Меня зовут Бренда Джейн

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

В среду днем, приехав домой обедать, Хэмиш объявил, что не нашел никого, кто мог бы посидеть с Брендой во время вечерней службы.

Дети были здесь же, и Бренда уже знала, что должна слегка снизить тон, реагируя на заявление священника.

– Но вы хотя бы пытались кого-то найти? – спросила она.

Он вскинулся с демонстративным возмущением:

– Боже мой, Бренда, неужели я только и мечтаю о том, чтобы вы устроили сцену в церкви?

Вместо того чтобы промолчать, Бренда продолжала тоном обвинителя:

– Не могу поверить, что вы потащите детей туда, где они будут два часа изнывать на занудном молебне.

– Но это не просто молебен, – возразил Хэмиш.

В споре победил, естественно, священник, и ровно в шесть тридцать он уже усадил ее в инвалидную коляску. Бренда подозревала, что Хэмиш нарочно пораньше вывез ее из дома, чтобы миссис Би могла спокойно собрать детей. Неужели я такое пугало? – думала она.

Они пересекли два перехода на асфальтовом шоссе, потом двинулись по гравиевой дорожке, с двух сторон обсаженной деревьями. Шагов через пятьдесят деревья расступились, и Бренда увидела величавое шестиугольное здание из красного кирпича с огромными окнами-витражами и застекленной крышей. Казалось, его перенесли сюда из какого-то другого мира.

Совсем не похожее на деревенскую церковь, это современное здание, тем не менее, уютно разместилось среди деревьев на пологом зеленом холмике.

Хэмиш помог Бренде въехать внутрь, и, как раз когда они двигались по широкому главному проходу, лучи заходящего солнца осветили цветные стекла витражей и окрасили алтарь в яркие тона.

– Боже, какая красота, – ахнула Бренда. – Просто великолепно.

Хэмиш был явно доволен.

– Красиво, не правда ли? – подхватил он. – Но вам не обязательно участвовать в службе, если у вас нет настроения. Служба будет довольно короткой, хор уже готовится. – Он поднял голову в сторону балкона. – Привет, Тэмми.

Женщина была красива, как полевой цветок, слегка загорелая, без всяких украшений, русые волосы уложены французской косой. Свободный балахон уже не прикрывал беременность.

– Это Тэмми Бенц, жена младшего священника Медфорда Бенца, – представил Хэмиш. – Тэмми, познакомься с Брендой Джейн Долливер.

– Я давно мечтала встретиться с вами, Бренда, – Тэмми говорила спокойным голосом и приветливо улыбалась. Идеально подходит на роль жены священника, подумала Би Джей; такая тихая, мягкая, непритязательная. Совсем не то, что я.

– Я должен вас покинуть, мне нужно приготовиться к службе, – сказал Хэмиш.

Бренда чуть не съязвила по поводу того, что он совсем неподходяще одет для ведения церковной службы, но вместо этого только подмигнула, глядя на его измятые шорты цвета хаки, грязные кроссовки и выцветшую футболку. Поняв ее взгляд, Хэмиш тихо засмеялся и пошел к боковому выходу.

Там его ждала пожилая женщина, с которой он, о чем-то заговорив, исчез за дверью.

– Пастор предупредил меня, что вы будете присутствовать, – сказала Тэмми, ее нежный голос звучал почти по-детски. – Хотите, я покажу вам, где тут у нас что?

Не обязательно, чуть было не ответила Бренда, но вспомнила, что обещала хорошо себя вести.

– Буду очень вам признательна, – сказала она.

– После службы, – начала Тэмми, – дети смогут заниматься, кто, чем хочет или играть на церковном дворе, пока женщины вот здесь, – она указала на небольшие помещения, расположенные по сторонам главного зала церкви, – будут шить лоскутные одеяла. Их продажа даст нам средства на закупку продуктов к Рождеству.

– К Рождеству? Так ведь сейчас всего лишь октябрь.

– Да, но Рождество – самый светлый праздник в году! – Лицо Тэмми осветилось радостью. – Мы уже понемногу готовимся. – Она пошла вперед по проходу. – Некоторые прихожане заняты кустарными поделками. Во всех комнатах кипит работа: многие уже мастерят украшения и подарки к Рождеству.

