Людовик возлюбленный

Глава 8 КОРОЛЬ В МЕЦЕ

Людовик вместе со своей армией принял активное участие в войне за австрийский престол. После смерти Флери его наставником стал маршал герцог де Ноай. Дело в том, что, хотя Людовик и собирался править самостоятельно, ему было нелегко избавиться от недостатков своего воспитания. Короля Франции с пяти лет всегда окружали люди старше него, приучившие его полагаться на их мудрость. Людовику было необходимо найти замену кардиналу.

Герцог де Ноай, который пользовался доверием Людовика XIV, советовал Людовику вести политику аналогичной той, которая велась его предшественниками. Маршал напомнил королю, что его прадедушка и Генрих IV никогда не позволяли управлять собою фаворитам.

Народ был рад видеть во главе государства короля. Они удивлялись, как такой умный человек так долго позволял управлять собой кардиналу. В то время никто еще не подозревал о его врожденной лености и не видел, что у короля развивается чувство обреченности. Людовик и сам не подозревал об этих качествах своей натуры. Сейчас, когда он только начинал осознавать радость и великую честь быть истинным королем, он не догадывался, что если постоянно не держать себя под контролем, то его лень и чувство обреченности могут погубить либо его самого, либо Францию.

Англия вступила в войну на стороне врага Франции, и Ноай выстраивал бой с участием пехоты короля Георга II.

В то время на поле брани была задействована почти вся французская армия. Франция воевала на трех фронтах: в Эльзасе, на реке Рейн и в Восточной Фландрии. Ноай командовал армией во Фландрии, и именно туда решил отправиться король.

Решение короля широко обсуждалось в Версале. Королева хотела последовать за своим мужем. Она вовсе не считала это странной просьбой. Королевы и раньше отправлялись на битву вместе со своими мужьями. На фронте для нее и ее фрейлин обязательно нашлась бы работа.

Королева хотела было попросить Людовика взять ее с собой, но из-за мадам де Шатору отношения между королем и королевой быстро ухудшились. Мария активно протестовала против занимаемого герцогиней положения официальной любовницы, которое поставило герцогиню выше королевы. Людовик отвечал, что Мария должна принять мадам де Шатору.

Королева ревновала сильнее, чем когда бы то ни было. Что касается короля, то он был глубоко оскорблен тем, что жена так долго отвергала его любовь. Он подчеркивал, что она не имела права мешать другим принимать то, от чего отказалась сама.

Ссора привела к тому, что король и королева разговаривали только на публике. Но теперь, когда Людовик собрался на войну, Мария опасалась за его безопасность. Кроме того, ее пугали плохие новости из Фонтевро о малышке Терезе-Фелиции, и Мария решила во что бы то ни стало последовать за Людовиком. Она переступила через свою гордость и написала ему записку, в которой просила его взять ее с собой в каком угодно качестве. Она умоляла Людовика ответить на ее записку.

Король ответил, что ее место при дворе и что она ничем не могла помочь ему на фронте. Кроме того, казна не выдержит затрат на поездку королевы на фронт.

Король покинул Версаль в мае. Его отъезд был одной из придворных «тайн», о которой все знали. Третьего числа после ужина в половине первого ночи король отходил ко сну со всеми обычными церемониями. Когда все присутствующие разойдутся, Людовик должен был встать с постели и начать приготовления к отъезду.

Церемония подходила к концу; на него надели ночную рубашку, парик на голове был убран, его сменил ночной колпак, на бархатной подушке передали носовой платок и задернули полог вокруг королевского ложа.

Несколько минут король лежал неподвижно и ждал; затем он раздвинул полог и встал с кровати. Его охватило возбуждение. Он спрашивал себя, почему раньше не принимал участия в государственных делах, ведь именно этим и должен жить король.

Несколько человек во главе с Ришелье, помогавшие королю одеться, передали ему его платье, даже сейчас не забывая о том, что королевское одеяние должно пройти несколько пар рук, прежде чем дойдет до короля.

Пока король одевался, они молчали, и поэтому все услышали, как кто-то скребется в дверь. Все посмотрели на короля. Тот в нерешительности кивнул:

– Посмотрите, кто там.

Дверь открыли, и в спальню вошел дофин в ночной рубашке и тапочках.

