Мечты камня

Но есть раны, которые даже им не под силу исцелить. Шрамы, которые не исчезнут по мановению палочки. Шрамы, которые вообще никогда не исчезнут.

Но она оправится. С ней всё будет хорошо.

Она неловко пытается прикрыться. Я высвобождаю её лодыжку. Она сжимает ноги. Всхлипывает. Поворачивается ко мне и втягивает голову в плечи. Не глядя мне в глаза, она начинает говорить:

— Уходи… Пожалуйста, уходи… Это… Это ловушка, Артмаэль…

Наши глаза встречаются чуть ли не случайно. Она выглядит измождённой. Хрупкой. Сломленной. Совсем другим человеком. Тем, которым она не хотела стать.

Но я не уйду без неё. Не брошу её здесь. Чтобы там ни говорили ей голоса, чем бы там ни угрожал ей Кенан, её место не в этой грязной постели. Её место — на пути к её мечтам. Её место вдалеке от этого ублюдка, который хочет сделать из неё рабыню, без воли и чувств.

Её место так высоко, как ей и не снилось.

И если я должен умереть, чтобы она стала свободной, то я готов пойти на это. Потому что оно того стоит. Она того стоит.

Убей, убей, убей.

Я помогу ей справиться со страхами. Как только покончу с мерзавцем, никто никогда не причинит ей боли.

Вкладываю ей в ладонь её же кинжал вместо ответа. А я не брошу её безоружной. Она сжимает его обеими руками для большей надёжности. Вместе с тем я снимаю свой плащ и накрываю её замёрзшее истерзанное тело. Она плачет. Не знаю, осознаёт ли она это, замечает ли слёзы, текущие по лице, чувствует ли вообще что-то.

— Скоро мы будем в безопасности, Линн, — обещаю ей.

Я протягиваю руку, чтобы стереть кровь с лица. Она дёргается в сторону, избегая прикосновения. Отстраняется. Между нами открывается пропасть. Её страх вонзает кинжал в моё сердце по самую рукоять.

Я делаю глубокий вдох. Ничего страшного. Она смотрит на меня виновато. С отчаянием. Всё в порядке.

Когда она опускает взгляд на свои колени, я понимаю, что ничего не в порядке.

— Они хотят убить тебя… — слышу её шёпот. — Не он… Кто-то другой… Есть ещё кто-то…

Поначалу её слова кажутся бессмысленными. Ещё кто-то? Предатель из дворца? Мне придётся иметь дело не только с Кенаном, но и его союзником? Двое против одного — это не то, что я ожидал. Это неравный бой. Не думаю, что у меня будет хоть один шанс, если они устроят мне засаду.

Оглядываюсь вокруг. Мы находимся в круге света, отбрасываемого свечой. Я наклоняюсь, чтобы задуть её. Огонёк гаснет. На мгновение я слепну в темноте, но постепенно глаза привыкают. Я стараюсь успокоить сердцебиение. Контролирую дыхание. Всё тело ноет, когда я выпрямляюсь. Всё кажется слишком громким теперь, когда мои чувства обострились во мраке.

И тогда я замечаю его. Кенан стоит в дверном проёме эдаким силуэтом, не вписывающимся во всё остальное. Чувствую, как желудок сворачивается в узел. Желание наброситься на него и раз и навсегда покончить со всем этим кошмаром слишком велико. Луна за его спиной освещает остриё короткого меча в его руке. Я взвешиваю в руке свой. Понимаю, что сжимал рукоять слишком крепко.

Пальцы затекли. Рука онемела.

Если с ним и есть кто-то ещё, то я его не вижу.

— Тебе понравилось, в каком виде я оставил её для тебя, Артмаэль? — спрашивает он спокойным голосом, словно это всё просто такая шутка. У меня закипает кровь. К горлу подкатывает желчь. — Прекрасна, не правда ли? И очень хотела увидеть тебя. Клянусь, пока я трахал эту шлюху, она бормотала твоё имя.

Стараюсь дышать глубоко. Сохранять спокойствие. Он хочет вывести меня из себя. Взбесить так, чтобы гнев ослепил меня. Первым делом я укорочу его ядовитый язык. Чтобы он никогда больше не разговаривал со мной так. Чтобы никогда больше не смог назвать её шлюхой. А затем я осуществлю своё обещание, которое дал ему в кабинете замка. Я кастрирую его. Он будет кричать от боли, истекая кровью. Я отрежу все его пальцы один за другим. Заставлю ползать на коленях перед Линн и умолять её о пощаде. Умолять меня. И только после этого я отрублю ему все конечности, пока он не потеряет сознание от боли и кровопотери, и затем убью его.

Убью. Убью. Убью.

— Я должен был убить тебя ещё в библиотеке, когда мы были одни, и приказать солдатам бросить твоё тело в море, — прищуриваюсь. — Ты пожалеешь, что я этого не сделал.

— Так же или сильнее, чем ты будешь жалеть всю жизнь о том, что не убил меня, когда мог, Артмаэль? — встаю между ним и Линн, которую он, кажется, хочет продолжить мучить, если не прикосновениями, то взглядами и словами. — Это всё твоя вина, Артмаэль. Ты мог это предотвратить. Сможешь теперь житьс этим? Ты ведь мог этого избежать…

Не слушай его.

Это не твоя вина.

Ты запер его в темнице.

Ты не мог предугадать, что он сбежит.

Всё в порядке.

Вот только ничего не в порядке. Я мог бы найти тысячу оправданий, но знаю, что он прав. Я не смогу с этим жить. Не смогу себе простить. Не смогу быть королём, каким собирался стать, пока не убью его собственными руками. Пока не отомщу за себя, за отца и за Линн. Он убил нас всех в том или ином смысле.

Теперь настал его черёд умереть.

Убей-убей-убей-убей-убей…

Я повешу его тело на дереве и оставлю на растерзание падальщикам. Чтобы даже после смерти он не обрёл покоя.

Делаю шаг к нему. Второй. Третий. Чтобы остановиться прямо перед ним, мне хватило четырёх шагов. Здесь мало места, но достаточно, чтобы нанести удар. Я сражался с людьми. Я побеждал чудовищ.

Этот подонок не протянет и нескольких минут.

Но он не так прост, как кажется. Он тоже владеет мечом. В конце концов, он дворянин. Скрестив оружие, мы кружим по тесной комнатке. Мой мозг затуманен ненавистью, а он весьма проворен, несмотря на свой возраст. У него была хорошая подготовок. Большой опыт.

Когда я нападаю, он отражает удар. Когда он делает выпад, я блокирую его меч, но удар оказывается настолько сильным, что мне приходится стиснуть зубы.

Я сейчас не в лучшей форме. У него преимущество.

Первый удар я блокирую.

От второго уворачиваюсь.

Третий застаёт меня врасплох и заставляет терять позиции.

Четвёртый — это пинок в живот и попытка повалить на пол. Меч вылетает из моей руки. Согнувшись пополам, я пытаюсь восстановить дыхание. Больно, но не так сильно, как от осознания того, что я не смог защитить Линн. Что я не смог ничего для неё сделать. Что не выполнил все свои обещания ей. Что не был рядом. Что не уберёг её.

На глаза набегают слёзы. От злости. Мне тяжело дышать. Я тянусь к мячу, но Кенан наступает на мою руку. Раздаётся хруст. Что-то ломается. Я задыхаюсь.

Прости меня. Прости меня, Линн. Прости меня, отец. Прости меня, Сильфос.

Я не тот король, которого вы хотели. В которого верили.

Я не гожусь для этой роли.

— Это и есть тот великий герой, о котором все говорят? — насмехается он, перенося весь свой вес на мою руку. Я открываю рот в безмолвном крике. — Ты просто мальчишка. Покончить с тобой будет так же просто, как с твоим папашей…

Он поднимает меч. Я чувствую, что всё. Это конец. Я никогда не не надену корону. Никогда не сделаю её счастливой. Закрываю глаза. Сжимаюсь. Хочу сказать ей в последний раз, что люблю её…

Умираю.

Но почему-то смерть не наступает.

Меч, не коснувшись меня, с грохотом падает рядом на пол. Я распахиваю глаза. Надо мной хрипит массивная фигура Кенана. Его шатает. Освободившуюся руку я прижимаю к груди. Крови нет, но больно так, что вот-вот могу свалиться в обморок.

Ублюдок издаёт низкий, гортанный, прямо-таки нечеловеческий рёв.

Рука выдёргивает кинжал из его горла.

Безжизненное тело падает рядом со мной — так близко, что я могу до него дотянуться. У него распахнуты глаза, он смотрит на меня, но уже не видит. Мне кажется, он пытается рассмеяться, но изо рта раздаётся бульканье, и тут его начинает тошнить кровью. Тёмная жидкость — почти чёрная в этой темноте — пачкает мою одежду, ещё горячая.

Позади него Линн падает на колени. От неё слышится что-то вроде стона. Кинжал всё ещё в её руке. Она склоняется над его телом. С криком, пронизанным яростью и болью, она вонзает лезвие в спину Кенана.

Один раз.

Второй.

Третий.

Я хочу сказать ей, что он уже мёртв, но она рыдать и продолжает наносить удары, пока от Кенана не остаётся одно кровавое месиво из ошмётков кожи и плоти.

Мне приходится остановить её. Уцелевшей рукой я хватаю её за запястье, и она поворачивается ко мне, но взгляд остаётся невидящим. Не знаю, стоит ли обнять её. Не знаю, смогу ли. Она отскочит? Боль простреливает руку до самого плеча. Дыхание перехватывает, мир вокруг качается, но я держусь. Я не смог бы обнять её, даже если бы захотел.

А я хочу.

Хочу, чтобы она знала, что может поделиться со мной. Что она не одна. Что она никогда больше не останется одна.

Всё кончено.

— Линн…

Я зову её по имени, тихо, но этого достаточно, чтобы сломать стену и достучаться до неё. Она замирает. Смотрит на руку. От осознания — или, может, по инерции — резко разжимает пальцы. Кинжал падает на пол с глухим стуком. Я делаю вдох. Она опускает руку.

Несколько минут мы стоим молча, глядя на труп, будто опасаясь, что он оживёт.

Но он не оживает.

ЛИНН

Кровь. Я вся в крови. Кенан весь в крови. Пол весь в крови.

Весь мир в крови.

И мне это нравится.

Я смотрю на свои руки, погружённые во мрак тёмной комнаты. Только свет луны раскрывает то, что они испачканы. В этой темноте можно подумать, что это что-то другое. Например, грязь после дождя. Или какая-нибудь еда. Что угодно.

Но это кровь.

Его кровь.

Сколько часов я уже здесь? Время, казалось, остановилось, когда он вновь взял меня силой. Когда он вновь лишил меня всего. За ночь и весь следующий день…

Снова и снова, и снова, и снова.

Теперь он мёртв. Мёртв. Наверняка. Я не могу оторвать глаз от его трупа. Надо было сделать это ещё в тот раз, когда я впервые ударила его ножом. Надо было убедиться, что он перестал дышать. А ведь я всё ещё этого не сделала.

Может, надо отрезать его голову. Может, надо ударить ещё.

Может, этого недостаточно. Даже сейчас он может подняться.

— Линн.

Артмаэль.

Его голос вытаскивает меня из пучины безумия, в которую я начала погружаться. Поднимаю глаза на него. Медленно. Осторожно. Его чуть было не убили. Его. Единственного за много лет, кто был добр ко мне. Единственного, кто сумел убедить меня, что я ещё могу стать счастливой. Снова смотрю на Кенана. Надо проверить, что он мёртв. Надо удостовериться, что теперь он точно никогда больше не появится в нашей жизни. Надо убедиться, что никто не причинит вреда Артмаэлю.

Другой… Есть ещё кто-то…

Я должна убить этого неизвестного. Кем бы он ни был. Я никому не позволю навредить ему. Ему, из всех людей в мире, никто не причинит вреда, пока я жива.

Убийца. Может, это моё настоящее предназначение. Может, это то, для чего я гожусь.

Чтобы убивать.

Мне понравилось убивать его. Это было невероятно ощущение. Его смерть принесла мне удовлетворение. О, ещё какое…

Я осознаю, что начала смеяться, только когда этот звук отражается от стен. Я осознаю, что начала плакать, только когда слёзы капают на руки в крови, пытаясь смыть её.

— Линн!

Чьи-то ладони хватают меня за руки, и я тут же напрягаюсь. Не успеваю понять, что происходит, как резко вскидываю колено. Не трогайте меня. Никому нельзя меня трогать. Пусть даже пальцем не смеют прикасаться.

Боль на лице Артмаэля, когда он падает на пол от моего удара, возвращает меня в реальность.

Я ломаюсь.

Что же я делаю? Что я чувствую? Что происходит? Что это только что было? Что будет дальше? Артмаэль. Артмаэль. Мой Артмаэль. Он не хотел ничего плохого. Никто не собирался причинить мне боль. Кенан уже мёртв. Я убила его. Я убила его и теперь не могу себя контролировать. Я теряю рассудок. Я хотела расчленить его. Я уже собиралась это сделать. Меня радовала его смерть.

Я наслаждалась этим.

Да я такое же чудовище, что и он.

Смотрю на свои ладони. У меня начинается истерика. Хочу сбежать отсюда. Мне нужно убраться отсюда поскорее. Я дрожу. Встаю, пошатываясь, обессиленная. Смотрю на Артмаэля, тяжело дыша. Почему? Почему я испугалась его? Я больше не смогу к нему прикоснуться? Или, может, он не захочет прикасаться ко мне после всего этого, после того, как я у него на глазах жестоко убила человека?

После того, как увидел, как я смеюсь над трупом, как психопатка.

Но он всегда видел настоящую меня под всеми масками, поэтому он поднимается, а я тону. Делаю шаг назад. Пусть только не трогает меня, я не вынесу его прикосновений. Я грязная. Слишком грязная. Я уже забыла его нежность. Всё это стёрто из памяти грубостью Кенана.

— Спокойно, спокойно, — говорит он.

Но я не могу успокоиться. Как можно сохранять спокойствие после всего этого? Меня трясёт. Я отхожу от него ещё дальше. Мне хочется кричать, но голос не слушается. Хочется рыдать, но мне слишком страшно, чтобы лить слёзы.

Что я творю? Что я творю? Что я творю?

Он поднимает руки. Протягивает их ко мне со стоном и гримасой отчаяния. Я смотрю на них, как дикий лесной зверёк, боящийся людей. Его правая рука дрожит. Пальцы странно заломлены. Он не отрывает от меня глаз. Сколько боли в его взгляде… Это я причинила эту боль.

Подойди, Линн.

Не могу.

— Всё хорошо, Линн, — уверяет Артмаэль с мольбой в голосе. — Не смотри на меня так.

— Я убила его.

— Он собирался убить меня. А ты меня спасла.

