Львица и лилия

Глава 7

Пурилла замахала руками в знак протеста.

— Нет, нет, я не могу выпить больше ни одной ложки.

— Это поможет вылечить простуду, мисс Пурилла, — решительно и твердо сказала няня. — Господь свидетель, вы были похожи на ледяную сосульку, когда вернулись.

Пурилла слабо улыбнулась.

— Я бы и правда превратилась в сосульку, если бы мне пришлось провести там всю ночь.

Она заметила, как вздрогнула от страха няня, и вспомнила, как сама она отчаянно боялась до тех пор, пока не услышала, словно чудо, голос Литтона.

— Вы там, Пурилла? — кричал он, заглушая лай Джейсона.

— Я здесь… я… здесь! — едва сумела она выговорить, от страха почти потеряв голос, потом повторила громче, испугавшись, что он может не услышать ее.

— Вы целы?

В голосе графа звучала тревога, и то была сладчайшая музыка для нее. Прекрасней этого она никогда раньше ничего не слышала!

Он волнуется! Он действительно встревожен тем, что ее могло поранить обрушившимся известняком.

— Нет… У меня все… в порядке, — сумела она выговорить.

— Мы вытащим вас оттуда.

Она услышала, как граф с кем-то переговаривается. Но она не пыталась определить, кто это мог быть или о чем они говорили. С непередаваемым чувством облегчения она уверилась, что ее молитвы были услышаны и помощь близка, и ей и Джейсону не придется умереть здесь от холода.

Чуть позже она снова начала прислушиваться, после того как пронзительно проревел охотничий рожок.

Она не могла понять, почему звучал охотничий рожок, но чувствовала, что это должно иметь какое-то отношение к ее спасению.

Далее она смогла расслышать, как граф объясняет что-то около завала, очевидно, осматривая его и размышляя вслух, как лучше освободить вход в пещеру.

Джейсон нетерпеливо лаял, но теперь уже с восторгом, словно знал, что прибытие графа предполагало их скорое освобождение из этой темной тюрьмы.

Пурилла полагала, что его лай мог только мешать им, и поэтому крепко прижала к себе песика, чтобы он не создавал лишнего шума.

— Нам следует проявить терпение, — внушала девушка своему четвероногому другу, — и ждать, пока они не смогут найти какой-либо способ вывести нас отсюда.

На это действительно ушло много времени.

Она услышала голоса еще двух мужчин, и по позвякиванию уздечек поняла, что они прибыли на помощь графу.

Состоялся весьма долгий обмен мнениями, а затем она догадалась, что они пытаются сдвинуть валуны внизу завала.

Она сочла это весьма странным решением, но потом пришла к выводу, что они предприняли попытку приподнять груду камней снизу с помощью большого бревна, которое, должно быть, нашли среди деревьев.

Затем она сообразила, в чем дело. Граф боялся, что, если вдруг случится повторный обвал известняка, это не только еще больше затруднит вызволение пленников из пещеры, но может привести и к их гибели.

«Какой он умный», — подумала она.

Она ощутила, как на нее нахлынула волна нежности к графу. Она вспомнила, что доктор еще не разрешал ему ездить верхом и велел не перетруждать себя еще в течение по крайней мере двух дней. Выходит, он сел в седло и отправился в путь, услышав где-то там, внутри себя, ее крик о помощи и осознав опасность, которой она подвергалась.

И пусть с каждой минутой становилось все холоднее, она вся горела от возбуждения, вызванного мыслью, что она сумела сообщить о себе графу на расстоянии, воспользовавшись способом, которым общаются между собой индусы, как ей рассказывал Ричард.

«Мне помогла моя любовь к нему, — решила Пурилла.

Все происшедшее лишь доказывало то, во что она всегда верила. Любовь — самое сильное и самое жизнеутверждающее чувство во всей Вселенной».

Теперь ей хотелось знать, какие чувства испытывал сам граф и понимал ли он, что она взывала к нему всем сердцем, моля его о спасении.

И вдруг она вспомнила, что ведь он-то не любит ее, и было бы неловко заговаривать с ним о своих чувствах.

