Метод супружества

— Это не ложь, — честно говорю я. — Твоя мама чертовски крутая, отлично готовит, любит вино и встретила меня как члена семьи еще до того, как переступила порог.

Это сбило меня с толку, и я потратила некоторое время, ожидая, когда упадет вторая туфля7, пытаясь найти явные признаки манипулирования, но нет, мама Кипа была просто замечательным и милым человеком.

— Утром мы позавтракаем и отправимся за покупками. Она согласна со мной в том, что диван нужно обновить.

Я внутренне содрогнулась от цены того, который хотела, особенно когда сложила гонорар адвоката и сбор за подачу заявления на визу. Все такое дорогое.

Но я хотела новый диван.

Так что на пенсию отложить не получится.

Кому не все равно?

Кип все еще смотрел на меня.

— Ты правда так думаешь, — медленно произнес он. — Тебе действительно нравится моя мама.

Если бы я не видела, как он выпил всего два пива за ужином, я бы подумала, что он пьян или не в себе.

Я бросаю подушку в изножье кровати.

— Нравится? Я уже полюбила ее! Кто бы отреагировал подругому? Она великолепна. Может, у меня и дерьмовые отношения с мужем, но повезло со свекровью. А могло быть и хуже, — я вздрогнула, даже подумав об этом.

С другой стороны, мой бар в значительной степени опустел.

Мать Кипа не такая, как я думала. Хотя не знаю, чего я ожидала.

Но, судя по его замашкам, мудацкому отношению и стилю жизни «мачо», я просто подумала, что она будет… другой.

Она оказалось милой, чертовски забавной, и с ней приятно находиться рядом. Если бы я смогла выбрать мать, возможно, выбрала

бы ее. Конечно, я провела с ней всего один вечер, так что она могла оказаться разъяренной сукой, но я так не думаю.

Поведение Кипа было интересным. Я знала, что он уже был женат раньше. И у его предыдущей жены, о которой Дейдре не упоминала, очевидно, не сложилось такого же впечатления о его матери, как у меня.

Это было очевидно.

Хотя он и не хвастался, что практикуется в том, чтобы быть хорошим мужем. Казалось, он натренировался изображать из себя виноватого.

Виноватым за то, что у него любящая мать, часто улыбается и в целом радовалась жизни.

Очень интересно.

Но не мое дело.

— Теперь, когда с этим разобрались, мне нужно идти спать, —сказала я. — Надеюсь, завтра я не встану так рано, Нора дала мне выходной без предупреждения, повезло дружить с боссом! — я ухмыляюсь ему. — Но я устала и не хочу больше ничего выяснять.

Мне нужно заняться своим обычным уходом за кожей, который является не столько рутиной, сколько случайными попытками смыть макияж с лица и, возможно, нанести немного масла, — я указываю на Кипа. — Не говори Норе. Она серьезно относится к процедурам ухода за кожей. В любом случае, сегодня мы должны спать вместе, но я не обязана с тобой разговаривать. И, черт возьми, клянусь, если ты попытаешься прикоснуться ко мне во сне или я хотя бы почувствую стояк, то сделаю себе пару сережек в виде твоих яиц, — пообещала я.

Затем ушла в ванную. Я задержалась гораздо дольше обычного и демонстративно проигнорировала Кипа, когда он прошел мимо меня.

Затем быстро разделась, надев безразмерную футболку и фланелевые пижамные штаны, и свернулась калачиком в постели, притворяясь, что сплю, когда он вышел из ванной.

Чертовски трусливо.

Но это сослужило мне хорошую службу, когда кровать прогнулась и запах Кипа пропитал мои простыни.

Мне понравилось. Немного.

Я почти ожидала, что он испытает судьбу и попытается сблизиться со мной. Но он этого не сделал. Он сохранял дистанцию.

Так и нужно.

Я не разочарована.

Кип

Выбраться из постели, не разбудив Фиону, оказалось несложно.

На самом деле, и ее будильник, и мой сработали довольно громко, а она даже не пошевелилась. Мне пришлось наполовину перелезть через нее, чтобы вырубить ее телефон.

Ничего.

Она спала как убитая.

Ситуация жуткая, потому что я был наполовину сверху нее и возбудился, как только посмотрел вниз на ее спящую фигуру и увидел, что футболка, которая была на ней, соскользнула с плеча, обнажая гладкую загорелую кожу.

У меня встал из-за ее плеча.

И из-за лица. Выражение, которого было нахмурено, а не умиротворено. Казалось, она с кем-то спорила во сне.

Это заставило меня улыбнуться. И внутри возникло совершенно дурацкое желание смахнуть волосы с ее лица.

Я отогнал это чувство.

Господи, совместная ночевка меня потрясла. И мамин приезд.

Я заставил себя вылезти из постели и принять холодный душ, выбросив из головы все мысли о Фионе и ее гребаном плече.

Мысли о жене. Твоей настоящей гребанной жене, ты, кусок дерьма.

Да, от этого у меня почти сразу же встал.

Фиона все еще спала, когда я закончил принимать душ и оделся.

Черт возьми. Для одинокой женщины небезопасно спать так крепко.

Особенно потому, что она регулярно «забывала» запирать входную дверь.

Мы говорили об этом.

Скорее всего, спорили, потому что Фиона ненавидела, что я приказывал ей.

По глупости, я с нетерпением ждал этого спора.

Выходя из комнаты, я почувствовал запах кофе. Меня не удивило, что мама встала так рано.

Она была закутана в халат и заглядывала в холодильник.

— Дорогой! — воскликнула она, увидев меня. В руках она держала коробку с яйцами. — Что насчет блинчиков? — она нахмурилась.

—

Фиона

придерживается

какой-нибудь

низкоуглеводной диеты? — она задумалась. — Нет, — решила она, не дожидаясь моего ответа. — Ей нужны углеводы. Лишние изгибы еще никому не повредили.

Холодильник захлопнулся, и она начала наугад открывать и закрывать шкафчики.

— Что это за организационная система такая? — воскликнула она. — Сковородки должны быть рядом с духовкой, а не напротив, —металл лязгал, как будто сейчас не шесть утра и в доме больше никто не спал.

С другой стороны, я мог бы начать тут ремонт, Фиона бы не проснулась.

— После завтрака я переделаю все подругому, — сказала мама, ставя сковороду на плиту.

— Господи, мам, — пробормотал я, двигаясь вперед в направлении кофе. — Тебе не нужно ничего переставлять.

Я испытал ужасное чувство дежавю. Она вела себя также с…

раньше.

Не помогло и то, что я уволился вскоре после того, как женился.

Мы были молоды. Мама думала, что помогает Габби привести дом в порядок.

— Фиона не будет возражать, — сказала мама, махнув рукой. —Сядь, — она указала на барный стул. — Я принесу тебе кофе. Знаю, как ты это воспринимаешь. К тому же, мне нравится возиться с этой кофеваркой, — она кивнула на эспрессо-машину на стойке.

Единственная вещь на кухне, которой Фиона пользовалась ежедневно.

Она серьезно относилась к своему кофе и всегда бормотала о «грязной воде под название кофе в Америке».

Хотя это меня расстраивало, я знал, что ссориться с матерью, особенно в шесть гребаных часов утра, бесполезно. Вместо этого я подошел к барному стулу.

— Мам, — сказал я, пока она возилась с эспрессо-машиной. —Серьезно. Не переставляй ничего.

— Потом поблагодаришь меня, — сказала она возле кофеварки.

Блять.

Она не собиралась слушать. Если только я не разозлюсь на нее. А

я не хочу грубить ей. Это работа моего отца.

— Я обожаю Фиону, — почти прокричала она сквозь низкий рев кофеварки. — Она красивая, забавная, и ее замечательный акцент!

Она потянулась за кружкой и с грохотом принялась готовить кофе.

— Я расстроена из-за того, что меня не пригласили на свадьбу и даже не сказали о существовании Фионы, но прощаю тебя, — сказала мама, ставя кружку на стойку. — Она сказала, что это было быстро и неожиданно, и ее родителей тоже не было. С другой стороны, они

живут в Австралии, которая примерно в восемнадцати часах езды отсюда, а до нас четыре часа, но неважно, — она вернулась на кухню, предположительно, чтобы испечь блинчики.

Я был удивлен, что мама так легко отмахнулась от обиды. Знал, что это вызовет какую-то семейную драму и ранит чувства матери.

Был готов к этому.

А она тут, пожимает плечами.

Моя мать никогда не отмахивалась от происходящего.

— К тому же, устроим настоящее празднование на вашу первую годовщину, — сказала она, беря миску.

Вот оно что.

У меня не было сил на этот спор.

Мы надеялись, что разведемся к первой годовщине. Я все еще не до конца уверен, как долго мы должны оставаться женатыми, чтобы это дерьмо с Грин-картой сработало.

Вероятно, следовало бы провести дополнительные исследования.

— Мам, — настойчиво говорю я, бросив взгляд в сторону коридора. Фиона еще не появилась. Я не мог больше рассчитывать на то, что она будет спать как убитая. Она рано вставала, хотя и не по своей воле, а потому, что работала в пекарне. И хотя я понятия не имел, как, черт возьми, она добиралась туда каждое утро, как пробуждалась от этого мертвого сна.

— Да, милый? — ответила мама, смешивая что-то в миске.

— Мне нужно с тобой поговорить.

— Валяй.

Я вздыхаю, делая большой глоток кофе. Я действительно, черт возьми, не хотел заводить этот разговор. Но должен это сделать.

— Ты можешь, пожалуйста, посмотреть на меня? — спросил я.

— Я слышу тебя отсюда.

— Мам, — рявкнул я немного резче, чем намеревался.

Но, по крайней мере, это сработало.

Хотя, черт возьми, проклинал себя за это выражение на ее лице.

То самое, когда она ходила на цыпочках вокруг моего отца.

— Что ты сказала Фионе прошлым вечером, когда меня здесь не было? — потребовал я. Понимал, что она рассказала ей не все, потому что Фиона не относилась и не смотрела на меня подругому.

Без жалости.

Время от времени ловил на себе такой взгляд Норы. Роуэн рассказал ей. Я хотел разозлиться на своего лучшего друга за это. Но она была его женой. Они жили одной жизнью. Это то, что ты делаешь с человеком, с которым находишься в браке. Делишься секретами.

— Ох, мы говорили о новом диване. Затем немного о пекарне, в которой она работает. Мне не терпится попробовать круассаны.

Мама говорила быстро, и в ее глазах светился огонек. Она легко возбуждалась и становилась счастливой. Ничто не выводило ее из себя надолго.

Я сжал кулаки.

— Ты… — я сделал глубокий вдох. — Она не знает. О… том, что было раньше.

Выражение ее лица сразу же посерьезнело. Вся легкость покинула ее. Соскользнула с лица, как маска. Она выглядела постаревшей, полной печали.

Это терзало меня изнутри.

Особенно учитывая, что прошло так много времени с тех пор, как я в последний раз видел боль в ее глазах. После случившегося, я перестал обращать на это внимание. Должен был это сделать, чтобы выжить.

Если бы стоял, мамино горе, возможно, заставило бы меня отступить на шаг назад.

— Не хочу, чтобы она знала, — твердо говорю я. — Знаю, что ты собираешься проводить с ней много времени и о многом говорить, но я не хочу, чтобы ты говорила об… этом.

Она уставилась на меня остекленевшими глазами, затем кивнула.

— Хорошо, милый, — мягко отвечает она. — Конечно, я ничего не скажу.

— Спасибо, — сказал я, не испытывая облегчения, потому что знал свою мать.

— Понимаю, что ты хочешь начать все сначала, — сказала она, глядя на океан позади меня. — И это замечательный город для этой возможности. Конечно, я хочу, чтобы ты был дома. Я этого не понимала, — она машет рукой в сторону окна. — По крайней мере, до вчерашнего вечера. Пока не встретила Фиону, — она печально улыбается. — Но, если оставить их позади, это не притупит боль. И

если вы начнете свой новый брак с секретов, это только навредит.

Я стискиваю зубы. Разговоры, подобные этому, похожи на гребаные лезвия бритвы у меня внутри. Годами я имел дело с этим дерьмом. С мамой, всей моей семьей, которые мягко говорят, пытаются сказать мне, что я должен чувствовать, что должен сделать, чтобы все было хорошо.

Это чертовски утомительно и приводит в бешенство.

Единственный способ выжить – это убраться к черту подальше от них всех.

— Мама, они мертвы и похоронены. Я хочу, чтобы они такими и оставались.

Моя мать вздрогнула.

— Они были частью тебя, — сказала она тихим, печальным голосом. — Та часть тебя, которая заслуживает немного света, милый.

Когда будешь готов, — она подняла руки в знак поражения и вернулась к блинчикам.

К счастью, она не стала настаивать.

И, к счастью,

происшествий.

остальная

часть

ее

визита

прошла

без

Ну, они с Фионой изменили чуть ли не весь коттедж и хихикали вместе, как старые подруги.

Потом был ужин с Норой и Роуэном, от которого мою маму невозможно было отговорить, потому что, очевидно, мать Роуэна рассказала ей все о Норе.

Мама осталась почти на неделю.

Почти неделю я спал в одной постели с Фионой.

Я держал себя и свой член подальше от нее, уверен, эта девушка не дает пустых угроз, и я был довольно привязан к своим яйцам, какими бы синими они не стали после этой недели.

Это было особенно тяжело, поскольку Фиона после вина спала крепко. И когда она крепко спала… обнимала меня.

Фиона, которая плевалась огнем и ругалась, как дальнобойщик, любила обниматься во сне. Она прижималась ко мне, как кошка, даже когда я осторожно пытался оттолкнуть ее. Она снова двигалась. Я

перестал пытаться бороться с этим, хотя и не любитель обнимашек.

Никогда не был.

Не любил, когда кто-то прикасался ко мне во сне.

Даже моя покойная жена.

Она расстраивалась из-за этого.

Я понимал, почему, и изо всех сил старался, стиснув зубы.

Мне не нужно было стискивать зубы из-за этого с Фионой. И я корил себя всю гребаную ночь.

Пришел к выводу, что это не потому, что Фиона отличалась от…

нее. А я стал другим.

В худшем смысле, конечно.

Итак, я спал с Фионой в объятиях, просыпался раньше нее – как всегда делал – шел в душ и дрочил при мысли о том, чтобы трахнуть ее в ту же секунду, как она откроет глаза.

В эти дни у меня часто был стояк. Всякий раз, когда мама была рядом, я проявлял обязанности мужа. Она следила, как ястреб.

Фиона бросала на меня свирепые взгляды и проклятия по поводу моих нежностей всякий раз, когда могла, но она тоже подыгрывала.

