Маленькая птичка

9

Оставшись одна в отведенной для нее комнате, Оливия огляделась вокруг. Это была уютная комната, стены покрывали гобелены прекрасной работы, на которых были изображены крестьяне, ставившие силки на кроликов и спускавшие застывших в прыжке собак на оленей, а также дамы в богато украшенных платьях и открытых с боков жакетах с вышитыми на груди эмблемами, которые с кокетливым обожанием взирали на своих кавалеров. Оливия невольно улыбнулась. Ее взгляд перешел на деревянные панели, украшенные богатой резьбой и яркими рисунками, от которых комната казалась веселой и нарядной, на широкую кровать, покрытую белым покрывалом с шитой золотом каймой, на отполированное стальное зеркало, висевшее на стене. Да, это не шло ни в какое сравнение с ее отчим домом. В комнате было несколько стульев и кресел, а также стол резного дуба, на котором стояла чаша с высушенными цветами, лепестками и листьями.

Оливия наклонилась над ней и с удовольствием вдохнула чудесный запах роз с примесью каких-то специальных трав. Лаванда, определила она, и немного кориандра. Ей припомнился столь любимый ею монастырский огород, где она впервые увидела высокого темноволосого гостя матери-настоятельницы, с усмешкой глядевшего на нее. Ее глаза закрылись сами собой, и она, как уже много раз за сегодняшний день, вновь ощутила такую волнующую тяжесть его тела и почувствовала его поцелуи под раскаты грома и шум дождя.

Такой и увидела ее Элизабет, тихонько войдя в комнату. Она остановилась, зачарованная этим совершенным, похожим на эльфа созданием с запрокинутой назад головой и закрытыми глазами, стройным телом и медными волосами. Элизабет уже представляла себе, какое удовольствие она получит, наряжая ее и показывая ей разные красивые вещи, хотя Лоуренс и сказал ей, что времени на это у нее совсем немного. Если эти двое и влюблены друг в друга, подумала она, они это не стремятся афишировать. И все же трудно было поверить в то, что это не так. Ее красивому брату до сих пор удавалось сохранить свою холостяцкую свободу, хотя, сколько она помнила, у него никогда не было недостатка в барышнях, желавших его заполучить. Они будут такой красивой парой!

— Оливия?

— Ах! — Оливия, вздрогнув, вернулась к действительности. — Прости меня, госпожа Хартфорд. Я задумалась. Эта чаша с лепестками, эти запахи… — Взгляд Оливии упал на зеркало, и она в ужасе воскликнула: — Боже, ну и вид у меня!

— По-моему, ты просто не можешь плохо выглядеть, Оливия, — искренне сказала ей Элизабет. — Даже если…

Она вовремя остановила себя, чуть не сказав: «даже если будешь одета в лохмотья», и договорила:

— …даже если проедешь тысячу миль!

— У меня такое чувство, будто я именно столько и проехала! — С этими словами Оливия с размаху опустилась в кресло с мягкими подушками.

— Конечно. И тебе надо освежиться. Ну-ка, давай…

Оливия из своего кресла наблюдала, как ей приготовили ванну с горячей водой, принесли чаши с ароматизированным щелочным мылом и чистые, приятно пахнущие полотенца, а также целые кипы свежего белья, нижних рубашек, юбок, платьев и жакетов. Она не могла глаз оторвать от всего этого великолепия, разложенного везде, где только возможно — на столе, на стульях, на ее кровати. Она легла в горячую ванну, пахнущую травами, и ее намылили ароматной пеной. Осторожные руки вышколенной прислуги тщательно вымыли ее с головы до кончиков пальцев ног. Элизабет залюбовалась прекрасным, сияющим чистотой телом Оливии — ее стройной и гибкой спиной, длинной шеей и ногами, струящимися медными волосами. Не может быть, чтобы Лоуренс не был в нее по уши влюблен! Похоже, он нашел именно то, что ему нужно, думала она, но все равно непонятно, отчего такая спешка.

Превращение Оливии в светскую даму происходило постепенно. На нее надели облегающую тунику, юбку из бледно-зеленого шелка и свободный жакет из зеленого бархата с каймой из золотого шитья, в широких боковых проймах которого был виден золотой пояс, надетый поверх туники. Ее волосы были расчесаны, заплетены и искусно уложены на затылке в золотую сетку, на голову ей надели тюрбан с шелковым покрывалом — с этой модой Оливия еще не была знакома.

