

- Зачем он тебе?

Я без приглашения ворвалась в дедушкин кабинет и нагло плюхнулась на стул, закидывая ноги на стол. Я знала, что дедушке это не понравится, но не позлить его не могла. Жилка на морщинистом седом виске дрогнула, и я увидела, как дед часто задышал.

- Что это такое? - яростно кивнул он на мои закинутые ноги. - Я тебя спрашиваю.

Я с преувеличенным интересом осмотрела серебристые босоножки с тонкими высокими шпильками. Да уж, такие босоножки девушки моего возраста не носят, но мне было плевать, вот честно. И плевать даже на то, что люди, видя обутую подобным образом меня, думают, что я, мягко выражаясь, девушка легкого поведения.

- Это? Босоножки от Вайтцмана. Нравится?

- Убери ноги со стола.

- А то что? - я изогнула бровь, бросая вызов.

- Выкину отсюда, - дед же, напротив, выглядел невозмутимым и собранным. Не то что я.

- Сам?

- Скажу охране.

Я поубавила гонор и опустила ноги на пол. Если я хотела чего-то от него добиться, то мне нужно вести себя менее вызывающе и нагло. Но куда деть желание орать от беспомощности?

- Я поговорить хотела.

Дед хмыкнул.

- Ленточка, я уже понял. Дальше что? Давай скорее, а то у меня дел невпроворот.

Меня раздражало такое обращение. Я сжала челюсти и пару раз выдохнула, гася всю ярость.

- Зачем тебе этот Манченко?

- Хм, - дед лениво раскладывал бумаги, не отводя от меня глаз, - а раньше бы ты по-другому спросила. Забавно, даже твоя мать спросила по-другому.

- Мне без разницы, как спросила мать. Я спросила, зачем он тебе нужен?

- Скажем так, мне выгодно, чтобы его возможно и капиталы влились в мой бизнес, - каждое слово подобрано практически с хирургической точностью. - Он умный и предприимчивый человек.

Я презрительно скривилась, от волнения сжимая ручки сумочки.

- У него всего лишь сеть продуктовых магазинов. Зачем тебе это? Слишком мелко.

У деда от изумления и удивления приподнялись обе седые брови. И он окинул меня взглядом с головы до ног. По-другому.

- А ты откуда знаешь?

- Откуда надо.

- Ну что ж...какой вопрос, такой ответ, ленточка. Это выгодно. Это хорошее вложение денег. А Манченко - умный хваткий мужик. Я удовлетворил твое любопытство?

Я скрипнула зубами и нечаянно прикусила язык. Больно. Но куда больнее смотреть на пустое, какое-то мертвое лицо деда, как бы мимоходом меняющего нам с матерью жизнь.

- Почему нельзя найти кого-то другого? - с отвращением к самой себе выплюнула я. - Не Манченко. Есть много других...

- А какая разница? - спокойно спросил дед. Я не ответила, опустив глаза. А в мозгу билась только одна мысль - ненавижу. - Вот и я ее не вижу. Это все?

- Что "все"? - не поняла я.

- Это все, что ты хотела узнать?

Я поднялась со всем достоинством, которое могло быть у девочки четырнадцати лет, и направилась к выходу, небрежно бросив через плечо короткое "да".

Второй раз мы поругались с дедом, когда я отказалась брать его фамилию. Я уперлась как баран, не слушая ни мать, ни деда, ни Геворга. Никого.

- Я не хочу носить твою фамилию.

Дедушка действительно бушевал. Брызгал слюной, источая злость. Как же, я посмела оскорбить его фамилию, а значит, и его самого. Не была бы родной единственной внучкой - убил бы.

- Ты мне надоела! Что тебе опять не хватает?! Чем на сей раз тебе не угодила фамилия?! А?!

- Всем угодила, - спокойно ответила я, с трудом заставляя себя не двигаться, пока дед бегал вокруг меня разъяренным быком. - Но мне нравится моя. Я к ней привыкла. И менять не хочу.

- Да почему? - вырывая последние седые волосы, вскричал дед. - Ты специально меня злишь? Или это из-за матери? - нахмурившись, он посмотрел на меня с подозрением. - Из-за нее ты не хочешь менять фамилию своего отца?

- Я его ни разу не видела, - безразлично пожала плечами и заправила мешающую темную прядь за ухо. - И мать его никогда не упоминает. Причем здесь он?

- А почему тогда? - взревел дед. - Ты моя внучка! Ты что, стыдишься?!

Он орал долго. Ругался, злился. Пока однажды я не сказала одну фразу, заставившую его от меня отстать.

- Даже без твоей фамилии я навсегда останусь твоей внучкой. В чем проблема?

Тогда он долго смотрел на меня в абсолютной тишине. В его взгляде виднелась...нежность, любовь. В моем не было ничего. Но с тех пор дед меня больше не трогал.

Спустя два с небольшим года после того разговора он умер в израильской престижной больнице от рака гортани. Врачи говорили, что организм сильно подкосила его бывшая работа. Ну, еще с тех времен, как он работал обычным батраком на заводе. Меня в тот момент рядом не было - я не выезжала из России, а дедушка уже как полгода не уезжал из Израиля.

И когда пришло известие о его смерти...я не плакала. Я не проронила ни единой слезинки и ни разу не одела траур. Ни разу. Даже нижнее белье специально носила ярких расцветок. О, меня обсуждали, за глаза, конечно. Говорили, что я избалованная бесчувственная тварь. Ни о чем не спрашивали только три человека - Алена, мама и Попов, с которым я, несмотря ни на что, продолжила общаться. В конце концов, я когда-то считала его своим отцом.

Мама, в отличие от меня, плакала. И искренне убивалась. Я этого не понимала.

- Он мой отец, Наталь, - всхлипывая, выдавила из себя мама, когда я спросила ее об этом. - И несмотря ни на что, я его любила.

- Всегда?

- Всегда. К тому же он все всегда делал для нашего блага.

Я могла бы поспорить, но не стала тогда ничего говорить. У меня началась свободная жизнь. По крайней мере, я так думала.

Чисто из принципа я дождалась звания мастера спорта и сразу же ушла из секции, демонстративно хлопнув дверью. Ушла работать в клуб, не обращая внимания на вялые запреты и ехидные смешки Манченко и причитания матери.

- Наташ, что это такое вообще? - мама умоляюще посмотрела на меня. - Дочь, я все понимаю, но...тебе даже восемнадцати нет.

Я флегматично пожала плечами, собирая косметику.

- Ерунда, через несколько месяцев будет. Да и потом, твой Геворг взялся спонсировать этот клуб.

Мама поспешно отвела глаза, и я обо всем догадалась.

- Это ты его попросила, да? Чтобы типа проследить за мной?

- А что мне еще делать? - она с отчаяньем начала метаться по комнате, заламывая руки. - Ты же не слушаешься никого. Ни меня, ни Геву, - я передернулась. - Ты упрямая и взбалмошная. Зачем, солнышко? Ты ради этого столько лет занималась спортом, старалась, тренировалась, чтобы танцевать...стриптиз в дешевой забегаловке? - она презрительно сморщила нос.

- Во-первых, это лучший клуб нашего города. Во-вторых, я не танцую стриптиз. Могла бы, конечно, но не буду, - поспешно добавила я, увидев, как мама побледнела. - В-третьих, ты что, забыла, чья я внучка? И дочка, если уж на то пошло? Меня берегут пуще яиц Фаберже, мам.

- Знаешь, - мама как-то странно посмотрела на меня, с какой-то эмоцией, что если бы она меня не любила, то я бы приняла ее за отвращение, - ты похожа на моего отца сильнее, чем думаешь. Такая же...

Я промолчала о том, что в этот клуб частенько приходит Манченко со своими "партнерами". Манченко приходит и постоянно арендует на всю ночь ВИП-зал, приглашая туда по несколько девушек за раз. Его друзья как-то раз заприметили меня, но трогать и уже тем более, приближаться не стали. Даже если дед и умер, унося с собой в могилу часть своего авторитета, его деньги остались в нашем мире, а они решали немало.

Дед же тоже постарался. Оформил все так, что Манченко не доставалось ничего - ни доли от доходов завода, ни самого завода, ни доступа к остальным делам деда. Я не вникала, но получалось, что годовую прибыль Манченко должен был делить с матерью, откладывая на ее счет половину заработанных средств, плюс он контролировал всю деятельность предприятий. А вся дедушкина недвижимость доставалась...моему мужу. Или же сыну моей матери, но она детей не хотела. Или не могла иметь, я точно не знала, мама не любила поднимать эту тему. Но детей у них с Манченко так и не появилось.

