Магия и кровь

Глава двадцать вторая

Мы могли бы поехать домой на трамвае, но я уговариваю Кейс пройтись пешком хотя бы до шоссе, чтобы там на что-нибудь сесть.

Как мне хочется вернуться в прошлое — до визита к дяде Ваку. Нет, еще дальше. До того как я услышала разговор взрослых в комнате тети Мейз. До того как Мама Джова дала мне задание — и еще дальше. До того как пропала Лорен. До того как была убита и забыта тетя Элейн. До того как папа ушел от нас. Туда, где все мои воспоминания проникнуты ощущением, что я окружена любовью родных. Тогда жизнь была бесконечной и неразрушимой. Все кругом должно было остаться идеальным навсегда.

До того как я узнала, что бывает иначе.

По крайней мере, сейчас я знаю, чтό получил Джастин от соглашения с тетей Элейн. Ему нужна была ее способность менять гены — и он подвел под эту способность научную основу и разработал процедуру. Пусть я не приближусь к выполнению задания, но мне все равно хочется узнать о тете Элейн как можно больше.

Потому что мы с ней, кажется, похожи.

Или потому что она пыталась помочь и это обернулось против нее. На ее месте могла быть я. Легко представить себе, что меня точно так же сотрут из истории за тяжелую неспособность принимать верные решения. Скажут: «Не надо было ей соглашаться на это задание». Или: «Могла бы и сообразить, что это ей не по силам». Навесят ярлык ничтожества. Оставят только пометку в альманахе, на которую потом смогут указывать: вот, мол, из-за кого прервался наш колдовской род.

Все это так — только со мной подобного не произойдет: я не допущу, чтобы Иден умерла.

Мы подходим к крыльцу, и Кейс останавливается у меня за спиной.

Я оборачиваюсь:

— Ты чего?

— Вчера перед тем, как ты на меня рассердилась, я побывала у Люка в голове. — Она скрещивает руки на груди, потом передумывает и опускает их.

Теперь-то мне все равно, читала она мысли Люка или не читала.

— Зачем ты вообще это сделала?

— Все в доме на взводе из-за Джастина. Я решила проверить, нет ли у Люка каких-нибудь занятных мыслей о его покровителе.

Меня беспокоило, что она без спросу лезет к Люку в голову, а ее — наши семейные дела. Мне тоже следовало бы думать о них в первую очередь. Вот почему из меня получится отвратительный матриарх, а из нее — что надо. Когда мама с тетей Мейз наконец расставят все по полочкам и решат, кому достанется титул, Кейс будет следующей в очереди. А я — разве я могу стать главой семьи, если не ставлю родных на первое место в любой ситуации?

— И что, были? — напираю я.

— Нет.

Мне хочется вздохнуть с облегчением. Все лучше, чем эта гулкая пустота внутри.

— Вот и хорошо.

— Он ругал себя, что приехал, и не понимал, почему взял на себя труд помогать себе. Потом он напомнил себе, что приехал, чтобы разобраться с секретами Джастина. Но по его мыслям было понятно, что он считал, что это так себе оправдание. — Кейс трясет головой. — Все свои реплики он сначала мысленно формулирует примерно шестью разными способами и только потом произносит вслух, и при этом у него никогда не смолкает внутренний монолог. У меня голова от него трещит.

— Еще бы. Все, что он говорит, такое взвешенное. — Не всегда. Когда мы были в парке Мари Кертис, было иначе. И во время экскурсии по «Ньюгену». Тогда он сбивался. — А какая разница?

— По-моему, он смущается в твоем присутствии. — С такого расстояния глаза Кейс кажутся темнее. Она смотрит на меня так, словно я должна что-то понять, но никак не могу. — По-моему, и он тебя тоже смущает.

Я поворачиваюсь к двери:

— Пойдем домой.

— Осталось меньше двух недель.

Я ничего не отвечаю. Открываю дверь и топаю в кухню, ведь еда — лучшее на свете успокоительное.

Вхожу туда — и резко останавливаюсь.

Все домашние скопились в кухне и о чем-то разговаривают, а обычно в это время все расходятся по дому заниматься своими делами.