Мама не упоминала о моем отце, а я не спрашивал о нем.

Фиона, вероятно, уловила это и тоже не задавала вопросов.

Они стали близкими подругами, и мама поговаривала о том, чтобы снова приехать в Юпитер через несколько месяцев.

Единственным неловким моментом был последний вечер, когда мама попыталась упомянуть о моем возвращении домой.

— Мой дом здесь, — сказал я, глядя на свою тарелку с едой.

— Конечно, сейчас твой дом здесь, но дом, который у тебя всегда будет, это…

— Мой дом здесь, — повторил я, на этот раз громче, хлопнув ладонью по столу с такой силой, что стаканы закачались.

Мама подскочила

пригубила вино.

и

немного

побледнела,

но

осторожно

— Конечно, это так, милый, — успокоилась она, поскольку была экспертом в этом деле.

Фиона тоже это заметила. Было трудно этого не сделать. И она не задавала вопросов.

Что неслыханно для женщины. По крайней мере, по моему опыту. Если вы им нравились, у них возникали вопросы. О симпатиях и антипатиях, о прошлом и планах на будущее.

Но опять же, я не нравился Фионе, о чем она так любила напоминать, когда мы оставались наедине.

Но все же она тянулась ко мне во сне.

Глава 6

«Изменения в правилах»

Фиона

Мне нужно потрахаться.

Очень нужно.

В промежутке между визитом матери Кипа, вынужденной близостью, дележом кровати и ванной, а также созерцанием его впечатляющего пресса и пояса Адониса я хотела трахнуться.

Вибратор уже не удовлетворял.

Тем более что теперь, когда мастурбирую, я вижу именно Кипа.

И что еще хуже, представляю себе не пресс и не пояс Адониса. Я

думаю о нем, грязном, только что с работы, с растрепанными волосами, руками, испачканными тем, с чем он работал.

Часто ловлю себя на том, что пристально смотрю на них. На руки. В течение всего дня. Даже утром, когда я как зомби и не могу понять ничего, кроме основных форм и цветов, заворожена его гребаными руками, наливающими кофе.

Это плохо. Я чувствую себя тринадцатилетним мальчиком, думающим о сексе каждую минуту.

Нездорово.

Поэтому надеваю обтягивающее платье, туфли на каблуках и крашу губы помадой и в субботу вечером еду в соседний город в местный бар.

Я собираюсь на охоту.

Мне не требуется много времени, чтобы поймать одного.

Он… нормальный, наверное. Приятное лицо, обтягивающая футболка, белые зубы, хорошие волосы и неплохие мускулы. Он назвал меня «мэм», пытаясь быть милым, но это немного оскорбительно и так чертовски… по-американски.

Кип американец. Даже больше, чем этот. Черт, разве он не гребаный Джи ай Джо8 в другой жизни?

Так что меня беспокоит не то, что он американец.

Может быть, дело в квадратной, но чисто выбритой челюсти.

Или в зубах. Или в идеально уложенных волосах.

Да, он какойто не такой, сама не понимаю, почему. Или не хочу понимать.

Он не Кип.

И поэтому я еще больше заигрываю с ним, чтобы отогнать свои опасные мысли.

Член другого мужчины внутри меня должен излечить от этого странного увлечения.

— Можно мне еще? — спрашиваю я бармена.

Член другого мужчины и еще одна выпивка.

— Я говорил, как сильно мне нравится твой акцент? — Трент –Трой? – спрашивает с усмешкой, наклоняясь вперед, кладя руку на мое обнаженное бедро.

— Да, ты уже говорил мне это, — сообщаю ему. — Это действительно оригинальный комплимент. И это правда про меня, — я подмигиваю ему, и он усмехается, хотя выглядит растерянным, не зная, следует ли обижаться.

— А если я скажу, что ты хорошо целуешься? Это будет правдой о тебе? — спрашивает он, наклоняясь ближе.

Я улыбаюсь, жалея, что не выпила еще текилы.

— Но ты не знаешь, хорошо ли я целуюсь, — мурлычу.

— Узнаю примерно через пять секунд, — говорит он.

Да, вот оно что.

Я буду целоваться с парнем в баре.

Как будто мне не тридцать с лишним.

Ниже падать уже некуда?

Не совсем.

В конце концов, я вышла замуж за Кипа.

Поцелуй с незнакомцем – это не полное дно для меня. Не то чтобы я хочу этого.

Его отрывают от меня прежде, чем наши губы успевают соприкоснуться, его рука больше не лежит на моем бедре.

Это потому, что Кип держит его за воротник рубашки.

— Убери свои гребаные руки от моей жены, — шипит он, дергая его вперед.

Так вот, человек, о котором идет речь, ни в коем случае не маленький. Если сравнивать двух этих мужчин, он больше. Вероятно потому, что употребляет протеин.

Кип, с другой стороны, совершенно естественный. Его мускулы результат упорного труда. А до этого они использовались для того, чтобы делать бог знает что с бог знает кем. Но, глядя на этих двух, совершенно ясно, кто более опасный.

— Я, блять, не знал, что она твоя жена, — мужчина, чье имя я забыла, бормочет, заикаясь, пытаясь вырваться из хватки Кипа.

Как я уже говорила, он не маленький. Но почему-то его борьба выглядит комично, как борьба маленького ребенка со взрослым.

Внезапное появление размытого пятна и доносящийся следом звук, безошибочно является звуком удара кулака по плоти.

Кип больше не удерживает его. Он лежит на полу, а мой муж стоит над ним.

— Ну, теперь ты, блять, знаешь, — плюет он в мужчину. — Если ты еще раз тронешь мою жену, если ты хотя бы подумаешь о ней, я разорву тебя на куски.

На этой ноте яростный взгляд Кипа перемещается на меня. Его рука ложится мне на плечо, стаскивая с барного стула.

— Эй! — протестую я и пытаюсь сопротивляться, хоть и слабо, так как все еще перевариваю случившееся.

Кип игнорирует меня, свободной рукой лезет в бумажник и кидает на стойку пачку банкнот.

— За выпивку и беспокойство, — говорит он бармену, который, к его чести, кивает и, кажется, совсем не возражает против насилия в заведении.

Будь это сцена из фильма, я бы подумала, что это довольно круто.

Но это не сцена из фильма. А моя гребаная жизнь.

Потом Кип вытаскивает меня из бара. Некоторые люди пялятся на него, хотя большинство возвращается к своим напиткам.

— Что за черт? — кричу я, как только мы выходим на парковку, свежий воздух творит чудеса, выводя меня из оцепенения.

— Мы поговорим, когда вернемся домой, — выдавливает Кип, таща меня в направлении своего грузовика.

Я не хочу, чтобы меня тащили. И не хочу чувствовать трепет при упоминании Кипа слова «дом». Я не хочу трепета. Хочу горячую, огненную ярость из-за произошедшего.

Это сложно, но я упираюсь ногами и использую всю свою силу, чтобы попытаться вырвать руку из хватки Кипа.

Любых моих стараний, вероятно, недостаточно. Но чтобы удержать меня, Кипу пришлось бы причинить мне боль. Он не сделает этого, даже в таком состоянии.

Он отпускает меня. Но бесится из-за этого. Ясно дает это понять, своей напряженной позой, упертыми в бок руками и тихим вздохом сквозь стиснутые зубы.

— Мы поговорим об этом сейчас, — говорю я, скрещивая руки на груди и делая все возможное, чтобы уничтожить его взглядом. —

Как ты узнал, что я здесь?

Кипа не смущает мой взгляд. Он раздражен. Делает паузу, чтобы ущипнуть себя за переносицу, а затем смотрит на меня.

— Ты собиралась потрахаться с тем парнем, — тихо говорит он.

Слишком тихо. В каждом его слове сквозит ярость.

Несмотря на мою браваду и выпивку, из-за которой я думаю, что в некотором роде неуязвима, от его тона у меня по спине бегут мурашки.

Я не покажу эмоции.

— Ну и что с того? — требую. — У нас соглашение. За пределами города.

Кип пронзает меня свирепым взглядом.

И хотя я считаю себя довольно бесстрашной, мои губы слегка дрожат.

— Я вношу правки в соглашение, — отрезает он.

И тут страх довольно быстро проходит.

— Какого хрена, Кип? — я киплю от злости. — У нас обоих есть потребности. Я не собираюсь становиться монахиней, и чертовски уверена, что ты тоже.

— Согласен, — соглашается он. — Но я твой муж, так что буду заботиться о твоих потребностях.

В этот момент чуть не падаю в обморок. Молчание, последовавшее за его словами, длится долго. Он ничего не говорит. Я

едва дышу.

— О чем, черт возьми, ты говоришь? — спрашиваю шепотом. —Мы договорились, что не будем заниматься сексом.

— Я передумал, — говорит Кип.

— Что ж, рада за тебя, — огрызаюсь. — Зато я нет, — пара снов и минут слабости не в счет.

— Ты хочешь меня, — бормочет он, словно читая мои мысли.

— Примерно так же сильно, как депиляцию бикини, — сладко говорю ему.

— Ты хочешь мой член.

Я моргаю, все тело содрогается от желания. Оставляю свое лицо хмурым, хотя боюсь, что Кип уже заметил мою реакцию.

— Не будь грубым.

— Ты хочешь, чтобы я был грубым, — он шагает вперед.

Я отклоняюсь назад, раздраженная тем, что это мой первый инстинкт. Еще больше раздражает, что мне некуда идти, ведь я врезалась в дверцу грузовика Кипа.

— Ты хочешь, чтобы это было грязно, — продолжает он, загоняя меня в клетку.

Прижимается своим телом к моему, так что я чувствую его тепло и твердый как камень член.

Мое тело пробуждается. Каждое нервное окончание.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь, прямо сейчас, у этого грузовика на гребаной парковке, — бормочет он, обхватывая меня за шею. Сильно.

Я делаю прерывистый вдох. Мое сердце бешено колотится в груди, а колени подкашиваются.

— Скажи это, — выдыхает он, касаясь губами моих губ. —Скажи, что хочешь, чтобы я трахнул тебя прямо здесь.

Я действительно хочу, чтобы он трахнул меня прямо здесь.

Больше всего на свете.

Но вздергиваю подбородок и свирепо смотрю на него.

— Зажимай меня, сколько хочешь, засранец. Я ни хрена не скажу.

Глаза Кипа горят желанием, с той же угрозой, которую он ранее демонстрировал тому парню. Но его губы растягиваются в улыбке.

— Ты скажешь не словами, а губами.

Потом он целует меня.

Сильно.

Не так, как в день нашей свадьбы или в пекарне.

Нет, тогда, похоже, он сдерживался. Хотя в то время я думала, что это не так.

Настоящий поцелуй Кипа – а это именно он – неистовый.

Полный отчаяния. Голода. Хаоса, который иногда танцует в его глазах.

Хаос, который означает опасность.

Ту опасность, которая вкупе с его привлекательной внешностью заставляет многих женщин ложиться с ним в постель в первую же ночь.

Или, может быть, все дело в поцелуе.

Потому что этот гребаный поцелуй…

Мне хочется прикусить ему язык. Оттолкнуть его. Накричать.

Но вместо этого я хватаюсь за края его рубашки и целую в ответ.

Со всем этим хаосом и голодом внутри себя.

Не успеваю опомниться, как мои руки оказываются под его футболкой, ногти пробегаются по коже пресса и спускаются к поясу.

Откуда-то изнутри доносится музыка. Я слышу голоса издалека.

Время от времени мимо проезжают машины.

Мы находимся в углу парковки, самом дальнем от уличных фонарей, но никоим образом не защищены от публики.

И мне насрать.

Хочу, чтобы он трахнул меня.

Прямо в эту секунду.

Я сообщаю об этом, возясь с его ремнем.

Его рука хватает меня за запястье, и он откидывается назад, так что мы больше не целуемся. Хмурюсь, слушая то, что он говорит, хотя дышу довольно тяжело.

— Я не буду трахать тебя у грузовика на парковке бара, —говорит он грубым и гортанным голосом. — По крайней мере, не сегодня.

Он наклоняется, чтобы еще раз жадно и крепко поцеловать меня, все еще держа руку на моем запястье, не давая расстегнуть его ремень.

— А теперь залезай в гребаную машину, — рычит он мне в губы.

Я не думала, что вхожу в число тех, кто реагирует на рычание мужей, когда они отдают приказы. Но черт возьми, я прыгаю прямо в грузовик.

***

Поездка занимает около тридцати минут.

Мы не выдержали.

Даже половину.

Я думала, может быть, найду свои чувства где-нибудь по пути.

Протрезвею. Что узкое пространство грузовика поможет мне остыть.

Ничего не изменилось.

С другой стороны, когда автомобиль отрезвлял?

Поэтому я кое-что делаю.

Например, поудобнее устраиваюсь на сиденье, чтобы моя юбка задралась, открывая вид на бедра. И позволяю бретельке упасть с плеча, так что верхняя часть груди оказывается обнаженной.

Никто из нас не произносит ни слова.

По радио не играет музыка.

Слышно только мое учащенное и неглубокое дыхание, пульс в венах и, наконец, сдавленное проклятие Кипа, когда он едет по грунтовой дорожке, которая сворачивает в редкий лес, окаймляющий дорогу на обратном пути к Юпитеру.

Я не уверена, знал ли он о существовании этой дороги, или это просто случайность. У меня нет времени беспокоиться об этом, потому что в ту секунду, когда грузовик останавливается, мой ремень безопасности отстегивают и меня перетаскивают через сиденье.

Потом я оказываюсь на коленях у Кипа, его губы прижимаются к моим.

Я быстро прихожу в себя, целую в ответ, стаскиваю с него кепку, чтобы запустить пальцы в его волосы.

Бесконечно рада, что надела платье и тонкое кружевное белье.

Между моей киской и твердым членом под его джинсами почти нет преграды. От трения я уже почти кончаю.

— Мне нужен твой член внутри. Сейчас же, — хриплю я ему в губы.

Глаза Кипа горят огнем. Он ничего не говорит. Вместо этого одной рукой приподнимает меня, чтобы сорвать нижнее белье.

Сорвать. Он, не колеблясь, проводит пальцами по насквозь влажной киске.

Хрипло выдыхаю, когда его мозолистые пальцы погружаются в меня, наши губы соприкасаются.

— Я сказала, мне нужен твой член, — повторяю.

Он злобно ухмыляется мне в губы.

— Моя жена любит командовать, — бормочет он.

Я хватаю его за шею. Грубо.

— Прекрати болтать и трахни меня, муженек.

Его рука исчезает, но не раньше, чем большой палец находит мой клитор, потирая прямо в идеальном, блять, месте.

