Мечтай обо мне

Глава 24

Зима в этом году наступила раньше обычного, а осени, можно сказать, и не было. Упорный снегопад уже укутал в белое землю, деревья и строения, и непохоже было, что в ближайшем будущем он намерен прекратиться. Вот уже две недели в Скирингешил не заглядывало ни одно торговое судно.

Войдя в трапезную, Дракон отряхнулся от снега, сбросил плащ и повернулся к Ульриху, который как раз переступил порог.

— Ну как он?

Стуча обувью об пол и оставляя на нем снежные ошметки, старик долго молчал.

— Ему лучше, — наконец сказал Ульрих, когда они с Драконом присели к очагу. — Надеюсь, лихорадка не вернется.

Мужчины обменялись взглядами. Не так уж редко случалось, что у викинга воспалялась рана, но лихорадка, навалившаяся на Вулфа сразу после бегства Кимбры, превзошла самые худшие опасения. Никто в Скирингешиле не знал, что родные и близкие ярла опасаются за его жизнь. Наоборот, был пущен слух, что ярл доволен тем, что наконец избавился от своей строптивой супруги, и непрерывно пирует с друзьями.

Изо дня в день наблюдая за братом, Дракон сделал вывод, что плачевное состояние его здоровья объясняется в первую очередь тем, что он не желает выздоравливать. С приходом зимы Дракону следовало бы удалиться в собственные владения, прежде чем дороги станут непроходимыми, но он медлил из страха, что весной может не найти Вулфа в живых. Поначалу он подумывал прибегнуть к уговорам, но в конце концов махнул рукой, рассудив, что Вулф слишком силен и полон жизни, чтобы угаснуть, как свечка. Он должен был поправиться просто в силу законов природы.

Отогревшись, Ульрих ушел по делам, а Дракон остался, размышляя над последними событиями. Прислуга готовилась к ужину, но тише обычного, не желая нарушать его покой. Из раздумий Дракона вывел шорох. Он поднял взгляд и обнаружил рядом рабыню-ирландку. Он забыл ее имя, помнил только, что она лично прислуживала Кимбре и помогала ей врачевать людей. Сейчас она была при Ульрихе.

— Чего тебе?

Девушка хотела заговорить, но запнулась, и Дракон заметил, что она сильно нервничает. Лицо в ореоле темных волос было бледным.

— Сядь, — сказал он мягче.

Поколебавшись, ирландка села.

— Брита! — вспомнил Дракон. — Тебя ведь так зовут? Ты знахарка, лекарь?

— О нет! Я только учусь, — смутилась девушка. — Леди Кимбра была так добра, что передала мне кое-что из своего мастерства.

Дракон хмыкнул, несколько удивленный такой смелостью. Он мог поспорить на что угодно — имя Кимбры впервые прозвучало в трапезной после ее бегства. Сам он попытался заговорить о ней с Вулфом тем памятным утром, когда сбежали пленные, но получил совет закрыть рот и никогда больше к этому не возвращаться.

— Так что же тебе все-таки нужно?

Закусив губу, Брита опустила взгляд на руки, которые держала стиснутыми на коленях.

— Лорд Вулф выздоровел… телом.

Глаза Дракона непроизвольно сузились. Он помолчал, прикидывая, как много может быть известно этой бледной темноволосой девушке. К Вулфу не было допуска никому, кроме Ульриха (ну и, конечно, самого Дракона). Старик никак не мог проговориться. Как же просочились новости?

— Да, ярл здоров. А зачем тебе знать, как его здоровье?

— Это не был вопрос… — прошептала ирландка, опуская голову еще ниже. — Не думайте, что я выпытываю! Наоборот, вы можете узнать кое-что от меня. — Она поколебалась, как если бы не хотела продолжать. — То, что следовало бы передать лорду Вулфу…

— И что же это? — резко спросил Дракон.

