Мерзавец Бэдд

Когда начиналась драка, я всегда вмешивалась.

Я блокировала правую руку Себастиана, удар пошел в сторону, озадачив его, и прошел мимо лица Зейна, который уже направил удар туда, где был Себастиан, и где теперь была я. Я уклонилась от удара, обошла Зейна, схватила его за руку и выгнула ее, выполнив болевой захват.

Я планировала таким образом повернуть его вокруг оси и оттолкнуть в сторону, чтобы вывести братьев из борьбы, но недооценила скорость реакции Зейна на захват. Он действительно был из Морских Котиков, черт его побери... Чего еще я ожидала? Он наплевал на боль из-за захвата и ударил меня тыльной стороной ладони по груди, прямо по диафрагме. Я начала задыхаться и хватать ртом воздух. Это был несильный удар, и инстинктивный результат сотен часов тренировок.

До того, как я успела отреагировать, он обхватил пальцами мое горло, отчего я не смогла больше дышать, и поднял от пола сантиметра на два.

‒ Что это за сука, Себастиан? ‒ спросил он.

Конечно, я умела действовать в ситуациях, когда в горло впивается чья-то рука, и меня не так легко задушить или запугать, будь то спецназовец или кто-то другой. Я схватила руку Зейна обеими руками, вывернула ее ему за спину, заставив самого развернуться, и ударила коленом ему между ног изо всех сил.

И огромный зад этого солдафона рухнул на пол, весьма спешно.

Я согнулась рядом с Зейном, который корчился от боли на полу.

‒ Меня зовут Дрю Коннолли. Еще раз назовешь меня сукой, оторву яйца, понял меня?

Он кивнул, прикрывая свои яйца руками и хватая ртом воздух.

Я почувствовала, как две руки легли мне на плечи и куда-то потянули. Сначала мне захотелось начать новую драку, но потом я поняла, что это был Себастиан, и поэтому позволила ему оттянуть меня на несколько метров.

Я развернулась на месте и уставилась на него.

‒ Ты же сказал, что твой брат урод, ‒ сказала я, ‒ но не говорил, что он конченый ублюдок.

Себастиан слегка улыбнулся.

‒ Я ведь, вроде, говорил, что не стоит ждать от него хороших манер.

‒ Ну да. ‒ Я заметила, что у Себастиана была разбита губа и из носа шла кровь. ‒ Ты ранен. Пошли.

Еще одна инстинктивная реакция, которая срабатывала без малейшего обдумывания. Я потянула его к бару и усадила на стул. Там лежало белое полотенце, свернутое в несколько раз; я взяла его, положила в него несколько кусков льда из бара и коснулась им распухшей, воспаленной губы Себастиана, возле раны, потом уголком заткнула ему нос. Не знаю, что на меня тогда нашло, честно говоря. Это было довольно странное чувство. Необычное для меня... Оно было слишком... Правильное. И знакомое.

Что очень напугало меня.

Во мне был не очень развит материнский инстинкт, вернее он у меня отсутствовал. Или, по крайней мере, я так только думала. Майкл однажды порезал палец, когда нарезал болгарский перец, и тогда я просто дала ему салфетки и сказала, чтобы он не закапал кровью перцы. На палец пришлось наложить четыре шва, а это был мой жених. Теперь же передо мной сидел мужчина, которого я впервые увидела ночью, после драки с братом, с разбитым носом и рассеченной губой, а я так за него волновалась, что можно было бы подумать, будто это был мой ребенок.

Я подняла взгляд, когда поняла, что делаю, и увидела, что он смотрел на меня диким, теплым взглядом карих глаз, излучающих жар и сексуальность.

Я резко отскочила.

‒ Спасибо. Ну, то есть, за одежду. И... За... За ночь. Ты был настоящим джентльменом, и я... Да. Спасибо.

Я развернулась и пошла к выходу, пройдя мимо до сих пор хрипящего и стонущего Зейна.

Я подошла к двери и взялась за ручку.

‒ Постой.

Голос Себастиана остановил меня. Это был настоящий приказ, звучащий так низко и мощно, что я не смогла не подчиниться.

Я не могла пошевелиться. И почувствовала, как он подошел сзади, схватил меня и развернул к себе.

‒ Зачем ты это делаешь? ‒ спросил он.

‒ Делаю что?

‒ Влазишь подобным образом.

Я пожала плечами.

‒ Инстинкт. Я же говорила, мой отец был копом и бывшим морпехом, а я его единственный ребенок, поэтому он обучил меня всему, что знал сам.

Себастиан был слишком близко.

‒ Ты накостыляла моему брату, а он из Морских Котиков.

‒ Не сказала бы, что прямо накостыляла, ‒ сказала я, ‒ но даже у Морских Котиков в яйцах слабое место.

‒ Он не это имел в виду. Ну, то есть, душить тебя и называть сукой.

‒ А казалось, что хотел, ‒ ответила я. ‒ И мне не нравится, когда меня называют сукой еще больше, чем когда меня хватают мужики, когда я этого не хочу.

‒ Ты заломила мне руку. ‒ Это сказал Зейн, который был позади нас. ‒ Это просто рефлекс.

Я отошла от Себастиана и спросила:

‒ Ну да, а почему ты назвал меня сукой?

Он встал, хоть и с трудом, и похромал ко мне.

‒ Это было случайно, прости, ‒ сказал он. ‒ Я был рассержен, и ты попалась под руку.

Он протянул мне руку.

‒ Может, начнем все сначала? Я Зейн Бэдд.

Я пожала его руку.

‒ Дрю Коннолли.

Зейн посмотрел на Себастиана и спросил:

‒ И с каких пор ты заводишь серьезные отношения, Себастиан?

‒ Мы не встречаемся, ‒ сказала я до того, как Себастиан что-то ответил.

‒ Пока что, ‒ прошептал Себастиан себе под нос и так, чтобы только я могла его услышать.

‒ И не встречались, ‒ сказала я, сгорая от стыда и неловкости за свое вчерашнее поведение. ‒ Мне нужно вернуться в Сиэтл.

‒ Зачем? ‒ спросил Себастиан, нахмурившись.

‒ Никто не знает, где я, ‒ ответила я. ‒ Под влиянием момента я типа сбежала и...

‒ Прости, дорогуша, но ты никуда не едешь, ‒ сказал Зейн.

Я развернулась к нему, готовая дать отпор, если он захотел мною командовать.

‒ С чего бы это?

Он прошел мимо меня и открыл дверь, на улице был жуткий ливень. Потом закрыл дверь.

‒ Мой самолет приземлился перед самой бурей, и я слышал, как пилоты говорили, что все рейсы будут отменены и задержатся как минимум на сутки, ‒ сказал он. ‒ Жуткая буря.

‒ Черт.

Я отвернулась от них, прошла к бару, села на табурет и сказала:

‒ По крайней мере, нужно позвонить отцу.

Себастиан подтолкнул Зейна в сторону двери, ведущей к лестнице наверх.

‒ Пойдем, поговорим наверху, ‒ сказал он.

Когда они ушли, я достала свой телефон и разблокировала его. Шестнадцать пропущенных звонков, девять голосовых сообщений и сорок семь текстовых.

Из них четырнадцать звонков, семь голосовых сообщений и сорок две SMS от отца, остальное от Майкла.

Серьезно? У него хватает смелости на то, чтобы попробовать связаться со мной после всего, что он натворил? Придурок.

Мне захотелось удалить все сообщения от Майкла непрослушанными и непрочитанными, но я не сделала этого ‒ не сумела. Я была с ним четыре года и не могла отмахнуться от него так просто, как хотелось бы. Думаю, я все еще находилась в шоковом состоянии, все еще мысленно и эмоционально переживала то, что случилось и что я видела.

Еще одна причина держаться подальше от мужчин вроде Себастиана Бэдда. Я знала старую пословицу о том, что лучший способ избавиться от мужчины ‒ это лечь в постель с другим, но не пошла этим путем. Это не сработало бы. Сколько бы я не занималась случайным сексом, это не смогло бы стереть из памяти четыре года совместной жизни с Майклом. Не имело значения, как восхитительно Себастиан бы трахал меня, это не исцелило бы мое разбитое сердце.

Хотя это было бы чертовски восхитительно… или, я бы назвала это «восхитительным траханьем».

Черт. Я не должна была размышлять о том, хорош ли Себастиан в постели.

Плохая Дрю. Я не собиралась переспать с ним. Я собиралась вернуться домой и разобраться с месивом, в которое превратилась моя жизнь.

Проблема была в том, что мне не хотелось домой. Не хотелось ходить по улицам Сиэтла и видеть наши любимые рестораны и бары. Нужно было вернуться в квартиру. Там я чувствовала бы его запах на постельном белье, обнаружила бы его зубную щетку в ванной комнате, его лобковые волосы в душевой кабине, его презервативы среднего размера в прикроватном столике и одежду, которую я дала ему, в выдвижных ящиках. Он был вовлечен в каждый аспект моей гребанной жизни, и я не имела ни малейшего понятия, как избавиться от этого.

Против моей воли палец нажал на иконку сообщений и открыл переписку с Майклом.

«Дрю, это не то, что ты думаешь, пожалуйста, позвони мне!!!!».

«Она ничего не значила для меня, детка, клянусь. Это была секундная глупость прошу прошу прошу прости меня! Я сделаю что угодно!».

В том же духе были написаны остальные три сообщения, в каждом следующем больше ошибок и меньше знаков препинания, чем в предыдущем. Я не ответила ни на одно из них, но он точно увидел, что сообщения доставлены и прочитаны. Раз он знал, то рано или поздно нам придется поговорить. Я совсем не была готова к этому, так что открыла голосовые сообщения и послушала сначала те, что отправил Майкл.

В первом он казался безумным, отчаянным, немного свихнувшимся: «Детка, детка, ты должна перезвонить мне. Я знаю, что ты видела, и это не то, что ты думаешь. Это было только один раз. Мы можем все исправить, Дрю, я знаю, что мы можем. Люблю тебя».

Удалить.

«Дрю, детка, мне так жаль». На этот раз его голос звучал спокойнее, и, похоже, он готов был плакать. «Я облажался. Да, знаю. Я просто... Просто хочу, чтобы ты дала мне все объяснить».

Объясняй своему члену в вагине Тани, урод.

Удалить.

Набравшись храбрости, я все-таки открыла последнее голосовое сообщение Майкла, но услышала совсем не то, что ожидала.

«Возможно, ты не станешь меня слушать, а даже если и прослушаешь до конца, никогда не перезвонишь. И я пойму тебя. Я вел себя как кретин. Но мы все волнуемся за тебя. Никто не знает, где ты и что с тобой. Раньше ты никогда не пропадала. Отец ждет твоего звонка, набери его! Он заявил, что если ты не дашь о себе знать в ближайшее время, он сотрет меня в порошок. Не самая удачная шутка, скажу тебе! Да, он был пьян, но вполне отдавал отчет своим словам. Я хотел бы много чего тебе сказать, но не так, не через автоответчик, да к тому же я немало выпил сегодня. Я признаю, что наломал дров. Черт! На второй линии твой отец. Хотелось бы получить от тебя хоть какую-нибудь весточку, Дрю! Думаю на этом все, до связи».

Я не стерла это сообщение. Честно говоря, сама не знала почему. Просто... не смогла.

Что-то мокрое капало с кончика моего носа на барную стойку.

Какого черта? Я же клялась себе, что не буду больше плакать из-за этого сукина сына. Никогда больше.

Он не стоил того, чтобы тратить свою энергию, а уж думать о нем дольше минуты и вовсе была пустая трата времени. Все врут. Когда мне было одиннадцать лет, мама бросила отца ради парня на Харлее, перед этим обчистив все наши банковские счета. Я отчетливо помню тот день. Помню рюкзак на ее спине, огромный шлем, и то, что он был ей не по размеру. Помню, как она вышла из дома, подошла к оглушительно ревущему мотоциклу, села позади длинноволосого здоровяка, который больше смахивал на дикого кабана, чем на человека, крепко сцепила руки вокруг его талии и на этом все, она просто уехала. Отец был там же, позади меня, на крыльце нашего дома. Он выглядел ошеломленным, будто не до конца осознавал происходящее.

Все это случилось слишком внезапно. В восемнадцать лет отец вступил в ряды морского флота и по прошествии двадцати лет вышел в отставку, но в мирной жизни не смог найти себе призвание. Проще говоря, он слонялся без дела. Мы не бедствовали, но многое не могли себе позволить. У нас был милый дом, приличный автомобиль, нам хватало денег на еду и небольшие развлечения, вроде походов в кино и рестораны. Я помню, что отец много времени проводил дома, строил планы насчет будущей работы, а мама работала в забегаловке, чтобы потом заработанное отложить на черный день, пока отец определялся с выбором профессии.

А затем внезапно, не сказав ни слова, без причины, без ссор и скандала, она просто... ушла.

Шрамы от ее ухода на моем сердце и сердце отца болели до сих пор. Папа больше ни с кем не встречался. А у меня было мало друзей, и парни не так часто приглашали меня на свидания, потому что после всего, что произошло, я так и не научилась доверять кому-либо, кроме отца. Я была проблемным ребенком в старшей школе. Я баловалась алкоголем и травкой, зависала с парнями, часто все заканчивалось бурным сексом на заднем сиденье авто. Я была подростком, который чувствовал злость и страх одновременно. У меня не было матери, которая показала бы, какой женщиной нужно было стать. Отец в то время служил в полиции, и не было никого, кто мог бы мне отказать. Ни один из тех парней, которые лезли мне под юбку, ничего для меня не значили. Своими выходками я, как и все трудные подростки, уж можете мне поверить, просто пыталась привлечь к себе внимание.

На третьем курсе колледжа я встретила Майкла. Он был чуть старше меня, веселый, беззаботный и чертовски симпатичный. Он вырос в полной семье. Детство провел в окружении мамы, папы, брата и сестры. И хотя он не был слишком близок с родными братом и сестрой, но они у него были, и он виделся с ними постоянно. Его отец был просто свиньей, а мать любила приложиться к бутылке, но у Майкла были оба родителя, они жили под одной крышей и все еще были женаты. Мне все это казалось странным. Мне, дочери военного, сменившей множество городов и школ, было странно приходить в гости к Майклу в дом, в дом, в котором он провел всю свою жизнь. Мне было странно видеть, как на семейных обедах, во время которых собиралась вся семья, они много болтали, спорили и пили, пили так, что порой братья, перебрав красного вина, готовы были прибегнуть к последнему аргументу ‒ к кулакам. Но более всего для меня казалось странным то, что после обеда на прощанье Майкл нежно обнимал мать, сестру, также стискивал в объятьях отца и брата. Мне это действо казалось несуразным. Они были неблагополучными, конечно же, но в нормальном смысле этого слова.

Моя мать бросила меня. В двенадцать я была более самостоятельна, чем многие студенты колледжа. Я готовила себе завтрак, собирала обед в школу, а вечером готовила ужин отцу. Школьные домашние задания я делала без чьего-либо напоминания, а также всю работу по дому. Я самостоятельно и регулярно ездила на автобусе к отцу в участок. Зачастую до школы или из нее меня подвозили коллеги отца, полицейские. Было в порядке вещей, что я, забравшись на переднее сиденье машины, начинала играть с рацией или, если в это время в машину дежурного поступал сигнал на вызов, включала на полную громкость полицейскую сирену.

