Глава 21. Исаев-старший

Павел смотрел на эту девчонку и даже с высоты своих лет понимал, почему его сын потерял голову.

Она была невероятно красива, таких чистокровных ведьм уже давно не рождалось. Пожалуй, только Чернорецкие — и среди них жена самого Павла — могли похвастаться подобной красотой.

Он мог представить, что творится с мальчишками рядом с ней.

Таких, как эта Елизарова, первыми отправляли на костер вплоть до восемнадцатого века, пока инквизы не приняли закон о колдовстве.

И, наверное, правильно делали.

Интересно, много было таких, как жертва? Наверняка. Но почему тогда пострадал именно он?

Елизарова была сообразительной, глаз почти не прятала, на вопросы Добровольского отвечала кратко, но более или менее информативно. Павлу приходилось допрашивать девушек ее возраста, и обычно те несли жуткую чушь, приправленную кучей ненужных фактов.

— Я имею право не свидетельствовать против Исаева, если будет суд? — выпалила она, когда Олег подобрался к сути.

Павел искренне удивился. Она понимала, что должна говорить правду, но топить Марка отказывалась.

Он сам точно так же в эти минуты разрывался между долгом выполнять свои обязанности и любовью к сыну.

— Мне кажется, он хотел бы его убить.

Ее тонкие пальцы судорожно сжимали край юбки.

Павел хорошо знал своего сына: тот темпераментом пошел в Анжелику и, конечно, захотел бы собственными руками придушить соперника. Да жена по три раза в день обещала убить кого-нибудь — будь то подчиненный в госпитале либо их домовенок, недоглядевший за обедом.

Марк быстро выходил из себя, но так же быстро мог успокоиться.

Или не успокоиться.

Когда Павел взглянул сыну в глаза, он не увидел в них вины. Только злость, упрямство и беспокойство.

То есть либо он считает себя безоговорочно правым, либо не имеет никакого отношения к убийству.

— Ева Алексеевна, — продолжал Добровольский, как того требовал протокол, — хотеть и сделать — разные вещи. Скажите, как часто молодые люди оказывают вам знаки внимания?

— Да каждый день, — равнодушно проговорила та, — парни с Виредалиса очень любят описывать, что бы со мной сделали. Чем не внимание? — она впервые иронично улыбнулась.

— Перечислите, пожалуйста, всех мужчин, с которыми вы встречались за последние четыре… — он глянул на дату ее рождения и поправил себя: — … три года.

Она наморщила лоб.

— Зачем вам это?

— Ну, нам ведь нужно понять, почему жертвой стал именно Денис Кирсанов.

— А вы не допускаете, что Дениса убили вообще не из-за меня? — она дерзко вскинула голову.

Олег, как и полагалось, проигнорировал реплику. Елизарова, само собой, не понимала, но почти угадала, к чему этот вопрос. Ведь если выяснится, что у нее была куча поклонников, а убит только последний, легче будет доказать, что Марк тут ни при чем, и потерпевшего убили по другой причине.

Не доказать, что Марк невиновен, а проработать другие версии, поправил себя Павел.

Поклонников должно было быть много.

— Итак, Ева Алексеевна?.. Вы сейчас на четвертом курсе. Давайте начнем с первого.

Она вздохнула.

— На втором курсе я пару месяцев встречалась с Ваней Кондратьевым.

— А почему расстались? — уточнил Олег, направляя палочку на шкафы с документами нынешних студентов и недавних выпускников, чтобы извлечь оттуда личное дело Кондратьева. Павел заглянул в папку — семьдесят шестой год рождения. Понятно, почему расстались. Не интересно ему стало с малолеткой. Ну, или не получил от нее что хотел.

Девчонка пожала плечами.

— Просто… я даже не помню, если честно.

— Ну хорошо, дальше.

— На третьем — с Денисом. Ну, с потерпевшим, — послушно перешла она на их язык. — В третьем семестре.

— Угу, — подбодрил ее Олег.

— Все.

— А как же Марк Исаев?

Елизарова подняла брови:

— А мы с ним не встречаемся.

Странная девочка, подумал Павел. Ее мозг интересно устроен. Она либо отвечает исключительно на сам вопрос, обходя все побочные условности, либо наоборот — игнорируя вопрос, говорит что-то существенное, но не имеющее отношение к делу. И вроде не упрекнешь, но ответа-то не получил.

Ведь могла же она сказать: «Мы не встречаемся, но занимаемся сексом», однако Елизарова придерживалась правила — молчать о том, чего не спрашивают.

Павел таких безоговорочно рекомендовал для стажировки в гвардейском корпусе.

Ну хорошо. Он кивнул Добровольскому, и тот продолжал:

— В таком случае, перечислите нам всех ваших половых партнеров.

Елизарова распахнула глаза от такой наглости и слегка покраснела.

— Вы же не лжете знахарю, — спокойно сказал Павел. — Нам тоже не стоит лгать. Ответьте на вопрос.

Добровольский приготовился записывать, но список состоял из одного имени:

— Исаев.

— Дальше?

— Куда — дальше? — впервые огрызнулась Елизарова. — Я не знаю, кто будет дальше, я никогда не интересовалась ворожбой. Когда вы меня отпустите?

— Последний вопрос, — и Павел задал его сам: — Вы верите в то, что Марк виновен?

Она подняла на него свои огромные глаза, сглотнула и кратко ответила:

— Думаю, меня нельзя считать объективной. Я ведь с ним сплю. Я могу идти?

— Плохо дело, Паша, — вздохнул Олег, когда за Елизаровой закрылась дверь. — У девчонки твой оболтус первый и, кажется, пока единственный, а жертва был помехой.

— Сам знаю, — отрывисто сказал Павел.

— Будем отправлять ее к знахарям?

— Да ты глянь на нее. Глазищи по пять копеек. Я же не вчера родился, ее прочесть — раз плюнуть. Там Марком за милю несет. Ты не думай, я и в его башке поковыряюсь, хотя сам же научил его сопротивляться. — Он постарался верно интерпретировать образы из ее головы. — Есть вроде еще кто-то, но нечетко, как будто это бессознательное…

— Потерпевший?

— Нет. Скорее какой-то родственник…

Чтение мыслей на допросах никто не отменял, и Павел, хотел он того или нет, пользовался этим способом.

Елизарова сказала им чистую правду. Она не была доступной, у нее к двадцати годам был только один мужчина, и стоило, наверное, порадоваться за Марка, которому досталась такая девушка.

Если бы из-за этого ему не грозила тюрьма.

Павел устало потер глаза.

Завтра ему предстоял серьезный разговор с сыном.

Загрузка...