— Я смеялась.

— Это нормально…

— Я смеялась, потому что убила его. Я была счастлива, потому что убила его. Мне это понравилось. Я хотела продолжить. Хотела убивать его снова и снова. Хотела разрезать его на кусочки, разорвать, растерзать, распотрошить, расчленить…

— Знаю, — сглатываю. Знает? Я затихаю. Принц делает шаг ко мне, показывая пустые ладони. — Знаю, потому что мне тоже этого хотелось. Но это… это были не мы, Линн. Нами управляла ярость. Боль. Ненависть. Я знаю, какая ты на самом деле. Я хорошо тебя знаю. Я очень скучал по тебе, Линн. Я люблю тебя.

Я пытаюсь унять бешеное сердцебиение. И восстановить дыхание. Слова звучат словно бы издалека, будто он не стоит сейчас прямо передо мной, глядя на меня с таким отчаянием. Нерешительно киваю. В памяти рвутся на поверхность наши шутки. Дразнящие нотки в голосах, когда мы подкалываем друг друга. Нежность, с которой мы говорим друг другу о любви…

Сколько времени мы провели в разлуке? Теперь мне кажется, что целую вечность.

— Не… трогай меня.

Это единственное, что мне удаётся выдавить в ответ. Я не могу позволить ему прикоснуться ко мне. Не хочу, чтобы он дотрагивался до меня. Вообще кто-либо. И он тоже.

— Ладно, — он опускает руки. Я поджимаю губы. Почему он это терпит? — Я не буду к тебе прикасаться. Мы просто уедем отсюда, согласна? Пошли.

Медленно киваю. Бросаю нервный взгляд на тело на полу, но Артмаэль загораживает мне обзор.

— Хватит, Линн. Всё уже позади.

Он мёртв. Он больше не тронет меня. Никто меня не тронет.

Снова киваю. Все движения кажутся механическими. Будто тело не принадлежит мне. Не понимаю, как мне вообще удаётся стоять на ногах.

Артмаэль смотрит на меня. Я смотрю на него.

Ещё никогда мы не были так далеко друг от друга, как в этот самый момент.

— Ваше высочество?

Мы оба подскакиваем от неожиданности, и я прячусь под плащ принца. Любой звук сейчас мне кажется ужасным, особенно незнакомые звуки, как, например, этот женский голос, повторившийся секунду спустя откуда-то снаружи:

— Ваше высочество, вы здесь?

Принц выглядывает из хижины. Снова смотрит на меня и жестом зовёт за собой. Киваю ещё раз. Он выдерживает дистанцию, хоть и идёт рядом. Холодный ночной воздух безжалостно нас кусает, вынуждая стиснуть зубы. Укутываюсь сильнее в плащ.

— Ох, ради всех Стихий!

Поднимаю растерянный взгляд и вижу светловолосую девушку с небольшим фонарём в нескольких шагах от нас. Заметив меня, она пугается. Свободная рука лежит на круглом животе.

Она смотрит через моё плечо на Артмаэля, стоит ему выйти из хижины.

— Арельес? — потрясённо спрашивает он. Мне незнакомо это имя. Он ни разу его не упоминал. — Что ты здесь делаешь? Я же сказал твоему мужу…

— Через два часа, да-да! Но мы переживали за вас, — девушка выглядит крайне обеспокоенной. — Мы отправились следом за вами, но вы скакали так быстро, что я потерялась… Я не знала, где нахожусь. Хотела вернуться во дворец, как вдруг заметила этот домик и…

У девушки срывается голос, она всхлипывает. Артмаэль делает глубокий вдох, но, кажется, не вслушивался особо в её сбивчивый рассказ. Всё это время он смотрел на меня. И сейчас он поднимает руку, указывая направление.

— Сможешь взобраться на лошадь?

Не знаю. Я не чувствую собственных ног. Уже не помню, как это — ходить, не шатаясь. У меня болит всё тело, и хотя мышцы потихоньку расслабляются, напряжение не покидает меня до конца. Но всё равно я киваю, глядя на него. Он выходит вперёд, указывая путь, а девушка, освещающая дорогу, переминается с ноги на ноги, не зная, что делать. Она кажется потерянной и напуганной. Если бы я могла чувствовать что-то помимо усталости и боли во всём теле, то пожалела бы её.

Впереди стоят две лошади: одна привязанная, а вторая пасётся рядышком. Артмаэль подводит меня ко второй, ориентируясь в свете фонаря Арельес, но когда я пытаюсь забраться в седло, мои руки сводит судорогой. Я стараюсь не смотреть на свои повреждённые запястья. У меня не хватает сил.

— Линн? — шепчет рядом принц.

Мы смотрим друг на друга мгновение. Меня разрывают сомнения. Его тоже. Мои руки дрожат, когда я протягиваю их к нему и кладу ладони на его плечи. Он задерживает дыхание и берёт меня за талию. Кажется, правая рука его не слушается, но он всё равно помогает мне взобраться. Я вздрагиваю. В памяти всплывает картинка. Кенан вбивается в меня. Зажмуриваюсь. Голова кружится. Артмаэль отпускает меня сразу же, как только проверяет, что я села, но не сводит глаз, полных боли. Я не единственная, кто сейчас страдает. Даже представить не могу, каково ему видеть меня в таком состоянии.

Не знаю, что с нами будет дальше…

— Ваше высочество? — зовёт Арельес в тот момент, когда между нами повисает напряжённая пауза.

Артмаэль разворачивается и смотрит на неё.

Дальше всё происходит слишком быстро.

Улыбка Арельес. Падающий на землю фонарь. Блеск лезвия в её руке. Глухой стон Артмаэля, когда кинжал вонзается ему в грудь. Крик от второго удара. И снова блеск, когда она заносит кинжал в третий раз…

Я кричу, спрыгивая с лошади и набрасываясь на девушку.

Мы вступаем в схватку. Внезапно я вспоминаю, что девушка, лежащая подо мной, когда я сбиваю её с ног, беременна. Кинжал падает на землю, а я думаю только о том, что надо его схватить и убить её, как Кенана. Убить её, как она попыталась убить Артмаэля.

Другой человек. Эта девушка и есть тот самый «кто-то ещё». Союзница Кенана.

Она заслуживает смерти.

Но я слишком слаба. Мне даже не хватило сил оседлать лошадь. Даже будучи беременной, она сильнее меня. Мы перекатываемся, и она бьёт меня по лицу. Я стону, дёргаясь. Задыхаясь, поворачиваю голову в сторону. Артмаэль. Артмаэль едва дышит, его рубашка пропитана кровью. Он прижимает руку к груди, стараясь остановить кровотечение. Лёжа на земле, он откашливается и пытается подползти к нам, но безуспешно.

Он умирает.

Руки девушки сжимаются на моей шее. Она давит изо всех сил. Я открываю рот. Мне хватает воздуха. Задыхаюсь. В глазах темнеет. В голове проносится свист.

Я тоже умираю.

Всё закончится здесь. Даже после смерти Кенана мы не смогли спастись. Даже после смерти Кенана мы с Артмаэлем не можем быть вместе. У нас не было ни шанса.

Ни на счастье.

Ни на будущее.

Ни на осуществление мечты.

Как вдруг всё прекращается.

Давление исчезает. Кислород поступает в лёгкие. Я судорожно глотаю воздух.

Кашляю.

Голова кружится.

Ничего не понимаю.

Краем сознания улавливаю какие-то крики.

Пытаюсь сосредоточиться, но мир вокруг раскачивается. Я слишком обессилена. Мой мозг больше не вынесет.

— Эта женщина пыталась убить твоего брата! Поверь мне! Я же твоя жена! — доносится до меня голос Арельес, но как-то странно — будто я под водой, и все звуки приглушены.

— Хватит с меня твоих игр, Арельес.

Этот мужской голос мне тоже незнаком. Свист в голове звучит громче. Я пытаюсь вернуться в реальность, но не поулчается.

Веки сами закрываются.

Артмаэль, пожалуйста, выживи…

— Наденьте на неё оковы и не отпускайте до самого замка. Не позволяйте ей сбежать. Девушку и моего брата немедленно отнесите к волшебнику.

Надо мной движутся тени. Чьи-то руки поднимают меня, вызывая дрожь во всём теле.

Я теряю сознание с заставшей мольбой на губах.

* * *

Когда мне в лицо прилетает кулак, я просыпаюсь.

Распахиваю глаза. Это был просто сон. Очередной кошмар. Они снова вернулись.

Солнце слепит глаза. Из горла вырывается недовольный стон. Оно жжётся. Окидываю взглядом окружающее пространство. Большая комната. Большая кровать. Роскошная мебель, прямо как в Дионе, а то и круче. Рядом со мной сидит парень. У него серые глаза, как у Артмаэля. На лице написано беспокойство.

Облегчённо выдыхаю.

Где это я?

— Линн, верно?

Парень поджимает губы, когда я смотрю на него. Не знаю, кто это. Да и неважно. Где Артмаэль? Последние воспоминания перед обмороком вызывают головную боль. Его ударили кинжалом. Та девушка напала на него. Она хотела убить его.

Я резко поднимаюсь. Мир вокруг вращается. Падаю обратно на подушку.

— Осторожно! Говорил мне Артмаэль, что ты девушка безрассудная…

— Артмаэль… — шепчу я в ответ.

Не могу вновь поднять веки. Пока не чувствую прикосновения к руке. Напрягаюсь, распахиваю глаза и отдёргиваю руку, сжимаясь.

Парень, который на самом деле выглядит довольно безобидно, смотрит на меня округлившимися глазами.

— Прости, — шепчет он, сглатывая. — Я просто хотел помочь тебе подняться и… — замолкает и опускает голову. — С Артмаэлем всё хорошо. Жить будет, по крайней мере. Его исцелили, и сейчас он отдыхает, — он берёт какой-то стакан с пряно пахнущей жидкостью и протягивает мне, стараясь улыбаться. — И тебе тоже советую. Пей. Волшебники сказали, что тебе это поможет.

Не хочу ничего пить, несмотря на то, что пересохшее горло горит и требует живительного бальзама. Снова смотрю на парня. На этот раз вдумчиво. Цвет его глаз даёт мне подсказку.

— Ты… Жак?

Парень не отводит руку, хотя и теряется немного, осознав, что так и не представился.

— Точно, где же мои манеры… Ты, должно быть, не понимаешь, где находишься и что происходит, а я даже имени своего не назвал. Да, я Жак, единокровный брат Артмаэля. Он попросил меня, если с ним что-то случится, позаботиться о тебе.

Это вполне в духе Артмаэля, хотя я не заслуживаю такой заботы с его стороны. Снова пытаюсь подняться, на этот раз осторожнее, и внимательнее осмотреться вокруг. Отмечаю, что кто-то потрудился надеть на меня ночную рубашку, очень приятно ощущающуюся на теле. Также замечаю, что несмотря на оставшуюся боль, мои раны уже не так глубоки: на запястьях, например, остались лишь розоватые следы. Когда я осматриваю своё тело, мне кажется, что на нём осталось намного меньше отметин, чем было.

— А мы сейчас…

— В замке. Как только мы вас нашли, то поспешили привезти сюда.

Бросаю на него задумчивый взгляд. Не знаю, можно ли ему доверять.

— Та девушка… которая напала на Артмаэля, а затем на меня. Она твоя жена, верно?

Все его попытки быть милым и дружелюбным терпят крах. Любой намёк на улыбку пропадает, сменяясь мрачным выражением лица и горечью. Он даже не может посмотреть мне в глаза. Я замечаю, как он сжимает кулаки.

— Да, Арельес. Она… сидит взаперти в нашей… — кривится. — В наших покоях. Её охраняют. Тебе не о чем беспокоиться.

— Меня беспокоит не она… — я снова смотрю на стакан в его руках, а затем на лицо. — Разве не ты стоишь за всем этим?

Мои слова удивляют его. Его округлившиеся глаза говорят сами за себя. Этот парень и мухи не обидит — по крайней мере, сознательно.

— Нет! — он хмурится и опускает взгляд в пол. — Я ни о чём не подозревал, хотя это говорит о том, что я… полный придурок, — он проводит рукой по лицу и вздыхает. Опускает стакан на тумбочку, раскрашенную цветочными узорами, и встаёт. — Когда Артмаэль помчался… спасать тебя, я так понимаю, он сказал, что я должен отправиться за ним через два часа. Но… я не мог ждать. Не мог надеяться на удачу, — Жак хмурится ещё сильнее и поджимает губы. — Он король, даже если немного не в своём уме. Он нужен Сильфосу. И он мой брат, хотя мы знаем друг друга всего ничего. Поэтому я решил собрать отряд солдат и сразу же последовать за ним. Я даже не догадывался, что Арельес уже поехала за ним, потому что мне она сказала, что все эти новости о твоём похищении её ужасно напугали и что ей лучше пойти прилечь, — Жак криво улыбается, его слова полны горечи. — Когда… Когда мы были уже близко, я приказал солдатам ехать как можно тише. Мы намеревались застать врага врасплох. Но… в итоге мы сами были застигнуты врасплох. Начиная с того, что я не ожидал увидеть свою жену там… А стоило нам подойти ближе, как она на наших глазах напала на Артмаэля, — он стискивает зубы, едва ли не трясётся от гнева и разочарования. — И потом на тебя. Я уже подумал, что она тебя убьёт. Мы успели в последний момент…

Звучит искренне. Его боль кажется… настоящей. Если это правда, что собственная жена обманывала его всё это время… Но зачем ей это было? Какова была её цель? Чтобы её муж получил корону? Или даже… она сама? Насколько далеко она готова была зайти?

Поколебавшись немного, беру стакан и выпиваю залпом. Прохладная сладкая настойка приятно течёт по больному горлу. Я отбрасываю все покрывала под внимательным взглядом Жака. Осталось сделать только одно. Ни о чём другом я даже думать не могу.

— Артмаэль, — шепчу я, глядя на Жака. — Мне нужно его увидеть. Мне нужно лично убедиться, что с ним всё в порядке.

Парень немного сомневается, но в итоге решает, что не стоит мне отказывать в этом, и соглашается. Я осторожно вылезаю из кровати, чувствуя, как ноют все мышцы в теле от напряжения, но стараюсь не показывать ему, чего стоит мне каждое движение.

— Возможно, я… лезу не в своё дело, — тихо начинает он. Я смотрю на него непонимающе. Он подходит к двери из красного дерева с резными узорами. — Но… не думаю, что Артмаэль стал бы рисковать жизнью ради первой встречной. Мне кажется, что между вами нечто большее, верно?

Жар обжигает щёки. Но правда в том, что я не знаю. После всего случившегося я как-то не уверена, что будет с нашими отношениями.

— Да, ты переходишь черту.

