Миланская роза

Глава 1

— Что же это такое, синьора Роза! Куда мы идем! — причитал Клементе. — Знаете, кило телятины на рынке стоит двенадцать лир!

Он сидел за кухонным столом и проверял счета. Роза готовила себе на газовой плите кофе на крестьянский манер: ложка молотого кофе засыпается в кипящую воду, когда кофе осел, можно разливать по чашкам.

— Книга домашних расходов прекрасно показывает состояние экономики страны, — заметила Роза, только что заплатившая двенадцать лир за литературный альманах Бомпиани. — Куда лучше, чем встреча Гитлера с Муссолини в Бреннеро.

Роза имела в виду мартовское историческое свидание отца фашизма и отца нацизма, состоявшееся в марте.

Для Клементе Гитлер был далеким персонажем с неприличными усиками, злобным и крикливым. Он вцепился Европе в горло, словно взбесившийся пес. Муссолини же был гигантской фигурой, способной изменить облик Италии. Правда, растущие цены как-то не вязались с оптимистическими прогнозами газет.

— А груши? Груши продают по шесть лир кило, — негодовал Клементе.

— Зато у нас теперь есть империя в Африке, — иронически заметила Роза.

— Можно к вам в гости? — спросил звонкий голосок пятилетней девочки с черными как уголь глазами и красным бантом в темных волосах.

— Конечно, можно, — улыбнулась Роза, нагревая кофейник.

— Правда, Клементе, к вам можно в гости? — обратилась хозяйка дома к дворецкому, потому что для девочки, которая не сводила глаз с Клементе, он был куда более важной персоной, чем Роза.

— Пусть заходит, — проворчал Клементе. — Если Маргарита будет вести себя хорошо, может посидеть с нами.

Девочка, дочка садовника и горничной, улыбнулась, и зубки ее сверкнули жемчужинками. Она кинулась к Клементе и залезла ему на колени.

— Она родилась в год смерти Руджеро. Пять лет назад, — с горечью произнесла Роза.

Ей припомнились торжественные похороны, потом переезд семьи из небоскреба на проспекте Литторио в желтый особняк на улице Джезу.

Роза села напротив Клементе и поставила перед собой чашку.

— А можно мне к тебе? — спросила Маргарита.

— Конфетку хочешь, правда? — улыбнулась Роза.

— Хочу, — честно призналась девочка. — А еще мне нравится, как от тебя пахнет.

Маргарита сползла с колен Клементе и, легкая, как воробышек, пересела к Розе.

— И от тебя хорошо пахнет, — сказала та, обнимая девочку.

Запах ребенка напомнил ей, как пахли когда-то ее дети: молоком, теплом, доверчивостью, любовью, заставлявшей вспомнить о вечности.

— А у меня есть часы! — гордо заявила девочка.

— А что же я их не вижу? — притворно удивилась Роза, принимая игру.

— А вот закрой глаза, и услышишь, как они тикают, — сказала Маргарита.

Роза послушно прикрыла глаза, а Маргарита, приблизив ручку к ее уху, застучала ноготком большого пальца по ногтю мизинца.

Этот звук напомнил Розе «Фавориту», ей послышались звонкие голоса детей, ее ровесников, жаждавших чуда: «Идите, идите скорей сюда, послушайте, как тикают Розины часы!»

Роза обняла Маргариту, но не стала целовать, чтобы не измазать в помаде.

«У тебя будут настоящие часы!» — подумала Роза, почувствовав угрызения совести за то, что забывает о важных житейских мелочах.

Она не знала, сколько стоит хлеб или трамвайный билет, не задумывалась, почему расстроен кто-то из служащих: то ли жена больна, то ли совершил промах на работе. Слишком быстро крутилось колесо ее жизни, времени хватало только на дела корпорации «Роза Летициа и сыновья». Чтобы избавиться от этого ощущения, ей захотелось снять с руки золотые часы от Картье и подарить девочке. Но от этой идеи она сразу же отказалась: такой подарок осчастливит скорее ее, чем малышку. К тому же окружающие могут истолковать подобный жест неверно. Роза вынула из коробочки карамельки и дала девочке.

— Спасибо, синьора Роза, — улыбнулась Маргарита. — Я пойду?

— Иди, иди…

Роза с наслаждением выпила горячий кофе.

— Ты жалуешься на расходы, как и двадцать лет назад, словно мы до сих пор бедные эмигранты, — упрекнула она Клементе.

— А я как был крестьянином, так и остался, — сказал дворецкий, складывая в шкатулку счета.

— Но денег у нас сейчас хватает.

Клементе взглянул на хозяйку почтительно, но сурово и произнес:

— Все равно, нечего швыряться деньгами!

Роза не стала возражать против здравых доводов Клементе. Война уже охватила пол-Европы и грозила перекинуться на вторую половину. Клементе получал столько денег, сколько хотел, но считал каждый грош, чтобы не тратить попусту хозяйские деньги.

— Ты — яркий образец самоотверженной преданности и бескорыстия, — пошутила Роза, допивая остатки кофе.

— Я же для вас стараюсь, а вы надо мной смеетесь, — обиделся Клементе.

— Что ты, право, — утешила его Роза. — Сам знаешь, я над тобой никогда не смеюсь.

Благодаря Клементе, его преданности и трудам она, овдовев, смогла с удвоенной энергией заняться делами корпорации. Гостиную на верхнем этаже дома по улице Джезу превратили в рабочий кабинет, а Пьер Луиджи остался в штаб-квартире компании в Сеграте.

Дела корпорации «Роза Летициа и сыновья» шли отменно благодаря американскому опыту работы и связям с самыми передовыми предприятиями авиационной промышленности США. Однако Роза не могла получать станки, фрезы и штамповочные прессы из Америки. А государство, делая огромные заказы, не собиралось ничего предпринимать, чтобы оснастить отечественное самолетостроение необходимым оборудованием.

Она, Роза Летициа, работала на войну и, по мнению Клементе, поддерживала не тех, кого следует. Фактически она поддерживала Гитлера. Правда, Клементе никогда не осмеливался упрекнуть в этом хозяйку. Однажды у них был разговор на эту тему, и Клементе услышал, что настоящие враги корпорации «Роза Летициа и сыновья» вовсе не французы или англичане, сражавшиеся с Германией, а Пьяджо, Макки, Капрони и Маркетти, то есть предприятия-конкуренты.

Клементе не осмеливался сказать Розе правду, но она знала: старый слуга ее не одобряет. Она видела документальные фильмы о кровавых жертвах нацистской агрессии. Но все тогда говорили о блицкриге и рассчитывали, что скоро установится мир. Так что Муссолини, даже если захочет, вмешаться не успеет. И потом, кто виноват в том, что Европу залили кровью? Немцы, как утверждали американцы и англичане, или поляки, угнетавшие немцев, как писали итальянские газеты. Роза предпочитала не доискиваться ответов.

Глава 2

После безупречного снижения и великолепной посадки трехмоторный самолет остановился у центрального ангара аэропорта Тальедо.

— Приземление, как в учебнике! — с восхищением признал майор Мелькиорре.

Роза покраснела, и глаза ее блестели от радости.

— Спасибо, майор! — сказала она, расстегивая ремень безопасности.

Рабочие подвинули трап прежде, чем остановились винты. Серебряная раковина-наутилус на фюзеляже сияла на солнце. Да и сама Роза, в красном шелковом комбинезоне, казалась явившейся из сказки.

Пьер Луиджи помахал ей с балкона аэровокзала, она тоже ответила взмахом руки и попыталась угадать, что это за мужчина стоит рядом с братом.

«Надеюсь, он к нам с добрыми вестями», — подумала она.

Прошло время оптимистических прогнозов. Недели три назад Муссолини с балкона дворца на улице Венециа объявил, что Италия объявляет войну реакционным демократиям Запада. Война, которой так боялись, все-таки разразилась. Стратегия блицкрига не сработала.

Самолетостроительные заводы «Роза Летициа и сыновья», чтобы увеличить выпуск продукции, набрали новых рабочих. Их следовало быстро обучить. Спешка, отсутствие опыта и устаревшее оборудование повлекли за собой увеличение числа несчастных случаев в цехах. Несколько дней назад у одного рабочего попала под пресс рука.

Плохие вести приходили одна за другой, и сейчас, увидев рядом с братом незнакомца, Роза почуяла недоброе. Она легким шагом пересекла летное поле и зашла в зал, предназначенный для руководства аэропорта. Два молодых офицера галантно поклонились ей, игнорируя обязательное фашистское приветствие. Роза им улыбнулась.

