Мистер Кэвендиш, я полагаю.. (ЛП) (Джулия Куинн) читать бесплатно онлайн полную версию книги

Глава пятнадцатая

Четыре дня спустя, на море.

Когда сгустились сумерки, капитан сказал Томасу, что плавание оказалось на редкость спокойным. Томас был благодарен за это. Не то, чтобы он страдал морской болезнью, когда волновалось Ирландское море, но весьма было на это похожее. Немного ветра, качки или что там заставляло маленький корабль взлетать вверх–вниз на гребне волн, как тут же его желудок начинал протестовать против этого и самым неприятным способом.

Он обнаружил, что лучше было остаться на палубе. Внизу, в каютах, воздух был тяжелым и там было жутко душно. А здесь он мог, по крайней мере, попробовать насладиться запахом соленого воздуха, который оседал на его кожу тонким слоем. Здесь он мог дышать.

Внизу у перил стоял Джек. Прислонившись к деревянному борту, он пристально смотрел на море. Томас не мог не отметить то, что это было место, где погиб его отец. Приближаясь к ирландскому побережью, Томас думал, как его мать все это время жила там, на берегу.

На что должно быть это похоже: не знать родного отца? Томас часто думал о том, что предпочел бы не знать своего отца, но что касается Джона Кавендиша, то он был более приятным парнем, чем его младший брат Реджинальд.

Задавался ли Джек вопросом, как бы сложилась его жизнь, если бы не шторм? Он бы воспитывался в Белгрейве, конечно. Ирландия была бы для него просто землей, местом, где родилась и выросла его мать. Он мог бы время от времени наведываться в эти края, однако Ирландия никогда не стала бы для него домом.

Он бы учился в Итоне, как это делали все мужчины из рода Кавендиш, а потом бы продолжил свое образование, поступив в Кембридж. Он бы числился среди студентов Питерхауса, потому что только в самом старшем из кембриджских колледжей учился весь Дом Уиндхемов. И его имя было бы добавлено к длинному списку Питернских Каведишей, выпускников этого колледжа, к списку, начертанному на стене библиотеки, которая была построена его предками сотни лет назад, когда герцоги все еще были графами, а церковь была католической.

Не имело бы значения, что он изучал, или даже если бы он на самом деле хорошо учился. Джек бы окончил колледж, несмотря на оценки. Он был наследником Уиндхемов и этим все объяснялось. Томас не был уверен, что ему пришлось бы делать, не будь он таким, какой он есть сейчас. Он не мог вообразить себе, чтобы с полной неграмотностью, без образования можно было бы добиться своей цели.

За всем этим последовал бы Лондонский сезон, как было в случае с Томасом. Джек бы там хорошо повеселился, сухо подумал Томас. Его остроты сделали бы молодого, не состоящего в браке герцогского наследника еще более привлекательным для дам. Об армии не могло быть и речи. Не трудно было бы догадаться, что он не стал бы грабить экипажи на Линкольн–роуд.

Что касается самого Томаса, он не знал, где бы остановился. Возможно, далеко на севере, в каком–нибудь доме, предоставленном в его распоряжение дедом. Занялся бы его отец каким–нибудь бизнесом? Управлял бы фабрикой? Было трудно вообразить себе более неподходящее занятие для Реджинальда Кавендиша.

Что бы он сделал со своей жизнью, если бы не родился единственным сыном герцога? Томас не мог себе представить, что такое свобода. Сколько он себя помнил, его жизнь с самого детства была расписана поминутно. Каждый день он принимал множество решений, но самые важные, те, что имели гораздо большее значение для его жизни, принимались за него.

Все же он пришел к выводу, что принятые за него решения имели хорошие последствия. Он любил Итон и любил Кембридж, и если бы он захотел защитить свою родину, как сделал Джек.… Ну, в общем, армия Его Величества справилась гораздо лучше и без него. Даже Амелия…

Он на мгновение закрыл глаза, позволяя боковой и килевой качке поигрывать с его телом, качая на палубе.

Даже Амелия оказалась превосходным выбором. Он чувствовал себя настоящим идиотом за то, что ему понадобилось так много времени, чтобы узнать ее.

Все те решения, которые ему не было позволено принять… Он гадал: а сделал бы он лучше, если бы сам принимал эти решения?

Возможно, нет.

Недалеко от носа корабля он увидел Грейс и Амелию, сидящих вместе на встроенной скамье. Они делили каюту с вдовствующей герцогиней, и с тех пор как она твердо решила остаться внутри этих четырех стен, девушки вышли на палубу. Лорду Кроуленду дали другую каюту, Томас и Джек разместились внизу с командой корабля.

