Молния над океаном

9

Ровно год спустя Симона сидела в саду и вспоминала прошедшие двенадцать месяцев. Как и тогда, в день расставания с Бенджамином, небо сияло голубизной, цвели камелии и блестела в лучах солнца и разноцветных струях фонтанчика бронзовая фигурка русалки.

Триста шестьдесят пять дней все вокруг напоминало ей о нем — и пляж, и кафе, и яхта «Олимпия». Временами Симоне начинало казаться, что она никогда не оправится от прошлого, и тогда она задумывалась, не лучше ли ей уехать прочь, убежать от воспоминаний и от неизбывности утраты, от панического ощущения непоправимой ошибки, сделанной ею тогда…

Но больше всего ее мучила необходимость скрывать страдания от Антуана, и не только потому, что не хотела расстраивать его, а, скорее, из чувства врожденной гордости. Антуан и Эллен поженились сразу же после отъезда Бенджамина, и об этом она не могла вспоминать без радостной улыбки. Роджерсы организовали грандиозную свадьбу для своей единственной дочери, и бесконечно счастливая Эллен была необыкновенно хороша в подвенечном платье.

Симона предложила продать свою долю городского дома им, но Эллен решила, что они с Антуаном должны сами построить свое счастье, и заставила мужа купить квартиру поблизости от дома Симоны. Впрочем, свои права на яхту она им продала, против этого Эллен не стала возражать.

Откинувшись в шезлонге, на который падала тень старого вяза, Симона закрыла глаза и под шум, доносящийся с улицы из-за высокой ограды, вспоминала события последних двенадцати месяцев…

Бенджамин присылал ей письма, которые иногда добирались до нее неделями, со штампами самых экзотических мест, и многие географические названия теперь звучали для ее ушей как волшебная сказка.

Письма, на которые она не отвечала, но хранила как зеницу ока.

Письма, из которых она узнавала лишь то, что он по-прежнему занимается любимым делом и не собирается от него отказываться.

Письма с описаниями сценок и происшествий, заставлявших ее смеяться.

Письма, которые источали запахи и звуки далеких пустынь, горных склонов и прозрачных чистейших ледников.

Чтобы как-то заполнить невольно образовавшуюся пустоту в сердце, Симона решила давать в свободное время уроки фортепиано и до такой степени заделалась трудоголиком, что даже сейчас, сидя в саду, чувствовала угрызения совести по поводу своей вынужденной праздности. Занятость помогла ей понемногу отрешиться от воспоминаний, хотя в минуты усталости и одиночества они как змея жалили ее с новой силой.

Слабый возглас вывел Симону из состояния прострации, и она торопливо склонилась к детской коляске, стоявшей рядом с шезлонгом.

— Да ты, никак, проснулся, сердечко мое? — замурлыкала она и взяла на руки поразительно похожего на нее трехмесячного мальчика. — А я уже решила, что ты собрался проспать обед! Что ты говоришь? Хочешь есть? Ну естественно! Сейчас твоя мама…

Услышав звук открывающейся калитки, Симона обернулась… да так и застыла с открытым ртом.

У входа в сад стоял Бенджамин Рок — в залатанных джинсах, пыльных ботинках, с небрежно постриженными пепельно-русыми волосами и легкой щетиной на щеках… Стоял с таким видом, будто никуда отсюда и не уходил.

Симоне почудилось, что она спит. Она мотнула головой, отгоняя от себя наваждение, и, видимо, слишком сильно сжала ребенка, потому что тот захныкал в знак протеста.

Бенджамин побледнел, его темные глаза стали жесткими и непроницаемыми. Он подошел к шезлонгу, наклонился и пристально поглядел на малыша, потом перевел взгляд на Симону и снова уставился на ребенка.

— Это надо же быть такой дурой! — сказал он с досадой и презрением в голосе. — Я знал, что ты упряма, но то, что твоя гордыня может подняться до таких высот самоуничижения, даже представить не мог. И как же долго ты собиралась держать эту новость в тайне от меня? По гроб жизни?

Симона словно онемела.

— Но я… — Она с трудом подыскивала слова, настолько неожиданным для нее был не только приезд Бенджамина, но, прежде всего, непозволительный тон его разговора с ней. — Что ты здесь делаешь?

— А то ты не знаешь?

— Представления не имею, — искренне сказала она.

Бенджамин ответил неприятным смешком.

— Представления не имеешь? — спросил он весьма ехидно. — Ладно, я введу тебя в курс дела, но для начала хотел бы знать, чего стоят твои рассуждения о бедных девчушках, растущих без отца, и прочее душещипательное морализаторство, которым ты потчевала меня год назад?

Симона побледнела.