– Ничего себе вечерний молебен, – проворчала Бренда.

– Что вы сказали?

– Да нет, ничего. А что происходит на церковном дворе?

– Сегодня играют в софтбол.[2] В другие дни – в волейбол. Очень интересно наблюдать, особенно когда играет сам пастор. Конечно, иногда не позволяет погода, – продолжала Тэмми, – но сейчас стоит прекрасная осень. Может, в этом году сегодняшняя игра последняя, хотя площадка освещается.

Тут появилась миссис Би с детьми. Она предложила Бренде подкатить коляску поближе к алтарю, чтобы получше видеть службу. Тэмми последовала за ними.

На скамье экономка уселась рядом с Брендой, а девочки – по другую сторону от миссис Би. Церковь быстро заполнялась прихожанами, почти неслышно ступающими по полу и разговаривающими только вполголоса. В семь вечера, оглянувшись назад, Бренда увидела, что церковь на две трети заполнена людьми. По ее примерным подсчетам, здесь было около двухсот мужчин, женщин и детей.

Полилась органная музыка, и Би Джей взглянула на резной дубовый алтарь. Перед ним появился Хэмиш в синем облачении и белом пасторском воротничке. Теперь он выглядел настоящим священником, и Бренда почувствовала укол в сердце.

– Добрый вечер, друзья и соседи, – заговорил он красивым глубоким баритоном, который словно бы воспарил над головами верующих. – Прошу вас присоединиться ко мне в общей молитве. – Мягко заиграл орган, а Хэмиш, подняв голову, распростер руки над паствой, словно обнимая ее, и начал вечернюю службу.

Его голос завораживал Бренду. Он просил у Бога благословения на то и на это, благодарил за все. Он убеждал людей, что поведение каждого в будничной жизни гораздо важнее, чем формальное соблюдение церковных ритуалов. Потом попросил мальчика-служку прочитать отрывок из Библии.

Затем, сделав несколько объявлений, священник указал на Бренду.

– Я прошу вас всех молиться за скорейшее выздоровление женщины, которая сейчас гостит в нашем приходе, – сказал он. – Ее имя – Бренда Джейн Долливер, и она верит в чудеса.

Вот так-то – перед лицом сотен людей он снова сделал это: проник в глубь ее души, да еще вовлек ее в свою жизнь, причем так внезапно, что она растерялась. Своей необоримой силой, и словами, обладающими особой магией, он втягивал ее в мир, в котором сам живет.

Но это был чужой мир. Чужой и незнакомый. Какое-то огромное таинственное пространство, предлагающее ей доброту и заботу, способное лишить ее всякого сопротивления, сделать податливой настолько, что, когда придет час остаться одной, она окажется совершенно беспомощной.

Когда служба закончилась, рядом с Брендой засновали люди: певцы просили выдать им песенники, спортсмены спешили получить спортинвентарь, молодая женщина искала ключ от комнаты для поделок, старик жаловался на то, что сегодня нет кофе, дети перекликались, какая-то мать в панике искала потерявшегося ребенка.

Но понемногу порядок восстановился, нужные вещи нашлись. К Бренде то и дело подходили со словами участия, говорили, что будут молиться за ее выздоровление, выражали удовольствие по поводу того, что она поселилась в их городке. Но некоторые кривились, узнав, что она живет в доме пастора.

Улучив момент, Тэмми наклонилась к ней и прошептала на ухо:

– Наш пастор – красивый мужчина и к тому же вдовец, поэтому кое-кто считает, что молодая незамужняя женщина не должна жить у него в доме.

– Но это, же идиотизм! – взорвалась Бренда. – Хэмиш никогда бы не… Как они могут так рассуждать? Кроме нас, в доме миссис Биллингс и дети… Как же можно…

– Не расстраивайтесь, – Тэмми легко прикоснулась к ее руке. – Конечно, это смешно, но ведь есть такие люди, для которых приличия важнее всего.

Миссис Биллингс уже куда-то исчезла вместе с девочками, Бренда отклонила предложение Тэмми присоединиться к тем, кто шьет одеяла или мастерит новогодние подарки. Вместо этого она попросила новую знакомую показать ей спортивную площадку.