— Рокбрук никогда ничего не должен узнать, — решила она. Возможно, будет лучше, если она не скажет Литтону, что слышала слова герцога и теперь знает истинную причину его скоропалительной женитьбы.

Эти мысли сковали ее, словно холод, овладевавший ее телом, достиг теперь и ее сердца.

— Я люблю его! Я люблю его! — шептала она, прислушиваясь к его голосу, раздававшемуся снаружи.

Но ничто в их отношениях не менялось, хотя он и пришел ей на помощь. Его поступок не давал ей повода надеяться на большее.

И пусть он примчался спасти ее, она для него по-прежнему оставалась лишь спасением от необходимости жениться на леди Луизе.

«Но зачем графу Рокбруку понадобилась незнатная провинциалка на роль жены? — недоумевала Пурилла. — Почему ему не выбрать красавицу, искушенную в жизни, и к тому же — дочь герцога?»

На этот вопрос она не находила ответа. Она лишь чувствовала, как между нею и графом, ее мужем, возникла преграда, она никуда не исчезла за время их с Джейсоном заточения здесь, и не представлялось никакой возможности устранить ее.

Три конюха сдвинули огромный валун у самого выхода и укрепили его обломками крепкой древесины.

При этом сверху осыпались небольшие куски известняка. Граф осмотрел все очень тщательно, верх пещеры, казалось, оставался достаточно прочным, и он решил, что если они будут осторожны, дальнейшего обвала не произойдет.

Теперь в груде камней образовался проход шириной около фута, и как только Пурилла увидела свет, проникающий снаружи, она поняла их замысел.

Она молча наблюдала за их действиями, обхватив руками Джейсона, так, что Литтон снова заволновался:

— Вы в порядке, Пурилла?

— Да.

— Вы не могли бы посмотреть, сможет ли Джейсон проскользнуть через отверстие, которое мы проделали?

— Да, конечно, — ответила Пурилла. — Он уже рвался попробовать.

— Тогда отпустите его! — предложил граф. Пурилла освободила Джейсона, и, не дожидаясь приказа, он проскользнул в лаз и бросился к свету, идущему снаружи.

Песик легко добрался до конца лаза, и, как только раздался его радостный лай, девушка поняла, что он прыгает от восторга, пытаясь выразить графу восхищение своим освобождением.

Пурилла наблюдала за действиями людей, и, когда они сделали лаз немного шире, крикнула:

— Мне кажется, теперь я смогу пролезть через него.

— Вы уверены? — переспросил ее граф с другой стороны. — Будьте осторожны. Если вы что-либо заденете, известняк может снова посыпаться и покалечить вас.

— Я буду крайне осторожна, — пообещала Пурилла, подумав, насколько ей повезло с ее стройной фигурой. Но стоило ей просунуть сначала голову, а потом и плечи в лаз, она испугалась. При малейшем резком движении она могла сдвинуть древесный крепеж, и вся масса известняка обрушилась бы ей на спину.

Она почти прижалась лицом к земле, чтобы камни не поранили его, а затем внезапно почувствовала руки графа, подхватившие ее под локти. Он осторожно тянул ее к себе, пока сначала бедра, а потом и вся она не высвободилась из мелового плена.

Он поставил ее на ноги и обнял.

Едва веря в свое избавление и к тому же чувствуя, что вот-вот разрыдается, она уткнулась лицом в его плечо.

Сильные крепкие руки дарили успокоение.

— Все хорошо, вы в безопасности, и теперь я могу отвезти вас домой, — тихо произнес он.

— Вы… пришли!.. — прошептала она. — Я пыталась… сообщить… вам… о случившемся… с нами…

Голос ее был слаб, а речь почти бессвязна, и она подумала, что он не расслышал ее, поскольку лишь воскликнул:

— Ваше платье промокло, и вы, должно быть, очень замерзли.

Он освободил ее из своих объятий, и она попыталась найти платок, чтобы утереть выступившие слезы, и в этот момент увидела, как он снимает с себя куртку.

— Нет-нет… пожалуйста! — запротестовала она. — Я… в порядке.

