Львица и лилия

Глава 4

Пурилла выскочила из спальни графа, сбежала вниз по лестнице и, прошмыгнув через боковую дверь, устремилась на конюшню.

Приближаясь к стойлам, она услышала сначала тихое ржание Меркурия, затем громкий лай и поскуливание собаки, сопровождаемые царапаньем по дереву.

Она открыла дверь пустовавшего стойла, и маленький спаниель стремительно, словно молния, с повизгиванием метнулся ей навстречу и принялся выражать свой восторг, высоко подпрыгивая в приливе чувств.

Она наклонилась приласкать спаниеля, а позади нее раздался голос Бена:

— Можно подумать, Джейсон не видел вас целый месяц, а ведь с тех пор, как вы вернули его сюда, и часа-то не прошло!

— Он ненавидит, когда его запирают в стойле, — без нужды объяснила Пурилла, — но няня не позволила бы ему тревожить нашего пациента.

Девушка не стала ждать ответа от старика Бена и, покинув конюшню в сопровождении Джейсона, отправилась через выгул для лошадей в сторону леса.

Она шла достаточно быстро, и только оказавшись в тени деревьев, слегка замедлила шаг. Увидев упавшее дерево, Пурилла присела на него. Джейсон устроился возле ее ног, и по его позе было заметно, что он ждет, когда хозяйка приступит к разговору.

И он не ошибся в своем ожидании!

— Что же мне делать, Джейсон? — спросила его Пурилла. — Он просил меня выйти за него замуж, но у меня возникло странное чувство, которое я не могу объяснить даже сама себе. Понимаешь… он ведь… не… любит меня в действительности.

Проводя почти все свое время в одиночестве, Пурилла привыкла разговаривать с Джейсоном как с человеком, с которым ее связывали бы узы взаимопонимания.

Словно и вправду догадавшись, о чем она говорит, песик внимательно посмотрел на нее своими ясными глазами, подметая землю хвостом, как он это обычно делал.

— Безусловно, то, что я чувствую к нему, и есть любовь, — продолжала рассуждать Пурилла, пытаясь разобраться в своих ощущениях. — Он очень красив, несомненно, благороден и именно таков, каким я всегда представляла себе человека, которого полюблю.

Девушка вздохнула и продолжила:

— Мне хочется говорить с ним, быть рядом с ним, а когда он улыбается мне, я чувствую, как мое сердце начинает вытворять… забавные штуки в моей… груди.

Она замолчала, а затем, собравшись с духом, проговорила:

— Но мне нужна его любовь, Джейсон, любовь, о которой я всегда… мечтала.

Джейсон издал странный горловой звук, как будто пытаясь ответить ей.

Внезапно Пурилла опустилась на колени рядом с песиком, прямо на сухие листья, сквозь которые местами уже пробивались первые весенние цветы, и обхватила спаниеля руками.

— Я… боюсь, Джейсон, — призналась она. — Боюсь, я не сделаю его счастливым… но еще больше боюсь… потерять его.

Джейсон лизнул ее в лицо, поскольку никак иначе не мог утешить свою хозяйку.

Затем, спущенный с поводка, пес стремглав бросился искать кроликов, которые, как он был уверен, прятались от него под каждой кучей листьев и в каждой песчаной норе под стволами деревьев.

Пурилла сидела там, где он ее оставил, и вглядывалась в глубь леса, не замечая ни гладкой поросли из колокольчиков вдали, ни последних лучей заходящего солнца, окрашивающих кроны деревьев в рыжевато-золотистый цвет.

Вместо этого она видела перед собой красивое лицо графа Рокбрука и слышала, как он произносит:

— Я хочу, чтобы вы стали моей женой.

Она никак не ожидала услышать от него что-либо подобное, и сейчас ей казалось, что после этих слов она должна испытывать чувство, будто она поднимается по радуге к звездам.

И тем не менее она не могла почему-то избавиться от ощущения какой-то недосказанности, сквозившей в его словах и жестах.

— Он намного старше и намного опытнее любого из тех мужчин, которых мне доводилось встречать прежде, — рассуждала она, — и он совсем не похож на Эдварда Чарлтона!

Еще совсем недавно она видела, какими глазами Эдвард смотрел на ее невестку, когда одно выражение его глаз говорило ей, насколько он любит Элизабет.

