Меня зовут Бренда Джейн

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Никогда в жизни Хэмиш Чандлер не чувствовал себя таким беспомощным. Таким бесполезным.

Перед ним на больничной койке с приподнятым изголовьем лежала молодая женщина, ее загорелая кожа выделялась на фоне белых простыней. «Она фоторепортер, то есть была фоторепортером, – сказала ему миссис Биллингс. – Скакала на лошадях, очень хорошо играла в гольф и в теннис, каталась на лыжах». Слегка покраснев, миссис Биллингс добавила: «Думаю, разбила немало мужских сердец».

Сейчас, правда, трудно было назвать эту молодую женщину покорительницей сердец: опухшее лицо ее покрывали синяки, кровоподтеки и царапины.

Хэмиш Чандлер чувствовал себя неловко, так пристально рассматривая спящую. Но не будить же ее. В таком состоянии сон – лучшее лекарство.

«Ради Бога, подумайте, что можно для нее сделать, – умоляла его вчера миссис Би со слезами на глазах. Наверное, она не слишком набожна, но, может быть, побывав в когтях у смерти…»

Да, скорее всего, она и впрямь была на волосок от смерти, если и сейчас, пролежав три недели в больнице, вызывает своим видом сострадание. Девушка лежала неподвижно, расслабленно, а изящная рука с длинными, сжатыми в кулак пальцами покоилась на подушке рядом с головой. Хэмиш опустился в кресло возле кровати. Он испытывал странное по своей остроте желание утешить ее, избавить от боли.

Посещать больных было ему не в новинку, это входило в его обязанности священника. К тому же пациенты всегда радовались его приходу. Однако на этот раз визит не входил в его обязанности. Он пришел по просьбе миссис Би, которая проявила не только участие, но и настойчивость. «Откуда вы знаете эту девушку?» – спросил Хэмиш свою экономку. Кстати, за последние годы она стала больше чем экономкой, пережив, вместе, с ним его жизненные кризисы и смерть жены, а сейчас, помогая растить двух его дочерей. Миссис Би ответила, что девушка училась в колледже вместе с ее племянницей Деборой.

Судя по сообщениям в прессе, Би Джей Долливер, как звали девушку, к своим двадцати семи годам накопила наград за блестящие фотоработы не меньше, чем поклонников. «Яркая личность, – добавила миссис Би, – когда она гостила у нас на каникулах, молодежи ни минуты не бывало скучно. Так говорила Дебора».

Их прежней крепкой дружбы, однако, оказалось недостаточно для того, чтобы Би Джей разрешила Деборе посещать ее и ухаживать за ней.

«Племянница работает в этой больнице медсестрой, – продолжала экономка, – но Би Джей не хочет видеть совершенно никого. Даже родных. Впрочем, мать ее давно умерла, а отец живет на Западном побережье. Би Джей ему ничего не сообщила. И вообще замкнулась в себе. Деб думает, это из-за того, что у нее так изуродовано лицо. Зная свою подругу, Деб и сама не заходит в палату. Уважает ее желание быть одной».

Потом миссис Би описала, как произошла катастрофа: девушка на большой скорости налетела на скалу в спортивной машине немецкой марки. Врачи считают, что теперь она даже ходить не сможет самостоятельно. «Несчастье так ее ожесточило, что медсестры боятся к ней и близко подойти».

«Могу себе представить, – согласился Хэмиш. – И все же, конкретно, для чего вы меня к ней посылаете?»

Миссис Би довольно долго колебалась, прежде чем ответить. Потом, глубоко вздохнув, сказала: «Боюсь, если она узнает, что никогда больше не сможет ходить, то покончит с собой. Дебора думает, что Би Джей не захочет жить физически неполноценной. – В голосе экономки слышались слезы. – Честно говоря, я всегда ее жалела. Она казалась такой одинокой».

Как выяснилось, родители девушки разошлись, когда она была еще ребенком, и мать вскоре умерла. Девочка росла у отца, владельца целой сети спортивных магазинов, который всегда мечтал иметь сына.

«Всю жизнь она пыталась доказать этому человеку, что нисколько не хуже спортсменов, которыми он восхищается, – продолжала миссис Би. – А ему было наплевать…»

И вот сегодня преподобный Хэмиш Чандлер, вспоминая все это, сидит у постели пострадавшей и раздумывает, почему именно на его долю выпала эта прискорбная обязанность и почему именно сегодня, когда как раз исполнилось два года со дня смерти его любимой жены.