Не обращая внимания на ее протесты, он укутал ее курткой.

Затем она услышала, как он обратился к конюху:

— Я отвезу ее сиятельство на своей лошади. Дайте мне вашу куртку, чтобы сделать седло более удобным.

— Нет… нет! — судорожно протестовала Пурилла, пока тот выполнял приказание.

— Позвольте мне сделать все самому, — возразил граф, и она почувствовала, что ей нечего больше сказать.

Главный конюх уложил свою куртку и еще одну, взятую у грума, спереди седла графа.

Затем, когда тот взобрался на лошадь, они подняли Пуриллу и усадили спереди него.

Поскольку его левая ключица еще давала о себе знать, Литтон обхватил девушку правой рукой, а повод взял левой.

Она очень волновалась за него, и ей хотелось попросить его дать ей возможность самой поехать на одной из лошадей.

Но она понимала, что настолько промерзла, что едва ли сможет самостоятельно удерживать поводья и сидеть в седле без передней луки.

«Здесь недалеко», — успокаивала она себя, прекрасно понимая, что графу не следовало бы рисковать своей поврежденной ключицей.

Но и спорить с ним было бессмысленно, и, когда он устроил ее так, чтобы она чувствовала себя удобно на этом импровизированном переднем седле, они медленно двинулись в путь.

Одного из грумов послали вперед предупредить домашних об их возвращении, в то время как двое других ехали сзади, а Джейсон взволнованно бегал вокруг всей процессии.

Как замечательно было сидеть, прижавшись к графу, чувствовать его руки, обнимающие ее, и знать, что опасность уже позади!

Пурилла мысленно от всего сердца возносила благодарственные молитвы.

— Спасибо, Господи… спасибо… Спасибо за мое спасение и, пожалуйста, пошли ему… счастье…

Им потребовалось всего десять минут, чтобы вернуться домой, где их уже встречала няня, тут же захлопотавшая вокруг своей воспитанницы, одновременно нещадно ругая ее.

Ее искупали в горячей ванне, чтобы из нее вышел весь холод, который, казалось, проник до самых ее костей, и уложили в теплую кровать. А затем напоили горячим бульоном, на чем строго настояла няня. Она кормила Пуриллу с ложечки, как малое дитя.

— Достаточно, няня, пожалуйста… не могу больше, — умоляла ее Пурилла.

— Сейчас еще подадут обед, — отвечала няня, — и вы все съедите до крошки. После таких приключений просто необходимо хорошо покушать.

— Я хочу обедать с его сиятельством.

— Его светлость обедает в своей собственной комнате.

Мистер Бейтс настоял на том, чтобы он тоже принял горячую ванну, а то ведь он так долго не ездил верхом, и все мышцы у него окоченели.

— Его светлость придет в негодование, если опять почувствует себя инвалидом.

— Коли он рискует собой, должен понимать, что последствия неизбежны, — пробурчала няня. — Да и вам крупно повезет, если вас минует воспаление легких, ведь на вас и было-то одно только платье тонкое!

— Я уже согрелась, — заверила ее Пурилла, — и вместо того, чтобы ворчать, тебе следует благодарить Господа, что я не осталась там на всю ночь.

Няня издала звук, больше походивший на крик ужаса.

Принесли обед, и Пурилла с удовольствием съела все эти восхитительные блюда, хотя ей и недоставало при этом общества графа.

Ей хотелось оказаться сейчас возле него, слышать его голос и наблюдать за выражением его глаз. И честно говоря, ее больше всего интересовало, действительно ли он рад, что ему удалось спасти ее.

Когда Пурилла покончила с едой, она спросила няню, убиравшую поднос:

— Его сиятельство придет проведать меня?

— Думаю, да, — ответила няня. — Я пойду вниз и поужинаю. Вы еще что-нибудь хотите?

— Нет, спасибо, — ответила Пурилла.

Нянюшка осмотрела спальню, точно проверяя, не забыла ли она чего сделать, но все оказалось в порядке. Высокие окна были задернуты шторами, свечи зажжены и поставлены на туалетном столике у кровати.