Это было довольно большое поле, с новой прочной трибуной и двумя рядами скамеек для зрителей. Группа, состоящая в большинстве своем из мужчин и подростков, уже делилась на команды. Когда команды выстроились одна перед другой, кто-то из игроков крикнул:

– Пастор, вы будете играть?

– А вы хотите, чтобы я играл? – откликнулся Хэмиш, уже снова в шортах, делающий легкую пробежку вокруг церкви.

– Ну да, у Вельмы нет сильного нападающего.

Подъехав к зрительским скамьям, Бренда стала наблюдать за игрой. В былые времена, вместо того чтобы с дурацким видом сидеть среди публики, она была бы в гуще событий. Ей и сейчас нестерпимо хотелось играть, чувствовать, как мяч с силой ударяется о рукавицу, хотелось развернуться вместе с мячом, посылая его, и радоваться, видя, как он ударяется о землю на другом поле. Хотелось чувствовать песок под ногами и удовлетворение от удачного броска.

Хэмиш вышел на поле и был встречен приветственными криками. Играл он с полной самоотдачей, и сердце Бренды билось от восторга: она видела, что он превосходит всех. Движения его были сильны и гибки, как у настоящего, хорошо тренированного спортсмена.

Но в разгар игры произошло нечто непредвиденное. Из церкви выбежала, заливаясь слезами, Энни. Девчушка споткнулась, упала на живот и заплакала навзрыд, уткнувшись носом в траву.

И тут Хэмиш Чандлер совершил, на ее взгляд, нечто невероятное.

Покинув игровое поле, он бросился к своей плачущей дочери, присел рядом на корточки, поднял ее с земли и начал качать на руках, успокаивая.

– Пастор, вы что, выбыли из игры? – крикнул кто-то.

– Считайте, что на время выбыл, – ответил Хэмиш, убирая с лица девочки мокрые от слез пряди волос.

Би Джей наблюдала сцену, потрясенная тем, что эта трехлетка могла отвлечь отца от такой захватывающей игры. Боже мой, вот если бы я так заплакала, думала она, мой отец просто обозвал бы меня «ревой-коровой».

Хэмиш не вернулся в игру. Он устроился на зрительской скамье рядом с креслом Бренды.

Дочку он повернул так, чтобы она смотрела на поле, прижавшись спиной к его груди.

Счастливое детство у этих двух девочек, думала Бренда, но они, как пить дать, вырастут беззащитными нюнями и всю жизнь будут зависеть от кого-то более сильного и умелого. В конце концов, все от них откажутся, презирая их за слабость.

Однако в душе она была бы не прочь тоже прильнуть к Хэмишу.

Энни протянула, было, ручку к Би Джей, но, взглянув ей в лицо и, видимо, вспомнив, что не любит ее, отвернулась.

– Меня Билли укусил, – сказала она, всхлипывая, снова обращаясь к отцу. На розовой коже ребенка Бренда успела заметить две полу-подковки – следы детских зубов.

– Билли плохой, – заявила Бренда, неожиданно разозлившись оттого, что кто-то, пусть тоже ребенок, посмел обидеть Энни, этот образец очарования и невинности. На миг ей захотелось, чтобы укусили ее, а не Энни. Она глубоко вздохнула, чтобы успокоиться, и спросила Хэмиша: – Что вы намерены предпринять?

– Поговорю с его матерью, – ответил он, не отводя глаз от мяча.

– А вы не вернетесь на поле? Ваша команда явно проигрывает без вас. – Бренда все еще была под впечатлением его удивительного поступка.

– Сейчас я нужен дочери.

– Вы вырастите из нее неженку, – заявила Бренда, сама в это не веря. Потому что ей-то ох как не хватало в жизни нежности и ласки.

Хэмиш медленно повернул к ней голову, и, заглянув в его голубые глаза, она увидела в них неизбывную грусть.

– Я хочу научить ее тому, что любовь и забота о человеке могут залечить любую рану, – сказал он. – Что вы знаете о любви, Бренда Джейн?

Впервые она поняла, что зря почти всю свою жизнь истратила на физическую и психическую закалку. Говорить о любви ей было трудно.