Он сидел в неуютной тишине, не в силах оторвать взгляд от искалеченного тела спящей девушки.

«У нее поврежден позвоночник, – упомянула экономка, – множественный перелом таза, сломана правая плечевая кость, раздроблена правая рука, изранено лицо».

Сейчас он смотрел на это лицо, видел маленький шрам на щеке, заживающие царапины на шее. Затем перевел взгляд на левую, уцелевшую руку, покоящуюся на подушке. Примерно на расстоянии фута от ее груди висела трапеция, видимо, чтобы упражнять руки.

Что я могу сказать ей? – думал пастор Чандлер. Что вообще можно сказать в подобной ситуации? У него не было ни малейшего представления о том, как можно ее утешить. Однако раз уж он здесь, значит, в этом должен быть какой-то смысл.

Краем глаза он уловил розовое пятно. Это сестра в розовом свитере неслышно скользнула в палату. Улыбнувшись ему, она взяла руку больной, чтобы проверить пульс.

Девушка неожиданно открыла глаза и посмотрела на пастора с удивлением и страхом.

Тело ее дернулось, потом еще раз, сильнее. «Нет!» – сорвалось с ее губ. Лицо исказилось, глаза зажмурились. Девушка задрожала в приступе мучительной боли.

Медсестра прикоснулась к животу пациентки и что-то шепнула ей, другой рукой делая Чандлеру знак выйти. Не успел он выскочить из палаты, как оттуда донесся утробный, нечеловеческий вопль, от которого мурашки побежали у него по телу. Священник прислонился к стене коридора и стоял так, пока звуки эти не перешли в тихие стоны и вздохи.

Через несколько секунд мимо пробежала сестра, бросив на ходу:

– Спазмы.

Хэмиш на цыпочках вошел в палату и приблизился к постели. Лицо девушки было покрыто бисеринками пота, глаза блестели, дыхание прерывалось.

– Чем я могу помочь? – спросил он.

– Уходите, – хрипло выдохнула она и закрыла глаза. Хэмиш заметил, что она старается выровнять дыхание. Сонная артерия лихорадочно пульсировала на шее.

Взяв с тумбочки махровое полотенце, Хэмиш намочил его теплой водой из-под крана. Потом отжал край мягкой ткани и положил ей на лоб. Он скорее почувствовал, чем услышал, глубокий вздох, когда компресс коснулся кожи. Девушке явно полегчало. Он снова смочил полотенце и легкими прикосновениями стер пот с ее лица.

– Вы здесь новичок? – спросила она тем же хриплым голосом, с трудом зафиксировав на нем свои зеленовато-ореховые глаза.

– Вроде того, – ответил Хэмиш, чуть улыбнувшись.

– Положите компресс мне на лицо. Это приятно.

Он повиновался со всей осторожностью, на какую был способен. Спустя несколько секунд сонная артерия перестала биться так лихорадочно, и, подняв руку, Би Джей убрала с лица мокрую ткань. Потом, закинув руку назад, с силой отшвырнула полотенце, так что Хэмишу пришлось вскочить и поймать его на лету.

– Почему вы без халата? – неприязненно спросила она.

Хэмиш улыбнулся, наблюдая, как она пытается схватить левой рукой трапецию у себя над головой. Укрепив приспособление так, чтобы больная могла его достать, он ответил:

– А я не врач.

– Тогда убирайтесь, – скомандовала Би Джей.

В ее глазах священник увидел настороженность и сдерживаемую злость. Почему бы ей, в самом деле, не быть злой? – подумал он. Она лежит здесь пластом уже три недели, совершенно не зная, что ее ждет. А я для нее – чужой человек.

– Меня зовут Хэмиш Чандлер, а навестить вас, меня просила тетя вашей подруги, Деборы Биллингс. – Он еще раз поправил трапецию. – Вот так лучше?

Хмуро глядя на посетителя, Би Джей схватилась левой рукой за перекладину. Губы сложились в нечто похожее скорее на гримасу, чем на улыбку. Но и это подбодрило Хэмиша. Она все выдержит, она по натуре боец, подумал он.

– Вам следовало бы быть… – прошептала она.

– Кем?

– Доктором.