Меня научили стрелять, и я делала это лучше многих новичков. Также я была искусна в самообороне и знала десяток способов, как сломать запястье. У меня даже был свой пистолет с парализующим электрошокером. В четырнадцать лет мне пришлось пустить его в дело против парня, который начал грязно лапать меня.

Мой отец крепкого телосложения, циник по жизни, грубый в обращении и непреклонный в своих убеждениях. Однажды он арестовал парня, с которым я встречалась, ‒ он хотел, чтобы я ему отсосала, а я отказала, вследствие чего тот распустил руки. На его, Билли Прайса, беду мы сидели в его машине у нашего дома и отец все видел. И это еще хорошо, что отец не использовал перцовый баллончик. Парень легко отделался, на него надели наручники, составили протокол и оставили на ночь в обезьяннике в компании с местными выпивохами. Я легко бы справилась и без вмешательства отца, но этот инцидент, как ни странно, не расстроил меня.

А потом я встретила Майкла, и меня затянуло его нормальное семейство, его забота, от которой не начинало через полчаса тошнить, его не огромный-огромный, но вполне приличного размера член, его вполне приятная способность заниматься любовью более пяти секунд и то, что он говорил, что любит меня. Он забирал меня после работы, в то время я работала в юридической фирме, потом мы шли ужинать, он задаривал меня цветами, водил в кино и на концерты, мы занимались сексом, просыпались в одной постели, завтракали и разбегались каждый по своим делам. Майкл работал в отделе маркетинга компании «Амазон», а я ‒ в маленькой, но серьезной фирме в качестве юрисконсульта и вот такой была наша жизнь. Майкл казался счастливым. И я полагала, что тоже счастлива.

Он сделал мне предложение в роскошном ресторане, и мы стали планировать свадьбу. Мы хотели, чтобы она была маленькая, для семьи и близких друзей. У нас с папой никого не было, кроме нескольких его друзей-полицейских, на маму и ее семью нам было плевать, а папа был единственным ребенком родителей, которые давно умерли.

Я никогда не сомневалась в Майкле. Он не задерживался на работе, не держал телефон под подушкой, ни с кем не переписывался на досуге, и ему никто не звонил по ночам. На воротнике никогда не было следов от помады, от него не пахло чужими духами.

След от помады на воротнике ‒ такое вообще бывает? Как можно запачкать помадой воротник? Целовать рубашку?

Суть в том, что не было ничего подозрительного.

У нас был регулярный секс. Он никогда не делал ничего странного. Не был чрезмерно властным или ревнивым, никогда не смотрел на других девушек...

А в день свадьбы трахнул Тани Ховард прямо в комнате для одевания.

Если бы я его не поймала, женился бы он на мне? Разделил бы со мной постель в наш медовый месяц, когда его член был весь в соках Тани?

Я вздрогнула, поскольку поняла, что не знала, в чем еще он был замешан. Вернее в ком еще он был. Мы всегда пользовались презервативами, поскольку я не пила противозачаточные, месячные у меня были регулярные и не очень тяжелые, и меня бесило, что противозачаточные влияли на мои гормоны. Теперь я радовалась, что никакими половыми болезнями этот кобель меня не заразил.

Я почувствовала, что по щекам начали катиться слезы. Он наверняка всегда мне изменял, а я была слишком глупа, чтобы понять это. Я сознательно ему верила, когда он говорил, что любит меня. Он признался в этом первым без какого-то давления с моей стороны. И его слова не казались фальшивыми или вымученными. И я поверила ему. Ведь думала, что тоже любила. Я слепо верила ему, что шло в разрез со всеми моими инстинктами. Я не хотела ему верить, не хотела влюбляться. Но поверила ему, потому что, как мне казалось, если бы я никого не выбрала, то осталась бы на всю жизнь одна, как папа. Такой же грустной, одинокой и сложной.

Кстати, о папе... Я открыла чат в iMessage и начала читать историю.

«Дрю? Твою мать, ты где?»

«Я серьезно. Позвони мне. СРОЧНО».

«ТЫ КУдА, МАТЬ ТВОю, ДЕЛАСЬ?»

«ДРЮ ЭММЕЛИН КОННОЛИ НЕМЕДЛЕННО ПОЗВОНИ!»

Сообщения были полны гнева и страха, а последние были просто набором слов. Голосовые сообщения были еще хуже. В его голосе был абсолютный ужас, а это что-то значит, когда таким голосом говорит тот, кто воевал в Ираке и патрулирует самые опасные районы Сиэтла каждую ночь.

Черт.

ЧЕРТЧЕРТЧЕРТ.

Я серьезно влипла.

Мама ушла от него без причины, и теперь я тоже, по крайней мере, мне так казалось. Ну, то есть, я сказала Роландо, чтобы он передал папе, что я перезвоню, но для того, от кого ушла жена, это было не просто предательство. Это был нож прямо в сердце.

Я вытерла глаза, попыталась избавиться от комка в горле и набрала номер папы. Он взял трубку после первого же гудка.

‒ Дрю? ‒ Его голос звучал сонно и хрипло.

‒ Да, папочка. Это я.

‒ Куда, мать твою, к чертям собачьим, ты запропастилась? ‒ Так мог ругаться только инспектор сыскной полиции, в прошлом морпех.

‒ Пап, я в Кетчикане.

‒ На Аляске?

‒ Похоже на то.

Какое-то время царило молчание, потом раздались звуки кофемолки, полилась вода ‒ папа готовил кофе.

‒ Объясни.

‒ П-прости, папа. Мне так жаль. Я не подумала о том, как ты отреагируешь, я просто... Мне нужно было уехать. Я больше не могла оставаться в Сиэтле. Это была сумасшедшая идея под влиянием момента, и я была так пьяна... но это было правильное решение для меня. Прости, что заставила тебя волноваться.

‒ Волноваться? Я бы волновался, если бы ты попала в легкое ДТП или что-то подобное. Роландо сказал мне, что ты прыгнула прямо перед взлетающим самолетом, залезла в него пьяная, в свадебном платье, и улетела. Это не просто «волноваться», это заработать сердечный приступ. Роландо, мудак, получил от меня за то, что не остановил тебя. Ему следовало надеть на тебя наручники, перед тем как ты залезла в этот чертов самолет.

‒ Я бы не позволила ему. Я плохо соображала тогда. Я была в панике, я... Постой, у тебя ведь не было инфаркта?

‒ Нет, нет. Думал, что был, даже сходил к доктору Робертсу, но он сказал, что это не инфаркт, а просто испуг. Я здоров как бык, просто волновался. Ведь ты ‒ все, что есть у меня, малышка.

‒ В Сиэттле мне все напоминает Майкла. Я вернусь, но не знаю, когда.

‒ Итак, ты на Аляске?

‒ Именно сюда направлялся самолет. Здесь хорошо.

‒ Тебе что-нибудь нужно?

‒ Новое сердце?

‒ Нам двоим оно нужно.

Я грустно усмехнулась.

‒ Мне просто нужно время.

‒ Ты хоть в безопасности? Тебе нужны деньги и прочее?

‒ Деньги у меня есть. Я...

Была ли я в безопасности? Ну, вполне. Для папы, да, в безопасности.

‒ Да, я в порядке. То есть, не в порядке, но в безопасности. Все будет хорошо.

‒ Хочешь, чтобы мы с парнями накостыляли этому твоему бывшему жениху? ‒ Папа ненадолго замолчал. ‒ Он ведь «бывший», да? Ты ведь его не простишь?

‒ Нет, не надо его бить, он того не стоит. И, черт возьми, я точно не вернусь к нему. Очевидно, я дам ему возможность объясниться, но я не приму его обратно. Я прощаю так же, как и ты.

‒ Да, я никогда не прощаю.

‒ Именно это я и имела в виду, папа.

‒ Да. Точно, ‒ хмыкнул он и на некоторое время замолчал. ‒ Ты точно в порядке, малышка? У меня есть товарищ из морпехов в Спокане, у него есть личный самолет. Я могу попросить его, чтобы он прилетел за тобой.

Да. Да, было бы прекрасно, если бы папин друг забрал меня на самолете домой. В Кетчикане меня ничего не держало.

Кроме одного татуированного бармена...

Нет.

НЕТ.

Нет. Плохая мысль. Слишком плохая, ужасная, кошмарная, нехорошая, очень и очень убийственно идиотская мысль замутить с Себастианом. Или с его перекачанным мудаком братцем из морских котиков.

Но я не могла решиться на это. У меня не было веской причины остаться, и было куча причин, чтобы уехать, но мне хотелось остаться здесь. Я не знала, куда пойду или что буду делать, но поскольку я находилась в Кетчикане ‒ так далеко от придурошного изменника, гребанного мудака, самоуверенного мерзавца Майкла, ‒ я решила остаться и решить, что делать дальше, как и планировала ранее... Хотя «планировала» было не самым подходящим в данном случае словом, но я решила употребить именно его.

Когда твой отец инспектор сыскной полиции, то учишься не использовать бранные слова в речи.

Это не имело никакого отношения к Себастиану.

Мне просто нужно было сменить обстановку, чтобы собрать все мысли в одну кучу, чтобы разобраться со своими чувствами, чтобы просто... позволить себе эту боль и справиться с ней. К тому же, продолжался ураган, и я все равно застряла здесь еще как минимум на день.

‒ Дрю? ‒ Папин голос вывел меня из задумчивого состояния. ‒ Ты слышишь?

Я моргнула, прочистила горло.

‒ Прости, пап, задумалась, ‒ сказала я. ‒ Со мной все хорошо. Но держи на крючке своего товарища, мне потребуется улететь отсюда, когда я буду к этому готова.

‒ Я тебя понял, дорогая. ‒ Я слышала, как папа наливал кофе. ‒ Ну, тогда отпускаю тебя. Люблю тебя, Дрю. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это.

‒ Спасибо. Я тоже тебя люблю, папа. И прости, что напугала тебя до безумия.

‒ Теперь, когда я знаю, что ты жива и где хочешь быть, не переживаю. Потрать столько времени, сколько тебе нужно. Когда вернешься, я буду ждать тебя, и если тебе что-то понадобится, просто позвони. Хорошо, дорогая?

‒ Хорошо, пап. Люблю тебя, пока.

Этот глупый комок в горле никак не проходил.

‒ Пока.

Я положила телефон на барную стойку и начала вертеть его по кругу.

По крайней мере, у меня всегда есть папа.

Я направилась наверх, чтобы напомнить Себастиану, что он задолжал мне обещанный завтрак.

ГЛАВА 6

Себастиан

‒ И что нам нужно было сделать, Баст? Забыть обо всех своих мечтах? Мы ненавидели нашу жизнь и хотели большего. А ты, казалось, был доволен тем, что заправлял баром вместе с отцом.

Зейн сидел на одном из табуретов, лениво перелистывая журнал, пока я готовил завтрак на кухне наверху.

‒ Меня никогда не спрашивали, чего я хотел, Зейн. Вот о чем я. Вы все это только лишь предполагали. А что если мне все это не нравилось? Сначала уехал ты, потом Брок. ‒ Я взбивал яйца слишком сильно, чем того требовалось. ‒ Вы все просто уехали. Со мной остался только Лусиан, когда Хавьер уехал в Стэнфорд, но Лусиан... ты знаешь, какой он. Он работал на рыболовном судне Клинта больше, чем бывал дома, откладывал деньги. А потом просто исчез. Собрал вещи, сел на грузовое судно, идущее на восток, и больше я его зад не видел, и не слышал о нем.

‒ В последний раз, когда я проверял, он был на Филиппинах.

‒ Адвокат сказал, что в Таиланде.

‒ Это было шесть месяцев назад. Мой товарищ из разведки пробивал его по моей просьбе несколько недель назад, и он был в Маниле.

‒ А мне об этом дерьме никто не рассказывает, ‒ проворчал я.

‒ Потому что у тебя, дикаря, нет ни компьютера, ни телефона.

‒ У меня есть компьютер.

‒ Чувак, это не компьютер, а динозавр, ‒ рассмеялся Зейн. ‒ Уверен, что мой первый телефон был и то мощнее этой рухляди.

Он действительно был рухлядью. Вроде бы, в тысяча девятьсот девяносто шестом отец хранил на нем рецепты, список инвентаря или что-то такое. Я же в основном раскладывал на нем пасьянсы скучными вечерами. Иногда играл в сапера, хоть и не понимал его смысла. Список инвентаря ушел в настольную папку, а рецепты в каталожный шкаф. Никакого интернета, никакой электронной почты, даже CD-проигрывателя, или как там его. Самым продвинутым устройством в баре, кроме двадцатилетнего кассового аппарата, был радиоприемник, соединенный с четырьмя динамиками, которые я повесил под потолком. Радиоприемник хорошо ловил три станции с кантри, рок и поп-музыкой. Обычно звучал рок.

‒ Плевать, ‒ сказал я. Я не хотел объяснять истинную причину, по которой не заменил гребанный девайс.

Однако Зейн был проницательным сукиным сыном.

‒ Я понял, что он был отцовским, но его в компьютере нет, Баст. Он умер. Он не исчезнет, если ты купишь новый компьютер и проведешь интернет.

‒ Да пошел ты, ‒ проворчал я. ‒ Что ты знаешь?

Зейн, словно ниндзя, быстро и бесшумно подошел ко мне, что я даже не заметил этого, пока он не положил руку мне на плечо.

‒ Чувак, послушай, я понял, ладно?

Я обернулся и толкнул его. Я знал, что было глупо провоцировать его физически, особенно учитывая тот факт, что он был беспощадным мудаком, но я ничего не мог с собой поделать.

‒ Ты ничего не понимаешь, Зейн! Тебя... Здесь... Не было.

Он зарычал и схватил меня за горло. Он был охрененно силен, хоть и ниже меня на четыре дюйма. Я держался на носочках и был готов потерять сознание.

‒ Потому что я был в Афганистане, убивал террористов, урод! Полз по грязи, чтобы не попасть под обстрел, когда отец умер. Я ушел в запас, когда узнал о его смерти, но я был в другой стране. Что мне было делать? Уйти в самоволку? Да пошел ты, Себастиан. Не только ты его потерял.

Он отпустил меня, отвернулся и вздохнул.

‒ Дерьмо.

Я посмотрел туда, куда смотрел он, и увидел, что на входе стояла Дрю и смотрела на нас.

‒ П-простите. Похоже, я помешала. ‒ Она повернулась, чтобы уйти.

‒ Эй, Дрю, погоди, ‒ остановил ее Зейн. ‒ У тебя создалось плохое впечатление о нас. Не уходи. Мы не всегда такие.

‒ Не хочу вмешиваться в семейные ссоры, ‒ сказала она, открывая дверь, которая вела к лестнице. ‒ У меня есть свои проблемы, не хватало еще и ваших. ‒ Она начала спускаться по лестнице, ее шаги были медленными, но уверенными.