Брат Артмаэля прочищает горло. Он открывает дверь и кивком предлагает мне зайти в соседнюю комнату.

— Прости. Я просто хотел понять, не ошибся ли, когда сказал отнести тебя в покои королевы. Только они находятся рядом с покоями короля.

Краснею ещё сильнее, но на этот раз решаю промолчать. Соседняя спальня оказывается даже больше той, в которой я очнулась, с массивной мебелью. Над огромной кроватью висит балдахин, расшитый золотой нитью. Комната освещена солнечным светом из окна, но я могу различить только силуэт среди множества одеял и подушек, тихий и неподвижный. Ничего не говоря Жаку, я медленно подхожу к кровати.

— Если тебе что-нибудь понадобится, Линн… Только дай знать. Мы к твоим услугам.

Дверь закрывается прежде, чем я успеваю придумать ответ.

Я стою на месте, не решаясь подойти ближе. Смотрю на свои руки. С них уже смыли всю кровь. Должно быть, меня всю искупали, пока я была без сознания. Но от этого я не чувствую себя чище или достойнее.

Снова оглядываюсь вокруг. Здесь всё такое огромное, что я чувствую себя маленькой и ничтожной. Совершенно незначительной.

«Мы к твоим услугам». Королевский двор к услугам проститутки? Звучит нелепо.

Опускаю голову. Сейчас не время об этом думать. Сейчас имеет значение только Артмаэль: что он жив, что он скоро откроет глаза. Этого достаточно. А потом… Не знаю, что будет со мной. С нами.

Я не хочу сделать ему больно.

Прохожу оставшиеся шаги до кровати и смотрю на его лицо. Он бледен, волосы липнут ко лбу. Выглядит слабым, но дышит глубоко, погружённый в сон — явно более приятный, чем реальность. Присаживаюсь рядом, стараясь не разбудить. На нём нет рубашки, и руки лежат поверх одеяла. Я смотрю на него. Смотрю, пока в памяти не отпечатывается каждая его чёрточка. Смотрю, пока не начинаю видеть его даже с закрытыми глазами.

Протягиваю пальцы. Я хочу приказать им не дрожать, ведь они хорошо его знают. Ведь они любят прикасаться к нему, как и вся я люблю его. Он не причинит мне боли.

Но они всё равно дрожат. Мной движет страх — перед ним или самой собой. Мне страшно сближаться с тем, кого люблю, потому что у меня вновь могут его отнять. Мне будет ещё больнее потерять его снова.

Но пока нам это не грозит. Кенан мёртв. Он больше не вернётся. Он был единственной моей связью с прошлым, и теперь его нет. Всё хорошо. Я смогу, я справлюсь. Я забуду всё это. Научусь заново. Я сумею. Я должна суметь.

Мягко касаюсь его ладони, почти невесомо.

Но я не могу не вспомнить другую руку. Ухмылку. Грубые прикосновения.

Зажмуриваюсь, как если бы тем самым можно было заблокировать неприятные воспоминания. Всё хорошо, Линн. Успокойся, Линн. Ты никогда не тянулась к этой руке, помнишь? Это не та рука. Ты касаешься пальцев Артмаэля, потому что хочешь этого, так? Это не то же самое. Забудь. Всё хорошо. Всё правильно.

Но сколько бы я ни пыталась убедить себя, мне тяжело дышать. Я заставляю себя не отдёргивать руку, гладить его кожу, вспоминая приятные ощущения. Он намного ласковее. У них нет ничего общего. Я пытаюсь вспомнить, какими были его прикосновения, но не получается, потому что сразу в памяти всплывают другие, далеко не такие приятные. Я пытаюсь вспомнить нежные движения его рук, но в то же время не могу не думать о тошнотворных прикосновениях.

Перед глазами всё плывёт, я стискиваю зубы. Пытаюсь сдержать слёзы, грозящие пролиться.

Я не смогу это сделать.

— Линн…

Вздрагиваю и поднимаю взгляд. Артмаэль открыл глаза и смотрит на меня. Я вижу на его лице боль. Сожаление. Все те эмоции, которые я не хотела в нём вызывать. Поджимаю губы. Он ничего не говорит, только прикрывает веки с отчаянием, исказившим его черты. Его ладонь слегка раскрывается, я переплетаю наши пальцы, но даже этого, кажется, недостаточно, чтобы пробить стену между нами.

— Прости… — произносит он. — Прости меня, Линн… Прости… Я не успел… не успел…

В его голосе надрыв. Его мучает совесть. Я не хотела, чтобы он винил себя. Я не желаю ему этой боли.

По моим щекам текут слёзы.

— Это не твоя вина. Ты не мог знать и не мог ничего с этим сделать. Пожалуйста, не говори так…

— Я должен был убить его, когда была такая возможность, а не запирать в темнице. Я должен был… но не сделал этого, Линн, — он снова открывает глаза. Его пальцы сжимают мои, я пытаюсь подавить нарастающие мучения в груди, когда он это делает. — Я велел арестовать его, думал, что этого будет достаточно, что так он никому не причинит вреда, а теперь… теперь ты… то, что он с тобой сделал…

Я не хочу, чтобы он говорил об этом или вообще вспоминал. Я бы предпочла, чтобы он никогда не видел меня в том состоянии. Ведь с ним я могла быть кем-то другим. И я хочу, чтобы вновь стало, как прежде. Хочу, чтобы он забыл, не меньше, чем хочу забыть сама.

Не такой должна была быть наша встреча.

Делаю глубокий вдох. Я должна сделать что-нибудь, чтобы стереть это выражение с его лица. Стереть его боль, потому что с моей ничего сделать нельзя.

— Я сама говорила тебе не убивать его, — напоминаю ему. Вздыхаю и стараюсь взять себя в руки, чтобы он видел меня спокойной и уверенной, чтобы не заметил, с каким трудом мне даётся каждое слово. — Всё хорошо. Ты не виноват. Ты ничего мне не должен. Всё не так страшно, — ложь. — Я скоро поправлюсь, — ложь. — И забуду всё это, как страшный сон. Всё уже позади. Дальше всё будет хорошо.

Ложь. Ложь. Ложь.

Взгляд Артмаэля — отдельный вид пытки.

— Скажи мне, что это ничего не меняет, Линн… Что мы будем вместе. Что ты не станешь закрываться в себе. Не станешь убегать от меня.

Стискиваю зубы. Хочу перестать плакать, улыбнуться ему и сказать, что, конечно же, всё будет как прежде. Как будто ничего не было и мы остались прежними.

Не уверена, так ли это на самом деле.

Зажмуриваюсь, сдерживая всхлип.

— Я не хочу обременять тебя, Артмаэль. Я этого не вынесу, понимаешь? Я уже говорила тебе, что не хочу жалости. Ни тогда, ни сейчас. И ты… не заслуживаешь всего этого. Не заслуживаешь девушку, которая дрожит от малейшего прикосновения или на которую больно смотреть… — я открываю глаза, чтобы взглянуть на него. Теперь он пытается взять себя в руки, чтобы я не видела его страданий, но он никогда не умел носить маску так хорошо, как я. — Потому что тебе тоже больно, правда? Я же вижу, Артмаэль…

Он разворачивает ладонь и касается моей руки. Меня трясёт от этого. Ему больно видеть мою реакцию. Стараюсь сдержаться, но не могу. И всё же продолжаю пытаться не вырываться, не сбегать, не прятаться, не замыкаться в себе.

Боль в груди сильнее всех прочих ран, что у меня были.

— Я смогу это выдержать, Линн. Смогу больше никогда не прикасаться к тебе, если так нужно. Никогда не обнимать, не целовать. Но я не могу потерять тебя. Только не так. Потому что есть огромная разница между отказом от физического контакта и… полным разрывом отношений. В своём письме ты писала, что веришь в наше будущее. И я тоже верю, поэтому… поэтому мне всё равно. Я люблю тебя. Ты не можешь этого изменить.

Я его не достойна. Я не заслуживаю стольких усилий, стольких страданий. Такого желания бороться. Я совершенно того не стою. А теперь, когда мне даже невинное прикосновение стало невыносимо… Ему будем плохо. Нам обоим будет плохо: ему, когда он будет видеть, как меня трясёт, и мне, когда я буду видеть его обиду и боль. Я не хочу этого. Я не смогу так жить.

— Я не хочу причинять тебе боль, Артмаэль, — объясняю ему, глядя на наши руки. Сжимаю его ладонь, несмотря на то, что мои пальцы деревенеют от этого. — Не хочу, чтобы ты видел одну только сломанную душу.

— Я вижу всю тебя, Линн. Ту девушку, которую хорошо знаю и люблю. Ты всё ещё такая, даже если тебе сейчас сложно в это поверить, — он крепко сжимает мою ладонь, и я напрягаюсь. Его пальцы тут же ослабляют хватку. — Линн… — он делает вдох. — Послушай, чтобы справиться со всем этим, мне нужно только одно: скажи, что ты меня любишь. Ты можешь причинить мне боль только одним способом: если скажешь, что нет, не любишь.

Я не могу это выдержать. Моя выдержка даёт трещину. Я начинаю рыдать, меня разрывает от злости, боли и грусти. Отнимаю у него руку, чтобы спрятать в ладонях лицо, чтобы он не видел. Ни страданий, ни болезненных воспоминаний, ничего. Чтобы не знал, что этими словами добил меня окончательно. Я просто хочу утонуть в собственных слезах, смыть с себя всю грязь и не чувствовать вездесущих прикосновений Кенана. Хочу обнять парня, который смотрит на меня, чувствуя сожаление и бессилие, и поцеловать его, заняться с ним любовью, как раньше, чтобы его ласки стёрли из памяти другое лицо… Но не могу. Просто не могу.

И больше всего меня пугает то, что я не знаю, смогу ли когда-нибудь вообще. Он говорит, что прежняя Линн никуда не делась, но что, если она никогда не проявит себя? Что, если она умерла навсегда?

Однако есть кое-что, что даже Кенан не смог у меня забрать. Он лишил меня гордости, чести, радости, личности.

Но он даже близко не смог подобраться к моим чувствам к Артмаэлю.

Всхлипывая, я смотрю на него. Как минимум, он имеет право знать, что хотя бы это не изменилось. Что я больше не боюсь любить, потому что даже если сейчас мне только больнее, зная, каково это любить его, было бы намного хуже никогда не испытать этих чувств.

— Я люблю тебя… Даже сейчас, Артмаэль… Даже если… никогда не стану прежней — той девушкой, которую ты полюбил, я всё равно… люблю тебя… Я очень сильно тебя люблю…

В его глазах тоже стоят слёзы.

— Я останусь рядом с тобой, — шепчет Артмаэль надломленным голосом. — Не знаю, будет ли этого достаточно. Выйдет ли из этого хоть что-то. Но… я хочу попытаться. А ты?

Несмотря ни на что, киваю, вытирая рукой лицо. Какая же я глупая. Как бы я хотела перестать плакать. Хотя бы это. Начать хотя бы с этого.

Я хочу поправиться. Хочу снова преодолеть своё прошлое. Хочу, чтобы он вновь научил меня верить.

Даже если сейчас мы мучаем друг друга, мне хочется верить, что порознь нам будет намного хуже.

— Можно… обнять тебя? — спрашиваю его. Он забывает, как дышать, а я съёживаюсь, пытаясь сдержаться и расплакаться вновь. — Ты и я… Но… только ты… не трогай меня, пожалуйста… Пока что. З-знаю, так нечестно, но… я… пока что…

— Я очень хочу, чтобы ты меня обняла, — перебивает он, снова пытаясь улыбнуться, и застывает на месте. — Я не буду двигаться, обещаю. Обними меня… Этого будет достаточно.

И хотя мои руки дрожат, а в голове мелькают тошнотворные воспоминания, я всё равно наклоняюсь к нему и осторожно приобнимаю.

Я потихоньку вспоминаю, какая у него горячая кожа. Уверенное сердцебиение. Приятные ощущения.

Мои слёзы капают ему на грудь, пока я пытаюсь вновь обрести себя.

АРТМАЭЛЬ

Первые два дня я позволяю окружающим заботиться обо мне. Передал Жаку часть своих обязанностей, разрешил принимать некоторые решения от моего имени. Согласился, чтобы Линн сидела у моей кровати и заботилась обо мне. И даже еду слуги приносят прямо в постель, отчего я чувствую себя совершенно бесполезным. Также я смирился с тем, что ко мне заходят волшебники, осматривают, ощупывают, дают свои странные зелья, которым я по-прежнему не очень доверяю. Они мне никогда не нравились и вряд ли когда-то понравятся, но должен признать, что, возможно, они не такие уж плохие. В конце концов, все раны затянулись, насколько это было возможно (но стоит сказать, что моя коллекция шрамов за последние два месяца пугающе расширилась, и не спасают даже шутки Линн про то, каким грозным я выгляжу теперь без рубашки), да и рука уже совсем не болит. Может быть, маги хорошо устроятся в городе, будут лечить больных и раненых своими зельями и заклинаниями, несмотря на то, что большинство населения ещё более скептически относится к существованию сверхъестественных сил, чем я.

Конечно, физически на поправку иду не только я. Почти все отметины на лице Линн исчезли магическим образом. Она умело укладывает короткие волосы и, поскольку пока мы не в дороге, соглашается носить платья, которые подыскал ей Жак. Она сразу предупредила его, что не будет носить ничего вычурного, ей больше по вкусы простые и удобные вещи. Светлые ткани оттеняют загорелую кожу и подчёркивают её тёмные глаза. Каждый раз, когда она приходит ко мне, я не могу ею налюбоваться и нарадоваться её присутствию.

Конечно, самые опасные раны, которые продолжают кровоточить и требуют намного больше времени для заживления, не видны глазу. Но тут волшебники бессильны. Иногда я сам сомневаюсь, что смогу помочь ей справиться с этим. Стараюсь вести себя как ни в чём не бывало, сохранять оптимизм, но иногда боль становится невыносимой. По ночам, пока мы лежим в моей большой кровати, я борюсь с искушением сломать барьер, разделяющий нас, и обнять её, но боюсь, что тем самым могу потерять её навсегда. Поэтому лежу неподвижно, смотрю в потолок, сжимаю руки в кулаки, размышляя, а делаю ли я всё, что в моих силах, а можно ли ещё как-нибудь ей помочь. Она больше не пытается обнять меня, и я уже почти забыл вкус её поцелуев. Но если такова цена за то, чтобы она была в порядке, то я готов её заплатить.

Потому что это единственное, чего я по-настоящему хочу.

На третий день, наконец, когда я уже не в силах выносить то, что со мной все нянчатся, как с младенцем, я всё-таки встаю с кровати сразу после завтрака. Бреюсь, умываюсь, одеваюсь и стараюсь вести себя как король, которым скоро стану. Кожу вокруг ран всё ещё покалывает от резких движений, но я чувствую себя намного лучше, когда вижу в зеркале не больного, измождённого человека, а готового заняться делами.