– Спасибо за вашу наблюдательности, я и впрямь изо всех сил стараюсь изобразить врача.

Она не оценила его попытку пошутить.

– И эта тряпка… Приложите ее еще раз.

Хэмиш снова намочил полотенце под краном и отжал лишнюю влагу. На сей раз, он вложил его в левую руку девушки, и та стала обтирать им лицо медленными круговыми движениями, стараясь не задевать шрам на правой щеке. Когда полотенце остыло, она снова отшвырнула его, а Хэмиш снова поймал на лету и положил на тумбочку рядом с кроватью.

– У вас есть зеркало? – спросила она.

– Боюсь, что нет.

– Пошарьте в палате, вон в тех ящиках, например.

– Зачем?

– Поищите, вам сказано.

– Но зачем?

– Черт бы вас побрал… – Несколько секунд она лежала с крепко зажмуренными глазами. А когда снова взглянула на Хэмиша, в них было отчаяние. – Я хочу видеть.

– Зачем вам это нужно?

– А как вы думаете?

– Я думаю, его специально прячут от вас, чтобы вы себя не видели и не расстраивались. У меня нет права нарушать больничные порядки, мисс Долливер.

– Да кто вы такой, черт возьми? Если вас прислала Дебора, значит, вы должны мне поднять настроение. – Швырнув ему в лицо эти слова, она схватилась было за трапецию, но снова ее отбросила.

– Дебора меня не присылала, это ее тетя просила меня навестить вас. – Слегка подумав, Хэмиш решил признаться, кто он такой. – Я священник, работаю в церкви Святой Троицы в городке Колстед.

Девушка пробормотала ругательство, которое он пропустил мимо ушей.

– Видимо, вы намерены молиться за меня?

– Полагаю, это мой долг.

Девушка ухватилась за трапецию с такой силой, что косточки на ее пальцах побелели, потом отбросила ее и вытянула руку вдоль тела. Глаза ее резали, как два кинжала, но Хэмиш уловил в них и кое-что еще, похожее на страх.

– И все-таки, для чего тетя Деборы прислала вас? Если это не вранье, – процедила она, не скрывая сарказма. Потом на мгновение опустила веки. – Я помню эту женщину, – прошептала она.

– Тетя Деборы работает у меня экономкой и, судя по всему, очень любит вас. Очевидно, дружба с ее племянницей в те времена, когда вы вместе учились, не забылась ими.

– Дебора работает в этой больнице, она может войти ко мне в любое время, – сказала девушка. – Но, как настоящая подруга, понимает, что мне нужен покой. Я не хочу никаких посещений.

Хэмиш молчал, и тишину заполнили звуки, доносящиеся из коридора.

– Я знаю, – сказал он, наконец.

Би Джей метнула в него гневный взгляд, но он видел, что она только старается быть злой. Она не такая.

– Никаких посещений! – рявкнула она снова. – Дебора это знает.

– Они переживают за вас.

– А-а, дьявол! – С исказившимся лицом она закрыла глаза.

Хэмиш подумал, что у нее новый приступ, и уже готов был броситься к медсестрам. Потом понял, что девушка удручена чем-то другим. Снова на нем остановились ее глаза цвета осенней травы.

– Но почему именно вы? – резко спросила она.

Хэмиш напрягся, пытаясь понять, чем он ей не угодил. Как она воспринимает его приход? Пока он гадал, больная сделала из его молчания печальный вывод.

– Что они хотят мне внушить, присылая ко мне попа? Что я скоро умру? Может, я уже умираю? – В голосе ее звучала горечь.

– Разумеется, нет. Вы поправляетесь. – Хэмиш удивился неожиданному повороту разговора. – Думаю, ваш врач должен был сказать вам об этом.

– Он сказал, что я… он считает, что я останусь… калекой.

Би Джей произнесла это шепотом, с явным ужасом. Наклонившись вперед, он взял ее здоровую, левую, руку в свою. Ладонь была прохладной и влажной.

– Я не знаю вашего диагноза и прогнозов, – сказал Хэмиш как можно мягче, увидев крупную слезу, которая поползла по ее щеке; слеза эта появилась из-под длинных ресниц и направилась к уху. – Ради Бога, не приписывайте моему посещению того, чего в нем нет.

– Для чего же вы здесь?