Я почти кончаю. Почти.

Но Кип, ублюдок, убирает руку.

К счастью для него, он делает это для того, чтобы расстегнуть ремень и освободить член.

Нет никакой прелюдии, никакого значимого момента, никакого длительного зрительного контакта. Раздается стук зубов и языков, а затем его член оказывается внутри меня. По самые яйца.

Я откидываю голову назад от удовольствия, кончая в ту секунду, когда он погружается в меня.

Жестко двигаюсь на нем, даже на головокружительных высотах одного из самых сильных оргазмов в моей жизни. Скачу на нем и кончаю еще раз, теперь в сочетании с его низким ворчанием, когда выдаиваю из него освобождение.

Мир расплывается по краям, и нет ничего, кроме меня, его и наших соединенных тел. Напряжение, которое скручивалось внутри в течение нескольких месяцев, исчезает.

На всю гребаную жизнь.

***

Я не знаю, как долго мы сидели там, его член до сих пор во мне, тяжело дышащие, каждый приходя в себя после потрясения наших миров. Мне потребовалось много времени, чтобы вернуться на землю.

Но Кип чертовски быстро помогает спуститься.

— Черт, — бормочет он.

Мой желудок сжимается, и все наслаждение после оргазма притупляется. Он уже жалеет об этом? Это рекорд.

И такого рода вещи подрывают уверенность девушки в себе.

Имею в виду, я думала, что чертовски хороша в сексе, и сложилось впечатление, что это самый горячий секс, который у меня когда-либо был.

Кажется, это нельзя сказать о Кипе.

Я откидываюсь, чтобы рассмотреть его. Несколько секунд назад он выглядел удовлетворенным и чертовски сексуальным. Но теперь его лоб нахмурен, лицо напряжено, а хватка на моих бедрах крепка чуть ли не до синяков.

— Мы не пользовались презервативом, — шипит он.

Я вздыхаю с облегчением. Фух, это не потому, что он считает секс плохим. Это потому, что он думает, что либо оплодотворил меня, либо заразил чем-то.

Только тогда мне приходит в голову, что я никогда не занималась сексом без презерватива. Ни разу с тех пор, как приехала в США.

Никогда нельзя доверять мужчине, когда он говорит, что «чист». И я не хочу герпес.

— Надеюсь, у тебя не было хламидиоза, — огрызаюсь я на него, откидываясь назад и сдерживая стон, потому что он все еще наполовину твердый внутри меня, а я до сих пор чертовски чувствительная.

Мне следует слезть с него, чтобы мы могли продолжить этот разговор без… связи. Но это довольно сложный маневр, и я еще не совсем доверяю своим конечностям.

— Я уверен, что у меня нет гребаного хламидиоза, — рычит он.

— Ну, а я нет, — говорю я, взбешенная тем, что он думает, будто могу заразить его. — У меня нет венерических заболеваний.

— Я не об этом беспокоюсь, — цедит он сквозь зубы.

Мне требуется секунда, чтобы понять, почему он так зол, если его не беспокоит заболевание, передающееся половым путем.

— О, точно, беременность.

Его лицо темнеет.

— Да, гребаная беременность.

Он кажется разозленным. Понастоящему злым. Как будто я какимто обманный путем заставила его трахаться без презерватива, а потом кончить в меня.

Не круто.

— Ты думаешь, даже пьяная и возбужденная, я позволю тебе трахнуть меня без презерватива, если есть шанс, что я буду привязана к тебе всю жизнь? — спрашиваю я его с ядом в голосе.

Кип моргает, его ярость смешана с замешательством.

— Ну, обстоятельства…

— Ты думаешь, твой член действительно настолько волшебный, что я возьму ответственность на всю жизнь ради пары минут удовольствия? — перебиваю его.

Затем в его глазах пляшут огоньки, и он дергает меня вперед, так что угол проникновения меняется. Он больше не наполовину тверд.

Мое дыхание учащается, а тело содрогается от удовольствия.

— Пару минут, а? — спрашивает он, теперь его голос бархатный, без какихлибо шероховатостей.

Я закатываю глаза. Один из способов вывести альфу из себя –намекнуть, что он был не так хорош, как ему казалось.

— Пару хороших минут, — уступаю я, наслаждаясь этим, и не только потому, что его твердый член внутри меня, и я готова ко второму раунду.

Кип лениво приподнимает бедра, насмехаясь надо мной.

— Нам не нужен презерватив, — выдыхаю. — Я об этом позабочусь.

Он перестает двигаться.

— Думаешь, я вчера родился? — спрашивает он. Некоторые черты меняются, но его взгляд все еще дразнящий.

— Ты думаешь, что я попытаюсь заманить тебя в ловушку? —парирую, прижимаясь к нему так, что он издает шипение.

— Может, и нет, — говорит он, сжимая мои бедра, пытаясь удержать меня.

Мне не так-то легко усидеть на ногах, поэтому я сопротивляюсь ему.

— Точно нет, — твердо говорю я, не сводя с него глаз и насаживаясь на его член. — Могу дать тебе обещание, что независимо от того, сколько мы будем этим заниматься, — я скачу на его члене так сильно, как только могу, удовольствие пронзает мой позвоночник, — у нас не будет ничего, кроме множественных оргазмов, — ухмыляюсь, продолжая двигаться, получая эти множественные оргазмы.

Кип не останавливает меня.

***

В конце концов, мы добираемся до дома.

Кип готовит мне еду.

Потом снова трахает меня. На островке.

А затем относит меня в спальню, так как мои ноги отказали из-за всех этих оргазмов.

Я не жалуюсь.

— Ты спишь здесь? — спрашиваю, выходя из ванной, почистив зубы и смыв макияж в стиле «трахни меня».

Это сработало, не так ли?

Я хорошо оттрахана.

Кип в моей постели.

И, судя по всему, голый.

Я уже видела этого мужчину в своей постели раньше. Он спал в ней целую неделю, когда здесь была его мать. Но он был одет. На нем была обтягивающая майка и пижамные штаны. Гребаные пижамные штаны. И он спал в них. Они сидели так низко на его бедрах, что можно было увидеть очертания пояса Адониса и дорожку темно-русых волос.

Не то чтобы я тогда смотрела.

Теперь смотрю.

Кип чертовски классно смотрится голым в моей постели.

Хотя мне, наверное, не следует думать об этом.

— Могу уйти, — говорит он. — Когда закончу с тобой. Но не сейчас.

Хотя я не думала, что смогу испытать еще один оргазм, моя киска пульсирует от его тона, и ноги сами несут к нему.

Глава 7

«Границы»

Кип узнал, где я была прошлой ночью, от меня же.

Скорее из-за того, что я считала себя умной – и по большей части мелочной стервой, подключив кредитную карту к его банковскому счету.

Расплатилась ей за выпивку в баре. И за Убер, который меня туда привез.

Я не проявила особой предусмотрительности. И не учла, что Кип вернется домой, обнаружит, что меня нет, и, позвонив Норе, проверит активность кредитной карты и выследит меня.

Казалось, его не слишком интересовало мое местонахождение до визита его матери. Но даже я не могла отрицать, что это многое изменило. Необходимость притворяться парой в течение длительного

времени и сон в одной гребаной кровати размыла границы, начерченные на песке.

— Какова была цель, когда ты выследил меня и зашел в тот бар?

— спрашиваю его об этом на следующее утро за чашкой кофе.

Кофе в постели. Кип приготовил его и принес мне.

После того как трахнул с утра пораньше.

Я чувствую себя лучше и более живой, чем обычно по утрам.

— Это, — говорит Кип, держа в руках чашку и глядя на меня сверху вниз.

Он полностью одет. Выцветшие джинсы. Футболка под красной кофтой. Выходя за дверь, он надевает кепку. Обычно он снимает ее вместе с ботинками у входной двери и кладет на вешалку для одежды.

— Это? — повторяю я, приподнимаясь в постели, но не встаю. У

меня еще есть время.

Простыни упали, открывая голую грудь. На мгновение я думаю о том, чтобы прикрыть наготу, но это все равно что закрыть сарай, хотя лошадь уже убежала. Кип видел не только мои сиськи, так что позволяю им насладиться свежим воздухом.

Его глаза останавливаются на ареолах, на лице появляется выражение голода.

Несмотря на оргазмы, которые я только что испытала, киску покалывает от желания.

— Это, — повторяет он хриплым голосом, когда его взгляд возвращается к моему. — Ты, голая в постели, только что оттраханная мной.

— Ты знал, что трахнешь меня, когда вошел в бар? — делаю я вывод.

Кип кивает.

— В ту секунду, когда я увидел вас, точно понял, что ты делаешь, и ни за что на свете моя жена не будет трахаться с кем-то, кроме меня.

Я делаю глоток и хмурюсь. Это не из-за того, что кофе плохой.

Кип точно знает, как я отношусь к этому, и уже освоил непредсказуемую машину, благодаря чему молоко взбивается идеально.

Нет, я хмурюсь из-за всего, что он сказал, особенно из-за слова «жена» с собственническим оттенком.

— И ты просто предположил, что я встану по стойке смирно и займусь сексом с тобой? — резко спрашиваю.

Он делает глоток своего кофе, но я подозреваю, что просто прячет улыбку.

— Ну, ты голая и только что оттраханная, не так ли? —спрашивает он, не скрывая торжества в своем тоне.

Я поджимаю губы. Ну, черт.

— Разве тебе не пора идти работу? — огрызаюсь я.

Тогда Кип еще раз улыбается.

— Сразу после того, как я поцелую свою жену.

— Если ты приблизишься ко мне еще на дюйм, я отрежу тебе один из пальцев во сне, — обещаю я.

Он выгибает бровь, затем поднимает руки в знак капитуляции.

— Ладно, без поцелуев. Я просто подожду и позже буду вылизывать твою пизду, пока не закричишь.

Затем он неторопливо выходит.

Оставляя меня с этим образом.

Отсчитывать минуты до того момента, когда он сдержит свое слово.

Полный придурок.

***

— Ты выглядишь подругому, — говорит Нора, морща нос и окидывая меня взглядом.

Хмуро смотрю на нее поверх кружки.

— Нет, я всегда так выгляжу, когда просыпаюсь раньше времени, — отвечаю.

Нора не реагирует на мои никчемные жалобы, которые ничего не значат. Я ежедневно жалуюсь на время открытия пекарни. Конечно, на самом деле Нора не заставляет меня приходить в это время. Она не такой начальник. Никогда не заставит меня делать то, чего я не хочу.

Ни у Тины, ни у меня нет никакого расписания. Мы вольны приходить и уходить, когда заблагорассудится. Что мы и делаем при необходимости. Но мы всегда здесь, готовые открыть пекарню вместе с Норой. Редко берем выходной. Конечно, иногда я понастоящему устаю, но это редкость.

— Нет, дело не в этом. Ты как-то подругому выглядишь, —говорит она, все еще слишком пристально глядя на меня.

— Это ты беременна, — замечаю я. — Ты сияешь.

Это не ложь. Нора замечательно переносит беременность. Редко, когда за день она не улыбнется, не напоет что-то себе под нос или не посмотрит в окно с мечтательным выражением на лице.

Она проделала долгий путь. Особенно учитывая, что не так давно была помолвлена с придурком, из-за которого она чувствовала себя дерьмово. Еще меньше времени прошло с тех пор, как ее брат, ее близнец, покинул эту землю.

Да, она молодец.

— Я не сияю, — возражает Нора.

— Я не из тех, кто говорит это по доброй воле, но ты сияешь, —говорит Тина. Затем поворачивается ко мне, указывая портафильтром от кофеварки. — Ты тоже, — говорит она. — Пожалуйста, скажи, что

ты не беременна. Тиффани сойдет с ума, а я буду на пути в гребаный банк спермы.

— О боже мой! — Нора визжит. — Ты беременна? — берет меня за руки. — Это потрясающе. Мы забеременели в одно и то же время, и наши дети станут лучшими друзьями или влюбятся и поженятся.

— Я не беременна, — почти кричу я, так как вижу, что она слишком увлеклась.

Ее лицо вытягивается.

— Ты могла бы попробовать, — с надеждой говорит.

— Не могу, — твердо говорю я.

Она дуется.

— Это только вопрос времени.

У меня по спине пробегает холодок.

— Это не вопрос времени. У нас не будет детей.

За последние двадцать четыре часа я говорила – или думала – о беременности больше, чем за последние годы.

— Ты говоришь так сейчас…

— Если она говорит, что у нее не будет детей, значит, у нее их не будет. Оставь это, — перебивает ее Тина.

Бросаю на нее благодарный взгляд. Комната начинает становиться намного меньше, и где-то внутри меня поднимается паника, которую я довольно долго игнорировала.

Нора краснеет, смотрит на Тину, потом на меня.

— Извини, — говорит она. — Наверное, я просто хочу распространять любовь и счастье.

— Да, как чуму, — бормочет Тина у кофеварки.

Я сдерживаю фырканье. Тиффани, жена Тины, теперь решила, что, возможно, у них будут дети. Она не сильно моложе Тины, которой за пятьдесят, и слишком стара для беременности, даже при всех научных достижениях в этой области. Ни у кого не хватает смелости сказать Тиффани об этом, даже жене-байкерше, любящей рок-н-ролл.

— Но ты действительно выглядишь подругому, — говорит Нора, рассеянно поглаживая свой округлившийся живот.

Черт. Она так просто это не оставит. Я точно не могу сказать ей, что выгляжу так из-за того, что меня трахали десятью способами прошлой ночью и сегодня утром, и было больше оргазмов подряд, чем за всю жизнь.

Я замужем уже несколько месяцев. Все это дерьмо должно было произойти в первую брачную ночь.

— Я попробовала ту новую сыворотку, которую ты мне подарила, — говорю.

Ее глаза загораются.

— О, правда? — она хлопает в ладоши. — Я не думала, что средство по уходу за кожей способно на такое.

Это правда.

Член Кипа способен.

И, похоже, не собираюсь прекращать пользоваться им в ближайшее время.

Что, как я знаю, не предвещает ничего хорошего в долгосрочной перспективе.

***

— Мы должны установить какие-то границы, — говорю я.

Мое положение совсем не подтверждает мои слова. Я лежу голая на полу кухни, растянувшись на Кипе.

Хорошо, что пол чистый.

Все пошло не по плану. Но когда он пришел домой с работы весь грязный и сексуальный, я не смогла себя контролировать.

Конечно, технически он тоже не был в состоянии контролировать себя. Поэтому мы и оказались на полу.

Он дал обещание о том, что вылижет мою пизду. И сдержал его, посадив на кухонный стол, раздвинув мне ноги, приступив к работе.