Я так и слишком долго это откладывал.

Арельес заперта в своей спальне с той самой ночи, когда напала на меня, и ей ещё предстоит ответить на наши вопросы. Жак сказал, что не горит желанием разговаривать с ней, но всё-таки идёт со мной и Линн (которая категорически отказалась оставаться в наших покоях, пока я общаюсь с сумасшедшей, пытавшейся меня убить), когда я направляюсь допросить её и вынести приговор. Я замечаю, с каким отчаянием он смотрит на меч на моём поясе, и рефлекторно кладу руку на рукоять.

Мне жаль Жака, потому что он готов был целовать землю, по которой ходила его обожаемая супруга, но мне больше ничего не остаётся. Он признался, что именно она настаивала на том, чтобы он заявил свои права престол, когда узнала, что её муж — внебрачный сын короля. Уверяла его, что нужно дать их будущему сыну то, что он заслуживает. Чтобы он получил блестящее образование и в будущем мог занять самый высокий пост, о котором только могут мечтать люди.

И Жак, конечно же, пошёл у неё на поводу.

Я не могу винить её в том, что она желала лучшего своим будущим детям. Понимаю, почему она могла считать, что её муж мог бы стать лучшим королём, чем я. Но это не оправдание её преступлениям: убийство моего отца, если она к этому причастна, сговор с Кенаном, несколько попыток покушений на мою жизнь.

И как бы ни было это тяжело для Жака, он должен понимать, что после получения короны он, вполне возможно, мог стать следующим.

И всё это… ради короны? Не думаю, что её заботит судьба Сильфоса так же, как меня. Скорее всего, её интересовали только деньги и власть. В конце концов, всё зло в мире сводится к этому: люди платят, убивают или манипулируют, чтобы получить власть над остальными, не понимая, что для счастья достаточно иметь власть над самим собой.

Ах, Артмаэль Философ. Как вам такое? Некоторым нравится размышлять о таких вещах…

Когда стражники у дверей, ведущих в покои Арельес, впускают нас внутрь, мы обнаруживаем, что она спокойно сидит за туалетным столиком. Она едва ли обращает на нас внимания, продолжая безмятежно расчёсывать свои золотые кудри. Это показное спокойствие выводит меня из себя. Кенан вёл себя так же. Это сбивает с толку. Лишает уверенности.

— Простите, что не встаю, ваше величество, но женщинам в положении нельзя перенапрягаться, — она откладывает расчёску и смотрит на меня в зеркале. А затем подпирает рукой подбородок, будто заскучав.

— Арельес… — Жак делает шаг к ней, не в силах сдержаться.

Дурак, нельзя устраивать сцену, как бы сильно тебе ни хотелось.

— Жак? — она разворачивается на табуретке, кладёт руку на живот, а взгляд становится таким, как у потерянного ребёнка. Горько вздыхает. Кого она пытается одурачить этим представлением? — Где ты был? Почему не заходил ко мне? Я же твоя жена, а ты два дня держал меня запертой в клетке, как дикое животное. Ты уже забыл, что я ношу твоего ребёнка?

Помнит, ещё как помнит. Он старался не поднимать эту тему, но его безумно волнует вопрос, что будет с ребёнком.

В глазах моего брата мольба, мне приходится отвести взгляд. С другой стороны от меня стоит Линн, обхватившая себя руками, и хмурится. Догадываюсь, о чём она думает: у неё всё на лице написано.

В итоге я снова перевожу взгляд на изменницу, которая сидит с таким видом, будто она здесь королева. Отец позволил ей поселиться здесь. Она делала вид, что заботится о нём, в то время как сама медленно его убивала. Теперь я уже не сомневаюсь в том, что это не было простым совпадением. Он стоял у неё на пути, и она избавилась от него.

На меня накатывает усталость. Хочу уже покончить со всем этим.

— Ты и Кенан… — начинаю я. — Почему вы объединились?

Она закатывает глаза и фыркает. Знакомый жест. Линн так делает, когда считает, что я веду себя глупо или что вокруг одни идиоты. В целом, во время нашего путешествия, она повторяла это от двух до четырёх раз в день.

— Кенан был марионеткой. Он бы всё равно долго не протянул, особенно из-за этой одержимости твоей шлюхой, — она кивает на Линн, и я прищуриваю глаза. — Не поймите меня неправильно: я не имею никакого отношения к тому, что он сделал. Пока он не зациклился на ней, он не казался мне таким уж плохим. Он организовал мне встречу с теми, кто хотел тебя убить, Артмаэль. У него всегда была… интересная точка зрения на чужие несчастья. Как известно, отчаявшийся человек за определённую плату способен на всё. Взамен Кенан просил немного: чтобы ему никто не мешал вести его не совсем законные дела и немного моего будущего политического влияния, — она облизывает губы. — Если бы не ты, корона уже была бы в хороших руках.

Она показывает нам свои ладони. Жак стискивает зубы.

— Как вы познакомились?

Важно ли это? Мне нет, но ему, видимо, да… Его жена заключила сделку с владельцем борделя.

Кладу руку ему на плечо. Возможно, ему не стоило приходить. Сможет ли он потерять её? Сможет ли смотреть, как она умирает, приговорённая его собственным братом?

Я открываю рот, чтобы попросить его уйти, но Арельес усмехается, и все слова застревают у меня в горле.

— Это всё, что ты хотел мне сказать? Я убила твоего отца, Жак, — признаётся без капли сожаления. — Я травила его прямо у тебя под носом, медленно, постепенно. «Ещё вина, милорд?» — дразнит она, повысив голос, и кокетливо хлопает ресницами. — «Вы так много работаете, ваше величество. Почему бы вам не сделать перерыв? Я принесу что-нибудь поесть».

— Да ты!..

— Он был такой же идиот, как и его сыновья. У вас есть возможность задать мне любые вопросы, но вместо этого вы устраиваете сцены ревности, — она ухмыляется, глядя на Жака. — Или, может, ты хотел спросить, спала ли я с ним? Думаешь, я настолько дёшево продаюсь?

Мой брат краснеет, и я сжимаю его плечо чуть сильнее: опасаюсь, что он может напасть на неё. Хотя сомневаюсь, что он в принципе способен обидеть кого-то, в то же время я ещё никогда не видел его таким униженным. Его жена не просто использовала его, но и злорадствует теперь.

Ещё и не останавливается:

— Ну, раз уж тебе так интересно, то раскрою секрет: именно Кенан научил меня всему, что я знаю. В своём борделе. Ещё когда я была совсем девочкой, — на этих словах Линн вскрикивает от потрясения, и Арельес переводит всё внимание на неё, хотя Линн не единственная поражена таким поворотом. Жак весь побелел, он будто на грани обморока. А я оцепенел, не зная, как реагировать. — Сколько тебе было, когда он нашёл тебя? Мне было тринадцать, когда он подобрал меня с улицы и привёл в свой бордель, чтобы я сдала одной из его дешёвых шлюх, хотя я там особо не задержалась: мне хватило двух лет, чтобы доказать Кенану, что способна на большее, чем просто удовлетворять его клиентов. Я всегда была хорошей актрисой, и не только когда нужно было сымитировать оргазм. Я могла показать интерес. Заботу. Обожание. Я научилась раскрывать чужие секреты, чтобы потом использовать их в своих интересах… Ах, мужчинами так легко манипулировать, когда есть компромат… Было не так уж сложно обвести вокруг пальца доверчивого старика, завсегдатая борделя, достаточно богатого, чтобы обеспечить красивую жизнь, и достаточно скромного, чтобы не привлекать внимания. Я добилась того, чтобы он женился на мне и тем самым вытащил из той дыры. Кенан уступил в обмен на деньги и девочек, что я ему присылала. Старик об этом, конечно же, не знал: он был счастлив, что рядом с ним красивая пятнадцатилетняя девочка, исполняющая все его желания. Он протянул дольше, чем я ожидала. Спустя четыре года мне пришлось поспособствовать его скорейшему уходу в мир иной.

Она смеётся. Смеётся без малейших угрызений совести над тем, как использовала бедолагу. Смеётся над моим братом, глядя на него с ухмылкой. Во мне поднимается отвращение. Как ей всё сходило с рук до этого дня? Как вообще можно верить в справедливость в мире, где такие люди счастливо живут?

— Дальше всё было просто: я начала целиться чуть выше. Сблизиться с подходящим мужчиной, давя на жалость к бедной юной вдове, которую выдали замуж за человека, годящегося ей в прадеды, и которая прожила с ним в четыре года, постепенно полюбив, и теперь скорбит, потеряв то немногое счастье, что у неё было… Жалость движет миром. Жалость порождает любовь. Не обольщайся, милая, — снова обращается она к Линн, горько усмехаясь. — Наш будущий король тоже хочет тебя лишь потому, что от этого он гордится собой. Ты его благое дело.

Линн бледнеет, и я хочу заверить её, что всё не так. Арельес ничего не знает о любви. Ничего не знает о жалости и сострадании. Женщина без сердца просто не способна на такие чувства. Она…

Стискиваю зубы и сжимаю кулаки. Я бы, может, и посочувствовал ей сначала, зная историю Линн, но не после того, как узнал правду. Не после того, как понял, какая она на самом деле. Миром движет сила воли. Он продолжает существовать день за днём, пока есть люди, которым хватает решимости верить, несмотря ни на что.

Но её мечты построены только на эгоизме и жадности.

— Разумеется, я даже представить не могла, что мой выбор окажется настолько удачным: я вышла замуж за внебрачного сыночка короля! Да какой дурак не воспользуется такой возможностью?

— Зачем? — выплёвываю я. — Зачем тебе корона? Ты хотела править?

— А что тебя так удивляет? То, что этого хотела услужливая жёнушка твоего младшего братца или что этого может хотеть женщина? — закатывает глаза. — Все вы такие. Думаете, что мы можем быть исключительно либо невинными девицами, либо матерями ваших детей, либо проститутками, — на секунду она мне кажется взбешённой. Однако уже в следующую она разворачивается к Линн и ухмыляется: — Но когда они видят, что мы не просто красивые тела, когда не знают, к какой категории нас отнести, то им становится не по себе, замечала? — она встаёт с удивительной лёгкостью для беременной женщины. — Мы с тобой не такие уж разные, как мне кажется. Наши взгляды на мир довольно схожи. Мы не из тех, кто смиряется с той ролью, что нам определили. Вот только я зашла намного дальше, чем ты. У меня… более грандиозные планы, — она переключает внимание на меня и окидывает взглядом сверху вниз. На её губах играет насмешливая улыбка. Я недостаточно хорош в её глазах? Я никогда не чувствовал себя на высоте, но сейчас особенно. Иначе бы я уже убил её и закончил бы этот бессмысленный разговор.

— Как долго ты это планировала?

Голос Линн звучит хрипло. Я разворачиваюсь к ней, но она не смотрит на меня, её взгляд устремлён на Арельес, спокойно пересекающей комнату, будто гуляет по саду, наслаждаясь солнечным днём.

— С тех пор, как узнала, что Жак — бастард Бридона. Мне ничего не стоило убедить его, что он должен заявить о своих правах на престол… Но король должен быть сильным. Должен иметь свои представления о том, как нужно править. Он должен быть готов к масштабным изменениям. А Жак… совсем не такой.

— Никто бы тебя не признал. Ты была никем, тебя никто не знал. Народ…

— Народ бы не стал возражать, — перебивает она меня, слегка повысив голос, чтобы я замолчал. — Проблемы могли возникнуть из-за знати, потому что большинство мужчин слишком горды, чтобы позволить женщине править им, но… Простому народу всё равно. Они всегда живут в страхе, — её ухмылка — это насмешка. Насмешка надо мной и над всем Сильфом. — За тобой тоже не особо хотели идти, пока ты не начал заниматься всей этой геройской чушью, но всё равно приняли бы в качестве короля. Знаешь почему? Потому что других вариантов не было. А я намеревалась стать этим вариантом, против которого никто бы не возразил: после смерти короля и двух его сыновей осталась бы только я, мать единственного законного наследника. Я бы правила королевством до тех пор, пока не повзрослеет сын, и за эти годы успела бы многое. Я стала бы уважаемой всеми. Брак или проституция перестали бы быть единственными вариантами для девушки. Разве ты сама не хотела бы жить в таком королевстве, Линн? Только представь, каким мог бы стать Сильфос с королевой у власти, которой не нужно отчитываться перед мужчинами…Никто бы никогда не узнал. В моей голове всё было очень просто.

Идеальный план.

— Но в итоге всё рухнуло.

— Мне оставалось совсем чуть-чуть до достижения цели, но Кенан всё испортил. Выпустить его из темницы и убить тех стражников-тупиц было проще простого, потому что никто никогда не заподозрит невинную женщину, — я резко втягиваю воздух. Она?.. Вспоминаю два мёртвых тела, и тошнота подкатывает к горлу. — Всё это время я была у тебя перед глазами, Артмаэль, но ты не видел дальше своего носа. Надо же было Кенану так облажаться… Я говорила ему убить девчонку до твоего прихода. Ты бы никак не узнал, жива она ещё или нет, но… Конечно же, он не прислушался к моим словам. В итоге мне пришлось менять план на ходу.

Мы замираем на месте. Никто не говорит не слова. Неужели она не понимает, что никаких планов уже быть не может? Всё кончено. Мы не можем убить её, пока она не родит, но как только… Колеблюсь. Возможно, это будет сложнее, чем я думал.

Но я уже принял решение и не стану повторять ту же ошибку, что допустил с Кенаном. Я не дам ей сбежать. Она больше никому не причинит боли. Моего отца уже ничто не вернёт, но я хотя бы могу защитить остальных.

Так будет лучше для всех.

Даже если мне это решение даётся непросто.

Потому что так работает правосудие.

— Арельес, ты обвиняешься в государственной измене. Полагаю, мне нет необходимости пояснять, что это означает для тебя.

С видом невинного ребёнка она останавливается передо мной.

— Прошу, господин, скажите…

Стискиваю зубы. Во что она играет? Она не может не знать. Не может не бояться. Едва сдерживаюсь, чтобы не обнажить меч, защищая остальных, но понимаю, что она не может никому причинить вреда, кроме как словами. Её рука скользит между складками платья, я напрягаюсь.

— Тебя казнят, — отвечаю я. Мой голос дрогнул, как бы я ни старался держаться.

Мелькает остриё ножа, и я не понимаю, как мог это проглядеть. Должно быть, его принесли вместе с едой. Линн хватает меня за руку с такой силой, что остаются следы от ногтей, а Жак бросается передо мной, будто готов защитить ценой своей жизни. Но мне не нужно, чтобы меня защищали другие. У меня тоже есть оружие, да и её целью был не я.