— Ты великолепна! — похвалил сестру Пьер Луиджи.

— Есть еще проблемы, но о них поговорим потом, — сказала Роза.

Она увидела, что к ним приближается мужчина, стоявший рядом с Пьером Луиджи на балконе.

Он был молод, ростом выше Пьера Луиджи, одет в костюм спортивного покроя, белокур, улыбчив. Умные голубые глаза смотрели иронично. Он разглядывал Розу со спокойной беззастенчивостью мужчины, уверенного в своем превосходстве. Она почувствовала себя голой, глупо залилась краской и устыдилась себя.

— Позволь тебе представить мистера Ричарда Тильмана, знаменитого чемпиона по теннису, — сказал Пьер Луиджи.

— Верно, не очень знаменитого, раз нуждаюсь в представлении, — пошутил американец.

Роза вдруг вспомнила, что слышала о миллиардере из Калифорнии, чемпионе по теннису, любителе автомобильных гонок. Его имя не сходило со страниц светской хроники и спортивных газет. Он побеждал на турнирах в Уимблдоне, Париже, Монте-Карло. Женщины по нему сходили с ума, а его слава донжуана давно переросла спортивную известность.

— How do you do, mister Tillmann, — холодно произнесла Роза, протягивая гостю руку.

— How do you do, Flying Rose, — радостно, словно встретил старого друга после долгой разлуки, откликнулся американец.

Роза улыбнулась. Она и забыла о прозвище, которым ее наградили в двадцатых годах нью-йоркские журналисты, а теперь растрогалась, услышав его.

— Flying Rose, — повторила она, а про себя подумала, что этого американца нужно держать на расстоянии.

И потом, ей никогда не нравились мужчины, выставляющие напоказ собственную мужественность и привлекательность в надежде сразу же завоевать женщину.

— Так меня называли, когда я летала в небе над Стейтен-Айлендом, вы тогда еще пешком под стол ходили, — холодно, поставив гостя на место, сказала Роза.

Ей удалось справиться с собой, но ее почему-то взволновало и раздосадовало присутствие американца; она предпочла бы с ним больше не встречаться. Роза опустилась в кресло и сняла летный шлем. Черные кудри рассыпались по плечам.

— Мне было шестнадцать лет, — поправил ее гость. — А если журналисты не врут, вам всего лишь на четыре года больше.

— Я, очевидно, должна чувствовать себя польщенной? — спросила Роза, не скрывая раздражения. Эти подсчеты ее задели.

— Как хотите, — спокойно ответил Тильман. — У меня еще сохранились ваши фотографии, вырезанные из газет. Я был в вас безумно влюблен, — добавил он нарочито страстным тоном.

Роза глубоко вздохнула, достала сигарету. Тотчас же к ней потянулась рука Ричарда Тильмана с зажигалкой, но она, передумав, убрала сигарету в пачку. Этот американец стал ей ненавистен, поскольку ему, похоже, было наплевать на Розу Летициа.

Ей захотелось как-то уязвить его, и она сказала:

— Я вовсе не польщена. Напротив, по-моему, крайне неуместно напоминать женщине, что со времени ее двадцатилетия прошло уже два десятка лет.

Пьер Луиджи, сидевший на диване рядом с американцем, попытался взглядом урезонить разбушевавшуюся сестру.

— Мне кажется, мистер Тильман совсем не то хотел сказать, — вмешался Пьер Луиджи.

Все замолчали, ощущая неловкость. Потом американец улыбнулся.

— Я никогда не встречал женщины, которая бы выглядела так молодо, — беззастенчиво польстил он Розе.

Ричард Тильман и не думал скрывать своих намерений. В его тоне, в словах, в улыбке, в безграничной мужской уверенности Роза уловила прямое приглашение к любовным отношениям. Он вовсе не таился. Американец вел себя грубо, нагло, самонадеянно. Но почему ее так привлекал этот незнакомец, от которого она в любую минуту могла избавиться? Роза разнервничалась, предчувствуя беду.

Она встала и выглянула в окно. Рабочие ставили в ангар трехмоторный самолет. Роза только что совершила на этой машине перелет Рим — Милан со скоростью триста двадцать шесть километров в час. Она с восхищением смотрела на прекрасный самолет. Сейчас машину поставят на место, а потом ею займется бригада под руководством специалиста по интерьеру Мака Джелати. Они превратят самолет в роскошную летающую квартиру.

— Закончим с ним к концу июля, — сказала Роза, обращаясь к брату.

— Только не говорите, что это будет рейсовый самолет, — заметил Ричард Тильман.

Роза не поняла, сказал ли он это просто так или же Пьер Луиджи с непростительным легкомыслием выдал гостю государственную тайну. Нет, такого брат никогда не сделал бы. Американец просто болтает.

— Не думайте, что я вас в чем-то упрекаю, — продолжал американец. — Личный самолет — прерогатива королей, президентов и глав правительств. Власти теперь летают за деньги налогоплательщиков.

— Мистер Тильман имеет в виду, что он сам летает за собственные деньги, — счел нужным уточнить Пьер Луиджи. — Он хотел бы заказать «РЛ-62». На его взгляд, наши самолеты самые элегантные в мире.

— Да, я вижу: лесть — лучшее оружие мистера Тильмана.

Теперь, уяснив, что Ричард Тильман появился как клиент, Роза вполне могла беседовать с ним любезно, прощая ему некоторые легкомысленные замечания.

— У меня очень серьезные намерения, — подтвердил американец.

— Мы будем рады видеть вас в Сеграте. Сможете познакомиться с нашими конструкторами, — сказала Роза.

Они вместе вышли из здания аэровокзала. Ричард Тильман, открывая дверцу машины, вдруг прошептал на ухо Розе, словно объясняясь в любви:

— Ваш брат забыл сказать — мне нужен совершенно особый самолет!

— Конечно, Пьер Луиджи мне все объяснит, — деловым тоном произнесла Роза и добавила: — А пока отпустите мою руку, мистер Тильман!

— Это я от восторга: не заметил, как увлекся, — улыбнулся американец. — И зовите меня Ричард. Мы часто будем встречаться, работая над нашим проектом. Надеюсь, станем друзьями…

— Это зависит прежде всего от вас, — не очень любезно ответила Роза.

Что-то странное было в том, как беззастенчиво соблазнял ее этот мужчина. Роза откинулась на заднее сиденье «Ланчи» и почувствовала, как ее охватывает слабость и неуверенность.

— Я буду безупречен, — прошептал Ричард Тильман, склоняясь к ней. — Более того, я буду неповторим. Ибо никто не попросит у вас того, что прошу я. Мне нужен мой, особый самолет. Вы построите машину вашей мечты. Никто из ваших заказчиков никогда не попросит у вас такого.

Он легко коснулся губами ее руки, повернулся и зашагал к стоявшей неподалеку «Изотт-Фраскини».

Роза повернулась к Пьеру Луиджи:

— Что он имел в виду?

— Что имел в виду, то и сказал, — усмехнулся брат. — Да ты и сама все прекрасно поняла. Я пригласил его на виллу в Форте на уик-энд. Надеюсь, мы не пожалеем, — заключил Пьер Луиджи, иронически взглянув на сестру.

Глава 3

Вилла в Форте была построена в классическом стиле модерн — с цветными витражами и коваными решетками. Руджеро ее терпеть не мог, а Роза обожала, потому что декор напоминал ей парадную столовую в «Фаворите». Он купил ее ради капиталовложений, как и дома в Милане, дворцы в Катании, виллу в римском районе Эур и холм в Имберсаго. Муж порывался перестроить виллу на современный лад, но Роза, реставрируя, предпочла сохранить не только изящество линий, но и обои, расписанные цветами и причудливыми зверями, резную гнутую мебель кедрового дерева, стеклянные вазы и лампы, хрустальные безделушки. Она даже дополнила убранство виллы коллекцией серебряных портсигаров, рамами для картин и кашпо, купленными за гроши в антикварных лавках.

— Рухлядь! — презрительно отозвался Руджеро и о реставрированной вилле, и о новых приобретениях.

Он не любил то, что хоть как-то напоминало ему о прошлом. Для него лишь настоящее было счастливым островом. Но он не мог справиться с упрямством Розы. Правда, уступив желаниям мужа, она согласилась жить в небоскребе на проспекте Литторио, хотя ей нравился особняк на улице Джезу, куда она и перебралась после смерти Руджеро.