Масляные светильники использовались в доме только внизу, в больших хрустальных люстрах, а в спальнях зажигали свечи, которые, как думала Пурилла, придавали комнатам очарование и романтический вид.

Какое-то время назад они уже обсуждали, будет ли Рокбрук вводить в доме газовое освещение.

— Как жаль что-либо менять здесь, — призналась Пурилла.

— Если нам необходимо идти в ногу со временем в нашем поместье, — заметил граф с улыбкой, — думаю, и в доме нужно следовать прогрессу.

— Но дом прекрасен таким, какой он сейчас.

— Мы не будем спешить, — заверил ее граф. — Мы выслушаем экспертов, прежде чем примем решение.

Пурилла находила свою спальню безупречной безо всяких нововведений. Ей нравился этот расписной потолок и эти золотые купидоны на пологе ее кровати.

Но сейчас Пурилла не думала об убранстве комнаты, она не спускала глаз с двери в смежную комнату, которая ни разу еще не открывалась со дня их приезда в Рок-Хаус.

Она не знала почему, но ей вдруг начинало казаться, что сегодня вечером, после всего случившегося, граф может прийти сюда из своей спальни через эту дверь. Но тут же она приходила в отчаяние при мысли, что теперь ему нет до нее никакого дела, раз она благополучно доставлена домой и с ней ничего не случилось.

Но откинувшись на подушки и все еще продолжая смотреть на дверь, она вдруг увидела, как поворачивается золотая ручка, и сердце ее забилось быстро-быстро.

Дверь открылась, и вошел граф. По наивности своей она предполагала, что, даже обедая один, в своей комнате, граф обязательно бывает одет в вечерний костюм.

Но на Рокбруке был длинный синий бархатный халат, который он надевал у них, в Литл-Стентоне, когда доктор разрешил ему вставать и сидеть на солнышке у окна спальни, пока он не накопит достаточно сил для более сложных дел. Пурилла ощутила сильное волнение, так, что лицо графа поплыло перед ее глазами, и она ничего не могла с этим поделать.

Он осторожно прикрыл за собой дверь в свою спальню, запер дверь в коридор, а потом медленно направился к ее кровати.

Она села, выпрямившись и крепко стиснув пальцы. Белокурые пряди ниспадали на плечи, голубые глаза казались огромными на ее изящном лице.

Граф подошел совсем близко, и теперь все, о чем она хотела спросить его, казалось, вылетело из головы. Вместо этого она сумела лишь проговорить:

— Вы… пришли, когда я… звала вас. Я так… боялась… вы могли не… услышать меня… Но вы… пришли! Как вы… узнали, что я была в… опасности?

Граф, улыбаясь, стоял возле кровати, сверху глядя ей в лицо.

Пламя свечей придавало ее волосам особый блеск, словно то были золотые нити. Литтону казалось, что и глаза девушки горят огнем, идущим из самого ее сердца. Сердца, которое Пурилла подарила ему, Литтону Бруку, сердца, не умеющего скрывать, как оно нуждается в нем и в его любви.

Какое-то время он стоял молча, не отвечая ей.

Затем он сказал:

— Полагаю, Пурилла, поскольку нам обоим есть, о чем поведать друг другу и о чем поговорить, мне следует повиноваться доктору, няне и Бейтсу и прилечь отдохнуть, как и вам.

Пурилла сначала не поняла его.

— О да… конечно, вам нужно… Вы совсем не должны… были ехать верхом… за мной… Я понимаю это, — торопливо заговорила она.

— Мне это не причинило никакого вреда, — продолжал граф, — но не стоит испытывать судьбу.

С этими словами он обошел вокруг кровати, скинул на кресло халат и, отдернув полог, лег на кровать.

Пурилла с трудом могла поверить своим глазам. Затем румянец залил ее щеки, и она почувствовала, как отчаянно забилось сердце в груди.

Граф же улегся на подушки и умиротворенно произнес:

— Так-то лучше! Теперь мне не придется выслушивать ворчание Бейтса. Полагаю, вас тоже няня ругала.

Слабая улыбка появилась на ее лице.

