Медсестра из Райминстера

Глава седьмая

— Сестра Уилсон? Никогда не слышала о такой.

Старшая сиделка Шортер стояла перед почтовой полкой в столовой и вертела в руках конверт.

— Странно. У нас нет никого с таким именем. Письмо пришло авиапочтой. Марка гибралтарская…

Мы все только что приступили к завтраку. Я не получила в это утро никаких писем, поэтому тоже заинтересовалась пришедшим письмом. В следующую секунду в столовую вошла сестра Пиннок.

— О, я знаю Уилсон, — сказала она быстро. — Она работала здесь раньше. Я думаю, у меня сохранился ее адрес. Дайте письмо мне, я перешлю его ей.

Старшая сиделка Маккензи из женского терапевтического отделения подняла глаза от своей овсянки.

— Странно, — сказала она. — Я здесь дольше, чем Пиннок, но не могу вспомнить сестру, которую бы звали Уилсон.

Все связанное с Пиннок вызывало во мне интерес, поскольку она ассоциировалась у меня с доктором Коллендером. Мне стало интересно, знала ли она что-нибудь о прошлом уик-энде, когда он предложил подвезти меня до Лидса.

Но я предпочитала не вспоминать об этом, по крайней мере в ближайшее время.

Я никак не могла забыть сцену с таинственной девушкой и отделаться от ужасных подозрений, что она была его женой. Мой приезд домой был омрачен тяжелыми воспоминаниями.

Вернувшись в больницу, я виделась с Дэвидом несколько раз по работе, но он ни разу не заговорил со мной.

Пиннок сунула письмо в карман и села в конце полупустого стола. Я заметила, что она очень мало ела и была непривычно рассеянной.

Позже, когда я оказалась одна в гардеробе палаты, я опять увидела это письмо.

На этот раз осторожность подвела Пиннок. Конверт наполовину высовывался из кармана ее халата. Более того, письмо было вскрыто!

Кто была эта сестра Уилсон, гадала я, и почему Пиннок вскрывает и читает письма, адресованные кому-то другому?

В это утро я заметила, что она была бледнее обычного. Кроме того, она была необычно резка с окружающими, и мне пару раз досталось от нее ни за что.

— Ты что, плохо себя чувствуешь? — спросила я.

— Нет, конечно, нет. Занимайся лучше своим делом!

Вернувшись в палату после ленча, я узнала, что она сказалась больной и ее отпустили с дежурства. Позже доктор Ингрем осмотрел ее и сделал заключение, что у нее нервное истощение.

Мы с Линдой высказали друг другу немало саркастических замечаний по этому поводу. Даже старшая сестра, похоже, была настроена скептически. Проходя мимо ее кабинета, я услышала, как она говорила старшей сиделке:

— Это не похоже на сестру Пиннок. Никогда бы не сказала, что у этой девушки могут быть проблемы с нервами. Больше похоже на то, что у нее проблемы с чувствами. Если она не перестанет бегать за докторами…

Я попыталась представить, что за эмоциональный кризис сразил Пиннок. Решил ли Дэвид Коллендер покончить с их скоротечной дружбой? Возможно, он решил быть честным перед своей женой. Если она была его женой…

Позже он пришел в нашу палату вместе с доктором Малленом, чтобы осмотреть пациентку, которой накануне ампутировали грудь. Ей были назначены плазменные инъекции. Теперь доктор Коллендер решил, что можно убрать дренажную трубку и чуть позже пациентке нужно начинать вращать рукой с поврежденной стороны по нескольку раз ежедневно. Это важно потому, что к женщине как можно быстрее должна вернуться естественная способность делать все движения, необходимые при одевании и причесывании. Большинство хирургов предпочитают, чтобы их пациентки садились и причесывались самостоятельно буквально через пару дней после операции.

— Ну вот, скоро вы у нас совсем поправитесь, миссис Форстер, — сказал он ей ободряюще.

Она постаралась улыбнуться.

— Все прошло не так плохо, как я ожидала, — ответила она благодарно.

Он перекинулся парой слов с другими пациентками и начал обход отдельных палат.

Уходя, он задержался в коридоре, по которому я везла тележку с чаем. Я занервничала, потому что заметила, что он смотрит на меня, и умудрилась пролить чай на пол.