Задолго до его признания Элизабет и предложения выйти за него замуж Пурилла проницательно почувствовала их взаимную влюбленность, которую оба, смущаясь, скрывали даже друг от друга.

Девушка полагала, что в истории отношений Эдварда и Элизабет она оказалась «пророчицей», такой же, как и нянюшка.

Она могла почти физически ощущать их любовь, волнами исходившую от них. Могла слышать ее отзвуки в их голосах, даже когда они говорили о самых обычных вещах, и видеть ее отблески в их глазах, когда они смотрели друг на друга.

То была настоящая любовь, неудержимая, непреодолимая, которую невозможно ни скрыть, ни погасить.

Пурилла понимала: несмотря на то что, когда граф ласково смотрел на нее и держал ее руку в своих ладонях, от него исходило удивительное чувство покоя и уверенности в будущем, существовало что-то еще, без чего, если быть честным по отношению к себе, они не могли стать счастливыми, ни он, ни она.

И все-таки пообещала самой себе выйти за него замуж — пообещала в тот момент, когда он признался ей, что она нужна ему.

— Я могу заботиться о нем… я могу помогать ему, — убеждала она себя.

И все же глубоко внутри нее какое-то чувство подсказывало ей, что этого мало, что ей нужно большее, гораздо большее от человека, которому она отдала бы свое сердце.

Нянюшка перебинтовала графа и закрепила на нем чистую перевязь для его поврежденной руки.

Он молчал, пока она проделывала все это, каждую секунду ожидая вспышки боли, которая пронзала его всякий раз, стоило ему только пошевелиться.

К его удивлению, боли больше не было. Не ощутил он и ни малейшего дискомфорта, и это означало, что трещина (как оказалось, кость не сломалась, а только треснула) срастается, и он скоро снова будет на ногах.

Он прекрасно знал, что обладает исключительным здоровьем, которому многие бы могли позавидовать. В еде он придерживался разумных ограничений, алкоголем не злоупотреблял, поэтому неудивительно, что его кости срастались и заживали не хуже, чем у любого спортсмена.

Няня закончила перевязку и собрала использованные бинты, чтобы унести их из комнаты.

Граф взглянул на ее лицо и отметил про себя ее угрюмость, а может быть, и явную недоброжелательность по отношению к нему, чего раньше старушка себе не позволяла.

— Что случилось, няня? — поинтересовался он.

— Чем это вы, ваше сиятельство, так расстроили мисс Пуриллу? — спросила она.

— А она расстроена?

— Она отправилась в лес, — ответила няня, — она всегда так поступает, когда что-то неладно или ей необходимо о чем-то подумать. Вот только сейчас она вернулась оттуда, и зачем ей понадобилось идти в лес, хотела бы я знать!

Граф улыбнулся, почувствовав враждебность в голосе няни, и решил все ей объяснить.

— — Я полагаю, мисс Пурилла ходила обдумать то предложение, которое я ей сделал.

— Предложение, ваше сиятельство? Какое? — сердито спросила няня.

— Я попросил ее выйти за меня замуж, — спокойно сказал граф, — послезавтра.

На мгновение няня замерла, не сводя с графа глаз.

Затем он увидел, как в ее взгляде мелькнуло облегчение, и она уточнила:

— Вы хотите, чтобы мисс Пурилла стала вашей женой, ваше сиятельство?

— Именно так, няня, и я надеюсь сделать ее счастливой.

— И я, как бы я хотела ей счастья, ваше сиятельство, — вторила ему няня, — но зачем же вам венчаться в такой неподобающей спешке?

— Я полагал, вы, да и все окружающие, поймете меня.

Я не могу оставаться здесь с незамужней мисс Пуриллой, ведь в доме нет никого, чье присутствие помогло бы нам соблюсти приличия. А поскольку мне хочется отправиться в Рок-Хаус вместе с ней, это снова повлекло бы трудности, связанные с поисками компаньонки для нее, если мы не будем к тому времени женаты.

Няня задумалась на мгновение, словно оценивая логику его рассуждений. Но все же осталась недовольна:

— Это вызовет пересуды, Ваше сиятельство.

— В поместье, возможно, — согласился граф, — но разве это имеет значение?

Няня обдумывала все сказанное. Похоже, в ней боролись два чувства — желание соблюсти, как подобает, все приличия и одновременно переполнявшая ее гордость за свою воспитанницу, которой предстояло стать графиней.