Я бросился в обход Зейна.

‒ Сервируй омлет на троих и дожарь бекон, ‒ проинструктировал его я.

‒ Можно подумать, я умею готовить? ‒ сказал он мне, нахмурившись.

‒ Приложи все усилия, ‒ сказал я. ‒ Если умеешь делать затяжной прыжок с парашютом, то и с беконом справишься.

Я спустился по лестнице за Дрю, не зная точно зачем, но у меня было такое чувство, что мне хотелось, чтобы она ушла.

Я хотел засунуть в нее свой член, хотя какая-то часть меня спорила с этим, хоть и понимал, что ей этого от меня не нужно было.

Хотя мой член не перестал от этого ее хотеть. А мои ноги все также неслись за ней, хотя я не понимал, член или интуиция заставляла меня не отпускать ее. Конечно же, интуиция редко проявляла себя в сердечных делах, но ее было легче и проще объяснить.

Я догнал Дрю у двери бара.

Руками я обхватил ее за талию, повернул к себе лицом и прижал ее спиной к двери. Она уставилась на меня, в ее голубых глазах читались грусть, злоба, шок и... в них пылала такая же страсть, что и во мне.

И я поцеловал ее.

Это был не жесткий и требовательный поцелуй, но и не медленный и слащавый. Я поцеловал ее так, будто она принадлежала мне, будто у меня было все время мира, чтобы ее целовать, будто бы я провел уже тысячи дней и ночей, целуя ее так, держа за талию, прижимая ее и прижимаясь к ней.

Боже, какая она была мягкая.

Податливая.

Ее груди были такими тугими округлостями, которые плотно прижимались к моей грудной клетке, ее губы были такими теплыми и влажными. Она была идеальной. Она просто идеально подходила. На мгновение мы замерли в полном недоумении, а затем над ней одержала верх какая-то другая ее сторона, та, которая отчаянно хотела целоваться, также как и я. Ее рот приоткрылся, и ее губы припали к моим губам, пробуя, смакуя, оставляя влажный след на влажных губах. Затем мой язык прошелся по ее губам, а она приоткрыла рот, позволяя моему языку проникнуть вглубь. И наши языки сплелись. Я крепче прижал ее к себе и понимал, что она никоим образом не могла не заметить твердый стержень моей эрекции между нами. Я распробовал ее язычок и почувствовал, как она застонала, услышал и распробовал ее стон. Господи, этот стон. От которого кровь закипела в моих жилах.

И заставила мой и без того возбужденный член пульсировать еще сильнее.

Когда мы целовались, ее руки проследовали вверх: одной рукой она гладила мой бицепс, проводя пальцами по наколке, а другой ‒ зарылась в мои волосы над ухом и нежно ласкала область вокруг него... и, боже, какие это были прикосновения ‒ нежные, легкие, ее пальцы едва касались моего уха... что было такого в ее ласках, что сводило меня с ума? Я становился безумным, в моей груди все пело, а сердце выскакивало, член пульсировал, а из горла вырвался дикий рык, когда я схватил ее, обхватил ладонями ее круглые и аппетитные ягодицы, приподнял и крепко прижал к себе, а передний шов моих штанов уперся в ее киску. Я рывком прижал ее к двери, и, спасибо богу, она была закрыта, иначе мы бы вывалились на улицу.

Затем поцелуй превратился в безумный.

Словно она умирала от голода. Словно поцелуй мог насытить что-то глубоко внутри нее, словно ее никогда так не целовали. Что, скорее всего, было шуткой, поскольку как мог мужчина, который обладал такой женщиной, как она, сдерживать себя и не пуститься во все тяжкие? Я словно озверел, мое влечение стало неистовым, оно требовало, чтобы я разорвал ее одежду и взял ее с такой силой, что она потеряла бы рассудок, затрахал бы ее до бесчувствия, сделал своей, оставил бы свою отметку на ее бледно-кремовой коже. Я не мог остановиться. Я был ненасытным, диким и полным желания. Мои пальцы впились в ее ягодицы, а наши языки сплелись в неистовом танце, в то время как мои бедра оказались прямо у ее киски. Она стонала, задыхалась у моего рта, ахала во время поцелуя, издавала протяжные звуки у моих губ.

Я повернулся на месте, сделал три шага вперед и положил ее на стол, отшвырнув стулья в сторону и не отрывая губ от ее рта. Она обвила ногами мою талию, удерживая на месте плотно прижатым к ее киске, которая таилась под джинсовой тканью. Но это не остановило меня, я терся о нее и двигал бедрами, словно уже трахал ее, словно чувствовал, какая тугая, горячая и мокрая была под тканью ее киска. Еще чуть-чуть этой прелюдии, и так и будет. Я уже был тверд, что мог бы спокойно забивать гвозди, и так как я терся о нее, то совсем скоро мог кончить в штаны словно гребанный подросток, но к чертям собачьим, мне было на это плевать. Мне нужна была она, мне хотелось большего, и я не мог остановиться. И даже не пытался.

Она была трезвой и не останавливала меня.

Черт возьми, она умоляла о большем. Дрю сводила с ума мои губы своими, целуя меня так же яростно, как я целовал ее.

Я должен был трахнуть эту женщину.

Мои руки взяли верх над разумом и начали действовать самостоятельно.

Мои руки оставили ее попку и скользнули на бедра, одновременно поднимая вверх ее хлопковый свитер, открывая взору ее живот, а следом поднимая и спортивный бюстгальтер. Я прервал поцелуй и скользнул губами по ее телу, задел языком пупок, после чего поцеловал живот прямо там, где был пояс ее джинсов, а затем вновь вернулся к грудной клетке. Коснулся губами ее ребер, сразу под резинкой ее спортивного лифчика.

Твою мать.

Я никоим образом не мог сдерживать себя, не тогда, когда завладел ее ртом, не тогда, когда ее сладкая попка оказалась в моих руках, и уж тем более не тогда, когда она лежала подо мной, ее ноги обхватили мою талию, а грудь находилась в нескольких дюймах от моих губ, и лишь тонкая ткань отделяла мой рот от ее сосков.

Я потянул лифчик вверх, высвободив грудь и... Господи, я чуть было не кончил. Одного вида ее груди было более чем достаточно. Мне пришлось напрячь мышцы и заставить себя успокоиться. Большая, с округлыми формами, она была настоящей, она была чуть больше чем моя ладонь... пышная, самая красивая грудь, которую я когда-либо видел.

‒ Иисусе, Дрю, ‒ я услышал, как мой рот произносил то, о чем думал мой член. ‒ Ты охрененно сексуальная.

‒ Себастиан... ‒ ее голос был охрипшим, словно эротическая музыка для моих ушей.

Я ответил ей тем, что вобрал в рот ее сосок; на вкус он был таким же восхитительным, как я и представлял себе вчера вечером, когда наблюдал за тем, как по нему стекала вода, и когда я мастурбировал, представляя ее груди вчера ночью и сегодня утром. И если я сейчас не кончу, то мне придется идти в ванную, чтобы дойти до конца, опять вызывая в памяти ее образ.

Она извивалась на столе, плотнее прижимаясь ко мне, стонала, обхватывала мою голову обеими руками, а затем я обхватил губами второй ее сосок и распробовал солоноватый вкус теперь уже этой груди, а тот влажный и набухший сосок я сжимал пальцами, и она опять застонала, и этот стон эхом отразился в моем жаждущем члене.

Я поочередно ласкал ее соски языком, и если мои губы не касались их, то их ласкали и сжимали мои пальцы. Но у нее были еще одни губки, которые я хотел распробовать, и я их тоже видел, такие же набухшие и влажные, как и ее ротик. И я мог побиться об заклад, что они были на вкус, словно сахар. Я обхватил одной рукой ее грудь, сосок другой вобрал в рот, а свободной рукой потянулся к ширинке ее джинсов, рывком расстегнул пуговицу и замок, затем просунул руку под ее попку и потянул джинсы вниз вместе с хлопковым бельем, сняв все с нее одним рывком, обнажая ее киску.

Она закричала от неожиданности, но этот звук быстро превратился во всхлип, когда я припал губами к ее киске, вдыхая ее аромат, а пахла она превосходно, как прекрасная, чудесно пахнущая киска. Которую недавно побрили, потому она была нежная, словно шелк. Из нее сочилось желание. Черт, я видел, как по ее губкам стекали соки возбуждения. И я слизал их, а Дрю начала извиваться и тяжело дышать, а затем протяжно и низко застонала, и совсем безумно, когда я начал ласкать языком ее клитор. Я сразу приступил к делу, не было прелюдии, не дразнил, просто набросился на ее киску, словно голодающий.

Она начала выгибаться подо мной за считанные секунды, дрожать и извиваться так сильно, что мне пришлось положить руку ей на бедра, чтобы удержать ее там, где мне того хотелось. От чего она еще больше обезумела.

‒ Себастиан! Твою мать! Боже, твой рот... черт!

‒ Кончи для меня, Дрю, ‒ я скользнул двумя пальцами внутрь ее узкой мокрой киски, исследуя ее канал, двигая ими туда и обратно, быстрее и быстрее, имитируя то, что я сделал бы с ней своим членом, как только мне представилась бы такая возможность. ‒ Дай мне почувствовать, как эта узкая чертова киска сжимает мои пальцы.

Я согнул пальцы внутри нее, почувствовал, как ее мышцы сжались, ее бедра дрогнули и сдавили мою руку с неистовой силой, когда она выгнула спину, от чего ее киска прижалась к моему рту еще сильнее. Я ласкал ее клитор, зажав его между зубами и поглаживая языком, в то время как пальцы трахали ее киску. Другой рукой я поочередно сжимал ее соски, гладил, теребил, ласкал и довел до пульсирующей агонии, до оргазма, пульсирующего, содрогающего мышцы, спазмирующего, от которого сводило даже зубы.

Внутри... Господи Боже... мне необходимо было находиться внутри нее.

‒ Черт, черт, черт... Себастиан, боже мой, боже мой... ‒ Дрю задыхалась, ее слова были едва различимы сквозь скрип зубов и хриплые стоны.

Потом, почти кончив, она совсем потеряла свой гребаный рассудок.

‒ ОСТАНОВИСЬ! ПРЕКРАТИ! Господи, какого хрена я делаю? ‒ Она оттолкнула меня, борясь со своим оргазмом, пытаясь встать, чтобы сбежать от меня, пытаясь, похоже, даже сбежать от себя, от удовольствия, нахлынувшего на нее.

Дрю спрыгнула со стола, и я отпустил ее. По крайней мере, пока не обнаружил, что она все еще была не способна стоять самостоятельно. Я поймал ее, притянул к груди и держал, пока она дрожала и сотрясалась от последних волн оргазма, а затем присел, не отпуская ее, и подцепил джинсы, чтобы натянуть их обратно. Подтащил их чуть ниже ее ягодиц, а затем поднял трусики вверх, проследив пальцем вдоль пояса, чтобы убедиться, что они полностью облегали ее тело, а затем натянул ее джинсы на попку, застегнул молнию и пуговицу. Опустил бюстгальтер на ее грудь — было очень грустно прятать такие сладкие груди, и, наконец, опустил футболку на место таким образом, чтобы она была полностью одета.

Она оттолкнулась от меня и стала отходить назад, спотыкаясь, вытирая рот и недоуменно пялясь на меня.

‒ В голове не укладывается. Черт... Черт. ‒ Она склонилась над столом, на который я только что ее уложил. ‒ Не могу поверить, что я просто... черт возьми...

‒ Дрю, в чем проблема? Я думал, ты этого хочешь. Мне показалось, что тебе это нравится, детка. ‒ Я приблизился к ней, в основном потому, что не мог ничего с собой поделать.

Женщина была чертовски притягательна. Меня к ней влекло, и я с этим ничего не мог поделать. Мне было необходимо быть ближе к ней, прикоснуться к ней снова, любым возможным способом.

Она отскочила подальше, вытягивая руки, словно отбиваясь от меня.

‒ Остановись, нет, Себастиан... не трогай меня.

Я остановился и поднял руки вверх.

‒ Хорошо, хорошо, я к тебе не прикасаюсь, но должен признаться, что сбит с толку.

Я внимательно изучал ее лицо, на котором слишком быстро отображались сотни эмоций, и я не мог разобрать ни одну из них.

Она затрясла головой.

‒ Этого не должно было произойти. Мне не следовало делать этого. Не с тобой, не сейчас. Вообще. Господи, я так запуталась, и я... ‒ Казалось, она была готова запаниковать, как и прошлой ночью, но сейчас она была трезва, а это означало, что этот процесс будет проходить намного хуже, поскольку она не была милой, промокшей и пьяной, а была трезвой и эмоционально нестабильной женщиной. ‒ Я не могу... не могу...

‒ Эй, хорошо... сделай просто вдох, хорошо? Почему бы тебе не присесть?

Я выдвинул для нее барный стул, и она непроизвольно села на него, у нее было тяжелое дыхание, и она терла лицо руками. Я прошел за барную стойку и налил ей пиво, поскольку я всегда знаю, когда оно кому-то нужно.

‒ Выпей, Дрю.

‒ Не хочу я пить, ‒ сказала она, прикрыв руками лицо.

‒ Хочешь.

Она внимательно посмотрела на меня, а затем на пиво, которое я налил из бочки — местный низко градусный эль.

‒ Наверное, да. Боже, я запуталась.

‒ Это позволительно, ‒ сказал я, склонившись над барной стойкой поближе к ней, чтобы почувствовать ее опьяняющий аромат, поскольку больше мне ничего не светило.

Она сделала глоток и вздохнула.

‒ Ты говорил про завтрак? Не знаю, смогу ли пережить еще что-нибудь на пустой желудок.

Я подошел к лестнице, открыл дверь и заорал:

‒ Зейн! Где, мать твою, еда?

‒ Что, мне теперь и твою задницу обслуживать? ‒ прокричал в ответ Зейн, но я услышал его шаги на лестнице.

Он спустился, опасно балансируя тремя тарелками в руках. Вручил мне две, остановившись в дверном проеме, когда заметил Дрю, склонившуюся над баром с пивом в руке, которая изо вех сил старалась успокоиться... в десять утра.

Он насмешливо изогнул бровь.

‒ Это все ты, братец.

‒ Спасибо, ‒ ответил я, закатывая глаза, когда он наигранно пошел на цыпочках вверх по лестнице. ‒ Слабак.

‒ Эй, я могу станцевать танго с автоматом АК над рыдающей женщиной в любой день.

Он захлопнул дверь наверху лестницы, и я опять остался с Дрю наедине.

Которая ну точно рыдала над своим пивом.

Боже помоги мне.

Зейн должно быть надавил на больное место. И что, позвольте узнать, мне стоило делать сейчас? Я понятия не имел. И даже не знал, не набросится ли Дрю сейчас на меня из-за хрени, которая только что произошла. Единственное, что я знал наверняка, это ее божественный вкус на своих губах, то, как идеальна она была, находясь в моих руках, и что мои джинсы по-прежнему начинали жать мне при ходьбе от одной мысли об этом.