— Как чувствует себя сестра Пиннок? — спросил он. — Я слышал, что она больна? — Его тон был мягким, но он, похоже, избегал встречаться со мной взглядом.

— Я думаю, ей просто нужно отдохнуть, — ответила я холодно. — У нее нервное истощение.

Он удивленно поднял брови.

— Разве она так усердно занимается?

Мне захотелось ответить ему, что он должен знать это лучше меня, но сиделки-второкурсницы обычно не дерзят хирургам. Я промолчала.

— Если вы ее увидите, — продолжал он, — передайте ей мои пожелания скорейшего выздоровления, хорошо?

Он повернулся и ушел, не дожидаясь ответа.

В его тоне прозвучало какое-то безразличие, и я решила, что недомогание Пиннок с ним не связано. Он выглядел таким же удивленным, как и все остальные.

Я принялась вытирать разлитый чай. Он поинтересовался самочувствием Пиннок, однако ему, похоже, было наплевать, что я подумала после той неприятной сцены в машине. Он не намеревался мне ничего объяснять, более того — он даже не поинтересовался у меня, как я добралась до Лидса. Злые слезы повисли у меня на ресницах. Но я сказала себе, что он не стоит ни единой моей слезинки.

— Сестра, вы все еще здесь? — Едкий тон старшей сестры вернул меня к реальности. — Я видела, как вы возились с этой тележкой, еще пять минут назад. Отвезите же ее в палату, пока чай не остыл окончательно!

Я вынуждена была забыть на время свои горести, но, разнося чай пациенткам, я снова вспомнила о Пиннок. Чем больше я размышляла о том таинственном письме, тем больше убеждалась, что именно в нем заключалась причина ее плохого самочувствия.

В этот вечер я покинула медсестринский корпус, чтобы прогуляться по саду вдоль набережной. Вдруг ко мне подошел высокий загорелый мужчина.

— Простите, — обратился он ко мне. — Не скажете ли, в каком корпусе живут медсестры?

Я отметила, что он довольно симпатичный. В нем было что-то такое, что заставляло собеседника с первого взгляда относиться к нему уважительно.

— Может быть, вы мне скажете, не там ли живет сестра Уилсон? — опять спросил он меня.

Я подумала, что он очень удачно обратился именно ко мне.

— У нас нет сестры с таким именем, — ответила я.

— Вы ошибаетесь. Быть может, вы здесь новенькая?

— Не настолько, чтобы не знать таких вещей. Всех наших сестер я знаю по именам.

Он поднял брови:

— Тут все-таки какая-то ошибка. Подождите минутку…

Он вытащил газетную вырезку из своего бумажника.

— Вот посмотрите, вы ее узнаете?

Я взяла вырезку в руки и увидела, что это фотография с недавнего празднования девятнадцатой годовщины основания больницы. Она была напечатана в одной из местных еженедельных газет. Он показал пальцем на фигуру в первом ряду группы медсестер.

— Это и есть сестра Уилсон, — сказал он.

— Вы ошибаетесь, — ответила я. — Это сестра Пиннок. Я могу утверждать это наверняка. Я работаю вместе с ней. Она моя непосредственная начальница в женском хирургическом отделении.

Выражение его лица изменилось. Оно стало задумчивым, а затем в нем появилась горечь.

— Вообще-то сестра Пиннок сейчас больна, — продолжала я. — Вы все равно не сможете ее увидеть.

— Правда?

Его лицо помрачнело.

— Ну, тогда мне нет смысла тратить здесь время — как свое, так и ваше. Так получилось, что я должен пробыть тут до конца недели…

Он замолчал и коротко улыбнулся мне.

— Спасибо, сестра. Простите, что побеспокоил вас.

Он пошел прочь, оставив мне богатую пищу для размышлений во время моей прогулки.

Тот факт, что Пиннок и Уилсон были одним и тем же лицом, доказывал, что она ведет какую-то двойную игру.

Это, конечно, было не мое дело, но я всегда была на редкость любопытной, а Пиннок вызывала мой особый интерес.

Я решила рассказать ей о симпатичном незнакомце и, вернувшись, постучала в ее дверь.

Она читала, лежа на кровати, и выглядела вполне нормально. Однако, когда я вошла, она сразу изобразила страдальческий вид.

— Да, что случилось, Kapp?