И она, поколебавшись, наконец сдалась.

— Надеюсь, ваше сиятельство знает, что делает, — подытожила она, — и если мисс Пурилла счастлива, это снимает все остальные вопросы.

— И я именно так и думал, — согласился граф.

Когда няня вышла из комнаты, он откинулся на подушки, отметив про себя, что все идет согласно его плану.

Пурилла спасала его от беды, которая казалась уже совсем близкой и неизбежной, как тогда, в Индии, когда он ожидал прыжка львицы.

Но даже теперь он знал: он не будет полностью в безопасности до тех пор, пока не наденет обручальное кольцо на палец Пуриллы и Луиза не потеряет всякую власть над ним. Вот тогда ей уже ничего не удастся сделать.

— Я дам Пурилле все, что она пожелает, — пообещал он себе.

На следующий день, когда его должен был посетить Анструтер, граф запланировал поручить своему управляющему, чтобы тот заказал у самых шикарных и дорогих лондонских портных с Бонд-стрит их самые последние творения, и кроме того, чтобы он купил еще множество нарядов, из которых и будет состоять приданое его жены.

С этим можно было, конечно, и повременить, но Пурилле нужно иметь хотя бы одно платье, которым не погнушалась бы даже принцесса и которое свидетельствовало бы о том, как он благодарен ей.

Анструтер уже написал по указанию графа письмо герцогине Торрингтон, составленное с особыми предосторожностями.

По правде сказать, управляющий набросал несколько вариантов послания, прежде чем граф оказался полностью удовлетворен письмом. Окончательный вариант был таков:

Рок-Хаус.

Ее светлости, герцогине Торрингтон.

Ваша светлость, мне поручили уведомить вас, что граф Рокбрук, к своему глубокому прискорбию, не в состоянии воспользоваться любезным приглашением вашей светлости посетить замок Торрингтон.

Его сиятельство, к несчастью, получил травму при падении с лошади во время верховой прогулки, и, хотя его повреждения не имеют серьезного характера, в настоящее время он находится на попечении докторов, которые не разрешают ему путешествовать.

Его сиятельство попросил меня передать вашей светлости его извинения и сожаления по поводу того, что он не ответил на приглашение вашей светлости ранее.

Остаюсь скромным и почтительным слугой вашей светлости, Дж. Б. Анструтер.

Граф счел информацию, изложенную в письме, достаточной, чтобы удовлетворить герцогиню, и решил не предпринимать больше никаких действий в этом направлении.

Таким образом он выбросил Торрингтонов из головы и надеялся вскоре избавиться и от всех воспоминаний, связанных с Луизой.

Он полагал, что только его физическая слабость по-прежнему заставляла его ощущать ее присутствие где-то поблизости и исходившую от нее угрозу. Она как будто все еще пыталась поймать его в ловушку, а он сопротивлялся этому всем своим существом.

«Как только я женюсь, она ничего не сможет поделать», — уверял он себя снова и снова.

Он не желал оставаться в одиночестве и поэтому принялся мечтать о том, чтобы Пурилла скорее поднялась к нему в комнату.

Однако ждать ему пришлось долго, прежде чем он услышал ее едва различимые шаги по лестнице.

Затем раздался стук в дверь, и девушка вошла в комнату. Наступали сумерки, последние догорающие лучи солнца уже скрылись за горизонтом.

И все же Литтону показалось, что с ее появлением в комнате стало светлее, что копна ее белокурых волос засияла подобно факелу, стоило ей подойти к кровати.

Он сообразил, что она пришла не одна — за ней по пятам следовал спаниель.

— Кто это? — поинтересовался граф.

— Я пришла спросить вас, может ли он бывать здесь со мной, — ответила Пурилла. — Он ненавидит, когда его закрывают в стойле.

— Он был сослан по моей вине?

Пурилла кивнула.

— Боюсь, он будет лаять, он всегда лает, когда взволнован или хочет чего-нибудь, и няня сказала, это будет беспокоить вас.

— Теперь это не имеет никакого значения, поскольку я снова почти здоров, — ответил граф. — А как его зовут?

— Джейсон.

Граф поднял брови.

— Звучит не столь романтично, как Меркурий или Пегас.

— Я назвала его Джейсоном, потому что он всегда что-то ищет.

— Конечно же. Золотое Руно, как Ясон! — пошутил граф.