Я принес тарелки на барную стойку, взял и себе пиво... поскольку, черт подери, а почему бы и нет?... поставил одну тарелку перед Дрю и расположился рядом с ней со своей снедью. Дрю в открытую не дернулась от моей близости... мы достаточно близко сидели, так что наши плечи соприкасались. Она взяла в руку вилку, пару раз наколола на нее яичницу и с удовольствием начала есть. Я последовал ее примеру, но в равной степени ел и следил за ней.

‒ Неплохо, ‒ прокомментировал я. ‒ Он пережарил бекон и немного не дожарил яичницу, но в целом не плохо.

Она игнорировала меня, сосредоточившись на еде и запивая ее пивом. Когда она закончила есть, то отодвинула тарелку от себя, взяла в руки бокал пива и уставилась в золотую пенящуюся жидкость.

Я ждал, поскольку знал, что как только она будет готова, то заговорит.

‒ Я застукала жениха, который изменял мне с моей подружкой невесты, в день нашей свадьбы. Наверное, это было вчера. Хотя, кажется, что это произошло в совсем другой жизни, до смешного удивительной. Наивная девушка полагала, что выходит замуж за мужчину, которого любит. Такой я была вчера, но сегодня ощущаю себя совсем другой.

‒ С подружкой невесты. Вы были подругами? ‒ спросил я.

Дрю отрицательно покачала головой.

‒ Нет. Честно говоря, у меня не так много подруг. Нет родных и двоюродных сестер, теть ‒ никого. Только я и папа. Все подружки невесты были моими... были подругами Майкла, включая и ту, с которой от трахался, Тани, она была подружкой еще одной свидетельницы. Поскольку было три свидетеля, то Майкл считал, что полагалось и три подружки невесты, поэтому Лиза пригласила свою подружку. Я видела Тани, наверное, пару раз? Возможно и так. Мы обычно собирались компанией на посиделки, и Тани пару раз присутствовала. Мне она никогда не нравилась. Она всегда казалась, как по мне, немного развязной и легкодоступной. Как оказалось, мой внутренний голос меня не подвел.

‒ Несомненно, ‒ согласился я. ‒ Думаешь, это был первый раз? Я имею в виду, что он изменил тебе только раз?

‒ Вот этого я не могу понять. Не было никаких знаков, которые я бы не заметила. В этом плане, я имею в виду, что это было единожды. Но тогда все это не имеет смысла, правда же? Почему именно в день свадьбы? Пропадает вообще весь смысл. В день бракосочетания, в комнате для переодевания, в том же здании, где находилась и я. Буквально была за углом дальше по коридору, где готовилась к церемонии. ‒ Дрю хмыкнула. ‒ Я... я нервничала, понимаешь? Задавалась вопросом, правильно ли поступаю? Поэтому натянула поверх платье папин плащ, чтобы Майкл не увидел мое подвенечное платье до свадьбы, и пошла к нему. Полагала, он меня успокоит, напомнит, по какой причине мы решились на этот шаг.

‒ И ты застукала его, когда он трахался с подружкой невесты.

‒ Не совсем. Фактически, я не заходила в комнату. ‒ Она взяла бокал в руки и всколыхнула осадок на дне пива. ‒ Его друзья, свидетели и свидетельницы, они все сидели под дверью этой комнаты, смотрели что-то на телефоне и ржали как ненормальные. И когда я подошла, я просто спросила: «Эй, что такого смешного?» И тут они все замолчали, словно ничего и не было. Типа просто дурацкое видео. А потом я услышала его. Я знаю, какие звуки он издает во время секса, именно их я и услышала, отчего я удивилась их странной реакции на это видео. Поэтому заставила показать его мне. И я увидела его, в комнате для переодевания, и как он трахал Тани.

‒ Они это записали? ‒ недоверчиво спросил я.

Какого хрена? Кто-то стал бы такое делать?

Она кивнула.

‒ Через щель приоткрытой двери. Смешным было то, что вокруг его щиколоток висели брюки от свадебного костюма, правда же? И казалось, что он полностью погрузился в это дело, слишком сосредоточился на сексе, зацепился за свои собственные брюки и приземлился на собственный зад. Его член, словно заведенный, качался из стороны в сторону, а Тани даже не заметила, как он упал, и продолжала двигать бедрами ему навстречу, словно он продолжал трахать ее, а он уже сидел голым задом на полу с членом на всеобщее обозрение и штанами вокруг щиколоток.

‒ Они пересматривали видео снова и снова и ржали, а он в это время продолжал трахать Тани там, в комнате, в день нашей свадьбы. ‒ Дрю судорожно вздохнула. ‒ Я просто не могу этого понять. Он что не мог подождать, скажем, до окончания нашего медового месяца, чтобы изменить мне? Он не смог даже подождать день свадьбы? Какого хрена? И я... что со мной не так, черт подери, он же признался мне в любви, сделал предложение, подготовился к свадьбе и потом изменил? И я бы не знала об этом? Что я пропустила?

‒ Он кретин, ‒ сказал я.

‒ Да. Это факт. ‒ Она в недоумении тряхнула головой. ‒ Но от этого возникает столько вопросов. Касательно меня. Например... почему я не достаточно хороша? Почему меня одной ему было мало? Не в том дело, что у нас не было секса, понимаешь? Был. Довольно-таки часто. Не каждый день, но его было достаточно много. И я... мне всегда казалось, что он был хорош для нас обоих. Но полагаю, все было иначе. Если он изменил мне в наш гребанный день свадьбы, то очевидно, что мне чего-то не хватает. Было что-то, чего я ему не додала, чего-то, в чем он нуждался.

‒ Так, а это уже полная лажа, ‒ ответил я. Я схватил ее за коленки и повернул к себе лицом. ‒ Не в тебе дело. Он ‒ лживый изменник. Сто процентов вина на нем. Даже если у вас были проблемы, например, если не все было великолепно и секс не всегда был на высоте, или что бы там он не получал от тебя... это не дает ему право трахаться на стороне.

‒ К этому я и веду. Секс был хорош. Мы оба кончали. По крайней мере, он кончал каждый раз. Я не всегда, но он всегда достигал оргазма. Он получал это от меня, но все равно изменил мне, и один Бог только знает, с кем он только не спал, пока мы были вместе. Я имею в виду, должны быть и другие за четыре года, пока бы встречались.

Я немного потерял рассудок, думая о том, что руки этого неблагодарного мудака касались этой богини. У него во власти было это красивое и сексуальное тело в любое время, когда он мог его пожелать... Я не мог себе представить, чтобы она легла спать, не удовлетворенная оргазмами настолько, что ее глаза бы слипались, а на следующий день она не смогла бы ходить. Я мог представить, что сделал бы все что угодно, лишь бы угодить ей. Боже, я только лишь один раз довел ее до оргазма, и она на полпути к нему запаниковала, но знал, что наблюдать за тем, как она кончит, будет каждый раз истинной наградой. Довести ее до оргазма, почувствовать, как она переступит эту грань, смотреть, как на ее лице отражаются волны удовольствия, чувствовать, как ее невероятное тело дрожит и вибрирует, как она потеет под моими руками, как ее киска ощущается под моими губами, как ее внутренние мускулы будут сжимать мои пальцы... Господи, она сжимала их так сильно. Я мог лишь представить, какое ощущение это будет, когда в ее киске окажется мой член.

Этот мудак был ее не достоин.

Он не заслуживал, к чертям собачьим, даже жить, если обладал такой женщиной, имел возможность сделать ее своей навечно... и просто просрал свой шанс.

Из-за его поступка пострадал весь мужской род.

Безусловно, я был игроком. Я трахался со многими женщинами и делал это регулярно. В сексе были и трио, и квартеты, и две девушки за ночь, но в разное время. Максимальное количество женщин за одну ночь, но не в кровати в одно и то же время, достигало четырех человек. Боже, и я едва мог двигаться на следующий день, но это того стоило. Но я никогда и никому не давал обещаний. Я всегда честно высказывался, как обстояли дела. Всегда ясно давал понять, что это просто секс, и потом девушка двигалась своей дорогой. Никаких объятий, задушевных бесед после секса, никакого второго акта. Я лишь однажды нарушил это правило ради одной единственной женщины. Ей было за тридцать, и она научила меня парочке трюков в постели; честно говоря, секс был настолько хорош, что я пожелал пойти на второй заезд, а она была готова уйти после первого раунда.

Но Дрю?

Я не был с ней ни разу, а уже хотел третьего раза и четвертого.

И этот тупой ублюдок отказался от такого?

Дрю взглянула на меня, и я понял, что отвлекся, размышляя.

‒ Что это за выражение у тебя на лице?

Я покачал головой.

‒ Ты наверняка не захочешь этого знать.

Она допила пиво и посмотрела на меня.

‒ Не говори мне того, чего я не хочу знать.

Я допил пиво и отодвинул в сторону стакан. Коснулся руками ее коленок и немного придвинулся ближе.

‒ Ладно, слушай. Я всегда считал, что ни одна девушка не достойна того, чтобы я провел с ней больше одной ночи. Это правда. Но ты? Дрю, окажись ты в моей постели, я никогда бы тебя не отпустил.

Я поднялся с табурета и приблизился к ней, заглянул в глаза, чтобы она смогла прочесть в моем взгляде, что я говорил правду.

‒ Секс был бы не просто довольно-таки хорошим. Он был бы самым лучшим для нас обоих, и так было бы каждый раз. Я бы заставил тебя кончить так мощно и столько гребанных раз, что ты умоляла бы меня остановиться, чтобы ты могла перевести дыхание. Я бы трахал твою тугую, мокрую и сладкую киску каждую ночь и каждый день так сильно и так долго, что ты бы ходила в раскоряку. И не имело бы значения, сколько бы мы трахались, поскольку я бы никогда не насытился тобой, Дрю. И я чертовски уверен, что и мысли у меня не возникло бы на счет других баб, если бы у меня была ты. Дерьмо, я лишь чуть попробовал твою киску и уже не могу ни о чем другом думать.

Она моргнула, но все также продолжала смотреть на меня, ее глаза округлились, дыхание было сбивчивым, а ладони сжались в кулаки на коленях. Ее губы были приоткрыты, но она ничего не говорила.

Я обхватил руками ее шею и наклонился, коснувшись ее губ своими губами.

‒ Вот о чем я думал.

‒ Ох, ‒ выдохнула она.

Мои губы ласкали ее уста, не то чтобы целуя, а больше дразня девушку обещанием поцелуя.

‒ Именно, ‒ прошептал я, ‒ ох.

Она расстроенно взглянула на меня. Дрю жаждала поцелуя. Черт, она хотела всего, что я ей только что пообещал. Это тоже было обещание, и не пустое. Но она все еще боролась с каким-то своим бзиком, который почти поборола, и была готова признать происходящее между нами.

Ее трясло, она дрожала, едва дышала. Ее губы трепетали прямо у моих губ, а руки, скользнув вверх, расположились на моей груди.

Бинго.

Я припал к ее рту и провел языком по ее губам. Она соскользнула со стула и прижалась всем телом ко мне. Боже, ее изгибы прижимались ко мне, и это сводило меня с ума. Я каким-то чудом избавился от эрекции, но сейчас, когда она смотрела на меня снизу вверх своими до умопомрачения голубыми глазами, ее груди прижимались к моей груди, я сжимал руками ее бедра, а наши губы соприкасались, ее были такими мягкими, теплыми и влажными...

‒ Боже мой, Себастиан! ‒ Она вырвалась из моих рук, опрокидывая барный стул и желая убежать. ‒ Прекрати вытворять это со мной.

‒ Что именно?

Она отступила от меня.

‒ Целовать меня вот так. Касаться так.

Я последовал за ней.

‒ Смотри, твой рот произносит «не делай так», но тело и глаза говорят «сделай это снова, сделай это снова и не останавливайся», черт возьми.

Она натолкнулась на входную дверь.

‒ Я не хочу использовать тебя в качестве утешительной интрижки.

‒ Плевать.

‒ Мне не плевать, ‒ огрызнулась она. ‒ Да, я хочу тебя. Это очевидно. Но я не в том душевном и эмоциональном состоянии, чтобы хотеть кого-либо.

‒ Я могу сделать так, что ты почувствуешь себя хорошо, Дрю. ‒ Я прижал ее к двери, погладил ладонью ее бедро, коснулся ее лба своим. ‒ Ты заслуживаешь, чтобы тебе было хорошо.

‒ Всего этого слишком много. Все происходит слишком быстро. ‒ Она стала шарить руками за спиной.

‒ Этого недостаточно и не настолько быстро. Позволь мне стереть твои воспоминания, Дрю.

‒ Я не хочу все забыть.

‒ Вчера вечером ты говорила по-другому.

‒ Я была пьяна. Выставила себя дурой. Наговорила много глупого лживого дерьма.

‒ Видишь ли, я думаю, то, что ты говорила прошлой ночью, было правдой. Непристойной? Нет. И вовсе не глупой. Просто правдой. ‒ Я толкнулся громадной эрекцией прямо в ее центр. ‒ Ты чувствуешь это? Это может быть внутри тебя. От чего ты почувствуешь себя невероятно. Заставит исчезнуть все это дерьмо. Ты хочешь этого. Это не должно быть сложным, Дрю. Все может быть просто, по-настоящему и хорошо. Так долго, как ты этого захочешь.

Она закрыла глаза, зажмурилась и покачала головой.

‒ Черт тебя побери, Себастиан. Ты мне так сильно нравишься. Ты так плох для меня. (Прим. пер. ‒ в англ. языке прилагательное «плохой» пишется «bad», а фамилия героя Badd).

‒ Повтори то же самое, но с двумя согласными, милая, так будет правильнее.

Она раздраженно фыркнула, поскольку это было довольно-таки низкосортное замечание, но насколько оно было плохое, настолько же и хорошее. Или... настолько по-Бэддовски, насколько и хорошее.

‒ Спасибо, спасибо, я буду здесь всю ночь.

Она толкнула дверь, которую открыла, пока я трепался, и улизнула в грозу.

Я вышел вслед за ней.

‒ ДРЮ! ‒ заорал я, перекрикивая ливень и грохот грозы.

Она остановилась на расстоянии нескольких футов, уже промокшая до костей.

‒ Что?

Я указал на маленький парусник, пришвартованный через несколько пристаней.

‒ Это мой. Побудь там, пока не будешь готова вернуться.

Она кивнула, побежала к моей лодке, запрыгнула на палубу и исчезла в каюте.

Я позволил ей уйти.

Она вернется.

Я надеялся на это.

ГЛАВА 7

Дрю

Черт возьми, святые, мать их, угодники, мужчина был впечатляющим.

Стоило ему лишь приблизиться и коснуться меня своими большими сильными руками... я погибла. То, как он целовал меня, как его мягкие губы прижимались к моим, дразнили поцелуем, испивая меня, сводило с ума. Стоило ему подойти ближе, и я не могла ему противиться. А когда он коснулся меня? Черт... Да я пропала. А его рот? Боже, боже, боже. Я ни разу в жизни не чувствовала ничего подобного тому, каково это быть разложенной на столе для Себастиана.

