Алекс был рад тому, что солнце наконец скрылось за деревьями и рододендронами, окрашивая ухоженную лужайку в темно-золотистые тона. Он не любил шумных вечеринок и ждал, когда окончится эта. Засунув руку в карман, он нащупал мобильный телефон. В мыслях он набрал телефонный номер и вызвал такси.
Когда его старший партнер по бизнесу, Эдвард, предложил использовать вечеринку в качестве повода, чтобы поблагодарить штат фирмы и завязать нужные контакты, Алекс возражать не стал. Хотя сентябрь не был идеальным месяцем для праздников под открытым небом, торжество пришлось организовать, ибо Эдвард вскоре должен был уплывать в ежегодный круиз на Барбадос.
Вздохнув, Алекс отпил холодного пива и уселся на стул в дальнем углу лужайки. Ему не нравилось быть в центре внимания. Он привык наблюдать за веселящимися людьми со стороны. Несчастлив Алекс не был. Он просто знал, чего ему ждать от жизни. Драм и неприятных сюрпризов ему хватало. Кто-то из младших коллег подшучивал над Алексом, говоря, что, если ему сделать кардиограмму, то результатом станет прямая линия, без взлетов и падений. Ему было на это наплевать. Пусть смеются. Они еще так молоды.
Небо становилось темнее, но гости не расходились. Казалось, их стало больше. Кто-то включил освещение, и на территории зажглось множество маленьких белых лампочек. Гости дружно закричали от радости. Заиграла блюзовая композиция, все начали танцевать. Алекс лишь нахмурился.
Отлично. Вечеринка под открытым небом затянется до рассвета.
— Мне следовало предположить, что ты будешь сидеть в одиночестве и дуться.
Повернувшись, он увидел жену Эдварда, Чарити, которая смотрела на него сверху вниз и улыбалась. Эдвард женился на ней пятнадцать лет назад, и в супруги ему определенно достался золотой самородок. Будучи сногсшибательной блондинкой, Чарити оказалась проницательной бизнесвумен, а также была элегантна и уравновешенна. Именно такие жены должны быть у мужчин вроде Эдварда и Алекса.
Поднявшись, он нежно поцеловал Чарити в щеку:
— Я не дуюсь.
Чарити лишь улыбнулась:
— Эдвард спрашивал о тебе. Он хочет, чтобы ты произвел впечатление на какую-то важную шишку. Он на террасе.
Она указала на фигуры в темных деловых костюмах в дальнем углу сада.
Алекс вздохнул и шутливо салютовал жене партнера. Но не успел он отвернуться, чтобы пойти к Эдварду, как она потянула его за рукав:
— Уже пора забыть о ней, Алекс.
Ей не нужно было называть имя женщины, о которой она говорила.
Он посмотрел на сострадательное выражение лица Чарити, и в груди у него похолодело.
— Я не помню, чтобы говорил о ней, — невыразительно произнес он.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — твердо ответила она, несмотря на внешнюю мягкость. — Прошло почти четыре года. Ты должен простить ее и жить дальше.
Простить ее? Понимая, что Чарити права, Алекс все же не хотел прощать ту женщину.
Поведя плечом, он кивнул, надеясь, что такого ответа будет достаточно, и отправился к группе мужчин в деловых костюмах. По меньшей мере, ему не придется говорить с ними на эту тему.
Посовещавшись, мужчины отправились в дом, а Алекс снова направился в дальний конец лужайки. Остановившись, он прислонился к столбу и несколько минут внимательно рассматривал траву, как вдруг почувствовал позади себя какое-то действие. Он не мог понять, то ли это ощущение возникло из-за шума или громкого смеха гостей, то ли из-за того, что освещение стало ярче. Ему показалось, он ощутил прикосновение мягкого и теплого ветерка — напоминание о послеполуденном солнце. Что бы это ни было, он повернулся кругом…
И уставился на блондинку, стоящую напротив.
Обладательница белокуро-пепельных волос изящно взмахнула рукой, о чем-то рассказывая. Ее улыбка становилась шире, а лампочки над ее головой будто стали ярче.
Все вокруг этой женщины казалось ярче и жизнерадостнее. Она покачивалась в такт мелодии, потом отрывисто хохотнула в ответ на слова какого-то мужчины, старавшегося завоевать ее внимание, затем пошла вперед. И только в этот момент Алекс понял, что женщина направляется к нему. Он замер на месте и слегка разомкнул губы. Ему не удалось даже моргнуть.
Она посмотрела на него в упор и криво усмехнулась.