— Именно так.

Она села на стул около кровати и после минутной паузы заговорила:

— Мне кажется, все мы постоянно что-то ищем.

Граф почесывал Джейсона за ухом. Он долго-долго смотрел на Пуриллу, потом все же спросил ее:

— А что вы хотите найти?

Он чувствовал: ей хотелось сказать ему что-то очень важное. Но он совсем не ожидал, что краска смущения зальет ее щеки и она отведет в сторону застенчивый взгляд.

Однако это придало ее лицу очарования. Внезапно, словно у нее не было никакого желания отвечать на его вопрос, она быстро вскочила:

— Темнеет. Не могу понять, почему няня не принесла лампу в вашу комнату. Я зажгу свечи, а затем задерну занавески.

— Не стоит спешить с этим, — сказал граф. — Я хочу, чтобы вы ответили на мой вопрос.

— Я… я не могу вспомнить, о чем он, — смутилась Пурилла.

— Не лукавьте. Вы сказали, что каждый из нас ищет в жизни что-то свое, и мне хочется узнать, что вы сами желаете найти.

— Полагаю… каждый хочет… найти… счастье, — тихо произнесла Пурилла.

Это была только часть правды, и Рокбрук не сомневался, что слово, которое она по застенчивости не смогла произнести, было — «любовь».

И вдруг его осенило, что, делая ей предложение, он говорил ей обо всем, кроме любви. Он говорил, что она нужна ему, но он не сказал, что любит ее.

Но ведь он знал — каждая женщина ожидает услышать от мужчины, который предлагает ей выйти за него замуж, слова любви.

Неожиданно для себя он ощутил всю неловкость своего положения. Скажи он сейчас Пурилле: «Я люблю вас!»— она поймет своим «шестым чувством», или инстинктом, прекрасно у нее развитым, особенно по отношению к людям, как далеки его истинные чувства к ней от той любви, которую она искала.

Он попытался убедить себя, что те идеалистические представления о любви, которые она вынесла из волшебных историй, имеют очень мало общего с реальными отношениями между людьми, живущими в самом обычном, а не сказочном мире.

«Я буду уважать и защищать ее, и у нее будет все, чего бы она ни пожелала. Все — от бриллиантов и ювелирных украшений до положения в обществе, выше которого стоят лишь королевские семьи. О чем еще она может мечтать?»

Граф чувствовал, что все его потуги убедить себя излишни. Он прекрасно знал, о чем мечтает Пурилла. Он был достаточно умен, чтобы не закрывать глаза на очевидную истину.

«Любовь!»— подумал он цинично. Сколько аспектов любви существовало на свете: от эротических фантазий, к которым весьма располагала атмосфера Лондона, до взрывных страстей, не представляющих собой ничего, кроме физического влечения и вожделения, приведших Луизу через лабиринт коридоров к его спальне в Виндзорском замке!

Он прекрасно знал — не такую любовь искала Пурилла. Но он убеждал себя, что идеальные чувства являлись лишь частью сказочного вымысла и не имели ничего общего с действительностью реального мира.

«Я должен постараться не разочаровать ее», — все же предостерег себя граф.

Не в его власти было дать ей желанное, и неизбежно, рано или поздно, она испытает разочарование.

Поскольку эта мысль странным образом расстроила его, он почти раздраженно спросил себя: отчего ему не довелось встретить обычную глуповатую деревенскую девушку?

Та была бы чрезвычайно довольна, если бы настоящий живой граф оказался ниспослан ей подобно дару небес, и ей не пришлось бы желать ничего более. Уже один этот резкий взлет на иной социальный уровень стал бы для нее тем великолепным шансом, за который хватаются не раздумывая.

Но Литтон понимал, насколько малое или совсем уж ничтожное значение имела для Пуриллы эта сторона их предполагаемого брака. Хотя он и не мог уяснить для себя, каким образом догадался об этом.

Он видел только одно: Пурилла соглашалась выйти за него замуж, потому что он завладел ее вниманием. Однако в ней еще не проснулось большое и глубокое чувство, хотя ее внутренний голос верно подсказывал ей, что и в его отношении к ней не хватает чего-то важного.

Поскольку он чувствовал, насколько опасным мог стать для него разговор о любви в темной комнате, граф поспешил сменить тему:

— Вы правы, Пурилла. Зажгите свечи. Или еще лучше попросите Бейтса, чтобы принес лампу. Мы не должны позволять няне без конца бегать вверх и вниз по лестнице.