Меня никогда прежде не брали так... требовательно. Он почувствовал, что я его хотела, ощутил мою готовность и просто взял меня. Ни оправданий, ни вопросов: можно ли и правильно ли это. Он просто сделал меня своей и заставил чувствовать себя чертовски невероятно, доведя до оргазма за секунды. Да, Майкл мог заставить меня кончить, но это требовало немало усилий и указаний из серии «нет, помедленнее, не там, не останавливайся, не останавливайся, черт возьми, сказала же, не останавливайся!» И при этом он обычно останавливался, или притормаживал, или ускорялся, когда я была уже близко, и все портил. Иногда я даже симулировала, это давало возможность получить оргазм самостоятельно чуть позже, но на своих условиях и избежав неловкости. Порой он делал все правильно, и мы оба кончали, и это было замечательно. Мы чувствовали себя близкими и влюбленными, и это было... славно.

Себастиан воспламенил меня.

Не было ни секунды колебания или неловкой возни. Он знал точно, как заставить меня кончить, нашел мою точку G с безошибочной точностью, скользнул в меня толстыми сильными пальцами, языком ласкал мой клитор и щипал соски ‒ и боже, то, как он рывком спустил мои штаны, было чертовски горячо.

С Себастианом было не просто хорошо. Это было... сногсшибательно.

Он заставил меня кончить, словно это было его единственной задачей.

Я вспомнила, каким твердым и большим на ощупь казался его член за молнией брюк, когда он впервые прижал меня к двери, а затем второй раз, прямо перед тем, как я сбежала. Вероятно, он все это время боролся со стояком, бедняжка.

Он заставил меня кончить, не ожидая ничего взамен.

В смысле, очевидно, что он хотел большего. Но когда я испугалась, он отступил. Себастиан поговорил со мной, накормил, утешил. А потом возбудил меня, шепча мне на ухо те грязные красивые обещания, и я снова убежала от него, опять оставив мужчину с болезненной эрекцией.

А вчера вечером? Он не был уверен, что не тронет меня, когда я была пьяна в хлам, поэтому покинул ванную, не рискнув воспользоваться мной. А я была совершенно голой и заигрывала, сняв перед ним трусики, говоря о его члене...

Который, кстати, как я и утверждала, был огромным.

Понадобилась секунда, чтобы осмотреть окружающую обстановку. Каюта парусника была крошечной. Едва хватало места, чтобы встать, а я была на несколько дюймов ниже Себастиана. Но здесь было уютно. Светлые оттенки дерева, хромированные поверхности, всепогодное ковровое покрытие, стол с диванчиком на двоих, камбуз, дверь, ведущая в небольшую спальню, и еще одна ‒ в ванную комнату. Не очень много, зато тепло, сухо и комфортно.

Проблема была в том, что я чувствовала себя ужасно, сбегая от Себастиана.

Он заставил меня чувствовать себя невероятно, а затем достойно справился с моей истерикой.

Черт возьми.

Я не могла остаться здесь, на этой маленькой лодке. Я хотела спрятаться от него, притвориться, что ничего не произошло. Хотела сидеть здесь, в этой каюте, и лечить свое разбитое сердце.

Боже, как больно.

Теперь, когда прошло немного времени после «Предательства», осмыслив его, я поняла, что измена Майкла и то, как я это выяснила, причинило острую и сильную боль. Гораздо большую, чем я предполагала. Это глубоко ранило меня, прошло сквозь кости до самой сущности моей души. Уничтожило все, что, по моему мнению, я знала; все, чего, по моему мнению, хотела в жизни. Подорвало мое доверие ко всем, а оно и так уже было в самой заднице благодаря предательству мамы.

Это причиняло столько боли.

Почему, Майкл? ПОЧЕМУ?

На этот вопрос не было простого или очевидного ответа.

Единственное, что было очевидно, так это то, как безумно меня привлекал Себастиан. Что не имело никакого смысла, и я не знала, что с этим делать, потому что хотела его больше, чем хотела когда-либо чего-либо, но мое гребанное сердце так чертовски болело, что я не решалась довериться, тем более парню, которого едва знала.

Очевидно, у моего либидо было другое мнение.

В этом не должно было участвовать мое сердце, только киска.

И груди.

И мой рот.

И руки.

И моя задница.

И каждый дюйм моего тела, который, я была уверена, он стал бы целовать. Внимательно и тщательно.

И, черт возьми, я этого хотела.

«Ты чувствуешь это? Это может быть внутри тебя. От чего ты почувствуешь себя невероятно. Заставит исчезнуть все это дерьмо. Ты хочешь этого. Это не должно быть сложным, Дрю. Все может быть просто, по-настоящему и хорошо. Так долго, как ты этого захочешь». Он на самом деле сказал об этом вслух. И это почти сработало. Потому что я этого захотела. Мне хотелось, чтобы все дерьмо исчезло. Хотелось забыть все, и я знала наверняка, как знала собственное имя, что Себастиан смог бы выполнить обещание. Он смог бы сделать так, чтобы я обо всем забыла.

Если я позволю ему.

Но мне не следовало этого делать.

Это было бы опрометчиво. Я бы заинтересовалась. Хотела бы от него большего. И даже если он был способен на большее, на то, чтобы поставить настоящие чувства на карту, я не была уверена, что была способна на это, не после того, что сделал Майкл. Плюс, это был его дом, а не мой. Мне пришлось бы вернуться в Сиэтл в какой-то момент, верно? Моя жизнь была там. Папа был там.

Майкл был там, но вот дерьмо, это был аргумент для другой газетной статьи.

Я ходила кругами и понимала это.

«Я могу сделать так, что ты почувствуешь себя хорошо, Дрю. Ты заслуживаешь, чтобы тебе было хорошо. Позволь мне стереть твои воспоминания».

Я могла бы разрешить ему это сделать. Могла бы перейти обратно через улицу и дать возможность Себастиану доставить мне удовольствие на какое-то время. А затем, когда я получу сполна, когда почувствую себя достаточно сильной, чтобы встретиться с Сиэтлом и перспективой начать все сначала без Майкла... я вернусь. Несколько дней, максимум.

Провести несколько дней, трахаясь с Себастианом, который сделает меня счастливой, а потом вернуться в Сиэтл.

Забыть Майкла.

Забыть Тани.

Забыть о неудавшейся свадьбе, опустошенных кредитках, о том, что я ушла с работы и что аренда моей квартиры заканчивалась в конце месяца, о том, что мне некуда идти.

Но ничего из этого не имело значения, верно? Не сейчас. Я была в Кетчикане на Аляске, вдали от всего этого дерьма, а через улицу находился сексуальный, как ад, мужчина, который хотел меня и который мог подарить мне несколько дней, полных лучших оргазмов в моей жизни.

К черту все, подумала я.

Обычно я не была такой девушкой-пофигисткой. Я все продумывала. Поступала правильно. Обращала внимание на детали, разрабатывала планы и принимала решения, руководствуясь логикой. Мой договор аренды заканчивался, а я выходила замуж, поэтому не искала себе новую квартиру, так как переезжала с Майклом. Мне предложили парочку должностей младшего юриста после колледжа, и я выбрала ту, которая мне больше всего понравилась, что оказалось ошибкой, потому что на деле меня не намеревались повышать или в полную силу использовать мои способности, таким образом я прощупала почву и узнала, что смогу получить новую должность в более крупной и лучшей фирме. Поэтому, когда мой босс сообщил, что не предоставит мне отпуск на медовый месяц, я написала заявление об увольнении через две недели. Майкл зарабатывал хорошие деньги, я зарабатывала хорошие деньги, благодаря чему у меня не было никаких проблем с тем, чтобы опустошить свои кредитные карты для оплаты свадьбы, тем более, что папа не имел возможности заплатить за все это, и только Бог знал, что родители Майкла тоже были не в состоянии.

Но, оглядываясь назад, все это было серьезными ошибками. Ладно, я имела в виду, что все равно могла бы устроиться на работу, если бы вернулась в Сиэтл. Тем более что это не зависело от Майкла и свадьбы, по крайней мере.

А если?

Нет... это были бредовые мысли. Конечно же, я собиралась вернуться.

Просто… не сейчас.

Каюта парусника была милой и теплой, уютной и сухой, и, прежде всего, сюда никто не мог войти. Я могла в ней расслабиться. Расслабиться в одиночестве, никаких конченых ситуаций, требующих решений.

Я сняла одежду и положила ее сушиться, зашла в спальню и залезла в кровать, натянула одеяло до подбородка... и уснула.

Когда я проснулась снова, мой телефон показывал, что я проспала более четырех часов, но я все еще чувствовала себя уставшей. Так что, разблокировав экран, я запустила приложение «Kindle» и читала на протяжении нескольких часов, заканчивая одну книгу и начиная другую. Читала до тех пор, пока мой взгляд не стал заторможенным, поэтому я отложила телефон в сторону и сомкнула веки, позволяя себе уплыть обратно под поверхность сознания. В следующий раз, когда я очнулась, снаружи было темно, а дождь прекратился. Телефон показывал чуть за десять вечера, и я была возбуждена. Я надела свою, по большей части, сухую одежду, перестелила кровать, покинула лодку и побежала через дорогу в бар.

Там было довольно много посетителей, все места у стойки и большинство столов были заняты, впрочем, его нельзя было назвать переполненным. За барной стойкой находился Зейн, вроде бы он неплохо справлялся, взбивая пивную пену и наливая немного больше, чем нужно, водки в виски с содовой... но это был не Себастиан.

Я заглянула в бар и привлекла внимание Зейна.

‒ Где он?

Зейн пожал плечами, добавляя в стакан с водкой тоник и ломтик лимона и опуская в коктейль соломинку.

‒ Точно не знаю. Может на заднем дворе? Кажется, он выходил. Но не должен был уйти далеко, у него куча работы. Если тут еще прибавится работенки, то клянусь, я застрелюсь.

‒ Спасибо, ‒ произнесла я и побрела по кухне в сторону двери запасного выхода, которую подпирал огромный кувшин с маслом для жарки.

Я услышала голоса, один из них определенно принадлежал Себастиану. Я заглянула в приоткрытую дверь и увидела Себастиана, прислонившегося к стене, он засунул руки в задние карманы, и у него было хмурое выражение лица. Перед ним стояла женщина. Мини-юбка была настолько короткой, что едва прикрывала ее задницу, а сверху на ней было только бюстье. Пятидюймовые каблуки и прическа с начесом. И она лапала Себастиана. Он не трогал ее в ответ, но и не останавливал. Они стояли в профиль ко мне, так что я могла видеть все происходящее.

‒ Между нами все было здорово, верно, Себастиан? ‒ Ее голос звучал вкрадчиво с намеком на соблазнительность. ‒ Тебе было со мной хорошо. Ты ведь помнишь, что я могу сделать своим ртом?

‒ Алли... Боже, остановись. Мы не будем этого делать. ‒ Он сместился, чтобы не стоять к ней так близко, искусно отдаляясь. ‒ Я не буду этого делать. Тебе лучше уйти.

Девушка лишь рассмеялась.

‒ Я не прошу тебя встречаться со мной, я всего-навсего хочу хорошо провести время. Ты же в этом лучший? Быстрое и легкое времяпровождение? Это все, что мне нужно.

‒ Алли, ты не слушаешь меня.

Она опустилась на колени и протянула руки к его ширинке.

‒ Да ладно тебе, Себастиан. Ты знаешь, что хочешь этого. Ты же знаешь, как хорошо я могу отсосать у тебя? Я могу так приласкать твой член ртом, что он будет стоять несколько часов, Себастиан. ‒ Она поглаживала длину его мужского достоинства поверх нижнего белья, готовясь вытащить его и взять в рот. ‒ Великолепные ощущения? Ты такой твердый, что аж больно, наверное. Могу помочь тебе с этим, малыш.

Было такое ощущение, будто меня предали. Глупо, но я не могла избавиться от этого чувства. Себастиан мне ничего не был должен. Он ничего для меня не значил. Но чувство было саднящее, настоящее и несомненное, оно сидело во мне, словно тонна кирпичей с неровными краями поверх еще свежей раны предательства Майкла. Я не могла вынести еще и это.

Я повернулась, чтобы уйти, и задела ногой что-то, что загрохотало. Я услышала, как Себастиан громко позвал меня по имени, но я не собиралась останавливаться и выслушивать его.

Не было смысла.

Я пронеслась по кухне, пробежала по бару, игнорируя любопытный взгляд Зейна.

На улице снова шел дождь, не проливной, но все же. Достаточно сильный, чтобы промокнуть. Выйдя за дверь и сделав несколько шагов, я почувствовала, как кто-то рукой хватает меня за плечо.

Не самый умный ход. Я не могла бы ничего поделать со своей реакцией даже если бы хотела, да я и не хотела. Схватила его за запястье, развернулась так, чтобы мое плечо оказалось у него под мышкой и, используя импульс и меньший рост, произвела жесткий бросок через корпус. Он приземлился спиной на дорогу, задыхаясь и моргая.

‒ Не смей прикасаться ко мне так, мудак. Никогда. Думала, ты это уже запомнил, оказалось ‒ нет.

Я отвернулась от него и пошла вниз по улице.

Все еще задыхаясь, он с трудом, болезненно, но все-таки поднялся на ноги.

‒ Подожди... ‒ Себастиан кашлянул, глубоко вздохнул и попытался снова. ‒ Дрю, пожалуйста. Пожалуйста, подожди.

‒ Зачем? Ты заставляешь свою бывшую ждать. Зачем тебе я?

Он остановился передо мной и примирительно поднял руки, но не прикоснулся ко мне. Я заметила, что его джинсы были все еще расстегнуты.

‒ Я не позволял этой отъявленной шлюшке прикасаться ко мне, Дрю. Я отфутболил ее еще до того, как узнал, что ты что-то видела. Я остановил ее, как только она попыталась положить руки на мой член. И велел ей проваливать и обходился с ней не мило. Да и не бывшая она. Просто цыпочка, с которой я однажды трахался, а она терлась поблизости в надежде на второй раз.

‒ И это должно меня успокоить?

Я скрестила руки на груди и бросила взгляд на его ширинку.

Он посмотрел вниз и понял, что джинсы были все еще расстегнуты, закрыл молнию и застегнул пуговицы.

‒ Нет, я просто...

‒ Потому что, в конце концов, я тоже буду такой, верно? Какой-то отчаянной сучкой, которая появляется в надежде на жалкий трах с всемогущим Себастианом?

‒ Я не это имел в виду, ‒ в его голосе слышалось раздражение.

Я знала, что веду себя не разумно. Он мне ничего не обещал, так что я не имела права с ним так обращаться. При желании он мог трахать кого угодно, и я ничего не смогла бы возразить. Если ему хотелось позволить цыпе отсосать ему в переулке за баром, он имел на это полное право и не обязан был мне ничего объяснять.

И, честно говоря, тот факт, что я чувствовала, будто он был должен мне то, что я хотела от него... беспокоил меня. Мне не следовало этого хотеть.

В этот момент я увидела, как Зейн высунул голову в приоткрытую дверь бара.

‒ Эй, Баст. Нужна твоя помощь, брат. Становится немного трудно.