— Что это такое? — спросила она мягким и слегка хрипловатым голосом. — Кто-то не рад вечеринке?
Алекс не понял, каким образом это произошло, но внезапно он оказался в эпицентре шума и ярких образов, которые словно шли за женщиной следом. Его настроение изменилось. Он показался себе беспечнее и сильнее. Ему захотелось смеяться, кричать и петь одновременно. Оттолкнувшись от столба, Алекс выпрямился и улыбнулся женщине — по-настоящему, без притворства.
— Кто вам это сказал? — произнес он, затем шире растянул губы в улыбке, услышав ее слегка неровное дыхание.
Как он мог его расслышать, он понятия не имел. Просто услышал.
Улыбка женщины была милой, нахальной и провоцирующей. От ее бледно-розовых губ было невозможно отвести взгляд. Поэтому Алекс наклонился вперед и припал к ее губам. Она не вздрогнула и не отстранилась от него. Она лишь закрыла глаза и встретила его поцелуй.
Немного погодя он снова стал осознавать то, что творилось вокруг него. Он ощутил, что она обнимает его за шею, а сам при этом одной рукой держал ее за талию, другой — прикасался к шее. Оба были слегка запыхавшимися, взгляд обоих был затуманившимся.
Несколько секунд они стояли, соприкасаясь лбами.
— Подумать только, ведь кто-то сказал мне, что ты не любишь вечеринки, — сказала она, едва переводя дыхание.
Алекс лишь крепче притянул ее к себе и рассмеялся, ощущая, как от смеха по телу бежит дрожь.
— Слухи, — произнес он и быстро поцеловал ее в губы и тут же отстранился, побоявшись снова потерять голову. — Это лучшая вечеринка в моей жизни.
Но у женщины были иные планы. Она обняла его и прижала к себе, а он почувствовал ее дыхание на своих разомкнутых губах. И вот снова все померкло: огни освещения, розы, сад…
Люди прекращали танцевать и начинали перешептываться, толкать друг друга в бока локтями и обмениваться понимающими взглядами. Но Алекс не замечал ни разговоров вокруг, ни посторонних взглядов. Больше не будет никаких прямых линий в его кардиограмме! Подтверждение тому — громкое, ровное и сильное сердцебиение.
Алекс взял Дженни за руку и потянул ключ из ее пальцев, ибо она никак не могла с ним расстаться. Женщину охватил ужас.
Она ужасалась тому, что Алекс смотрит на нее с отвращением. Тому, что он может сказать и чего не скажет. Тому, что она до сих пор любит его, как прежде.
Он стоял так близко к ней. Одного легкого прикосновения манжеты его пиджака к ее обнаженной руке было достаточно, чтобы по телу Дженни побежала дрожь. Ей очень хотелось закрыть глаза, забыть о событиях прошедшего месяца, затащить Алекса в номер люкс и продолжить их медовый месяц, который так жестоко прервался.
«Помни, что медовый месяц прервал не кто иной, как Алекс. Не сдавайся! Вспомни, куда совсем недавно завела тебя твоя слабость. Ты надела на палец обручальное кольцо, но твое сердце разбито».
Она позволила ему взять ключ и шагнула в сторону.
Пальцы Алекса не дрожали. Не похоже, что у него возникают какие-то проблемы с эмоциями, черт бы его побрал. Дженни вздохнула. Она всегда знала, еще в их первую ночь, что Алекс умеет сохранять самообладание, но не подозревала, что он может быть так холоден. Но с чего ей было такое подозревать? Она почти его не знала, зато с головой окунулась в водоворот страсти.
Отец всегда ругал ее за то, что она бросается куда-нибудь сломя голову, но она постоянно игнорировала его критику, веря, что философия «волков бояться — в лес не ходить» поможет ей добиться желаемого. Дженни была ошарашена, когда в результате рискованных действий потеряла все.
Алекс открыл дверь и скупым жестом приказал Дженни входить в номер первой.
Мгновение она просто пялилась на оставленный Алисой и Корин хаос, затем прошла в центр гостиной и осталась там, дожидаясь, когда закроется дверь. Когда дверь захлопнулась, Дженни вздрогнула.
Все, что ей следовало сделать, — это повернуться к нему лицом. И все же она не двигалась, не в силах оторвать взгляда от бутылки шампанского в ведерке со льдом в углу комнаты.
Она услышала, как Алекс сделал шаг в ее сторону — всего один, — затем наступила тишина.
Что это с ним? Он считает, что испачкается, если подойдет ближе?