— Она совершенно… уверена, что я погибну от… воспаления легких, а вам станет плохо, раз вы., не жалеете своих сил… так… скоро.

— Устал я от их ворчания, — признался Литтон. — Давайте лучше поговорим о нас с вами. Мне хочется признаться вам, Пурилла. Если бы я не нашел вас, я был бы сейчас в неописуемом отчаянии, сгорал от беспокойства и не находил бы себе места, не понимая, что произошло.

— Вы… и правда… волновались за меня? — прошептала Пурилла.

Она не собиралась вообще спрашивать Рокбрука ни о чем подобном, но не сумела сдержаться, и вопрос все-таки сорвался с губ помимо ее воли.

— Я отвечу на ваш вопрос немного позже, — сказал граф, — но сначала, прошу вас, объясните мне, почему вы пошли на прогулку, хотя до этого собирались обследовать дом вдвоем со мной.

Она повернулась лицом в сторону. А он подумал, что нет ничего прекраснее ее профиля, вырисовывавшегося на фоне пламени свечи, этого маленького прямого носа и мягких губ.

Она не могла подыскать слов для ответа, и он, подождав немного, заговорил сам:

— Думаю, вы, вероятно, слышали слова герцога, обращенные ко мне.

— Я… я… не собиралась… подслушивать… — Пурилла запнулась.

— Но вы услышали. Жаль, я поздно понял, что мне следовало бы все самому рассказать вам, и теперь это выглядит довольно странно, но я все же объяснюсь перед вами.

— В этом… нет… никакой необходимости. Раньше… я не понимала… почему вы так настаиваете… спешите… со свадьбой… А теперь… я знаю… причина в вашем… нежелании… жениться… на леди Луизе, — призналась Пурилла, и казалось, что каждое слово дается ей с большим трудом, но она продолжала, не давая графу возможности заговорить. — Я… только… не могу понять, почему вы не пожелали… сделать… ее… своей… женой.

Она так… красива и живет в том же самом мире… в котором обитаете вы… Она… больше подходит… вам… в качестве… настоящей… жены, которая вам… нужна.

Граф взял руку Пуриллы.

Он почувствовал, как она задрожала от его прикосновения, но его пальцы крепко сжали ее, и тихо и размеренно он проговорил:

— Вы — и только вы — настоящая жена для меня. Только такой женщине, как вы, я всегда предполагал дать свое имя и только такую хотел бы видеть подле себя всю мою оставшуюся жизнь.

Он почувствовал, как замерла Пурилла.

— Вы говорите правду? Вы… вы… не обманываете меня? — спросила она.

— Клянусь, это правда, — ответил граф, — и хотя я знавал много всяких очаровательных дам, которые были достаточно любезны, чтобы выказывать мне привязанность и прочие нежные чувства, я никому, никогда, до тех пор, пока не встретил вас, не предлагал выйти за меня замуж.

— Но… но ведь вы… женились на мне, только лишь бы… вам не… пришлось… брать в жены… леди Луизу, — едва слышно возразила Пурилла.

— Думаю, не будь в моей жизни и в помине никакой леди Луизы, — признался граф, — судьба все равно соединила бы нас с вами, так или иначе. Я непременно должен был найти в вас свое Золотое Руно, которое искал, хотя, по правде говоря, и не знал об этом до сих пор.

— Вы в самом деле так думаете?

Он едва сумел расслышать ее, но выражение глаз Пуриллы, смотревшей на него, говорило обо всем не менее красноречиво, чем ее слова.

Граф не стал отвечать сразу, он, казалось, пытался подыскать верные слова:

— Поскольку для нашей совместной жизни важно быть во всем честными друг перед другом, я скажу вам следующее. Когда я впервые увидел вас, я посчитал вас одной из самых очаровательных женщин, которых я когда-либо встречал. Но мне казалось, я не в силах был дать вам то, чего хотели вы и что, по вашим словам, ищет каждый, как искал Ясон свое Золотое Руно.