Он подбежал к отцу и бросился к нему на грудь.

– Сын мой, – вскричал король, – что все это значит?

– Я хочу поехать с тобой. Я хочу быть солдатом, – ответил мальчик.

– Как ты узнал, что я уезжаю на фронт? – спросил король.

– Мой долг знать это, – с гордостью сказал мальчик.

Король обнял дофина.

– Ох, мой дорогой сын, – вздохнул Людовик, – я бы с большим удовольствием взял тебя…

– Мне уже пятнадцать, – сказал дофин Людовик. – Я вполне взрослый, отец.

– Не вполне, – возразил король. – Более того, ты дофин и мой единственный сын. Ты должен понимать, как важно, чтобы один из нас остался при дворе.

– Делами может заняться мать. Король улыбнулся:

– Нет, сын мой. Желание отправиться на войну делает тебе честь, но, как бы мне ни хотелось взять тебя с собой, мы не должны забывать о нашем долге перед Францией. Тебе нельзя подвергаться опасности, по крайней мере до тех пор, пока у тебя не появится жена и сын. Тогда ты оставишь Франции наследника.

Мальчик мрачно кивнул.

– Отец, – сказал он. – Я должен как можно скорее жениться и родить наследника. Тогда я буду готов воевать с врагами Франции.

– Хорошо сказано, – заключил король. – А теперь… возвращайся в постель… иди быстрее, чтобы никто тебя не заметил. Ты пришел ко мне без соблюдения этикета, а подобное поведение недостойно дофина Франции.

Мальчик грустно посмотрел на отца и, неожиданно поняв, что король уезжает в далекие края, где может подвергнуться опасности, крепко обнял отца и долго не хотел отпускать его. Людовику пришлось самому отстраниться от мальчика. Тогда дофин упал на колени, поцеловал руку отца и, не говоря ни слова, поднялся и пулей вылетел из спальни, чтобы никто не мог увидеть его слез.

Людовик грустно улыбнулся, потом сказал с живостью: «Поторапливайтесь. Мы должны многое успеть, если хотим выехать в три часа ночи».

Потом он попросил, чтобы его оставили, так как ему нужно написать несколько писем. Людовик написал королеве, двум принцессам и мадам де Вантадур. Затем он исповедался и свежим майским утром покинул Версаль, направляясь на фронт.

Приезд Людовика в Лиль произвел глубокое впечатление на армию.

Ничто так не вдохновляет солдат, как король, стоящий во главе войска, сражающийся вместе с ними, ведущий их в бой.

Многие солдаты из провинциальных городов и деревень, а также из парижских низов никогда раньше не видели Людовика. Когда этот красивый, величественный мужчина, в лице которого была нежность и доброта, появился среди солдат, он вызвал ликование в их душах. А когда он проявил еще и храбрость, то и вовсе покорил их.

Людовик старался избегать неприятных ситуаций и вел себя чрезвычайно любезно. Благодаря хорошим манерам он никогда не терял достоинства и не выглядел смешным. Так что своим появлением король поднял боевой дух армии.

Людовик с энтузиазмом отдался своему делу. Он планировал кампанию вместе с Ноэлем. В результате к ногам Франции пал Менин, а вскоре удалось захватить и Ипр.

В Париже веселились. Люди оказались правы: стоило их королю освободиться от влияния своих министров, как он тут же повел народ к победе и процветанию.

– Да здравствует Людовик! – кричали парижане.

Герцогиня де Шатору переехала в загородную усадьбу вместе со своей дурнушкой сестрой, ставшей женой герцога де Лорагэ. Весть о победе дошла до герцогини.

– Ну, – заявила она, – Лиль теперь в такой же безопасности, как и Париж. Ах, как тяжело сейчас Людовику в компании неотесанных солдат!

Герцогиня де Лорагэ удивленно посмотрела на сестру:

– Вы собираетесь поехать к нему на фронт?

– А почему бы и нет? Уверена, Людовик будет рад меня видеть.

– Но король отказал ехать вместе с армией самой королеве!

– Королеве! Конечно же он отказал королеве.

– Итак… вы решили ехать?

– Да, и я возьму с собой вас. Немедленно собирайтесь.