‒ Мне нужно идти, ‒ отчаянно зарычал Себастиан, ‒ но, пожалуйста, не уходи. Я не трогал ее, не позволял ей прикасаться ко мне. Она ничего не значит для меня, Дрю, и это правда, веришь ты мне или нет. Обычно мне не свойственно объяснять кому-то свое дерьмо, но по какой-то причине мысль о том, чтобы позволить тебе просто уйти... я не знаю. Я не знаю. Я просто...

‒ СЕБАСТИАН! ‒ теперь голос Зейна звучал мощно и раздраженно. ‒ Нас ждут взбешенные клиенты, чувак. Пойдем. Это может подождать.

‒ Иди, Себастиан, ‒ проговорила я. ‒ Ты нужен брату.

‒ Пожалуйста, не уходи, ‒ снова зарычал он. ‒ Это еще не конец, сладкая. Ни в коем случае.

И затем он вернулся в бар, а я осталась одна на улице под дождем, совершенно не понимая, что думать или чувствовать, и, тем более, что делать дальше. Поэтому я вернулась на парусник. В растрепанных чувствах, потерянная, дрейфующая и не знающая, как быть дальше.

Я не хотела уходить. Мне хотелось большего. Я хотела его и точка. Вероятно, это было глупо. В конечном итоге мне будет больнее, чем когда-либо, останется только уползти назад к папе в Сиэтл и попытаться восстановить руины моей разрушенной жизни. Рискованно начинать. Да и зачем? Ради нескольких минут приятных ощущений в сильных руках Себастиана Бэдда?

Мать твою, да! Именно ради этого! Потому что эти несколько минут, скорее всего, будут... черт, лучшим из того, что я когда-либо испытывала. Я просто знала, что именно так оно и будет. Судьбоносный сногсшибательный секс. И, черт меня подери, но я хотела. Я ужасно хотела этого.

Но была ли я готова рискнуть привязаться к Себастиану из-за того, насколько хорошо он трахается, только чтобы он отправил меня паковать вещи сразу, как только насытится? Просто, если даже того, что было у нас с Майклом, не хватило, чтобы удержать его верность, то каковы шансы, что такого мужчину, как Себастиан, я удовлетворю? В смысле, он же Бог. Запредельно великолепный, жесткий, грубый, доминирующий и опытный в сексе, он управляет собственным баром, а женщины готовы на все ради второго раза с ним, даже отсосать посреди аллеи, просто чтобы побыть с ним подольше. И вот она я, та, кто не может удержать от измены даже такого скучного простофилю, как Майкл.

Ага, удачи. Но что-то внутри меня настаивало, чтобы я дала ему шанс. Потому что это было бы здорово. Ради этого стоило рискнуть.

Я попыталась выкинуть это из головы на некоторое время.

Я читала, листала социальные сети на своем телефоне, проверяла новостные приложения, еще что-то читала. Удалось опять задремать, хотя я и так проспала большую часть дня.

Я проснулась от тусклого света, пробивающегося в окна. Телефон разрядился, так что я понятия не имела, который сейчас час, но по моим подсчетам должно было быть около семи или восьми утра.

И первая моя мысль была о Себастиане.

Я хотела его. Знала, что это может закончиться плохо, но какой-то сумасшедший, импульсивный запал внутри меня велел мне пойти на это. Да и нельзя дать Майклу разрушить мою жизнь или заставить меня возвести еще большую стену, чем уже была. Я не могла позволить предательству Майкла превратить меня в слишком напуганную особу, чтобы добиваться желаемого. Мне нужен был Себастиан. Я понятия не имела, как это будет выглядеть, происходить, чем закончится и переживет ли мое сердце этот опыт, но была готова рискнуть. Должна была.

К черту все.

Я толкнула дверь каюты, выскользнула, захлопнула ее позади себя, и побежала через улицу под проливным дождем. Открыла дверь в бар, но он оказался пуст. Весь свет был выключен, а дверь к лестнице, ведущей в квартиру, была открыта, поэтому я подумала, что он должен был быть там, вероятно, спал, так как еще было раннее утро.

Я обнаружила сонного Зейна, который развалился на диване и смотрел по телевизору новости. Он подмигнул мне, а затем показал большим пальцем в сторону коридора.

‒ Его комната в самом конце.

Дверь Себастиана была закрыта, но не заперта, так что я вошла. Здесь оказалась двуспальная кровать с простыми металлическими спинками, небрежно застеленными фланелевыми простынями и толстым флисовым одеялом, комод с шестью ящиками, один из них был приоткрыт, и оттуда свисала футболка, сверху стояло блюдо с пригоршней мелочи, мультитул «Leatherman» и старинные серебряные часы. На полу валялось нижнее белье и пара джинсов, старая, потрепанная акустическая гитара Тейлора покоилась в углу на широком основании с медиатором в струнах.

Пара тимберлендовских ботинок была изрядно поношена. На открытой дверце шкафа висело шерстяное пальто, по всей видимости, оно там находилось еще с прошлой зимы. Пустые стены. Ни будильника, ни телефонного шнура, или радио, или хоть чего-то. Фактически здесь вообще не было никакой электроники. На прикроватной тумбочке стояла лишь литровая бутылка воды и фото женщины, по всей видимости, его матери, стоящей рядом с мужчиной, которым, как я поняла, был его отец.

Но не было Себастиана.

Дверь в ванную комнату была слегка приоткрыта, и я заглянула внутрь: в зеркале был виден Себастиан, который стоял перед унитазом.

Ноги широко расставлены, голова опущена, плечи напряжены. Джинсы были приспущены на бедра и обнажали тугой накачанный зад с порослью темных волос. Одной рукой он упирался в стену напротив лица, дабы удержать равновесие, другая же находилась впереди. Он был несгибаем, мышцы ягодиц сокращались и весь зад двигался толчками вперед, а рука медленно перемещалась вперед и назад.

‒ Черт...‒ простонал он низким рычащим голосом.

От неожиданности я подскочила, когда услышала этот рык, казалось, меня поймали на том, что я подсматриваю. Наблюдаю, как он онанировал.

‒ Дрю... Черт... ‒ прорычал он.

Он мастурбировал, думая обо мне? Мое сердце заколотилось, живот скрутило, руки затряслись, а между ног стало жарко.

Я не могла отвести взгляд. Просто не могла.

Я немного сдвинулась так, чтобы видеть не только его спину, но и чуть больше его профиля в зеркале. Кулак скользил вверх и вниз по его огромной, твердой длине. Она действительно была огромной и твердой.

Я наблюдала, как он ласкал себя, и ощущала, как меня обдавало жаром, а трусики стали мокрыми. Он не торопился, просто поглаживал. Медленно, неторопливо и размеренно. Спустя несколько минут его бедра начали покачиваться вперед-назад, дыхание стало шумным, а кулак задвигался быстрее.

Он меня не видел; его глаза были закрыты, а желваки заходили, когда его кулак стал двигаться все быстрее и быстрее.

Затем он остановился, распахнул глаза, и, протянув руку, чтобы набрать немного лосьона, намазал его на член и снова стал медленно поглаживать, постепенно ускоряясь.

‒ Дрю... Боже, Дрю...

Мое сердце начинало колотиться каждый раз, когда он произносил мое имя, а внутренности плавились от желания, когда его большая рука скользила вверх и вниз по его огромному жесткому члену. Я представляла, как поглаживаю его рукой... Пожалуй, мне пришлось бы воспользоваться обеими руками и, возможно, немного ртом.

И тут он взглянул в зеркало и увидел меня.

‒ Увидела что-то хорошее? ‒ сказал он своим пронизывающим басом.

‒ Да, ‒ услышала я собственный голос, ‒ не останавливайся.

Он снова погладил свой член, но в этот раз не прервал наш зрительный контакт в зеркале.

‒ Зайди сюда.

Я приоткрыла дверь шире, чтобы проскользнуть внутрь, а затем закрыла ее за собой. Свободной рукой Себастиан отодвинул занавеску душа.

‒ Сядь.

Я, дрожа, сидела на краю ванны в нескольких дюймах от него. В дюймах от его напряженного члена, глазела и пыталась казаться более бесстрашной, чем была на самом деле.

‒ Почему ты здесь, Дрю? ‒ спросил он, не останавливая кулак, все еще медленно скользящий вдоль его члена.

‒ Я... я хочу забыть, Себастиан. Я просто... я просто хочу забыть. Как ты и говорил. На какое-то время почувствовать себя хорошо.

‒ А потом снова закатишь истерику?

‒ Вероятно, ‒ пожала я плечами.

‒ Достаточно честно, ‒ усмехнулся он и посмотрел вниз. Мы вместе наблюдали, как он онанировал. ‒ Нравится наблюдать?

‒ Я никогда этого не видела прежде. Не смотрела, как кто-то занимается подобным.

‒ Раньше никто не смотрел.

Я облизнула губы и перевела взгляд от его глаз на член.

‒ Продолжай.

Он так и сделал.

Его кулак скользил вверх и вниз медленно, неторопливо, из-за лосьона были слышны хлюпающие звуки при каждом движении, затем толчки стали быстрее, его челюсти сжались, а желваки каждый раз начинали ходить, когда он погружал член в движущийся кулак.

Я изнемогала.

Мои сложенные на коленях руки дернулись от желания прикоснуться к нему.

Его глаза мгновенно закрылись, а когда он их снова открыл, пригвоздили меня взглядом.

‒ Дотронься до меня, Дрю. Помоги мне кончить. Это ведь твоя вина, что я такой твердый.

Я потянулась, заколебавшись в миллиметре от его члена, а затем сомкнула руку вокруг достоинства. Боже, такой шелковистый, такой нежный и все еще каменно-твердый. Рука скользнула вверх к головке, а затем вниз по всей длине, мой кулак скользил плавно из-за лосьона. Обе наши руки были на его члене ‒ его ниже моей, и мы ласкали его вместе все быстрее и быстрее.

‒ Черт... Дрю, так классно, когда твоя рука держит мой член.

‒ Он невероятен, Себастиан, ‒ улыбнулась я ему. ‒ Видимо, той ночью я была права?

‒ Видимо, ‒ проворчал он, начиная двигать бедрами.

Я заработала быстрее, и он убрал ладонь. Теперь на его плоти осталась только моя рука, другой я обхватила его зад и установила быстрый ритм движений на его пульсирующем члене. Сильнее, быстрее.

Боже, как долго он может продержаться?

Вместе с его дыханием слышались и низкие хрипы.

‒ Я собираюсь кончить, Дрю, ‒ взглянул он на меня.

Его красивый пенис толкнулся в мой кулак, взгляд был прикован ко мне, а его пресс напрягся. Я восторженно смотрела, как моя маленькая бледная рука скользила вверх и вниз по его смуглой плоти, а потом он замер, бедра подались вперед.

‒ Черт... черт, я кончаю, Дрю. Смотри на меня, когда я кончу.

Я отклонилась от него, сжала ладонь под головкой его пениса и продолжила ласкать его. Он зарычал и толкнулся бедрами еще раз, а затем кончил, издав низкий рык. Его член пульсировал в моем кулаке, сперма выплескивалась из него мне на ладонь и, переливаясь, капала в туалет, но тут он застонал, толкнулся и кончил снова, наполняя и переполняя мою ладонь снова и снова, а я продолжала поглаживать его, пока он, наконец, не перестал рычать и кончать мне в руку.

‒ Иисусе, как много, ‒ сказала я, удивляясь невероятному количеству спермы в моей руке, капающей между пальцев в воду внизу, и покрывающей мою ладонь влажной горячей белой липкостью.

‒ Ты даже не имеешь ни малейшего представления, ‒ рыкнул он. ‒ Мой руки и снимай уже эту одежду.

Я вздрогнула от яростной силы в его голосе.

‒ Ты всегда такой властный?

‒ Только что твои руки были на моем члене, Дрю, ‒ он снова на меня рычал. ‒ Я жажду смаковать твою сладкую киску до тех пор, пока ты не кончишь мне на язык, а затем, когда я снова стану твердым, то поимею тебя во всех позах. Так что, если ты не собираешься делать то, что я сказал, то я сделаю это сам.

Я пристально рассматривала его пленительно пылающие карие глаза, тяжело вздымающуюся грудную клетку, его уже мягкий член. Он переступил через свои джинсы и трусы, сдернул с себя рубашку, бросил все это на пол и встал обнаженный передо мной. И, святые угодники, каким же он был мускулистым. Точеный пресс, бугристые грудные мышцы, рельефные бицепсы и все это великолепие было покрыто татуировками, простирающимися от запястья до запястья и от плеча к плечу. А накачанные косые мышцы живота, о боже, да! А его достоинство, даже на первый взгляд оно казалось впечатляющим. Несомненно, это была самая большая штуковина из всех, что я когда-либо видела, толще и длиннее любого члена на моей памяти, идеально прямой и такой красивый... и настолько большой, что, я была уверена, он растянет меня до боли.

Я вздрогнула от этой мысли.

Видимо мои действия показались ему недостаточно быстрыми, поскольку Себастиан схватил меня за запястье, включил кран, ополоснул руку от спермы, промокнул полотенцем, а затем распахнул дверь ванной и потянул меня к двери в спальню, закрыв ее пинком, он положил руку на замок и повернулся ко мне.

‒ Если хочешь уйти, сейчас самое время. Я собираюсь запереть эту дверь и не выпускать тебя отсюда, пока ты не начнешь молить о пощаде.

‒ Я не хочу уходить, ‒ вздернула я подбородок.

Я не хотела. Действительно не хотела, но его взгляд был диким, и я невольно начала задаваться вопросом, а не была ли моя идея получить несколько оргазмов от этого парня, а потом просто вернуться в Сиэтл, немного далекой от реальности. Он выглядел хищным, словно был готов в любую секунду наброситься на меня и сожрать.

Меня никогда прежде не сжирали. Черт, да на меня никогда прежде так даже не смотрели.

Он сгреб мой свитер, накинул на голову капюшон, а затем, сдернув с меня толстовку, отбросил ее в сторону. Сорвал футболку, следом бюстик. Безжалостно и эффективно. Затем он расстегнул мои джинсы, спустил их вместе с бельем, и когда я вышагнула из них, то оказалась абсолютно голой. Весь процесс не занял и тридцати секунд.

Он обнял меня руками за талию, и на какое-то мгновенье его взгляд стал мягким и нежным, когда он рассматривал меня своими большими карими глазами медведя гризли, полными ласки и признательности. Это продолжалось до тех пор, пока мы смотрели друг другу в глаза, а затем его взгляд соскользнул на грудь, живот, к моей киске...

И его хватка на талии стала крепче.

‒ Ни звука, Дрю. Поняла?

Я кивнула, и в этот момент мир, который я знала, перестал существовать.