На вилле в Форте-деи-Марми Руджеро устроил не только бассейн, теннисный корт и великолепную конюшню, но и павильон в парке, где демонстрировалось кино.

Роза играла в теннис изящно, соблюдая все правила. У нее был прямой и сильный удар, и она легко отбивала мячи Ричарда, который подавал ей прямо на ракетку. Он хотел дать ей почувствовать, что игру ведет она сама.

В первом сете счет был в пользу Розы: пять — четыре, гейм она вела со счетом сорок — тридцать. Она погасила высокий мяч, и Ричард весьма убедительно изобразил попытку, которую, увы, не успел отбить. Роза выиграла.

— Игра! — заявил Джулио, судивший встречу с высокого железного кресла.

— Встреча прошла на высочайшем уровне, — пошутил, аплодируя, Пьер Луиджи.

— Ты очень хорошо умеешь обманывать, — упрекнула брата Роза.

Роза с трудом выдержала темп игры, предложенный партнером, и совершенно выбилась из сил.

— Бывает, и чемпионы проигрывают, — заявил Ричард.

Он выглядел свежим и отдохнувшим, словно только что встал с постели.

— Можно я вместо тебя поиграю, мама? — спросил Джулио, обняв мать и поздравив ее с победой. — Я хотел бы попробовать сразиться с тобой, — сказал юноша, обращаясь к американцу.

Ричард Тильман околдовал всю семью своим обаянием и спортивными подвигами.

— Давай посмотрим, чего ты стоишь, парень, — согласился американец.

— А я пойду поплаваю в бассейне, — сказала Роза.

— После таких трудов окунуться не помешает, — прокомментировал брат.

Мужчины проводили Розу взглядом. Белая юбка в складку подчеркивала изящество длинных стройных ног и легкость походки.

«Ничего в ней не осталось от крестьянского происхождения, — подумал Пьер Луиджи. — Кажется, она родилась в аристократической семье. В высшем свете, среди любой публики чувствует себя прекрасно. Ей исполнилось сорок, а выглядит молоденькой девушкой. Теперь еще этот американец…»

Джулио и Ричард начали игру, и чемпион снова проявил великодушие, сумев скрыть свой класс.

Роза в темно-красном купальном костюме нырнула в бассейн и поплыла, наслаждаясь движением. Абсолютное расслабление давало невероятное наслаждение: в последние месяцы ей редко приходилось отдыхать. Она повернулась на спину, вода тихонько качала ее, а Роза смотрела на лазурное небо. Вода, розоватый закатный свет, мягкое солнце на мгновение позволили ей почувствовать себя счастливой. Неожиданно две сильных руки ухватили Розу. Она перевернулась, пытаясь высвободиться, но ее держали крепко. Оказалось, Ричард Тильман незаметно подплыл к Розе, а теперь вынырнул. Прямо перед собой она увидела его улыбающееся загорелое лицо.

— Что за идиотские шутки? — рассердилась Роза.

— Хотел сделать вам сюрприз.

— Сюрприз удался, а теперь отпустите меня, — сказала она, вырываясь из объятий американца.

Могучее тело Ричарда прильнуло к ее телу, и Роза ощутила непонятную, необоримую истому.

— Сначала простите меня, — потребовал мужчина.

— Хорошо, прощаю, — согласилась Роза.

Лица их оказались совсем рядом, дыхание сливалось. Она была уверена — сейчас он ее поцелует. Роза закрыла глаза, она ждала поцелуя.

Но голос Ричарда разрушил очарование момента:

— Вы свободны, — произнес он, разжав руки.

Розе показалось, что мир вокруг рухнул, когда разомкнулось объятие. Она открыла глаза и увидела, что Ричард плывет под водой к лесенке.

— Негодяй! — прошипела Роза.

Она дважды в высоком темпе проплыла бассейн, потом выбралась из воды и в бешенстве помчалась к себе в комнату.

Роза села во главе стола, а остальные заняли места рядом. Сильный характер Розы всех в доме подчинял ей, но этот нахал американец вел себя так, словно она была у него в руках. Может, из-за Тильмана Роза сегодня надела облегающее платье-тунику из шелкового крепа. Волосы были убраны в шиньон на затылке. На шее жемчужное колье, отливавшее лунным светом.

Все расселись, и Роза знаком велела слуге подавать. Воцарилось приятное обеденное оживление: легкая беседа, позвякивание посуды и столовых приборов. Ричард сидел справа от хозяйки, Пьер Луиджи — слева, затем Коррадино, младший брат Руджеро, Джулио и Альберто.

— За мир, — провозгласил тост Коррадино.

В тридцать лет он сохранил мальчишескую подвижность и живость. Он принадлежал к тому поколению, которому в детстве пришлось недоедать, оттого и не вышел ростом. В отличие от старшего брата Коррадино, достигнув благосостояния, не увлекся гастрономическими излишествами, потому сохранил худощавость и ловкость.

— За мир после победы, — уточнил Ричард, поднимая бокал.

Роза взглянула на гостя с удивлением.

— После какой победы?

— После победы фашизма, — заявил американец.

Коррадино не питал особой симпатии к Муссолини. Он работал в корпорации Летициа, но испытывал искреннюю неприязнь к фашистскому режиму и к войне.

— Главное, чтобы установился мир, — сказал он.

— Никак не ожидала услышать от вас подобного, — холодно улыбнулась Роза.

— Удивлены? — спросил Ричард.

— Как вам сказать… Если вспомнить слова президента Рузвельта в день объявления войны…

— Вы имеете в виду заявление президента о том, что Италия вонзила нож в спину Франции? — спокойно поинтересовался Ричард.

— А что вы думаете о войне? — поинтересовалась Роза.

— Трагическая судьба человечества может вершиться, только проходя через тяжелый опыт войны.

Ричард прервался и взглянул на Розу.

— Продолжайте, пожалуйста, — попросила она.

Похоже, гость цитировал наизусть чьи-то высказывания.

— В сущности, стремление к лучшему будущему движет народами и заставляет их принимать даже тяжелейшие лишения, связанные с войной.

Джулио и Альберто, которым подобные мысли вдалбливали в школе, смотрели на американца с восторгом.

— Герои войны — это ведь люди, которые сражались за лучший мир, — вмешался Джулио.

— Война неотъемлема от человека и несет в себе доброе зерно, — улыбнулся юноше Ричард. — Ибо она показывает, что человек рвется к величию, к благу, даже ценой огромных жертв. Люди сражаются, потому что надеются, а сражаясь, думают о будущем. Правительства Италии и Германии дают остальным наглядный урок: они ведут военные действия на фронтах, а вместе с тем, на многочисленных международных конгрессах закладывают основы будущего устройства Европы.

Роза взглянула на сына, потом на гостя и сказала:

— Вполне воинственная гипотеза в духе фашизма.

— Или же слишком оптимистический взгляд на проблему, — добавил Коррадино.

Что-то поражало Розу в госте-американце и одновременно казалось фальшивым: сторонник фашизма, образованный, хорошо информированный, вместо того чтобы рассказывать о своих спортивных подвигах, он выставляет напоказ обширные и глубокие познания в области итальянской политики. Вот такие они, американцы, подумала Роза, ничего не скрывают, а понять их невозможно.

Когда они с Руджеро переселились в Италию, в Штатах бушевал великий кризис. Армия безработных выросла до четырнадцати миллионов, и Уолл-стрит превратился в кипящий вулкан. Мелкие предприятия гибли, большие едва держались. Хлопок опустился до пяти центов. Пшеница — до тридцати семи. На крестьян давил десятимиллионный груз ипотечных долгов. Фермы превратились в участки земли, заложенные-перезаложенные и осаждаемые кредиторами. Неплатежеспособных фермеров сгоняли с земли, а банковские долги в результате так никто и не выплачивал. Местные банки объявляли о банкротстве, а вкладчики крупных финансовых объединений толпились у окошечек, требуя вернуть свои сбережения. А теперь прошло всего десять лет, но благодаря политике «нового курса» Штаты стали страной всеобщего благосостояния.

Слуга подал нежное жаркое, запеченное в тесте.

— Вы прямо неисчерпаемый источник сюрпризов, — сказала Роза, удивляясь, как удачно отвечает гость на любой вопрос. — Однако вам не хватает объективности суждений, свойственных среднему человеку.