Одним словом, связываться со мной боялись, но заинтересованные взгляды бросали, так, на будущее. Ах да, вся собственность перешла бы в руки моего мужа после моего двадцатипятилетия. За этот пункт брачного договора я деда особенно сильно благодарила.

А в клубе...я растворилась в нем. Я поняла, что это мое. Место, где я могу уйти от проблем, окунуться в мир чувственности и ритма. И мне это нравилось...меня это завораживало и поглощало. Я бы ни за что не ушла бы и не бросила танцы в клубе.

Приходилось подстраиваться. Go-go - это не просто кривлянье и дерганья под музыку на танцполе. И с бально-спортивными танцами ничего общего. Я знала девушку, проработавшую всего две недели и ушедшую, потому что она элементарно не смогла растанцеваться в этом направлении. Хотя и фигура, и растяжка, и физическая подготовка была у нее лучше многих. Я же просто...влилась.

Мне нравилось изгибаться и извиваться в "стакане". Я могла лечь на поручни и держаться исключительно каблуками, а толпа рядом сходила с ума. Я закрывала глаза и подстраивалась под бешеные ритмы, чувствуя, как мое тело одна за другой захватывают волны азарта, риска, возбуждения. Мне нравилось танцевать в паре с кем-то, телом олицетворять и показывать секс. И мне уже неважно было, какой танцор танцует со мной сегодня рядом. Я забывалась в ритме и мне это нравилось.

Но все хорошее имеет особенность заканчиваться. Так и вышло. Все испортил Манченко. Я терпела, много лет терпела его наглое, хамское поведение, его барские замашки, его самого. Но когда он поднял на меня руку...это стало последней каплей.

Все началось вполне безобидно. Обычный вечер, который я проводила дома. Геворг, как ни странно, тоже оказался дома, хотя обычно он всегда находится в другом месте.

- Как дела в школе? - ленивым протяжным голосом спросил Манченко, и я невольно насторожилась. Обычно он не выказывал интереса к моей персоне.

- Нормально.

- Экзамены скоро?

- Да.

Манченко громко причмокнул губами, как будто пробуя мой ответ на вкус.

- Решила, что сдавать будешь?

- Да.

- А куда пойдешь учиться?

Я не выдержала и оторвала глаза от книги, пальцем проследив текст там, где остановилась.

- Слушай, чего тебе надо?

- Полегче, Наташа, не хами, - в его голосе прибавилось металлических ноток, а лицо посуровело. - Я спрашиваю, значит, мне надо.

- Зачем?

- Ты собралась спорить со мной? - прорычал он.

Это страшно. Серьезно. Это только в романах мужик может размахивать кулаками, орать и пытаться напугать героиню, а она, проявив чудеса героизма, устоит перед угрозами. И мало того, что устоит, злодей, увидев ее храбрость, передумает даже орать. В жизни по-другому. Когда ты сидишь рядом с рычащей, яростной тушей, от крика которой тебя пробирает до костей, ты чувствуешь только противный липкий страх и ужас. При всей моей браваде я не дура. И я боялась.

- Нет, - но сдаться я не могла. - Я не пойму цели разговора.

Он ударил. Отрывисто, почти лениво. Тыльной стороной ладони обжег мою щеку, но сила удара оказалась такой, что я отлетела на другой край дивана и стукнулась головой о подлокотник. Во рту резко почувствовался вкус крови.

- Ты идиот?! - вызверилась я, испуганно пытаясь отползти еще дальше от него. - Совсем крыша поехала?! Ты на кого руку поднял, придурок?!

Он плавным движением, поразительным и почти пугающе слаженным для своей комплекции, встал и больно ухватил меня за волосы, приподнимая вверх. Я застонала от боли и против воли вскинула руки, пытаясь уцепиться в его запястья. Чтобы удержать. Или хотя бы ослабить.

- Пусти, - прохрипела я, болтаясь в его руках, как тряпичная кукла. - Пусти, сука.

Он снова ударил. Легко, не напрягаясь. Даже без какой-либо гримасы злости или ненависти. На его лице я смогла заметить лишь отстраненное безразличие. Только черные близко посаженные глазки смотрели цепко, упиваясь моей беспомощностью.

Он бил, правда, лицо старался не трогать. Больше. Но ребра, ноги, бедра, живот, спина - все тело было в синяках. Про руки я вообще молчу. В доме не было никого, даже матери, а позвонить я не могла. Телефон больно далеко. В двух метрах.

Манченко бил расчетливо. Минимум усилий - максимум боли. Он бил молча, бесстрастно наблюдая за моим лицом. Я не плакала. Сначала ругалась, точнее, пыталась цедить что-то сквозь зубы, но удар по ребрам лишил меня и этого. Я не знаю, сколько терпела, но потом, когда его удар пришелся уже по болевшему месту, я сдавленно застонала. В ушах звенело, а из носа текла кровь, но мне казалось, что он удовлетворенно хмыкнул.

Не знаю, сколько времени прошло, но к тому моменту, как он закончил, я висела в его руках безвольной куклой. Он подтянул меня вверх за шкирку, как котенка, и прошипел на ухо.

- Ты довела меня, сучка. А терпение мое небезгранично, - я в кои-то веке его не перебила. - Люблю, когда ты молчишь, Наташ. Надо было раньше преподать тебе урок. Запомни! - он встряхнул меня, и боль лавой прошлась по всему телу, прожигая до костей. - Я! ЗДЕСЬ! ВСЕ! РЕШАЮ! - он шептал, овевая мою щеку своим дыханием. Почти приятно чувствовать, как оно холодит разгоряченную кожу. - Если я говорю, надо делать. Ты зарвалась, девочка. И зарвалась давно. И для справки. Я не знаю, что ты там сдаешь, но учиться ты идешь в эконом на заочный. Я договорился. Хотел сделать приятный сюрприз, - Геворг масляно ухмыльнулся, сделав особый акцент на "приятный". - Но получился просто...сюрприз. Ты поняла?

- Да.

Он выпустил меня, и я шмякнулась на кожаную обивку, от боли закусив губу. Из глаз полились слезы. От неожиданной боли, не более. Я не плачу.

В тот момент я поняла, что не хочу такой жизни. Не хочу превращаться в свою мать, привыкшую к подобному отношению. Привыкшую к унижению. Даже самого сильного человека можно сломать. И меня тоже, а я не самая сильная. Я просто девушка. И я выберусь из этого кошмара.

Утром я не смогла встать с постели - так все болело. Но хуже всего было видеть глаза матери, в которых плескался ужас...и покорность. Ее давно сломали, и, глядя на меня, она вспоминала себя много лет назад. Только она не смогла уйти, а я смогу.

Мы с Лёной все решили и продумали, а уж я то...Я готовилась к отъезду как никогда основательно. Я все продумала и просчитала. Накопила. И выдержала разговор с мамой.

- Наташ, ты понимаешь, что это чистой воды авантюра? - тихо спросила она у меня ночью, практически перед отъездом. В доме никого не было, Манченко где-то гулял, и никто не смог бы нас подслушать, но все равно мы старались говорить тихо. - В незнакомый город, одна, без денег...Наташ, не дури, я тебя прошу. Ты хоть понимаешь, что это такое? Ты всю жизнь жила как принцесса. У тебя все есть. Ты...ты не сможешь...

- Так жить я тоже не могу, мам, - я согнула ноги в коленях и уткнулась в них подбородком, печально глядя в окно. - Я не хочу жить, как ты. Я устала. Я хочу просто учиться, работать, завести семью. Я устала от вечной...грязи. От этих непонятных людей, ошивающихся в нашем доме.

- Как ты будешь? Я не знаю, - мама всхлипнула и уткнулась лицом в ладони. - Я не знаю, как ты будешь жить. Ты же...ты же не привыкла.

- Привыкну.

- Ты же не знаешь ничего...

- Научусь.

- Наташ...ты хоть представляешь, что с тобой может случиться?

Я устало посмотрела на нее.

- Что? Что еще со мной может случиться?

- Солнышко, я... - ее голос надломился. - Давай я с ним поговорю. Мы договоримся и решим...

Я решительным взмахом руки ее прервала.

- Мам, мы не договоримся, и ты это прекрасно знаешь. Я предложила тебе еще одно решение.

- Наташ...

- Тогда отпусти меня и вычеркни из этого...вашего договора. Отдай все Манченко. Мне не нужен завод, деньги эти...на ваш век хватит, а я сама.

Она отпустила. Скрипя сердцем отпустила, надеясь, что я получу ту жизнь, о которой она только всегда мечтала. Отвлекла Манченко, уговорила его, я даже не знаю как. Возможно, переписала завещание деда, как я и просила. Не знаю. Но я была рада.