Амелия не заметила, что он наблюдает за ней, может потому, что солнце слепило бы ей глаза, если бы она посмотрела в его сторону. Она сняла шляпку и держала ее в руках, а длинные ленты развевались на ветру.

Она улыбалась.

Он понял, что скучал по ее улыбке. Он не видел ее улыбки с тех пор, как началось путешествие в Ливерпуль. Он догадывался, что у нее было мало причин, чтобы улыбаться. Ни у кого из них не было. Даже Джек, который много выигрывал от этого путешествия, становился все более беспокойным по мере того, как они приближались к ирландскому побережью.

Томас подозревал, что там Джека ждали его собственные демоны. Возможно, у него были причины, по которым он не возвращался.

Он повернулся и посмотрел на запад. Уже давно Ливерпуль скрылся за горизонтом, и конечно вокруг не было ничего, кроме воды, слегка колеблющейся внизу, переливаясь немыслимыми оттенками синего, зеленого и серого. Странно, человек может всю жизнь изучать картографию и навигации, но так до конца и не сможет привыкнуть к бесконечному простору моря.

Так много воды вокруг. Было трудно с этим мириться. Это было самое длинное морское путешествие, в котором он когда–либо принимал участие. Странно все это. Он ведь никогда не был на континенте. Великое турне для отпрыска его отца отменилось из–за войны, поэтому любые образовательные поездки, которые он предпринял, состоялись в Британии. Армия вообще не подлежала обсуждению, потому что наследникам герцогов не разрешалось рисковать своими жизнями на чужбине, не важно какими патриотическими и храбрыми были их намерения.

Хотя было кое–что, что могло бы все это изменить, если бы тот злополучный корабль не пошел ко дну: он бы держался подальше от боевых действий с Наполеоном, а Джек вообще бы остался дома.

Его мир был сосредоточен в Белгрейве. Он никуда не выезжал за его пределы. И вдруг его жизнь показалась такой ограниченной. Невероятно ограниченной.

Когда он повернулся, Амелия уже сидела одна, заслонив глаза рукой от яркого солнца. Томас огляделся, но Грейс нигде не было видно. И вообще вокруг не было ни души, кроме Амелии и молодого парня, который пытался завязать веревки в тугие узлы на носу корабля.

Он не разговаривал с ней с того дня в Белгрейве. Хотя нет, это немного не так. Он был более чем уверен, что они обменялись несколько раз фразой «Извините» и возможно, раз или два сказали друг другу «Доброе утро».

Но он видел ее, наблюдал за ней издалека. И вблизи, когда она этого не замечала.

Что удивило его, точнее, чего он не ожидал, было то, как мучительно больно просто смотреть на нее. Видеть ее до такой степени несчастной. Знать, что в какой–то степени стал этому причиной.

Но что еще он мог сделать? Встать и сказать: «Э–э вообще–то думаю, я бы хотел жениться на ней, хотя и мое будущее совершенно не определено?» О да, эту его речь восприняли бы с громкими аплодисментами.

Он должен был сделать то, что было лучше на тот момент. Что было правильно.

Амелия поняла бы. Она была умной девушкой. Разве он не потратил всю последнюю неделю, размышляя и приходя к заключению, что она оказалась гораздо более умной и сообразительной, чем он об этом подозревал? Она была к тому же еще и практичной. Способной добиваться своей цели.

Он любил это в ней.

Несомненно, Амелия поняла, что в ее же интересах выйти замуж за герцога Уиндхема, кем бы он ни был. Это уже запланировано. Для нее и особенно для герцогства. Выйти замуж совсем не потому, что она его любила.

Раздался чей–то клич, вероятно капитана, и молодой парень бросил узлы и вскарабкался наверх, оставив Томаса и Амелию совершенно одних на палубе. Он выждал некоторое время, давая ей возможность уйти, если только она не хотела бы быть вовлеченной в разговор с ним. Но она не сдвинулась с места, и он подошел к ней, отвесив почтительный поклон, когда уже был рядом.

— Леди Амелия.

Она подняла к нему свой взгляд, но потом опустила голову.

— Ваша светлость.

— Могу я присоединиться к вам?

— Конечно. — Она отодвинулась так далеко, как только могла, чтобы все же остаться на скамье. – Грейс необходимо было спуститься вниз.

— Вдова позвала ее?

Амелия кивнула.

— Она пожелала, чтоб Грейс развлекла ее.