— В лучшем случае объективность — утопия, но чаще большая ложь, — парировал Ричард. — Хорошо, если она основывается на собственной культуре и собственных убеждениях говорящего, но нередко люди хватаются за чужую, удобную для них мысль.

Роза посмотрела на него намеренно равнодушно. Они еще побеседовали о войне, и каждый попытался прочесть, глядя в собственный магический кристалл, будущее человечества после победы блицкрига, молниеносной войны, начатой Германией, к которой теперь присоединилась Италия.

Беседа сопровождалась звоном бокалов. Прекрасное вино добавило живости голосам, но от Розы почему-то ускользал смысл речей, хотя она, как и остальные, переживала трагедию войны. Все заслонила снедающая ее дрожь желания, вызванная голубыми глазами Ричарда. Его голос пробудил в ней давно уснувший зов. После нескольких лет летаргического сна проснулся безумный эрос, и по коже Розы, зажигая кровь, побежали разноцветные искры. Она ненавидела себя за то, что не могла справиться с этими ощущениями.

Тут Альберто припомнил недавно прочитанные в фашистских газетах слова.

— Вместе с весной, что пробуждается, полная надежд, в солнечных лучах, — торжественно процитировал он запавшие в его душу мысли, — грядут новые весны в Африке и в Испании и раздастся клич, зовущий к новым сражениям: да здравствует война!

В глазах Розы мелькнуло презрение. Неуместное вмешательство сына, разгоряченного беседой и вином, оказалось тем предлогом, что она искала.

— На мой взгляд, твой фанатизм жалок, — тоном, не допускающим возражений, заявила она Альберто. — А теперь прошу извинить меня, — обратилась она к остальным сотрапезникам, — у меня ужасная мигрень.

Она встала из-за стола. Все поднялись, задетые этим резким высказыванием, которое Коррадино приписал искреннему пацифизму, сыновья — несуразной выходке Альберто, а Пьер Луиджи — женской тревоге, совершенно не связанной ни с войной, ни с пацифизмом, ни с воспитанием детей.

— Могу я вам чем-нибудь помочь? — спросил Ричард.

— Нет, — устало улыбнулась Роза. — Мне надо немного отдохнуть.

Глава 4

Легкий морской бриз, ласкавший деревья в парке и цветы в саду, донес до Ричарда едва уловимый аромат французских духов. Ричард вдохнул этот чудный запах и понял: Роза где-то рядом. Темные тучи, гонимые ветром, наползали с запада. Гроза приближалась. Темнело, ярче засверкали звезды, и ожил свет луны. Ричард увидел Розу в конце аллеи, на гранитной скамье. Она сидела, полностью отдавшись своим мыслям, напоминая персонаж картин Анри Руссо. Роза обхватила колени руками, и высокий разрез шелковой туники обнажал ногу почти до бедра. Но она и не замечала то, что ее поза не очень-то подходит светской даме в вечернем платье. Ричард потушил ботинком сигарету, подошел поближе и увидел слезы у нее на глазах.

— Почему ты плачешь, Роза? — спросил он, впервые называя ее на «ты» и протягивая платок.

— Я не плачу.

Роза встала, вытерла платком слезы и храбро солгала:

— Что-то в глаз попало.

— Мне жаль, если ты расстроилась из-за меня, — сказал Ричард, имея в виду неуместную апологию войны, произнесенную Альберто.

— Все прошло, — улыбнулась Роза.

Вечер гнал тучи в сторону Имберсаго. Половина неба еще оставалась залитой лунным светом, а другую, темную, уже прошивали насквозь молнии.

— Тебя так пугает война? — спросил Ричард, осторожно обнимая ее за плечи.

Он почувствовал, как женщина дрожит.

— Ничего меня не пугает, — ответила Роза.

— Но ты дрожишь, — сказал он, крепче сжимая ее в объятиях.

— Нет, не дрожу, — отрицая очевидное, произнесла Роза.

Она сгорала от желания отдаться объятиям Ричарда, но скорее умерла бы, нежели призналась в этом. Роза попыталась уйти, но Ричард, угадав ее намерения, закрыл ей рот поцелуем.

Ее губы не ответили, но он почувствовал, что тело Розы затрепетало. Она могла справиться с собой, следить за своими словами и жестами, но не в силах была контролировать собственную плоть. Краска залила ее лицо, кровь быстрей заструилась в жилах, соски напряглись, горячо увлажнилось женское естество. Нависшая над ними гроза разразилась в душе Розы. Это было уже не беззаботное, легкое увлечение восемнадцатилетней девушки, не игра и не забава. Мужчина пробудил в ее душе бурю чувств. В ней проснулась могучая сила, что поддерживает продолжение рода, являясь источником жизни и желания. Буря, что клубилась над морем, воплотилась в женщине, и ветер, поднимавший высокие пенные волны, гудел в душе Розы.

— Убирайся, Ричард Тильман! — приказала она.

Но лицо и тело ее говорили совсем другое.

— Прекрати, Роза, — произнес мужчина, сжимая ее в объятиях.

— Я тебя выгоню из дому, — пригрозила Роза. — Тебя выставят из страны!

— Кричи! — с вызовом сказал Ричард. — Зови на помощь! Прибегут слуги, вызовут полицию. Что же ты не зовешь никого?

Первые капли дождя упали на их разгоряченные лица.

— Потому что умираю от желания, — призналась наконец Роза.

Совсем рядом вспыхнула молния, загрохотал гром, и полил дождь. Аромат мокрой земли и грозы, нежное благоухание духов «Арпеджио», запах сплетенных тел, запах любви и плоти кружил им головы.

— Пошли в дом, — сказал Ричард.

— Нет, я хочу тебя здесь, сейчас.

Ричард прильнул к ее губам и почувствовал, как затрепетала женщина, принимая его в себя.

С балкона виллы донесся голос Клементе:

— Синьора Роза!

Шум дождя заглушил слова дворецкого.

— Нам надо возвращаться, — задыхаясь, прошептал Ричард.

— Не останавливайся, прошу, — хрипло ответила Роза.

— Нас будут искать.

— Ну и что, не хочу, чтобы это наслаждение кончалось.

Крик женщины, испытавшей впервые настоящий оргазм, смешался с рокотом грома. Роза в изнеможении застыла в объятиях мужчины.

— Отнеси меня домой, — попросила она.

А дождь лил все сильней и сильней.

Глава 5

Самолет получился изящным, красивым, устремленным ввысь. Он напоминал серебряную стрелу. А луком, запускавшим стрелу в небо, служил реактивный мотор, спроектированный Пьером Луиджи. Вторая в истории итальянской авиации воздушная машина без традиционного винта получила название «Дуньяни-один». Самолет совершенно секретно строили в цехах корпорации; Пьер Луиджи десять лет работал над этой машиной. Получился настоящий шедевр, во многом превосходивший первый итальянский реактивный самолет, спроектированный инженером Кампини и получивший крещение в воздухе всего несколько дней назад.

— Фирма «Капрони» обогнала нас на самом финише, — расстроился Пьер Луиджи.

— Идея реактивного самолета носилась в воздухе, — утешала брата Роза.

В это ясное августовское утро она выглядела прекрасной, как никогда. В воздухе чувствовалась приятная прохлада, яркие краски лета радовали глаз.

— Говорят, что немцы уже запустили реактивный самолет, — заметил Пьер Луиджи.

— Не исключено, — откликнулась Роза.

Мотор «Дуньяни-один» мощно взревел. Пилот Томмазо Риккарди помахал им рукой из кабины. Брат с сестрой ответили на приветствие летчика. Рядом с Розой и Пьером Луиджи стояли представители военно-воздушного ведомства и несколько журналистов.

Когда самолет после долгого разбега оторвался от земли, сердца Розы и Пьера Луиджи словно взлетели в небо.

— Корпорация «Роза Летициа и сыновья» обеспечила себе будущее, — торжественно заявил Пьер Луиджи.

— Спасибо, братишка, — с улыбкой поблагодарила его Роза.

Очень скоро самолет превратился в точку на горизонте, а потом его поглотила небесная лазурь. Свидетели исторического полета отправились в здание аэропорта, где в специальном зале были накрыты столы.

— Меньше чем через два часа он будет в Риме, — сказала Роза.

— Дай-то Бог, — вздохнул Пьер Луиджи.

— Да ты не заметишь, как пролетят эти два часа, — улыбнулась сестра.

— Будем надеяться, — заметил Пьер Луиджи, пытаясь скрыть волнение.

Их поздравил полковник Марио Балдинелли:

— Поздравляю, синьора! Поздравляю, инженер Дуньяни!