Это слишком тяжело для нее.

— Если я не смогу найти Бейтса, я принесу ее сама, — пообещала Пурилла.

Она торопливо направилась к двери, и Джейсон, который до этого стоял на задних лапах, положив голову на кровать и получая удовольствие от того, что граф трепал его за ушами, почти яростно вырвался из его рук и побежал за нею.

Граф наблюдал за ними, затем, услышав, как они спускаются по лестнице, он откинулся на подушки и сказал себе, что напрасно опасается за Пуриллу.

Она молода, но умеет приспосабливаться к обстоятельствам, и он не сомневался в ее способности легко приобретать необходимые навыки. Скоро он получит в ее лице надежного спутника жизни.

Будучи сама благоразумной, она не станет требовать от него чересчур многого или просить его о чем-то, чего он не сможет ей дать.

«Полагаю, согласно ее представлениям о жизни, я вообще ни разу еще не испытывал чувства любви», — сделал вывод граф.

Как это странно, думал он, что из всех женщин именно Пурилла заставила его сделать подобное заключение. Но именно так и обстояло дело, о чем до настоящего времени он даже не догадывался.

Бывало, он восхищался, покорялся, очаровывался и иногда лишь немного увлекался женщинами, которые чересчур быстро падали в его объятия, стоило ему проявить хоть небольшой интерес к ним.

Но он никогда не чувствовал себя опечаленным, когда очередная любовная связь обрывалась или его вместе с полком переводили в другое место.

Какое-то время еще шел интенсивный обмен письмами, потом этот поток посланий ослабевал и, наконец, иссякал совсем.

Но всегда, когда женщина уходила из его жизни, тут же находилась другая, чтобы занять ее место.

«Как только мы поженимся, она переедет в Рок-Хаус, — размышлял граф, опять возвращаясь в мыслях к Пурилле, — а когда у нас родятся дети, у нее окажется полным-полно забот, чтобы не скучать».

И снова он подумал, что все складывается не очень удачно, поскольку он вынужден вступать в брак, едва лишь успев унаследовать титул и состояние.

Литтон вспомнил, как доктор сказал ему, что в его имении полно неотложных дел. Поскольку его невеста всегда жила в деревне, он был уверен, что она проявит интерес к хозяйству.

Со временем, возможно, он смог бы поручить ей взять на себя кое-какие обязанности по поместью, а сам бы тем временем занялся более серьезными делами, например, большой политикой.

«Она справится», — убеждал он себя и сам же чувствовал, что делает это с неуместной горячностью, словно пытается сам себе внушить эту мысль.

Но чуть позже, прежде чем сон смежил его веки, граф вновь подумал об этом неуловимом, сентиментальном, романтичном и безнадежном чувстве, известном как «любовь», в которое каждый, кто к нему стремится, вкладывает свое собственное содержание.

Надевая сюртук, граф, против ожидания, не испытал никаких особых трудностей.

Он все еще был вынужден держать руку на перевязи, но это не мешало ему выглядеть весьма шикарно, когда наконец настал час свадебной церемонии.

«Как странно, — подумал он, — венчание графа Рокбрука пройдет тихо и незаметно, и только няня и Бейтс будут выступать в роли свидетелей».

Конечно, он понимал, насколько важно было проявить поспешность в этом деле. Он уже все продумал и заручился обещанием молчать о предстоящем событии не только со стороны Бейтса, но также и священника.

— Надеюсь, вы понимаете, — обратился он к пастору, — что, поскольку у мисс Кранфорд нет родственников, вряд ли необходимо устраивать большую свадьбу, на которую соберутся только мои друзья и члены семьи, так как это может вызвать у нее излишние переживания.

— Конечно, конечно, я все понимаю, ваше сиятельство, — согласился священник.

— Более того, — объяснял граф, — я совершенно уверен, что, пожелай я организовать пышную церемонию, доктор Дженкинс потребовал бы отложить проведение ее еще на несколько недель.

Священник понимающе кивал, и граф продолжал:

— Но, поскольку в Рок-Хаус мне необходимо возвратиться вместе с мисс Кранфорд и ее няней, я полагаю разумным, чтобы мы поженились уже здесь, в Литл-Стентоне, оставив оглашение свадьбы на потом.