Она повернулась кругом и обнаружила, что он пристально ее разглядывает.
— В последний раз, когда я видел тебя в этом платье, ты обещала остаться со мной навсегда, — сказал он.
Она скрестила руки на груди, потом их расцепила.
— Поверь мне, если бы у меня была возможность надеть сегодня что-нибудь другое, я бы надела. Платье выбирала не я. Честно говоря, не могу дождаться, когда его сниму.
«И выброшу в окно. Или сожгу. Очень красивый получится костерок».
Алекс слегка поднял брови и язвительно усмехнулся:
— Не позволяй мне тебя останавливать.
Ей казалось, что из легких у нее откачали воздух. Она едва вымолвила:
— Ты… ты…
— Несносен? Невыносим? — Его лицо снова осветила улыбка, и он подошел к ней. — Я прежде все это слышал. И могу продолжать приводить в пример свои характеристики до тех пор, пока ты не выберешь ту, что тебе понравится.
— Я… Ты…
Он прищурился:
— Почему бы не привести описание? Я — тот мужчина, которого ты бросила прежде, чем высохли чернила на свидетельстве о браке. Могу тебя заверить, так со мной еще никто не поступал.
Дженни хотелось рассмеяться, но смех оказался похож на кашель. В каком временном измерении живет этот парень? Ей хотелось врезать ему, и она могла поспорить, что таким образом с ним тоже еще никто не поступал.
— Значит, я тебя бросила? Класс! — Она преодолела разделяющее их расстояние и посмотрела прямо в его глаза. — Я, которая одна торчала в номере отеля почти неделю, когда мой новоиспеченный муженек испарился? Нет, это ты меня бросил, я уверена!
— Ты несешь чушь! Я не испарялся, как ты говоришь. Ты знала, куда я поехал и зачем. Я звонил тебе, и я отчетливо помню, что просил у тебя прощения и обещал вернуться. Что еще я мог сказать?
При виде спокойствия и рассудительности Алекса ей снова захотелось врезать ему. К сожалению, достигнув предельной точки, ярость улетучилась, зато глаза Дженни стало жечь от слез.
Проблема состояла в том, что Алекс не просил у нее прощения во время телефонных разговоров, не обещал вернуться. После нескольких месяцев беззаботного купания в его любви и заботе она осталась совсем одна. Алекс звонил ей время от времени, выдавал информацию и ничего более.
В конце концов его поездка, которая предположительно должна была длиться день или два, растянулась на неделю…
— Ты ни разу мне толком не объяснил, почему так надолго задержался в Англии.
Он открыл рот, чтобы ответить, но она его перебила:
— Я знаю, что Бекки пострадала в автокатастрофе. Я не говорю, что ты не должен был ехать, но я не понимаю, почему ты должен был торчать у ее больничной койки. Она с тобой развелась. Где члены ее семьи? Они не могли навестить ее и взбить ей подушки?
— Я объяснился бы, если бы ты дала мне такой шанс, но невозможно ни о чем толком рассказать по телефону!
Он выглядел по-настоящему сердитым.
Дженни испугалась, но вот он выдохнул через нос и посмотрел на нее внимательнее.
— Когда-то она тоже была моей женой, Дженни. И существует то, чего ты не знаешь. Это касается моего первого брака… Я о том, что я узнал, когда приехал в больницу… Когда мы расстались, между нами осталось много недосказанного. Получив тот телефонный звонок, я понял, что ее ранения серьезные. Она просила меня приехать, и я должен был дать Бекки возможность сказать то, что ей было нужно мне сказать, пока не стало слишком поздно. Ты ведь наверняка можешь меня понять.
Дженни кивнула и впервые пристально посмотрела на Алекса. Его брови были нахмурены, плечи напряжены, а в глазах отражалась усталость, безнадежность и боль потери, которых она не замечала прежде. Задаваясь вопросом, что с ним произошло, она подавила желание обнять и утешить его.
Почему она не заметила его состояния прежде, когда он появился перед ней на вечеринке? Да потому, что она всегда интересовалась только собственными ощущениями и чувствами. Несмотря на все попытки повзрослеть, Дженни осталась прежней беспечной эгоисткой.
Она потерла ковер носком туфли. Внезапно на нее сошло осознание.
— Ты мне многого не говорил, да?
Она не имела в виду его чувства к бывшей жене.
Алекс выглядел слегка ошеломленным, хотя старательно маскировал свои чувства, но Дженни безошибочно заметила удивление в его светло-голубых глазах.