Он поднял меня, обхватив за талию, и бросил на кровать ‒ простое, легкое движение, которое отправило меня в полет через всю комнату, после чего я подпрыгнула, а когда сделала это еще раз, он поймал меня в объятия и навис надо мной, прижавшись кожа к коже, прижавшись губами к моей шее, целуя и посасывая, покусывая зубами, облизывая языком. Себастиан спустился к моей груди и свел холмики вместе, вобрал в рот твердый, чувствительный сосок и провел по нему зубами, вызвав тем самым мой стон. У меня не было времени, чтобы переварить то, как я очутилась на постели, а его губы уже порхали над моими сосками, и зубы покусывали их чуть сильнее, чем я могла вытерпеть, а затем он спустился к моему животу, скользнув языком по пупку, отчего я подавила в себе желание завизжать. А потом Себастиан встал с меня и с кровати. Он схватил руками меня за лодыжки и дернул к краю кровати, раздвинув мои ноги и опустив голову между ними.

‒ Господи, Себастиан, помедленнее! ‒ задыхаясь, умоляла я.

‒ Нет, ‒ прорычал он односложный ответ.

‒ Но я... о, черт! О, черт! Ооооо чччеееееерт!

Шок от полного блаженства вырвал из меня это слово, удлинив при этом каждый согласный, каждый гласный, каждый слог. Его губы сомкнулись вокруг моего клитора, язык безумно порхал, рот всасывал, а затем он вошел в меня двумя пальцами, и я не смогла сдержать вздох, когда Себастиан проник в меня пальцами и согнул их, находя точку G так, будто у него был какой-то радар или волшебная палочка для ее определения внутри меня.

Еще два движения языком, двумя пальцами, и я утопала в пучине оргазма.

Я изогнулась на кровати, прикусив губу, чтобы смолчать, но тут он обвил мой клитор языком, и я сдалась, подпрыгнув под ним и кончив в рекордно короткие сроки.

‒ Боже, Дрю, тебя так легко довести до предела, ‒ выдохнул Себастиан, согревая дыханием мою киску. ‒ Подари мне еще один оргазм. Хочу почувствовать, как твоя киска снова сжимает меня.

Теперь он использовал три пальца, а языком ласкал мою киску и круговыми движениями исследовал мой клитор. Я никогда в жизни не кончала более одного раза за один половой акт, даже если мастурбировала, а тем более до проникновения. И вот я была на грани второго пика наслаждения.

‒ Ущипни себя за соски. До боли.

Я должна была подчиниться. Я не могла объяснить тот эффект, что оказали на меня его команды. Я ведь не из тех девушек, что легко позволяют собой управлять, но в том, как Себастиан прорычал свой приказ, было что-то воздействующее на уровне инстинктов и заставляющее повиноваться ему автоматически. Я не просто хотела, я нуждалась в том, чтобы ему подчиниться.

Сжав оба соска, я катала возбужденные вершинки между большим и указательным пальцами до тех пор, пока не возникло изысканное ощущение охватывающего меня тепла.

‒ Жестче, ‒ прорычал он, ‒ я сказал до боли.

Поэтому я ущипнула свои соски так сильно, что непроизвольно взвизгнула, но благодаря поступательным движениям его мощных пальцев и тщательному исследованию моих клитора и половых губ его пальцами и языком, боль мгновенно преобразовалась во что-то иное.

А затем я почувствовала острую боль прямо рядом с внешними половыми губами, в сгибе, где киска переходит в бедро, и мои глаза распахнулись, чтобы увидеть, как Себастиан возвращается к ласканию клитора. Я наклонилась вперед, потянувшись к коже, и увидела, что он оставил там большой темный любовный укус.

‒ Ты…поставил мне… засос, ‒ требовательно спросила я, едва подавляя вздохи наслаждения, ‒ на моей киске?

Он взглянул на меня, и его улыбка не была сладкой или доброй, или даже ласковой, скорее дикой и жестокой. Он наклонился ближе к моей киске, отодвинул бедро в сторону, прижался губами к тому же месту на противоположной стороне, и я почувствовала острую боль от укуса его зубов и всасывания языка и губ, а затем он отстранился, оставив еще один засос.

‒ Моя. ‒ По тону его голоса стало понятно, что он не приемлет возражений, а его руки на моем теле не оставили места для споров.

Его? Черт, как я справлюсь с этим.

Но эти мысли вмиг исчезли, стоило ему опять приступить к доведению меня до оргазма.

На долго меня не хватило.

Я почувствовала, как вскипаю, и на этот раз моим пальцам не понадобилось команды, чтобы найти и с силой сжать соски, а затем меня пронзили и омыли тепло и напряжение, я увидела звезды, перед глазами возникла темная пелена, и я выгнулась на кровати. Его руки были под моей задницей, приподнимая и прижимая меня ближе ко рту, когда он ласкал губами мой клитор, пока я испытывала оргазм, а затем Себастиан отпустил его, но его язык продолжал двигаться, влажный и теплый, настойчивый и голодный, он скользил вдоль моей киски, вылизывая стекающие соки моего желания.

Когда же он вылизал все дочиста, то, наконец, прополз по моему телу на кровать, а меня водрузил на подушки, и снова приподнял так, словно я ничего не весила, словно я принадлежала ему, и он мог делать со мной все, что хочет.

А ведь так и было! Я отдала себя в его руки, позволив ему закрыть дверь позади нас, и теперь я была нагая, раскрасневшаяся от двух сильнейших оргазмов и при этом даже отдаленно не насытившаяся.

Я ожидала, что он попросит об ответной услуге ‒ отсосать ему, чтобы он снова затвердел, но вместо этого он лег боком на подушки, притянул к себе и обвил меня руками. Обе руки обхватили меня как стальные тросы, вжимая в его тело. Я ощущала его запах, чувствовала его, слышала стук его сердца и нежность его кожи…

А затем он обхватил руками мое лицо, наклонился и поцеловал.

Медленно.

Углубляя поцелуй.

Это было невероятно.

Он трахал меня своим ртом так же тщательно и безумно, как и собирался трахать мою киску. Я застонала, просто потому, что не могла не застонать. Его язык мародерствовал у меня во рту, сплетаясь с моим и пробегая по зубам, а я сама была надежно и крепко зажата в его сильных руках. Одна его рука находилась на моей щеке: большой палец придерживал подбородок, управляя поцелуем, остальные же поглаживали мое ухо. Другая рука, протиснувшись между бедром и талией, распласталась на моей заднице, пальцы обхватывали плоть, сжимали, лапали, разминали, исследуя территорию и каждый изгиб ягодиц по очереди. И боже, ну почему эти простые прикосновения были такими чертовски эротичными? Все, что он делал, ‒ ласкал мою задницу, но это вызывало у меня острые ощущения, заставляя мои бедра толкаться к его телу, я развела бедра шире, и его нога расположилась между ними в жалком подобии того, чего я действительно хотела ‒ его член внутри меня.

Но он не спешил.

Он целовал меня мастерски и страстно, удерживая лицо и исследуя мою попку. Как долго мы лежали там, на его кровати, лицом друг к другу и просто целовались? Не имею представления. Вечность. Весь день. Всю ночь. Или, может быть, всего несколько минут. На самом деле недостаточно долго. Его поцелуй был опьяняющим, а прикосновения пылали огнем на моей коже.

И тогда я почувствовал, как его член уплотняется где-то между моим бедром и животом. Приложив руку к его лицу, я погладила грубую щетину и вложила всю себя в поцелуй, отдаваясь, смакуя его язык, вдыхая его выдохи. Я должна была. Иначе просто никак. Невозможно не отвечать с тем же пылом, когда тебя так целуют. Это делает тебя безумной, дикой. Из глубины поднялось какое-то смятение, сумасшедший коктейль эмоций, который я не осмелилась изучить, поэтому просто спрятала его поглубже и сосредоточилась на вкусе его губ и ощущении его щетины под моей ладонью, а затем протиснула другую руку между нашими телами и обхватила его член.

Он прорычал сквозь зубы, пока я ласкала его, пока чувствовала, как его член твердел в моей руке.

‒ Твои прикосновения, Дрю, они подобны магии. Не знаю, что ты делаешь со мной, но, когда твои руки касаются моего члена, я схожу с ума.

‒ Трахни меня, Себастиан, ‒ прошептала я ему в губы. ‒ Я хочу ощутить твой член внутри себя, хочу, чтобы ты жестко меня оттрахал.

ГЛАВА 8

Себастиан

Святые угодники, ее голос, умоляющий меня войти в нее? Ее глаза? Она трепетала, дрожала, ее бедра терлись о мою ногу. Слава богу, мой период восстановления между сексом был настолько короткий, насколько мой член большой, но что-то в Дрю заставляло меня быть тверже стали. А теперь она еще и умоляла об этом?

‒ Да? ‒ Я отвернулся от нее, открыл прикроватную тумбочку и достал презерватив. ‒ Насколько сильно?

Она выхватила у меня презерватив, толкнула так, что я упал на спину, разорвала пакетик, откинула его в сторону, держа резинку в руке. На секунду покрутила ее, пытаясь понять, в какую сторону она закручена, потом сжала мой член в основании и надела на него презерватив одним движением, я едва сдержал стон.

‒ Так сильно, что сойду с ума, Себастиан. Прошу, ‒ сказала она и в то же время скользнула по мне бедрами и оседлала. ‒ Ты обещал, что поможешь мне забыть все. Поэтому я умоляю тебя, прошу, забери эти чертовы воспоминания.

Она оперлась руками о мою грудь, и ее распущенные золотисто-каштановые волосы упали мне на лицо и плечи, а ее вес предвещал то, что должно было произойти. Я взял свой член одной рукой, а другой раздвинул ей бедра. А затем направил головку члена в ее киску.

Одним толчком я почти вошел в нее, но не совсем, так, что головка члена открыла ее киску, но внутрь не вошла. Я остановился, поймал ее бедра, чтобы она не оседлала меня до того, как я стану готов. Она наклонилась вперед, ее соски задели мою грудь, а глаза были страстно голубого цвета. Я хотел быть внутри нее так же сильно, как и она хотела того же, но я хотел наслаждаться этим. Выжечь это воспоминание в своей памяти. Запечатлеть его в ее голове.

‒ Вот так? ‒ подразнил я.

‒ Нет, ‒ пробормотала она. ‒ Глубже.

Я отпустил ее бедра. Схватил ее грудь и немного подался вперед, чтобы укусить ее нижнюю губу, потянуть за нее немного и отпустить. Ее глаза широко раскрылись, когда я сжал ее соски, а потом томно прикрылись, когда я выгнул бедра, чтобы войти в нее немного глубже.

‒ Да, ‒ захныкала она, ‒ вот так. Глубже.

Я снова сжал ее бедра и направил их порхать вверх и вниз над головкой моего члена. Дразня нас обоих. Заставляя чувствовать себя абсолютно сумасшедшим из-за этого. Я мог чувствовать ее, чувствовать эту сладкую киску, туго сжимающуюся над моим членом, но этого было недостаточно, мне было нужно проникнуть в нее глубже, мне нужно было наполнить ее, нужно было почувствовать ее киску, нужно было войти глубоко и почувствовать, как ее бедра дрожат, когда она кончает.

Она дрожала, глубоко дышала, чувствуя необходимость пронзить себя мной.

‒ Прошу, Себастиан, пожалуйста, ‒ она была в отчаянии.

И я тоже. Этой жестокой игры с меня было предостаточно.

Я отпустил ее бедра.

‒ Покажи, насколько глубоко ты меня хочешь, Дрю.

‒ Ох, наконец-то, ‒ она приложилась своим лбом к моему и посмотрела мне в глаза, поколебавшись долю секунды, ее бедра беспомощно извивались, а потом она опустилась на мой член. Медленно, нарочно, ее глаза расширились, когда я стал растягивать ее тугую прекрасную киску.

‒ Господи, Себастиан. Я не могу... о... мой бог. Я не могу принять его всего в себя.

‒ Можешь, ‒ я зарычал. ‒ Медленно. Приподнимись и медленно опускайся.

‒ Я пытаюсь, но ты настолько большой, черт побери, я просто... ‒ Ее глаза были широко открыты, сверкая и мерцая безумным страхом и немного болью, когда я вошел в нее до конца. Она подняла свои бедра, чтобы я вышел из нее, задержалась немного, пытаясь перевести дыхание, а потом опять села, вбирая мой член еще глубже. ‒ Боже, Себастиан, так, мать его, хорошо.

Я не мог дышать. Честно, я был бездыханен и весь трясся. Быть внутри Дрю... этот момент затмил все остальные, которые были прежде. Это было... идеально. Я еще не полностью вошел в нее. И я боролся с желанием бросить ее на кровать и оттрахать как дикое животное. В то же время мне нужно было просто держать ее вот так, чувствовать, как разбухают ее сочные бедра, и позволить ей довести все до конца, просто впитывая ее красоту, ее лицо, как падают волосы на ее плечи, как дрожит ее грудь, когда она опускается на меня. Я просто хотел почувствовать это, утонуть в чувстве обладания этой женщиной.

Я не хотел, чтобы это когда-либо заканчивалось.

Я хотел наслаждаться каждой секундой.

Она ахнула, когда снова опустилась на мой член, ее пальцы впивались в мою грудь, острые ногти цеплялись за меня. Боль только напоминала мне, что это все было реально, что я действительно был здесь с ней, чувствовал это, наполнял ее, а она мне открывалась. Это не было сном, не было игрой моего подсознания. Все было даже лучше, чем я представлял, когда трогал сам себя. Несравнимо лучше. Ее тело было чертовски восхитительным, я даже не осмеливался моргать, потому что не хотел пропустить ни секунды того, как она смотрит на меня сверху.

Она не опустилась еще даже на половину моей длины, когда снова привстала, оставляя внутри только самый кончик. А потом засомневалась, как будто готовилась к тому, что я снова наполню ее до краев. Я чувствовал, как мое сердце бьется дико и отрывисто, когда она была в такой позе, в предвкушении, и я был на грани, не зная, когда она снова примет меня внутрь, и насколько глубоко, и насколько медленно. На ожидание ушли все мои силы: на то, чтобы дать ей время привыкнуть ко мне.

Она резко вздохнула, вонзила ногти еще глубже в мою кожу, почти ломая их, и потом медленно опустилась на меня. И, боже мой, она была такая узкая, я чувствовал каждый миллиметр, когда входил в нее, чувствовал, как сжимается вокруг меня ее влагалище, как оно становится влажным, скользким и горячим, ‒ это было... как будто я возвращался домой, входя в нее. Наполняя ее.

Она вобрала почти всего меня, когда, прерывисто дыша, снова стала приподниматься, сомневаясь, опираясь лбом об мой лоб и тяжело дыша. А потом опять в мучительно медленном, словно пытка, движении опять нанизала себя на меня. Снова и снова. Ее стоны были низкими, хриплыми и дикими, как у львицы. Почти полностью вытащив мой член из себя, она опять оставила внутри только головку, но теперь вместо медленного погружения, она двигала своими бедрами так, будто играла с головкой моего члена. Она дразнила меня, себя, постанывая так эротично, что мои яйца напряглись, член пульсировал, пальцы впились в ее задницу, держась изо всех сил.

Боже, мне нужно было двигаться, нужно было пронзить ее собой. Нужно было трахнуть ее. Но я не мог. Не стал бы. До тех пор, пока она не будет готова.