Девушка подняла расширенные глаза. Руки ее тряслись, вся поза выражала страх и одновременно решимость. Дракон был известен как опытный утешитель женщин, но при совсем иных обстоятельствах. Тем не менее он изменил тон:

— Ну хорошо, допустим, тебе кое-что известно. Почему решила, что это следует знать и лорду Вулфу? И почему обратилась именно ко мне?

— Потому что… я не знаю, как он к этому отнесется…

— Это касается леди Кимбры?

— Да… — Голос Бриты был теперь едва слышен. — Я не хочу разгневать ярла, но и не могу больше молчать.

Дракон напрягся. Меньше всего он желал сейчас слышать новости, которые могли бы разволновать и уж тем более разгневать брата. Однако если бы тот узнал, что от него их скрыли намеренно, он разгневался бы и того больше.

— Не бойся, ты поступаешь правильно, — сказал Дракон Брите. — Расскажи все, что знаешь, мне, а уж я найду способ передать это ярлу.

— Благодарю, лорд Дракон! — воскликнула девушка, оживляясь. — Знайте, я желаю только добра, добра для всех!

— Это делает тебе честь. Твое усердие и верность будут высоко оценены ярлом.

— Речь не только о нем, а… обо всех.

— То есть и о леди Кимбре? — медленно уточнил Дракон.

— Она была ко мне неизменно добра! Если бы не леди Кимбра, не знаю, кем бы я сейчас была. — Брита вдруг посмотрела ему прямо в глаза. — Мне дороги и леди Кимбра, и лорд Вулф, и…

— И?..

Ирландка замерла, и Дракону вдруг пришло в голову, что она молится христианскому богу. Когда она заговорила, голос ее больше не дрожал, а когда умолкла. Дракон смотрел на нее во все глаза.

Вулф бросил взгляд на вошедшего в стойло брата, но ничего не сказал и вернулся к своему занятию (он чистил скребницей своего черного жеребца). Хотя побережье и сковали тиски зимы, на конюшне было тепло благодаря толстым стенам и дыханию множества лошадей.

— Как его нога? — спросил Дракон, надо было с чего-то начинать разговор.

На прошлой неделе любимый жеребец Вулфа поскользнулся, упал и потянул ногу.

— Думаю, в порядке, — не глядя, ответил ярл. — Снег еще валит?

— Похоже, это затянется до утра.

Дракон уселся на край кормушки и оглядел брата. Заострившееся лицо Вулфа говорило об унылом ходе его мыслей, глаза казались чуть более впалыми из-за того, что он почти никогда не смотрел открыто.

— У тебя бодрый вид!

— Ни к чему было так суетиться из-за простой лихорадки.

— Я тоже так думаю, — солгал Дракон. — Не знаю, что нашло на нас с Ульрихом. Какой викинг придает значение таким вещам? Никто и не придавал… — Он подождал, пока Вулф снова погрузится в свое занятие, и добавил; — По крайней мере до появления Кимбры.

Внезапное упоминание о беглой жене заставило Вулфа замереть. Один сверлящий взгляд на брата — и он снова задвигал скребницей.

— Я вот о чем все время думаю… а если она не виновата?

Вулф не ответил, даже не удостоил его взглядов. Наступившее молчание было таким долгим, что Дракон решил отложить дальнейший разговор на потом. Но, покончив с чисткой и отложив скребницу, Вулф повернулся к нему:

— Это еще что за новости?

Дракон был рад, что добился хоть какой-то реакции. Он чуть не подпрыгнул и не испортил весь эффект.

— А ты вспомни, что Кимбра сказала на пляже, где вы с Хоуком взялись рубиться… Что она не позволит одному из вас убить другого.

Вулф передернул плечами. Дракону пришлось напомнить себе, что, бередя душевную рану брата, он действует из наилучших побуждений.

— Допустим, я вспомнил. Что дальше?