— Посмотрись теперь в зеркало.

Оливия увидела свое отражение — элегантную, прекрасную женщину. Она была потрясена добротой и щедростью Элизабет. Девушка порывисто обняла ее, не в силах найти слов, чтобы выразить все свои чувства.

— На тебе все это выглядит гораздо лучше, чем на мне, — сказала Элизабет, тронутая искренним порывом Оливии и удовлетворенная результатами своих трудов. — Хорошо, что у нас с тобой один и тот же размер.

— Ах, госпожа, подожди еще немного, — засмеялась одна из горничных, красноречивым жестом выпятив живот и обхватив его снизу руками, — и скоро тебе понадобится новый гардероб!

— Тише вы! — со смехом сказала Элизабет. — Уберите-ка здесь. Оливия может это носить, пока ей самой тоже не понадобится новый гардероб.

— А ты и вправду ожидаешь?.. — спросила Оливия, покраснев от смущения.

— Да. Но если бы эти две сороки не проболтались, еще несколько недель никто бы ни о чем и не догадался.

Хихикая, горничные убежали, захватив с собой вороха одежды, а Оливия осталась стоять у зеркала, глядя на свое отражение и без слов вопрошая, что ему известно о деторождении. Однако ответ ей был известен наперед — ровным счетом ничего. «Правда заключаете в том, — ответила она сама себе, когда вновь осталась одна, — что я совершенно не представляю, что при этом происходит».

Она постояла у окна, глядя на сад, а потом присела на край мягкой кровати. Ее рука бездумно разглаживала складки белого покрывала, а глаза мысленно рисовали на поверхности темный абрис лица Лоуренса, когда он лежал на ней той грозовой ночью. Он тогда сказал: «Будет еще очень и очень многое…» А что именно? Она вспомнила, как он держал ее, одетую в одну нижнюю рубашку, в объятиях, и ее рука медленно поползла вверх, пока не коснулась груди, на которой лежала тогда рука Лоуренса. И ничего — ничего похожего на то обжигающее ощущение, которое она тогда почувствовала. Почему же прикосновение его руки вызвало такую бурю чувств?

Ей доводилось видеть и быков, покрывавших коров, и собак; и из того, как обитательницы монастыря при виде этого поспешно отводили глаза, она заключила, что это — некое таинственное, но низкое, скотское действо, которое вызывается животным инстинктом. Оливия думала, что если бы ее мать не ушла из жизни так рано, она бы нашла возможность хоть как-то приоткрыть перед дочерью завесу над тайной деторождения. Но тогда никто не думал, что может нагрянуть эта ужасная болезнь и унести так много жизней по всей стране. Даже Лоуренс и Элизабет потеряли тогда отца. Монахини не обсуждали со своими ученицами вопросы, связанные с появлением детей, и никто никогда не посмел бы спросить их об этом. Генрих, прощаясь, сказал ей: «Лучше, если ты не будешь слишком долго об этом раздумывать». Раздумывать о том, чтобы выйти замуж? О том, чтобы уехать с совершенно чужим человеком? О чем же?

Ей случалось видеть, как кошка рожала котят, как корова рожала телят, а овца — ягнят. Но женщин — никогда. Так что же при этом происходит? Или это так ужасно, что об этом никогда не говорят? Однажды ее монастырская подруга Маргарет сказала ей, что «это» происходит в постели по ночам. Что именно, Маргарет не знала, и они обе оставались в неведении. И в то же время воспоминание о ночи, проведенной с Лоуренсом в одной постели, заставляло ее почувствовать приятную слабость в животе и дрожь в коленях. Он сказал тогда, что будет счастлив все объяснить ей в другой раз, так что ей придется подождать этого другого раза. Как жаль, что их разговору с Кэтрин тогда помешали! Та наверняка все бы ей объяснила.

На следующий день Элизабет сказала, что прежде всего следует позаботиться о тканях и заказать новые платья, которые были бы достойны леди Оливии Миддлвей. Оливия на мгновение застыла, впервые услышав свой новый титул, и Элизабет поняла, что она и не думала о своем предстоящем замужестве с этой точки зрения. Значит, дело не в титуле и положении Лоуренса.