И вот сейчас мы с Аленой сидели в Питере, безработные, одинокие, самостоятельные и почти счастливые. И только приехав сюда, я осознала, как много не знаю о жизни. Я неприспособленная, но я сделаю все, чтобы устроиться. Все осложнялось еще тем, что у Лёны была затяжная хандра. Я не обвиняла ее, но в любовь не верила, и ее отношения с Игорем Анатольевичем мне казались...страданиями ради страданий. Я не понимала и не принимала их, но не критиковала.

Только вот мне все равно приходилось тормошить подругу и буквально силком заставлять ее жить.

- Лён, у нас деньги заканчиваются, - начала я разговор вечером, когда Алена была в более-менее приподнятом настроении. - Я не знаю, что мы будем делать в следующем месяце, но снимать квартиру мы вряд ли сможет.

Подруга вздохнула и отвернулась от окна.

- Общага?

- За нее тоже надо платить.

- Ладно, - безразлично пожала плечами Алена. - Пойду завтра искать работу.

Об этом я и хотела поговорить. Пока Лёна сидела дома, я познакомилась с несколькими девушками, поступающими вместе с нами. Были как и коренные петербуржцы, так и приезжие. Старательно строя из себя наивность, я потихоньку выпытала у них, как же они работают и зарабатывают. И сколько.

Некоторые устраивались официантками, кто-то, одержимый славой и богатством, бегал по кастингам, кто-то устраивался курьерами. Меня же заинтересовал рассказ одной девушки, работавшей в клубе танцовщицей. Я очень осторожно и аккуратно узнала у нее все подробности, а главное, то, как она вообще устроилась туда.

- Заинтересовалась, да? - лукаво подмигнула девушка, окидывая меня взглядом. - А ты ничего, кстати. Симпатичная. Да и фигурка ничего. Спортивная. Чем-то занималась?

- Художественной гимнастикой.

Про опыт работы в подобных заведениях я упоминать не стала. Еще разволнуется, почувствует конкурентку и все испортит. Мне было выгодно, что девчонка считала меня провинциальной куколкой без особых мозгов, приехавшей покорять культурную столицу. Пусть думает. И я почти слышала мысли, вяло текущие в хитренькой головке. Все-таки гимнастка - не танцовщица. Нужно время, чтобы, грубо говоря, переделать твое тело под музыку, хотя чувство ритма должно присутствовать всегда.

- Спортсменка, значит, - мне достался еще один оценивающий взгляд, но я промолчала. Девушка, кажется, Ира, вытащила из сумки женские сигареты и изящным жестом вынула одну. - Будешь, кстати?

- Не курю.

- Ну смотри, в клуб по-разному взять могут, - начала "просвещать" меня Ира. - Хозяин может увидеть красивую девушку, офигенно танцующую на танцполе, и предложить ей работу. Такое бывает, но редко. Иногда приводят своих...знакомых, скажем так. А вообще, ты легко можешь сходить на кастинг. Тебя посмотрят и возьмут, если ты понравишься.

- А где ты работаешь? - как бы между прочим поинтересовалась я.

Ира неосознанно выпрямилась и расправила плечи.

- В "3Х".

- Не слышала, - пробормотала я. - А что, хороший клуб?

На меня снисходительно посмотрели. Мол, все понятно с ней - приезжая.

- Да, недавно открылся у нас, но уже пользуется бешеной популярностью, - Ира говорила с такой гордостью, как будто клуб принадлежал ей самой. - Он лучший. Открыт согласно всем мировым стандартам и ничуть не хуже любого московского. Все на уровне. Ты бы видела, какие там сцены, а площадка. А уж костюмы, - Ира застонала от удовольствия и прикрыла глаза. - Слов нет, это уж точно.

- А как вообще работать? Нормально?

Ира пожала плечами и стряхнула пепел, переминаясь с ноги на ноги.

- Да. Меня лично все устраивает. И платят хорошо.

- А кастинг когда проходить будет?

- А ты что, танцевать у нас хочешь? - грязно ухмыльнулась Ирина. - А не слишком гонору-то, а? К нам не пойми кого не берут. Все профессионалки.

Я промолчала о том, что могу дать огромную фору всем этим профессионалкам вместе взятым.

- Попробовать-то я могу.

- Ну если попробовать... - Ира докурила сигарету, бросила на асфальт и носком туфли затушила. - Послезавтра приходи. Вот адрес, - она достала темно-синюю, почти черного цвета визитку. - Хочешь, мы с тобой даже можем встретиться и я тебя приведу?

Я мило улыбнулась, уходя от ответа.

- Если что, я тебе позвоню. Спасибо, Ир, - девушка только плечом дернула и развернулась, спеша по своим делам.

И сейчас я хотела рассказать о подвернувшейся возможности Лёне, хотя вряд ли бы та стала работать танцовщицей. Просто потому, что слишком зажата для этого, внутренне скованна.

- Ален, мне тут одно предложение подвернулось, - как бы между прочим отметила я, покручивая в руке стакан с водой. Алена заинтересованно вскинула глаза. - В клубе.

- Наташ, а ты уверена, что нам это подходит?

- Я и раньше танцевала. В чем проблема?

Подруга замялась и нерешительно закусила губу.

- Просто это было в Екатеринбурге, где тебя, грубо говоря, каждый знал. Ты была...в привилегированном положении, согласись.

Я мягко рассмеялась.

- И это еще слабо сказано, Лён.

- Вот именно, - резонно заметила подруга. - А здесь? И неизвестно, что еще тут за клуб, какая у него репутация...

- Лучший в городе, - я сделала глоток. - Сервис, условия - все на уровне.

- И что, ты уже успела туда устроиться? - скептически приподняла бровь Алена.

Я нерешительно замялась и затеребила золотой кулончик.

- Ну...нет еще. Но у меня завтра кастинг. Лён, да то ты меня не знаешь.

- Знаю, - буркнула Алена, но видно было, что подруга немного расслабилась. - Знаю, поэтому беспокоюсь. Кстати, а мне что делать?

- Если все получится, то, может, можно будет устроить тебя официанткой, - пожала я плечами. - Ты же вряд ли согласишься танцевать, да? - Лёна кивнула. - Вот. Но все равно все зависит от того, как пройдет кастинг.

На следующий день я встала пораньше и начала приводить себя в порядок. Мне надо было выглядеть не просто симпатичной, а ухоженной, красивой, стильной. Уверенной. Ни капли неуверенности.

Яприняла душ, сделала макияж и оделась. Подумав, что излишне кричаще и ярко мне выглядеть не нужно, я выбрала тонкую трикотажную белую маечку и черные узкие брючки, подчеркивающие мои длинные ноги. И каблуки - всего десять сантиметров, на большее я пока не решилась, так как все-таки только репетиция и неизвестно, что и как будет. Но для того чтобы показать, что на шпильках я умею и держаться, и танцевать - хватит. Сверху я накинула черный короткий пиджачок, прекрасно сочетающийся с моим образом.

Поехала я в "3Х" без Иры, даже звонить не стала. А то еще скажет что-нибудь не то, а мне потом расхлебывай. Неоновая вывеска не светилась, но охрана у входа стояла - у Генки она выглядела менее...устрашающей. Почему-то глядя на этих амбалов, как-то не сомневаешься в том, что тебя, если что, выкинут отсюда за шкирку. И вообще, хорошо будет, если только выкинут.

- Куда? - заступил мне дорогу один из них.

- На кастинг.

Меня окинули ничего не выражающим взглядом и посторонились. Мне указали на дверь в дальнем конце зала, и я уверенно прошагала вперед, не забывая осматриваться. Конечно, утром клуб выглядел не так впечатляюще, как, например, ночью, но очень и очень неплохо. Я профессиональным взглядом отметила тумбы танцовщиц и их расположение относительно танцпола.

За дверью оказалась комната типа...репетиционной. Пару шестов, станок, зеркала. В углу музыкальный центр. Только сейчас в середине просторного светлого помещения стояло несколько стульев, на которых восседал серьезный мужчина в деловом темно-сером костюме и две женщины.

На меня лениво оглянулись, но сразу же во взгляде каждого из них зажегся интерес.

- На кастинг? - лениво поинтересовалась ярко-рыжая женщина с вызывающим макияжем. Я так поняла, что она резидентка клуба, но никак не администратор. Слишком яркая.

- Да.

- Проходите.

Мне махнули рукой на импровизированную сцену. В углу я заметила танцовщиц, которые со снисходительным интересом изучали меня. Кинула сумку на стул, сняла пиджак, чувствуя на руках прохладу воздуха, и встала напротив владельца и его сотрудниц.