Я сначала решила задобрить ее, передав ей послание Дэвида Коллендера, от которого она заметно приободрилась. Но затем взорвала приготовленную бомбу.

— Какой-то мужчина спрашивал тебя у ворот, — сказала я. — Он хотел видеть сестру Уилсон, но показал мне твою фотографию.

Она побледнела:

— Фотографию? Это невозможно.

— Это была вырезка из газеты, — настаивала я. — Из «Райминстер кроникл». На ней была группа наших медсестер. А мужчина был высокий, загорелый и довольно симпатичный.

Она закусила губу:

— Он ошибся. И потом, ты же сама знаешь, как обманчивы газетные снимки.

— Он спросил сестру Уилсон. Помнишь то письмо утром? Ты сказала, что знаешь ее.

— Я ничего подобного не говорила.

— Нет, говорила! И более того, это слышали все.

— Ну, хорошо, я так сказала! — Она повысила голос. — Но что я могу поделать, если ее знакомые приезжают сюда?

— Но ему нужна была ты. Именно поэтому он показал мне газетную вырезку.

— И ты, конечно, посчитала своим долгом вмешаться, да? Ты смутьянка, Kapp, и я, кажется, знаю, почему ты пристаешь именно ко мне. Ты меня ненавидишь, тебе так и хочется разнюхать какой-нибудь скандал, в котором я была бы замешана…

— Это неправда, — задохнулась я от возмущения.

— Нет, правда. Явилась сюда совать нос в чужие дела… И все из-за того, что Дэйв Коллендер на тебя не смотрит.

— Доктор Коллендер здесь абсолютно ни при чем, — сказала я дрогнувшим голосом.

— Разве? Да посмотри на свое лицо! На нем же все написано! А теперь убирайся отсюда и больше не возвращайся!

Теперь она кричала в полный голос.

— Ты лучше успокойся, — ответила я. — А то снова заболеешь.

— Я успокоюсь только после того, как ты отсюда уйдешь, и ни минутой раньше!

Вдруг раздался властный стук в дверь.

Мы услышали голос сестры-смотрительницы. В следующий момент она стремительно вошла к нам со сверкающими от гнева глазами.

— Что происходит? Я думала, что вы будете вести себя тихо, сестра Пиннок. Может, это сестра Kapp вас расстраивает?

— Я просила ее уйти, — пожаловалась Пиннок.

— Ах вот как, сестра Kapp!

Гнев сестры-смотрительницы обратился на меня.

— Я услышала ваш голос с другого конца коридора! Странно, что у некоторых молодых медсестер вовсе отсутствует чувство такта. Тревожить свою подругу, когда она больна…

Ее голос сопровождал меня до моей комнаты, и я едва удержалась, чтобы не хлопнуть дверью. Тоже мне, больная подруга!

Оставшись одна, я почувствовала, как сильно бьется сердце. Значит, Пиннок догадалась о моей тайне. Неужели она так явно написана у меня на лице? Может быть, она вообще стала общеизвестным фактом?

Нет, не может этого быть. Тогда бы Дашфорд мне сказала. Возможно, Пиннок догадалась только потому, что тоже была неравнодушна к доктору Коллендеру.

Она, наверное, наговорила ему, что я схожу по нему с ума. От одной этой мысли мне стало плохо.

В конце недели Пиннок неожиданно выздоровела и вернулась на дежурство. Я гадала, знает ли она о том, что загорелый мужчина собирался покинуть Райминстер как раз в это время.

В субботу меня послали в мужское хирургическое отделение. Я получила задание приготовить постель для нового пациента и едва успела все закончить, как его привезли. Первые несколько минут я была занята, укрывая его одеялом.

Затем вгляделась в его бледное лицо и внутренне охнула. Ошибки быть не могло — это был тот самый человек, который расспрашивал меня о Пиннок.

Старшая сиделка не дала мне времени обдумать эту новость. У пациента была повреждена нога, и она послала меня за люлькой и капельницей.

Пациент был в глубоком шоке, но рана на ноге была не очень серьезной. Я узнала его имя — Эндрю Брэнт.

Когда он открыл глаза, я подумала, что он меня тоже узнал.

— У меня перелом, не так ли? Тяжелый? — спросил он слабым голосом.

— Нет, не тяжелый. С вами все будет в порядке. Доктор сейчас придет.