Однако выбор необходимых тканей был делом, близким сердцу Оливии, и когда Элизабет в одной из комнат наверху открыла сундук, полный рулонов чудесных материй, глаза девушки загорелись. Ага, подумала Элизабет, вот что нам нравится! Она смотрела, как Оливия перебирала рулоны, называя многие ткани.

— Парча, камка, подкладочный шелк, переливчатый шелк, бархаты, тафта с муаровой отделкой, полушелк… Ах, Элизабет, я не могу в это поверить! Так значит, за этим мастер Хартфорд ездит в Италию?

— За этим и за многим другим. Остальное в лавке в городе. А это для нашего собственного употребления. Но откуда тебе известны все эти ткани? Твоя семья тоже занимается ими?

— Нет, вовсе нет. В монастыре меня обучили вышиванию церковного облачения, так что многие из этих тканей мне знакомы, но многие я вижу в первый раз.

Значит, она вышивальщица? Ах вот оно что! Да еще и из монастыря. Так почему же, интересно, Лоуренс не велел говорить ей про мастерскую?

Оливия получила огромное удовольствие, проведя остаток утра в обществе двух горничных и семейного портного, отмеряя, рассчитывая, прикладывая блестящую материю к телу, чтобы посмотреть, как лягут складки. Мягкие легкие льняные ткани для нижних рубашек, более плотные — для ночных рубашек, узорчатый бархат для жакета, отороченного мехом куницы, шелк на подкладку для рукавов — все это тысячу раз отвергалось и вновь принималось, пока у нее не закружилась голова.

— Но цена, Элизабет! Сколько же все это может стоить!

— Мне было сказано, что цена нас совершенно не должна волновать.

— Ты хочешь сказать, что это действительно не важно, сколько все это будет стоить?

— Действительно, это не имеет никакого значения. — Элизабет увидела недоверчивое выражение на лице Оливии и мягко добавила: — Лоуренс хочет, чтобы у тебя было все, что ты пожелаешь. Нет, он не сказал «все, что необходимо», он сказал «все, что ты пожелаешь».

И тогда Оливия перестала чувствовать себя виноватой, думая о том, во что ее новые туалеты обойдутся ее нареченному, и уговорила сама себя, что ей просто необходим такой гардероб, от которого ее подруга Маргарет позеленела бы от зависти.

— Следующее, что тебе потребуется, это горничная, — продолжала Элизабет, — твоя личная горничная. У меня как раз есть девушка на примете. Это Карина, сестра моей Бетти.

Оливия снова поразилась ее доброте и задумалась о том, что она могла бы сделать для Элизабет. Та удивилась, когда Оливия спросила ее, какими травами она располагает. Узнав, что хотела, девушка вышла в кладовую, но вскоре возвратилась к Элизабет, помешивая в кубке настой из толченых розовых лепестков, розмарина и дикой земляники на меду.

— Пожалуйста, отдохни немного и выпей это, — сказала она.

— А для чего это?

— Для предотвращения выкидыша, — серьезно ответила Оливия. Она нашла этот рецепт в старинной книге своей матери. — Пока это все, чем я могу отплатить за твою доброту.

— Мне думается, что Лоуренсу очень повезло. Надеюсь, что Он понимает, какое сокровище ему досталось, — сказала Элизабет, с наслаждением вдыхая аромат настоя.

— Я думаю, что он не преминет воспользоваться всем, что я только смогу ему предложить, — ответила Оливия, и Элизабет уловила печальные нотки в ее голосе.

— То, что ты сказала, очень странно, Оливия. Что-нибудь не так?

Та не отвечала, и Элизабет подумала, что манера Лоуренса вести дела, даже сердечные, несомненно, должна показаться чересчур резкой такой юной, неискушенной девочке, только что вышедшей из монастыря. Она подошла к Оливии и обняла ее.

— Сходим в город к сапожнику. И еще нам надо будет купить пояса и кошельки. И я покажу тебе нашу лавку, идет?

Оливия кивнула.

— И ты не должна обращать внимания на манеры моего брата. Мужчины, которые знают, чего хотят, намного предпочтительнее тех, кто этого не знает.

— Даже если они хотят этого за счет других людей? — не смогла удержаться Оливия, хотя и не думала, что Элизабет поймет, что она имела в виду. Сестра Лоуренса, так же как и ее брат, была проницательна и хорошо разбиралась в людях, потому ей было ясно, что именно подразумевала Оливия. Но она постаралась тонко сгладить остроту поставленного вопроса.