— Я не отказываюсь ни от одного своего слова, — растерялась она. — У тебя еще есть вопросы?

— Да, всего один. Ты настолько уверена в своей безоговорочной правоте, что считаешь себя исключением из своих же правил и уверена, что, в отличие от других, способна в одиночку вырастить ребенка?

— Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне! — повысила голос Симона. — Если ты пришел сюда оскорблять меня, можешь поворачиваться и уходить туда же, откуда пришел!

— Я не могу уйти туда, откуда пришел, — с горечью сказал Бенджамин, — потому, что не могу жить без тебя и готов совершенно заново переустроить свою жизнь!

— Неужели? — Симона ошеломленно посмотрела на него, но тут же снова обрела дар речи и насмешливо спросила: — А как же ты собираешься жить с такой упрямицей? Как собираешься управляться с моей горделивостью? Сожалею, Бенджамин! Сожалею и надеюсь, ты не успел пойти на слишком большие жертвы ради меня. Впрочем, у тебя, возможно, есть на примете и другие варианты — тогда ради Бога!

Бенджамин не успел ответить, потому что решил напомнить о своем присутствии малыш. Его розовые губки задрожали, и через секунду он ревел, как маленькая противопожарная сирена. Бенджамин озадаченно заморгал, затем спросил совсем иным тоном:

— Как ты его назвала?

— Ришар, мы назвали его в честь отца, — сообщила Симона, качая мальчика на руках и осыпая его поцелуями.

— Мы? Выходит, что и Антуан — соучастник этого заговора молчания? Ты и тут меня обошла. Ведь я просил его как друга и просто порядочного человека сразу же сообщить мне о том, что ты нуждаешься во мне!..

— Только не надо ничего сваливать на Антуана, — с досадой сказала Симона. — Он тут совершенно ни при чем. Я не нуждалась в тебе год назад, не нуждаюсь и сейчас.

В это время калитка вновь открылась, и Бенджамин увидел высокую худую фигуру незнакомого человека. Он подошел к ним, озабоченно кивнул, улыбнулся Симоне и малышу…

— А, привет, Джефри! Что-то ты сегодня рано. Я скоро освобожусь… — кивнула ему Симона.

Джефри? Это тот самый Джефри!.. Тот бесчувственный эгоист, причинивший Симоне столько страданий! Так вот оно что! Но как Симона могла? Теперь понятно, почему она не нуждалась в нем и все держала в тайне… Злость и отчаяние навалились на Бенджамина Рока в одно мгновение, и он, в последний раз окинув взглядом Симону с ребенком, их уютный сад, повернулся и быстро пошел к садовой калитке…

Выходя на улицу, он столкнулся с летевшей навстречу Эллен, но даже не остановился на ее приветственный возглас и не посмотрел на нее.

— Какой же я идиот! — Чертыхаясь и все еще до конца ничего не понимая, Бенджамин старался уйти как можно быстрее и дальше от ставшего чужим, ненавистного и причиняющего боль дома Шарне.

— А вот и я! Как всегда опаздываю!..

В ворота вбежала запыхавшаяся Эллен и пошла к ним, потирая ушибленный лоб. Увидев странную растерянность на лице Симоны, она спросила:

— Святые небеса! Уж не Бенджамин ли Рок собственной персоной пожаловал к нам!

— Ты не ошиблась, это был он, — каким-то безжизненным голосом ответила Симона.

Эллен отнесла ее плохое настроение на счет своего опоздания.

— Прошу прощения, Симона, мне пришлось задержаться в университете. Надеюсь, Ришар не слишком капризничал в мое отсутствие?

— Он молодец, вел себя как истинный джентльмен, хотя еще немного, и он мог потерять терпение. Не правда ли, солнышко! Ничего, не плачь, твоя мама пришла.

Поцеловав ребенка, она передала его Эллен, а затем, развернувшись, поспешила в дом.

— Прости, Джефри, ты не мог бы зайти завтра? Что-то я сегодня не в форме…

— Конечно, Симона! Ты в порядке?

Она хотела подняться к себе в спальню, но ее остановила Эллен.

— Скажи, Симона, что-то стряслось? Вы поссорились с Бенджамином?

— Нет, но по-моему произошла страшная глупость. Он увидел меня с Ришаром и подумал, что все это время я скрывала от него рождение сына! А еще явился Джефри… Я представляю, что вообразил себе мистер Рок!..

— Вот почему он вылетел как угорелый и чуть не сбил меня с ног! Но Симона, его нужно срочно разыскать.

— Послушай, Эллен, он начал с того, что стал на меня кричать и обвинять Бог знает в чем! Да и где я буду бегать, мало ли куда он пошел…

Бенджамин сидел на самом гребне дюны и смотрел на волны. Он даже не повернул головы, когда она подошла и расположилась рядом.