Хэмиш держал ее маленькую руку в своей большой ладони, глядя на множество порезов и ранок, уже заживающих. Странно, но ему было очень приятно, что она не отняла руку, – казалось, утешение ему не менее необходимо, чем ей.

– Гм, молодая леди… я и сам не знаю, для чего.

Ее глаза расширились от удивления. Она изучала его лицо, а губы шевелились, словно безуспешно пытались произнести какие-то слова.

– Это звучит глупо, – продолжал Хэмиш, – но мне самому невдомек, зачем я здесь. Разве что по просьбе миссис Биллингс, которой я был тронут.

– Ах, тронут. – Опять сарказм. – Скажите, пожалуйста!

Эти слова не ужалили, потому что она так и не отняла у него свою руку. Словно думала одно, а говорила другое.

Хэмиш прекрасно понимал, откуда вся ее горечь и сарказм. С тех пор прошло уже много лет, но он еще помнил, как, будучи подростком, встречал в штыки любого незнакомца, не доверяя никому; как всегда готов был лезть в драку, защищая себя от реальной или придуманной угрозы. Он жил по большей части законами улицы, где каждый сам по себе и никто никому не верит. Вспомнив все это сейчас, он глубоко вздохнул и грустно улыбнулся.

Откуда же такая горечь у нее, ведь она в жизни имела все – роскошь, успех, свободу? Ее негодование, возмущение настолько сильно, что стынет кровь в жилах. Видно, это сидит очень глубоко в ее душе.

– Вы пришли убеждать меня, что мне не стоит надеяться на выздоровление? – хриплым шепотом спросила Би Джей.

– Ни в коем случае. Я же не видел заключения врача.

– Ну да, понятно. – Отняв руку, она снова потянулась за трапецией. Он подумал, что это единственное упражнение – поймать трапецию, отпустить, – которое она может себе позволить. Только левая рука у нее и движется. Но вот ее тело слегка дернулось, и она тут же побледнела, прошептала: «Господи» и медленно втянула в себя воздух.

В палате моментально появилась сестра и сделала укол в левую руку.

– Будем надеяться, что нам удастся прекратить эти проклятые спазмы, – сказала она, опуская рукав. – Лекарство действует мгновенно. А вы ей кто – родственник?

Хороший вопрос, подумал Хэмиш, размышляя над ответом. «Друг» прозвучало бы фальшиво и как-то покровительственно, «знакомый» – не очень внятно. Он ответил просто:

– Я священник, – хотя при этом невольно использовал свое положение: святых отцов, как правило, не выгоняют из больниц. Даже если больные сами об этом просят.

Би Джей будто и не слышала его ответа и вообще о нем забыла. Она порывисто дышала и вдруг схватила его руку и прижала к тому месту, где он мог чувствовать биение ее сердца. Все ее тело напряглось, несмотря на успокаивающий укол. Пожатие руки было неожиданно сильным и говорило об эмоциональном возбуждении, граничащем с отчаянием.

Теперь надо ждать, когда подействует укол. Прошло несколько минут. Священник рассматривал нежные очертания ее подбородка, и что-то шевельнулось в его душе.

– Он не прав, – сказала Би Джей, открыв глаза. – Я добьюсь своего, я буду ходить. Даже буду бегать. Докажу им всем, как они ошибаются.

Она боец по натуре, подумал Хэмиш, благодарный ей за то, что она не собирается сдаваться. Не думает о том, чтобы покончить счеты с жизнью, чего так боится ее подруга Дебора. Намерена восстановить себя. Может, это ей и удастся. Может, она докажет своему врачу несостоятельность его предсказаний. Хэмиш желал всем сердцем, чтобы ей удалось победить в этом споре.

Он чувствовал мягкую грудь под своей ладонью, которую девушка прижимала к себе. С ее стороны это был неосознанный жест, она просто ухватилась за что-то, в чем видела поддержку, стремилась почерпнуть силы и хоть какое-то утешение из единственного доступного источника.

А Хэмиш давно уже не ощущал тепла и мягкости женского тела и вдруг осознал, как стосковался по такой близости; даже мелькнула мысль, что, возможно, пора ему поискать себе новую жену. За последние месяцы он уже наслушался намеков на этот счет от друзей и прихожан.

Но он мог жениться только по любви, несмотря на двоих детей, которым необходима мать. Кроме того, противно было даже думать о неизбежных формальностях – ухаживании и прочем. Столько в этом фальши, да и не представлял он себя в постели с кем-то, кроме Мэрилин, хотя ее вот уж два года как нет и даже собственные дочери ее забыли.