— Он очень многого ожидает от людей. Но его волнуют только те люди, которые, как ему кажется, достойны его внимания. И ты входишь в число этих людей, милая, потому что я просто не могу себе представить, чтобы он женился на ком-нибудь, кто его не интересовал. Ведь он много лет избегал даже мамаш, у которых были дочери-невесты.

Мысль о том, что кто-то мог относиться к Лоуренсу как к добыче, а не как к охотнику, показалась Оливии столь нелепой, что она рассмеялась.

— Это чистая правда! — запротестовала Элизабет, в то же время, заражаясь ее весельем.

— Да, конечно. Но я смеюсь не над тем, что это будто бы невозможно, я просто как бы увидела Лоуренса, убегающего от полчищ вопящих мамаш с дочками. — Они обе неудержимо расхохотались, представив эту картину. Наконец Элизабет кончила смеяться и промокнула платком глаза.

— Ну, так давай составим список того, что нам нужно.

И переодевшись в простые шерстяные платья и кожаные башмаки, они отправились в город в окружении нескольких слуг и своих горничных. Чем больше народу, тем меньше опасность, что тебя ограбят, пояснила Элизабет. Сначала они зашли в элегантную и живописную лавку Хартфордов. Вдоль стен были расставлены рулоны дорогой материи, ткани свисали и с вешалок, прикрепленных к потолку. Оливия залюбовалась разнообразием ярких красок и фактур. В задней комнате Хартфорды продавали зеркала, нитки, иголки и булавки — словом, все для шитья и даже кое-что для вышивания.

— Как ты думаешь, Элизабет, я могу купить ниток и небольшой кусок холста для вышивания? Я не держала в руках иголки уже больше недели и с удовольствием теперь что-нибудь вышила бы. И еще мне понадобятся пяльцы небольшого размера.

Так как Элизабет обещала Лоуренсу ничего не говорить Оливии про мастерскую, ей ничего не оставалось, как согласиться на совершенно естественную просьбу девушки, хотя у Лоуренса имелось в достатке все то, что нужно было Оливии. После того как драгоценные покупки были завернуты, Элизабет, казалось, уже больше ни о чем другом не могла думать, но тут они свернули на Блэк Роуд, и кое-что привлекло ее внимание.

— Смотри, Оливия, вон там большой дом за воротами. Ты видишь?

Внушительный каменный дом, возвышавшийся за крепкими деревянными воротами, целиком занимал угол Винд-Роуд и Виндгейт и был больше, чем все дома, какие Оливия когда-либо видела в своей жизни.

— Какой великолепный дом! Здесь, верно, живет лорд-мэр Корнуэлла?

— Пока еще нет, — улыбнулась Элизабет. — Здесь живет Лоуренс. — И с удовольствием увидела, как золотисто-карие глаза Оливии широко раскрылись от удивления.

— Ты шутишь, Элизабет? — спросила она, нахмурившись.

— Нет, Оливия, я не шучу. Это дом Лоуренса, и ты тоже будешь жить здесь, когда выйдешь за него замуж. Пойдем! Нам сейчас некогда заходить сюда, да и он, наверное, занят своими делами. Мы не должны ему мешать.

— Какими делами, Элизабет? — спросила Оливия, но внимание той было приковано к мужчинам, которые подходили к ним, глубоко погруженные в беседу. Заметив Элизабет, они резко повернулись и торопливо зашагали по Винд-Роуд.

— Странно, — произнесла Элизабет. — Интересно, что он здесь делает?

— А кто это?

— Одного я вижу впервые, а второй — мастер Толланд. Не скажу, что относится к близким нам людям. Но он не очень-то обрадовался, увидев нас. Его лавка в другой части города, поэтому меня и удивило, что он здесь. Не важно! — заключила она, беря Оливию под руку. — Пойдем к сапожнику, хорошо? И еще нам надо зайти в витражную мастерскую на Уайт-стрит.

По дороге Оливия с удовольствием разглядывала выставленный перед лавками разнообразный товар, слушала щебет певчих птиц в клетках, вдыхала аромат свежеиспеченных пирожков. Мимо них прошла женщина, неся в корзине рыбу.

— Кстати, Лоуренс будет ужинать у нас сегодня. Сегодня ведь пятница? А я чуть не забыла про его любимые устрицы…

Лоуренс будет ужинать с нами сегодня! Эти слова музыкой прозвучали в ушах Оливии.