Пурилла не отвечала, но он чувствовал трепет ее пальцев в его руке и продолжал:

— Затем мы с вами беседовали о вещах, которые я никогда не предполагал обсуждать с женщиной. Живя бок о бок с вами в вашем доме, я понял, насколько вы нежное, чистое и прекрасное создание. И пусть я тогда все еще исступленно пытался найти выход из западни, которую устроила мне леди Луиза, просто потому, что я унаследовал титул своего дяди, я уже знал, что вы можете стать мне настоящей женой, такой, какая мне нужна.

Внезапно в голосе графа появилась жесткая неприятная интонация:

— Ту женщину я вовсе не интересовал в качестве мужа, когда служил простым офицером гренадеров, и я сомневаюсь, дала ли бы она мне когда-либо повод даже заговорить с ней, пока мы снова не встретились бы случайно в какой-нибудь из королевских резиденций.

Литтон видел, с каким вниманием слушает его Пурилла.

— Я трепетал от ужаса при мысли о браке с женщиной, которая хотела выйти за меня замуж только из-за моего нового положения в обществе и моего состояния. Но тут судьба послала мне вас, чтобы спасти меня, спасти в самую последнюю минуту.

— Я… рада… что… смогла… вам помочь… — пробормотала Пурилла, — но лучше бы… вы… еще тогда… признались мне… в вашей… беде.

— Я сделал бы это, рано или поздно, — ответил граф, — но это казалось мне не особенно важным, и я думал, что могу лишь испортить своим объяснением вашу радость и, возможно, разрушить любовь, которую, как я надеялся, вы уже начинали испытывать ко мне.

Он говорил очень мягко и знал, что слова его достигали цели. Она снова покраснела и отвернула от него лицо.

— Я знал, что по подстрекательству своей дочери герцог мог навредить мне, а может быть, доставить неприятности и вам, — продолжал граф, — даже после нашей свадьбы.

— Так вот почему вы… скрыли… от всех, что мы… поженились после того, как… вы… унаследовали титул, — заключила Пурилла.

— Верно, — признался граф, — а теперь, когда герцог принял ситуацию такой, какая она есть, у него более нет причин что-либо предпринимать, дабы дискредитировать меня. Теперь мы можем начать нашу совместную жизнь, не опасаясь каких бы то ни было неприятностей.

Граф не представлял, как ему объяснить Пурилле, что все в его жизни отныне переменилось, и в первую очередь изменился он сам.

В тот самый миг, когда он увидел отъезжающую от его дома карету герцога и леди Луизы, весь мир вокруг него стал другим. Эти люди навсегда ушли из его жизни.

Теперь он мог начинать новую главу своей жизни. Сейчас, держась за руку Пуриллы, лежа в освещенной пламенем свечи кровати, он чувствовал, что наступает самый захватывающий период его жизни. Ничего подобного прежде он еще не испытывал.

Но он не стал и пытаться говорить ей о своих чувствах.

— Теперь, когда мы разобрались со всем этим, расскажите мне, как вам удалось дать мне знать о случившемся с вами.

— Вы действительно… знали, что я оказалась в опасности? — спросила Пурилла, снова повернувшись лицом к нему.

— Я был уверен в этом в глубине души, — ответил граф.

— У меня получилось… Это действительно получилось! — пробормотала Пурилла, словно самой себе.

— Но расскажите же мне обо всем.

И Пурилла поведала ему, как Джейсон преследовал кролика в пещере, и поскольку пес совсем не слышал, как она кричала ему, ей пришлось самой войти в пещеру, чтобы попытаться уже там дозваться его.

— Затем посыпался известняк и завалил весь вход глыбами, — рассказывала она, — и тут я поняла, в какой ловушке мы с Джейсоном оказались.

— И как вы поступили?

— Я был напугана… очень напугана, — ответила она, — я подумала, что, возможно, вы никогда не найдете ни меня, ни Джейсона, и я… погибну от… холода.

В ее голосе появилась нервная дрожь. Литтон сообразил, что она вот-вот расплачется.

Он придвинулся ближе к ней и обнял ее одной рукой, как совсем недавно, когда он вез ее домой на своей лошади, и вдруг почувствовал, что она дрожит. Голова девушки откинулась на его плечо, и он слышал, как отчаянно бьется ее сердце.