— Границы? — повторяет он, обводя пальцем сосок.

Я вздрагиваю от этого прикосновения.

— Границы, — повторяю твердым голосом. — Я думаю, важно, чтобы они у нас были, поскольку, похоже, это не одноразовая акция.

— Ни за что на свете это не может быть одноразовой акцией, —ворчит Кип, ущипнув сосок.

Я издаю стон боли и удовольствия, извиваясь на его обнаженном теле, пока снова не вспоминаю, о чем, черт возьми, говорю.

— Похоже, в обозримом будущем мы будем женаты и жить вместе, занимаясь сексом, — говорю я, стараясь, чтобы это прозвучало разумно. — Но это не то же самое, что женатые люди, которые живут вместе и трахаются.

Рука Кипа скользит от одной груди к другой.

— Угу, — мурлычет он.

— Кип, — огрызаюсь я.

Голубые глаза находят мои.

— Это может закончиться плохо. Мы дружим с двумя людьми, которые собираются быть вместе навсегда, и я не планирую покидать это место, как только получу Гринкарту. Мы знаем, что этот брак не вечен.

Лицо Кипа становится чуть серьезнее.

— Но, — продолжаю я. — Мы оба разумные люди, похоже, не романтики. Следовательно, мы можем быть женаты на бумаге и жить вместе, и трахаться, не превращая это в какой-нибудь гребаный фильм с неудачным концом, который на самом деле никогда не показывают.

Итак, мы будем трахаться, потому что, как оказалось, у тебя это неплохо получается…

— Неплохо? — он прерывает меня, его рука теперь опускается вниз, раздвигая мои ноги и просовывая палец внутрь, где я уже влажная для него.

Мои глаза закатываются. Очень чувствительна там, так как его член чертовски большой, и он знает, как им пользоваться.

— Сносно, — стону я.

Он ухмыляется, когда убирает палец и сует его в рот.

— Ты тоже довольно сносная.

Я ухмыляюсь.

— Я более чем сносная, милый, — протягиваю. — Поэтому знаю, что моя киска обладает какойто магией, заставляющей тебя думать, что здесь может быть что-то большее. И как будто ты можешь полюбить меня и все в этом роде. Вот тогда-то это и станет запутанным.

Все озорство исчезает из глаз Кипа, а его рот превращается в тонкую линию.

— Я не собираюсь влюбляться в тебя.

Вздрагиваю от холода в его голосе, не ожидая этого.

Что-то внутри меня тоже дрогнуло, но по какойто другой причине. Какая-то обида, которую не имею права чувствовать. Я

завела этот разговор, хотела убедиться, что это всего лишь секс. Но его слова настолько резкие, что ранят меня.

— Ладно, хорошо, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал бодро. — Тогда у нас не будет проблем. Мы будем трахаться без

обязательств, хорошо играть перед публикой, и как только придет время, разведемся по-честному и вернемся к нашей обычной жизни.

Кип кивает.

— Но мы еще не в разводе.

Затем он переворачивает меня на спину, ловко просунув в меня свой твердый член, показывая преимущества наличия мужа, который более чем сносен в сексе.

***

Когда я важно шествую по строительной площадке, раздается свист.

Ухмыляюсь, не беспокоясь об этом так, как обычно. Особенно с тех пор, как у меня появилось предчувствие относительно того, что будет дальше.

— Эй! — гремит знакомый голос. — Следующий, кто свистнет в адрес моей гребаной жены, останется без работы и языка.

— Я ничего не могу поделать с тем, что так хорошо выгляжу, но вы можете контролировать свои рты. Ну же, ребята, — кричу я, обращая свое внимание туда, откуда доносится голос Кипа.

Он качает головой, глядя на меня, когда выходит из дома, одетый в свою кепку, грязную футболку и выцветшие джинсы.

— Ты принесла неприятности? — спрашивает он, когда добирается до меня, цепляясь за петлю на моих джинсах и притягивая к себе. На мне белая майка с кружевным лифчиком, который не скрывает сосков, твердеющих от его близости.

— Я? Неприятности? — невинно спрашиваю. — Никогда.

Просто принесла своему мужу обед, — поднимаю корзину, которую несла.

Он переводит взгляд с меня на корзину.

— Ты приготовила мне обед? — с сомнением спрашивает он.

Я хмуро смотрю на него.

— Нет, это сделала Нора, так что не волнуйся. Все безопасно для употребления.

Он усмехается, качая головой.

— Зачем ты пришла, детка?

Раньше я сердилась на это ласковое обращение, но сейчас даже не обращаю внимания – хотя в глубине души знаю, что должна, границы и все такое, – потому что теперь мы трахаемся, и его случайные прикосновения и ласки что-то значат.

— Потому что хочу, чтобы город думал, что я отлично справляюсь с ролью жены, — сладко отвечаю.

Он крепко держится за петлю моего ремня. Мне нравится. Это интимно и так по-собственнически.

Подождите, разве я не ненавижу собственнических мужчин?

— Город знает тебя достаточно хорошо, чтобы понять: ты не из тех жен, которые приносят мужу обед, — говорит он.

Справедливо.

— Ладно, я здесь не для этого, — признаюсь. — А для того, чтобы трахнуться в твоем грузовике, — киваю на грузовик, припаркованный в стороне, ближе к лесу, граничащему с домом.

Выражение лица Кипа становится голодным, и он притягивает меня ближе, так что наши рты оказываются в нескольких дюймах друг от друга.

Мое тело откликается на его тепло, прижатое к моему, на его запах.

— Я не могу трахать свою жену в гребаном грузовике во время обеденного перерыва, когда куча мужиков в двух шагах, — бормочет он мне в губы. — Столько, сколько захочу.

Улыбаюсь ему.

— Ну, на самом деле я не твоя жена, помнишь? — шепчу. —Просто какая-то женщина, с которой ты живешь и иногда занимаешься сексом. И если хочешь быть строгим в вопросах жены, то супружеский долг – заботиться обо мне всеми необходимыми способами, — я наклоняюсь, чтобы прижаться своими губами к его. — И хочу, чтобы ты трахнул меня в этом грузовике, с кучей мужиков неподалеку.

Кип издает низкое рычание.

— Черт возьми, женщина, ты высосешь из меня всю жизнь.

Я ухмыляюсь.

— Нет, пока не получу Гринкарту, — подмигиваю, а затем неторопливо направляюсь в сторону его грузовика, покачивая бедрами, уже влажная и готовая.

***

— Если какой-нибудь гребаный мужик увидит тебя в таком виде, мне придется убить его, — ворчит Кип, когда я самозабвенно насаживаюсь на член.

Жилы на его шее будто вылеплены из мрамора, его руки лежат на моих бедрах, подушечки пальцев вдавливаются в плоть.

Он спускает бретельки с плеч, обнажив грудь. Мои джинсы отброшены в сторону, а сиденье пикапа Кипа отодвинуто назад, чтобы нас не было видно снаружи.

Место спроектировано так, что мы находимся в стороне от тех, кто работает, но если кто-то решит прогуляться или взять чтонибудь из своей машины, то легко заметит нас.

От этого я только становлюсь более влажной, а приближающийся оргазм – более интенсивным.

Я ухмыляюсь.

— Ты реально убьешь мужчину только потому, что он мельком увидит мои сиськи? — поддразниваю я.

Кип хватает меня сзади за шею и сжимает бедро, чтобы я не двигалась, его лицо становится суровым и опасным.

Мое тело покалывает от беспокойства и еще большего желания.

Кип переключается в режим опасного задиры, и я полностью поглощена этим. Сильно.

— Я убью мужчину, если он увидит раскрасневшееся и чертовски великолепное лицо моей жены, пока она наполнена моим членом и вот-вот кончит, — рычит он, его хватка на моей шее граничит с болью. — Не позволю ни одному ублюдку разгуливать с такой картинкой в голове. Так что лучше бы нас никто не видел.

Как бы отрицательно я ни относилась к выполнению приказов, особенно тех, которые совершенно неподвластны моему контролю, этот мне понравился. Понравилась напряженность, с которой он говорил. И какойто долбаной части меня чертовски нравится, что, просто трахаясь с Кипом в грузовике, я обретаю некую извращенную власть.

— Ну, ты позволишь мне прокатиться на тебе, чтобы я могла кончить до того, как кто-нибудь увидит? — спрашиваю, затаив дыхание.

Он низко рычит и соединяет наши рты, прикусив мою губу так, что я чувствую вкус крови.

— Боже, женщина, ты доведешь меня до чертовой смерти, —хрипит он.

Я улыбаюсь, когда он отпускает меня, и продолжаю скакать на нем.

— Но какая это прекрасная смерть.

Четыре месяца спустя

Нора родила здорового ребенка.

При всем ее беспокойстве о здоровье и связанных с ним осложнениях, она справилась на ура. Судя по всему, Роуэн единственный, кто переживал.

Это довольно забавно.

Кип безжалостно поддразнивал его по этому поводу.

Роуэн едва обращал на это внимание. Он слишком, блять, очарован своим ребенком, женой, которая его родила, своей семьей.

Нора родила копию Роуэна. По какойто причине у меня слегка защемило в груди. Но только на мгновение. Потом я взяла себя в руки и радовалась.

Хватит.

Я и так натерпелась.

Взяла на себя большую часть повседневной работы в пекарне, а Тина пекла, как могла, хотя Нора почти каждое утро была там после своей первой недели дома с Аной. Иногда с Роуэном и ребенком, иногда нет.

Я бывала у них так часто, как только могла, наслаждаясь своим статусом крутой, эксцентричной тети и балуя свою племянницу всеми возможными способами.

Кип тоже навещал их, но только вместе со мной. Думала, что он будет собой рядом с Аной, учитывая, что от него можно ожидать хорошего отношения к детям. Он похож на мальчишку. Игривого.

Кажется, что он на одном уровне с ними.

Но Кип держится на расстоянии от очаровательной малышки, с настороженным выражением в глазах, что отчасти забавно, поскольку я уверена, что он крутой парень, который может справиться с целой кучей врагов или что-то в этом роде, но, очевидно, испугался новорожденного ребенка.

Я сохранила это в своей папке «Интересные факты о Кипе».

Технически эта папка не должна существовать. Мы договорились, что это просто брак. Потом согласились, что это просто секс. Я не могу узнавать интересные факты о мужчине, за которого вышла замуж и с которым теперь сплю.

Границы размываются.

Я прошла путь от презрения к этому мужчине до презрения и брака с ним, а теперь до брака и секса.

На этом конец. Так и должно быть.

Я не уверена, что думает Кип по этому поводу. Не уверена, есть ли вообще у него мысли на этот счет. Он, конечно, не кажется таким противоречивым, как я. Ох, мужчины. Может быть, для него действительно просто найти выгоду в нашем соглашении. Мне все еще любопытно, что побудило его согласиться.

Я стараюсь изо всех сил просто извлечь из этого максимум пользы, пока могу. В какойто момент это усложнится.

Теперь мы спим вместе каждую ночь. Не очень хорошая идея.

Но, во-первых, выходить за него замуж было не очень хорошей идеей.

Все начинается с малого.

В эти дни жизнь протекала быстро.

Но иммиграционный процесс продвигается медленно.

Мое заявление находится в стадии «рассмотрения», и наш юрист сообщил, что мы можем получить письмо с датой собеседования завтра или через несколько месяцев, в зависимости от объема заявок.

Итак, мой брак может продлиться от одного дня до нескольких месяцев.

Я мало что могу сделать, кроме как пить и наслаждаться оргазмами.

Подумывала о том, чтобы выпить в одиночестве, поскольку Нора не может, а Тина и Тиффани отправились в какойто поход.

У меня не так много друзей. Я симпатичная девушка и много знакомилась во время своих путешествий, но на данном этапе жизни мне это не нужно. Я хочу иметь семью, на которую могу положиться.

Люди, которым могу доверить свою жизнь. Они есть. К сожалению, у них свои семьи, и они не так доступны, чтобы утолить мои печали.

У них самих все отлично в жизни, чтобы разбираться еще и со мной.

И хорошо.

Кип скоро вернется домой. На самом деле, он не стал моим собутыльником, но готовит для меня и хорошо трахает. Я не жалуюсь.

Когда кто-то постучал в парадную дверь, я почти ожидала, что это Дейдре. Надеялась, что так оно и будет. Теперь я бы не чувствовала себя такой виноватой из-за того, что держу ее под своей крышей и притворяюсь, что мне нравится ее сын. Я больше не притворяюсь.

Или, по крайней мере, ложь кажется не такой уж большой. К тому же мне нравится ее компания.

Но это не Дейдре.

Я открываю дверь и вижу стоящую там Каллиопу. Она сестра Роуэна и недавно переехала в город при… загадочных обстоятельствах.

Прямо как я. И думала, что мы быстро подружимся, но у нас просто не было возможности пообщаться один на один.

— Хочешь пойти куда-нибудь и напиться? — спрашивает она, как только я открываю дверь.

Да, мы быстро подружимся.

— Входи, — говорю, отступая в сторону. — В холодильнике есть бутылка вина, а в морозилке лежит текила. Выбирай, пока я буду собираться.

— Приступаю, — говорит она, с важным видом входя в дом, цокая каблуками.

Глава 8

«Взрывные женщины»

Кип возвращается домой как раз в тот момент, когда мы допиваем напитки и собираемся уходить.

Он бросает взгляд на Каллиопу и бормочет:

— Вот дерьмо.

— И тебе привет, Кипперс9, — здоровается Каллиопа, вставая со стула, чтобы подбежать к нему.

Он раскрывает объятия и легко обнимает ее. Как брат.

И все же что-то слегка обжигает мне горло. Пальцы сжимаются, и возникает мимолетное видение того, как я впиваюсь ногтями в лицо своей новой подруги.

Я не ревнивая женщина. Никогда не была такой. Пришла к выводу, что, если мужчина дает повод для ревности, значит, он мне не подходит.

Но я уже знаю, что Кип мне не подходит.

Он отпускает Каллиопу, и его взгляд перемещается на меня.

Приближается. Не колеблясь, притягивает в свои объятия и крепко целует.

В последнее время он всегда меня так приветствует, но впервые такое происходит перед аудиторией.

Когда мы заканчиваем, Каллиопа тихо присвистывает, прислоняясь к стойке со своим напитком и беззастенчиво наблюдая за нами с ухмылкой на лице.

— Я правда не могла в это поверить, пока не увидела собственными глазами, — говорит она.

Кип не отпускает, хотя я легонько дергаю его за руку.

Он просто поворачивает меня, чтобы рассмотреть наряд.