— Когда потом она заявила, что сама уговорила Хоука ее увезти…

— Я обязан это выслушивать?!

Сдержанный гнев в голосе Вулфа лишь приободрил Дракона. Будь он проклят, если позволит брату устроить из своей души могилу для погибшей любви!

— Сам посуди, если она любит вас обоих настолько, что готова покончить с жизнью, не странно ли, что ее потянуло прочь из Скирингешила? Ведь именно это и привело к поединку! Что-то тут не сходится, брат. Нелепо заваривать кашу, расхлебать которую можно, только направив себе в сердце кинжал! — Дракон перевел дух и, так как Вулф молчал, снова пустился в рассуждения: — А теперь представь, что Кимбра солгала, сказав, что решилась на побег. Зачем? Я отвечу! Чтобы спасти брата. Одно дело, если он пробрался в Скирингешил по ее просьбе — тогда он виновен только в добрых чувствах к сестре и в готовности ей услужить. Можно не одобрить этого, но не казнить же! А вот если он явился сюда скрытно, по собственному побуждению — тогда это вероломство, коварные планы и прочее. В этом случае закон требует смертной казни. Как бы ты поступил?

— Н-не знаю… — протянул Вулф. — Я уже думал об этом. Не знаю.

— Вот! Наверняка и Кимбра об этом подумала. Разве она не говорила, что никогда не просила, чтобы ты нарушал свой долг ярла? Она не хотела снова ставить тебя перед выбором между долгом и чувствами.

Против воли Вулф вспомнил ужасные минуты, когда Кимбра стояла с кинжалом у груди. Лицо его исказилось так, что Дракон до боли стиснул зубы, мучаясь виной. Но отступать было нельзя.

— Если она и в самом деле тебе доверяла, то знала: какое бы наказание ты ей ни приготовил, это не будет так ужасно, как участь Хоука. И она была совершенно права. Ну же, согласись!

Вулф неохотно кивнул.

— Итак, какой же вывод? Кимбра солгала, что уговорила брата ее увезти. На самом деле он явился без ее ведома. Она пошла за ним к кораблю, но совсем не собиралась плыть в Англию!

— Что за чушь?!

— Вовсе нет. Хоук гостил в Скирингешиле две недели, и все это время Кимбра всячески пыталась убедить его, что совершенно счастлива. Ведь верно? А что делали мы с тобой? Крутились вокруг, не давая им побыть наедине. Будь у них такой шанс, она рассказала бы брату всю историю, подкрепила бы свои голословные утверждения вескими доводами. Но мы так хорошо ее охраняли, что единственное место, где они могли поговорить, был корабль Хоука.

— Ты еще скажешь, что Хоук явился не увозить ее, а выслушать трогательную историю о семейном счастье! Шел бы ты в скальды, брат. У тебя слишком буйное воображение.

Дракону захотелось дать ему в зубы.

— Поставь себя на место Хоука! Разве ты не желал бы знать наверняка?

Снова наступило молчание — Вулф пытался осмыслить сказанное.

— Вот что, — произнес он наконец, — у меня только одно возражение против твоей саги.

— Какое?

— Кимбра сейчас в Англии. Если она не хотела туда плыть, то почему все-таки там оказалась?

— Признаю, это самый спорный момент, — вздохнул Дракон. — Возможно, дело было в бичевании, хотя и чисто символическом. Хоук ведь все видел. Откуда ему было знать, к чему ты приговоришь Кимбру, когда выяснится, что она выпустила англичан? Разве он мог так просто уйти, а ее оставить? То, что она сейчас в Англии, еще не значит, что она пошла с Хоуком по собственной воле.

Вулф промолчал, взял вилы и начал раскидывать по стойлу солому. Немного посидев, Дракон покинул конюшню, полный надежды, что дело сдвинулось с мертвой точки и что он заставил брата увидеть случившееся в новом свете.

— Миледи, сейчас же отойдите от окна!