Глаза герцогини де Шатору засверкали так, как обычно, когда она предвкушала воплощение в жизнь какого-нибудь из своих планов.

– Мы можем выехать без промедлений, – сказала она. – Не вижу причин здесь задерживаться.

– Мари-Анн, вам никогда не приходило в голову, что, хотя солдаты и любят своего короля, они могут не любить вас?

– Солдаты! Кого волнуют солдаты?

– Возможно, Людовика.

– Глупая моя девочка! Я волную его гораздо, гораздо больше, чем все солдаты его армии, вместе взятые.

– Вы слишком самоуверенны.

– Я знаю Людовика, а ты нет. Ну конечно же мы будем очень полезны. Станем для начала маркитантками.

Мадам де Лорагэ презрительно посмотрела на сестру, но по собственному опыту знала, что уговаривать ее отказаться от намеченного плана бесполезно.

Герцогиня де Шатору приступила к делу со всем присущим ей энтузиазмом. Прежде всего ей нужно было получить позволение короля. Получить его было несложно. Затем им нужно было попросить разрешение королевы. Не то чтобы Мари-Анн особо волновало мнение королевы, но Людовик предпочел бы, чтобы все прошло с соблюдением этикета и по возможности без скандалов.

Как ни странно, королева не стала возражать против поездки. Она лишь пожала плечами. Однако Мария вновь села за свое неизменное вышивание и рисование, ей было очень тяжело пережить это унижение. Герцогиня с сестрой и несколькими приближенными выехали немедленно.

Мари-Анн не понимала, почему ее красота произвела плохое впечатление на солдат.

Неуместные драгоценности и великолепные наряды лишь раздражали их. «Что, во Фландрии мало женщин?» – спрашивали они друг друга. Если королю нужны такие, то найти их можно без проблем. О герцогине складывали похабные песни.

– Да пусть поют! – говорила она Людовику. – Моя радость от ваших военных успехов затмевает все на свете. Мой король, я всегда хотела, чтобы вы освободились от влияния дряхлых стариков, чтобы вы сами стали королем, вернули славу Франции. Я самая счастливая женщина на свете!

Людовик приехал в Мец в начале августа. Здесь должны были состояться сражения. Правитель Пруссии Фридрих с большим интересом следил за успехами Франции в Нидерландах, понимал, что, пока войска Марии-Терезии сосредоточены в других местах, у него есть отличная возможность атаковать силы императрицы на богемском фронте. Фридрих чувствовал, что пришло время союза с Людовиком, и начал переговоры.

Когда мадам де Шатору и ее сестра прибыли в Мец, то прохожие на улицах глумились над ними. Но ни Людовика, ни его любовницу мнение народа никогда не интересовало. Мадам де Шатору неприлично было поселиться вместе с Людовиком, и король приказал построить закрытую галерею от своих покоев до покоев сестер в аббатстве Сен Арнольд.

Было объявлено, что по этой галерее король будет ходить на мессу. Но люди прекрасно знали, куда и к кому он будет ходить, и недовольство фавориткой возросло. Однако народ продолжал оправдывать Людовика. Их любимый король, он так молод и так добр, что интриганка может легко крутить им.

В Мец приехал посланник короля Пруссии Фридриха. В его честь был устроен прием. Герцогиня полностью одобряла предполагаемый союз с Пруссией. Она сидела по правую сторону от короля (Фридрих прекрасно рассчитал, какое влияние имеет Мари-Анн, и поэтому писал ей льстивые письма). Прием удался на славу.

Может быть, из-за того, что сказались волнения и усталость последних месяцев, на следующее утро после пиршества у Людовика поднялась температура, кожа стала влажной. У короля начался бред. Во французском лагере царило смятение. Говорили, что король при смерти.

Герцогиня де Шатору быстро прибыла в спальню короля и, обосновавшись там вместе со своей сестрой, решала, кого подпускать к королю, а кого нет. Мари-Анн решила во что бы то ни стало выходить короля, так как понимала, что если он умрет, то вместе с ним уйдут в могилу все ее мечты и надежды.

Мадам де Шатору была вынуждена пустить к Людовику принцессу королевской крови, молодого герцога де Шатре и графа де Клермона. Они настояли на присутствии епископа Суассонского, капеллана короля. Священник заявил, что, учитывая состояние короля, необходимо послать за исповедником Людовика Пьером Перуссо.