Я оделась под стать Каллиопе. Ну, чтобы попытаться быть похожей на нее. Наши стили не совсем совпадают. Мне нравится наряжаться, но я не зацикливаюсь на этом. Чувствую себя наиболее комфортно в джинсах, легких платьях – незамысловатых шмотках.

Каллиопа не такая простушка. Несмотря на то, что она переехала из Нью-Йорка – хоть и не сказала, переехала она на самом деле или в длительном отпуске – в Юпитер, обычный, сонный приморский городок, она не отказалась от своей нью-йоркской одежды.

На ней черная кожаная юбка-карандаш, которая облегает как вторая кожа, демонстрируя ее обалденные изгибы, заправленная в нее шелковая кофточка, в которой выставлены напоказ впечатляющие сиськи. Каблуки, в которых я сломаю лодыжку, если попытаюсь пройти в них два фута, а выглядят так, словно стоят тысячу баксов. Ее угловатое лицо подчеркивает зачесанный назад пучок, в который она собрала свои темные волосы, пухлые губы накрашены ярко-красным, а черные стрелки на глазах чертовски острые.

Так что да, она впечатляющая.

У меня нет кожаной юбки или чего-нибудь шелкового, что стирают в химчистке.

Я выбрала хлопчатобумажный сарафан с глубоким вырезом спереди и длинным подолом в паре с массивными ботинками. Затем нанесла немного черной подводки для глаз и взъерошила волосы.

Я решила выглядеть как Бет Даттон10. Мы с Норой в некотором роде одержимы «Йеллоустоуном»11.

— Куда вы собрались? — спрашивает Кип после того, как осматривает меня так пристально, что у меня потеет верхняя губа.

— Прочь отсюда, — отвечаю я, вздернув подбородок, бросая ему вызов. Не была в баре с той ночи, когда мы впервые потрахались.

Сейчас в его глазах тот же собственнический, дикий блеск, что и тогда.

Кип переводит взгляд с Каллиопы на меня.

— Если будут неприятности, позвоните мне, — говорит он.

— У нас не будет неприятностей, — усмехаюсь я.

Его пристальный взгляд останавливается на мне, и он наклоняется, чтобы поцеловать в лоб.

— Позвони, — бормочет он, шлепнув по заднице, отпуская меня.

Кип

Я был разочарован, придя домой и застав там Каллиопу, особенно учитывая, что Фиона выглядела слишком сексуально, а я не могу пойти куда-нибудь с ней.

И я разозлился из-за того, что разочарован этим.

Вопервых, это не мой дом.

Правда. Даже если мое имя указано в документах.

У меня есть старая квартира, и я буду там спать, когда все это дерьмо закончится.

И Фиона не моя.

Я оказываю ей услугу, трахаюсь с ней и состою в браке для юридических целей.

Мне должно быть наплевать на то, что она пошла в бар с подругой. Должно быть наплевать на то, что мужчины будут смотреть на ее волосы, сиськи, задницу. Не обязательно в таком порядке.

Но мне не наплевать.

Я хочу последовать за ней в гребаный бар и выбить дерьмо из любого мужчины, который будет смотреть на нее слишком долго.

— Я пописаю, и мы пойдем, — объявляет Фиона, когда они собираются уходить.

— Прорвало трубу, — говорит Каллиопа, выгнув бровь. —Дилетантка.

Фиона машет рукой.

— Я умею многое, и я не дилетантка, — она подмигивает, и я, блять, чувствую это членом.

Смотрю на ее задницу, когда она уходит, и задаюсь вопросом, как, черт возьми, собираюсь пережить ночь, в ожидании, когда она вернется домой, чтобы трахнуть ее.

Хуже того, я хочу, чтобы она вернулась домой не только для секса. Хочу, чтобы она вернулась домой, и мы заснули вместе. Чтобы просыпаться посреди ночи, вдыхать ее запах, слушать ее гребаное дыхание.

— Никогда не думала, что доживу до этого дня, — комментирует Каллиопа.

Я прихожу в себя и смотрю на старую подругу. Она выглядит великолепно. Каллиопа всегда такая. У нее не было прыщей или худощавых конечностей в подростковом возрасте. Нет, но сейчас она просто… расцвела.

Конечно, это во многом связано с ее физическими данными, блестящими черными волосами, фарфоровой кожей… и да, у нее довольно рано появились великолепные сиськи.

Я видел все это на расстоянии. И однажды чертовски близко, когда был возбужденным тринадцатилетним подростком, который постоянно дрочил и всегда искал что-то новое. Было лето. У нас стоял бассейн. На Каллиопе бикини. Безвыходная ситуация.

Потом я увидел ее на следующий день, и она посмотрела на меня своим пронзительным взглядом, от которого даже взрослым становилось не по себе, и чертовски уверен, что она какимто образом узнала, что я дрочил на нее, и да, больше никогда подобного не было.

— До какого дня? — спрашиваю я, направляясь к холодильнику за пивом.

— Ты остепенился, — отвечает она, кивая в сторону дома. — С

той, о ком я даже не подумала бы, — смотрит в сторону, куда ушла

Фиона. Ее острый взгляд устремляется на меня, совсем как тем летом много лет назад. И точно так же, как это было тогда, я уверен, что она обладает способностью читать мои мысли.

— Это… интересно, — говорит она, кладя локти на стойку и пристально глазея.

На меня несколько раз наставляли пистолет. Стреляли больше раз, чем могу сосчитать. И все же именно эта женщина ростом в пять футов с небольшим, весом в сто пятьдесят фунтов, может напугать меня до усрачки одним лишь взглядом.

Я смотрю в сторону холла, Фиона еще не вышла. Наклоняюсь вперед.

— Фиона не знает о… ты понимаешь.

Прошло столько лет, а я все еще не могу произнести это вслух.

Гребаный трус.

Но мне не нужно говорить об этом. Каллиопа точно знает, о чем я.

Они с Роуэном – единственные люди в Юпитере, которые знали меня в прошлом, знали меня не таким самоуверенным парнем, который никогда не трахает одну и ту же женщину дважды. Они знали меня как мужа. Как отца.

— У меня есть подозрения, — отвечает она, все еще глядя на меня этим гребаным проницательным взглядом. — Бурный роман и бурная свадьба не дают много времени на разговоры о скелетах в шкафу, прости за каламбур.

Я, блять, улыбаюсь, несмотря на ситуацию и тему разговора.

Когда это случилось, все относились ко мне так, словно я хрупкий. Ни один мужчина не хочет, чтобы с ним так обращались. Особенно после потери жены и дочери. Я не обесцениваю – это самое худшее, что может случиться. Но такое отношение привело к тому, что я долго не мог отойти.

Я возненавидел всех, особенно тех, кто лелеял меня больше всего.

Но Каллиопа не такая. Она пришла на поминки – вторые, на первых их похоронили без меня, – с бутылкой водки, а остальные принесли закуски. И когда у всех были эти жалостливые взгляды и слова поддержки, она не выдержала, налила мне рюмку и сказала: «Ну, это чертовски отстойно. Нужно напиться».

Вот такая Каллиопа.

Роуэн мой лучший друг.

Мы с ним почтит неразлучны всю нашу гребаную жизнь. До такой степени, что вместе пошли служить, воевали и изменили саму нашу сущность, сражаясь.

Но Каллиопа всегда была для меня важна. Та, с кем я могу найти общий язык. Та, кто не проявлял жалости или всякой ерунды.

У меня есть сестра, с которой я почти не разговариваю, и которая всегда возмущается нашими взаимоотношениями с Каллиопой, потому что с родной мы никогда не были настолько близки.

Но моя сестра слишком душевная. Она перешла черту в отношениях с семьей. Она считает, что должна «знать свое место». Я

не понимаю этого.

Каллиопа, с другой стороны, «не знает своего места». Она прокладывала дороги в таких местах, куда ни у одного ублюдка не хватило бы смелости ступить.

— Я знаю, что ты, скорее всего, напьешься до чертиков и будешь говорить о том дерьме, о котором говорят женщины, но не рассказывай ей, — говорю я, готовый вступить в бой, если понадобится. Но не хочу доводить до этого.

Каллиопа выгибает бровь.

— Ты плохо знаешь меня, если думаешь, что я могу выдать свои собственные секреты, не говоря уже о чужих.

Больше ничего не говорит. Я жду, что она что-то добавит, потому что женщинам всегда есть что сказать.

— Ты же не думаешь, что я должен рассказать ей? — спрашиваю я, когда она просто продолжает, блять, смотреть на меня.

Она хихикает.

— Черт возьми, нет, — говорит. — Я не собираюсь никому рассказывать, как справляться с прошлым. Не хочешь ей говорить, так не говори, черт возьми, — она еще раз окидывает взглядом холл. —Видит бог, у нее, вероятно, есть какие-то свои секреты, о которых ты не знаешь. Наслаждайтесь траханьем мозгов друг другу, пока ваши скелеты колотят в дверцы шкафов. Хрен знает, что будет, когда они наконец выйдут.

— Ну все! Я сменила свой наряд, — объявляет Фиона из коридора. — Думаю, в этом выгляжу лучше.

Я смотрю на свою жену. Теперь на ней джинсы с очень короткой майкой, слишком сильно демонстрирующей ее сочные сиськи и гладкие, покрытые веснушками плечи.

— Черт возьми, да, красотка! — заявляет Каллиопа с усмешкой.

— А теперь пойдем. Нам нужно развлечься.

Фиона улыбается мне, берет сумочку со стойки и следует за Каллиопой.

— Позвоните, когда попадете в беду, — говорю я заднице Фионы.

— Мы не попадем в беду, — кричит она в ответ.

Я качаю головой, когда дверь хлопает, и остаюсь наедине с тишиной и пивом.

И, черт возьми, отсчитываю чертовы секунды до ее возвращения домой.

Фиона

Мы попали в беду.

Но это конец ночи.

Начало и середина прошли довольно хорошо. Я и не осознавала, как сильно мне нужен был девичник. И не подозревала, какая чертовски классная Каллиопа. Она сила природы. Есть что-то такое в том, как она держит себя, как по-хозяйски входит в помещения, будто она абсолютна уверенна в собственном теле.

Я думала, что чертовски уверена в своем теле и во всем остальном, но рядом с ней все подругому.

В ней какая-то аура. И кое-что еще. Своего рода хаос. Как воздух перед разрушительной бурей.

За напитками и жареной картошкой с сыром мы говорили о многом, но ни о чем важном. Только когда еда закончилась, и я допивала второй напиток, мне стало любопытно.

— Не хочешь рассказать, что заставило тебя сбежать? —спрашиваю, наклоняя голову, чтобы посмотреть на нее.

Каллиопа, насколько я понимаю, какая-то шишка в Нью-Йорке и зарабатывает уйму денег.

Или, по крайней мере, была, пока не приехала в Юпитер, в старый дом Роуэна, и умолчала, что именно она здесь делает.

Никто, даже большой храбрый Роуэн, не настолько настойчив, чтобы узнать.

— Почему ты думаешь, что я убежала? — отвечает она поверх своего бокала, рассматривая меня проницательным взглядом.

Смотрю на нее, на одежду, украшения, сумочку, все выглядит небрежно, как будто она в спортивном костюме, но все чертовски дорогое. На самом деле я не из тех, кто обращает внимание на бренды или что-то в этом роде, но даже я могу сказать, что это модное дерьмо.

Юпитер маленький. Необычный. Тихий. Даже идиллический. Но здесь нет модных бутиков, шикарных баров или эксклюзивных ресторанов.

В данный момент мы пьем в единственном баре, который открыт после десяти. В том самом, где технически Кип предложил выйти за него замуж.

— Ты далеко от Нью-Йорка, — замечаю.

Каллиопа вертит в руках оливку. Эта сучка пьет мартини. Не думала, что кто-то пьет это за пределами кино. Я заказала один раз, когда впервые приехала в эту страну, взволнованная шумихой вокруг этого напитка, но на вкус он напоминал ракетное топливо. Чистая водка с обмакнутой в нее оливкой.

— Я скажу, от чего убегаю, если ты скажешь мне, — парирует она.

Моя рука со стаканом застывает на пути ко рту.

— Откуда ты знаешь, что я убегаю?

Она наклоняет голову, чтобы посмотреть на меня.

— Ты чертовски далеко от Австралии.

Я смеюсь.

— Туше.

Люди спрашивали, почему я в Америке, а не в Австралии, и у меня всегда был дерзкий ответ, какая-нибудь незаконченная история, но правда - никогда. Я не поделилась этим со своей лучшей подругой.

Похоронила это так глубоко и убедила себя, что это даже не реально.

Хоть с Каллиопой мне комфортно, и я могу рассказать ей все на свете без осуждения или страха о том, что она раскроет тайну, я не собираюсь это делать. Не только потому, что не доверяю себе ворошить прошлое в баре с липкими полами и грязными ванными комнатами. Но и потому, что если расскажу правду, то только моей лучшей подруге и сестре, с которой мы много лет вместе.

Может быть, даже ей не расскажу.

Может быть, буду держать весь гной глубоко внутри, но только я буду чувствовать запах разложения.

— Это мужчина, — говорит Каллиопа, когда я молчу. — Это всегда мужчина. Они заставляют женщину остаться или бежать, — она смотрит на меня понимающим взглядом. — И мы из тех женщин, которые убегают, если мужчина слишком плох или, что еще хуже, слишком хорош.

— От которого ты убегаешь? — спрашиваю, чтобы скрыть свой шок от того, насколько проницательная эта сучка. — От плохого или хорошего?

Она отхлебывает мартини.

— От всего и сразу.

Примерно тогда и начинаются неприятности.

***

Кип пришел выручить нас.

Я действительно хотела воспользоваться своим единственным телефонным звонком, чтобы набрать Нору. Но у нее только что родился ребенок, и ей не нужно в полночь вытаскивать свою лучшую подругу и невестку из тюрьмы.

Тина бы пришла.

Тиффани тоже.

Черт, даже Фрэнк бы пришел.

Но все эти люди спросили бы, почему я не позвонила своему мужу, чтобы он приехал за мной.

Я должна была позвонить ему. И мне пришлось столкнуться с «я же тебе говорил», этот ублюдок не настолько благороден, чтобы молчать.

— Я же говорил, что тебе нужно будет позвонить мне, —радостно говорит Кип, когда мы выходим из полицейского участка.

Никаких обвинений предъявлено не было.

Нас арестовал полицейский, которого я не знаю. И это, вероятно, означает, что он новенький в городе. Возможно, в пекарне и не подают пончики регулярно, но у нас лучшие выпечка и кофе на много миль вокруг. Каждый полицейский в городе является завсегдатаем.