Кимбра вздрогнула, пойманная с поличным, и поспешно притворила деревянный ставень. Морозная ночь и ледяной блеск звезд остались снаружи. Упала бычья шкура, помогавшая беречь тепло. Кимбра повернулась к рассерженной старой няньке.

— Всего глоток свежего воздуха, Мириам. Сегодня теплее вчерашнего.

— Всем известно, что нет ничего хуже простуды, подхваченной ночью!

Нянька увлекла Кимбру в круг тлеющих углями жаровен, стоящих на высоких витых ножках. Красный отсвет играл на мягких креслах, на вышитых подушках. Кровать с подобранным бархатным пологом была отодвинута от наружной стены ближе к теплу. Кроме этого, в помещении находилось несколько сундуков, часть которых была привезена из Холихуда, и всевозможные предметы роскоши. На все это Кимбра обращала мало внимания, ее занимало совсем другое.

— Уж не знаю, о чем вы только думаете! — ворчала нянька. — За ужином почти не прикоснулись к еде, а теперь еще я застаю вас свесившейся из окна, словно вам взбрело в голову отморозить нос! Смотрите, он будет такой же красный и вечно с каплей, как у Доры Противной! — Старуха спохватилась. — Ох, простите, миледи! Мало ли что сорвется с языка…

Кимбра прикусила губу, но не смогла удержаться от фырканья, мало подходящего для хорошо воспитанной дамы.

— Значит, ее прозвище — Дора Противная?

— Да уж, миледи. Конечно, она ваша сводная сестра и все такое, но…

— Вот именно — «но». — Кимбра уселась и указала старой няньке на соседнее кресло. — Раньше, бывая в Хоукфорте, я видела Дору только мельком. Она была для меня просто сводной сестрой, ребенком от первого брака отца. Она ведь много старше нас с Хоуком, что у нас могло быть общего? Дора сюда редко приезжала. Думаю, когда отец снова женился, она рвалась отсюда всей душой и ухватилась за первую же возможность завести собственный дом.

— Мне так жаль, что ее муж преставился! — хмыкнула Мириам. — Был бы он жив, Дора сидела бы в своем доме. Ему стоило думать, прежде чем выступать против королевской воли.

— Да, он не был умен.

Муж Доры получил серьезную рану во время бунта против короля Альфреда, которого уже тогда именовали Великим. От этой раны он позже умер. Что касается Хоука, то именно это историческое событие вознесло его до высот теперешнего положения. Тогда он сделал ставку на короля Альфреда как на носителя мира и сильного властелина, способного объединить разрозненные англосаксонские владения. Это был мудрый выбор.

— И зачем только лорд Хоук привез ее сюда!

— В память об отце. Я тогда жила в Холихуде и не имела возможности узнать Дору как следует.

Кимбра не сказала, что ничуть об этом не жалеет, да этого и не требовалось.

— Из нее вышла неплохая хозяйка дома, — неохотно признала Мириам. — Но разве можно быть такой унылой? Можно подумать, от улыбки лицо у нее треснет и развалится!

— Какое счастье, что у меня есть ты! — воскликнула Кимбра. — Иначе пришлось бы во всем зависеть от Доры.

— Буду цепляться за жизнь, пока смогу, — добродушно заверила нянька. — Я не оставлю вас, миледи, можете быть совершенно спокойны. А вы уж, извольте, скушайте немного вкусного супа.

У Кимбры не было аппетита, но она согласилась, чтобы порадовать Мириам. Все время отсутствия своей подопечной старуха так изводилась беспокойством, что готова была целовать Хоуку ноги, когда он вернулся с севера с сестрой. Любовь Мириам к Кимбре была поистине безграничной.

— Как вспомню, какой вы были милой крошкой… — сентиментально вздохнула старушка, когда та взялась расчесывать волосы.

Волос было возмутительно много. Кимбра вспомнила, как они порой мешали, особенно в постели. Она не раз подумывала о том, чтобы подрезать их, но этого ей не позволял Вулф.