Бабушка сидит за столом и держится обеими руками за великанскую чашку чая. Рядом с ней сидит Иден с такой же чашкой, полной темно-коричневой жидкости — должно быть, горячего шоколада. Остальные взрослые пьют кто чай, кто кофе, а мои двоюродные сидят без напитков. Дядюшка стоит у стола и, как обычно, методично чистит ножиком большое красное яблоко.

Все разговаривают оживленно, но тихо-тихо — неудивительно, что я и не знала, что они в кухне, пока не вошла. Но теперь, когда они увидели меня, все голоса тут же смолкли.

Я так давно сдерживалась, что теперь внутри словно разжалась раскаленная пружина — жар заливает мое лицо и пальцы.

— Опять обо мне сплетничали? Обсуждали, что я такая рохля, что не справлюсь с заданием, зато влюблюсь в первого же мальчишку, который согласится иметь со мной дело?

От злости я шиплю и булькаю, будто раскаленное масло на сковородке. Все, что я затолкала поглубже вчера, рвется наружу, смешиваясь с моим сегодняшним отвращением к себе.

Мама белеет от ужаса, видимо поняв, что вчера я их подслушала, но быстро берет себя в руки:

— Что за тон?!

— А что такого? Мне надо делать вид, словно вы не говорили ничего у меня за спиной?

Я оглядываюсь вокруг. Все смущенно ежатся, понимая, что я теперь знаю. Точнее, только взрослые. Алекс и Кейша ничего не понимают.

— Будто вы не молчали о тете Элейн, словно это постыдная тайна?

Мама качает головой:

— Мы не понимаем, о чем ты…

— Не ври! Вы хотели, чтобы я хладнокровно убила мальчика. Все только и твердят, что надо делать все ради семьи. А при этом вы стерли воспоминания о ней, будто она пустое место! Вы так к ней относитесь, да? Она для вас пустое место?

Раздается оглушительный грохот — это папа с размаху ударяет кружкой о стол. Кружка разлетается вдребезги, осколки брызжут во все стороны. Иден вскрикивает и громко плачет.

— Уилл, что ты делаешь?! — Прия хватает дочку на руки и выбегает из кухни.

Папа смотрит на отбитую ручку чашки в своих окровавленных пальцах. Крутит запястьем, чтобы осколки снова превратились в целую чашку, но ничего не получается.

— Она не пустое место, она моя сестра!

Он смотрит на меня, видимо ожидая, что я удивлюсь. Мне нечем его порадовать.

— Твоя сестра, жена дяди Ваку, мама Алекс и исследовательница, которая изобрела геномоды совместно с Джастином Трембли.

Только когда я вижу ошарашенное лицо Алекс, до меня доходит вся серьезность того, что я сейчас сказала.

Да чтоб меня хакнуло. Надо было молчать. Надо было сначала все рассказать Алекс. Один на один. А не выпаливать все при всех, застав ее врасплох.

Кейша и Кейс смотрят на меня исподлобья, я краснею. Они-то помалкивали, как я и просила, а я не исполнила свою сторону договора.

Бабушка громко вздыхает:

— Ну вот, приехали.

— Мы договорились не обсуждать этого с детьми, пока они не вырастут! — Дядюшка раздувает ноздри.

— Вообще-то Алекс уже девятнадцать. А Вайя, похоже, знает уже более чем достаточно. — Бабушка переводит взгляд на меня. — Правда ведь?

Я скриплю зубами.

— Нет. И все благодаря тебе. — Я набираю в грудь побольше воздуху и поворачиваюсь к Алекс. — Прости меня, пожалуйста, я должна была сказать тебе первой.

— Поздно, — качает головой Алекс. — Мне очень интересно услышать, что скажет о моей матери бабушка, которая всегда отказывалась обсуждать ее со мной.

Я смотрю на бабушку выпученными глазами. Я не знала, что Алекс уже спрашивала ее о своей маме.

— Я больше тебе не верю, — говорю я. — Если бы я промолчала, ты и дальше притворялась бы, будто ее никогда не было.

Бабушка отвечает суровым взглядом:

— А ты не вешай все на меня. Элейн сама так решила. Ей нужно было, чтобы Трембли ее забыл, и она не хотела, чтобы вы, дети, ее помнили.