Пьер Луиджи недавно получил почетный диплом Миланского университета и теперь имел право именоваться инженером.

— Благодарю, полковник, — ответила Роза.

— Нам остался всего один шаг до турбореактивной машины, — сказал Пьер Луиджи. — Жаль только, что с теми материалами, которыми мы располагаем, проблему скорости не решить. Нам еще далеко до четырехсот километров в час.

К ним приблизились двое журналистов, сияя улыбками.

— Итак, Италия — первая в мире, — заявил тот, что постарше, со значком фашистской партии на отвороте пиджака.

— Полковник Балдинелли в вашем распоряжении. Он предоставит вам любую информацию, — отделался от журналистов Пьер Луиджи.

Все равно они дадут только официальную хронику.

Вдруг Роза заметила в толпе чеканный профиль Ричарда. Она не могла оторвать глаз от американца. Ей хотелось броситься ему на шею, но разум подсказывал — лучше не показывать виду, что они знакомы. Какого черта он вообще проник сюда? Вел он себя совершенно естественно, словно давно и хорошо знал всех присутствующих. Роза же чувствовала себя смущенной, как девица на первом балу. Она сама составляла список приглашенных, и Ричард там не значился. Оказавшись рядом, он улыбнулся ей.

— Вот уж не рассчитывала встретить тебя здесь, — покраснев, заметила Роза.

— А я как раз был уверен, что встречу тебя. Я и пришел из-за тебя.

Он разговаривал с обычной мальчишеской дерзостью.

— Ты с ума сошел, — испугалась за него Роза.

Но ее раздраженные слова потерялись в шуме голосов. Лучи раннего солнца, проникавшие сквозь окно, ласкали ее волосы.

— Конечно, сошел, — с лучезарной улыбкой признался Ричард.

Роза тоже улыбнулась, но в ее поведении сквозила нервозность.

— Зачем ты явился? — упрекнула она Тильмана.

— Я тебя не видел с прошлой ночи.

Ну почему, почему он так неотразим? Роза неодобрительно покачала головой, справившись с волнением.

— Очень важная причина! Как-нибудь расскажешь, откуда ты узнал про это испытание и как сюда пробрался.

— Для влюбленного нет препятствий, — заявил Ричард.

Банальный ответ показался Розе в тот момент самой мудростью.

Она переживала настоящий медовый месяц. А вокруг гремела война. Зенитки не могли противостоять английским бомбардировщикам, рвущимся к Милану, но, к счастью, зажигательные бомбы не нанесли городу особого ущерба. Правда, итальянские истребители показали себя не с лучшей стороны, да и вести с фронтов не всегда были утешительными.

Кругом бушевала война, а Роза чувствовала себя безмятежно спокойной. В сорок лет она познала любовь, не слащавую киношную любовь, не романтическое книжное чувство, а настоящую страсть, не знающую запретов, — она наполняет сердце, разогревает кровь и придает жизни смысл. Такая страсть порождает не болезненную истому, а возвращает молодость. В ней, наверное, и кроется тайна счастья. Возможно, из страха Роза ни о чем не спрашивала Ричарда. Они не клялись друг другу в вечной любви. Они не говорили: я люблю тебя. Они просто любили. Как первый раз в жизни.

Глава 6

Врач, снимая резиновые перчатки, вышел из-за ширмы и направился к умывальнику. Роза сошла с гинекологического кресла и присела на кушетку.

Она одевалась медленно, не торопясь, словно ей хотелось оттянуть беседу с посторонним мужчиной, который вторгся в самые интимные уголки ее тела. Конечно, он был врачом, но все равно у нее оставалось чувство стыда, ощущение потревоженной тайны женственности. Роза аккуратно поправила складки на юбке, легкими движениями рук привела в порядок волосы и наконец вышла из-за ширмы. Она села к столу напротив гинеколога в белом халате, нервно крутившего авторучку, словно в ней и заключались ответы на вопросы пациентки.

— Так я буду жить? — шутливо спросила Роза, скрывая тревогу.

Она пришла к гинекологу из-за болей в животе. Сейчас боль ослабла, но Роза испытывала неприятные ощущения, видимо из-за тщательного врачебного осмотра.

— Конечно, будете, — с холодной улыбкой ответил врач.

Это был мужчина средних лет, весьма заурядной внешности, глаза смотрели строго и отчужденно. Так часто смотрят люди, которые всегда руководствуются разумом. Розу раздражал этот уверенный взгляд.

Врач чувствовал свое профессиональное превосходство и цедил каждое слово. Роза решила набраться терпения. Она давно не обращалась к гинекологу, со времени своей последней беременности. Но последнее время ее беспокоили боли в низу живота, которые усиливались, когда они с Ричардом занимались любовью. Ей пришлось преодолеть врожденную стеснительность и пойти на медосмотр, который она считала унизительным для себя.

— Так у меня есть основания для беспокойства? — Не более, чем у любой женщины, ожидающей ребенка, — улыбаясь, сообщил врач.

Но улыбка у него получилась натянутой и формальной.

— Ребенка? — Роза широко открыла глаза от изумления.

— Ребенка! — повторил гинеколог, пригвоздив пациентку взглядом, исполненным упрека.

Он знал о Розе все, и не только потому, что заполнил перед осмотром медицинскую карточку на нее. Роза Летициа была заметной фигурой. Иначе доктор без обиняков высказал бы ей все, что он думает о беременных вдовах.

— Вы уверены? — спросила женщина.

Она надеялась на чудо: вдруг в словах врача кроется какой-то подвох?

— На сто процентов, — подтвердил доктор.

Он не привык, чтобы в его диагнозах сомневались.

— Конечно, конечно, — задумчиво произнесла Роза.

Какая же она дура! Ведь, ожидая Джулио и Альберто, она испытывала такие же боли. Как же сразу не вспомнила? Джулио теперь девятнадцать, Альберто семнадцать, а их мать ждет ребенка. Она подумала не о жизни, которую носила, а о мужчине, который заставил ее в сорок лет почувствовать себя девчонкой, впервые узнавшей любовь. Она вновь ощутила сладость проснувшейся чувственности.

— Сколько месяцев? — спросила Роза.

Ее вопросы звучали требовательно. Врач снова покрутил ручку, думая, можно ли позволять пациентке разговаривать с медиком в таком тоне. Впрочем, к такой не подступишься с рассуждениями о морали и нравственности.

— Чуть меньше трех, — ответил он. — Но, безусловно, больше двух.

Уверенные слова медика свидетельствовали о профессиональном мастерстве и большом опыте.

Значит, со времени их первой встречи с Ричардом, прикинула Роза. Если она забеременела сразу, срок — около трех месяцев. Они с Ричардом любили друг друга, забыв о предосторожностях. Ей даже в голову не приходило, что она может забеременеть.

— А можно… можно еще вмешаться? — спросила Роза, хотя на самом деле вовсе не собиралась что-то предпринимать.

— Только не я! — воскликнул врач, словно отталкивая от себя дьявольское искушение. — Я считаю жизнь священной, а аборт… прерывание беременности, — поправился он, — считаю преступлением.

— А войну? Чем вы считаете войну? — с вызовом спросила Роза.

— Если задумаете прервать беременность, на меня не рассчитывайте, — заявил доктор.

Роза поднялась, и ее лицо осветилось улыбкой.

— У каждого бывают дурные мысли, — сказала она. — Люди искренние не стыдятся их высказывать. Но на том дело и кончается. Этот ребенок родится, — серьезно добавила Роза, — но не вы, доктор, поможете ему появиться на свет.

Врач покраснел, потом побледнел от гнева.

— Вы можете выбрать любого врача, синьора, — ответил он.

— Так я и сделаю.

Роза покинула кабинет, не попрощавшись с гинекологом. Противный, самоуверенный тип и к тому же ханжа. Она подумала, что медик, не выходящий за рамки профессиональных обязанностей и находящийся в плену собственных взглядов, не может быть хорошим врачом.