— Забавно, — пробормотал он, снова закрывая глаза. — Только я подумал, что навсегда покидаю Райминстер…

За ширмами появилась Пиннок:

— Старшая сиделка здесь…

Заметив Эндрю Брэнта, она умолкла на полуслове. На ее лице явственно отразилось смятение. Несколько секунд она стояла, не двигаясь с места, и смотрела на него как завороженная, затем отвернулась, вышла, и я услышала что-то вроде приглушенного всхлипывания.

Вскоре вернулась старшая сиделка.

— Доктор Коллендер уже идет. А с вашей бесценной Пиннок сейчас на кухне случился обморок. Почему бы ей не подлечиться и не подождать, пока она не будет в состоянии работать! — проворчала она.

Мне оставалось только теряться в догадках, почему вид пациента оказал на Пиннок такое удручающее действие.

Доктор Коллендер пришел, чтобы осмотреть его. Он кивнул мне, затем обернулся к пациенту:

— Не волнуйтесь, пожалуйста. Я только взгляну, что с вами случилось. Перелом, я полагаю?

Он приступил к осмотру. Большая часть переломов, не опасных самих по себе, осложнялась сепсисом. Обычно для удаления собиравшейся жидкости применялась термическая обработка поврежденного участка тела. Но в данном случае у пациента было слишком много свежих рваных ран в области перелома, на которые нужно было наложить швы и сделать перевязку. Я снова укрыла пациента одеялами. Он повернулся к доктору Коллендеру и сказал:

— Я сам доктор. В миссии в Малайзии. Я как раз собирался домой.

В эту минуту старшая сиделка позвала меня к другому пациенту, и мне больше ничего не удалось услышать. Но когда доктор Коллендер вышел наконец из-за ширм, я, к своему удивлению, увидела, что его лицо пылало от гнева.

Он остановил меня в коридоре:

— Скажите, сестра Пиннок дежурит сегодня вечером?

Я помедлила с ответом:

— Она была сегодня на дежурстве, но с ней случился обморок. Старшая сиделка сказала мне, что она все еще больна и ее опять отослали в постель.

— Больна? — переспросил он. — Да что вы говорите!

В его тоне слышалось презрение. Он был так поглощен своими мыслями, что я не знала, уйти мне или подождать еще немного. В конце концов он сообразил, что я все еще здесь.

— Судьба — странная штука, сестра Kapp, — сказал он.

— Несомненно, это так, — ответила я прохладно.

— Рано или поздно она настигает всех нас, — продолжил он. — Знает ли сестра Пиннок, что к нам поступил доктор Брэнт?

— Она видела его как раз перед тем, как с ней случился обморок.

— Охотно верю. — Он жестко посмотрел на меня. — Надеюсь, что у вас нет темных тайн в прошлом, сестра Kapp?

Я покачала головой, внутренне закипая. Услышать такое от него было уже слишком.

— Вам повезло! Послушайтесь моего совета — не заводите их и в будущем. Идите своей дорогой прямо! — Его глаза смотрели умоляюще, так, словно он хотел объяснить что-то, но не мог.

У меня не было времени на то, чтобы обдумать его слова. Старшая сиделка непрерывно гоняла меня с поручениями на протяжении всего дежурства.

В этот вечер я пошла в городскую библиотеку, чтобы выбрать себе книгу.

Когда я в сумерках вышла оттуда, я опять встретила доктора Коллендера. Мое сердце, как обычно, тревожно забилось. Он остановился:

— Привет! Возвращаетесь к себе? Если вы согласитесь подождать немного в машине, я вас подброшу. Около пяти минут?!

Это был скорее приказ, чем просьба. Я все еще была обижена на него, но, движимая любопытством, все же села к нему в машину на переднее сиденье и стала ждать. Пара перчаток лежала на щитке приборов. Я протянула руку и дотронулась до них. В воздухе висел запах только что выкуренной им сигареты. На мгновение я закрыла глаза, переполненная волнующим ощущением его непосредственного физического присутствия.

— Что, успели заснуть? — донесся до меня его голос.

— Просто задремала, — сказала я, смутившись.

— Вы выглядите усталой.

Он кинул пару книг на заднее сиденье, сел за руль и предложил мне сигарету.

— Здесь прекрасное место для парковки, — сказал он. — Не возражаете, если мы постоим здесь еще немного? Я хочу с вами поговорить.