Потом мне включили музыку. Самое тяжелое оказалось отрешиться от окружающего. Это был не полутемный наполненный клуб, а обычное помещение, где каждый переговаривался и оценивал каждое твое движение. Было, конечно, неуютно, но я смогла нормально оттанцевать, умудрившись показать не только опыт и мастерство, но еще и ощущение ритма. Очевидно, от меня такого драйва не ждали, потому что через минуту на лицо рыжей легла тень, а вот владелец, наоборот, выпрямился, и начал рассматривать меня с повышенным интересом.

Танцевала я долго, под конец уже не задумываясь над движениями. Поворот, прошлась руками по телу, чуть царапая ткань, плюнула на связки и начала танцевать, полностью отдаваясь ритму. Замедляла и ускоряла движения, оглядывая присутствующих замутненным взглядом. Но с глазами хозяина клуба старалась не встречаться.

Мужчина неспеша встал и выключил музыку, подходя ближе. Я сразу этого и не заметила.

- Давно танцуешь?

- Как сказать, - я немного задыхалась и раскраснелась, волосы разметались, но когда тебя вот так осматривают, двигаться как-то не хочется. - Восемь месяцев работала в клубе.

- В Питере?

- Нет, в Екатеринбурге.

Мужчина кивнул, задумавшись о чем-то.

- Ты раньше занималась чем-то? Танцами?

-Художественная гимнастика.

Он снова кивнул, начиная нарезать вокруг меня круги. По коже пробежала холодная волна мурашек, так что сразу захотелось поежиться и обхватить себя за плечи.

- Фамилия?

- Куцова.

- Возьму, но с испытательным сроком. В две недели. Устраивает?

Я удивленно распахнула глаза. Да и судя по реакции присутствующих, они были удивлены не меньше. На кастинги я никогда не ходила, Гена взял меня к себе просто так, а больше я нигде не танцевала, но я представляла себе кастинг по-другому. Не так быстро. Не так скоропалительно. Не так...решительно. Мне казалось, что пройдет время, просмотрят толпу желающих...Судя по гневным взглядам, которые на меня кидали девушки, им тоже так казалось. Чувствую, коллектив мне попадется достойный.

- Да, устраивает, - я невозмутимо кивнула, не делая и попытки отойти подальше. - Теперь мне можно идти? Или еще что-то?

Ко мне сразу же потеряли интерес. Мужчина отвернулся и пошел к выходу.

- Узнай все у Анжелы.

Анжела - администратор клуба, мне все подробно рассказала, узнала у меня про размер обуви и одежды, сказав, что девушкам сценические костюмы шьются на заказ, и показала гримерку.

- Анжела, - решила я разведать территорию, - скажите, а вам не нужен в клубе...официант, например? Точнее, официантка?

- Не разорвешься? - хмыкнула женщина. - На двух-то работах.

- Да я не для себя...для сестры. Двоюродной. Вместе приехали.

- Младшая?

- На пару месяцев помладше. Но мне спокойней, если она рядом будет.

- Тоже танцует? - в глазах Анжелы засверкали алчные огоньки.

- Нет, - поспешила осадить ее, - не танцует. Совсем.

- Симпатичная?

- Да.

- Ну пусть приходит с тобой завтра. Тоже с испытательным.

Тогда я радовалась, и даже Алена воспрянула духом. Все получалось лучше некуда. Работа, да еще не самая худшая. И оплачивается неплохо. А когда мы вышли в нашу первую рабочую ночь, то все сомнения окончательно меня покинули.

Каждую танцовщицу контролировали и охраняли, не подпуская к ней никого с танцпола, а многие молодые люди, разгоряченные выпивкой и полуголыми женскими телами, иногда слишком ретиво хотели урвать себе кусочек счастья. Здесь же танцовщицам не разрешалось даже приближаться ни к кому из клиентов, чего говорить о большем. Таким было мое первое впечатление от клуба.

Потом я стала замечать некоторые детали, не бросающиеся сразу в глаза. Танцовщицы здесь не гнушались консумаций (прим. авт. - "развод" клиента на спиртные напитки, где танцовщица получает процент с той суммы, на которую заказал мужчина), но так как в обычную толпу их не пускали, они ходили исключительно в VIP-ложи, а значит, мужчина оплачивал не только заказ, но и время, проведенное наедине с девушкой.

Алена также жаловалась на то, что клиенты, которым она разносит заказы, попадаются очень часто невменяемые и с остекленевшим взглядом. Я не знала, догадывается ли она о причине "остекленевших" взглядов, но я все чаще и чаще наталкивалась глазами на таких людей. Не то чтобы у Генки этого в клубе не было - было, как и везде, но не так.

И самое главное - владелец. Андрей Сафронов. У нее от этого человека на теле выступал холодных пот, а от взгляда...бросало в ужас. Когда я танцевала, Сафронов мог наблюдать за мной, стоя в затемненном проеме со стаканом виски в руках. Даже сквозь толпу, басы, музыку, сквозь все ощущения, я чувствовала этот холодный, оценивающий взгляд и резко разворачивалась, буквально наталкиваясь на его фигуру. А ведь Сафронов даже не прятался.

И когда он смотрел...Это действительно пробирало до костей. Андрей не моргал, вообще не двигался. Он как будто...смотрел на меня, и в тоже время сквозь меня, подмечая каждое движение. В такие моменты он напоминал мне загипнотизированную змею, словно сделай я хоть одно резкое движение, и гипноз исчезнет, а ядовитая тварь вцепится в меня зубами. Я его боялась.

Я знала, что Сафронов спит с некоторыми девочками, да в этом ничего такого и не было - насколько я знала, ни одна из них против не была. А Сафронов - мужик симпатичный, при деньгах, но слишком холодный, не для меня.

Он и внешне олицетворял это животное. Высокий, худощавый, но не худой, с бледной кожей, Андрей Сафронов привлекал к себе внимание. Светлые волосы он зачесывал назад, как будто прилизывал волосок к волоску. В первое мгновение он показался мне лысеющим, но присмотревшись, я увидела сильно выделяющийся вдовий пик. Выступающие скулы, серые глаза и чуть кривоватый нос, который, очевидно, не раз ломали, завершали картину. И даже язык не повернется назвать его симпатичным - такие мужчины не могут быть симпатичными по определению.

И я постоянно ощущала кожей интерес Сафронова. К каждым днем только возрастающий, потому что я в упор не замечала его. Но мужчина ничего не предпринимал, и я тоже бездействовала. Наивная.

Очень скоро Сафронов постоянно начал отправлять меня танцевать к ВИП-гостям, среди которых почти все поголовно были его друзьями. Иногда он оставался вместе с ними, иногда выходил, но я знала, что он наблюдает за мной.

Подруге не нравилась работа в клубе. Вдобавок, Лёна, совершенно не привыкшая к здешним порядкам и атмосфере, с каждым днем становилась все злее и раздражительнее. И ей, как официантке, приходилось, в каком-то смысле, даже сложнее, чем мне. Все девочки-танцовщицы находились под охраной, их запрещалось трогать. Везде свои исключения, но перебравшего парня, вздумавшего бы распустить руки, просто вышвырнули бы отсюда. А вот официантки, девочки не менее симпатичные, постоянно сталкивались с тем, что их могли потрогать, сделать какой-то скабрезный комплимент или предложение.

Чаще всего девочки отшучивались или умело избегали подобных разговоров, кто-то, конечно, не против был поразвлечься, но Лёна была слишком гордой, непривыкшей к подобному общению и обращению. Ее всегда оберегали, господи, да тот же Игорь - ему достаточно взглянуть на кого-нибудь и все, на Алену Алексеевну старались-то и не глядеть. А в клубе Лёна смущалась, краснела, что только подстегивало и так замутненное сознание парней. Очень часто она не сдерживалась, клиенты постоянно жаловались, Сафронов постоянно делал ей выговоры, всячески подчеркивая, что если бы не я - ее "сестра", то ей вообще этой работы не видать.

Последней каплей стало сегодняшнее представление, устроенное посетителями. Я пропустила самое интересное и подошла только тогда, когда Лёна, не обращая ни на кого внимания, упрямо проталкивалась к выходу, распихивая всех на своем пути. Я поспешила следом.

- Ален, ты куда? Лён, да подожди ты! Алена! В конце концов! Ильина!

Лёна резко остановилась и повернулась ко мне лицо. Грудь тяжело вздымалась, щеки покраснели, а сама подруга практически излучала ярость.

- Лён, что случилось?

- Что случилось?! - немного истерично выкрикнула девушка. - Меня уволили! Что случилось! Да ничего!

Она снова отвернулась и, опустив плечи, понуро пошла по тротуару, печатая шаг.