Священник проявил вполне уместную покладистость в этом вопросе.

— Я уверен в вашей правоте, ваше сиятельство, и я согласен с вашим сиятельством, что пышная свадьба очень изнурительна, особенно для невесты и жениха.

Как будто следуя ходу мыслей своего хозяина, Бейтс заметил:

— Все будут удивлены, узнав, что вы привезли домой жену, ваше сиятельство, и я полагаю, от вас будут ожидать устройства празднества, как только вашему сиятельству станет лучше.

— Ты имеешь в виду прием с фейерверком? — встревожился граф.

— Именно, ваше сиятельство! — согласился Бейтс. — Они все очень разочаруются, если вы откажете им в том, на что Они, как они полагают, имеют полное право, так сказать.

Граф рассмеялся.

— Тогда мы должны позаботиться о том, чтобы не разочаровывать их, Бейтс, но ради всего святого, не раньше, чем я окончательно поправлюсь, чтобы вынести такое напряжение.

— У вас для этого есть я, ваше сиятельство, — заверил его Бейтс. — Доктор поручил вашему сиятельству моей заботе, так сказать.

— Тебе лучше не говорить об этом при нянюшке, — предупредил его граф. — Я абсолютно уверен, ей он сказал то же самое.

Бейтс усмехнулся.

— Надеюсь, не сказал, ваше сиятельство. У меня такое чувство, что она хочет оставить вас на своем попечении!

— Легко могу поверить этому, — согласился граф.

Он медленно и осторожно спускался по лестнице. По комнате он уже прохаживался днем раньше, но то было совсем другое дело.

Хотя церковь находилась совсем рядом, у дома его ждала карета, а когда он вышел в холл, Бейтс достал приготовленную заранее бутылку шампанского, охлажденную на льду, чтобы отсалютовать начало церемонии.

Рокбрук выпил шампанского, уверенный в том, что для поддержания духа ему необходимо что-нибудь покрепче. И в этот момент он увидел, как Пурилла спускается по лестнице.

Он смотрел на нее, на ее нарядное платье, которое видел на ней впервые, и любовался тем, как прекрасно она выглядит.

Это няня настояла на том, чтобы ее воспитанница надела на свадьбу новое платье, хоть и не в Лондоне сшитое, так как не было времени заказать его в столице.

Для этого она в одной из графских карет съездила в ближайший городок, где и отыскала то, что Пурилла назвала «чудесным свадебным платьем».

И пусть оно не выдержало бы и малейшей критики со стороны взыскательных дам, живущих на Ганновер-сквер, оно, безусловно, выглядело достаточно роскошным для крохотной церквушки из серого камня в Литл-Стентоне.

У платья была очень пышная юбка и рукава фонариком, подхваченные шнурком, плечи же оно оставляло оголенными. По фасону, как определил граф, оно копировало платья, которые благодаря молодой королеве оказались на пике моды.

Дополняла его лишь фата из изящных брюссельских кружев, ниспадавшая до самого пола, и венчавший ее венок из цветов апельсинового дерева.

Когда граф обсуждал с Анструтером предстоящую церемонию, управляющий рассказал ему, какие вуали надевали на свадьбу все невесты Рокбруков.

— Полагаю, ваше сиятельство, вы потребуете вуаль из Рок-Хауса? — предположил он.

— Я не подумал об этом, — признался Литтон, — но, видимо, нечто подобное должно существовать.

— И вы еще сомневаетесь, ваше сиятельство! — В голосе Анструтера прозвучал легкий упрек. — Эту вуаль надевали все невесты семейства последние сто пятьдесят лет, а венок, я уверен, ваше сиятельство все-таки припоминает, сделан из искусственных цветов апельсинового дерева с сердцевинками из бриллиантов.

Это оказалось новостью для графа, но он не захотел признаваться в собственном невежестве.

Однако когда фата и шлейф прибыли из Рок-Хауса, он убедился, что Пурилле они пришлись по вкусу. Ей хотелось быть похожей на сказочную принцессу, и эта фата дарила ей такую возможность.

В тот момент, когда она в первый раз увидела фату, мысли ее были заняты графом.