– Ну… во-первых, я не ребенок. Во-вторых, всегда считала, что любовь как чувство сильно переоценивают…

– А вы любили кого-нибудь?

– Отца… в какой-то мере.

Она сказала это, отвернувшись, наблюдая за игрой. Горло сжал спазм. Казалось, еще одна ложь просто задушит ее.

– Значит, нам придется поработать над этим вопросом, согласны? – спросил он, тоже не отрывая взгляда от игры.

Бренде было очень стыдно. Наверное, он не ошибся, разглядев в ней какую-то несостоятельность, неспособность понять, как можно любить людей, заботиться о них, не боясь быть обиженным ими или отвергнутым. Надо было бы возражать ему и противоречить, но больше всего ей хотелось броситься к нему с разбегу, как делают его дети, зная, что он обязательно подхватит и крепко прижмет к себе – в любой момент, когда будет нужен или желанен. Он – единственный человек, способный на это.

Опасная мысль. Хэмиш – троянский конь, преподнесенный ей в виде подарка, хитро проникший сквозь ее оборону.

Бренда удалилась со спортивной площадки вместе с миссис Биллингс и детьми около девяти часов, а Хэмиш остался проследить, чтобы убрали спортинвентарь, закрыли все шкафы, а церковь заперли на ночь.

В девять тридцать она еще не ложилась. Ждала священника, размышляя: ничего себе вечерняя служба – десять минут потрачено на молитву и хороших два часа на игру. Как это понимать?

Когда миссис Би вела детей мимо нее в спальню, Эми, чуть поколебавшись, сказала: «Спокойной ночи, Бренда» – и заспешила вверх по лестнице. Энни даже не обернулась.

Миссис Би карабкалась позади, тяжело опираясь на полированные перила: каждый шаг давался ей с трудом. Она одарила Бренду усталой улыбкой, как бы извиняясь за детей.

Вечернее «спокойной ночи», догадалась Бренда, должно быть, включает в себя объятия и поцелуи. Ей приходилось видеть этот ритуал в других семьях, и она всегда считала, что детям не столько хочется целоваться, сколько оттянуть время сна. Но она уже научилась держать свой скептицизм при себе, убедившись, что люди, как правило, очень чувствительны во всем, что касается семейных традиций. И все-таки в душе ее шевельнулось сожаление. Эми и Энни явно не склонны соблюдать вечерний ритуал по отношению к ней. Девочки не испытывают ко мне теплых чувств, вздохнула она. Даже покладистая Эми.

Минут через пятнадцать миссис Би спустилась на несколько ступенек по лестнице – настолько, что Бренда могла ее увидеть.

– Я думаю, пастор скоро вернется и отнесет вас наверх, в спальню, – сказала она. – Простите меня, я не могу помочь вам раздеться. Мне очень рано завтра вставать.

– Ложитесь, ради Бога. Спите спокойно.

Вежливые слова, ничего больше. Но Бренда была искренна в своих пожеланиях этой доброй женщине, тетушке Деборы. Миссис Би никогда и никому не желала зла.

К десяти вечера Бренда начала беспокоиться. Хэмиша все нет. Она вспомнила тех людей, мужчин и женщин, которые толпились вокруг него, когда большинство прихожан уже разошлись по домам. Очевидно, наводят порядок. А возможно, отправились куда-то пропустить по стаканчику или выпить чашку кофе, поболтать и посмеяться вместе.

Интересно, не положила ли глаз на Хэмиша одна из женщин в этой группе? – размышляла Бренда. Или наоборот – Хэмиш на нее? Она вспомнила, как он признался, что подумывает о женитьбе. Отравленной стрелой пронзила сердце мысль о том, что, возможно, он сидит сейчас где-то с женщиной, которая подходит ему во всех отношениях. Я не смогу конкурировать с полноценной, здоровой соперницей, думала Бренда. Вот сижу здесь и жду его возвращения, чтобы он помог мне подняться в спальню. Без него я совсем беспомощна. Но я не учла, что он может потерять счет времени, сидя в компании с женщиной, более пригодной на роль жены священника.

В одиннадцатом часу, когда Хэмиш наконец-то прошел в гостиную, Бренда не отрываясь, смотрела в телевизор, чтобы не взглянуть на него.