Он кивнул:
— Бекки умерла.
Дженни вдруг стало трудно дышать.
Бекки Дангерфильд умерла?
Дженни посмотрела на Алекса. Он наблюдал за ее реакцией, его взгляд был унылым.
— Почему ты не сказал мне, что ситуация настолько серьезная? Ты говорил, она выздоравливает…
Он отвел взгляд. Дженни понадеялась, что он не смотрит на нее не потому, что она ему отвратительна.
— Она выздоравливала. Но внезапно ей стало хуже. Доктора ничего не могли сделать.
— Но…
— Я пытался тебе об этом сказать, — произнес Алекс, бросая на нее сердитый взгляд, полный отвращения. Дженни стало тошно. — Но ты выключила телефон.
Дженни повесила голову. Ее порывистость всегда приводила к неприятностям. Но ведь она так на него рассердилась! Алекс отсутствовал целых четыре дня, прежде чем позвонить ей и поговорить с ней от силы шестьдесят секунд. Она жаждала услышать его мягкий сексуальный голос, говорящий о том, что о ней он только и мечтает и не может дождаться с ней встречи… Черта с два. Алекс говорил спокойным и деловитым тоном, когда объявил, что в Париж не вернется, поэтому Дженни придется садиться на поезд и ехать к нему. Она ему была нужна для того, чтобы обо всем ей рассказать.
Это стало последней каплей, подтверждающей ее сомнения в том, что первая миссис Дангерфильд занимает приоритетное положение в его жизни. По меньшей мере, она подумала, что получила подтверждение своих сомнений. Дженни поняла, насколько ошибалась, и ей стало совсем тошно.
Тогда она упаковала вещи и покинула отель в течение часа.
О, как она сейчас стыдилась своего поступка! Ее отец прав. Беспечность и необузданность Дженни — всего лишь проявление ее глупости. Она ужасно обидела Алекса.
Дженни подняла на него глаза. Выражение его лица было сдержанным, губы плотно сжаты.
— Это не все, да? — неуверенно спросила она.
Алекс снова покачал головой:
— Я выяснил… кое-что еще… как раз перед тем, как тебе в последний раз позвонить, но я не знал как… — Он умолк и посмотрел в сторону. — Все так запутано. И я не знал, где правда, а где ложь. Кроме того, я не мог рассказать тебе об этом по телефону.
Дженни насторожилась:
— Почему?
Он снова отвел взгляд.
— Ты мне не доверял, — тихо произнесла она, отвечая на собственный вопрос.
Никто и никогда не доверял ей никаких серьезных дел. Она была сумасбродной и импульсивной Дженни, обожающей развлечения. И хотя за прошедшие годы она старалась избавиться от подобной репутации, ее угораздило все бросить, включая обязательства по бизнесу, и умчаться в Вегас, чтобы выйти замуж за человека, которого знала всего несколько месяцев.
— Нет, — сказал Алекс с совершенно серьезным выражением лица. — Не смей меня в этом обвинять. Именно ты мне не доверяла. Ты мне не поверила, когда я сказал, что вернусь сразу, как смогу.
К тому времени, когда он заканчивал фразу, он почти кричал.
Дженни заорала в ответ:
— Это был наш медовый месяц, Алекс! Конечно, смешно, но я ожидала, что ты вернешься в Париж!
Он стиснул зубы, с трудом произнося следующие слова:
— Я действительно туда вернулся.
Внезапно она присела в ближайшее кресло.
— Вернулся?
Он приехал за ней? Вернулся к ней?
У нее засосало под ложечкой, и она закрыла рот рукой. Как такое может быть правдой? Она бы об этом узнала. Через неделю после их поспешной свадьбы в Лас-Вегасе они улетели в Париж, но следующей ночью Алексу позвонили. Рано утром он сел на поезд «Евростар» и вернулся обратно в Лондон, заверив Дженни, что приедет в Париж через сутки. А потом ее жизнь превратилась в кошмар: она мерила шагами номер отеля и пялилась на телефон на прикроватном столике.
За эти несколько коротких дней в номере отеля она передумала обо всем: о том, что потеряла Алекса; что он никогда к ней не вернется; что их жизнь кардинально изменится. Размышляя об этом сейчас, Дженни сравнивала свои переживания с теми ощущениями, которые испытывала после смерти своей матери. Она чувствовала то же самое замешательство. Алекс поступил точно так же, как ее отец после похорон своей жены, — спрятался за стеной, через которую Дженни не удавалось пробиться.