– Если вы притащите сюда исповедника, король решит, что умирает, – протестовала герцогиня.

– Мадам, король действительно умирает, – возразил епископ Суассонский.

– Нет! – вскричала герцогиня. Она не верила в то, что король умрет. Мари-Анн закрыла лицо руками: на ее глазах рушилась империя, которую она так долго создавала!

Пьер Перуссо приехал в Мец. Когда священник увидел короля, он не поверил своим глазам: Людовик выглядел ужасно. С другой стороны, король всегда был подвержен лихорадкам, кризисы случались с ним и раньше.

Пьер не знал, как поступить. Обещание искупления грехов в присутствии любовницы было невозможно. Если он собирается отпустить грехи Людовика, тогда нужно выслать мадам де Шатору из Меца. Если же король действительно умрет, то ее присутствие будет недопустимым. Дофин не станет винить священника, да и всем придворным будет приятно узнать, что мадам де Шатору унижена.

С другой стороны, король может и выздороветь. И что тогда будет с Пьером? Герцогиня никогда так просто не прощала своих врагов.

А пока она горячо беседовала со своим советником, «дядей» Ришелье, который, как главный камердинер, конечно же был рядом с умирающим.

– Что со мной будет? – напрямую спросила она герцога.

– Этого вам никто не скажет, – ответил Ришелье. – Если он действительно умирает, тогда вам придется уехать. Вопрос в том, сможете ли вы сделать это тайно? Толпа настроена к вам не особенно дружелюбно, учитывая, что король больше не сможет защитить вас.

Герцогиня была напугана, и Ришелье, которого часто раздражала ее заносчивость, не мог не порадоваться своей маленькой победе, хотя он и был ее союзником.

Они разговаривали в небольшой передней, которая вела в спальню короля.

– Приведите священника, – приказала герцогиня.

Ришелье привел испуганного Пьера Перуссо, который выглядел так, будто он предстал перед лицом самого Князя Тьмы.

– Король должен исповедаться? – спросила она.

– Я не могу ответить вам, мадам. Это зависит от воли короля.

– Если он согласен, я должна буду уехать?

– Мне сложно ответить на ваш вопрос, мадам.

– А вы ответьте! – вскричала герцогиня. – Я не хочу, чтобы меня отослали публично. Если мне придется уехать, то я поеду тайно.

– Может быть… возможно, сам король не захочет исповедаться, – пробормотал священник.

– Мне кажется, что его величеству придется захотеть, – мрачно заметил Ришелье.

– Нам нужно избежать скандала, – заявила герцогиня. – Признаю, что грешила с королем. Но… разве для королей нет особых заповедей?

Пьер Перуссо был настолько потрясен, что не нашелся с ответом. Ришелье взял его за руку.

– Я всегда был вам хорошим другом, иезуит, – начал герцог. – А вам нужны хорошие друзья при дворе, и вы это прекрасно знаете. А теперь я прошу вас принять решение: должна ли герцогиня остаться здесь или ей лучше незаметно уехать. Если она должна уехать, то ей нужно сделать это без особой шумихи.

– Я не могу помочь вам, – почти в слезах кричал священник. – Я не знаю, каково будет решение короля.

Герцогиня и Ришелье обменялись усталыми взглядами. Продолжать изводить несчастного было бесполезно. Им оставалось только ждать и надеяться.

Состояние Людовика ухудшилось, и епископ подготовил короля к тому, что ему пришло время очистить душу перед лицом Господа.

– Вы не сможете это сделать, ваше величество, – говорил епископ, – пока ваша любовница здесь. Вам остается лишь одно. Вы должны приказать ей уехать. Только тогда вы сможете вовремя начать покаяние.

Король дал согласие, и вскоре о решении Людовика узнали все придворные. Галерею, соединяющую покои короля и покои его любовницы, разрушили. Теперь и народ знал о том, что любовницу короля отсылают. Герцогиня и ее сестра должны были как можно быстрее и по возможности незаметно покинуть Мец.

Но у них было слишком много врагов. «Король умирает, – говорили принцы, которых герцогиня не хотела подпускать к постели короля. – Теперь больше нет нужды терпеть произвол фаворитки».