Девушка на больничной койке выпустила его руку из своей и снова ухватилась за трапецию. Хэмишу показалось, что она пытается подтянуться всем телом, но она тут же отпустила снаряд.

– Вы можете идти, – объявила Би Джей, глядя в потолок.

– Я ждал, что вы это скажете.

– Свое задание вы выполнили.

– Вы так считаете? – мягко спросил он.

– Именно так. – Она изучала его прищуренными глазами.

Но он не мог уйти. И не мог объяснить себе это странное желание остаться там, откуда его гонят.

– Пожалуй, побуду еще немного.

– Мне не нужны посетители.

– Знаю.

Ему не только не хотелось уйти – наоборот, было приятно сидеть рядом с этой загадочной злючкой.

– Я попрошу, чтобы вас выставили.

– Действуйте.

Она не шевельнулась.

– Я вас совсем не знаю. – Девушка хмурилась, а веки ее слипались от усталости.

– Это уже другое дело. Хоть вы не – очень любезны.

– Грубая, хотите вы сказать. Так будет вернее. Но на вас это не действует, не правда ли?

– Ну, не совсем так. – Он улыбнулся. – Вы хотите, чтобы я понял, как несправедливо обошлась с вами жизнь, – я вам сочувствую. Хотите, чтобы я помолился о вашем выздоровлении, – я готов. Хотите, чтобы я знал, как вам горько и обидно, – я знаю.

– Считаете себя святым? – Она почти улыбнулась.

– Нет, я не считаю себя святым и не помню, чтобы это стояло в перечне моих служебных обязанностей. Просто я человек, исправляющий должность священника.

– Где же ваш воротничок?

– Я обязан носить его только во время службы – прихожане знают меня. Знают, что я служу им, что они меня наняли и могут уволить. Существуют в моем приходе и люди, считающие, что меня пора заменить.

– Почему? – спросила она после паузы.

– У меня есть один недостаток. – Хэмиш сказал это легко, хотя и не собирался обсуждать с ней свои личные дела. Однако, видя, что она заинтересовалась, решил отвлечь девушку от ее боли.

– А что это значит, если конкретно?

– Нас с женой наняли как бы в команде, двоих на одно жалованье. Потом у нас появилось двое детей, две девочки, и Мэрилин уже не могла уделять так много времени приходским делам, как раньше. К тому же вскоре у нее развилась болезнь сердца, и нам пришлось нанять экономку, для церкви это дополнительный расход. А два года назад жена моя умерла, и теперь я занимаюсь делами в одиночку.

Хэмиш улыбнулся, видя недоверие на лице девушки.

– Большинство прихожан вошли в мое положение и оставили все как есть. Так что в ближайшее время без работы я не останусь.

– Мне жаль вашу жену, – сказала Би Джей. – Что касается остального – не морочьте мне голову.

– Нанять священника для церкви – это обычная сделка. Когда брали нас с Мэрилин, сделка была выгодной, теперь она невыгодна. Церковный совет считает, что платит мне больше, чем получает от меня услуг. Им гораздо интереснее заменить меня супружеской парой.

– Что вы предпримете, если вас уволят?

– Видимо, найду другое место.

– А это трудно?

– Понятия не имею. Это моя первая должность в сане священника, я занимаю ее уже шесть лет. Не знаю, каков сейчас рынок услуг в этой области.

– Почему бы вам не навести справки? Следует думать о будущем. – Голос ее угасал.

– Займусь этим, если уж до того дойдет, – сказал Хэмиш, пожав плечами. Ему не хотелось обсуждать с девушкой ни трагическую смерть жены, ни весьма проблематичную опасность остаться без работы. Вопросы это серьезные, можно сказать, жизненно важные. Но он уже стал привыкать обходиться без Мэрилин, а прихожане его любят и вряд ли захотят уволить. Ведь пошел же церковный совет на то, чтобы оплачивать его экономку, когда родилась Энни. Проголосовал он и за то, чтобы взять в штат помощника священника, Медфорда Бенца. Так что он мог бы отмахнуться от вопросов Би Джей, но ее забота его тронула.

– У вас есть еще один выход, – сказала она.

– Какой же?

– Женитесь снова.