Я так ему и сказала.

Ему это не понравилось.

И он не находил мой акцент очаровательным. Он не поверил, что Каллиопа может его выруубить. Поэтому арестовал нас.

Если хотите знать мое мнение, он получал от этого слишком сильное удовлетворение. И он даже не арестовал людей, которые изначально затеяли спор. Это показывает, что он отъявленный женоненавистник и принадлежит к вымирающей породе мужчин, которые в конце концов вымрут, потому что ни одна женщина не захочет с ним трахаться.

Это я ему тоже сказала.

Что, конечно, не помогло.

К счастью, шериф знает, кто мы такие, и сразу – ну, недостаточно сразу, поскольку я успела позвонить Кипу, – выпустил нас, и офицер, производивший арест, выглядел так, словно ему сделали выговор.

Это мне понравилось.

Пока шериф не извинился перед Кипом, когда тот приехал за нами.

— Эм, алло? — я машу рукой. — Не его посадили за решетку.

Нас. И то, что ты извиняешься перед ним за то, что запер его жену, прокатило бы в пятидесятых годах, до того, как у женщин появилось право голоса, но мы живем в современном мире, и мы полноценные люди, у которых есть права и рты, чтобы послать тебя к черту.

Шериф переводит взгляд с Кипа на меня, его глаза широко раскрыты, и черт возьми, он выглядит так, будто с трудом сдерживает улыбку.

И потому, что я все еще немного пьяна, моя кровь кипит, я сильно оскорблена, мне хочется дать ему пощечину или пинка под зад.

Обычно я не жажду расправы так сильно.

И мне правда нравится шериф.

Или уже нет.

— Господи Иисусе, Фиона, — говорит Кип, хватая сзади за шею, чтобы притянуть к себе. Как будто он знает, что я могу сделать что-то глупое. — Этот мужчина прекрасно знает, что у тебя есть рот. На самом деле, весь город знает, что он у тебя есть.

Я устремляю на него свирепый взгляд снизу вверх.

— И ты ожидаешь, что я заткнусь, потому что теперь у меня есть муж, который будет говорить за меня?

Кип ухмыляется.

— Черт возьми, нет, — говорит он. — Жизнь не была бы такой захватывающей, если бы ты держала рот на замке.

Я хмуро смотрю на него, готовая выпалить еще одну реплику, но Кип продолжает.

— Спасибо, — говорит он шерифу.

— Не благодари его, — огрызаюсь я.

— Благодаря ему тебя не задержали и не выдвинули обвинения, — напоминает Кип.

— По факту обязан, — я поворачиваюсь к шерифу. — Я надеюсь, ты займешься этим?

Он сурово кивает, но у меня складывается впечатление, что этот ублюдок очень старается не улыбнуться.

— Я позабочусь об всем, — обещает он.

Оцениваю его искренность.

— Что ж, помни, я отвечаю за кофеин и сахар. Будет обидно, если тебе в кофе положат соль вместо сиропа и отдадут горелую выпечку, —с угрозой говорю я.

Это пустая угроза. У Норы никогда ничего не пригорает, и я не стану подсыпать соль в его кофе, когда буду трезвой. Но мой голос звучит искренне.

— Я бы и не ожидал ничего другого, — говорит шериф, кивает один раз и возвращается в участок.

Каллиопа все время молчала, что меня удивило. Каллиопу Деррик можно было называть по-разному, но точно не тихоней.

Взглянув в ее сторону – это довольно сложно, потому что рука Кипа все еще лежит на моей шее, и он, кажется, не собирается меня отпускать, – я вижу, что она сосредоточена на своем телефоне, сильно нахмурив брови.

Интересно.

— Ты готова идти, Кэл? — спрашиваю ее.

Она поднимает голову. Хмурый взгляд исчезает. Выражение ее лица ровное и безмятежное, собранное.

— Я вызвала машину, — она показывает телефон. — Вы двое идите и займитесь диким сексом где-нибудь на обочине дороги или пляже.

Хоть я и злюсь на Кипа, перспектива дикого секса заманчива.

— Мы не оставим тебя одну, — ворчит Кип, очевидно, не в таком восторге от перспективы дикого секса, как я.

Каллиопа закатывает глаза.

— Я стою перед полицейским участком в городе, в котором уже много лет не было серьезных преступлений.

В основном она права. Юпитер – одно из самых безопасных мест, где я когда-либо жила. Он небольшой, и многие люди знакомы между собой, присматривают друг за другом. Но еще он туристический,

поэтому каждое лето население растет, а вместе с количеством людей увеличивается количество пьяных драк, краж, вандализма и тому подобного.

Даже вне туристического сезона он не застрахован от проблем с наркотиками или домашним насилием. Время от времени к нам просачиваются реалии окружающего мира.

Но, к сожалению, такова жизнь на планете Земля.

— Мы не уйдем, — повторяет Кип своим тоном «я не принимаю возражений».

Как и у меня, у Каллиопы немедленная

вышеупомянутый тон. Я не осуждаю ее за это.

реакция

на

Ее рука ложится на бедро, одна бровь приподнимается, и она наклоняет голову, чтобы посмотреть на него. Поза, которая должна быть повсеместно признана женской боевой стойкой.

— Ты реально думаешь, что сможешь защитить меня лучше, чем я сама, Кипперс? — спрашивает она. — Давай не будем забывать, кто регулярно избивал тебя в детстве.

Хватка Кипа вокруг меня усиливается. Когда я поднимаю глаза, клянусь, вижу, что его щеки немного покраснели.

— Ты была в два раза крупнее, — парирует он. — Ты была гребаным монстром.

Я шлепаю его по руке.

Каллиопа усмехается.

— Он не врет, — говорит она. — Может, я и сбросила детский жирок, но все еще гребаный монстр, Кипперс. И понимаю чувства альфасамца, потому что состою с таким в родстве, поэтому настаиваю, чтобы ты спрятал свой член. Мы знаем, что он большой.

Не нужно размахивать им.

Я подавляю смешок.

Кипу явно не смешно. Но он и не злится. Выглядит удивленным и несколько задетым словами Каллиопы. Насколько я знаю, они выросли вместе, как брат и сестра, и рискну предположить, что это не первый раз, когда она его дразнит.

— Черт возьми, — бормочет он, проводя рукой по волосам, а затем целуя меня в макушку. — Мужчину, который в итоге будет с тобой, ждет гребаное испытание.

Она подмигивает мне.

— Если он будет соответствовать всем требованиям, которых нет у большинства мужчин. Спасибо за отличную ночь, детка. Повторим в ближайшее время, — это адресовано мне.

— Точно, — говорю я, посылая ей воздушный поцелуй.

Кип ведет нас к грузовику, не отпуская меня до тех пор, пока не открывает пассажирскую дверь и не поднимает меня в кабину, положив руку на задницу. Я не злюсь.

Когда он садится на водительское место, замечаю, как подъезжает черный седан, и Каллиопа подходит к нему, ее брови нахмурены, выражение лица несколько серьезное, но решительное.

— Интересно, — говорю я больше себе, чем Кипу.

Он тоже смотрит на Каллиопу, садящуюся в машину, и его губы сжаты в тонкую линию.

— Да, — бормочет он. — Но это же Каллиопа. И нам лучше не вмешиваться, чтобы не было последствий.

Я свирепо смотрю на него.

— Откуда ты знаешь, что они будут?

Он заводит грузовик и оглядывается на меня.

— Детка, с Каллиопой всегда так. Я люблю ее, как сестру, но она – оружие массового уничтожения.

Улыбаюсь этому описанию.

— Да, видимо, этого и хотят мужчины. Им нравится подчинять взрывных женщин.

Его взгляд… проницательный.

— Может быть, — говорит он. — Или, может быть, они уничтожают все на своем пути, делая так, что невозможно пережить радиацию.

***

Есть нечто, что я называю «монтаж романтической комедии», что вставляют почти в каждый голливудский романтический фильм или сериал. Это происходит сразу после милой встречи или после первого свидания, или когда герои переспали в первый раз.

Появляется монтаж, на котором они сидят в кафе, смеются, целуются на кухне, вместе валяются в постели, в общем – мелькающие картинки влюбленной пары.

Потому что чертовски сложно написать о том, как люди влюбляются. Это не момент из фильма. Это подборка моментов, каждый из которых совершенно уникален для любой пары. То, что заставило одного человека влюбиться в другого, может заставить другого пуститься в бега.

Красные флажки для одного человека являются зелеными для другого.

Люди непостоянные, странные существа. Любовь еще более непостоянная и странная.

Следовательно, монтаж романтической комедии.

И мне кажется, что за последние несколько месяцев я пережила нечто подобное.

Наши моменты с Кипом. Ссоримся из-за того, какой фильм посмотреть, какой сериал выключить. Трахаемся на диване. Я сижу на балконе с вином и книгой, пока он готовит ужин, как делает каждый вечер. В саду, черт возьми. Он входит, когда я принимаю ванну, доливает мне вина, целует в макушку и молча уходит.

Нет, я не влюбляюсь.

Мне просто все это нравится.

Я не только привыкла к жизни с Кипом – я больше не испытываю ненависти. На самом деле, это становится чем-то весьма приятным. И

не только в сексуальном плане.

Конечно же, будут последствия.

Потому что, хоть Кип никогда не говорил этого вслух, я тоже взрывная женщина.

Глава 9

«Две полоски»

Я была уверена, что подготовилась ко всему, что может произойти в этом браке. Ну, была не совсем готова к сексу. Но я не бестолковая. Несмотря на ложь самой себе, маленькая часть меня ожидала, что это произойдет.

Конечно, с того момента, как мы познакомились, он меня раздражал. Его дерзость и общий настрой выводили из себя. Но я все равно хотела трахнуть его, даже когда яростно презирала.

Да, я в полной заднице. Со всеми бывает.

Так что секс был не совсем исключен.

Он готовит для меня. Приносит кофе в постель каждое утро.

Знает, какая марка чипсов мне нравится, и запасся ими в кладовой. Он почти… милый. Но я недолго размышляю над этим. Это слишком грязно. Слишком опасно.

Есть одна вещь, о которой я не думала. Даже в своих самых смелых мечтах.

Две полоски.

Первый месяц я не позволяла себе в это поверить.

На самом деле, первый месяц я даже притворялась, что это не правда.

Не думала, что способна на такое. Но оказалось, что страх, отрицание и небольшая доля посттравматического стрессового расстройства создают идеальную среду для самообмана.

К тому же ребенок не должен был прижиться.

Никогда.

Анализы это подтвердят.

Лучше просто подождать, пока природа возьмет свое. Я не удивлюсь, если так и будет. Что еще более важно, я не буду опустошена, когда это произойдет.

Каждый раз, когда я шла в ванную, готовилась к крови. Каждое утро, просыпаясь, готовилась к предательским судорогам.

Черт, каждый раз, когда мы с Кипом занимались сексом – а это было часто, – я почти ожидала, что матрас намокнет. В идеале мне нельзя заниматься сексом. Это безответственно, и, если бы я испачкала матрас кровью, скорее всего, любое влечение между нами бы сразу погасло.

«Ты довел меня до выкидыша».

Да, так и было в тот раз.

Я даже не должна хотеть секса из-за того, что со мной произошло. Я не позволяла ему12 прикасаться ко мне, из-за чего он приходил в ярость. У меня абсолютно не было желания заниматься сексом, я не хотела, чтобы меня трогали.

С Кипом все подругому. Я не контролирую желание. В ту секунду, когда наши глаза встречаются, а губы соприкасаются, все остальное исчезает. Это был единственный раз, когда мне удалось сбежать от своего тела.

Достаточно сказать, что у нас много секса.

Но я была… отстраненной. В своей голове. На взводе. Пугливой.

Кип заметил это, но ничего не сказал. Зачем ему это? Возможно, на бумаге мы и женаты, но на самом деле мы приятели по перепихону.

Ни больше. Ни меньше.

Моя лучшая подруга, с другой стороны, заметила.

К счастью для меня, у нее недавно родился ребенок, так что она немного занята. Не странно то, что я не напиваюсь вином у нее дома каждый вечер, потому что у нее новорожденный. И потому что у меня есть муж, с которым мне, очевидно, нужно проводить время, чтобы сделать наш брак правдоподобным. Отсюда и месячный льготный период.

Но теперь она выбралась из своего тумана.

— Что-то происходит, — говорит она, как только мы заканчиваем утреннюю пробежку.

Проклятье.

Я занимаюсь оформлением витрины с кексами.

Тина стучит по кофеварке, но я замечаю понимающую ухмылку на ее лице. Она не была в тумане. В свои пятьдесят с небольшим она уже вышла из детородного возраста и остра на язык.

Тина все замечает, так что я знаю, что она заметила мое состояние. Но Тина не из тех, кто сует нос в чужие дела. Она бы выслушала, как ты изливаешь ей душу, предлагая мудрость без осуждения. Но она будет ждать, пока ты придешь к ней.

— Ничего не происходит, — говорю я Норе, сосредоточившись на кексах, хотя от приторно-сладкого запаха глазури и шоколада у меня сводит живот.

Обычно мне нравятся ароматы пекарни, а Нора гребаная волшебница с деревянной ложкой и миксером. Потребовалась огромная сила воли, чтобы ежедневно не набивать себе живот. Не то чтобы я возражала против лишних килограммов – женщинам положено иметь немного мяса на костях.

— Чушь собачья, — парирует Нора, уперев руку в бедро.

Двойное проклятье.

Я не могу продолжать работать с кексами, если только не хочу, чтобы меня стошнило прямо на них.

Неохотно поворачиваюсь лицом к лучшей подруге.

К сожалению, я полностью завладела ее вниманием.

Роуэн сегодня сидит с Аной, взяв отпуск по уходу за малышкой, как только та родилась. Даже мои яичники сжались, когда я увидела, как грубоватый, мускулистый мужчина становился милашкой с ребенком на руках.

Очевидно, это положило начало всем этим чертовым штучкам.

Нора прирожденная мать, несмотря на ее опасения, что тревоги могут взять над ней верх. Она сияет, не жалуясь ни на темные круги под глазами, ни на общие признаки истощения. Я догадываюсь, что жизнь с новорожденным другая, когда у тебя есть мужчина, который действительно проявляет инициативу и заботится о своем ребенке.

Не говоря уже о семье Роуэна, которая с самого рождения ездит туда-сюда.

Норе повезло со свекровью.

Я рада за нее.

Я лучше, чем кто-либо другой, знаю, каким гребаным кошмаром это может быть. Одна только мысль об этом заставляет меня вздрогнуть. Технически, во второй раз мне повезло со свекровью, но это не навсегда, так что не считается.