Вулф… У нее ничего не осталось, кроме воспоминаний. Воспоминаний и…

— А какой умницей вы были! — продолжала Мириам. — И какой любознательной! Уже из колыбельки так и таращили свои синие глазенки.

— Младенцы не улыбаются, а гримасничают от газов, — поддразнила Кимбра.

— Вот еще! От кого вы наслушались такой ерунды? Младенцы улыбаются, потому что знают больше, чем взрослые. Просто они все забывают понемногу, пока растут.

Наступило долгое молчание: Кимбра погрузилась в своя мысли, а Мириам наблюдала за ней с ласковым участием. Наконец она отправилась к себе. Угли в жаровнях почти прогорели, а Кимбра так и оставалась в кресле. За толстыми стенами замка выла вьюга, и хотелось отпустить душу на волю, чтобы она на крыльях ветра унеслась вдаль. Именно так Кимбра и поступала, когда сон ускользал и ночные часы тянулись бесконечно. Она пыталась пронзить пространство мысленным взором и увидеть, чем в эти минуты занят Вулф. Можно было лишь молиться, чтобы ранение обошлось без тяжких последствий. Еще страшнее было думать о том, что Вулф вполне оправился — настолько, что делит постель с другой женщиной.

Куда милее были воспоминания о временах, когда они с супругом были вместе. Десятки раз Кимбра заново переживала, как Вулф уговаривает ее принять минеральную ванну по дороге в Скирингешил, как уносит с корабля на руках, как ободряет в ночь венчания. Это были трогательные картины, от которых на глаза наворачивались слезы. Но ничуть не меньше ей нравилось вспоминать, как они забрасывают друг друга съестным, как занимаются любовью в бане. Вулф! Кимбра так живо помнила его голос и смех, его упорное стремление к миру, его ярость на берегу, когда он поверил, что она способна по доброй воле покинуть его.

Что он думает сейчас? Ненавидит ее как лгунью и изменницу? Или вообще не вспоминает о ней, раз и навсегда выбросив из мыслей?

Кимбра наконец улеглась в постель. За окном к тому времени разыгрался настоящий буран. Ставни тряслись и скрипели, отсвет углей, колеблемый сквозняком, заставлял тени на стенах шевелиться. Пришлось встать и получше закрепить бычьи шкуры на окнах. Каменный пол под босыми ногами был холоден как лед.

Когда Кимбра наконец уснула, ее щеки были влажны от слез.

Утро наступило до того ясное и безоблачное, что ночной буран, казался сном. Снегопад с переменным успехом длился несколько недель подряд, но вот наконец прекратился. В память о нем остались сугробы у крепостных стен, в которых мог с головой утонуть взрослый мужчина.

Несмотря на причитания Мириам, Кимбра надела плотное шерстяное платье с длинными рукавами, накинула подбитый мехом плащ и отправилась подышать морозным воздухом.

В главном зале, служившем трапезной, хлопотала целая толпа слуг. Кимбра кивнула тем из них, кого лучше знала, открыла дверь — и замерла на пороге, ослепленная искристым блеском. Повсюду громоздились белоснежные сугробы, уже прорезанные узкими дорожками от строения к строению.

Там, где снежный покров был ниже, дети лепили снеговика. Занятие сопровождалось возней и смехом. Из любопытства Кимбра подошла ближе. Дети почтительно притихли.

— Доброе утро, миледи! — пробормотал, набравшись смелости, темноволосый и быстроглазый мальчик лет шести.

— Доброе утро всем вам, — с улыбкой ответила Кимбра. — Разве этот снег не чудо?