Томас не мог себе представить, чтобы тяжелый, пропитанный насквозь воздух в каюте мог улучшить самочувствие кого–то простым развлечением, но все же он сомневался в отношении своей бабки. Больше всего на свете она любила жаловаться на кого–то, или с кем–то, но не развлекаться.

— Мне следовало составить ей компанию, — без сожалений проговорила Амелия. – С моей стороны это был бы вежливый поступок, но… — Она вздохнула и покачала головой. – Но я не смогла.

Томас подождал немного, давая ей время добавить еще что–нибудь, но она не сделала этого. И это означало, что он не может больше хранить молчание.

— Я пришел извиниться, — наконец заговорил он. Слова еле скатились с языка. Он не привык извиняться. Он никогда не делал ничего такого, за что, за что пришлось бы потом извиняться.

Она повернулась, нашла своими глазами его глаза и вперила в него свой удивленный взгляд:

— За что?

Какой вопрос! Он не ожидал, что она заставит его выложить все на чистоту.

— За то, что случилось в Белгрейве, — произнес он, надеясь, что больше не понадобиться вдаваться в подробности. Несомненно, бывают воспоминания, которые не хотелось бы оживлять. – В мои намерения не входило причинить вам беспокойство.

Амелия отвернулась и посмотрела на корабль. Томас увидел, как она нервно сглотнула, и было в этом действии нечто грустное, весьма печальное.

Она выглядела слишком отстраненной, чтобы казаться тоскующей. И он ненавидел себя за то, что поверг ее в такое состояние.

— Я… я прошу прощения, — медленно заговорил он. – Я думаю, вас заставили почувствовать себя нежеланной. Это не ходило в мои намерения. Я бы никогда не позволил вам почувствовать такое.

Она продолжала смотреть вперед, являя ему свой профиль. Он видел ее плотно сжатые губы, и было нечто гипнотическое в том, как она моргнула. Он никогда не обращал внимание на женские ресницы, но ее ресницы были… прекрасны. Она была прекрасна. Вся целиком. Это было именно то слово, которое так хорошо описывало ее. Поначалу, слово казалось бледным и невыразительным, но чем дальше, тем сложнее и запутаннее становилось описать ее. Слово «красивая» было обескураживающим, ослепительным описанием и… и таким одиноким. Но не слово «прекрасна». Это слово было теплым и более желанным, подходящим. Оно мягко светилось, точно подкрадывалось и заполняло сердце.

Амелия была прекрасна, просто восхитительна.

— Быстро темнеет, — заметила она, сменив тему. Так, по его мнению, она приняла его извинения. И он должен был уважать ее решение. Он должен был придержать свой язык и ничего не говорить, ведь, несомненно, она именно этого и хотела.… Но он не мог! Он, который никогда не находил повода, чтобы кому–то что–то объяснять, был охвачен жуткой потребностью рассказать ей, объяснить каждое свое слово. Он обязан знать, должен почувствовать душой, что она поняла его. Он не хотел избавиться от нее, он не говорил ей выйти замуж за Джека Одли только потому, что он сам так хотел. Он поступил так потому…

— Вы принадлежите герцогу Уиндхему, — сказал он. – Это так же верно, как я на протяжении всей своей жизни считал себя герцогом Уиндхемом.

— Вы все еще герцог Уиндхем, — мягко заметила она, все еще глядя вдаль.

— Нет. – Он почти улыбался и понятия не имел, почему. – И мы оба знаем, что это правда.

— Ничего подобного я не знаю, — произнесла она, наконец, повернувшись, чтоб посмотреть на него. Ее глаза пылали в жестком протесте. – Вы собираетесь отказаться от данных вам с рождения прав, основываясь на сходстве с портретом? Да вы можете вытащить пять мужчин из лондонских притонов, которые напоминали бы кого–то из ваших предков, портреты которых висят в галерее в Белгрейве. Это всего лишь совпадение. И ничего более.

— Джек Одли – мой кузен. – Он не так часто произносил эти слова, однако испытал странное облегчение оттого, что сейчас сказал. – Все, что нам осталось выяснить – было ли его рождение узаконено.

— Это все еще трудно выяснить.

— Я уверен, это не такая уж и проблема. Церковные записи, свидетели… Доказательства непременно найдутся.

Он повернул голову и посмотрел на точку на горизонте. И он понял, почему она так зачарованно смотрела вдаль. Солнце достаточно село, чтобы можно было смотреть на него, не щурясь. И небо было окрашено в самые немыслимые оттенки розового и оранжевого. Он мог вечно на это смотреть. Часть его именно этого и желала.