На улицах и в тавернах города люди решали ее участь. Они обещали научить не задирать нос и грозились выкинуть ее из города.

Герцогиня, в свою очередь, была в ярости и очень напугана. Она боялась попасть в руки толпы – именно такой судьбы желали ей ее враги.

Морепа был рад такому повороту событий и даже не пытался скрыть свое ликование. Герцог Шатильон, наставник дофина, заявлял, что изгнание фаворитки – это лучшее из того, что когда-либо случалось с королевским родом Франции.

Ришелье обнаружил, что все его сторонники отвернулись от него и даже планируют изгнать его. Герцогиня понимала, что часы ее пребывания в Меце сочтены. А в пути через всю Францию ей не раз придется столкнуться лицом к лицу с враждебно настроенной толпой.

Пока они готовились к отъезду, к ним пришел маршал де Бель-Иль. Он выразил свои соболезнования и заявил, что его волнует то затруднительное положение, в котором оказались сейчас дамы.

– Вы должны знать, мадам, – сказал маршал, – что взбешенная толпа ждет, когда ваша карета будет проезжать по улицам Меца.

– Я знаю, месье де Бель-Иль, – ответила герцогиня, тщетно пытаясь сохранить достоинство.

– Тогда, я надеюсь, вы позволите мне передать мою карету в ваше полное распоряжение, – сказал маршал. – Она большая, и если задернуть занавески, то никто и не поймет, кто в ней едет.

– Как мне благодарить вас? – вскричала герцогиня.

– Не думайте об этом, – почтительно ответил маршал. – Я не мог не помочь дамам. Занавески в карете задернуты. Когда люди узнают, что вы исчезли, карета будет уже далеко от города.

Вот так герцогине де Шатору и удалось покинуть Мец.

Король был очень слаб и совершенно беспомощен, поэтому епископ Суассонский и Пьер Перуссон все управление взяли на себя. Задача священников состояла в том, чтобы по всем правилам сопроводить короля в рай, а Людовику оставалось верить, что он очень скоро покинет этот мир.

Раскаивается ли он в своих грехах? Да, раскаивается всем сердцем. Очень хорошо, но лишь полное раскаяние спасет его душу.

Он должен раскаяться публично; он должен признаться во всех своих многочисленных грехах; он должен согласиться вышвырнуть герцогиню де Шатору из дворца.

Король впадал в беспамятство; он был слишком слаб, чтобы что-либо понимать, но его душу спасали знатоки своего дела. Враги Ришелье и герцогини праздновали победу, а придворные уже начинали оказывать знаки уважения дофину. Епископ объявил, что королева обязана немедленно явиться к одру короля, чтобы вся Франция знала – наложница изгнана, а муж и жена вновь воссоединились в своей любви. Людовик соглашался со всем, абсолютно не понимая, что говорит.

И тут произошло чудо. Однажды утром Людовик проснулся здоровым.

Когда герцогиня покидала Мец, в город въехала королева. Мария была очень несчастна, она только что узнала, что умерла малышка Тереза-Фелиция. Кроме того, королева полагала, что раз уж король отослал любовницу и послал за женой, то он на краю смерти.

Людовик был все еще очень слаб. Мария встала на колени перед королем; и в глазах Марии стояли слезы.

– Я прошу у тебя прощения, – сказал он, – за все то унижение, которое я тебе причинил.

Мария кивнула и улыбнулась, глотая слезы.

– Я прощаю тебя, – ответила она. – Теперь тебе осталось попросить прощения у Господа.

Людовика задело это ханжеское, типичное для его жены замечание, но он действительно жалел, что причинил ей так много боли, и хотел помириться с Марией.

Париж безумствовал. Людовик выздоровел, он изгнал любовницу. Король и королева опять вместе. Он бесстрашно сражался вместе со своими солдатами, будет править своим народом благородно и справедливо, и для Франции вновь настанет золотой век.

О Людовике отзывались с большой любовью. Он обязательно станет самым великим королем Франции. На этот раз люди не просто называли Людовика своим королем. Они звали его Людовик Возлюбленный.

Как только Людовик поправился, он вернулся к армии. Пока король болел, маршалу Ноаю не удалось достичь особенных успехов, и Людовик начал понимать, что ошибался, считая его великим полководцем.