– Забавно. Знаете, наши мнения совпадают, я уже подумываю об этом.

– Вам это будет легко… Простите, я снова забыла, как вас зовут.

Хэмишу пришлось напомнить себе, что смирение – добродетель.

– Хэмиш Чандлер, – ответил он.

– Хмм, неподходящее имя для пастора.[1] Вы нормальный парень, Хэмиш. Я впервые за свою жизнь вижу нормального парня в роли святого отца. – В глазах ее снова появилась усталость. – И все же не приходите больше, ладно? – едва слышно сказала она. – Я не выношу посетителей, и терпеть не могу молитвы.

Хэмиш непроизвольно сжал ее маленькую ладонь своей широкой рукой.

– Посмотрим, а вдруг я не смогу отказаться от этих визитов? Люблю провести время в приятном обществе.

Оставив свою карточку с домашним телефоном, он лишь позже подумал: зачем? Скорее всего, она ее сразу выбросит.

Хэмиш еще только вылезал из машины, а навстречу ему уже стремглав неслись две его дочери. Шестилетняя Эми влетела в объятия отца первой, трехлетняя Энни догнала ее, и обе уткнулись мордашками отцу в живот.

Старшая, Эми, отстранилась первой; темные кудряшки ее разметались по плечам, на худеньком, с тонкими чертами лице сияли восторгом темно-карие глаза.

– Мы поймали лягушку, она будет у нас жить, – объявила девочка.

Хэмиш засмеялся, уж очень серьезным было событие. Его старшенькая все лето пыталась набраться храбрости и взять в руки лягушку, для которой была заготовлена банка от кофе с дырочками, чтобы лягушка могла дышать. Банка давно ждала жильца на заднем крыльце.

– А я упала с качелей, – объявила младшая, Энни. Ее белокурые волосы падали прямыми прядями, обрамляя круглое личико с голубыми глазами. Глаза эти, серьезные и застенчивые, казались бы слишком большими для ее лица, если бы не пухлый рот, который их как-то уравновешивал. Уже сейчас было ясно, что Энни – будущая красавица.

– Ты ушиблась? – спросил он младшую. Энни, насупясь, кивнула, потом спросила:

– А где ты был?

– Навещал одну тетю в больнице.

– Она умрет? – спросила Эми.

– Нет, она уже выздоравливает, но очень сильно пострадала, так что, видимо, не сможет ходить.

– И что же, будет все время лежать в кровати? – Глаза Эми округлились от удивления.

– Нет, – улыбнулся отец, – ей дадут такое кресло на колесах, а потом она научится ходить на костылях. Ты видела когда-нибудь костыли?

– Да. У Джимми Кроутона. Он во втором классе.

Подхватив дочерей – по одной в каждой руке, – священник зашагал к дому. Энни, растопырив пятерню, толкнула дверь, после чего он поставил девчушек на пол на просторной застекленной террасе (она служила черным ходом), и все трое прошли в просторную кухню, типичную для фермерского дома, где миссис Биллингс готовила ужин.

Хэмиш с удовольствием втянул ноздрями аромат жареного мяса, заодно учуяв легкий запах газа – старые конфорки давали утечку. Он не замечал протертого линолеума на полу, трещин на фаянсовой облицовке плиты. Он давно уже не видел ржавых пятен на дне эмалированной раковины и не обращал внимания на журчанье воды из кранов, текущих, невзирая на то, что он регулярно меняет прокладки. Главное, что здесь всегда безукоризненно чисто и что это его родной дом, где вечно хлопочет миссис Биллингс, ставшая членом его семьи после смерти мужа четыре года назад.

– Ну как прошло свиданье? – спросила экономка, и Хэмиш поднял брови, изображая крайнее изнеможение и давая миссис Би понять, какой ужасный, сварливый характер у этой самой Би Джей Долливер.

– Не очень-то она приветлива.

Миссис Би скрестила руки на груди и недовольно поджала губы.

– Она поправится?

– Возможно. – Хэмиш уже мыл руки над раковиной. – Но ходить, видимо, не сможет.

– Никогда? – Побледнев, миссис Би уронила на пол варежку-прихватку.

– Никогда, – ответил священник, поднимая прихватку.

– О Боже, Боже! – Упав на стул, экономка уголком фартука вытирала слезы.