- Из-за чего?

- Нахамила клиенту, - буркнула Лёна, дергая рукав белой футболки. - А я и так-то...Эх, что теперь.

- Ты? Нахамила? - я удивленно подняла бровь. - Да ты до последнего сдерживаешься! И что такого особенного случилось сегодня, чего не случалось раньше?

- Я его облила, - со слезами в голосе ответила Лёна, шмыгнув носом. - С ног до головы.

- Кого?!

- Того парня.

- За что?! - у меня от удивления открылся рот. - И что он такого сделал, что ты его облила?

Алена поморщилась и отвернулась, внимательно рассматривая забор, мимо которого мы проходили.

- За что...хам он. Начал лезть, гадости всякие говорить. Я и не выдержала - вылила на него коктейль. Потом он снова заорал, мол, я, вся такая только из деревни вылезла, испортила ему шмотки дорогие. Позвали охранника, Андрея Антоновича. Он меня за плечо схватил и потащил к себе в кабинет.

- Он ничего тебе...не сделал?

- Нет, - беззаботно отмахнулась Лёна, не придавая значения моему волнению. - Орал, конечно. Уволил. А еще, представляешь, сказал, что выплачивать мне ничего не будет. Сволочь! Даже чаевые забрал.

Я сочувственно обняла ее.

- Да ладно тебе, не расстраивайся. Могло все быть еще хуже. Сафронов мог заставить тебя возместить материальный и моральный ущерб.

- Да этот молокосос до меня домогался! - взорвалась Алена, сбрасывая мою руку. - Я бы его не только облила...

- Ты бы не доказала ничего. Клиент всегда прав.

- Мне это не нравится, - подруга напоминала ежика. - Мне вообще не нравится это место. Как ты вообще работала у Гены? Да еще так долго?

- А вот отвращение из голоса можно убрать, - беззлобно ухмыльнулась я. Хотя если бы кто-то другой задал мне вопрос с подобной формулировкой, я бы его убила. - Нормально работала. И сравнивать глупо.

- Почему?

Я судорожно вздохнула и подняла голову вверх, не спеша с ответом. А красивое небо, у нас в городе другое было. Я не знала точно, как объяснить, но здесь казалось, что протяни руку - и коснешься луны. Хотя скоро должно рассветать.

- Ну почему...давай подумаем. У нас я приходила, когда вздумается, уходила, когда хочу, танцевала, что хочу. И давай не забывать тот факт, что моя семья была официальным спонсором ночного клуба. Как ты думаешь, есть разница с тем, что имею я сейчас? - иронично поинтересовалась я.

Алена медленно и неуверенно пожала плечами.

- Ты всегда могла бы уйти. Устроиться официанткой, например.

- И сколько бы мы зарабатывали? Перестань, Лён, эта работа действительно нам нужна. К тому же она мне нравится.

- Я бесполезна.

Я ласково потрепала ее по волосам. Тяжело было видеть Ильину такой убитой и подавленной. А что сделать, чтобы вывести ее из такого состояния - я не знала.

- Ерунда. Ты ни в чем не виновата. На твоем месте любая отреагировала бы также. А то и похлеще. А работа не проблема, найдем что-нибудь.

Я изо всех сил старалась влить в подругу ту уверенность и спокойствие, которых не испытывала сама. Моей зарплаты танцовщицы не хватит за оплату квартиры, правда, возможно, что-то выгорит с общагой. На самом деле, мне было страшно оставаться в клубе...ну, одной. Без Алены. Как бы это эгоистично не было.

Отношения с девочками у меня сложились достаточно натянутые, с Сафроновым так вообще, а сама политика клуба мне претила и пугала. В свободном ходу здесь ходили наркотики, я же видела, как некоторые посетители покупают таблетки. И вряд ли аспирина. Но Лёне я говорить ничего не стала. Чтобы и без того не усугублять ситуацию. В конце концов, что может случиться страшного?

Оказалось, что могло стать еще хуже.

Без Лёны я работала уже с неделю и почти привыкла к тому, что подруги рядом не будет. Она, насколько я знала, как раз подыскивала себе работу. Мне даже как-то спокойней стало, что ее здесь нет - хотя и страшно. С девочками стычки случались, но Анжела разнимала, как могла. Но все-таки Сафронов меня к себе после очередных "противоречий" вызвал.

- Можно?

Андрей Антонович равнодушно вскинул глаза, как будто ему совершенно плевать, кто к нему пришел. И вообще, пришел ли кто. Он лениво откинулся на стуле и скрестил руки на груди, едва заметно кивнув мне на стул напротив него. Я прикрыла дверь и села, стараясь, чтобы моя поза не выдала напряженности.

- Что у вас случилось? - наконец, соизволил заговорить он, не отводя застывших глаз. Черт, пугает, когда твой собеседник не собирается моргать.

- Разногласия...по работе.

- Неужели?

- Да.

- В чем именно состояли разногласия?

Не могу же я ему сказать, что Ира назвала Риту выдрой, меня - крашеной палкой и сломала каблуки у наших туфель. Благо, что у меня имелась запасная пара.

- В подходе к работе, - не моргнув глазом, соврала я.

- Ясно, - тот минимальный интерес, которым мужчина меня удостаивал, совершенно сошел на нет. Сафронов встал, прошел к бару с напитками и плеснул себе виски. - Будешь?

- Не пью на работе, - сухо ответила я, напрягая мышцы, чтобы не скрестить в защитном жесте руки на груди.

- Если я говорю, значит можно.

Сафронов достал второй бокал, налил виски - куда больше, чем себе, и подал мне. Я невозмутимо взирала на все это, не спеша протягивать руку.

- Я сказала, что не хочу пить.

- Я сказал, чтобы ты взяла и выпила.

Он не повысил на меня голос, о нет, ни на тон, но сама интонация и сила изменились, заставляя меня выпрямить и сглотнуть. Получилось с трудом. Но в данную минуту я проклинала свой характер - я хотела отступить и сдаться, взять этот чертов бокал, но не могла заставить себя протянуть руку. Просто не могла. Сколько раз я видела, как моя мама прогибается под деда и мужа? А ведь ни один из них не ломал ее координально - за раз. Слишком опасно это - так и рассудка лишить можно. Нет, каждый из них действовал мягко, заставляя прогибаться и переступать через себя в мелочах, сущих пустяках. И вот ты уже не успеваешь заметить, как перед тобой пустая оболочка, лишенная воли и своих желаний. Я элементарно не могла заставить себя пойти навстречу, тем более, человеку, который меня пугает.

Сафронов увидел, как руки, до этого спокойно лежавшие на коленях, сжались в кулаки, отчего проступили вены на запястьях. Хрустнул челюстью и сжал хрусталь, удивительно еще, как не раздавил.

- Пей.

- Я не хочу.

- Тебя заставить? - мягко переспросил Сафронов.

Черт, я не понимала, что происходит. С чего вообще это началось? Раньше он меня не особо трогал, а тут чуть ли не кидается. А еще, мне было жутко. Я привыкла, что у меня постоянно есть поддержка, что я не остаюсь одна - даже когда меня ударил Манченко. А сейчас я чувствовала себя наедине с хищником. В его логове - моей клетке.

- Что вам нужно?

Сафронов сделал шаг ко мне, отчего я вжалась в спинку стула и ссутулилась - что угодно, лишь бы быть как можно дальше. Я триста раз за последнюю минуту прокляла себя за то, что закрыла дверь. Хотя, даже если бы не закрыла, Сафронов здесь хозяин. Соберись он меня здесь убивать - никто не вмешается.

Он насильно втиснул виски мне в руку. Схватил за запястье, развернул тыльной стороной и силой заставил разжать кулак. Немного виски расплескалось мне на рубашку. А потом Андрей Антонович невозмутимо сел за стол и уставился на меня так, как будто ничего и не было. Даже вежливо улыбнулся, не сводя глаз с моего лица. Я не сделала ни глотка.

- Как поживает твоя сестра?

Я вздрогнула, непонимающего моргнув, но потом сквозь какую-то дымку поняла, что он про Лёну. Мне не нравился этот разговор.

- Нормально.

- Она сама виновата в той ситуации.

- Я ничего не говорю.

- Это хорошо, - я пониже опустила голову, чтобы он не увидел тех чувств, которые я сейчас испытывала. - Вам есть где жить? - неожиданно поинтересовался Сафронов. - Вы же из Екатеринбурга, так?

Зачем ему это? Зачем вообще человеку, тем более, такому как Сафронов, знать, есть ли жилье у его работников?

- Да, есть. У нас здесь родственники. Тетя с дядей, - соврала я и поглядела прямо в серые глаза. - Мы живет у них, и они очень помогают.