Этот глупец позволил войскам правителя Лотарингии Чарльза в полной безопасности пересечь Рейн и отправиться на помощь Богемии, отбивающейся от армии Фридриха, короля Пруссии. То, что Ноай позволил Чарльзу сбежать, было возмутительно. Народ был недоволен маршалом, и когда тот приехал в Мец посовещаться с королем, то обнаружил, что потерял его доверие.

Людовик присоединился к своей армии во Фрейбурге, который сразу сдался в руки Франции к приезду короля. Однако наступала зима, и продолжать войну стало невозможно.

Людовик вернулся в Париж. Горожане встретили его так, как очень редко встречают своих королей. Несмотря на лютый холод, люди высыпали на улицы, чтобы показать, как сильно они любят Людовика.

Божественно прекрасный король сидел в своей золотой карете, а люди кричали до хрипоты, прославляя показанную им в бою доблесть.

В толпе стояла женщина, закутанная в шаль. Она пристально смотрела на золотую карету и пассажира.

Людовик не видел ее, но по неосторожности она сбросила шаль, и ее лицо открылось.

Стоящий рядом мужчина заметил ее и громко засмеялся.

– Шатору, – закричал он, и толпа окружила даму.

Она отчаянно пыталась выбраться из толпы.

– Вы обознались… Вы обознались, – твердила она.

Но люди знали, что они не обознались. Они плевали в герцогиню, они бросали в нее камни и валявшийся на улице мусор, они оскорбляли ее.

Растрепанная, плача от ярости и унижения, герцогиня бежала так быстро, как только могла. Забежав в узкий переулок, женщина, тяжело дыша, прислонилась к стене.

Она слышала, как вдалеке стучат барабаны и толпа кричит:

– Да здравствует Людовик! Король вернулся. Да здравствует Людовик, возлюбленный своим народом.

Герцог Ришелье вновь посещал короля в Версальском дворце. Многие гадали, что будет дальше, и коленки у них уже начинали дрожать.

Герцог и герцогиня де Шатильон были в ужасе. Они поступили глупо. Когда Людовик заболел, он настаивал, чтобы дофина не приводили к его постели, но мальчик умолял взять его в Мец, и герцог ослушался короля и выполнил волю своего ученика. Тогда де Шатильон был уверен, что король умирает и он выполняет желание мальчика, который вскоре станет королем.

Герцог, как и многие другие, совершил ошибку и был уверен, что ему придется поплатиться. Людовик никак не выразил своего недовольства. Наоборот, он был, как всегда, добр к герцогу и герцогине, но теперь-то они многое знали о методах короля.

Морепа гадал, что будет с ним.

Они были не единственными, кто задумывался о своей дальнейшей судьбе. Все сомневающиеся собирались в доме на рю де Бак, где расположились герцогиня де Шатору и ее сестра, так как ходили слухи, что герцогиня получает послания от короля.

Это известие ошеломило парижан. Народ ведь уже решил, что раз король помирился с королевой, то теперь у них вновь пойдут детишки, что королевская чета заживет счастливой семейной жизнью, король позабудет про свою любовницу и всецело отдастся делу управления Францией.

Герцогине сообщили, что к ней приехали с визитом. Она тут же приняла посетителя, надеясь, что он привез сообщение от короля. Но когда незнакомец сбросил плащ, она закричала от радости: это был сам Людовик!

Герцогиня бросилась в объятия короля и заплакала от счастья.

– Людовик… мой Людовик… Я знала, что вы появитесь сами или пошлете за мной.

– Вы вернетесь в Версаль.

– Меня так унизили… так жестоко унизили.

– Я знаю.

Мари-Анн взяла его руки и поцеловала их, сначала нежно, а потом страстно. Она знала, как пробудить в нем желание, желание, затмевающее разум.

– Я должна вернуться, – плакала она. – Расставание невыносимо.

– Вы вернетесь.

– Меня никогда не будут уважать, пока вас окружают мои враги. Людовик, разве они должны оставаться? Морепа… самый главный враг. После того как я вернулась из Меца, я время от времени чувствую недомогание. Людовик, думаю, Морепа пытался отравить меня!

– О нет, он не стал бы этого делать.