Жар в моей груди тут же гаснет.

— Как это?!

Алекс встает и прислоняется к стене.

Мне в голову не приходило, что это тетя Элейн решила, что мы должны забыть ее.

Мама усаживается рядом с бабушкой.

— Я могу…

— Сама разберусь.

— Я же ее мать, мне надо…

— Я матриарх.

Мама прикусывает язык.

Тетя Мейз подтягивает к себе табурет и устало опускается на него.

— Ну что ж, давайте поговорим.

— Значит, теперь тебя устраивает, что мы будем все знать?

С тех пор как мы вернулись домой, Кейс молчала. А сейчас задает вопрос бабушке, не глядя на свою маму. Кейша и Алекс тоже смотрят на бабушку не мигая.

Я впервые в жизни вижу, как бабушка прячет глаза.

И не от Кейс и Кейши.

От Алекс.

От той, которая больше всех нас заслуживает знать истину.

Я до того погрузилась в мысли о своем задании, о том, как важно для меня самой выяснить все о тете Элейн, что упустила из виду, что она вообще-то родная мама Алекс. Насколько иначе сложилась бы жизнь моей двоюродной сестры, если бы ее мама была жива? Каждый год в День матери они с бабушкой ходят куда-нибудь вдвоем, но я всегда задумывалась, не грустно ли Алекс, что она не проводит этот день с мамой, как все мы.

Я не могу представить себе, как жила бы без мамы, — а для Алекс это повседневная реальность.

— Элейн боялась, что ее история бросит тень на вас, — говорит бабушка. — Что вам станет страшно менять что-то в общине, если вы будете оглядываться на ее неудачу.

— Ничего себе неудача! — Папа хмыкает.

— Она сказала, что тот мальчик работает над методами улучшения генетики, но потом ему сделалось мало и он попытался взять нашу семью в заложники. Попытался вмешаться в наши гены, чтобы забрать власть над нами. Пообещал испортить нам жизнь.

Я поджимаю губы:

— Но ведь у тети Элейн все получилось как надо. Они с Джастином изобрели геномоды. Просто вы с Эйприл-Мэй и Ли рассчитывали, что Джастин иначе ими распорядится. Он не избавил вас ни от слабых даров, ни от той аномалии, когда дети колдунов рождаются без волшебных способностей.

Глаза у бабушки вспыхивают на миг, а дядюшка роняет яблоко и бормочет:

— Кто тебе все это рассказал?!

— Те, кто был готов говорить мне правду! — И еще мне помогли хакерские способности Люка плюс моя интуиция. — Те, кто не прячет от меня ничего важного — например, что наша магия слабеет. Мы же семья. Как нам держаться вместе, когда у нас такая куча секретов друг от друга?

Мама встает с табурета и шагает ко мне:

— Вайя…

— Не оправдывайся! — Я отворачиваюсь — и вижу на пороге кухни такое, что у меня отвисает челюсть.

Там стоит Иден. А за спиной у нее присел на корточки Люк. Я смотрю, нет ли рядом Прии. Нет. Иден улыбается мне, зажав в ладошках чашку с горячим шоколадом.

Люк вытаскивает из-за спины длинный кухонный нож. На пластиковой ручке подпалины — нож забыли на горячей плите. Я держала этот нож в руках столько раз, что и не сосчитать. Люк подносит лезвие спереди к шее Иден и смотрит на меня глазами, которые я теперь так хорошо знаю. Потом он изображает улыбку, прикусывает губу и делает движение, чтобы перерезать Иден горло.

Я с визгом хватаю что попало под руку и со всей силы швыряю Люку в голову.

Раздается оглушительный звон, по деревянному полу разлетаются коричневые брызги. Ни Люка, ни Иден в кухне больше нет. Только тишина и осколки чашки в луже кофе.

Я тяжело дышу, меня трясет. Кто-то прикасается к моему плечу, и я снова визжу и отшатываюсь.

Мама отдергивает руку.

Я силой воли заставляю себя выговорить:

— За что Джастин ополчился на тетю Элейн? — Если сосредоточиться на этом, а не на том, что сейчас произошло, можно будет сделать вид, будто ничего и не было. — Это имело какое-то отношение к смерти его отца?