Арельес подносит лезвие к собственному горлу с холодной решимостью, несколько капель крови стекают по её белой коже.

— Тогда, может, мне стоит сделать этой самой, прямо сейчас, не дожидаясь палача.

Жак бледнеет. Не удивлюсь, если он дрожит. Линн рядом со мной резко вдыхает. Они оба в ужасе, но только не я. Я… не чувствую ничего. Может, оно и к лучшему. Может, нам же будет проще, если на этом всё закончится, пока она не выкинула ещё что-нибудь. Пока она не причинила нам ещё больше боли. Пока она не… Но она уже это сделала.

— Арельес! Ты с ума сошла?

Жак делает шаг к ней, но останавливается, когда она сильнее вдавливает остриё, проливая больше крови.

Она делает это, не моргнув и глазом. Даже не морщится от боли.

Она не сможет. Никто бы не смог. Ей не хватит сил.

Это просто блеф.

— Стой, или я это сделаю. Ты же этого не хочешь, правда? — она облизывает губы. — Хотя, возможно, твой брат придерживается иного мнения.

Кладу ладонь на рукоять своего меча.

Я не пойду у неё на поводу. Это просто бред.

— Ты убила моего отца. Ранила меня кинжалом. Всё королевство могло пострадать от твоей жажды власти. Ты избавилась от одного мужа и собиралась провернуть это со вторым. Поверь, я не стану оплакивать твою смерть.

— Артмаэль! — отчаянный выкрик Жака останавливает меня. В его взгляде мольба.

— Сострадание нужно проявить не к ней, — шепчет мне Линн, всё ещё не отпуская моей руки. — А к ребёнку, Артмаэль.

Поджимаю губы. Арельес смотрит на меня с вызовом. С насмешкой. Она смеётся надо мной? Над нашей сентиментальностью? Этот ребёнок ей не важнее собственного мужа. Она либо использует его, либо бросит. А то и убьёт.

Но если я не остановлю её сейчас, не закончу эту историю, пока есть возможность, мало ли что она может выкинуть в будущем. Возможно, если её отпустить, ей хватит ума больше не приближаться к нам, но с такими стратегиями она где угодно будет отравлять окружающим жизнь.

Не обрекаю ли я сейчас какого-то другого человека, будь то простолюдин или дворянин, из другой семьи, из другой страны?

Кем я тогда буду?

Сжимаю кулаки.

— Как я могу оставить её в живых, зная, что она продолжит причинять боль другим людям? Я бросил Кенана в темницу, думая, что это защитит нас, и… — бросаю взгляд на Линн, которая в этот момент с трудом сглатывает. — Я не повторю своей ошибки. Я не могу так рисковать. Иногда приходится чем-то жертвовать…

Даже если ты не можешь быть уверен в правильности своего решения. Потому что нерождённый ребёнок ни в чём не виноват. При мысли о том, что он может умереть по прихоти своей мамаши, когда до рождения осталось совсем чуть-чуть, у меня внутренности сворачиваются в узел. Но это её выбор, выбор матери, которую ребёнок не выбирал. Которая может бросить его сразу после рождения.

Этот малыш — или малышка — может иметь великое будущее, если о нём кто-нибудь позаботится. Может, наш мир станет лучше благодаря ему.

Я не знаю, как поступить.

— Таково твоё решение, Артмаэль? — давит она.

Зажмуриваюсь. Может быть, если не смотреть, то выбрать будет легче. Может быть, выбирать вовсе не придётся.

Вот что значит вершить правосудие? Решать, чья жизнь ценнее другой? Не идти на поводу у собственной жажды мести? Может быть, покой моего отца не зависит от того, казню я эту женщину или нет, но мне нужно быть уверенным, что на этом всё закончится.

— Этот ребёнок ни в чём не виноват, Артмаэль, — шепчет Линн, взывая к моему состраданию. — Он всего лишь ребёнок! Он… сын твоего брата. Твой племянник…

Открываю глаза. Не решаюсь посмотреть в глаза Линн, но Жак стоит прямо передо мной, и его взгляда я не могу избежать. Он безмолвно умоляет меня. Мне даже кажется, что он вот-вот заплачет. Бросится в ноги и будет ползать передо мной, или Арельес, или перед кем придётся. Моя любимая рядом со мной, хотя я не могу к ней прикасаться и скоро она покинет меня — раньше, чем мне бы того хотелось. Да, это больно, но она жива и рядом, а он… один. Если Арельес покончит с собой, он останется без обожаемой жены и ребёнка. Никакое предательство не сравнится с абсолютным одиночеством..

Опускаю голову. Это несправедливо. Я ставлю брата превыше правосудия. Я не могу принять решение беспристрастно. Я должен позволить ей умереть, раз уж она готова пойти на это. Но…

— И что же ты хочешь?

Арельес не убирает нож.

— Свободу. Хочу, чтобы ты позволил мне уйти прямо сейчас.

— А что будет с ребёнком?

— Я не такая дура, чтобы рожать в этих четырёх стенах и позволить тебе убить меня сразу после этого. Когда родится, я вам его пришлю. Мне он не нужен.

Она опускает руку, держа кинжал на уровне живота, словно бы угрожая ребёнку. Чтобы мы не забывались и не совершали резких движений. Чтобы мы не делали глупостей, иначе она сделает ещё большую. Ей нечего терять. Если мы её схватим, она так или иначе умрёт.

— Как ты можешь такое говорить? Как ты можешь такое говорить о нашем ребёнке?

— Ты считаешь любовь к ребёнку чем-то само собой разумеющимся. Разве не бывает мужчин, которые бросают своих детей, Жак? Не будем ходить далеко: разве не так поступил твой отец? Ему было плевать на тебя. Ему было плевать все эти годы, пока ты не начал представлять настоящую угрозу. Так почему же со мной не может быть иначе? Я не собираюсь связывать свою жизнь с ним, жертвовать собой лишь потому, что носила в своей утробе несколько лун. Мне не нужен будет такой груз в новой жизни: ребёнок требует внимания, которого я не могу ему дать, дорогой мой. Лично я считаю, что не все женщины созданы, чтобы стать матерями, даже если вы, мужчины, полагаете иначе.

Жак опускает взгляд, полный боли. Это лучше, чем если бы он набросился на неё, пытаясь доказать, что он не слабак и не дурак.

Вот только это всё потому, что он её любит.

— Иди, — тихо говорю я, сдаваясь. — Сейчас же уходи, или я убью тебя голыми руками, Арельес. Хоть с ребёнком, хоть без.

Улыбается. Улыбка победительницы, которая знала исход боя ещё до его начала. Я ничего не могу сделать, потому что не могу быть уверен, что даже в темнице, под стражей и без оружия, она не найдёт способа покончить с собой и унести заодно жизнь их сына. Она уже показала, на что способна.

Стоя перед нами, она делает медленный реверанс, несмотря на свой огромный живот.

— Благодарю вас, ваше величество.

И больше ей ничего не нужно. На кровати уже лежит накидка, которую Арельес накидывает на плечи, а под ней — седельная сумка, звенящая чем-то внутри. Видимо, решила прихватить свои драгоценности, чтобы продать на рынке или обмануть какого-нибудь бедняка.

Перед тем как уйти, она задерживается, чтобы бросить последний взгляд на мужа. Если бы не знал, что это невозможно, сказал бы, что в её глазах мелькнуло сожаление.

— Прощай, мой милый Жак, — говорит она, всё ещё держа нож у живота. Она произносит это беззаботно, словно уезжает на пару дней, а не навсегда. Она же понимает, что если останется в Сильфосе, я обязательно её поймаю. Да и в любом случае ей здесь делать нечего.

Мы втроём смотрим ей вслед. Так и остаёмся стоять посреди комнаты, даже когда она спокойно уходит.

Линн берёт меня за руку, мягко сжимает, но я не отвечаю.

Да, мы не всегда можем победить. Правосудие иногда не работает.

Я всё понимаю.

Но во рту всё равно остаётся привкус горечи.

ЛИНН

Артмаэль вне себя.

С того самого момента, как Арельес покинула замок безнаказанной, радуясь, что все преступления сошли ей с рук благодаря ребёнку в утробе, принц сходит с ума. Заперся в наших покоях, расхаживает из стороны в сторону и что-то бормочет. Он чувствует себя потерянным и бесполезным. Осмеянным. Оскорблённым. Я его понимаю. Я пыталась с ним поговорить, но он не желает слушать. Он не может думать ни о чём другом, кроме как о самом себе и своём, как он это воспринимает, поражении.

Я не считаю это поражением, но не могу убедить в том Артмаэля, да что там — у меня не получается даже просто привлечь его внимание. Поэтому я просто молча наблюдаю за тем, как он накручивает круги по комнате. Когда-нибудь да надоест. Рано или поздно гнев уступит усталости, и тогда у меня будет шанс достучаться до принца.

Так и происходит. Спустя несколько минут Артмаэль останавливается у окна и смотрит на королевство, простирающееся внизу, которое совсем скоро он получит вместе со всеми титулами и регалиями. Коронация откладывается не больше чем на неделю. Подготовка уже идёт полным ходом, и я внезапно осознаю, что именно столько времени у нас осталось, чтобы провести его вместе. Всего одна неделя. После этого он займёт трон, а я уеду. Мы ещё не говорили об этом. Мне не хватило духу спросить, что будет с нами потом. Не знаю, хватит ли потом. Сейчас я не способна ни на что большее, кроме как держать его за руку.

Мне хочется забыть обо всём пережитом ужасе и проломить стену между нами. У нас осталась всего одна неделя до расставания, а я продолжаю держать дистанцию. Поэтому, убедившись, что он застыл на месте, я встаю с кровати и подхожу к нему на носочках. Осторожно протягиваю руки. Заставляю себя не дрожать.

Обнимаю его со спины. Отмечаю, как он напрягается на мгновение, перед тем как выдохнуть. Он остаётся неподвижен. Не берёт меня за руки, не касается никоим образом, и я ему за это благодарна. Прижимаюсь к нему ещё сильнее. Знаю, ему это сейчас нужно. Ему как никогда нужно, чтобы я была рядом. И поэтому я здесь.

— Прости меня… Ты не должна была этого видеть, — шепчет он, прислоняясь лбом к стеклу.

Я ничего не отвечаю. Поколебавшись мгновение, целую его спину.

Он судорожно вдыхает.

— Как я смогу стать хорошим королём, править всем этим королевством, если не могу справиться ни с одним человеком, Линн?

— Ты сделал то, что должен был, — тихо говорю в ответ. Он опускает голову, я обнимаю его ещё чуть-чуть крепче. — У тебя не было выбора. Она продумала всё.

— Она заслуживает виселицы, я позволил ей сбежать без единой царапины. Она убила моего отца. Моего отца, Линн. И в какой-то степени в том, что случилось с тобой…

Конец фразы повисает в воздухе. Я мотаю головой. В том виноват только Кенан: даже если это была идея Арельес — использовать меня в качестве приманки, чтобы избавиться от Артмаэля, — всё остальное было инициативой самого Кенана. Она ему не приказывала.

— Подумай о своём брате, — напоминаю ему. Принц снова вздыхает, но кивает. — Подумай… о ребёнке. Какие бы преступления ни совершила его мать… он, или она, не должен за них расплачиваться. Как и твой брат. Он бы остался ни с чем. Он бы этого не пережил, ты же знаешь, — конечно, Артмаэль всё это понимает, иначе бы ни за что не отпустил Арельес, но меня радует, что он кивает, соглашаясь. — И ты не должен расплачиваться за её преступления.

— Я? — горько усмехается он. — Линн, я до конца жизни буду помнить, что позволил уйти безнаказанной убийце моего отца.

Вздыхаю. Тут мне нечем возразить. Это правда. Ему придётся жить с этой болью, как мне приходится со своей. У каждого своё бремя.

— Твоего отца уже не вернуть. Смерть этой женщины в любом случае ничего не исправит. Мне жаль… Мне правда жаль, Артмаэль.

Я крепко его обнимаю, он неуверенно касается моих рук. Замечаю, как он пытается посмотреть на меня краем глаза. В то же время холодок внутри меня пробегает сверху вниз, но я стараюсь не подавать виду. Он всегда ведёт себя со мной так, как мне это нужно. Я вполне могу потерпеть лёгкие поглаживание, если ему так будет легче. Может, со временем я привыкну. Постепенно…

— Но сейчас, — продолжаю после недолгой паузы, — благодаря тому, что ты её отпустил, у тебя может появиться… новая семья.

Он напрягается, и до меня доходит, что он неправильно понял мои слова. Я имела в виду, что у него останется брат и этот ребёнок, его будущий племянник или племянница. Они останутся с ним. Но он поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня через плечо, и я задерживаю дыхание.

— И ты будешь моей семьёй, Линн?

Мы смотрим друг на друга. Мне очень хочется ответь «да», но, если честно, я не знаю. Не уверена, что у нас получится.

Возможно, сейчас самое время выяснить.

Моё молчание Артмаэль воспринимает по-своему и, печально улыбнувшись, снова смотрит в окно.

— Нет, конечно, нет… — я вздрагиваю от того, сколько сожаления в его голосе. — У тебя… есть более важные дела. Ты ведь собиралась начать своё дело, верно? И… ничего не изменилось. Даже сейчас, израненная, ты не сдашься. Не останешься со мной ещё ненадолго…

Я не могу это отрицать, поэтому опускаю глаза. Я думала о том, чтобы отказаться от своих планов. Очнувшись после всего пережитого кошмара, я думала, что больше никогда не смогу встать на ноги.

Но сейчас, как никогда раньше, мне нужно доказать себе, что я так просто не сдамся. Теперь, когда Кенана нет, а сделка с королём Дионы всё ещё в силе, всё зависит от меня.

Это будет слабостью — спрятаться под одеялком и сидеть сложа руки, когда у меня есть возможности получить желаемое.

Нужно только немного постараться.

— Ты справишься, — говорит принц. Его ладонь сжимает мою, и в груди всё холодеет, но я напоминаю себе, что он не пытается причинить мне боль. — Познакомишься с великими королевами из дальних стран. Прославишься. Заработаешь целое состояние…

Его вера в меня ложится тяжким грузом на сердце, потому что мне страшно не оправдать его ожиданий. Я боюсь разочаровать его. Боюсь разочаровать саму себя.

— Не знаю, смогу ли стать той девушкой, о которой ты говоришь, Артмаэль, — признаюсь ему едва слышно.

Принц разворачивается в моих объятьях. Я его так и не выпускаю из рук, хоть и отстраняюсь немного, чтобы мы могли посмотреть друг другу в глаза: я неуверенно, а он — с сожалением и в то же время с решимостью.