Пока Роза шла от кабинета врача до дома на улице Джезу, ее обуревали самые разные чувства. Она, с одной стороны, не могла смириться с мыслью о беременности в сорок лет: пойдут сплетни, может возникнуть скандал, не говоря уже о семейных и деловых проблемах. С другой стороны, ее охватывало приятное волнение при мысли о той жизни, что зарождалась в ней. Рожать в сорок лет! Роза уже думала о том, что этот мальчик не будет походить на Летициа, невысоких, темноволосых. Еще бы, отец высокий блондин с великолепными голубыми глазами! Ей казалось, она чувствует, как развивается внутри ее тела эта жизнь. Роза не сомневалась, что родит мальчика. Девочку ей совсем не хотелось. Она сама росла единственной и несчастливой девочкой в компании мальчиков. А Ричард? Что он скажет, когда узнает? Может, предложит ей выйти за него замуж? Нет, замужество исключено. Она была, есть и будет Розой Летициа. Роза шагала по улице, а вокруг сновали прохожие, измученные лишениями, страхом, войной, которую несли на своих крыльях английские самолеты.

На улице Монтенаполеоне Роза встретила знакомых, торопливо поздоровалась, но останавливаться не стала. Она полностью погрузилась в свои мысли. Роза ощущала себя моложе, красивей, сильней, чем всегда. Сын, у нее будет сын! Странная штука жизнь! Она решила, что Ричард должен узнать новость первым.

Она прошла через сад, махнула рукой привратнику и направилась к лифту, чтобы подняться прямо на четвертый этаж, в свои комнаты. Ей не хотелось ни с кем встречаться ни на втором этаже, где располагались гостиные и комнаты Пьера Луиджи и Коррадино, ни на третьем, где жили сыновья и находились комнаты для гостей.

Она вошла в кабину, нажала на кнопку и опустилась на бархатный диванчик.

— Пора подумать о платьях для будущих мам, — сказала себе Роза.

Она вышла из лифта в светлый холл и направилась в кабинет. Ей хотелось собраться с мыслями, кое-какие дела отложить, пересмотреть собственные планы — одним словом, организовать будущее с учетом своего положения. Надо было найти нужные слова для сыновей, для Пьера Луиджи, для Коррадино. Она открыла дверь и в ужасе застыла на пороге: сейф был открыт, чертежи новых военных самолетов разложены на столе, под лампой, и Ричард Тильман фотографировал их.

Американец резко обернулся, сжимая в руках фотоаппарат-»лейку».

— Если я скажу, что переснимал документы, чтобы сделать тебе сюрприз, ты все равно не поверишь, — спокойно сказал он.

Розе показалось, что мир вокруг рухнул.

— Почему? — растерянно спросила она.

— Серьезный вопрос, не требующий ответа, — заметил он, подходя к ней.

— Не прикасайся ко мне!

— Позволь объяснить…

— Шпион! — прошептала Роза.

Мужчина, которого она любила, человек, открывший ей незнакомый мир чувств, отец ее ребенка оказался шпионом!

— Не стану утверждать обратное, — улыбнулся Ричард. — Ты слишком умна, все равно не поверишь…

Роза вдруг почувствовала приступ тошноты. Ричард хотел поддержать ее, но она сама добралась до кожаного кресла и опустилась в него, прижимая руки к желудку.

— Шпион, — механически повторила она. — Что ты здесь искал? Ты же прекрасно разбираешься в самолетах. Знаешь, что наши истребители не могут угнаться за английскими бомбардировщиками. Ваши друзья англичане летают над нашими городами, когда хотят и где хотят. К чему эта клоунада? Может, тебя интересовали реактивные моторы?

— Нет, тут англичане вас намного опередили.

— Тогда что?

— Мы ищем секретное оружие, — признался американец.

— Как? — Роза истерически расхохоталась.

Она смеялась, а на глазах выступили слезы, и смех перемежался с рыданиями.

— Как? Американцы ищут секретное оружие в Милане? На улице Джезу?

— Мы везде его ищем.

— А ты специализируешься на дамских спальнях.

— Наша история не имеет к этому никакого отношения.

— Конечно, — ответила Роза, вытирая слезы, — Наша история… Так, мелкий эпизод… Ну, залез в очередной раз в постель к женщине, разыскивая секреты, которые вам абсолютно не нужны.

Она смотрела на Ричарда так, словно видела его впервые. Чемпион по теннису, плейбой, отец ее ребенка оказался агентом американских спецслужб, разведывавшим секреты расшатанной итальянской военной машины.

Ричард сел в кресло напротив Розы.

— Что бы я тебе ни говорил, ты все сочтешь ложью, — спокойно сказал он.

— А ты бы как поступил на моем месте?

— Но я не на твоем месте, — возразил Ричард.

— И ты изображал из себя убежденного фашиста, — напомнила ему Роза.

— А неплохо у меня получалось? Я хорошо подготовился.

— Еще лучше у тебя получилась роль влюбленного. Очень профессионально!

— Постарайся понять: наша история тут ни при чем.

— Конечно, я всего лишь не первой свежести дамочка, которой теперь стыдно за свой несвоевременный пыл.

Она вдруг ощутила потребность в самоуничижении.

— Ты — необыкновенная женщина, — ласково произнес Ричард. — Я полюбил тебя. И сейчас люблю.

— А чтобы объясниться в любви, решил дождаться, пока я застукаю тебя с фотоаппаратом в руках у сейфа.

— Раньше мне не нужны были объяснения и оправдания, — возразил он.

Роза достала из бара бокал и налила себе коньяку.

— Ричард Тильман, крыса ты помойная! — злобно произнесла она. — Ради своих целей ты наплевал на чувства, на принципы, на самое дорогое!

Роза размахнулась и швырнула бокал на пол. Она бросилась на американца, как раненый зверь, и ему едва удалось удержать ее.

— Глупости ты говоришь, Роза, — устало сказал он.

— Я тебя выдам полиции, — пригрозила она.

Лицо Розы горело, глаза пылали гневом.

— Как угодно, я тебе не могу помешать…

— Господи, чего ты от меня хочешь? — взмолилась она, чувствуя, что силы покидают ее.

— Пойми, я люблю тебя, — прошептал Ричард ей на ухо. — Я хочу, чтобы ты поняла — ты сражаешься не на той стороне.

— До вчерашнего дня ты старательно демонстрировал противоположное, — упрекнула его Роза.

— Вчера не в счет. Выслушай меня сегодня.

— Попробуй, найди убедительные доводы…

— Ты можешь меня выдать. Все козыри у тебя на руках. Я давно мог бы убежать. Я мог бы убить тебя и спасти свою жизнь. — Ричард вытащил из кармана револьвер и показал Розе. — Как, по-твоему, это убедительные доводы?

— Да, — согласилась Роза. Она вытерла глаза и высморкалась. — А что ты еще мне скажешь?

— Ты сражаешься не на той стороне, Роза. Гитлер — параноик, а ваш Муссолини показал, что совершенно ничего не соображает, выступив в поддержку Германии.

— А если они победят?

— В современных войнах побеждают богатые, экономически развитые страны. Войну выигрывает промышленность. Нельзя построить реактивные моторы, корабли, самолеты, собирая железные ограды, как это делают фашисты, только секретное оружие может изменить положение.

Тут Роза ничего не могла возразить: бедность и низкое качество сырья тяжелым грузом висели на итальянской экономике.

— Но у Германии есть все, — заметила она. — Немцы создали мощную военную машину. Они побеждают на всех фронтах.

— Германия — в одиночестве. Она запятнала себя самыми ужасными преступлениями, каких не знала история. Немцы грабят, арестовывают без суда и следствия. Они высылают даже детей. И убивают их. Немецкое общество основано на лагерях уничтожения.

— Пропагандистские выдумки, — отмахнулась Роза.

К ней вновь вернулось обычное самообладание.

— Не хочешь верить, потому что ты сама работаешь на фашистскую военную машину. Война — твой лучший покупатель. Но я говорю правду.

— Да в твоих речах правда и не ночевала. Ты лжец по призванию. Убирайся, ублюдок!

— А как же твой долг? Ты выдашь меня полиции?

— Тебя могут расстрелять…

— Перед смертью я бы сказал, что ты — единственная женщина, которую я любил, — с неотразимой улыбкой произнес Ричард. — И тогда бы ты узнала правду.

— Ты никогда не скажешь мне правду. Ради достижения собственных целей ты готов на любые гнусности.

— Почему ты отпускаешь меня? — спросил Ричард.

— У меня долг перед Штатами. Ясно?

— Мне хочется думать, что я тебя убедил.

— Думай что хочешь. А теперь оставь на столе твой мерзкий фотоаппарат и изволь навсегда исчезнуть из моей жизни.

— Это твое окончательное решение? — спросил Ричард.

Ему так не хотелось уходить. Пробравшись в дом Летициа в поисках военных секретов, он полюбил эту странную, непредсказуемую женщину.