Уехав из отеля в Париже, она пошла на отчаянный шаг. В тот момент она действительно верила, что ее брак разрушен. Жаль, что ей не хватило терпения и ума дождаться возвращения Алекса. Жаль, что она позволила панике завладеть ее разумом. Какой же дурой она была.
Дженни вернулась в Англию, как и просил ее Алекс, но не осталась в Лондоне. Ну, она провела в Лондоне столько времени, сколько хватило на то, чтобы стереть с автоответчика сообщения озадаченного Алекса. В ярости она нажала на кнопку
«Стереть» на автоответчике и упаковала небольшой чемодан.
Она даже не сообщила своей семье о том, что вернулась. Они по-прежнему думали, что она греется на солнце в Мексике. Дженни их неведение вполне устраивало. Ей требовалось время, чтобы зализать раны, прежде чем она встретится с кем-либо из членов семьи снова, не говоря уже об Алексе. Поэтому она уехала в Норфолк и поселилась там в небольшом коттедже у подруги. После она вернулась в собственную квартиру. Но на этот раз на ее автоответчике не было ни одного сообщения. Перестали приходить голосовые сообщения и на мобильный телефон. Хотя она не знала, чем занимается в данный момент Алекс, Дженни впала в депрессию. Но, будучи пристыженной своим поражением, она решила молчать и вернулась в семью с улыбкой на лице, словно ничего в ее жизни не происходило, и стала подумывать, как жить дальше.
Дженни мучила совесть, заставляя ее позвонить Алексу, но она оказалась слишком обижена на него. И обида быстро переросла в упрямство. Она действительно не хотела взрослеть. По ее мнению, именно Алекс должен был сделать первый шаг, доказать своими действиями, что она до сих пор для него желанна. Ибо, если она не будет для него центром мироздания, какой смысл в их браке?
Ей хотелось верить, что Алекс собирался вернуться в Париж. Она желала верить ему сейчас, хотя он и заблуждался, — по сути, она ему доверяла, но не хотела его жалости или притворных уверений. И она не была готова позволить ему унизить ее во второй раз. Поэтому, вместо того чтобы броситься к Алексу в объятия, Дженни уселась в кресло, скрестила ноги, обхватила руками подголовник кресла и одарила его натянутой улыбкой.
— Наконец-то ты соизволил объявиться. Какой ты молодец.
Алекс игнорировал ее ребяческое замечание.
— Когда я все-таки приехал в отель, — произнес он, — мне сказали, что моя жена его покинула два дня назад.
Дженни никак не реагировала. Чего он от нее ожидал? Они прожили в браке всего неделю, прежде чем он исчез. Неделю! Какая женщина с подобным смирится? О нет, она ни при каких обстоятельствах не позволит ему изображать из себя жертву. Правда на ее стороне, и она заставит его ответить за то, что он так легко от нее отмахнулся.
— Ладно, Алекс. Говори начистоту. — Она подняла брови. — Если ты действительно мне доверяешь, если я единственная, кто ошибается, расскажи мне обо всем. Что на самом деле происходило с тобой с того момента, как ты бросил меня в Париже, и до того, когда приехал сюда, чтобы меня найти? О чем еще тебе нужно мне поведать?
Алекс глотнул воздух и медленно выдохнул. Намеренно осторожно и неторопливо он убрал с журнального столика принадлежности для макияжа и другие вещицы для подготовки к свадьбе, затем присел на его край, наклонившись к Дженни. Опершись локтями о колени, он сцепил руки.
— Я знаю, что мне нужно объясниться. Отчасти я приехал сюда за этим. — Он помолчал, костяшки его пальцев побелели. — Но я не уверен, что тебе понравится сказанное мной. И я не уверен, что ты захочешь оставаться моей женой, когда узнаешь правду. Для нас все изменится. Все наши планы и будущее, которое мы рисовали в своих мечтах.
Дженни сглотнула. Он казался таким серьезным, что отчасти она пожалела о побеге из парижского отеля. Но было очевидно, что Алекс совсем не понимал ее мотивов. Она всегда жила играючи, ввязываясь в приключения, и планировала таким же образом подойти к своему браку. Она ждала, что между ней и Алексом будет полное доверие и лояльность. Но получилось иначе.
Она облизала губы.
— А ты… Ты хочешь оставаться моим мужем?
Алекс не двигался, но в его взгляде появилось отчаяние, выражение лица полностью изменилось. У Дженни екнуло сердце.
— Если я даю какие-либо обещания, то сдерживаю их, — сказал он.