Без предупреждения она шлепнулась на меня своей попкой, принимая весь член единым безумным толчком, а ртом прижалась к моему плечу, кусая, чтобы заглушить крик. Я зарычал от жгучей боли, когда зубы впились в плоть. Внезапно меня накрыл головокружительный экстаз, ее киска будто заглатывала член, тугая вагина ощущалась так полно, что я не мог больше молчать. Чувствовать ее было чистым блаженством.

‒ Черт возьми... ‒ вздохнул я, губы коснулись ее уха. ‒ Дрю, ты словно… Боже, я даже не знаю с чем сравнить.

Она всхлипывала и задыхалась, опуская задницу на мои бедра, ее влагалище сжалось вокруг меня так, будто ее уже накрыло волной оргазма.

‒ Такой большой, Себастиан. Такой чертовски большой.

‒ Посмотри на меня, Дрю, ‒ прорычал я. Мы встретились взглядами, ее бесконечно голубые глаза блестели от слез. ‒ Это ведь хорошие слезы, дорогая?

Пальцами она впилась в мою грудь, ее волосы выбились и растрепались вокруг наших лиц, она оседлала меня и коленями сжала мои бедра, а зубами прикусила свою нижнюю губу, так что первое время могла только кивать.

‒ Лучше, слишком хорошие, ‒ проговорила она сквозь стиснутые зубы.

‒ Теперь ты можешь меня вобрать? ‒ спросил я.

Снова кивок. Дыхание стало порывистым и сбивчивым, когда она начала вращать бедрами, пряча лицо у основания моей шеи.

Я намотал густые каштановые волосы на кулак и оттянул назад ее голову, вынуждая смотреть на меня.

‒ Хочу слышать твой голос, Дрю. Мне нужно двигаться. Ты уже можешь вобрать всего меня? Скажи это.

‒ Я могу вобрать тебя, Себастиян, ‒ ее дыхание было сбивчивым. ‒ Дай мне все, что у тебя есть. Дай мне все.

Я крепко сжал ее и перекатившись, прижал спиной к кровати.

‒ Не закрывай глаза. Не упусти ни секунды, Дрю.

‒ Не буду.

Я сильнее прижался к ней бедрами, толкнув член так глубоко, насколько тот смог войти. Затем медленно вышел, и Дрю закричала, будто оплакивая потерю меня внутри нее. Тогда я мягко вошел обратно. Мои руки находились по обе стороны ее лица, девушка обернула ноги вокруг моих бедер, упершись стопами в матрас рядом с моими коленями. Она сжимала мои плечи руками, и в то время как я толчком вошел в Дрю, ее ногти превратились в когти, и девушка ахнула, когда я заполнил ее. Снова и снова, и каждый раз, как только я вонзался в нее, она глубже впивалась пальцами в мою плоть, и я наслаждался тем, как отчаянно Дрю цеплялась за меня, яростью ее пальцев и эротической хрипотцой голоса.

Но я все еще медлил. Оценивал ее возможности, как самое ценное на свете. Всего лишь разогревался. Не желая подавить ее или спугнуть своей мощью.

И она почувствовала это. Провела пальцами по моим волосам, далее по моей спине, чтобы сжать мою задницу. Погладила ладонями ягодицы, пробежалась по ним кончиками пальцев, а затем толкнулась бедрами в мои, грубо и яростно впившись пальцами в мой зад и дернув меня к себе, чтобы углубить толчок.

‒ Еще, Себастиан. Я же сказала, что могу вобрать тебя. Дай мне это. ‒ Она приблизила лицо к моему, поцеловала уголок рта, дразня меня, а затем прикусила мочку моего уха. ‒ Я возьму все, что у тебя есть, и буду умолять о большем.

Я подался назад и начал двигаться более усердно, уставившись на нее.

‒ Мне нравится, когда ты умоляешь, сладкая.

Ее губы изогнулись в довольной и счастливой усмешке.

‒ Да?

‒ Да.

Она прижала меня к себе, одной рукой держа меня за задницу, а другую обернула вокруг шеи и притянула мою голову к своим губам.

‒ Трахни меня, Себастиан. Пожалуйста... пожалуйста, трахни меня, ‒ она прошептала мне на ухо, извиваясь сладкой, узкой, влажной киской на моем пульсирующем до боли члене. ‒ Мне нужно, чтобы ты трахнул меня так сильно, чтобы я не могла дышать. Затрахай меня до потери сознания.

Я откинулся назад, подогнув под себя ноги, приподнял ее бедра и прижал их к ее животу, растягивая ее, открывая, чтобы впустить меня глубже. Я пододвинулся ближе к Дрю, толкая член настолько глубоко, насколько мог. Вышел, снова вошел. Сначала медленно, проверяя ее глубину. Она застонала, когда я толкнулся глубже, зарылась пальцами в свои волосы и выгнулась дугой на кровати.

‒ Да, именно так, ‒ простонала она.

Тогда я стал врезаться в нее сильнее, медленно выпуская на свободу зверя, который яростно вырывался и рычание которого я чувствовал внутри.

‒ Вот так?

Она кивнула, выгнула спину и, полностью приподнимая спину с кровати, одной рукой нырнув между бедер, другой прикоснувшись к соскам.

‒ Да, Себастиан, именно так. Очень хорошо. Чертовски хорошо. Боже, пожалуйста, не останавливайся.

Я улыбался ей сверху, адреналин бурлил во мне, когда я понял, насколько ненасытной она была, что она могла взять все, что у меня было, и все еще требовать большего, как и говорила.

‒ Я только начинаю, детка. Мне нужно почувствовать, как ты кончаешь вокруг моего члена.

Буквально на мгновенье ее взгляд стал пустым, холодным и наполненным болью, и она замерла.

‒ Не называй меня так. Никогда не называй меня «детка».

Я замешкал.

‒ Хорошо. Извини?

Она сделала глубокий вдох, закрыла глаза и просто дышала несколько минут. Когда она снова открыла глаза, в них явственно читалось раскаяние.

‒ Извини, Себастиан. Я просто...

Я опустил ее ноги и просунул руку под шею, подтягивая Дрю и крепче прижимая к себе, обхватил ладонями ее попку и глубоко толкнулся. Одна рука запуталась в ее волосах, другую я держал на ее заднице. Наши ноги переплелись.

‒ Эй, тебе это не нравится, и это все, что имеет значение, дорогая. Тебе не нужно мне ни черта объяснять, договорились? ‒ Я двигался в ней, медленно и непрерывно. ‒ Здесь только ты и я, сладенькая. Больше ничего не имеет значения. Ты чувствуешь меня?

Она уцепилась за меня, сделав вдох, а затем, спустя мгновение, кивнула.

‒ Я чувствую тебя.

‒ Сейчас все в порядке?

Она открыла глаза и встретилась с моим взглядом, проведя пальцами по моим волосам.

‒ В порядке. Более чем. Извини, я просто...

Я закрыл ей рот жгучим поцелуем, двигая языком и подражая толчкам члена.

‒ Никаких извинений. Не хочешь, не надо.

Я прикусил ее нижнюю губу, и Дрю откинула голову назад, чтобы предоставить мне доступ к своей шее. Я прокладывал свой путь поцелуями и покусываниями вниз по шее цвета слоновой кости, к груди, а затем нашел ее соски, лизал, сосал и кусал их, пока девушка не начала задыхаться.

‒ Вот то, что мне нужно, Дрю. Звуки, которые ты издаешь. ‒ Я снова опрокинул ее на спину, отстранившись, чтобы оставить место для ее руки между нашими телами. Опустил ее пальцы прямо на клитор. ‒ Вот сюда, сладкая. Позволь мне почувствовать, как ты кончаешь подо мной.

Она начала неуверенно, вся ярость из-за того, что я использовал слово «детка» подавила ее. Я хотел вернуть свирепую неумолимую львицу. Но должен был действовать не торопясь, выманивая ее.

Я двигался аккуратно, медленно, мягко, в то время как она закрыла глаза, прижала кончики пальцев к клитору и начала медленно кружить вокруг него. Я склонился над ней, поцеловал ее груди, прошелся по соскам языком. Перенеся свой вес на одну руку и прижав ладонь к свободной руке Дрю, я переплел наши пальцы. Не знаю, зачем я это сделал, честно. Это просто казалось правильным. Почувствовал, что в этот момент ей это было нужно. Как только наши руки соединились... что-то изменилось. Внутри меня. Внутри нее. Я почувствовал это внутри нас обоих, то, как Дрю прижала свою ладонь к моей, раскрыло какую-то связь между нами, и теперь, когда эта связь образовалась, то пропитала нас насквозь. Девушка ахнула, открыла глаза и встретилась с моим взглядом, и эта потребность вернулась, как и голод, и неистовое отчаяние. Ее глаза раскрылись шире и заблестели от слез, и мне это понравилось ‒ видеть ее не пролитые слезы от интенсивности происходящего. Я тоже это почувствовал. Я не мог отрицать то, насколько охрененно сильно это было.

Она быстрее задвигала пальцами, и я начал входить глубже, в то время как ее прикосновения стали дикими, размываясь все быстрее и быстрее, пока ее бедра не оторвались от кровати и не прижали ее киску ко мне в молчаливом спросе на большее. Дрю закусила губу зубами, в ее глазах стояли слезы, ее бедра неистово извивалась, а ее рука чуть не раздавила мою.

‒ Ох, о, черт, черт, да, мать твою, да ... ‒ застонала она. ‒ Себастиан, боже, я сейчас кончу, Себастиан.

Я позволил себе двигаться немного сильнее, и Дрю захныкала, застонала, сжала мою руку в своей так, что я подумал, что мои пальцы сломаются, но мне это понравилось, и я сжал ее руку в ответ так же сильно. Я почувствовал, как ее киска сжалась вокруг моего члена, и Дрю стала яростно двигать бедрами, раскачиваясь, когда взорвалась, медленно закрыв глаза.

‒ БЛ*ТЬ! Черт, черт, боже, Себастиан! Боже, я охренеть как сильно кончаю, мне аж больно...

‒ Смотри на меня, Дрю, дорогая. Смотри на меня, пока кончаешь.

Она широко распахнула глаза, пальцы скользнули вокруг ее клитора, пока я брал ее медленно и глубоко.

‒ Я хочу, чтобы ты кончил, Себастиан.

‒ О да, ‒ сказал я, ‒ я так и сделаю. Обещаю. Но с тобой я еще не закончил.

ГЛАВА 9

Дрю

Не закончил со мной? Да я только что испытала сильнейший оргазм в своей жизни, а он еще не закончил?

Он ждал, пока во мне утихнет буря оргазма и мое тело перестанет дрожать, хотя я все еще хватала ртом воздух и всхлипывала, а затем отстранился, чтобы присесть на пятки, расположив голени на матрасе, и подтянул меня к себе, чтобы я оседлала его бедра. Меня трясло, я ослабла и дрожала, поэтому вцепилась в его шею обеими руками и обернула ноги вокруг его талии. Он сделал движение бедрами, чтобы войти в меня, и я не могла не ахнуть снова. И вот так, на протяжении, может быть, минуты Себастиан просто лениво двигал бедрами, чтобы вонзаться в меня, пока я не начала чувствовать жадность к большему, начала чувствовать потребность, растущую во мне снова и снова.

‒ Еще, Себастиан, еще, ‒ прижалась я ртом к его уху.

‒ Черт, спасибо, ‒ прорычал он, ‒ думал, ты никогда не попросишь.

Я отстранилась, чтобы заглянуть ему в глаза.

‒ Мне казалось, ты не из тех, кто ждет, пока его попросят.

‒ Так и есть, ‒ сказал он, поднимаясь на колени. ‒ Просто ты была на вершине. Не хотел слишком сильно на тебя давить.

‒ Ты милый, ‒ я теснее обхватила ногами его талию, а затем поднялась и опять опустилась на него, удерживаясь на руках. ‒ Уже все в порядке.

‒ Ты уверена?

Я вцепилась пальцами в его плечи, кажется, ему это нравилось, и видит Бог, я ничего не могла с этим поделать. Не тогда, когда его зубы прижались к моей шее, а член наполнил меня до предела.

‒ Полностью.

‒ Проклятье, на секунду я подумал, что теряю тебя.

‒ Так и было, но я вернулась.

‒ Дикая бестия снова со мной? ‒ Он обхватил мою задницу и поднял, выходя из меня.

Я вцепилась в его спину и опустилась на него, чувствуя, как твердые мышцы спины, покрытой капельками пота, задрожали под моими ногтями, и укусила его плечо так сильно, что Себастиан зарычал от боли, и, по большей части, инстинктивно резко толкнул бедрами, вонзив свой толстый, горячий, железный член в меня так сильно, что у меня перехватило дыхание.

‒ Скажи мне, ‒ выдохнула я, двигаясь с ним, извиваясь на нем, царапая его спину ногтями и кусая его так жестко, насколько хватило смелости, ‒ такой дикости достаточно для тебя?

‒ Нет, ‒ огрызнулся он. ‒ Даже, нахрен, и не близко.

Он сбросил меня с себя, моя киска больно запульсировала от пустоты. Член стукнул по его животу, а взгляд стал диким, карие глаза превратились в почти черные, его широкая грудь вздымалась, а твердый точеный торс напрягался с каждым вздохом.

Он соскользнул с кровати, чтобы встать на ноги, просто уставился на меня, пытаясь перевести дыхание. Оставил меня задыхающуюся, опустошенную, отчаявшуюся, смущенную. На спине, с раздвинутыми ногами, мокрой киской, выставленной на обозрение, и сиськами, покачивающимися в ритме моего дыхания.

Он схватил меня за лодыжки и дернул с кровати, втискивая бедра между моих бедер.

‒ Я обычно не спрашиваю, но мне нужно, чтобы ты была со мной на одной волне, поэтому спрошу всего один раз. ‒ Он схватил свой член в руку и направил в меня, проникнув очень глубоко, затем обхватил мою задницу руками, приподнял меня над кроватью и подтянул к себе так, что на матрасе остались только мои лопатки, и просто удерживал меня в таком положении. ‒ Как жестко я могу трахнуть тебя, дикая штучка?

Я извивалась в его хватке, двигаясь волнообразно, уверенная в его руках, зная, что он не позволит мне упасть. Я встретила его пристальный взгляд и ущипнула свои соски одной рукой, уцепилась пятками за его задницу, а пальцами другой руки потерла клитор.

‒ Так жестко, как хочешь, ‒ с придыханием сказала я. ‒ Разрушь меня.

‒ Она ответила «разрушь меня», ‒ прорычал Себастиан. ‒ Ты уверена?

‒ Слишком много разговоров, да мало траха.

Тогда не произнося ни слова, он зарычал. Усилил хватку на моих бедрах, пока до меня не дошло, что своими пальцами, зарывающимися в мою кожу, он оставит синяки, но боже, я жаждала этой его ярости. Мне необходимо было почувствовать, что он терял контроль, необходимо почувствовать, что я имела такую власть над ним, что могла толкнуть его за пределы и сломать, как он сломал меня. Я с радостью и гордостью приняла синяки в качестве символов, напоминания о том, что мы испытали вместе.