— Ты была рождена для этого, Линн. Тебе суждено совершить много великих дел. Куда больше, чем просто стать торговкой. Только лучшей из всех. Ты не можешь подвести своего короля, — лукаво добавляет он, подняв брови. Мы оба слегка улыбаемся. Он колеблется, но поднимает руку и заправляет прядь за ухо. Почти не касаясь моей кожи. Мы оба не дышим в этот момент. — Займись тем, о чём всегда мечтала, и исполни все свои желания. Считай это моим первым королевским указом.

Я прикусываю губу. Не хочу, чтобы на этом всё заканчивалось. Я ведь даже не рассказала ему о разговоре с королём Дионы. Мы избегали разговоров о том, что произошло за время нашей разлуки, чтобы не вспоминать обстоятельства, при которых произошло наше воссоединение.

— В Дионе… В Дионе я… меня… — запинаюсь, пытаясь подобрать слова. — В благодарность за спасение принцессы король пообещал мне корабль, полный товаров с его земель.

Его глаза удивлённо распахиваются. Во взгляде и улыбке я вижу гордость за меня и чувствую себя недостойной его.

— Это… это же замечательно, Линн.

Пытаюсь улыбнуться, но получается не так хорошо, как хотелось бы, потому что я всё ещё должна сказать то, что ему не понравится.

— Корабль будет моим, если я… вернусь в течение месяца, — опускаю взгляд в пол, чтобы не видеть его реакцию. — Я уеду сразу после твоей коронации. Я не могу упустить такой шанс.

Между нами повисает молчание. Я поднимаю глаза. Артмаэль сжал губы, но, заметив мой взгляд, выдавливает улыбку. У него выходит не лучше, чем у меня. Он отступает от меня на шаг, и я успеваю испугаться, что потеряла его, что он сейчас оттолкнёт меня и уйдёт, не оставив возможности насладиться последней неделей вместе. Но вместо этого он берёт меня за руки и мягко сжимает ладони.

— Будешь мне писать?

Я переплетаю наши пальцы. Звучит так, будто мы уже прощаемся, причём навсегда. Неужели это правда?

— Я… Я буду писать тебе из каждого порта. И присылать сувениры из каждой страны, в которой побываю. Самое уникальное, что смогу найти. То, что будет больше всего напоминать мне о тебе…

Принц кивает, стараясь снова улыбнуться. Но у него так и не получается. Грусть в глазах выдаёт его. И всё равно он, как всегда, пытается сделать вид, что всё хорошо, что у него есть шутки на все случаи жизни.

— Надеюсь, тебе не придёт в голову присылать мне разные камни, потому что я не обрадуюсь…

Я хочу посмеяться над шуткой, но знаю, что это прозвучит фальшиво.

— Да, в твоём кабинете будет самая большая коллекция камней со всего мира…

Артмаэль смеётся. Тихо, невесело, после чего наступает тишина. Мы стоим молча, зная, как сильно будем скучать, и я понимаю, что не могу не попытаться. Да, это эгоистично во всех отношениях — просить его подождать меня, но мне хочется верить, что он это сделает. Если у него нет других планов…

— Что будешь делать? — осторожно интересуюсь. — Ну, когда… станешь королём.

Он, похоже, не понимает, к чему я это спрашиваю.

— Править, — отвечает, как будто это само собой разумеется. Ну, вообще да. — И учить своего племянника или племянницу разным шалостям. Жак будет меня проклинать, и нам это выйдет боком, но оно будет того стоить.

Мне легко представить, что именно так всё и будет. Если родится мальчик, Артмаэль научит его, как флиртовать с симпатичными служанками и забираться им под юбки, а если девочка, то она станет настоящим сорванцом, что будет возвращаться с прогулок в грязных порванных платьях, вдоволь наигравшись в саду. Я так живо себе это представляю, что хочется смеяться, но не могу сбросить оцепенение. Его ответ не помог мне понять, есть ли в его будущем место для меня.

— Возможно, у этого ребёнка появится… двоюродный брат… — говорю я, внимательно глядя на Артмаэля. Он вздрагивает, когда до него, наконец, доходит смысл моих слов. Не знаю, радует меня это или расстраивает. — Королевству, в конце концов, нужен наследник.

— Ты хочешь знать, собираюсь ли я жениться, Линн?

Он произносит это с такой небрежностью, что я чуть было не краснею. Ну вот, теперь мне стыдно. Как я могу задавать такие вопросы после всего, что произошло? Надо просто уйти и позволить ему делать всё, что захочет. С той, кто не будет трястись от страха в его объятьях. С той, которую ему не придётся ждать неизвестно сколько. С той, что всегда будет рядом, когда ему это понадобится.

То есть, не со мной.

Поэтому я не отвечаю, а опускаю глаза, поджав губы.

— Линн, — зовёт он. Я не поднимаю глаз, и он отпускает одну из моих рук, чтобы коснуться моего подбородка. Я стараюсь не думать о том, как сжимал мою челюсть Кенан, чтобы я не уклонялась от его поцелуев. Вместо этого встречаюсь взглядами с Артмаэлем, который не сводит с меня глаз. — Я ни на ком женюсь, если только ты не захочешь выйти за меня. И либо у нас будут общие дети, либо у меня их не будет вообще.

Он говорит это так уверенно, что теперь я точно не могу не покраснеть. Он говорит это так, будто иначе просто быть не может. Мне показалось, или он косвенно предложил мне выйти замуж за него? Краснею ещё сильнее и окончательно теряюсь с мыслями.

Чувствую себя нелепо.

— Это всё… просто смешно, — обвиняю его, хотя голос предательски дрожит, потому что мне хочется, чтобы это было правдой. — То есть ты оставишь королевство без наследника из-за… девицы, с которой случайно столкнулся посреди ночи? Мы ведь знакомы всего ничего… Как ты можешь говорить так уверенно? В мире столько достойных девушек — принцессы… красивые и богатые, у которых есть всё, что нужно королевству…

— Ты сильно ошибаешься.

Вздрагиваю и ловлю себя на мысли, что хочу услышать все его возражения. Мне нужно знать, почему он так думает. Почему он убеждён, что у нас может быть… совместное будущее. До этого момента меня устраивало то, что есть, но сейчас, когда нам предстоит новая разлука, мне нужно знать, зачем мы должны сделать всё возможное, чтобы снова быть вместе.

— Во-первых, я прекрасно помню ночь, когда мы познакомились. Это была не просто какая-то ночь, а начало главного приключения в моей жизни. То была ночь, без которой я бы сейчас здесь не стоял, хорошо это или плохо. Да, с тех пор не прошло и двух месяцев, но какая разница? Я уверен, что у меня никогда не было… Я никогда не чувствовал ничего подобного, Линн. Возможно, у тебя ещё не было возможности узнать, каково это — быть рядом с тем, кого ты любишь. Но у меня была. Всю жизнь я был свободен, мог делать что захочу. Я встречал многих девушек, проводил с ними ночи, но ни одну из них не любил. Тем более так сильно, как тебя, — я не могу не улыбнуться на этих словах, и он улыбается в ответ. Он проводит большим пальцем по тыльной стороне моей руки, и меня снова охватывает дрожь, но на этот раз… приятная. — А это значит, что ты для меня, конечно же… не первая встречная. Ты та самая девушка, с которой я хочу прожить всю жизнь. Мне неважно, принцесса ты или нет. Ты просто идеальна для меня. Давай будем честны: вряд ли у какой-то другой девушки хватит на меня терпения, — не могу сдержаться и хихикаю, его улыбка становится шире. — И даже если бы здесь собрались все девушки Маравильи, и ты стояла бы в лохмотьях посреди толпы, я бы всё равно выбрал тебя.

Невольно улыбаюсь, но не могу отделаться от ощущения, что не заслуживаю всех этих слов. Я не понимаю его. Не понимаю, откуда в нём столько нежности ко мне, столько уверенности, что он не сможет найти никого лучше, тогда как мне кажется, что для этого ему даже стараться не придётся.

— Почему я? — спрашиваю снова. Сколько бы раз он ни объяснял, боюсь, я никогда не смогу понять его. — Тем более сейчас… После того, как ты видел меня такой… После того, как… когда я не могу даже…

— Я уже сказал тебе почему, Линн: потому что я люблю тебя. Потому что ты тоже любишь меня, наверное. Потому что с тобой не нужно красивых слов, не нужно притворяться тем, кем я не являюсь. Потому что ты знаешь меня настоящего. И я знаю тебя. И потому что… даже в самые трудные моменты ты не отказалась от меня. Потому что мне хочется верить, что… я нужен тебе. Что я могу тебе помочь. Что вместе мы справимся.

Он прав. Если кто-то и может мне помочь, так только он. Один раз ему уже удавалось. И почему-то мне кажется, что он сможет сделать это снова. Но не думаю, что это работает в обратную сторону.

— Но тебе не нужна я. Нет ничего, чем я могла бы тебе помочь.

— Ты помогаешь мне с первой минуты нашей встречи. Ты… заставила меня повзрослеть. Ну, мне хочется в это верить. Когда… я рассказал отцу, что познакомился с одной чудесной девушкой, Линн, ты даже не представляешь, как он обрадовался — я вздрагиваю от неожиданности. Артмаэль опускает глаза. Его раны так же кровоточат, как мои. — Он попросил меня рассказать обо всех наших приключениях. О тебе.

Судорожно вдыхаю. Интересно, каким был его отец? Разве у него не было своих планов на личную жизнь сына? Тех планов, что я успела порушить в Дионе… Не могу сдержать улыбку.

— А твой отец… он разве не хотел, чтобы ты женился на Иви?

Артмаэль, нахмурившись, опускает голову.

— Возможно, сначала да, но в конце сказал, что ты похожа на мою маму и что мне нельзя тебя отпускать. И я не отпущу.

То есть даже его отец верил, что у нас есть будущее.

Вздыхаю.

Кажется, мой эгоизм победил.

— Тогда я рада.

Артмаэль вздрагивает, не ожидав такого ответа. Он смотрит меня, недоумённо нахмурившись, и не понимает, как это трактовать.

— Рада?

Не могу не улыбнуться, глядя на его растерянность.

— Корабль был моим не первым желанием. Сначала я попросила короля Дионы, чтобы он отказался выдавать свою дочь за тебя… Мне не хотелось идти против воли твоего отца.

Принц приоткрывает рот от удивления. В его глазах появляется весёлый блеск, несмотря на общую грусть.

— Не знай тебя, я бы решил, что ты приревновала к Иви Дионской.

Ох, ну конечно я ревновала, но никогда не признаюсь в этом вслух. К тому же сейчас это уже неважно, поэтому я просто пожимаю плечами.

— В отличие от тебя, король сразу понял: у принца Сильфоса уже есть другие обязательства.

Я наблюдаю за его реакцией, пока он медленно осознаёт смысл моих слов. Сначала было полное непонимание. Затем шок. После этого волнение. На губах появляется нерешительная улыбка, он сильнее сжимает мои ладони. Меня это не пугает, но смущает немного.

И, наконец, его глаза сияют от счастья.

— Кажется, я неправильно тебя понял…

Ой, да неправда. Всё он прекрасно понял. Просто хочет услышать от меня прямое подтверждение. Я чувствую, как горят мои щёки, вопреки моему желанию.

Сейчас или никогда. Либо мы дадим друг другу шанс, либо навсегда оставим попытки.

— Я всё ещё собираюсь уехать. Не могу не попытаться, особенно после… всего, что произошло. Я должна это сделать. Ради себя. И… мне нужно уехать на какое-то время, чтобы забыть. Побыть немного одной. Стать сильнее, восстановить веру в собственные силы. Поверить, что я способна добиться чего-то в жизни. Доказать самой себе, что… я заслуживаю тебя и места рядом с тобой. Мне важно приносить пользу, в том числе королевству, а не просто быть красивой женщиной при муже, которая только мило улыбается и рожает наследников. Я всё ещё хочу стать торговкой. Успешной. Великой. И мне нужно доказать самой себе, что я всё могу. Ты ведь сам сбежал из замка, чтобы показать отцу, на что ты способен… И мне тоже это нужно, только убедить я должна не кого-то, а саму себя. Но… — сглатываю. Слова застревают в горле, но я беру себя в руки, чтобы попросить о том, на что не имею права. — Если ты готов меня подождать…

Он слушает меня предельно внимательно и, кажется, не дышит при этом.

И хотя я считаю, что сказала достаточно, он настаивает на том, чтобы я договорила:

— То?..

Краснею.

— Ты знаешь, что я хочу сказать.

— Да, и надеюсь, что мне не придётся ползать на коленях, чтобы услышать это из твоих уст, Линн.

Это просто смешно. Как будто его можно заставить ползать на коленях. Тем более, учитывая, какой он гордый.

— На это могут уйти годы, — предупреждаю я. — Даже не могут, а уйдут. Я вернусь нескоро. Не знаю, когда точно. Ты сказал, что я должна стать лучшей из всех, а это займёт время.

— Я просплю сто лет, если так время пролетит быстрее, — торопливо заверяет он.

Сомневаюсь, что можно покраснеть ещё сильнее, чем я уже.

— Ну, Хасан сказал мне, что в сказке про принцессу, ждущую своего принца, мы можем поменяться ролями, но лично я не думаю, что стоит так серьёзно относиться к традициям…

Но он прерывает меня. Не словами, а поступком.

Он опускается на одно колено.

Он реально это делает.

С округлившимися глазами я открываю рот, но не могу выдавить ни слова.

Он смотрит на меня снизу вверх, его щёки тоже покрываются румянцем. Он продолжает держать меня за руку, а свободную ладонь кладёт на своё сердце.

— Линн, послушай меня, и советую сделать это внимательно, потому что вряд ли я когда-нибудь решусь всё это повторить. Пускай я не лучший из мужчин. Пускай у меня тысяча недостатков и одно достоинство. Пускай… я самовлюблённый и тщеславный, и часто ворчу. Пускай я часто ошибаюсь и упорствую в своих заблуждениях. Возможно, если ты останешься со мной, то я буду бесить тебя каждый день до конца жизни. И вполне может оказаться так, что в итоге это я недостоин такой, как ты. Но я люблю тебя. И я уверен, что никто — ни в этом королевстве, ни в соседнем, ни за морями — не сможет полюбить тебя сильнее, чем я, — Артмаэль улыбается, нервно и смущённо. И почему-то эта улыбка мне кажется самой прекрасной из всех. — У меня нет всего золота Маравильи, и уж точно я не смогу его собрать, так что могу предложить только то, что есть. Тем не менее, я спрашиваю тебя — и мне неважно, сколько пройдёт времени: месяцы, годы или десятилетия… Ты выйдешь за меня?

Я даже не заметила, когда у меня появились слёзы, пока перед глазами всё не поплыло. Я даже не осознавала, как мне хочется смеяться от всей души, от чистого счастья, пока не услышала собственный смех. На мгновение — одно чудесное мгновение — всё осталось позади: все страдания, которые я перенесла не только за последние дни, но и за всю свою жизнь. Потому что я и подумать не могла, что кто-то может полюбить меня так сильно. Потому что я и представить не могла, что я могу любить так сильно в ответ.