Хэмиша удивило неутешное горе из-за девушки, которую миссис Би не очень-то хорошо знала, а в последние несколько лет вообще не видела.

– Она была такой симпатичной, такой доброй, – причитала экономка. – Я всегда ею восхищалась. Какая трагедия, а? Жуткая трагедия.

– Да, конечно. – Он потрепал старушку по плечу, продолжая удивляться тому, что такое сострадание вызывает женщина, несгибаемая, как стальной стержень, и злющая, как загнанная рысь.

Миссис Би вытерла слезы на морщинистом лице.

– Мы с вами словно говорим о двух разных людях, – подумал вслух Хэмиш.

– Да, я знаю, Би Джей бывает очень жесткой и режет правду в глаза, – вскинулась миссис Би, но тут же смягчилась. – Какое у нее было детство! Мать умерла, отец хотел сына и ее просто не желал знать. – Миссис Би снова вытерла глаза. – А я вот помню, до чего она была живая и подвижная, я всегда хотела, чтобы Дебора походила на нее. Би Джей была очень самостоятельная и всегда отвечала добром на добро. Она могла служить примером многим молодым женщинам, хоть и росла нежеланным ребенком. Как же ей теперь быть? Боже мой, какая трагедия…

– Почему вы плачете, миссис Би? – спросила Эми голосом, полным сочувствия.

– Это из-за женщины, которую я сегодня навещал, – пояснил отец. – Миссис Би хорошо знает ее и очень жалеет.

– Но папа говорит, что она поправится, – Эми повернулась к экономке и погладила ее по колену, – ей дадут костыли, чтобы она могла ходить.

– Большое дело, – проворчала миссис Би. – Такая удивительная, живая девушка – и останется калекой на всю жизнь.

Эми взглянула вверх, на отца, чтобы узнать его мнение, но ему нечего было сказать. Собственно говоря, он и услышал-то о ней впервые только от миссис Би. Даже не знает ее имени, только инициалы: «Би Джей». Вроде бы так ее называют знакомые, а то, что у нее множество поклонников, вообще удивило его, поскольку никто ее не навещает. Впрочем, она сама виновата: скрыла аварию даже от родного отца.

– Она ведь не умрет, правда, папа? – встревожено спросила Эми.

Вместо отца ей ответила экономка:

– Может быть, она еще не захочет жить. – И снова повернулась к плите.

– Но почему же? – Эми снова обратилась к отцу, и он нежно положил большую ладонь ей на головку. Потом опустился на корточки, чтобы быть поближе к дочери:

– Видишь ли, эта женщина, Би Джей Долливер, раньше путешествовала по всему миру и везде фотографировала, ее снимки помещали в разных газетах и журналах, они иллюстрировали очень важные статьи. Ну вот, а теперь не сможет ничем таким заниматься, потому что будет ходить только на костылях. Миссис Би хотела сказать, что для такой деятельной женщины это очень грустно.

– Но у нее же будет уйма других дел, – не унималась Эми. – Ведь она может слышать и видеть, разве не так? Будет читать книги, смотреть телевизор. Будет гулять, хоть и на костылях. Может качаться на качелях, если захочет, ведь правда?

– Ну да, если захочет. А вдруг ей все это неинтересно?

– А может, она попробует, и ей понравится.

– Ты у меня умница, Эми, я горжусь тобой, – Хэмиш взлохматил волосы дочери. – Хорошо бы ты познакомилась с Би Джей и рассказала ей, как это прекрасно – жить на свете.

Слова эти вырвались сами собой, он просто хотел удовлетворить любопытство ребенка и тогда еще не думал, что эту идею можно осуществить. Было ясно, что Би Джей не помышляет о смерти. Она будет бороться изо всех сил и готова бросить вызов судьбе.

Но что, если все-таки врачи правы, если она никогда не сможет отказаться от костылей, никогда не побежит и не ударит по мячу теннисной ракеткой? Как она воспримет свое поражение, свое будущее, когда поймет его безысходность?

И все это – в одиночку. В полном, абсолютном сиротстве.

Садясь за стол ужинать, Хэмиш не мог отделаться от мыслей об этой женщине, и ему не пришлось долго копаться в своей душе, чтобы понять: он хочет быть рядом с ней, если она окончательно падет духом. Хочет подхватить ее, падающую, прижать к себе и сказать, что есть еще вещи, ради которых стоит жить.