— Что-то с Кипом? — требует ответа Нора. — Он что-то натворил?

В ее обычно спокойном и сладком голосе теперь слышатся нотки раздражения. Роуэн улучшил некоторые качества моей обычно застенчивой подруги, в том числе помог ей отрастить коготки.

На это мне пришлось фыркнуть.

— Да, он что-то сделал, — говорю я. — Или его сперма что-то сделала, — поправляюсь.

Нора выпучивает глаза, сразу поняв, что я имею в виду. Что бы она себе ни представляла, это не то.

— Что? — взвизгивает она. — Ты беременна?

Я с разинутым ртом оглядываю пекарню. Нора кричала достаточно громко, чтобы слышало все помещение. И мы живем в маленьком городке, полном людей, которые чертовски любят посплетничать. К счастью, здесь всего несколько посетителей, большинство из которых – туристы. Один из наших местных жителей сидит в наушниках и стучит по клавиатуре.

Тина ничего не говорит, стоя у кофеварки, только приподнимает бровь. Эта сучка, вероятно, уже догадалась. Обычно я хожу к ней и Тиффани и напиваюсь с ними по крайней мере раз в месяц, но в этом месяце придумывала отговорки.

— Скажи еще громче? — рявкаю я, хватая Нору за руку и таща ее через заднюю дверь на кухню.

— Ты правда беременна? — спрашивает она, как только мы немного успокаиваемся.

К сожалению, Нора только что испекла печенье.

Мой желудок снова скрутило.

Работа в пекарне, очевидно, не такая уж замечательная при токсикозе.

— Очевидно, — говорю я, пожимая плечами, чувствуя себя невероятно неуютно от этого разговора.

Конечно, пропущенные месячные, положительные тесты и бушующие гормоны – все это явные признаки того, что я на самом деле залетела. Но разговор с подругой – что-то совершенно иное.

Это делает все реальным.

Мне пришлось сдерживать себя, чтобы снова не блевануть.

На этот раз не от утренней тошноты.

А от пронизывающего до костей страха.

— А Кип знает? — спрашивает Нора.

— Черт возьми, нет, — отвечаю я, бледнея при одной мысли о том, чтобы завести с ним этот разговор.

Ее лицо стало задумчивым.

— Это не было запланировано?

— Нет, — усмехаюсь я, расхаживая по кухне. — Это не было запланировано.

— Вы не говорили о детях? — мягко спрашивает Нора.

— Нет, — я чуть не рассмеялась, подумав об ужасе на его лице, когда мы в первый раз занялись сексом и он подумал, что у него есть шанс оплодотворить меня. — Мы не говорили о детях. Но мы оба согласились, что у нас их не будет. Просто недосказанность, —неуверенно говорю я. Нельзя же сказать ей, что брак фиктивный, и мы занимаемся сексом только потому, что это… удобно.

Нора понимающе кивает.

— Еще бы.

Услышав это, я хмурюсь. Конечно, я упоминала ей, что не планирую заводить детей. Но не говорила, что физически не могу этого сделать. Не нужно открывать эту банку с червями.

Но откуда она может знать, что Кип не хочет их? Может быть потому, что он был вечным плейбоем. Это имеет смысл. Но выражение лица Норы почти… мрачное?

Неужели она знает о Кипе больше, чем я?

Конечно, она знает о нем больше, чем я. Она замужем за его лучшим другом.

Я всего лишь его фальшивая жена.

Мои знания об этом мужчине сводятся к тому, изгибается ли его член вправо (не изгибается), и важно ли ему довести девушку до оргазма (важно).

Хоть я и не должна чувствовать себя странно из-за этого, все равно чувствую. И завидую.

Но сейчас во мне растет человек. Для этого нужен прецедент.

— Т-такого не бывает, — заикаясь, бормочу я. — Случайных беременностей не бывает.

Нора смотрит на меня недоверчивым взглядом.

— Эм, ты смотрела ромкомы? — спрашивает она. — Еще как бывает.

Я хмуро смотрю на нее.

— За пределами Голливуда, — огрызаюсь. — У женщины за тридцать каждый месяц есть двадцатипроцентный шанс забеременеть.

И этот процент только уменьшается по мере взросления. И у здоровой женщины, а не той, кому поставили бесплодие.

Нора уставилась на меня, разинув рот.

— Подожди, что? — почти взвизгивает она.

Я вздрагиваю от ее тона, осознав, что проговорилась об одной из многих вещей, которые скрывала от своей лучшей подруги.

Черт.

— Врачи диагностировали тебе бесплодие? — повторяет, потрясенная.

Из этого нет выхода.

Черт, я бы сейчас убила за бокал вина.

— Ну, я уверена, что они не произносили слово «бесплодие», —уклоняюсь от ответа. — В смысле, там была какая-то медицинская чушь, произнесенная мягким, но отстраненным тоном, которая, да, в

значительной степени сообщала новость о том, что у нее, — я указываю на свою вагину. — Не будет привилегии, если из нее выскочит ребенок.

Нора быстро моргает, переваривая эту информацию.

Это слишком.

Сначала я сказала ей, что неожиданно забеременела, а затем добавила, что ранее была бесплодна по медицинским показаниям.

Ей нужна секунда переварить.

Не только ей.

Я глубоко вздыхаю.

— Не думала, что мне когданибудь придется тебе это рассказывать. Чтонибудь из этого, — говорю я, хватая кекс, готовый к выкладке. Сейчас меня уже не так сильно тошнит, и мне захотелось обильное количество сахара – немедленно.

Делю кекс пополам, перевернув сторону, покрытую глазурью, чтобы получилось что-то вроде сэндвича.

— Я была замужем, — говорю ей, сосредоточившись на кексе, а не на лучшей подруге, которой лгала много лет. Технически не договаривала, но кого я обманываю? Недомолвка – стопроцентная форма лжи. — Перед тем, как покинула Австралию, — объясняю. — Я

была молода. Чертовски молода. И чертовски глупа, — откусываю кусочек от кекса. — Думала, что люблю его. С ним чувствовала себя особенной или что там еще, черт возьми, говорят.

Я жую, делая это медленно, как будто могу продлить паузу.

К сожалению, кекс воздушный и мягкий, и приготовлен просто великолепно.

— Я не из богатой семьи, — продолжаю, переводя дыхание и не глядя Норе в лицо. — В смысле, вообще. Моей маме нравились пони и вино, а отцу нравилось все, что не касалось работы или времяпрепровождения с семьей. Достаточно сказать, что мы едва

сводили концы с концами на пособия от правительства, доходы от того, когда мой отец соизволял работать, и все, что мама не проигрывала в азартные игры.

Я морщусь от боли, когда произношу эти слова вслух, вспоминая ту грязную квартиру, в которой мы жили. Сырость снова пробирает до костей, ощущение того, что зимой никогда не бывает тепло, а летняя жара гнетущая и затхлая.

— Я познакомилась с Эмметом Лэндоном на какойто домашней вечеринке, — говорю, отказываясь от кекса, поскольку снова чувствую тошноту. На этот раз это не имеет никакого отношения к гормонам беременности, а к прогорклым воспоминаниям, пропитанным мороженым «Smirnoff» и дешевыми духами, которые, как мне казалось, делали меня старше и опытнее.

— Я, конечно, знала, кто он такой, — объясняю. — Все в моем районе знали, кто такой Эммет Лэндон, даже если не ходили в модную частную школу, в которую ходил он… я тоже не ходила. Но он из богатой семьи, устраивал легендарные вечеринки, разбивал дорогие машины, настоящий богатый засранец, — усмехаюсь я. — А еще чертовски сексуальный.

В то время я, по крайней мере, думала, что он сексуальный. Мне казалось, что с темными волосами, оливковой кожей и подтянутыми мышцами он почему-то выглядит старше своих восемнадцати лет.

Будто он был мужчиной.

И все же за все годы, что я его знала, он не повзрослел ни на день. Он все еще оставался тем избалованным, богатым подростком, который думал, что ему принадлежит мир и все в нем.

— И он смотрел только на меня, — говорю Норе, по-прежнему не глядя на нее. Прибираю тарелки на кухонном столе. — Так вот, я не была серой мышкой. У меня рано появились великолепные сиськи, и я поняла, как использовать свою внешность в своих интересах. Знала, что мужчины и парни обращают на меня внимание. И все же чувствовала себя особенной только с ним.

Сейчас об этом неловко думать. Будто я была рада нравиться ему.

Что он улыбался лишь мне. Заставлял чувствовать меня достойной.

Как будто я не была ценным человеком до тех пор, пока кто-то с бабками и статусом не признал меня.

Я была молода, глупа и чертовски ущербна.

— В любом случае, — говорю, махнув рукой. — Об остальном ты можешь догадаться сама. Это клише. Нищенка с богатым парнем.

Родители этого не одобряют. На зло парнишка хочет с ней встречаться еще больше, а затем жениться.

Я закатываю глаза. Теперь все так ясно. Конечно, он, возможно, был без ума от меня, возможно, ему нравилось трахать меня, и ему определенно нравился ажиотаж, который я создавала. Но я ему никогда не нравилась. Потому что он, черт возьми, никогда меня настоящую не видел.

— Я отвлекалась деньгами, красивыми вещами, особняком, иллюзией, что я взрослая, и оставляю всю свою боль позади.

Откусываю кусочек кекса.

— Я быстро поняла, что это не так, — говорю после долгой паузы.

Фу. Мне не нравится, что я застряла в прошлом, как будто пробираюсь через гребаное болото. Нет нужды в ностальгии. Мне нужно изложить факты, чтобы не чувствовать себя такой лгуньей.

— Тебе не обязательно знать подробности, — говорю Норе. —Короче говоря, я забеременела от него несколько раз. Не прижилось. В

то время думала, что это больно, но, наверное, кто-то где-то издевался мной, потому что после этого он стал жестоким.

Тогда украдкой смотрю на свою лучшую подругу.

Лицо Норы превращается в маску шока. Да, я выложила ей целую кучу за один присест.

И, возможно, человек, которого она знает сейчас, не похож на девушку, которая могла подвергнуться насилию со стороны своего

мужа. Я ни от кого не терпела дерьма, не кричала «я жертва» с какимто затравленным взглядом.

Реальность заключается в том, что в мире нет женщины, над которой не издевался любимый мужчина. Такова ужасающая правда.

Люди боятся монстров. Жизненных ужасов. Я убеждена, что нет большего монстра, большего ужаса, чем мужчина, который делает из женщины жертву.

— Я обошла всех врачей… из-за этого дерьма с беременностью, а не из-за синяков или сломанных костей, — прочищаю горло.

Синяки исчезли, как будто их никогда и не было, и кости в конце концов срослись, даже если не совсем правильно.

— Врачи не могли дать мне ответов на вопрос, почему это происходит, а потом сказали, что после последней потери слишком много рубцовой ткани, что я никогда больше не смогу забеременеть, —говорю. — К тому моменту я была измучена, озлоблена, сломлена и благодарна. Он никогда бы не смог заставить меня родить на свет ребенка от него, — я пожимаю плечами. — Как бы жалко ни было, это дало мне толчок развестись с ним. И это отняло много сил.

Черт, как бы я хотела прямо сейчас выпить рюмочку текилы.

Я решила, что Норе не нужно знать о том горе, которое он причинил мне разводом, о лжи, которую он распространял обо мне, о друзьях, которые, как я думала, отвернулись от меня, об угрозах убийства, о том, что мне пришлось вернуться к своей гребаной матери из-за того, что у меня не было ни цента на счету.

Да, все это чертовски жалко.

— Когда наконец получила этот листок бумаги, я продала драгоценности, которые мне удалось вывезти контрабандой, получила студенческую визу и билет в один конец… и вот я здесь, — усмехаюсь.

— Беременность и замужество – две вещи, которые почти разрушили мою жизнь десять лет назад.

В этот момент рот Норы открыт от шока, а глаза увлажняются от слез.

— Извини, это невеселая история, — шучу. — Но, по крайней мере, есть счастливый конец…

Я не уверена, что беременность и фиктивный брак можно считать «счастливым концом», но по сравнению с тем, к чему я привыкла, предполагаю, что так оно и есть.

Чувствую себя голой после того, как выложила все Норе. Я и не осознавала, насколько утомительно держать все это в себе, пока не рассказала.

— Ты прожила целую жизнь, о которой я не знала, — шепчет она, обегая тумбу, чтобы протянуть руку и сжать мою.

Грудь жжет от чувства вины.

— Прости, — говорю. — Я не могла тебе сказать. Бежала от той жизни, от того, кем была раньше. Подумала, что если не расскажу об этом тебе, самому важному человеку в моей жизни, то все это не будет реальным. Я могла бы как-нибудь забыть об этом.

Глаза Норы заблестели, когда она посмотрела на меня.

— О, милая, именно потому, что держишь все внутри, ты никогда не забудешь, не убежишь и не излечишься.

Мои кости внезапно стали хрупкими, готовыми в любую секунду разлететься на миллион кусочков.

— Можем прекратить говорить о глубоком и значимом? —спрашиваю, мой голос тише и мягче, чем когда я рассказывала всю гребаную историю. — Есть только то, с чем может справиться девушка, особенно та, у которой в организме бурлят гормоны беременности, и которая ни хрена не знает, как с ними бороться.

Нора смотрит на меня так, словно решает, нужно ли ей заставлять меня говорить дальше, затем кивает один раз.

— Что ты собираешься делать? — мягко спрашивает она.

Я барабаню пальцами по стойке, мечтая о вине, текиле или кетамине. Что угодно, лишь бы заглушить это чувство паники и страха.

— Рожать, — немедленно отвечаю. Я даже не думала, что решусь на это. Только сейчас. Тридцатипятилетняя женщина, у которой нет реальной карьеры, которой можно похвастаться, никаких сбережений, стабильной иммиграционной ситуации, и в настоящее время она состоит в фиктивном браке.

Совсем не идеальная мать.

Я не хотела быть матерью.

Это то, что я твердила себе последние десять лет. Но теперь поняла, что говорила для того, чтобы вернуть силу. Одно дело быть бесплодной и не хотеть детей. Совсем другое – быть бесплодной и хотеть их.

Ощущаешь себя отчаявшейся, бесполезной, сломленной и беспомощной.

Мне не нравится чувствовать ничего из этого. Поэтому я изменила свое восприятие. Изменила саму свою суть. Или, по крайней мере, научилась хорошо лгать самой себе.

Но я действительно хотела быть матерью. Возможно, я не такая, как Нора, которая будет печь печенье для детей, шить им костюмы на Хэллоуин и обеспечивать семейный дом, полный рутины. Но я была бы хорошей. И чуть безбашенной.