Алекс смотрит то на меня, то на бабушку.

— Так, погодите минутку, а то мне не уследить. Джастин? Типа Джастин Трембли?! Это тот Трембли, про которого говорил дядя Уилл? Какое отношение он имеет к моей маме?

Бабушка пытается перехватить мой взгляд, но я ей не позволяю, а смотреть на Алекс она не хочет, поэтому смотрит в кружку у себя в руках.

— Да, тот самый Джастин Трембли. У Элейн был дар исправлять гены, но она не могла разобраться, как его применить, чтобы решить наши вопросы. Она умела исцелять одну-единственную мутацию за раз, а тут все было сложнее. Джастин должен был помочь ей определить, как именно нам подправить гены, чтобы получать более сильные дары, перестать рожать детей без магических способностей и продолжить свой колдовской род. За это он получил возможность исследовать дар Элейн и придумать, как воспроизводить его без магии. На самом деле он хотел воссоздать волшебные генетические манипуляции, чтобы создавать людей, неуязвимых для болезней. Чтобы спасти своего отца. Однако Элейн поняла это далеко не сразу.

Я моргаю. Такого я не ожидала.

— Неуязвимых? Бессмертных, что ли?

Бабушка стискивает руки.

— Это же хорошо.

Кейша смотрит мне в лицо, потом отводит взгляд.

— Все хотят прожить подольше!

Дядюшка цыкает зубом, но без обычной едкости.

— Чему только учил тебя Йохан в школе?!

— Тут нет чистой цели, — поясняет Алекс. — У тех, кто стремится к бессмертию, не бывает чистой цели. Это всегда эгоизм. В нашей семье никто такого не приветствует.

— К тому же готова спорить, что доступ к бессмертию будет не у всех. — Кейс подходит ко мне поближе. — Геномоды и так стоят целое состояние. Ты можешь себе представить, какой будет ценник у подобных процедур? И как придирчиво будут отбирать кандидатов? В результате горстка богатеев будет жить лет до пятисот, а мы — по-прежнему едва дотягивать до восьмидесяти.

— Тетя Элейн не захотела в этом участвовать, — говорю я бабушке. — Наверное, она отказалась, и тогда он попытался вмешаться в наши гены. Вот почему тетушка и захотела, чтобы он ее забыл, — тогда он забыл бы и о нас, и о магии. — Я трясу головой. — Ты говоришь, ее беспокоило, что мы побоимся помогать общине? Да ты только взгляни на нас! Забыли мы что-то или нет — неважно, мы и без того ничего не делаем для своих. Лорен пропала, а мы и пальцем не пошевелили!

Возможно, она уже не вернется. Я уже и сама начинаю так думать. У Картеров есть доступ к нечистым обрядам — и все равно они ее так и не нашли. Взглянем правде в глаза: если у них ничего не вышло, что я-то могу поделать? Я прикусываю губу, чтобы не дрожала.

— Мы стали такими после того, что произошло, — вмешивается тетя Мейз. — Эксперимент провалился, и Ли выгнали из общины вместе с дочерью, не способной колдовать. Пока Элейн и Трембли работали над лечением, можно было всем говорить, что у девочки просто еще не было Призвания, но, когда ей исполнилось восемнадцать — всего через неделю после гибели Элейн! — всем стало очевидно, что и не будет. Эйприл-Мэй впала в паранойю, что магия ослабнет, и ее семья стала проводить жертвоприношения не раз в пять лет, как раньше, а каждые два года. Это сделало жизнь нашей общины еще опаснее, да только им плевать. Картеры начали заигрывать с идеей нечистоты уже давно, но всерьез взялись за дело, когда у Рены родился больной мальчик. Бейли оказались в ужасном положении после разрыва с Вонгами, которые всегда были гораздо сильнее. А Джеймсы — ну Элейн же из них, поэтому они тоже замарались. В довершение всего нам на голову свалился человек, выяснивший, какие генетические особенности стоят за колдовскими способностями. Одним предкам известно, что он мог устроить с этой информацией в руках. Весь наш мир мог взорваться к чертям, и мы еле-еле удержались на грани! Мало того что эти Трембли вообще обладали огромной властью — теперь они получили власть над нами. А нам надо было еще из кожи вон лезть, чтобы другие чистые семьи приняли нас, — без этого мы не могли выжить. Бывали времена, когда любое чернокожее колдовское семейство с радостью скупило бы все, что мы предлагаем, но после той истории мы оказались скомпрометированы и только дурак не плевал в нашу сторону. Когда вы, дети, забыли Элейн, у нас появился повод притвориться, будто и мы ее забыли, — а потом уже и все остальные последовали нашему примеру. Прости, Алекс, но это правда.