Мое сердце снова гулко забилось под габардиновым форменным пальто. Может быть, он собирается рассказать мне о тайне, покрывавшей его жизнь?

В следующий момент я поняла, что ошиблась.

— Насчет сестры Пиннок, — сказал он. — Это довольно долгая история.

Он закурил.

— Я думаю, вы слышали, как Брэнт сказал, что он доктор-миссионер из Малайзии. Но когда-то у него была практика в Кеттлсхэме, это в двадцати милях отсюда. — Он сделал многозначительную паузу. — Кроме того, это родной город сестры Пиннок. Однажды ей довелось быть его пациенткой. Но тогда ее имя было миссис Уилсон.

Значит, моя догадка была верна!

— Кажется, она в него влюбилась, и возникла, как вы понимаете, довольно щекотливая ситуация. На все ее домогания он, естественно, ответил отказом. Тогда она в отместку стала распространять скандальные слухи о его якобы некорректном поведении по отношению к ней, когда она приходила к нему на прием. В результате этого он был вынужден с позором покинуть город.

— Минуточку, — сказала я. — Вы уверены, что должны рассказывать все это мне?

— У меня есть на то свои причины… Позже действия сестры Пиннок. обрели эффект бумеранга. Ее муж развелся с ней все из-за тех же слухов. Тогда она опять взяла девичью фамилию и стала медсестрой.

Он нахмурился:

— Откровенно говоря, мне трудно понять, что заставило ее пойти на этот шаг. Эта профессия не соответствует ее характеру.

Он стряхнул пепел в окно и продолжил:

— Как вы можете себе представить, для Брэнта это было подобно концу света. Он взялся за миссионерскую работу только для того, чтобы как можно дальше уехать из города. Он работал, как негр, и прошел через настоящий ад. Сначала он думал только о мести. Прежде чем покинуть страну, он даже угрожал Пиннок физической расправой… Затем, уже месяц спустя, он почувствовал, что полностью переменился. Он сказал мне сегодня: «Нельзя служить Богу в джунглях и цепляться при этом за старые обиды». Он работал среди болезней и лишений и, помогая другим, вскоре нашел успокоение души и утоление своих печалей.

— Мне он сразу показался очень хорошим человеком, — сказала я.

— Вы правы. Брэнт должен был приехать сюда, в Англию, по делу. Он уже собирался вылетать, когда один его друг из Кеттлсхэма прислал ему копию местной газеты с фотографией группы медсестер. Он узнал на ней Пиннок и решил встретиться с ней.

— Почему? — спросила я.

— Сейчас скажу. Она явно боялась встречаться с ним, опасаясь, что он может причинить ей неприятности. Но он хотел вовсе не этого. Он простил ей все.

— И поэтому…

— Да, и поэтому он хотел ее видеть — он просто хотел сказать ей, что все уже забыто и ей не следует бояться разоблачения.

И все же я была озадачена:

— Но почему же тогда он не объяснил ей этого в том письме?

— Он просто послал ей короткую записку о том, что хочет с ней встретиться. Естественно, она ожидала худшего.

Я глубоко вздохнула:

— Значит, вы хотите, чтобы я рассказала ей обо всем этом?

— Да. Я пообещал Брэнту, что сообщу ей обо всем.

— Но почему через меня?

Он внимательно посмотрел на меня:

— Потому что я могу быть уверен, что вы сохраните всю эту историю в тайне.

Я молчала. На протяжении всего рассказа я чувствовала его глубокое презрение к Пиннок. Но теперь он, похоже, пожалел ее и хочет уберечь от скандала. И все же я не могла ему отказать.

— Хорошо. Я это сделаю.

Он потушил окурок своей сигареты.

— Я ошибался насчет сестры Пиннок. Я считал ее просто очень веселой девушкой, одной из лучших медсестер. Могу вам признаться, эта история потрясла меня.

Я подумала, что он был не единственным.

Он отвез меня назад в клинику. Я сидела рядом с ним молча, погруженная в свои мысли. Да, он полностью разочаровался в Пиннок. И эту дружбу, причинявшую мне такие страдания, разрушил человек, явившийся с другого конца земного шара.

Он остановил машину у ворот клиники и внезапно сказал:

— В прошлый раз, когда я обещал вас подвезти, моя затея окончилась полным фиаско. Мне очень жаль. Пожалуйста, поверьте мне.