— У тебя нет другого выхода, Ричард. Даже если бы ты был искренен. Но ты лжешь, — уверенно заключила Роза.

— Ну что же, попрощаемся без особых формальностей…

— Перестань кривляться!

— Я тебе жизнью обязан, Роза, — произнес Ричард уже на пороге, — и я заплачу по счету!

— Только не надо громких фраз, — холодно произнесла она.

Потом Роза услышала, как подошел лифт. И Ричард Тильман исчез из ее жизни. Навсегда.

Еще полчаса назад она не могла дождаться встречи с ним. Она хотела сказать любимому, что ждет ребенка. А теперь Ричард для нее потерян навсегда. Хуже того — с ним теперь вошла в жизнь Розы страшная тайна, от которой ей никогда не избавиться.

Глава 7

Газеты захлебывались от восторга. Война началась меньше года назад, а успехи Германии и Италии уже неминуемо предвещали падение Англии. Знаменитый летчик Линдберг, получивший звание генерала, заявил перед американским сенатом, что никакая сила в мире не сможет поколебать позиции стран «оси» на Европейском континенте. Даже если война продлится еще три года.

Роза прочла в «Коррьере делла сера» от 23 апреля 1941 года заголовки сообщений с югославского фронта, новости о победах в Ливии, список потерь Британского экспедиционного корпуса в Африке, хронику разгрома греческой армии. Потом она сложила газету и положила на отделанный эмалью железный столик.

«Этот негодяй-американец со своими пророчествами…» — подумала она.

Роза никак не могла забыть этого американского обманщика. Она вспоминала Ричарда, и к ней возвращались улыбка и радость, любовь и желание. Иногда он ей снился.

«Негодяй и предатель!»

Если бы он попался ей на пути, она бы убила его. Но ничто не могло заставить Розу позабыть этого мужчину, ничто не могло помешать ей рассказывать ребенку об отце.

Апрельское солнце заливало холмы Имберсаго. Белые, желтые, красные и голубые полевые цветы расцветили нежную зелень трав. Полуденный воздух благоухал цветочными ароматами и звенел жужжанием насекомых. Коричневая в белую крапинку бабочка летела через луг. Хватит ли ее короткой жизни, чтобы долететь до конца поля? Роза с наслаждением вдохнула чистый воздух. Беременность округлила ее фигуру, придав ей тяжеловесность статуи. До родов оставалось несколько дней. Роза была уверена: мальчик родится, когда появится в небе молодая луна.

Носила она ребенка легко: исчезли боли, прекратились головокружения. Никакой тошноты, никаких мигреней. Она в жизни никогда себя так хорошо не чувствовала. Она даже не могла испытывать ненависть или отвращение.

Огромный живот мешал двигаться и дышать, но она с удовольствием гуляла на солнышке и разговаривала со своим сыном, с живым свидетельством ее незабываемой любви.

Несколько месяцев назад Розе пришлось сообщить родным о своей тайне. Она постаралась найти для каждого подходящие слова. В семье ее так любили и уважали, что никого не оскорбило появление ребенка. Джулио и Альберто, догадываясь о ее драме, особенно заботливо относились к матери. Пьер Луиджи, которого очень беспокоил роман сестры, возблагодарил небо за то, что она покончила с этим американцем.

— Ребенок должен носить имя Летициа, — сказал Пьер Луиджи Коррадино. Брат Руджеро недолго колебался и согласился:

— Он будет носить имя Летициа.

Договорились, что Коррадино усыновит ребенка, и с тех пор никто в семье никогда не упоминал о Ричарде Тильмане, никто не прислушивался к сплетням, что гуляли в миланских гостиных.

Аличе, хорошенькая белокурая девчушка, дочь доктора Джордано Д'Урбино, нередко проводила день-другой на вилле в Имберсаго. Вот и сейчас малышка бежала по тропинке навстречу Розе и гордо протягивала ей букетик белых маргариток.

— Красивые, правда? — спросила девочка.

— Очень красивые, — улыбнулась Роза.

— Я вам дарю!

— Спасибо, дорогая.

Роза с трудом наклонилась и поцеловала девочку.

— Пора обедать, — сказала она, взяв малышку за руку, — нас ждут.

Они тихонько пошли по тропинке вниз. Аличе, догадываясь, что Розе тяжело идти, заботливо поддерживала ее.

— Осторожней, тут камешек! Подождите, я ветку уберу, — звенел детский голосок.

Аличе еще не исполнилось и шести лет, а вела она себя как особа, умудренная опытом.

Роза с удовольствием включилась в игру.

— Думаю, мне без тебя было бы очень трудно, — сказала она девочке.

— Знаю, — серьезно ответила Аличе. — Папа говорит, беременной женщине нужно быть очень осторожной. Ей нельзя падать.

Роза вдруг остановилась и улыбнулась. Ребенок забил ножкой, словно резвился с матерью, и это ощущение доставляло ей наслаждение.

— Вам плохо? — забеспокоилась Аличе.

— Нет, это малыш двигается.

— Как двигается? — удивилась девочка.

— Ножкой бьет. Хочешь послушать?

Аличе неуверенно протянула ручонку, и Роза приложила ее к тому месту, где ощущала удары. Девочка тут же отдернула руку, словно случайно задела птенчика.

— А вам не больно?

— Нет, мне приятно. Аличе вытаращила глаза и недоверчиво наклонила головку.

— А как он попал к вам в живот? — спросила девочка.

— Узнаешь, когда станешь женщиной. И когда у тебя будут собственные дети.

— А может, мне не понравится ребенок, который брыкается? — сказала Аличе, разглаживая шотландскую юбочку.

— Пока еще рано говорить, — возразила Роза. — Вот вырастешь, тогда посмотрим. А теперь пойдем, — и она взяла девочку за руку.

Когда-нибудь она будет гулять по этой тропке вместе с сыном. И при этой мысли Роза почувствовала себя счастливой. Уже сейчас ребенок помогал ей уверенней смотреть в будущее.

Там, где тропинка расступилась, они вышли на площадку. Отсюда виднелась вилла и основание холма, обнесенного четырехкилометровой стеной. За оградой до самого горизонта простиралась территория охотничьего заказника.

— Кто-то едет, — сказала Аличе, показывая на два больших черных автомобиля, въезжавших в парк.

— Ох, а я о них совсем забыла, — вздохнула Роза. — Надо торопиться. Сегодня у нас гости.

После плотного завтрака Роза с наслаждением опустилась в удобное бамбуковое кресло, а служанка подвинула ей под ноги скамеечку.

— Мы очень заинтересованы в сотрудничестве с вами, — обратился к Розе полковник Дитмар фон Манштейн.

У полковника было приятное, располагающее лицо, темные волосы, любезный голос. Он выглядел моложе своих сорока пяти, и ему очень шел мундир люфтваффе. Благородное происхождение сказывалось в аристократической сдержанности его манер. Все говорило о том, что полковник — человек образованный и утонченный.

— Мы готовы снабдить вас всеми нужными материалами и оказать техническое содействие, — добавил фон Манштейн. — «РЛ-79» станет одним из лучших двухмоторных самолетов в мире.

— И тогда его включат в те эскадрильи, что бомбят Лондон? — спросила Роза.

— Это будет решать командование, — сказал Манштейн, уходя от прямого ответа.

— Вы, синьора, очень любопытны, — неучтиво вмешался второй немецкий офицер.

Несмотря на свою заметную внешность, Фриц Эггер позволял забыть о своем присутствии. Он был, видимо, молод, но светлые, белые, почти как у альбиноса, волосы не давали определить его возраст. Бесцветные холодные с красноватым отливом глаза напоминали острые, но невыразительные глазки лабораторных мышей. Такое сравнение пришло на ум Розе.

— Да, пожалуй, любопытство — один из моих недостатков, — простодушно призналась она. — Но, поверьте, я задала чисто деловой вопрос.

— Ни на минуту не сомневаюсь, — ответил полковник.

Раскаленный диск солнца уже садился, оттеняя яркость цветов и зелень деревьев.

— Конечно, нам хотелось бы знать, с кем мы будем сотрудничать, — сказал майор Эггер, подходя поближе к Розе.

Его гигантская фигура и профиль стервятника наводили на женщину страх. Ребенок в животе задвигался, будто испугался этого кошмара.

— Я не понимаю вас, — сказала Роза, переводя взгляд с одного немца на другого.

Ей казалось, что полковник в форме выглядит куда человечней майора в штатском.