Тетя Мейз никогда не отличалась деликатностью. Так, значит, все именно так и было — как на ладошке. И именно на это намекала Роуэн. Тетя Элейн попыталась сплотить чернокожие колдовские семейства — но ее поступок в итоге разобщил нас. Нам перестали доверять. Все перестали доверять друг другу. Через год папа ушел от нас. Весь тот год они скандалили — может быть, конечно, они бы и так скандалили, а может быть, после смерти сестры он засомневался, стоит ли иметь дело с такой семьей, как наша. Я смотрю вниз, на свои ноги, и нервно сглатываю.

Алекс резко выдыхает:

— Зачем было так долго прятать мою маму? Вы хотели, чтобы все ее забыли, и добились своего. Но потом-то зачем было молчать?

Папа стискивает кулаки и откровенно буравит злобным взглядом тетю Мейз. Скорее всего, у него на нее зуб за отношение к его сестре.

— Это она настояла.

— Что, правда? — Я вскидываю голову, показываю пальцем на разбитую чашку на полу, а потом обвожу рукой всех в кухне: — Она что, хотела, чтобы наша семья превратилась вот в это?

Папа молчит.

— Не понимаю, — говорит Алекс. — Она заставила Джастина забыть ее. Но тогда почему она погибла?

Бабушка морщится и всхлипывает. Она может прослезиться из-за сетевого сериала, это да, но вообще-то я только один раз видела, как она плачет, — когда мы устроили дедушке погребальный костер.

— Она сама настояла, чтобы ее принесли в жертву. Сказала, ни за что не допустит, чтобы кому-то другому пришлось расплачиваться за ее ошибку.

Бабушка ставит кружку на стол — и от стука закладывает уши, такая тишина стоит в кухне.

Я давно уже поняла, что стереть память помог бы только нечистый обряд, чистые в таких случаях недостаточно сильны. Причем кровопролития и пыток для этого обряда не хватило бы. Требовалось отнять жизнь.

Тетя Элейн была медсестрой. Она сотрудничала с Джастином, чтобы лечить людей, а не вредить им. И если ее убили, значит, мы не можем претендовать на чистоту — однако мы ее не утратили.

Папа говорит, его сестра пожертвовала собой, а дядя Ваку называет ее мученицей. Я думала, это Джастин приказал убить ее, если не сделал это собственноручно.

Но я ошибалась. Это был нечистый обряд. Тетя Элейн не согласилась бы заплатить за то, чтобы защитить нас, ничем, кроме собственной жизни.

Вот почему бабушка молчала об этом.

Не из уважения к желанию тети Элейн, а чтобы уберечь Алекс. Чтобы защитить всех нас.

Бабушка всегда так делает.

Все молчат, и только Алекс подает голос:

— Кто провел обряд?

— Я запретила ему приближаться к вам. — Бабушка качает головой. — Вы могли ходить к нему в школу и на ежегодное барбекю, и все. Он послушался меня? Нет. Он сказал: «Она постоянно ко мне приходит. Что мне делать? Не обращать на нее внимания?» Я сказала: да. Но он и тут не послушался.

— Это он?! — спрашиваю я.

Конечно, обряд должны были проводить Дэвисы. Они с нами в родстве. Они пришли бы нам на помощь, хотя мы и утратили их доверие. Но я думала, что удар нанесла Эйприл-Мэй. Она же матриарх. Однако она точно не «он». И я прекрасно понимаю, о ком говорит бабушка. Вот почему он отказался обсуждать со мной тетю Элейн.