Дети охотно согласились и снова предались созерцанию, глядя на нее снизу вверх, как стайка краснощеких и не слишком опрятных херувимчиков. Это навело Кимбру на занятную мысль, и она без колебаний рухнула спиной в ближайший сугроб, раскинув руки. Пока дети таращили глаза, она подвигала руками вверх-вниз. Встать удалось не без труда, но Кимбра сделала все, чтобы не испортить свое крылатое творение.

— Ну, что скажете? — спросила она с гордостью. — Это называется «снежный ангел». Кто еще сможет сделать такого?

Детвора подхватила затею и принялась соперничать в том, чей ангел выйдет лучше. В стороне не остался никто. Вскоре каждый сугроб во внутреннем дворе замка обзавелся снежным ангелом. Самый старший из детей ухитрился изобразить своего ангела в профиль, лежа на боку и вывернув руки назад под невероятным углом. Кимбра хвалила всех без разбора, потом, заметив еще не украшенный сугроб, повалилась на него, махая руками. Дети собрались вокруг, в свою очередь рассыпаясь в похвалах.

И тут на снег упала черная тень — в прямом и переносном смысле. Прищурившись на яркое солнце, Кимбра разглядела кислое лицо сводной сестры.

— Что тебе в голову взбрело?!

Кимбра неохотно поднялась. Несмотря на ее ободряющую улыбку, детей унесло прочь, как осенние листья порывом ветра. Кимбра повернулась к сводной сестре. Каждый раз, когда они сталкивались, ей стоило большого труда скрыть отвращение. Дора была сплошным клубком отрицательных эмоций. Тут были и гнев, и возмущение, и ожесточение. Сухая фигура в черном была полюсом зла.

— Мы играли, — кротко произнесла Кимбра. — В этом ведь нет ничего плохого, верно?

От насмешливой улыбки кожа на желтых скулах Доры натянулась еще сильнее.

— Ничего плохого, вот как? Да хуже и быть не может! Какой пример подает леди, когда прыгает и скачет с детьми прислуги, как дворовая девка? И это при том, что я выбиваюсь из сил, поддерживая в низком сословии должное уважение к господам! Что подумают люди, узнав, что ты возилась в снегу?

— Что мне не чуждо ничто человеческое, — мягко ответила Кимбра.

Она не пыталась подогреть в себе неприязнь к Доре, как раз наоборот. Во-первых, они были родня, а во-вторых, появление Кимбры в Хоукфорте сильно осложнило жизнь ее сводной сестре, снедаемой яростной потребностью контролировать все и вся, в том числе жизни тех, кто был слишком слаб или глуп, чтобы позволить ей это. В понимании Доры хозяйка дома имела абсолютную власть, никак не иначе. Это можно было понять и даже отчасти простить, но не терпеть.

— Оставь свои шуточки! — взвизгнула Дора. — Прибереги их для братца, который сдуру считает тебя непогрешимой. Он, видно, спятил, когда притащил тебя сюда! Не хватало еще, чтобы варвары нас прирезали прямо в постелях!

Кимбра подавила вздох. Со времени ее появления в Хоукфорте Дора только и делала, что предрекала смерть и разрушение. Казалось, ей доставляет удовольствие воображать набег викингов, насилие над женщинами, издевательство над детьми. То, что никто не принимает эти пророчества всерьез, только подогревало ее фантазии. Для Кимбры они были постоянным напоминанием об одном конкретном человеке и о том, как она жаждет с ним снова увидеться.

— Твои страхи излишни, — сказала она. — Лучше попробуй сама сделать снежного ангела. Может, это тебя развеселит.

Дора выпрямилась так резко, что Кимбра услышала хруст ее позвонков.

— Уж не думаешь ли ты, что я начну валяться в снегу? У меня есть дела поважнее, не то что у некоторых! У тех, кого баловали с самого рождения и в конце концов испортили дальше некуда!

Это было уж слишком для женщины, похищенной из родного дома, обвенчанной под угрозами, ввергнутой в пучину страсти, охваченной безмерной любовью и едва не заколовшей себя во имя мира между двумя враждующими народами.