Сафронов недоверчиво хмыкнул и залпом допил виски. Облизнул нижнюю губу, слизывая остатки жидкости.

- А как тебе город?

- Нормально. Мне нравится.

- Не то, что ты себе представляла, правда? - в его голосе явственно слышалось снисхождение и превосходство. Еще бы - я же обычная провинциальная девочка, не выезжавшая за пределы родного города. А он весь такой из себя. - А в Москву почему не поехала?

- Не хочу. Там и без меня народу хватает.

Мой ответ его удивил...и позабавил. Уголки губ приподнялись, но от этого сам мужчина не стал выглядеть мягче или теплее. Смотрелось жутковато и ирреально как-то. Сафронов не умел улыбаться - во всяком случае, как нормальные люди. Он растягивал тонкие губы в улыбке, приподнимая уголки губ, но сама улыбка не затрагивала ни глаз, на души.

- Забавно, - продолжил улыбаться Сафронов. - Я тоже не люблю Москву. Знаешь, не мое. Столько людей, каждый пытается из себя что-то строить...

- Как и все, - холодно отозвалась я, хотя хотела сказать "как и ты".

Сафронов сузил глаза, рассматривая меня более внимательно.

- Что ты делаешь завтра?

- Работаю, - я озадаченно моргнула, потому что от босса такой вопрос выглядел, по меньшей мере, странно. Он лучше меня знал, в какой день работает та или иная танцовщица.

- Не опаздывай, - Сафронов лениво махнул рукой в сторону двери. - Иди.

Я кивнула и, стараясь не смотреть на шефа, поставила виски на стол и вышла. В гримерке меня уже поджидали, испытывая разные чувства - от любопытства до злости. Особенно злилась Ирка - подружка Сафронова в этом месяце.

- Что так долго? - неприязненно поинтересовалась девушка, нервно взбивая волосы в высокую прическу. - За это время родить можно.

Я невозмутимо пожала плечами и потянулась за блестками.

- Разговаривали.

- И о чем, интересно?

- О том, почему у нас вечно ругань стоит, - огрызнулась я и начала снимать футболку.

- А ты что? - уже спокойней спросила Ирина.

- Сказала, что подходы у нас разные.

От меня сразу отстали, и я смогла-таки протанцевать сегодня спокойно. Меня даже не дергали и в ВИП-зал не отправляли - сегодня пошла Ира. Закончив работу около пяти утра, я, зевая и почти засыпая на ходу, поплелась к выходу. Кивнула бармену и охране, но меня остановил оклик шефа.

- Наташа! Стой.

- Что случилось, Андрей Антонович?

- Ты домой?

Я сглотнула и взглядом заметалась по сторонам. Я не знала, куда деться и спрятаться, а никто из присутствующих не обращал на нас внимание. Когда я приготовилась хоть что-то сказать, Сафронов стоял рядом со мной и глядел сверху вниз. Захотелось отойти. А лучше убежать.

- Да.

- Пойдем подвезу.

- Спасибо, я сама.

- Я тебя не спрашивал, - спокойно ответили мне, уверенно беря за локоть и разворачивая к выходу. Было не больно, но вырваться - никакой возможности. - Пойдем.

- Мне не нравится подобное внимание с вашей стороны, - решилась, наконец, я прояснить всю ситуацию, пока Сафронов шел к своему темно-серому джипу. - Я работаю у вас всего лишь обычной танцовщицей, ничего более. И не хочу, чтобы вы переходили...

- Сядь, - невозмутимо сказал мужчина, не обращая внимания на мои слова.

Я попятилась.

- Я сказала, что не поеду с вами.

- Ты не зарвалась? - Сафронов в руке ключи крутил и смотрел на нее так, что внутри все в узел скрутило. - Если я сказал, что поедешь...

С черного хода выбежала Ира - навеселе, щеки красные, и к ним сразу подошла, широко улыбаясь. Наверное, не заметила, с каким напряжением мы тут разговаривали. Подлетела, на мужчине повисла и попыталась поцеловать в губы, но только до подбородка и достала.

- Ты меня ждешь, да? - она его по волосам потрепала, а Андрей скривился и головой дернул. - Жаркая ночка выдалась сегодня, да? Я вообще думала, что под конец упаду...

Ира еще что-то говорила, а я под шумок руку выдернула и попятилась, проклиная каблуки. Я их, конечно, любила, но балетки сейчас пригодились бы больше. Не помню, как до метро дошла, и только вниз спустившись, с облегчением выдохнула. С того момента как Алена ушла, Сафронов стал более...развязным и решительным. Не в хорошем смысле. При всей своей разгульной и разбитной жизни я никогда с подобным не сталкивалась.

Если и находились зарвавшиеся, то на них всегда была управа. Я всегда могла воспользоваться влиянием и властью нашей семьи, деньгами, в конце концов. И сейчас я не знала, что делать. Звонить домой и уезжать? О нет, я не сдамся. Но и оставаться я тоже не могла. Я не для того бросила мать и уехала от одного ублюдка, чтобы позволить собой играть и помыкать. Я уволюсь. Завтра. Алене ничего говорить не буду, просто попробую подыскать работу в другом месте. Здесь мне делать нечего.

Следующим вечером я привела себя в порядок особенно тщательно и поехала в клуб. Увольняться. Постучалась. Сафронов ответил после длительной паузы, но войти дал.

- Что случилось?

- Я могу с вами поговорить? - я изо всех сил старалась выглядеть уверенной и невозмутимой.

Светлая бровь приподнялась, выражая одновременно насмешку, недоумение и превосходство.

- Уже говоришь. И дверь закрой.

Я неохотно подчинилась.

- Я увольняюсь.

- Причина? - вся его поза источала холодность и бешенство. - У тебя только недавно закончился испытательный срок. Я тебя принял. Получаешь ты прилично.

- Я все равно увольняюсь, - упрямо повторила я. - Дядя с тетей нашли новую работу для нас с сестрой.

Он мне ни капли не поверил. Провел рукой по прилизанным волосам, стараясь пригладить их еще больше, и неожиданно кивнул.

- Ладно. Сегодня отработаешь, потому что замену я найти все равно не успею, и свободна.

Я не сдержалась и облегченно улыбнулась уголками губ.

- Спасибо.

- После работы зайди ко мне.

Я испытывала настолько сильное облегчение, что даже ноги дрожали. Вот честно. Я уже всякого себе напридумывала, успела себя накрутить и совсем не ожидала настолько быстрого согласия. Такое ощущение, как будто с тебя неожиданно поводок сняли - моментальное опьянение. В ту ночь я танцевала с особой отдачей, как в последний раз. Рядом с моей тумбой собралась толпа народу, правда, охрана все равно близко не допускала. Определенно, я была в ударе.

Закончив, я заскочила в душ, оделась и вспомнила о Сафронове уже у выхода. Досадливо хлопнула себя по лбу и поднялась к нему.

- Пойдем, - он подкрался сзади, и я вздрогнула и почти отскочила от мужчины, только он все равно крепко удержал за плечи. - Я уже заждался.

- Я не думаю, что это хорошая идея. Давайте я...

Сафронов неожиданно обхватил меня одной рукой за шею, сжимая и ограничивая воздух, а другой, когда я собралась закричать, грубо закрыл мне рот.

- Только вякни, - нежно прошептал мужчина, и голос настолько контрастировал с грубыми прикосновениями, что становилось еще больнее. Я зажмурилась и начала извиваться, пытаясь острыми каблуками задеть и сделать больно. Меня грубо встряхнули и потащили в кабинет. - Хватит вертеться! - не выдержав, рявкнул Сафронов.

В дверях мы застряли, потому что я изо всех сил царапалась и сопротивлялась, цепляясь за косяки, дверную ручку, за стенку, ломая ногти в кровь. Больно, но еще больнее было представлять, что может со мной сделать этот ублюдок. Сафронов убрал руку от моего рта и попытался перехватить руки. Я заорала:

- Помогите! Пожалуйста! Помоги...

Перед тем как дверь с треском закрылась, а ублюдок со всей силы жахнул меня по лицу, я каким-то невероятным образом заметила промелькнувший черный костюм Анжелы. Она стояла вдалеке, ее еле видно было в тени лестницы, но она все видела. И наблюдала, я точно знала. И Анжела меня слышала. Она не дура, она не могла не понимать, что здесь происходит. И удар наотмашь она тоже видела.

Дальше...дальше начался тот кошмар, который я старалась всю свою оставшуюся жизнь забыть и вычеркнуть из памяти. Это не со мной происходит, это не могло случиться со мной. Невозможно. Только вот именно я отлетаю и ударяюсь копчиком об столешницу, а потом еще от одного удара, полученного в пылу борьбы, съезжаю вниз и прикладываюсь головой.