— Ну, например, мы хотели бы знать, кто будет принимать участие в совместном проекте… — намекнул Эггер.

— Что знать?

— Все, — уточнил майор, располагаясь в кресле. — Все — жизнь, смерть и деяния, — неловко пошутил он.

Эггер вытащил из кармана кожаный портсигар и протянул его хозяйке дома.

— Нет, спасибо, — отказалась Роза и, увидев, что немец поднес ко рту сигарету, торопливо добавила: — Моему ребенку дым тоже не очень нравится.

— Понимаю, — ответил Эггер, убирая сигарету.

Дитмар фон Манштейн смотрел на своего соотечественника так, как принц мог бы смотреть на конюха. Не видя в упор. И это аристократическое высокомерие очень задевало майора. В присутствии надменного аристократишки и этой высокомерной дамы, обладавшей к тому же богатством, он чувствовал собственную ущербность. А ведь они оба были у него в руках; при желании он мог заставить их трепетать перед ним. В Италию Эггера направило центральное управление безопасности, включавшее в себя СС и гестапо, секретную полицию, контролировавшую как армию, так и гражданские учреждения.

Вошел Клементе, толкая перед собой столик с кофе и ликерами. За ним вприпрыжку вбежала Аличе. В руках она держала целлулоидную куклу с оторванной ручкой.

— Я разолью, — сказала Роза, поднимаясь с кресла.

— Прошу, синьора, — вмешался полковник, — позвольте заменить вас. Мне это доставит удовольствие.

По тону и по поведению чувствовалось, что Дитмар фон Манштейн прекрасно чувствовал себя в аристократических гостиных.

Клементе, убедившись, что немецкий офицер справляется с кофе, собрался уходить и знаком велел Аличе следовать за ним, но малышке хотелось остаться. Роза знала, что Аличе хочется посидеть с ней.

— Пусть останется, — сказала она Клементе. — Девочка не помешает.

Малышка устроилась у ног Розы и занялась очень важным делом: она пыталась привязать оторванную кукольную руку, которая должна была держаться на резиночке. Девочка очень любила веранду, обставленную бамбуковой мебелью. Ей нравилась эта комната, залитая солнцем даже в холодную погоду. Аличе обожала слушать разговоры взрослых, хотя ничего не понимала: слова пролетали мимо нее, словно стая птичек.

— Надеюсь, вы не будете возражать, чтобы мои доверенные лица собрали сведения о тех, кто будет участвовать в проекте «РЛ-79», — с улыбкой сказал майор Эггер.

Согласие Розы он считал само собой разумеющимся.

— Думаю, отношения между союзниками предполагают взаимное уважение и доверие, — сказала Роза, обращаясь к полковнику.

Она рассчитывала на поддержку фон Манштейна.

— Уважение и доверие не исключают сотрудничества, — осторожно высказался полковник.

— В любом случае я должна посоветоваться с братом.

— Но у вас достаточно власти, чтобы принять решение самой, — ухмыльнулся Эггер, ощерив два золотых зуба.

— Но этого требует элементарная вежливость, — заметила Роза.

— Будем считать, что этого действительно требует вежливость, — сказал эсэсовец.

— К тому же следует посоветоваться с итальянским генеральным штабом, — добавила Роза.

Эггеру это не понравилось. Он как раз хотел собрать сведения о генштабистах для своих секретных архивов.

— Мы еще вернемся к этому вопросу, — сказал он. — А пока подумайте. И я буду вам очень благодарен, если вы сохраните наш разговор в тайне.

Он помешал ложечкой в чашке и отпил глоток.

— Замечательно, обожаю итальянский кофе.

— К сожалению, кофе стал у нас редкостью, — вздохнула Роза. — Немногие могут себе его позволить.

— Ваши сыновья? — спросил майор, показывая на фото Джулио и Альберто, стоявшее на столике.

В его вопросе Розе послышалась угроза, но обстановку разрядило вмешательство Аличе.

— Получилось, получилось! — радостно воскликнула девочка.

Она трясла целлулоидной куклой; ей наконец-то удалось привязать сломанную ручку.

— Умница! — похвалила девочку Роза.

Полковник с явным облегчением воспринял конец разговора.

— А вот тебе приз, — сказал он, протягивая Аличе карамельку в блестящей обертке.

— Можно? — умоляюще спросила девочка Розу.

— Ну конечно!

Малышка взяла карамельку и вежливо поблагодарила.

— Какая хорошая девочка! — вмешался Эггер. — А как нас зовут?

— Аличе, Аличе Д'Урбино, синьор.

Эсэсовец насторожился.

— Это дочка моего лечащего врача, — сказала Роза. — И я к ней очень привязана. Аличе, иди ко мне!

Роза прижала к себе девочку, словно укрывая ее от страшной опасности.

Но Эггер запомнил фамилию девочки; он смотрел пристально, и глаза его стали еще красней.

— Д'Урбино, — повторил он, — фамилия по названию города. Многие еврейские фамилии восходят к названию города.

— Я об этом никогда не задумывалась, — заметила Роза.

Она так прижала к себе девочку, что та даже не могла взять в рот карамельку.

— Значит, ваш лечащий врач — еврей! — инквизиторским тоном заключил Эггер.

Полковник Дитмар фон Манштейн боялся, что такой разговор заведет не туда, но вмешаться не мог: его авторитет и его звание многое ему позволяли, но никто не имел права защищать евреев. Скажи он хоть что-нибудь, эсэсовец нашел бы способ доставить полковнику массу неприятностей. Манштейн промолчал, а Роза в своей стране, в собственном доме, в обществе представителей дружественной державы почувствовала себя перепуганной и растерянной.

— Мой лечащий врач — очень достойный человек, — храбро заявила она. — Прекрасный специалист. И мой друг.

Фриц Эггер встал, подошел к окну, не спрашивая разрешения, вынул сигарету и закурил. По комнате поплыл голубоватый дым.

— Синьора Летициа, — назидательным тоном начал он. — Германия сильна по многим причинам. Одна из них — мы сумели убрать с дороги евреев. Я поражен: здесь, в вашем доме, отпрыск этой жалкой расы!

Указующий перст майора был направлен прямо на Аличе. Девочка почувствовала опасность и прижалась к Розе.

Вдруг ярость эсэсовца сменилась улыбкой. Он подошел к Аличе и зажал ее щечку большим и указательным пальцем так сильно, что глаза девочки наполнились слезами.

— Оставьте ее, — велела Роза.

Эггер не соизволил ответить и продолжал смотреть на Аличе своими мышиными глазками.

Полковник фон Манштейн встал, поцеловал руку хозяйки и сказал:

— Я позвоню вам по поводу нашей следующей встречи.

А Эггер на прощание предупредил Розу:

— Я бы на вашем месте избегал компрометирующих знакомств.

Уже на пороге он нахально уставился на ее живот и спросил:

— А кстати, у вас есть новости о том американце?

Роза покраснела и ответила:

— Я вас не понимаю.

— Если появятся, предупредите меня, — улыбнулся Эггер. — Хотелось бы с ним поболтать. Может, вы не отдаете себе отчет, синьора Летициа, но скоро вас могут призвать к ответу. Вы совершили несколько ошибок. И вот тогда я вам могу очень пригодиться… Повторяю, нам лучше стать друзьями…

Когда немцы ушли, Аличе жалобно спросила: — Почему дядя сделал мне больно?

— Он нечаянно, — солгала Роза. — Скоро пройдет. — И она погладила покрасневшую щечку. — Давай, съешь конфетку.

Роза вспомнила слова Ричарда, сказанные во время их последней встречи: «Германия запятнала себя ужасными преступлениями, каких не знала история. Ты сражаешься не на той стороне, Роза. Евреев в Германии преследуют, арестовывают, загоняют в концентрационные лагеря и убивают. Даже детей».

В окно Роза увидела, как зажглись первые звезды. Здесь, в полутьме веранды, она чувствовала себя спокойно, но странная это была тишина и странное спокойствие. Они предвещали страдания и страх. Такая полная неподвижность иногда бывает перед грозой. Острая боль пронзила тело Розы, и она ощутила муку как молнию, что вспыхивает в долю секунды, пробивая тяжелые от дождя тучи.

«Если они его ищут, значит, он на свободе», — подумала она о Ричарде.

Может, он в Калифорнии. Потом боль опоясала бедра, и Роза поняла, что рожает, рожает сына мужчины, которого считала трусом и лжецом. А он говорил ей правду.