Впервые в жизни я не спрашиваю себя, заслуживаю ли я этого, правильно ли это, правда ли всё так будет. Я не думаю обо всём плохом, что может нам помешать. Я хочу наслаждаться моментом, когда Артмаэль радостно смеётся, а я опускаюсь на колени рядом с ним, потому что не хочу смотреть на него сверху. Мы оба всегда были наравне. На одном уровне. И поэтому между нами всё было хорошо.

Мои пальцы касаются его лица и не дрожат, разве что от счастья, когда я нежно провожу ими по его щекам.

— Я вернусь, когда стану самой успешной торговкой во всей Маравилье, — обещаю ему взволнованным голосом. С трепещущим сердцем. — Я вернусь, когда стану сильнее, чем когда-либо. Ты будешь гордиться мной, Артмаэль, — он открывает рот, чтобы сказать, что и так гордится мной, но я кладу палец на его губы. — Я вернусь, когда смогу быть полезной для своей страны. Когда моё дело будет процветать… я смогу это использовать на благо Сильфоса. И я продолжу им заниматься, уже будучи рядом с тобой. Я вернусь, когда… смогу помочь тебе, разделить бремя власти. И вот тогда да, Артмаэль из Сильфоса. Я выйду за тебя.

Мы оба смеёмся. Два идиота, забегающих на много лет вперёд. Два безумца, играющих с судьбой.

И нам плевать.

Потому что мы будем бороться на наше будущее, чтобы сдержать эти обещания. Чтобы вернуться друг к другу, чтобы стать теми, кем мы хотим быть, чтобы иметь жизнь, о которой каждый из нас мечтает. Потому что если не бороться, то ничего не получится.

Именно поэтому я подаюсь вперёд. Приближаю тот волшебный момент, в котором нет ничего, кроме нас двоих и этого поцелуя.

Вместе со вкусом его губ я вспоминаю, что такое счастье.

АРТМАЭЛЬ

День коронации.

Прошла неделя после того, как я сделал предложение Линн, и мы наслаждались каждым мгновением вместе. Каждым, хотя их было не так много. С одной стороны — постоянные репетиции церемонии под руководством Жака, который оказался настоящим тираном-перфекционистом, не отпускавшим меня ни днём ни ночью. Он нервничает не меньше меня. Но он, по крайней мере, этой ночью будет спать, а не смотреть в потолок и думать о том, что может пойти не так.

Я могу напутать слова клятвы.

Корона может упасть.

Жак может забыть отдать мне меч.

Духи предков могут явиться, чтобы остановить всё это действие.

Может прийти вражеская армия и начать войну.

На нас могут напасть драконы.

Может пойти дождь.

И это ещё только до того, как я сяду на трон.

Наконец, с первым лучом свете я оставляю Линн одну среди одеял и перехожу в соседнюю комнату, чтобы ещё раз всё повторить, не разбудив при этом её.

Каждая мелочь в церемонии имеет свой смысл. Каждый предмет, каждая декорация носит сакральный смысл, если что-то упадёт, потеряется или сломается — всё, плохая примета. Тронный зал весь украшен золотом и серебром. Знамёна с нашим гербом (золотая корона, «надетая» на остриё меча) повсюду в зале, во дворце и в городе. Новые заменят те, что сейчас спущены.

Каждое слово, что мне предстоит произнести перед всем двором и собравшимся народом, говорили до меня все короли. Все они без исключения справились с этой задачей и затем правили мудро и справедливо. Ну, исключения, конечно же, есть всегда: некоторые умерли вскоре после коронации, но я надеюсь, что не пополню их ряды.

Каждый житель Сильфоса приглашён в замок. Дворяне и самые богатые из простого народа смогут присутствовать на церемонии непосредственно в тронном зале в качестве свидетелей торжества. Остальные соберутся на площади, к ним я выйду на балкон, чтобы поприветствовать всех. Вечером во дворце состоится грандиозный пир, на улицах будут раздавать еду, это праздник для всех. Я пока не уверен, где собираюсь находиться в это время, особенно после того, как Линн сказала, что хочет напоследок погулять по городу, но я обязан поесть за одним столом с самыми влиятельными гражданами и произнести пару тостов, иначе они почувствуют себя оскорблёнными.

— Вот ты где.

Поднимаю глаза и останавливаюсь, не успев в третий раз перечислить всех своих предшественников, хотя первые два раза я смог произнести все имена без ошибок.

Линн стоит на пороге, прислонившись к косяку, одетая в ночную рубашку. Её волосы взлохмачены, а на щеках играет румянец. Я подхожу к ней. И хотя она всё ещё напрягается, когда я к ней прикасаюсь, мне кажется, мы делаем успехи. Она уже не отстраняется, когда я хочу её обнять. Иногда она внезапно целует меня. Наши отношения ни для кого не секрет, и я уже знаю, что ходят слухи о девушке, спящей в покоях короля. Ей неловко, что все на неё смотрят и обсуждают, хотя мы и не слышим, о чём перешёптываются слуги и придворные. Мы не проявляем нежность при свидетелях, но кота в мешке не утаишь: все и так всё понимают по взглядам, по мимолётным прикосновениям. Я чувствую себя как тогда, когда только начал осознавать свои чувства к ней, стараясь прикасаться к ней, пока никто не видит.

Думаю, из меня не выйдет короля скрытности. Придётся довольствоваться Сильфосом.

Она встаёт на носочки и целует меня, опираясь на мои плечи ладонями. Это нежное прикосновение губ вызывает трепет в груди, не имеющий ничего общего с нервозностью накануне важного события. Не знаю, пройдёт ли когда-нибудь это волнительное предвкушение чего-то нового, неизведанного, но надеюсь, что нет.

— Хотел повторить всё ещё раз, чтобы Жак не ворчал.

Линн наклоняет голову и проводит пальцами под моими глазами.

— Ты хоть спал?

— Пытался?

— Волнуешься?

Как юнец, впервые оказавшийся перед голой девушкой.

— Короли никогда не волнуются.

— Пока что ты ещё формально принц.

Колеблюсь.

— Возможно, я как принц немного… подавлен ситуацией.

Её глаза озорно сияют. Я узнаю в ней прежнюю Линн, будто последние две недели были просто кошмарным сном и мы теперь снова можем стать такими, какими были по пути в Башню Идилла, хотя знаю, что это неправда. Как было уже не будет. И, возможно, так даже лучше: может быть, главный секрет в том, чтобы быть готовым к изменениям и справляться с ними.

— Страшно, да?

Краснею.

— Мне кажется, Жак справился бы намного лучше. По крайней мере, сегодня.

— У тебя всё получится, — она разглаживает мою ночную рубашку, которую я до сих пор не сменил. — Я буду с тобой весь этот день. И твой брат. Помни: это всё, о чём ты мечтал. Ты приложил все усилия, чтобы всё именно так и было. Я уверена, что всё пройдёт замечательно.

— Корона — это почти всё, о чём я всегда мечтал.

Я наклоняюсь поцеловать её, она тянется навстречу. Как бы сильно я ни нервничал, я не могу представить себя более счастливым, чем в этот самый момент.

Всё утро мы избегали Жака. Вышли в город, хоть и скрывали лица под капюшонами. Никто не обращал на нас внимания, пока мы гуляли и ели свежие пирожные. В какой-то момент наши пальцы переплелись. К полудню мы вернулись во дворец.

К этому моменту верхом на лошади прямиком из Дионы приехал Хасан. Я рад, что он не потерялся, но ещё больше меня обрадовала реакция Линн. Она переводила взгляд с меня на него и обратно. Я не говорил ей о том, что ещё когда лежал раненный в постели, я написал волшебнику приглашение на коронацию. Мне показалось, что он обязательно должен присутствовать. И я знал, что Линн будет счастлива увидеть его вновь. Так и оказалось. Смеясь, она поцеловала меня в щёку и взъерошила волосы Хасана, который прибежал к ней в объятья, как ребёнок к матери. По негласному соглашению мы не рассказываем ему о том, что произошло. Он и не спрашивает. Я отмечаю, что он как будто не в своей тарелке, и вскоре понимаю почему: он больше не в своей голубой мантии адепта из Сиенны. Странно видеть его в нормальной одежде. Он идёт с нами, и я слушаю их бурное обсуждение последних новостей, пока Жак не сообщает мне, что пора собираться.

Мне помогают одеться, пока Жак ходит вокруг, заставляя меня повторять заученную речь, как маленького ребёнка. Я весь с ног до головы в бархате и шелках, расшитых золотой нитью, почти такой же древней, как весь этот замок. Я стараюсь отогнать волнение, шутя о том, что успела повидать эта одежда на своему веку и как она окажется на полу после всей этой коронации, но брат не слушает. После предательства Арельес он стал молчалив и серьёзен. Я понимаю, что в своих обязанностях принца он находит возможность сосредоточиться на деле, а не на своей боли.

Мысленно напоминаю себе, что надо подыскать ему кого-нибудь. Или хотя бы выделить время, чтобы вместе напиться до бессознательного состояния. Отцу бы понравилось, что мы стали больше общаться, даже если нас сблизят пиво и эль.

Когда меня наконец оставляют одного, дав детальные инструкции (которые я и так уже знал) и пожелав удачи, я задерживаюсь у зеркала. Поправляю золотую цепочку на шее и замечаю, что моё собственное отражение широко улыбается.

Артмаэль Расфуфыренный.

На мне сейчас столько золота — начиная с одежды и заканчивая рукоятью меча, — что на него можно прокормить всех жителей королевства. Это, конечно же, многовековые драгоценности, передававшиеся в моём роду от поколения к поколению, и я понимаю, что не могу их продать. Но при виде такого изобилия, я не могу не думать о деревнях, которые мы проезжали, или о нищих Дуана. Это несправедливо, я должен сделать что-то ради них. В конце концов, Сильфос — богатая страна. Говорят, на нашей земле добывают столько металла, что можно было бы купить все остальные королевства Маравильи. А если поискать в реках, то можно найти самородки размером с кулак. Знаю-знаю, это сильное преувеличение, и на сегодняшний день это просто сказки для детей, но кто сказал, что я не могу превратить их в реальность?

Под моим правлением Сильфос будет процветать как никогда. Я сделаю это королевством таким местом, где любой бы захотел жить.

Я выхожу из комнаты, когда объявляют, что пора. Спускаясь по лестнице, напоминаю себе не забывать дышать, и ещё раз, когда останавливаюсь перед закрытыми дверьми в тронный зал. Передо мной стражники низко кланяются. Я улыбаюсь им, но боюсь, что такая напряжённая гримаса только отпугивает их.

Дыши, Артмаэль. И смотри куда идёшь. Ты же не хочешь споткнуться и войти в историю, как король, упавший лицом вниз на глазах у всего двора, да?

Ну, может быть хуже. Вдруг я приземлюсь на задницу. Тогда уж точно это обсуждать в каждой таверне Маравильи.

Передо мной распахиваются двери. В тронном зале все замолкают. Кажется, мои подданные даже не дышат, когда я делаю первый шаг по красному ковру, ведущему к трону.

Одного шага достаточно, чтобы приобрести уверенность. Высоко поднимаю подбородок и смотрю вперёд, хоть и хочется выискать взглядом в толпе Линн и Хасана, мол, смотрите, кем я стал, благодаря вам. Спасибо, что были рядом.

Но вместо этого медленно и с достоинством иду, держа одну руку на рукояти меча, к своему месту. К месту, которое я мечтал занять.

Останавливаюсь перед ступеньками к трону. Принцу дальше нельзя. Для следующего шага нужно стать законным королём. Опускаюсь на колени. Разум будто бы отделился от тела. Мои губы открываются сами собой и я не понимаю как, но голос меня не подводит. Я говорю, почти не осознавая, что делаю. Как будто в голове туман, я просто повторяю заученные слова., это нескончаемый список имён людей, которых я не знал лично, начиная с первого короля Сильфоса, правившего, когда Маравилья была едина, и заканчивая моим отцом, Бридоном IV Благосклонным. Моргаю, надеясь, что мой голос не дрогнет. Прозвище короля выбирает его наследник, как правило, выражающий всенародное мнение.

Я уверен, что никто не станет спорить со мной, потому что отец того заслужил: он был очень добрым королём, много лет заботившимся о своём народе. Закрываю глаза на пару секунд, пока в зале воцаряется тишина на несколько мучительных ударов сердца.

И затем продолжаю.

В свете уходящего солнца я называю своё имя. Клянусь быть достойным правителем и оставаться верным своему королевству. На секунду у меня перехватывает дыхание, но не думаю, что это кто-то замечает. Жак протягивает мне меч из сплава серебра и стали с золотыми вкраплениями в рукояти. Я не беру его, хотя на секунду в глазах темнеет и я забываю обо всём. Нервно облизываю губы.

— Клянёшься защищать свой народ мечом и словом, помогать нуждающимся и казнить нечестивых?

— Клянусь, — шепчу, скрепя сердце.

— Тогда возьми оружие, достойное короля.

Брат наклоняется, подавая мне меч. Я беру его правой рукой, чувствуя его тяжесть. Правосудие — это нелегко. В возложенной на меня задаче нет ничего лёгкого.

Но я готов.

Я осторожно целую холодное лезвие. Эта сталь убивала драконов, вела в бой сильфосских солдат и приносила великие победы.

Я должен соответствовать.

— Клянёшься править землями Сильфоса отныне и до самой смерти, используя власть, что несёт в себе титул, с мудростью и честью?

— Клянусь.

Жак поднимает скипетр над моей головой, чтобы все увидели, перед тем как вручить его мне.

— Тогда я вручаю тебе символ власти.

Потому что так же как дали, у меня её могут отнять, если так решат те, кто меня окружает. Беру скипетр в левую руку. Чистое золото оказывается даже тяжелее меча, но я крепко держу его и продолжаю стоять прямо.

Кто-то подходит ко мне сзади.

— Народ следует за своим королём, пока он верен своей клятве.

Мне на плечи накидывают плащ. Аккуратно застёгивают, чтобы свалился. Меховая отделка щекочет шею. Он такой огромный, что я чувствую себя совсем мальчишкой и едва не тону в нём.

Приносят корону: красивое золотое украшение с серебряными элементами и драгоценными камнями, над которыми время не властно. Сглатываю, зачарованный зрелищем. Я забываю о том, что вокруг меня люди, не замечаю даже Жака, держащего её. Опускаю взгляд и следом всю голову. Сердце сжимается. Сегодня начинается моё правление. Все предыдущие приключения не идут ни в какое сравнение.

Готов ли я? Получится ли у меня? Войду ли я в историю как достойный правитель?