Даже раненый и обессиленный, не способный без чужой помощи подняться с кровати, он казался ей невероятно прекрасным. И вот теперь она боялась, что он станет стыдиться ее. Но в своем новом платье, с которым, по ее мнению, не могли сравниться никакие наряды с Бонд-стрит, с кружевной фатой, будто волшебством сотворенной, и сверкающим венком, она даже самой себе показалась совсем иной.

Пурилла смотрела на свое отражение в зеркале и от всего сердца возносила молитву небесам:

— Пусть он думает, что я красива… Пожалуйста, пусть я покажусь ему прекрасной.

Она никогда не встречала дам из высшего света, которые окружали графа в Букингемском дворце или в Виндзорском замке, когда он бывал в Лондоне, но она читала про них и видела изображения королевы и ее фрейлин в «Графике»и «Иллюстрированных лондонских новостях».

Девушка не ставила даже под сомнение мысль о том, что сама она была бы золушкой среди них, особенно в своих простеньких платьях, которые няня шила для нее из самых дешевых, доступных им по цене тканей, поскольку ничего другого они не могли себе позволить.

Теперь же у нее было платье, показавшееся ей настоящим воплощением изящества. Вуаль, придававшая ее облику таинственность, поблескивающие бриллианты — все делало ее похожей на нимфу, возникшую из утреннего тумана, что навис над водой. Граф будет гордиться ею.

Но эта мысль одновременно немного расстроила ее. Ведь ей хотелось не только этого.

Пурилла ждала от него любви. Она хотела, чтобы Литтон Рокбрук смотрел на нее таким взглядом, который поведал бы ей, что он дарит ей не только обручальное кольцо и свой титул, но еще душу и сердце.

— Мне нужна его любовь… Мне это нужно… — обратилась она к своему отражению, и умоляющий взгляд устремился на нее из глубины зеркала.

Иногда ей казалось, граф во многом понимал ее, возможно, даже лучше, чем кто-либо еще. Когда Пурилла принялась настаивать, чтобы Джейсон провожал ее в церковь, они с няней повздорили.

— Он должен остаться в карете за воротами церкви, — решительно заявила няня.

— Но я хочу, чтобы он видел, как я выхожу замуж, — твердила Пурилла.

— Нельзя собакам заходить в церковь. Он вызовет суматоху, и что скажет его светлость по этому поводу?

— Бейтс сказал, что будет держать его, а Джейсон находит приятным общество Бейтса, — упорствовала Пурилла. — Ведь со мной там должен быть хоть кто-то, кто по-настоящему близок мне.

Она видела, что няня готова к отпору, и торопливо продолжала:

— Я постараюсь представить, будто мама с папой находятся где-то там, в церкви, и еще мне придется вообразить, будто сам Ричард ведет меня к алтарю, как это было бы, если бы он не погиб. Ну должен же там по-настоящему быть хоть кто-то, кого я люблю, чтобы он мог увидеть, как я выхожу замуж, и это будет Джейсон.

— Вам придется спросить его сиятельство, — сказала няня, исчерпав все аргументы для спора.

Граф согласился без возражений.

— Бесспорно, Джейсон может быть с нами, если вы этого хотите, — согласился он, — хотя я думаю, пастор будет возражать против присутствия Меркурия у алтаря.

— Я думала… если вы не возражаете, — начала Пурилла, вдохнув поглубже, — Бен мог бы подвести его к паперти, и тогда он будет первым, кого я… поприветствую, выходя из церкви… в новом качестве.

Граф улыбнулся.

— Меркурий определенно должен ждать нас у паперти, но я думаю, вам следует поблагодарить меня за то, что сам я не горю желанием видеть всех своих лошадей там же. Это могло бы вызвать настоящую панику! — ехидно заметил он.

Пурилла засмеялась.

— Не сомневаюсь, ваши лошади много значат для вас, но это совсем иное, нежели моя привязанность к Меркурию и Джейсону. Когда погиб Ричард, я могла поговорить только с ними, они были единственными, кто пытался понять меня.

— Но теперь вы можете говорить со мной, — решительно заявил граф.

Она в ответ промолчала, и он понял, что она ждет продолжения.

— Я непременно буду стараться понять вас, — пообещал он, — и надеюсь, это будет не очень сложно.

Пурилла тихонько вздохнула.

— Боюсь, вы, вероятно, сочтете многие… мои мысли… ребяческими… и… глупыми…

— Хотите, я дам вам слово, а мое слово кое-что, да значит, что я никогда не позволю себе так думать?