– Почему бы и нет? Он ненавидит меня, потому что знает, что я ненавижу его. Еще один враг Шатильон. Должно быть, он со своей женой настроили дофина против меня.

– Он и его жена будут изгнаны со двора. Герцогиня радостно закивала.

– Епископ Суассонский и этот дурак исповедник…

– Мы изгоним их всех… если вы чувствуете, что не можете вернуться во дворец, пока они там.

Герцогиня прижала Людовика к себе. Ее глаза были неестественно яркими, будто ее лихорадило. Мари-Анн чувствовала, что это полная победа, самый счастливый момент в жизни.

Людовик провел ночь вместе с герцогиней на рю де Бак. Перед тем как уйти, он сказал:

– Вы должны немедленно вернуться в Версаль. Так мы слишком далеко друг от друга.

– Я вернусь, как только граф де Морепа принесет мне приказание от вас о возвращении.

Людовик засмеялся.

– Будь по-вашему, – сказал он.

Герцогиня прищурилась:

– Я хочу, чтобы месье де Морепа знал, что, каким бы умным он себя ни считал, он поступил очень глупо, объявив себя моим врагом.

Когда Людовик ушел, мадам де Шатору позвала к себе сестру.

– Победа! – кричала герцогиня. – Собирайтесь. Скоро мы вернемся в Версаль. Унижения в Меце будут позабыты.

– Хорошие новости, – ответила сестра. – Когда мы выезжаем?

Она вдруг остановилась и удивленно посмотрела на сестру.

– Вы хорошо себя чувствуете? Вы выглядите очень странно.

– Странно? Я?

– У вас блестят глаза… почти как стеклянные… и щеки горят!

Герцогиня повернулась к сестре:

– Я ведь многое пережила, разве нет? Мец! Я никогда не смогу забыть этого! Но теперь мои враги будут страдать так же, как заставляли страдать меня.

– Был ли его величество очень нежен… очень требователен?

– Он всегда такой.

– Сестра, я бы на вашем месте прилегла. Вы слишком возбуждены. Я принесу вам освежающий и успокаивающий напиток.

– Большое спасибо.

Мадам де Лорагэ попыталась заставить сестру принять питье, но, похоже, та ничего не понимала. Мадам де Лорагэ стала возле постели на колени.

– Мне страшно… – бормотала мадам де Шатору. – Они забросают меня камнями. Задвиньте занавески…

– Вы слишком перевозбудились, – прошептала мадам де Лорагэ. – Завтра вам станет лучше.

Но на следующий день герцогине лучше не стало. У нее поднялась температура, и было ясно, что она тяжело больна.

Две недели Мари-Анн была при смерти. Жители Парижа собирались на рыночных площадях и говорили о ней. Все были убеждены, что, если герцогиня никогда не выздоровеет, Франции станет легче. Многие утверждали, что ее отравил Морепа.

Между рю де Бак и королевским дворцом то и дело шныряли посланники. Говорили, что король очень переживает из-за своей фаворитки.

Мадам де Майи вернулась из изгнания, чтобы навестить свою сестру и сказать ей, что не держит на нее зла за жестокое отношение с ее стороны. Увидев сестру, герцогиня вздохнула с облегчением: она была рада получить ее прощение лично.

– Я скоро умру, – говорила Мари-Анн. – Я сделала много такого, чего не стоило бы делать.

В начале декабря герцогиня исповедалась, получила причастие и соборование. Восьмого числа она умерла.

Похороны прошли очень тихо. По приказу короля герцогиню похоронили в часовне Святого Мишеля в Сен-Сюльпис рано-рано утром. Людовик помнил, как обошлись с телом мадам де Винтимиль, и не хотел такого же унижения для своей любимой.

Сердце Людовика было разбито, и ничто не могло вырвать его из меланхолии.

Даже королева сочувствовала ему. Парижане, собиравшиеся организовать шествие, чтобы выразить радость по поводу смерти женщины, которую они так ненавидели, решили не делать этого.

– Она была самоуверенна и оказывала на короля дурное влияние, – говорили они, – но все же он любил ее. Если выскажем свое отношение сейчас, то это уже ничего не изменит, а королю станет еще больней.

Доставить боль Людовику! Да разве они могут? Разве он не их прекрасный король, Людовик Возлюбленный?