— Продолжайте, — попросил он.

— Я… вспомнила… как мы говорили об индусах… об их сверхъестественных способностях… общаться друг с другом на расстоянии, вспомнила, как Ричард рассказал мне, что он видел свидетельства этого, когда… служил там…

— Так что же вы сделали?

— Я… мысленно звала вас и… просила вас… прийти и… спасти меня.

Граф теснее прижался к ней.

— Я слышал вас, — признался он. — Я почувствовал ваше присутствие где-то рядом с собой, как наяву. Вы были близко и умоляли меня, говорили мне о чем-то. И я понял, что вы в опасности.

Пурилла радостно вздохнула.

— Это так… замечательно — знать, что я смогла… добраться до вас таким образом… Мне казалось, я посылаю вам известие , на крыльях ветра.

— И вы не сомневались, что я слышу вас.

— Я не сомневалась… вы меня услышали… Я верила, что, если смогу… дозваться вас… вы… меня поймете.

— Вы не спрашивали себя, почему я сумел понять ваше послание? — поинтересовался граф. — Ведь, видимо, никто иной не мог бы этого сделать?

Пурилла озадаченно посмотрела на него.

— Из вашего рассказа я понял, что сквозь расстояние вы посылали мне весточку о вашей любви ко мне, — нежно и ласково сказал он.

Под его вопрошающим взглядом девушка опустила глаза и отвернулась бы вновь, если бы он не удержал ее рукой.

— Вы говорили мне о своей любви, — сказал он, — и я внимал вам с взаимной любовью. Именно поэтому мне удалось спасти вас.

— С… любовью? — едва слышно переспросила Пурилла, но он понял ее, догадавшись, о чем она спрашивала, по движению ее губ.

— Милая моя, я люблю вас! Я был настолько глуп, что не сказал вам об этом прежде, но я не понимал себя. Не понимал, как много вы для меня значите и как сильно я люблю вас, пока не узнал, что вам грозит опасность.

— Вы… вы… любите меня?

Как заблестели от радости ее глаза, как зазвенел ее голос!

— Я люблю вас так, как вы того достойны, — продолжал граф. — Я нашел свое Золотое Руно, Пурилла, и я понимаю теперь все, что вы пытались донести до меня, когда я был слишком туп и слишком глуп, чтобы постичь это! Теперь ничто, кроме моей любви к вам, не имеет никакого значения.

С этими словами он крепко прижал ее к себе.

Он был очень нежен, и когда их губы встретились, он убедился: они такие, как он и мечтал: невинные, мягкие и нежные, подобно лепесткам лилии, и такие же прекрасные.

Граф понимал, что причина, по которой он не торопился признавать в Пурилле женщину, какую он хотел бы видеть в качестве своей жены, была та, что его чувства оказались на сей раз столь возвышенны и благословенны и столь не походили на все испытанное им раньше! Его чувство к Пурилле напоминало то, что рождала в нем божественная музыка или любование солнечным светом.

Девушка, которую ему посчастливилось взять в жены, была чарующе прекрасна, а те переживания, что он пробудил в ней, казались ему божественной благодатью, снизошедшей с небес. Он испытывал удивительное чувство, что и его самого небо благословило на эту любовь, и ему, одному из немногих мужчин, даровано постичь совершенство мироздания.

Его поцелуи становились все настойчивее, губы все требовательнее. Литтон не сомневался: Пурилла отвечает ему не только своим телом, но и сердцем и душой, и он обещал самому себе, что будет любить и защищать ее до конца своей жизни от зла и несчастий этого мира.

Литтон приподнял голову, чтобы всмотреться в ее лицо, и с восхищением увидел, как оно засветилось и преобразилось от счастья. Оно являло собой истинное воплощение красоты.

— Я люблю вас! — прошептал он. — Теперь скажи мне, что ты чувствуешь ко мне.