– Привет, – сказал Хэмиш так живо, словно дело происходит утром и он, свежий и веселый, готов начать новый день. Однако, присев на подлокотник дивана рядом с ее креслом, он устало выдохнул: – Ох-хо-хо…

Бренда подняла глаза, чтобы увидеть, чем вызван такой тяжкий вздох. А он сморщился, но потом ухмыльнулся.

– Куча забот. Извините, что припозднился. Служба.

Бренда готова была сорвать на нем свое настроение. Но вид его едва не развеселил ее: ну никак не похож он на замотанного делами прихода священника. На футболке пятна высохшего пота, шорты измяты, кроссовки в травяной зелени, зато длинные мускулистые ноги, покрытые светлым пушком, так и хочется потрогать. Волосы бронзового цвета падают на лоб беспорядочными прядями. Глаза голубые и сияющие, задорно смотрят на нее. И все его тело, здоровое и сильное, так и притягивает, так и манит…

Бренда резко отвернулась. Ее охватило желание, ранее незнакомое и настолько сильное, что она едва не задохнулась. Она слышала о таких вещах, но сама никогда не испытывала ничего подобного.

– Бренда. Бренда! – Его баритон был низким и встревоженным. А когда она пришла в себя, он сидел перед ней на корточках, держась за ручки ее кресла. – Вам больно?

Девушка все еще боролась с всепоглощающим чувством, утопая во взгляде его голубых глаз. Это лицо, с прямым носом, четко очерченными скулами и губами, сейчас приоткрытыми, просто создано для того, чтобы обольщать и соблазнять. Неужели Хэмиш не видит, как действует на нее? Как реагирует на него ее тело?

В ответ на его вопрос Бренда отрицательно замотала головой.

Вряд ли сознавая, что делает, она протянула руку, легко прикоснулась к его правой щеке. Едва проросшая щетина уже чувствовалась на ощупь. Двигаясь вверх, рука ее погладила сначала висок, потом погрузилась в жесткие густые волосы, слегка взлохмаченные, которые давно пора бы подровнять. Потом рука, словно по собственной воле, опустилась на затылок и надавила – чуть-чуть, всего лишь, чтобы придвинуть его лицо поближе.

Она чувствовала, что губы его будут прохладными и мягкими. Знала, что они будут покусывать ее губы. Знала, что этот поцелуй усилит вожделение, – так оно все и случилось.

Но она не могла предвидеть, что, когда он возьмет ее лицо в свои руки, как в чашу, а его губы овладеют ее ртом, она почувствует себя потрясенной и беспомощной. Ничего такого не бывало с ней раньше, и она была не готова к чувственному натиску Хэмиша Чандлера.

Невольно ее левая, здоровая рука обвилась вокруг его шеи, пальцы распластались веером по его спине, по твердым, гладким мускулам, которые так приятно было ощущать сквозь кожу. Потом пальцы скользнули по его плечу, по жестким буграм бицепсов, поползли вверх по шее. И везде ее рука чувствовала сдержанную силу его мускулов, нежность и страсть.

И еще она ясно ощущала его мужеское желание. Рот его впивался в ее губы снова и снова, рука прижималась к ребрам, а большой палец скользнул по соску. Ее тело на все отвечало радостной взаимностью.

Никогда еще она не испытывала такого пьянящего ощущения. Не представляла себе, что такое вообще может быть. Ей только хотелось, чтобы это чудо никогда не кончалось.

Хэмиш первым прервал поцелуй.

– Не надо, – прошептал он, слегка отстраняясь, но все еще держа ее лицо в своих руках.

Но вот он нежно разжал их, позволив ей откинуться на спинку инвалидного кресла. Страсть, желание были написаны у него на лице, и все же он отпустил ее, коротко мотнув головой, что означало «нет».

Прошли долгие минуты, прежде чем к ней вернулась способность трезво мыслить, и она осознала, что они натворили. Вернее, что она натворила. Честно говоря, пыталась соблазнить его, как распутная девка.

Боже мой, до чего же я докатилась…

Тело ее остывало, приходило в себя, а она сидела, опустив голову, объятая жгучим стыдом. Страсть к мужчине лишила ее сил и воли. И тут в ней проснулся инстинкт самозащиты.