Нора хаотичный пекарь, и это у нее хорошо получается. Я буду хаотичной мамой. Но не такой, как моя мать. Не с вечным вином в руке или пустым холодильником. Нет, больше похоже на танцевальные вечеринки посреди ночи и всеобщее отвращение к правилам и домашним заданиям.

— Придется, — повторяю.

Нора кивает.

— Ладно. Это хорошо, — серьезно смотрит на меня. — Ты должна сказать Кипу.

Я хмуро смотрю на нее.

— Да, знаю, что должна рассказать Кипу, моему мужу и отцу ребенка, — говорю саркастически.

Но если быть честной, я действительно пыталась придумать какой-нибудь способ пройти через это, не сказав Кипу. Что абсолютно ненормально. Он должен знать. В конце концов он узнает, учитывая, что мы живем, спим вместе и будем женаты еще некоторое время.

Черт.

Наш фиктивный брак становится все более и более реальным.

Вопервых, он замешан в этом по… какимто своим причинам, которые я до сих пор не совсем понимаю. Тогда он был в этом замешан, потому что регулярно трахался и у него это хорошо получалось.

Впрочем, это его потолок. Кип не стирает грани. Мы ведем себя не как пара. Нет никаких разговоров о будущем. Никакой нежности.

Сплошная страсть, секс и сожительство.

Он уйдет, как только узнает. Что-то инстинктивное подсказывает мне, что он уйдет. Прекрасно. Я могу стать матерью-одиночкой. Это чертовски сложно, но у меня есть друзья. Общество, которое поддержит меня. Я бы разобралась с этим, потому что именно так поступают женщины. Это делают миллионы гребаных женщин, когда трусливые придурки бросают их.

Но это не гарантия того, что я останусь здесь навсегда. Если Кип уйдет, у меня пропадет шанс получить Гринкарту. Я не знаю, как это будет происходить, если у ребенка будет отец-американец, но готова поспорить, что меня в кратчайшие сроки отправят обратно в Австралию.

И там у меня нет никакой поддержки.

Лишь заброшенный трущобный городок, полный призраков и доброжелательных духов.

Конечно, Австралия — это целый гребаный континент. Мне не нужно возвращаться в то место, где я выросла. Есть множество причудливых приморских городков, похожих на этот, в которых я могу обосноваться. Но дом – это не просто место. Это люди, которых я выбрала.

— Мы можем не говорить об этом до конца дня? — спрашиваю я, ошеломленная предстоящим будущим, если этот ребенок какимто образом выживет в моей израненной утробе.

Нора кивнула, выражение ее лица по-прежнему мягкое и понимающее. Даже с легкой жалостью. Ей не нужно было этого делать, когда она забеременела. У нее был мужчина, который совершенно без ума от нее и обращался с ней так, словно она самое драгоценное и удивительное существом в мире на протяжении всей ее беременности.

— Все будет хорошо. Он будет шокирован, но счастлив. Он хороший человек.

Я кивнула в ответ, потому что больше не хотела разговаривать.

На самом деле не думаю, что Кип плохой человек. Но я также не думаю, что он полностью хорош.

Вот что делает его таким сексуальным.

Как фальшивого мужа.

Но как отца – ни сколько.

Глава 10

«Потрясение»

— Привет, детка, — здоровается Кип, бросая ключи в корзинку у двери. Этот жест и приветствие такие обыденные. Такие естественные.

Пункт в графе «веду себя как настоящий муж».

Он улыбается с теплотой и лукавством в глазах, снимая ботинки, прежде чем подойти, чтобы поцеловать меня и схватить за задницу.

Еще один пункт в графе «настоящий муж».

— Я весь день думал о том, чтобы трахнуть тебя, — бормочет он мне в губы.

Несмотря на поцелуй, хватание за задницу и то, как он вкладывает секс в каждую произнесенную букву, у моего тела нет обычной реакции.

Имею в виду, я смутно возбуждена, потому что живой человек.

Но меня переполняет леденящий до костей страх, который не может уменьшиться даже самым горячим желанием.

Кип отступает назад, хмуро глядя на меня, заметив отсутствие реакции. Он какимто странным образом чувствует мое тело.

Но это может быть по-дружески. Качественный секс заставляет партнеров чувствовать тела друг друга, и невербальные знаки согласия.

— Что случилось? — спрашивает он, и его поведение резко меняется. — Тебе звонил юрист? Что-то не так? — его голос звучит сердито, даже обеспокоенно. Как будто ему не все равно, если что-то пошло наперекосяк.

С другой стороны, он, скорее всего, беспокоится о последствиях обнаружения правительством США нашего мошенничества, а не о моей депортации.

— Эм, нет, это не имеет никакого отношения, — говорю я, избегая его взгляда.

Чувствую себя гребаным подростком, рассказывающим своему отцу, что я залетела или что-то в этом роде.

Как будто у меня неприятности.

Пальцы Кипа хватают меня за подбородок, чтобы приподнять его, так что мне приходится посмотреть на него, либо зажмуриться, как ребенок

Я встречаюсь с его взглядом цвета морской волны. Это тяжело.

Волнительно. Кажется, что ему почти… не все равно.

— Это что-то плохое, ты даже не смотришь на меня, — мягко говорит он.

Проклятье.

Мне ничего не остается. Я не могу затягивать с этим.

Сорви пластырь, сучка.

— Я беременна, — выпаливаю. — Я… беременна. Уже, наверное, около месяца. Не говорила тебе, потому что сама не совсем в это верила, и потому что у меня, эм, своего рода… есть некая история, поэтому подумала, что это не важно, — мой желудок скручивает, думаю, не слишком ли рано я ему говорю, вдруг мой организм завтра избавится от этого ребенка.

— Но это, э-э, думаю, возможно, это важно, — бормочу. — Если посмотреть на это с другой точки зрения. Конечно, что-то все еще может случиться, потому что всегда случается, но кажется, что невозможно избегать или лгать, потому что последние два дня моя голова постоянно над унитазом, и ты бы заметил. Еще и сиськи.

До этого момента мои сиськи были только чувствительными.

Кип заметил это, потому что уделяет им особое внимание. Он просто подумал, что я слишком возбуждена. Когда-то это было так. Но теперь их внешний вид начал меняться. Более темные соски. Много вен.

И это только начало.

Кип не проронил ни слова с тех пор, как я все выпалила. Черт, не уверена, моргал ли он вообще. Все еще держит меня за подбородок, стоит там, и пялится, на лице застыло что-то похожее на шок.

Это имеет смысл.

Новость довольно шокирующая.

— Ты это спланировала? — тихо спрашивает он.

Мне не понравился его спокойный тон. На самом деле, от этого волосы на затылке встали дыбом, а кровь похолодела.

Это ужасно.

Но сам вопрос приводит в бешенство, так что, к счастью, все уравновешивается, и я не съеживаюсь, как жеманная сучка, или что-то в этом роде.

— Что? — спрашиваю я, сдерживая свой тон, отступая от него.

Лицо Кипа остается холодным, ничего не выражающим.

— Ты это спланировала? — он яростно указывает на мой плоский живот.

Настолько, что я едва ли не вздрагиваю.

— Ты, блять, издеваешься надо мной? — спрашиваю я.

— Нет, я, блять, не издеваюсь, — рычит он. — Тебе нужно было выйти замуж, чтобы получить Гринкарту – прекрасно. Нам нужно жить вместе для приличия – мне насрать. Потом я трахаю тебя, потому что нас влекло друг к другу – и это тоже хорошо, — он шагает вперед.

Рефлекторно я отступаю, и чертовски ненавижу себя за это.

— Ты говорила, что мне не нужно надевать презерватив, —продолжает он тем же спокойным тоном. — Я никогда не соглашался на подобное, но не думал, что у тебя есть причина лгать, и был слишком увлечен этой гребаной киской, так что поверил. Так глупо.

Так чертовски глупо, — он хлопает себя по лбу тыльной стороной ладони. Сильно.

Мое тело хотело содрогнуться от страха, чувства перенеслись на годы назад, когда мужчина действительно пугал меня, когда причинял боль, но я вздернула подбородок, чтобы дать ему понять обратное. Или пусть он думает так.

— И какая, скажи на милость, по-твоему, у меня причина забеременеть намеренно? — спрашиваю я, раздражаясь больше. Это помогает подавить страх.

— Ты думаешь, я хочу заманить тебя в ловушку? — продолжаю.

— Тебя? Строителя, который слишком много бухает, живет практически в нищете, у которого, к счастью, нет венерических заболеваний, и чье единственное достоинство в том, что он может отлизывать как чемпион? — я прижимаю тыльную сторону ладони к собственному лбу. — Да, именно так. Я разрушаю свое тело, меняю свое будущее и гарантирую, что мои тридцать с небольшим будут заполнены грязными подгузниками и орущим младенцем, и у меня не будет ни секунды, чтобы сходить в туалет. Да, я сделала это, черт возьми, нарочно!

Теперь я уже кричу.

Полегчало.

Мне стало еще приятнее видеть, что я пробила небольшую брешь в жуткой броне крутого Кипа. Опять полегчало.

Но даже с трещинами он все равно злой.

Он долго молчит. Как будто взвешивает мои слова, проверяя их на правдивость.

— Я не собираюсь становиться отцом, — бормочет он.

— Ну, тебе следовало подумать об этом до того, как ты вдул в меня сотни зарядов, — отвечаю. Не совсем прилично, но, твою мать, я не какая-нибудь дебютантка.

— Ты сказала, что не можешь забеременеть! Ты, блять, солгала!

— он взревел мне в лицо. Да, взревел. Как дракон или что-то такое.

Разъяренный мужчина много раз кричал на меня. Но никогда так не рычал. Не с таким гневом.

Кип кажется… расстроенным. Его глаза широко раскрыты, щеки раскраснелись, а тело дрожит от ярости. Его кулаки сжаты по бокам, и он выглядит так, словно едва сдерживается, чтобы… не ударить меня?

Нет.

Я много чего думала о Кипе с тех пор, как познакомилась с ним, а потом вышла за него замуж, и большинство из этого было негативным. Но я никогда бы не подумала, что он поднимет руку на женщину. Полагала, что это неопровержимая теория. Но, похоже, прямо сейчас она рушится.

Я застываю на месте. Снова становлюсь девушкой, вышедшей замуж за монстра, молча подчиняющейся, ждущей его решения, не сопротивляясь.

Кип долго смотрит на меня этим диким, наводящим ужас взглядом, не двигая ни единым мускулом, тяжело дыша.

— К черту все это, — бормочет он, прежде чем развернуться и уйти.

Дверь за ним захлопывается.

Затем я вздрагиваю.

Кип

Я не удивляюсь, когда мой лучший друг садится рядом со мной на барный стул.

Фиона скорее всего сказала Норе еще до того, как рассказала мне.

Цыпочки вытворяют подобное дерьмо. Следовательно, Нора рассказала Роуэну. И, вероятно, после эпизода в пляжном домике,

Фиона связалась по телефону с Норой, пересказала все это и выставила меня таким куском дерьма, каким я и являюсь.

Либо Фиона была у Норы, либо Нора была у нас.

Черт, у нас.

Во всяком случае, это мое место. Этот дом, черт возьми, принадлежит мне.

Я пью здесь с тех пор, как уехал оттуда. Гребаное клише.

Мужчина теряет самообладание после того, как узнает, что его ненастоящая жена беременна, и отправляется бухать.

Ну, насчет фальшивой жены – это не клише, но все остальное –да.

Я кричал на нее. Я чувствовал себя настолько неконтролируемым, что боялся того, что мог сделать. Не ей. Я никогда не ударю ее. Но хотел разнести дом на части своими чертовыми руками.

Фиона уставилась на меня так, словно я собирался разорвать ее на части. Как будто она этого ждала. Как будто она испытывала это раньше. Я никогда, блять, не забуду страх в ее глазах.

— Еще, — говорю я, пододвигая свой стакан.

Я пью «Джеймсон»13.

Не то, что я пью обычно.

Во всяком случае, не в ближайшее время. Мы с «Джеймсоном»

какое-то время были лучшими друзьями, когда я напивался до бесчувствия, пытаясь набраться смелости пустить себе пулю.

— Так и знал, что ты здесь появишься, — говорю Роуэну, не глядя на него. — Твоя жена, наверное, послала тебя избить меня или еще чтонибудь.

Мне не понравилось, как это прозвучало. Уродливо. Горько.

Но, к сожалению, именно такой я, черт возьми, и есть. Под шутками, улыбками скрывается маска, которую я совершенствовал годами.

— Похоже, ты сильно себя изводишь, — отвечает Роуэн спокойным и собранным голосом, как всегда, черт возьми.

Ну, сейчас, будучи женатым и отцом. Я вспоминаю, как мы вошли в пекарню в тот день, когда у Норы был синяк под глазом. Да, тогда в моем лучшем друге не было ничего спокойного и собранного.

И не в момент, когда он подъехал к парковке и увидел, как какойто придурок подошел к Норе и собрался ее ударить.

Да, этот ублюдок не спокоен и собран, когда речь заходила о том, что его жена в опасности. Интересно, учитывая, что он самый уравновешенный человек, которого я встречал в бою. Что-то в его жене сбивало его с толку.

Почти так же, как что-то в Фионе ломало меня.

Но нет.

Черт возьми, нет.

Я уже был сломлен, уже ни хрена не соображал задолго до того, как встретил ее.

Я хватаю свежий стакан «Джеймсона», который протянул мне бармен.

— Можешь приберечь свои ободряющие речи, — говорю я Роуэну, по-прежнему не глядя на него. — О том, что твоя жизнь –гсказка или что-то в этом роде теперь, когда ты женат, влюблен и у тебя есть ребенок. Я понял. Это здорово, и я чертовски рад за тебя, но это не одно и то же, и у меня ничего не получится, если ты даже попытаешься сказать, что это так.

Никому не пожелаю того дерьма, через которое мне пришлось пройти. Я чертовски рад, что мой лучший друг сидит рядом со мной, совершенно неспособный сопереживать моему прошлому. Но я

чертовски ненавижу то, что он здесь, чтобы попытаться наставить меня на путь истинный или что еще.

— К сожалению, это одно и то же, — говорит Роуэн.

Я смотрю на него. На моего друга со спокойным взглядом, того, кто помог мне пережить самые темные ночи, спасал мою жизнь больше раз, чем я мог сосчитать, и видел меня в самом худшем виде.

Прямо сейчас я хочу убить этого ублюдка.

— Это, черт возьми, не одно и то же, — процеживаю я сквозь зубы. — И пошел ты на хуй, даже за то, что сказал это.