— Это не важно, — холодно ответила я и вышла из машины.

— Нет, важно.

Он поймал меня за руку, но я вырвала ее и повернулась к нему лицом.

— Я не желаю это обсуждать. Ваша частная жизнь — это ваше личное дело.

Затем я пошла прочь, не дожидаясь ответа.

Позже я вспомнила, что обещала ему поговорить с Пиннок. Зайдя к ней в комнату, я обнаружила ее лежащей в постели. При виде меня на ее холодном лице отразилось крайнее неудовольствие.

— Что тебе здесь надо, Kapp?

Не дожидаясь приглашения, я села на краешек стула:

— Я пришла, потому что доктор Коллендер попросил меня передать тебе кое-что.

Я передала ей слова Коллендера, чувствуя себя очень неловко. Когда я закончила, она была вся в слезах, и я прониклась к ней невольной жалостью. Она была замешана в грязной истории, но все-таки поступила так, потому что была влюблена, а я теперь представляла себе, что это такое, и готова была найти для нее какие-нибудь оправдания.

Ее слова заставили мое сердце сжаться от сострадания.

— И доктор Брэнт рассказал все это Дэвиду Коллендеру? — спросила она с ужасом.

— Боюсь, что так, — ответила я. — В конце концов он же не знал, что ты… ну, ты и доктор Коллендер…

— Нет, он не мог этого знать. — Она посмотрела на меня. — Я не такая плохая, как кажется, Kapp. Докторство в джунглях, вероятно, изменило Эндрю Брэнта, но и у меня в душе произошли кое-какие перемены. Мне очень жаль, что я причинила ему такие страдания. Работая сиделкой, ухаживая за другими, я и сама сделалась лучше, чем была. Но жизнь очень непростая штука, и невозможно полностью изменить свою природу за один день. Я с радостью принимала ухаживания доктора Коллендера, хотя подозревала, что он женат.

Я содрогнулась.

— Естественно, любовью мои чувства к нему трудно было назвать, — продолжала она. — И не бери этого в голову. Я знаю по себе, что настоящая любовь больше похожа на ад, чем на рай. Но меня волновало присутствие Дэвида. Он такой красавчик, и великолепный эскорт…

Она замолчала, пожав плечами.

— Теперь он, наверное, будет обходить меня за милю, и я его не виню… Но я просто не знаю, как мне быть с доктором Брэнтом. Я бы очень хотела поблагодарить его за то, что он простил меня, но мне будет слишком стыдно встретиться с ним лицом к лицу. Он замечательный человек. Я боготворила его. Но когда я стала всеми возможными способами домогаться его, я добилась только того, что разрушила его жизнь.

Ее глаза снова наполнились слезами.

— Если бы только я могла все исправить! Если бы только можно было вернуться назад и прожить этот отрезок жизни заново!

— Я думаю, ты должна с ним встретиться, — сказала я. — В конце концов он ведь приехал с другого конца земного шара.

— Я знаю… Может быть, я найду в себе мужество для этого. Может быть, даже сейчас еще можно что-нибудь исправить. Спасибо за то, что рассказала мне все это, Дженни. У нас ведь никогда до этого не выпадало случая поговорить с глазу на глаз. Но я почему-то уверена, что ты не будешь сплетничать за моей спиной.

— Можешь не сомневаться.

— Спасибо, что пришла. Теперь мне гораздо лучше. Это такое облегчение — не чувствовать себя больше виноватой, не бояться заслуженного возмездия — ты себе просто представить не можешь.

Случай рассказать о своем успехе доктору Коллендеру представился мне только через день. Выслушав мой рассказ, он улыбнулся.

— Хорошо. После ленча я собираюсь посетить мужское отделение. Я расскажу об этом Брэнту. К слову сказать, ему уже гораздо лучше.

Я собралась идти дальше своей дорогой, потому что мне, юной сиделке, не пристало болтать на лестнице с хирургами. Но он задержал меня, тронув за руку.

Я замерла — его прикосновение доставило мне наслаждение.

— Я вел себя очень глупо, — сказал он. — Сестра Пиннок могла поступить со мной так же, как поступила с Брэнтом. Эта история преподнесла мне хороший урок. Теперь я навсегда запомню, что подобная романтика не для меня!