— Я не предполагала, что вы — человек, который так быстро сдастся, — прошептала она.

— О, я не сдаюсь. Я ведь здесь, не так ли? Но я должен решить. Мое будущее оказалось не таким, каким я его представлял. – Краем глаза он заметил, что она хочет возразить, поэтому добавил с улыбкой: — Возможно.

Она сжала челюсть, но потом расслабилась.

— Я люблю море, — призналась она, спустя какое–то время.

И он вдруг понял, что тоже любит море. Не смотря на тошноту.

— Вы страдаете морской болезнью? – спросил Томас.

— Нисколько. А вы?

— Немного, — признался он, что заставило ее улыбнуться. Он завладел ее взглядом. – Вам нравится, когда я выгляжу больным, не так ли?

Она попыталась вытянуть свои губы в тонкую линию. Амелия была смущена. И ему это понравилось.

— Да это так, — честно ответила она. – Но не совсем больным.

— Слабым и беспомощным? – подсказал он.

— О, да! – с большим энтузиазмом согласилась Амелия и тут же покраснела.

И это ему понравилось. Розовый цвет лица очень шел ей.

— Я никогда не знала вас, когда вы были гордым и всесильным, — поспешно добавила Амелия.

Было бы так легко притвориться, что ничего не понятно, что они знали друг друга всю свою жизнь. Но конечно это было не так. Они знали имена друг друга, знали, что разделят вместе одну судьбу. И это было все, что они знали друг о друге. И тут Томас понял, что этого ему было мало. Этого было недостаточно.

— Я кажусь более земным, когда пьяный? – попытался он пошутить.

— Или когда страдаете морской болезнью, — мило добавила она.

Он засмеялся.

— Я рад, что погода выдалась удачной. Мне говорили, что море бывает очень беспощадным. Капитан сказал, что намного труднее пересечь расстояние из Ливерпуля в Дублин, чем добираться из Вест–Индии в Англию.

В ее глазах зажегся огонек интереса.

— Этого не может быть.

Томас пожал плечами.

— Я лишь передал вам слова капитана.

Она обдумывала услышанное какое–то время, затем спросила:

— Знаете, я еще никогда так далеко не уезжала из дома.

Он чуть подался в ее сторону.

— Я тоже.

— Правда? – на ее лице отразилось удивление.

— А куда я денусь?

Он с весельем наблюдал за тем, как она пыталась принять его слова. На ее лице произошла быстрая смена нескольких эмоций и, наконец, она сказала:

— Вы так сильно увлекаетесь географией, что я думала, вы будете путешествовать.

— Я бы с радостью путешествовал. – Он следил за заходом солнца. Светило слишком быстро растворялось в воде. – Но я не мог оставить свои обязательства и дом.

— А вы бы стали путешествовать, если бы… — Она внезапно замолчала. Томасу не нужно было смотреть на нее, чтобы понять, что она хотела сказать.

— Если бы я не был герцогом? – закончил он за нее.

Она кивнула.

— Я ожидал этого. – Он медленно пожал плечами. – Не знаю, когда именно я стал подозревать об этом.

Амелия внезапно повернулась к нему.

— Я всегда хотела увидеть Амстердам.

— Неужели? – Он выглядел удивленным, может даже заинтригованным. – Почему именно Амстердам?

— Я думаю, это все влияние всех тех милых голландских картин, пейзажей. И из–за каналов, конечно.

— Большинство людей едут в Венецию, чтобы увидеть каналы.

Амелия, конечно, знала об этом. Может, это была часть причины, почему она никогда не хотела поехать в Венецию.

— И все же я бы хотела увидеть Амстердам.

— Я надеюсь, что так оно и будет, — пожелал ей Томас. Он замолчал достаточно долго, чтобы момент показался более значительным. А потом мягко добавил: — Каждый должен воплотить в жизнь хотя бы одну мечту.

Амелия обернулась. Он смотрел на нее с самым мягким выражением. И это почти разбивало ей сердце. К чему все эти переживания. Она снова отвернулась от него. Это было очень трудно сделать.

— Грейс спустилась в каюту, — проговорила она.

— Да, вы уже говорили об этом.

— О! – Как неловко! – Да, конечно. Чтоб развеселить вдовствующую герцогиню. – Он не ответил, поэтому она добавила: — Да, еще суп.

— Суп? – повторил он, покачав головой.

— Я не могу объяснить это, — призналась Амелия.

Он сухо улыбнулся ей.

— Теперь появилась одна ответственность, с которой я бы пожелал расстаться.