Когда мой брат, наконец, надевает мне на голову холодный обруч, по всему телу пробегают мурашки. Я так и не отрываю глаз от пола. Не знаю, чего я ожидал, но ничего не происходит. Я не чувствую себя ни сильнее, ни умнее. Я остался таким же, каким и был.

Улыбаюсь.

За эти два месяца я сумел обрести настоящего себя.

Возможно, в этом весь секрет. Именно поэтому рыцари из легенд отправлялись странствовать. Не ради жажды славы, не ради захватывающих приключений, не ради защиты простых людей от чудовищ и спасения принцесс. Даже не ради правосудия.

Это просто путь самопознания с целью понять, кто ты на самом деле, и начать гордиться этим. Увидеть себя со стороны.

Страхи, сомнения и прочее — всё это сводится к пониманию, что значит быть человеком.

Я поднимаюсь. Жак предлагает мне руку, но я не принимаю её. Преодолеваю две ступеньки, что отделяют меня от трона, и разворачиваюсь к толпе. Никто не шевелится. Никто не разговаривает. Все взгляды устремлены ко мне, и я чувствую, как кружится голова.

Сажусь, держа скипетр и меч, в короне и плаще, которые вместе давят на мои плечи, как ответственность за целое королевство.

— Граждане, — объявляет Жак громко, но не без некоторого волнения, — встречайте, ваш новый король: его величество Артмаэль I Сильфосский.

Весь зал приходит в движение, когда все разом, аристократы и простолюдины, преклоняют колено.

Сегодня начинается новая эпоха.

ЛИНН

В городе тоже празднуют приход нового короля.

В Дуане всюду огни и веселье. Полная луна светит ярко — говорят, в такие ночи, как эта, ни у кого не может быть секретов. Кто сейчас не во дворце, празднуют на городских улицах. Звучит музыка и смех, песни и истории. Со всех сторон доносятся легенды, созданные вокруг фигуры нового короля. Многие из них похожи на те, что я распространяла на рынках, какие-то из них уже слишком исказились, чтобы узнать первоисточник, а некоторые выдуманы с самого начала, как, например, про встречу с сиренами или сражение с драконами, потому что такого уж точно никак не могло быть. Но мы с Хасаном с удовольствием слушаем каждую из них, потому что это весело. Только мы знаем что правда, а что нет.

— Будешь скучать по Дуану? — спрашивает волшебник, пока мы гуляем по тем улицам, где я когда-то пыталась выжить, не умерев с голоду.

— Вряд ли, — пожимаю плечами. — Этому городу пока что нечего мне предложить. Меня ждут множество удивительных мест.

— А по нему?..

Улыбаюсь. Я не говорила ему о нашем обещании. До моего возвращения это будет только между принцем (королём, мысленно поправляю себя) и мной.

— Возможно, ты прав. Он дождётся меня.

Мальчик смеётся.

— А я тебе говорил. Ты слишком долго его терпела, чтобы это всё оказалось зря.

Мы громко смеёмся, и Хасан зевает, потягиваясь. Он всегда был любитель поспать.

— Ну что, закругляемся? Ты хотела завтра выехать пораньше…

— Иди, — улыбаюсь ему. — Я ещё немного погуляю.

Он не настаивает. Целует меня в щёку на прощание, и я радуюсь, что это простой жест не вызывает у меня отторжения. Хасан не знает, что произошло со мной по пути в Дуан, и пусть. Это знаем только мы с Артмаэлем. Да, Хасан мне, конечно, как младший брат, но я не могу обнажать перед ним душу, особенно сейчас, когда едва зажившие раны снова кровоточат. Потихоньку, шаг за шагом, пускай пока ещё это больно, но я начинаю верить, что однажды смогу исцелиться, как уже получалось прежде, пока новая встреча с Кенаном не разрушила всё.

Я смотрю Хасану вслед, пока тот теряется в толпе, и иду дальше. Возможно, я всё-таки буду скучать по Дуану. Я не думала об этом, когда бежала из борделя, потому что тогда мои мысли были совсем о другом, но это моя страна. Хорошо это или плохо. Как минимум, здесь у меня было счастливое детство, пока не погиб отец.

Неосознанно нахожу дорогу к зданию, что было моим домом на протяжении нескольких лет. Его украсили к празднику, как и все остальные постройки. Знамёна покачиваются на ветру, фонари горят. Может быть, здесь поселилась другая семья, а может, дом пустует, как семь лет назад, когда мне пришлось покинуть его. Здесь я прощалась с папой. Здесь же умерла мама. И в этом же скромном доме родилась я. Именно в те годы я полюбила дело, которому хочу посвятить жизнь. В этом месте меня научили читать и писать. Внутри этих стен навсегда останутся воспоминания о первых годах моей жизни.

Осматриваюсь вокруг. На этих улицах я провела следующие несколько лет — в нищете, в грязи, голоде и страхе. Ловлю себя на том, что впервые вспоминаю те времена не с тяжестью в груди, а с уверенностью, что это всё уже в прошлом. Да, это было со мной, и этого не изменить. Но я выжила, несмотря ни на что.

Возобновляю шаг. Я хорошо знаю, куда иду дальше, хотя часть меня сомневается, стоит ли это делать. Мне кажется, я должна встретиться со своим прошлым и попрощаться с ним навсегда. Поэтому, когда я вижу переулок, где находится бордель, мне совсем нестрашно. Я не захожу туда, потому что там для меня ничего нет. Просто смотрю на ярко освещённый вход, на свет в окнах, в которых виднеются силуэты. Изнутри доносится музыка и смех, но я знаю, что ничего весёлого там на самом деле нет. И хотя Кенан мёртв, его дело перешло в другие руки. Артмаэль поставил новому владельцу борделя правила: никакого насилия, никаких маленьких девочек. Кроме того, любая девушка может свободно уйти, если захочет. Если кто-то нарушит правила и королём об этом узнает, новый владелец понесёт ответственность вместе с непосредственным нарушителем.

Как бы то ни было, я не собираюсь заходить внутрь, чтобы проверять, как там обращаются с новыми проститутками. Но надеюсь, что их всё устраивает.

Я же оставляю в прошлом ласки по принуждению, поцелуи против воли, продажу своего тела за звонкие монеты. Воспоминания никуда не денутся, они останутся со мной. Ночные кошмары, вероятно, тоже пройдут нескоро. Но даже если я буду слышать голоса Кенана и других мужчин, твердящих мне, что я просто тело и игрушка для удовлетворения их потребностей… я точно знаю, что не вернусь к этому. У меня другие планы. Я докажу, что они ошибались. Впереди меня ждёт множество удивительных мест и открытий. У меня есть будущее.

Я никогда не смогу изменить то, что было, но в моей власти стать той, кем хочу быть.

Улыбаюсь, повернув голову. Прохожу тот путь, по которому два месяца назад я бежала из борделя. Я хорошо помню, как бешено колотилось сердце в груди, помню тот страх и предвкушение свободы. Останавливаюсь. Здесь. Именно здесь. В этом самом месте я врезалась в Артмаэля, и он посмотрел на меня (или, точнее, в моё декольте) с глупой ухмылкой. Я тогда подумала, что наш принц — полный придурок, но его можно использовать. Смеюсь. Если бы мне тогда сказали, что передо мной единственный мужчина, который полюбит меня всем сердцем, я бы рассмеялась и ужаснулась одновременно.

Чуть дальше переулок, где я впервые его поцеловала. Я помню его потрясённое выражение лица и желание продолжения. Тот поцелуй ничего не значил для меня, но всё-таки был первым. Я так легко это сделала, потому что не придавала ему никакого сакрального смысла. Просто хотела отвлечь внимание стражников, чтобы они сочли нас парой охваченных страстью любовников и прошли мимо. Кто бы мог подумать, к чему приведут наши отношения.

Вздыхаю. Сколько дней я уже не могу поцеловать его так, как раньше? Да, я иногда касаюсь его губ, но это просто мимолётная нежность, почти неощутимая. А всё из-за иррационального страха, который останавливает меня, сколько бы я себя ни убеждала, что Артмаэль никогда не сделает мне больно.

И это наша последняя ночь.

Мы попрощались до тех пор, пока… Пока что? Я даже не знаю. Не могу сказать, сколько времени мне понадобится. И вообще не уверена, что вернусь когда-нибудь в Дуан, чтобы вновь встретиться с Артмаэлем. Мне хочется в это верить. Я бы хотела… чтобы эта ночь не заканчивалась. И, конечно, лучше бы не было этой стены между нами, существующей только в моей голове.

Ещё несколько шагов прочь от города, чествующего нового короля.

Вот тот тайный проход, по которому мы сбежали из города. Место, где начались наши приключения. В тот момент я надеялась, что мы разойдёмся разными дорогами и никогда больше не увидимся. Я смотрю на вход в туннель, словно оттуда может выйти Артмаэль и протянуть мен руку со словами: «Давай сбежим снова».

Нет, этого не произойдёт.

Я возвращаюсь ко дворцу и, подходя к воротам, натягиваю капюшон плаща. Многие уже обсуждают девушку, с которой Артмаэль Сильфосский проводит всё свободное время, и многие знают, что она бывшая проститутка. Поэтому я отказалась присутствовать на торжестве во дворце. Не хочу видеть осуждение в глазах окружающих, которые считают себя лучше меня. Не хочу, чтобы меня считали просто любовницей, с которой король весело проводит время. Не хочу объяснять кому-то наши отношения, потому что это только между нами. Потому что на рассвете я уезжаю, и есть вероятность, что, как бы мы ни старалась, судьба будет не нашей стороне. Мы не говорим этого вслух, но оба понимаем, что всё не так просто. Слишком большое расстояние, слишком много времени порознь. Вполне возможно, что пройдут годы, а наше обещание друг другу так и не будет выполнено.

Но мы попытаемся. Не станем сдаваться раньше времени.

Я захожу в замок через кухни, где все суетятся, хотя уже наступила ночь и столы давно накрыты. Подозреваю, что празднование затянется на всю ночь. Слуги узнают меня, поэтому не останавливают и не задают вопросы, только провождают взглядами. На мгновение подумываю заглянуть в большой зал, чтобы поискать глазами Артмаэля, но в итоге решаю сразу направиться в наши покои.

Когда я открываю дверь и захожу, он уже там, стоит у большого окна, в простой и практичной одежде вместо того вычурного наряда для коронации.

— Артмаэль? Я думала, ты ещё на празднике…

Принц (или король… хотя какая разница — для меня он всегда будет «принцем») разворачивается, и я вижу у него в руках корону. Не могу не улыбнуться. Он смотрел на неё, не в силах поверить, что она настоящая?

Впервые за время нашего знакомства я делаю реверанс, расправляя юбку.

— Ваше величество… — насмешливо обращаюсь к нему.

При иных обстоятельствах я бы повторяла это тысячу раз на дню, наблюдая за тем, как его щёки розовеют.

— О нет. Только не ты, пожалуйста, как бы сильно тебе это ни хотелось. Я могу смириться, что передо мной кланяется весь двор, но только не ты.

Улыбаюсь, когда он протягивает мне руку. Выпрямляюсь и подхожу к нему, переплетая наши пальцы.

— Если бы тот Артмаэль, с которым я познакомилась два месяца назад, который ещё называл меня плебейкой и упрекал в неуважении к королевским особам, услышал тебя сейчас…

— Но я уже не он, — весело отвечает Артмаль. — С момента нашего знакомства я сильно изменился.

Его следующие действия застают меня врасплох. Свободной рукой он осторожно надевает на меня корону, которая мне немного велика и соскальзывает на бок. Я краснею, поправляя холодный металл на моих волосах. Когда мы только начали проводить ночи вместе, зная о чувствах друг друга, Артмаэль признался мне, что в видении гулов той девушкой, которой он предлагал корону, была я.

Так он себе это представлял?

— Что ты делаешь?..

Он смеётся.

— Любуюсь своей будущей королевой.

Мои щёки вспыхивают ещё сильнее. С того самого момента, как я сказала ему, что выйду за него, как только вернусь, он при любой возможности называет меня так наедине.

— Она мне слишком велика, потому что у тебя, очевидно, она держится на чистом упрямстве, — снимаю и отдаю ему в руки. — Тебе она больше идёт…

Я смотрю на него, он выглядит смущённым и польщённым. Ему не просто больше идёт — на нём она сидит идеально. Он был рождён, чтобы носить её. И добился этого. Он шёл к своей цели и вот — доказательство прямо у него на голове, чтобы все видели и восхищались. Но с ней в придачу ещё идёт огромный груз ответственности, которые, похоже, его совсем не пугают.

Улыбаюсь, преисполненная гордости за него. Я беру его лицо в ладони.

— Ты будешь великим королём, Артмаэль. Лучшим за всю историю Сильфоса.

Он весь сияет. Иногда я завидую его вере в себя.

Хотелось бы мне хоть немного этой самоуверенности. Он кладёт руки поверх моих.

— А ты станешь самой успешной торговкой за всю историю Маравильи.

— Ну, это будет несложно, учитывая, что женщины в принципе редко ведут дела…

— Тогда так: ты станешь первой здесь и во всём мире.

Он говорит это так, что я и представить не могу, что может быть как-то иначе. Его веры в меня хватает на двоих. Я буду стараться, работать изо всех сил. Я добьюсь цели. Как минимум, сделаю всё возможное. Это мой долг перед отцом. Перед Артмаэлем. И прежде всего — перед самой собой.

Мы молча смотрим друг на друга. Наши улыбки немного тускнеют. Похоже, настал момент прощания, даже если я уеду не сразу. У меня есть ещё несколько часов, но как бы мы ни пытались оттянуть момент, он всё равно неизбежно настанет. Это последняя ночь, когда мы можем сказать или сделать всё, что хотим.

Никогда ещё рассвет не казался мне таким ужасным.

Поэтому, в попытке продлить мгновение, задержать восход солнца, я подаюсь вперёд. Я становлюсь чуть ближе к Артмаэлю, поднимаясь на носочки. Достаю до его губ, уже ждущих меня. Мы одновременно задерживаем дыхание. Я не позволяю никаким болезненным воспоминаниям всплыть в голове, сосредоточившись на нежности в его взгляде и в каждом движении, на вкусе его губ после выпитого вина. Это Артмаэль. Человек, который мне небезразличен. Мужчина, который целует меня, потому что любит, а не чтобы использовать. Он единственный, кто станет ждать меня всю жизнь, если потребуется.

Мы отстраняемся через несколько секунд и смотрим друг на друга. С сожалением, но и с надеждой тоже.

— Я не хочу расставаться, Линн, — шепчет он.

Но мы расстанемся. Не окончательно, но… расстанемся. И больше всего нас тяготит то, что мы не знаем, когда будет следующая встреча. Осознавать это тяжелее всего.