— Я не намерена больше терпеть твои грубости, Дора! — отчеканила Кимбра с достоинством, которого не устыдилась бы и Фрейя. — Впредь не смей со мной заговаривать.

Сводная сестра лишилась дара речи. Впустую пошевелив губами, она повернулась и зашагала прочь. Кимбра тотчас выбросила ее из головы. День был слишком хорош, чтобы портить его размышлениями о людях вроде Доры. Кимбра провела несколько часов на кухне, где ее уже хорошо знали и всячески привечали, хотя поначалу всем казалось странным, что леди трудится наравне с прислугой.

Кимбра только-только закончила делать начинку для шарлотки с корицей и изюмом, когда за окном раздался стук копыт. Выглянув, она увидела, что это вернулся брат.

Хоука не было две недели. Он провел это время при королевском дворе. Отряхнув руки от муки, Кимбра вышла поприветствовать брата и нашла его усталым и погруженным в свои мысли. Ее теплая улыбка несколько развеяла уныние Хоука. Он бросил поводья конюху, раскрыл сестре объятия и с ходу спросил о здоровье. Тон его был, по обыкновению, ласков, лицо прояснилось, но глаза остались тревожными.

Кимбра припомнила дорогу из Скирингешила. Их отношения с Хоуком тогда достигли точки конфликта. Она кричала на брата, обвиняла его в вероломстве, угрожала никогда больше ему не доверять, умоляла повернуть корабль назад и клялась в страстной любви к Вулфу. Все было напрасно. Хоук настаивал на том, что события последних дней помрачили Кимбре рассудок и она слепо верит в свою собственную выдумку. Лишь позже, когда она замкнулась в беспросветном отчаянии, он вынужден был признать, что чувство, в которое он упорно не желал верить, на самом деле существует.

Но возвращаться было поздно — зима дышала им в спину. Укрытая в Хоукфорте от снегопадов и метелей, Кимбра глубоко страдала душой, так что в конце концов Хоуку пришлось подыскивать ключик, чтобы разговорить ее. Он начал рассуждать о ее супруге. Хоук понял, что ошибался в Вулфе. Неизменно честный, в том числе с самим собой, он признал совершенную ошибку. Но признать было мало, следовало еще исправить. И вот теперь Хоук искал для этого пути. Тем не менее его главной целью оставалось благополучие сестры, так что ее великодушное прощение принесло ему немалую радость.

— Я здорова, — сказала Кимбра, когда они в обнимку шли через двор. — А ты?

— Насколько это возможно после такого визита. Король Альфред из тех, кто отлично обходится без сна и пищи. Ему не понять, что другим все это необходимо. Вообрази себе: за столами, что ломятся от яств, никто не успевает положить себе в рот ни кусочка, потому что надо поддерживать разговор о насущных делах государства.

— Бедный ты, бедный! — поддразнила Кимбра. — И впереди ни малейшего просвета! На стол подадут не раньше, чем ты расскажешь мне о политике, модах, а главное, каков придворный лекарь и какими лекарствами он пользуется. Надеюсь, ты не забыл про книги?

— Я привез их четыре, одну переписал для тебя сам король. Он сердечно благодарит за пилюли и сожалеет, что ты не вручила ему их лично.

— Ты объяснил почему?

Хоук кивнул, бросил взгляд на выпуклый живот сестры, заметный даже под плащом, и вздохнул:

— Объяснил, конечно. Мы вернемся к этому разговору весной.

Весной, когда моря снова станут судоходными. Тогда, быть может, придет конец ожиданию. Только тогда она узнает, есть ли будущее у любви, которую она носит в себе так же бережно, как и дитя.

Кимбра запрокинула лицо к бледному зимнему солнцу. Хотя на небе не было ни облачка, шел мелкий снег. И лишь с крыши конюшни, где пригревало всего сильнее, свисала пара тонюсеньких сосулек.