Я кричала, пыталась дотянуться до ненавистного лица и выцарапать глаза. Билась, лягалась с такой силой, которой в нормальном состоянии не могло быть. Но только Сафронов все равно был больше и сильнее. Ему не стоило никакого труда схватить обе руки и сжать их в своей одной так, что хрустнули все кости.

- Отпусти...пожалуйста...не надо...ОТПУСТИ! ОТПУСТИ МЕНЯ! НЕТ! Не на...

- Закрой рот, сучка, - Сафронов подмял мое тело под себя, прижимая мои ноги к полу, и разорвал тонкую футболку. Юбка оказалась скрученной на талии. Я чувствовала его руку, шарящую по телу. Он не делал больно в этом смысле, но бил сильно и...ему нравилось сопротивление. Оно его не смущало. Со всхлипами я забилась еще сильнее. - Да не дергайся ты! - он жестко раздвинул мне бедра ногой, упираясь коленом в промежность. Я заорала и укусила его до крови, получив за это еще удар в живот.

Почему не получается вздохнуть? Все тело странно онемело, я не чувствовала ничего. Сначала я даже порадовалась, что ничего не чувствую, но такое забытье продлилось не долго.

Потом стало больно, еще больнее, чем до этого. Я закусила губу и зажмурилась. Сафронов надо мной сдавленно и облегченно застонал. Ненавижу.

Я не знаю, что это за ощущение - подобного я не испытывала никогда в жизни, даже к деду, которого, как мне казалось, ненавидела больше всего на свете. Дикое, неконтролируемое что-то взорвалось во мне. Я поняла, что в эту минуту способна убить. Хладнокровно, без колебаний убить это чудовище, от каждого движения которого мне было адски больно. Но даже боль ушла на второй план.

Я с силой заставила себя разлепить глаза и мутным взглядом осмотрелась вокруг, точнее, осмотрела то, что могла увидеть. Смогла почти отрешиться...от всего. Изогнула шею, рассматривая предметы, стоящие на краю стола. Слева...или справа...черт, больно как...Почти рядом было пресс-папье, на вид тяжелое. Хотя что я могу видеть, когда все плывет перед глазами.

Я честно скажу, я не помню, о чем я думала и чем руководствовалась. Я просто знала, что если этот ад продлиться еще минуту, то я сдохну. Хорошо еще, что Сафронов, когда я перестала дергаться, ослабил захват, и не было моей боли ради его удовольствия. Я не помню, как это получилось, но я села, вернее привстала на локтях, пользуясь ослаблением контроля, и каким-то образом схватила это несчастное пресс-папье. И я...я ударила его. Господи, я действительно хотела его убить.

Когда от удара Сафронов пошатнулся и почти сполз с меня, матерясь и держась за разбитую голову, я...я ударила еще. Он наконец-то потерял сознание и сполз с меня на бок. Низ живота и между ног все болело и...меня как будто через мясорубку перекрутили. По щекам лились слезы, стекая на шею и грудь, но я ничего не чувствовала.

Я встала кое-как на четвереньки и постаралась подняться. Получилось с третьего раза. Я мельком взглянула на его светлые волосы, сейчас залитые кровью. Грудь мерно поднимается. Значит, жив. В прострации я простояла над телом мужчины полминуту, со всех сил сжимая тяжелое пресс-папье. Самое жуткое, в чем я потом никому не призналась, что я всерьез раздумывала над тем, убить ублюдка или нет. Я была готова переступить черту. Но что-то остановило меня и я, швырнув предмет на пол, подобрала сумку, попыталась соединить обрывки футболки и вышла.

На лестнице по-прежнему стояла Анжела. Она с головы до ног окинула меня взглядом, заметила кровоподтеки и просто кровь. А еще она отчетливо поняла, что из кабинета не доносится ни звука.

- А где...? - она кивнула в сторону двери.

Горло саднило, наверное, я сорвала голос, пока кричала. Но все-таки прохрипела:

- Ударила. Разбила ему голову.

У женщины расширились глаза, а потом на меня посыпался отборный мат, правда, приглушенный.

- Ты охренела, тварь? Ты хоть понимаешь, кто он и кто ты? Совсем из ума выжила?! Да тебя сейчас...

Голова кружилась после удара об стол, а сейчас, когда я стояла без какой-либо поддержки, пульсирующая боль стала еще сильнее.

- А теперь послушай меня, - меня трясло, шатало, мутило и разрывало от боли. - если ты меня не выпустишь, то весь город узнает об этом. Твоего шефа посадят, тебя тоже.

Анжела истерично рассмеялась, нервно косясь на дверь. Я знала, что времени у меня мало, что сил мало, но уйти я не могла. Дедушкина школа, наверное, но даже полузамутненным сознанием я понимала, что не смогу просто так уйти. Могут найти, заставить молчать...и не только меня.

- Ты обычная девочка, а у Сафронова связи. Что ты вообще такое? Шлюха, которая по ночам крутит голой задницей, - презрительно выкрикнула женщина. - Я сейчас охрану позову.

- А ты уверена, что я такая обычная? - надо же, всю жизнь хотела быть простой, а чуть что, так вспомнила и о деде, и об отчиме. Анжела заколебалась и снова нерешительно бросила взгляд на дверь. - Ты же с самого первого дня меня пасла. Так что уйди с дороги, Анжел, - устало попросила я.

- Ты напишешь заявление? - жестко спросила она, продолжая колебаться. - Эй, алло.

- Нет, - выдавила я. Перед глазами поплыли черные точки. - Нет, не напишу. А теперь уйди отсюда. По-хорошему прошу.

Она медленно отошла в сторону, пропуская меня к черному входу. Я, петляя на каждом ходу, вышла и доползла до такси, выдохнув водителю адрес, ясно понимая, как мне повезло. Мы с Анжелой неплохо поладили, по крайней мере, я так думала, и больно было, когда она безучастно на все смотрела. Но одну вещь я осознавала - всплыви что-то о Сафронове и нам с Аленой не жить.

От боли я пару раз теряла сознание, но потом выплывала из своего коматоза. Водитель ни о чем не спрашивал и даже не смотрел на меня.

- Куда ехать? - спросил он только.

Я не знаю, о чем тогда думала, но адрес назвала другой - хотя и рядом с нашим домом. Меня высадили, забрали деньги и уехали. Меня уже знобило от шока, но до дома еще идти.

Шла я минут пять, благо, что народу не было, поэтому мой вид никого не напугал. Потом неожиданно показалась Лёна с нашим соседом, который тоже снимал здесь квартиру. Кажется, она закричала. Не помню. Когда я их увидела, то окончательные выдержка и силы испарились. Захотелось упасть и свернуться калачиком, прижимая руки к животу.

- Господи, милая, кто это сделал? - мы были уже дома, и Лёна гладила меня по волосам, так осторожно и бережно, как будто боялась причинить боль. - Солнышко, это я. Скажи мне что-нибудь.

- Пить хочу, - прохрипела я и краем глаза заметила женщину, одетую в медицинскую форму. - Это кто?

- Это врач, солнышко. Она тебя осмотрит и задаст пару вопросов.

Я попыталась отползти и вжаться в спинку дивана.

- Я не хочу никаких вопросов. И осмотр я тоже не хочу.

Женщина услышала мой ответ и посчитала нужным подойти и вмешаться.

- Наталья, здравствуйте. Не бойтесь меня, пожалуйста. Я врач, я хочу вам помочь. У вас есть травмы и повреждения, которые требуют определенного...

- Кто там? - громче, чем следовало, спросила я, услышав мужские голоса в прихожей. Несколько голосов. - Кто там?!

Алена выглядела так, как будто сейчас заплачет.

- Это...милиция, Нат. Я вызвала. Надо засвидетельствовать...

- Не надо ничего свидетельствовать.

- Наталья, - врач заговорила со мной как с маленьким неразумным ребенком, - вы же не маленькая девочка. Я понимаю, что у вас шок, но для вас и вашего здоровья будет лучше, если вы не станете мешать оказывать помощь.

Она еще что-то говорила, но у меня сил не было вдумываться в ее слова. Следующие несколько дней превратились...в нечто. Я не знала, как описать это "нечто", но я не ощущала дней. Я куда-то ходила, всегда с Аленой, не оставлявшей меня ни на минуту, потом шла домой и ложилась спать. Я только спала, изредка ела. Никаких слез и причитаний не было. Та женщина приезжала еще пару раз, даже однажды приехала вечером, но не ко мне, а к подруге. Они о чем-то приглушенно заговорили, но из прихожей мне неслышно было, а вот потом пошли на кухню.