Алекс смотрит на взрослых, в глазах ее стоят слезы — и я понимаю, что и она все прекрасно понимает. У нее не сохранилось воспоминаний о матери, зато о Йохане — полным-полно. По сути дела, ее растили как почетного члена семьи Дэвисов. И она не подозревала, что Йохан — убийца ее матери.

Я тоже готова заплакать.

— Алекс…

— Не надо. — Алекс говорит тихо, но твердо. — Я на тебя не сержусь. Я рада. Ты единственная в нашей семье, кто не побоялся взглянуть на уродливую изнанку. — Она вздыхает. — Я вчера вышла познакомиться с Люком не только потому, что хотела спросить про «Ньюген», — и это тоже, но на самом деле я хотела понять, каково сейчас тебе — смотреть в лицо человеку, которого ты должна убить ради блага семьи.

Алекс обводит взглядом всех нас.

— Никто из вас не захотел с ним знакомиться. Вам самим не хочется смотреть на все неприятное, а при этом вы требуете, чтобы Вайя смотрела. Точно так же, как заставили маму в одиночку защищать нас от человека, которого сами посвятили в семейные тайны. Вы хотели, чтобы Вайя приняла такое решение, чтобы сохранить нашу магию.

Кейша хочет возразить, но Алекс взглядом заставляет ее замолчать.

— Хорошо, большинство из вас хотели, чтобы Вайя согласилась выполнить задание. Чтобы мы ее стараниями продолжали колдовать. Мы все хотим спасти Иден, тут двух мнений быть не может. Но вы допускаете, чтобы Вайя жертвовала собой одна — как мама, — а это уже нечестно.

Все неловко ерзают, кроме меня. Я могу только таращиться на Алекс, разинув рот.

— Иногда я думаю, Вайя, что ты самая сильная в нашей семье, — продолжает та. — А самое мерзкое во всем этом — то, что мы никогда не поддерживали тебя настолько, чтобы ты сама так считала.

В глазах у Алекс читается что-то такое, что заставляет меня вспомнить об осколках на полу.

Что-то разбилось вдребезги.

Она поворачивается и уходит, а ее слова так и вертятся у меня в голове.

Кейша бросается следом за ней. Они могут ссориться сколько угодно, но именно она всегда первая утешает Алекс. Мы же дружная семья, а в дружных семьях никогда не держат зла подолгу.

Но действительно ли мы дружная семья? Сейчас мы просто несколько человек, случайно собравшихся в кухне.

Бабушка скрывала от нас историю тети Элейн, чтобы нам не было больно, — но за это ей пришлось платить необходимостью хранить тайны. Алекс была избавлена от скорби по покойной матери — но за это ее лишили радостных воспоминаний о ней.

Тетя Элейн отказалась от всего ради нас. Даже от того, чтобы сохраниться в нашей памяти, поскольку опасалась, что это помешает нам строить жизнь общины. Пусть я с ней не согласна, но все равно глубоко уважаю ее решение. Я понимаю, за что ей дали титул Мамы.

Однако мне из-за этого так больно, что даже она не могла бы исцелить мою боль.

Перед глазами у меня вспыхивает сообщение от Люка:

Ты свободна в среду вечером? Джастин хочет пригласить тебя на ужин, поговорить. Наверное, что-то заподозрил. Я знаю, ты мне ничего не должна, но мне надо, чтобы ты пришла и притворилась, будто не знаешь, что делаешь. Я не могу рисковать стажировкой из-за этого.

Я смотрю на Кейс. Она еле заметно мотает головой.

«Нет. Сейчас неудачный момент».

В отличие от нее, я не читаю мыслей, но знаю свою двоюродную сестру. И словно слышу ее голос: «Держись подальше от Джастина Трембли».

Чашка на полу, которой я запустила в свое видение, лежит все такая же разбитая.

Да и само видение — Люк, приставивший нож к горлу моей сестры, — осталось все таким же ярким.

Вот почему я должна поступить так, как собираюсь. Потому что задание мое не изменилось. Мне по-прежнему надо познакомиться с Люком поближе. Проводить с ним как можно больше времени. Постараться влюбиться в него.

Даже если придется покрошить саму себя в мелкие кусочки ради родных, которые будут просто стоять и смотреть.

Я посылаю Люку ответ:

Где и когда?