Она покачала головой:

— Это было бы ошибкой, со временем вы начнете тяготиться своим обещанием, которое вам станет невозможно сдержать. Хотя мне бы хотелось иметь возможность говорить с вами обо всем, не боясь… ваших насмешек.

— Вот это я могу пообещать совершенно определенно.

Я никогда не позволю себе ничего подобного, — заверил ее Рокбрук, — и я думаю, Пурилла, что, поскольку мы едва с вами знакомы, нам очень важно говорить друг с другом искренне, открыто и без притворства и не опасаться надуманных недоразумений.

— И мне хотелось бы этого, — призналась Пурилла. — И все-таки вы располагаете изрядным жизненным опытом, а мне было бы совестно докучать вам слишком большим количеством вопросов. Но есть вещи, которым я хочу научиться.

Граф улыбнулся:

— Есть множество вещей, которым мне хотелось бы научить вас. Но сперва, как вы догадываетесь, я должен выздороветь.

— Конечно»— согласилась Пурилла. — Доктор Дженкинс прочитал и няне и мне лекцию сегодня утром, подчеркнув, что вы должны соблюдать меру во всем, чтобы не было осложнений.

— Ну, этого я и сам не хочу, — признался граф, — на то и существует здравый смысл, чтобы не бегать, пока не сможешь хотя бы ходить.

То было весьма разумное замечание, однако когда они проехали всего пять миль, отделявших церковь от Рок-Хауса, и уже подъезжали к большому дому, на графа навалилось ощущение сильного переутомления.

Он мог легко объяснить себе свое состояние. Во-первых, он действительно чувствовал слишком большую слабость после несчастного случая, повлекшего за собой травму. Но, кроме того, он испытывал сильное беспокойство относительно планов Луизы и, пребывая в волнении и тревоге, не смыкал глаз всю ночь накануне венчания. Все это внесло определенную лепту в его теперешнее состояние.

Он, должно быть, сильно побледнел, так как Пурилла внезапно встревожилась:

— С вами все в порядке?

Граф не нашелся, что ответить. Девушка накрыла ладонью его руку и сказала, как бы успокаивая его:

— Осталось совсем немного.

Литтон сжал пальцами ее руку. Ему показалось, что он цепляется за Пуриллу так, словно она была его единственным спасением, в котором он так сейчас нуждался.

Карета остановилась перед парадной лестницей. Красную ковровую дорожку для торжественных встреч уже раскатали на ступеньках, и слуги, в ливреях и напудренных париках, замерли в ожидании прибытия хозяина.

С решительностью, похожей на ту, с какой он вступал в сражение, граф сделал усилие, подался вперед и распахнул дверь кареты.

Под руку с Пуриллой он поднялся по лестнице и вошел в холл, где выстроились в длинную шеренгу слуги.

Граф и Пурилла обменялись рукопожатием с каждым из них, прежде чем пройти через холл и далее в большой салон с обитыми шелком стенами и расписным потолком.

Помещение было украшено белыми цветами, и Пурилла, пораженная красотой его убранства, вскрикнула от восхищения. Она слышала, как граф произнес:

— Ради всего святого дайте мне выпить, и лучше всего бренди!

Она почувствовала безотлагательность в его голосе и, посмотрев на него, увидела, как побелело и осунулось его лицо. Она беспомощно огляделась, но, к счастью, дворецкий, который шел за ними, услышал слова графа.

— Пожалуйте бренди, милорд, — сказал он. — Присядьте, ваше сиятельство, сейчас все будет в порядке.

Поскольку граф был слишком слаб, чтобы не подчиниться, он опустился на ближайший стул. И, хотя ему показалось, будто миновала целая вечность, не прошло и нескольких секунд, как ему подали бокал бренди, и он поднес его к губам.

Литтон почувствовал, как пламенная жидкость вливается в него» чтобы рассеять тот мрак, что окутал его, и на мгновение испытал радость избавления — ведь он боялся, что сейчас упадет и не в состоянии будет даже пошевелиться.

Он выпил еще немного и вдруг увидел, что Пурилла стоит на коленях подле него, глядя на него широко раскрытыми испуганными глазами. Ему следовало успокоить ее.

Он собирался уже произнести какие-то слова, и в этот миг понял — этого мало. Она не просто беспокоилась за него, ее голубые глаза, безусловно, были полны любви к нему.