Приглушенный смех вырвался из ее груди.

— О, простите меня, — быстро проговорила Амелия, пытаясь исправить ситуацию. – Это было ужасно грубо с моей стороны.

— Нисколько, — заверил ее Томас. Его лицо наклонилось ближе к ней, и он заговорщицки посмотрел на нее. – Как вы думаете, Одли найдет в себе силы отослать ее подальше от себя?

— Вы же не сделали этого.

Он развел руками.

— Она же моя бабушка.

— Как и его тоже.

— Да, но он не знает ее, повезло же парню. – Он наклонился к ней. – Кстати я в серьез подумывал об Отер–Хебридз.

— О, пожалуйста, прекратите.

— Да, — продолжил он, — я признался Одли, что размышлял над тем, как бы купить что–нибудь там, только чтобы выселить ее.

На этот раз она открыто засмеялась.

— Мы не должны так о ней разговаривать.

— Почему получается так, — размышлял он вслух, — что те, кого я знаю, говорят о раздражительных старых леди, будто под своей внешней едкой натурой они прячут золотое сердце?

Она весело посмотрела на него.

— У нее сердце не золотое, — констатировал он так, словно не мог смириться с несправедливостью этого высказывания.

Она старалась не улыбнуться.

— Да… — И она сдалась. Усмехнувшись, она пробормотала: — Не золотое.

Он посмотрел на нее, и они оба увидели веселье в глазах друг друга, а потом оба взорвались безудержным смехом.

— Она жалкая, несчастная, — сказал Томас.

— Я ей не нравлюсь, — призналась Амелия.

— Ей никто не нравится.

— Думаю, ей все же нравится Грейс.

— Нет, просто она ненавидит Грейс меньше, чем других. Ей даже не нравится мистер Одли, даже не смотря на то, что она так усердно пытается помочь ему заполучить титул.

— Ей не нравится мистер Одли?

— Она его терпеть не может.

Она покачала головой, затем снова стала созерцать закат, который уже полностью поглотил солнце.

— Какая путаница.

— Какое преуменьшение.

— Какое затруднение? – предложила она, стараясь правильно подобрать слово.

Она услышала, как он подавил усмешку, а затем поднялся на ноги. Амелия посмотрела на него снизу вверх. Его накрыли последние удаляющиеся лучи солнца. Он заполнял собой все вокруг.

— Мы могли бы быть друзьями, — услышала она свой собственный голос.

— Могли бы?

— Стали бы, — поправила себя Амелия. Она улыбалась. Это было невероятно. Как это она смогла над чем–то улыбнуться? – Я думаю, мы бы стали друзьями, если только… Если бы все это…

— Если бы все было по–другому?

— Да. Нет. Не все. Только… некоторые вещи. – Она почувствовала себя легче, счастливее. И не имела ни малейшего понятия, почему. – Может, если бы мы встретились в Лондоне.

— И если бы мы не были обручены?

Она кивнула.

— И если бы вы не были герцогом.

Его бровь вопросительно взметнулась вверх.

— Герцоги выглядят устрашающе, — попыталась объяснить она. – Было бы гораздо легче, если бы вы не были герцогом.

— И если бы ваша матушка не была помолвлена с моим дядей и не собиралась за него замуж, — добавил он.

— Если бы мы просто встретились.

— Ничего сверхъестественного.

— Ничего.

Его бровь снова взлетела вверх, и он улыбнулся:

— Если бы я увидел вас в переполненной людьми комнате?

— Нет, нет, ничего подобного. — Она покачала головой. Он ведь не всерьез это говорит. Да и она не хотела затронуть романтику. Амелия не осмеливалась даже думать о таком. Но дружба… это было намного важнее и больше. – Что–то более обыденное, — заговорила она. – Если бы вы сидели рядом со мной на скамеечке.

— Как сейчас?

— Может быть в парке.

— Или в саду, — пробормотал он.

— Вы бы присели рядом со мной…

— И спросил бы ваше мнение о замыслах Меркатора (прим. перевод. Великий географ, создавший первые карты мира, Европы и т.д.)

Она засмеялась.

— Я бы сказала, что его карты полезны для навигации, но они ужасно искажают действительность.

— А я бы подумал – как мило, что женщина не пытается скрыть свой ум.

— А я бы подумала – как мило, что мужчина не смеется оттого, что я не такая уж и умная.

Он улыбнулся.

— Мы бы стали друзьями.

— Да. – Она закрыла глаза. Только на минутку, не так долго, чтобы размечтаться. – Да, мы бы стали друзьями.