— Я… я люблю… вас… я люблю… вас! — чуть не плача от избытка чувств, произнесла Пурилла. — Я люблю вас с первой минуты, как только… увидела вас… И я уже тогда поняла — вы тот, о ком я всегда… мечтала…

— Моя любимая! Это то, о чем и я хотел тебе сказать. Я никогда не перестану любить тебя, с этого мига и на веки веков и, может быть, на все те миллионы жизней, которые отведены нам после этой.

— Я не в силах… поверить. Неужели это правда… и вы любите меня, — прошептала Пурилла.

— Значит, мне придется доказать это и тебе, и себе тоже, — ответил граф. — Ведь пока я не встретил тебя, я и не знал, какая она — любовь, какое это прекрасное, замечательное чувство.

— Только… любовь… помогла вам… услышать меня, когда я взывала к вам. Ведь вы верите… теперь… что это возможно?

— Я не только верю, — признался граф, — но мы непременно займемся этим явлением, мы будем верить в него и, по возможности, попробуем воплощать его в жизнь.

Пурилла вскрикнула от восхищения, а он продолжал:

— Я знал, что ты в опасности, и стоит мне лишь подумать, что мог и не найти тебя, мне становится страшно и я не хочу больше ни на минуту расставаться с тобой.

— Как… глупо с моей стороны было не подумать об опасности, когда я отправилась внутрь пещеры, — сокрушалась Пурилла. — Но все-таки я рада, что все так вышло.

Иначе мы не знали бы теперь, что можем… слышать и чувствовать друг друга, даже если вдруг окажемся разделены.

Наша любовь… сильнее… времени и пространства.

— И я теперь верю в это, — прошептал граф, — и раз я убежден, дорогая моя, любимая моя, как и ты, что наша любовь дарована нам Богом, мы будем стараться использовать наши внутренние силы и возможности на благо людей. Ведь ты уже показала мне, как это важно.

— Какой же вы замечательный, — в ответ прошептала Пурилла. — Я так счастлива… очень… счастлива, и я буду благодарить Бога каждую минуту каждого дня моей жизни за то, что вы — мой… муж.

Последнее ее слово потонуло в его поцелуе.

Он прижимал ее все крепче и крепче, пока она не стала слышать биение его сердца. Пурилла поняла — она разбудила его чувства. Литтон действительно полюбил ее так, как она того хотела.

Она начала ощущать особенный жар и на губах Литтона, и в его поцелуях — они заставили ее чувствовать, как он забирает ее сердце в плен.

Но она не сопротивлялась, ей хотелось подарить ему не только свое сердце, но и всю себя. Чтобы больше не существовать без него, а слиться с ним воедино и стать частью его.

Пурилла не осознавала до конца своих желаний, она поняла лишь одно — исполнилась ее мечта, и чувства, которые он пробудил в ней, казались ей частью красоты окружающего мира, сияния солнечного света.

— Я люблю тебя очень сильно, — шептал ей Литтон, — и мне страшно испугать тебя, моя любимая, но я постараюсь быть очень нежным и осторожным.

— Я… ничего… не боюсь, — отвечала Пурилла, — ты для меня — это мир вокруг. Ты заполнишь все, и землю, и небо, пока не останутся только ты… и любовь.

В ее голосе все-таки слышался легкий испуг, но Литтону показалось, он уже исчезает.

И когда он поцеловал ее снова, то почувствовал, как оба они словно увлекают друг друга в небесную даль.

Восторженная, исступленная любовь, которую дарила ему Пурилла, была настолько чувственной и в то же время настолько чистой и благословенной, что ему хотелось встать на колени и горячо поблагодарить ее за то Золотое Руно, что ищут все мужчины, но которое лишь немногим, самым везучим, удается отыскать.

Почувствовав дрожь ее тела, он понял, что она соединяла в себе и божественное и земное начало и что преподать ей любовь так волнительно, так возбуждающе и интересно, и он посвятит этому всю свою жизнь.

— Я люблю свою замечательную маленькую жену! Я люблю тебя!

У него срывался голос, и искренность, с которой он говорил, вызвала слезы на глазах Пуриллы.

Оставалась только близость двух людей, чья любовь не нуждалась ни в каких словах, потому что их мысли, чувства, сердца, души и тела стали навечно единым целым.