- Я не знаю, что с ней делать, - голос подруги был тихим и пустым. - Она ведет себя...странно.

У меня почти нашлись силы возмутиться. Я нормально себя веду. Ем, гуляю, не истерю, от людей не шугаюсь. Забавно, но я, наверное, ничего не чувствую. Я прислушалась к себе. Да, точно ничего. Только вначале волновалась по поводу Сафронова - такой человек как он не погнушается отомстить за нанесенные увечья. А приложила я его знатно. Но он не появлялся, значит, Анжела слово сдержала. А я сдержала свое - заявление я так и не подала, хотя все для этого было собрано и сделано.

- Что именно странно?

Лёна тяжело вздохнула.

- Она...я не знаю, как объяснить. Ната как неживая.

- Это вполне объяснимо - мягко заметила женщина. - Наталья пережила большой стресс и травму. И я сейчас говорю не о физических травмах, хотя присутствуют и они. Я говорю о психологической травме. Существует несколько, скажем так, этапов поведения, через которые ей придется пройти.

Если бы были силы - я бы фыркнула. Гляньте, какая умная!

- Понимаете, - Аленин голос прервался, и она всхлипнула. Я нахмурилась. Мне не нравилось, когда она плачет. Она и так слишком много в последнее время слезы льет, - она ведь...она ведь даже не плачет. Только спит и не говорит почти.

- Каждый по-разному реагирует на стрессовые ситуации.

- Но это...это ненормально. Для нее - это ненормально. Я...я пытаюсь что-то сделать, как-то расшевелить ее, но Ната ничего не хочет слушать! Она только твердит, что все в порядке. Что ничего не случилось! Что она себя прекрасно чувствует! Да как прекрасно?! Вы же видели ее тогда - она вся...

Раздался приглушенный плач, который действовал мне на нервы. Меня он раздражал. Как Лёна не могла понять - я не собираюсь ложиться и помирать после этого. Я сильная, а это...это послужит мне уроком. Только вот плакать и жалеть меня не надо. Я хотела встать и сказать об этом подруге, но...подниматься, идти на кухню и открывать рот...я сразу почувствовала, как меня потянуло в сон. И вообще, все это - неправда. Все не так, как подруга описывает.

- Видела, - ответила врач, - но давить на девушку все равно не надо. Так вы только усугубите ее состояние. Не оставляйте ее в одиночестве, всегда будьте рядом, оказывайте всевозможную поддержку. Если ей лучше, когда вы делаете вид, что ничего не произошло, - пусть будет так. Не упоминайте лишний раз об этом, но и не замалчивайте. У Натальи есть родители? - внезапно спросила женщина, и я распахнула глаза.

Мама не должна знать. Эта мысль молотками билась в голове. Если мама узнает - ее это убьет.

- Да есть, - голос подруги был растерянным и нерешительным. - Но мама живет в другом городе...Вы думаете, что нужно рассказать ей обо всем?

Я подорвалась с дивана и ласточкой залетела на кухню.

- Только попробуй, - прошипела я вздрогнувшей Лёне и развернулась к врачу. - А вы не лезьте не в свое дело!

- Наталья, - женщина скрыла свое мимолетное удивление, - вообще-то я пытаюсь вам помочь.

- Мне не нужна помощь! - холодно отчеканила я. - Со мной все в порядке. Я жива и здорова. И вас не касается мое состояние. У меня нет никаких душевных травм! Со мной все в порядке! Я в порядке! Ясно вам?!

Забавно, я даже по-другому говорить стала. Кричу...но в то же время не кричу. Не повышаю голос, хотя в каждом слове сквозит ярость.

- Алена, вы можете выйти? - у Лёны подбородок задрожал, но она уверенно кивнула и вышла, плотно закрыв дверь. - Сядьте, пожалуйста, - мягко попросила женщина.

Я села и всем видом показала, какое делаю одолжение. Врач присела напротив, не делая и попытки дотронуться.

- Наташа, поймите одну вещь. Вас никто не обвиняет, на вас не давят, а только хотят помочь.

- Мне не нужна помощь.

- Ошибаетесь, - врач покачала головой, - помощь нужна каждому из нас. И вам тоже. Я понимаю, через что вам пришлось пройти, но вы же будущая мать. Вы наверняка захотите семью.

- Обойдусь, - из чувства противоречия буркнула я. - И вообще, вам какое дело? Вы меня осмотрели, все записали, все сделали. Так? Так. А теперь отстаньте от меня. Я к вам дохожу, пройду все, что надо, только отстаньте от меня. Со мной все нормально. Я не сошла с ума и не тронулась с горя.

- Никто так и не говорит.

- Тогда что вы от меня хотите?

- Вы не единственная, кто с этим столкнулся.

- И что?

- Вы понимаете, что насилие ломает многие жизни? Не только вашу, но и ваших близких. Вы этого хотите? - я долго смотрела в одну точку, изо всех сил сжав зубы, но потом отрицательно качнула головой. - Я действительно пытаюсь вам помочь. Вы сильная девушка, которая может справиться с чем угодно, но вас нужно подтолкнуть.

- Что вы предлагаете?

Женщина протянула мне визитку.

- Это адрес кризисного центра. К нам обращаются многие женщины, и мы действительно стараемся помочь. И помогаем, - я никак не отреагировала на ее увещевания и только невидяще разглядывала белый прямоугольник. - Поймите одну вещь - если вы решитесь на помощь, если вы разрешите кому-то поддержать вас, это не значит, что вы слабая. Это значит, что вы наконец-то можете взглянуть правде в глаза...и победить ее. Не у всех хватает мужества это сделать, чаще всего женщины замалчивают о подобных инцидентах в их жизни. И если не бороться с последствиями сейчас, то все можно только усугубить.

- Что усугубить? Я в порядке. Вы сами сказали, что травм...в общем, что все могло быть куда хуже и плачевнее. Пару царапин и синяков - пустяки.

- А причем здесь они? Любое насилие - уже огромная травма. И у каждого она проявляется индивидуально.

Я ухмыльнулась ей в лицо.

- Это типа я должна шугаться мужиков теперь, да? - я откровенно усмехалась. - Или кутаться в длинные тряпки? Или что там обычно? Не давать людям к себе прикасаться?

К моему сожалению, врач на насмешку и издевательство не обиделась, она вообще на них никак не прореагировала.

- Да, и это тоже. А теперь простите, мне пора, - она изящно поднялась и расправила несуществующие складки на кофточке. - Я буду ждать вас, Наташа. Всего доброго.

- И вам.

К этому центру я все-таки подъехала, но зайти не смогла. Мне казалось, что зайди туда и можно сразу вешать на себя табличку - жертва насильника. Я не была жертвой. Моя жизнь не изменилась.

И пока я гипнотизировала себя подобными мыслями, через парадный вход центра вышла девушка за руку с парнем. Молодые, может, чуть старше меня. Девушка была бледной и нервной, постоянно цеплялась за мужскую руку, уверенно державшую ее ладонь, но она улыбалась своему парню. Я чувствовала себя так, как будто подглядываю за ними, поэтому поспешно отвернулась. И ушла, твердо решив, что я не хуже. Мне не нужна помощь.

Я решила доказать всем и себе в частности, что я все та же. Что я не боюсь прикосновений. Пошла в кафе, познакомилась с милым парнем, действительно милым, примерно моим ровесником. Никаких пошлых намеков или сальных взглядов, только восхищение, но от робкого прикосновения к руке меня неожиданно замутило. В прямом смысле. Я еле успела кое-как извиниться и добежать до туалета, где меня вывернуло наизнанку.

Нет. Я не стану прятаться. Я встречалась с парнями, заново училась наслаждаться обычными прикосновениями и не бежать к белому фаянсовому другу. Я даже начала встречаться с однокурсником, но после секса с ним я ушла, пока он спал. Так было несколько раз - я привыкала, убеждала себя, что все в порядке и уходила потом, когда все заканчивалось. Меня уже не мутило и не было желания отдернуться и отстраниться. Мне даже начал нравиться секс через какое-то время. Только людям я не верила.

Это длилось около трех лет, но по-настоящему мне помог один парень. Он преподавал в школе танцев и пригласил меня. Мы с ним танцевали только два танца - вальс и танго. Антон заставил меня заново почувствовать и осмыслить все окружавшее меня. Он заставил меня получать удовольствие от секса и заново научил верить мужчинам. Мы встречались неделю, а потом я без сожалений ушла - вылечившаяся и целая.

И никакой центр мне не понадобился. Я та же, что и раньше. По крайней мере, я так думала.