– Очень мило, – съязвила она. – Пытались меня убедить, что я настоящая женщина?

– Притворяться не было нужды, – ответил Хэмиш. – Вы более чем настоящая женщина.

Он медленно поднялся, глядя на нее сверху вниз. Бренда попыталась улыбнуться, сделать вид, что ничего особенного не произошло, но не сумела. Даже собрав всю свою волю, могла лишь наблюдать за ним, тоже старающимся взять себя в руки. Сосредоточилась на его лице, избегая смотреть на тело, созданное для того, чтобы возбуждать и соблазнять всю женскую половину человечества.

Расчесывая пятерней волосы и протирая глаза, словно только что проснулся, Хэмиш обошел кофейный столик, взялся сзади за ее кресло и покатил к лестнице.

Тут он опустился перед нею на корточки.

– Вы знаете, мы впредь не должны этого делать, – тихо произнес он.

Она разозлилась. С какой стати он берет на себя большую часть вины! Ей захотелось огрызнуться, но даже на это не хватило сил, и она только шепнула:

– Да, знаю.

– Я отношусь очень серьезно к интимным отношениям, – продолжал Хэмиш. – После Мэрилин. Она была… – Втянув в себя воздух, он попытался закончить фразу: – Она была… – Но так и не закончил.

Бренда понимала: слишком он благороден, чтобы сравнивать ее с женой. Сравнение не в ее пользу. Она хотела переменить тему разговора, но не знала, как это сделать.

– Теперь я стыжусь того, каким был прежде, – сказал он. – Я ведь не всегда был священником. Если честно, в святые отцы совсем не годился.

Хэмиш рассеянно убрал прядь волос с лица девушки.

– Не сразу научился тому, что знаю теперь. Не сразу понял, что мое прошлое – это дар Божий, наставивший меня на путь истинный. И я обратился к людям, не знающим, что каждый из нас – кузнец своего счастья. Не имеет значения, откуда ты пришел, с чего начал или что делал в прошлом. У каждого есть выбор, как строить свою жизнь.

Он медленно поднялся во весь рост.

– Несколько минут назад я забылся: предал Мэрилин и все, чему она меня научила. Забыл, кто я такой.

– Чему же она вас научила?

– Тому, что следует не просто спать с женщиной, а любить и уважать ее. И я никогда не пойду на меньшее.

Вроде меня, подумала Бренда; ее уколол скрытый смысл его слов.

Снова опустившись на корточки перед креслом, Хэмиш слегка пожал ее руку, лежавшую на подлокотнике. Видимо, понял, что она чувствует.

– Это не имеет отношения к вам, Бренда, это касается только меня, – сказал он. – А вы заслуживаете гораздо большего.

– Не хотите ли сказать…

– Нет, Бренда, вы не то думаете. Просто вы – первая женщина за много лет, возбудившая меня. – Он встал. – А теперь я отнесу вас наверх. И мы оба постараемся забыть то, что между нами произошло.

Подняв Бренду на руки, Хэмиш понес ее вверх по лестнице. Она прижалась к нему, закрыв глаза, и открыла их лишь тогда, когда он осторожно посадил ее на край кровати.

– Надеюсь, вы сможете раздеться сами, – сказал Хэмиш. – Простите меня за то, что я так поздно вернулся. Это случается редко. Спокойной ночи, – добавил он, уже когда замок на двери готов был щелкнуть.

Бренда с трудом освободилась от одежды, кое-как напялила ночную рубашку, приготовленную экономкой, потом улеглась и подтянула одеяло к самому подбородку.

Сон никак не приходил. Перед глазами стоял Хэмиш: красивый, сухощавый, с глазами голубыми, как небо, освободившийся от темного прошлого. И она – посторонний человек, ворвавшийся в его жизнь, напомнивший ему, о том, что прошлое способно пробуждать в нас забытые инстинкты.

Она же вовсе не хочет его любви, убеждала себя Бренда. Между ними ничего нет, всего лишь сексуальное влечение, которое нервирует, причиняет боль душе и телу. Нет, она совсем ему не пара.