— Я бы хотел сказать в свое оправдание, что принял желаемое за действительное… Все это время я думал, что ты ждешь меня и, возможно, любишь. Теперь вижу, что у тебя семья и ты, должно быть, вполне счастлива.

— Ты можешь говорить все, что угодно.

Бенджамин взглянул на ее легкий румянец и загар.

— Видишь ли, ребенок — твоя копия.

— Он мой племянник.

Бенджамин опешил. Он помолчал, затем осторожно сказал:

— Я не специалист по детям, но мальчик примерно в том же возрасте, что и… Просто слишком много деталей сошлось — и то, что ты дома в будний день…

— Где же мне еще быть во время каникул?

Эллен попросила меня присмотреть за ребенком, я это и сделала.

— А Джефри? Это тот самый, о котором ты мне рассказывала? Ты вышла за него замуж?

— Джефри?! — Симона рассмеялась. — Господи, Бен, да мало ли на свете людей с таким именем! Этот милый молодой человек решил освоить азы музыкальной грамоты, чтоб покорить сердце любимой девушки. Она, видишь ли, сказала ему, что он дилетант, а она любит профессионалов.

— Извини, получилось как-то глупо! Я… иначе представлял себе сцену нашего примирения. Может быть, нам начать сначала? Я хочу попросить разрешения все тебе объяснить.

— Если ты пришел сказать мне о том, что из-за чувства вины передо мной или чего-то подобного насильно отрываешь себя от жизни, которую любишь…

— Нет, это не так!

— Но что еще может тобою двигать, если в глубине сердца ты считаешь меня упрямой ослицей и неисправимой гордячкой? — Она повернулась к нему, раздраженная и не верящая ни одному его слову.

— Прости, Симона, но это не так. И, кроме того, в моей жизни многое изменилось. Дело в том, что мне пришлось срочно подключиться к одной кампании, набирающей ход.

— К компании бизонов и китов? — коротко поинтересовалась она.

Бенджамин чуть улыбнулся, но тут же снова стал серьезным.

— Нет, речь идет почти о военной кампании. Приходится отбивать от своры шакалов дело отца и всю империю Роков. Мне вдруг пришло в голову, что я не могу более делать вид, что дела семьи меня не касаются, и в то же время — не могу бросить то, что я люблю больше всего — снимать фильмы.

— Ты же говорил, что путешествия у тебя в крови? — напомнила она.

Бенджамин усмехнулся.

— Мне так казалось. Но теперь я знаю, что у меня в крови только Симона Шарне, и, если ты не будешь моей, все остальное лишается для меня всякого смысла.

— Если все это правда… Если…

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — остановил он ее. — То, что я долго приходил к решению? По правде сказать, недовольство собственной жизнью исподволь прокралось в сердце задолго до моего возвращения в Канаду, но я еще раньше подписал два контракта, которые необходимо было выполнить. И, кроме того, я подумал, что не могу вернуться к тебе, не предложив что-то конкретное.

— А что бы ты сделал, если в этот промежуток я бы взяла и вышла замуж за кого-нибудь другого?

Бенджамин поколебался, затем сказал:

— В этом случае Антуан заранее поставил бы меня в известность.

— Не может быть? И ты примчался бы, чтоб этому помешать?

— Дорогая моя, — сказал он сдержанно, — именно ты настояла на том, чтобы я уехал.

— Да, но…

— Именно ты, — продолжал он непреклонно, — попрощалась со мной без всякой жалости и сожаления. Ты каждое свое движение души держала под контролем, отгородившись от меня великой китайской стеной и пребывая в мире фантазий!

— Неправда! — взорвалась она. — Что ты сказал Антуану?

— Что я не знаю, подходящая ли я для тебя пара, но однажды я еще раз рискну и попытаю свою судьбу.

— Он мне об этом ничего не говорил! — ее голос слегка срывался от волнения. — Ты хочешь сказать, мой брат знал, что ты должен вернуться? Я понимаю, он не хотел меня обнадеживать, мало ли что могло произойти! Кроме того, он был занят устройством своей жизни. Тогда, когда все еще решался вопрос о сроках свадьбы, по иронии судьбы, Эллен оказалась беременной…

Она отвела глаза в сторону, затем лихорадочно поднялась, оправляя платье.

— Я изнывала без тебя и стремилась к тебе, Бенджамин! Я не могла поверить в то, что ты ушел навсегда, и тому, что я своими руками сделала все это. Я спрашивала у самой себя, не совершила ли непоправимую ошибку, уверившись в том, что смогу прожить без тебя. Но…

— Милая моя Симона! Если бы ты знала, как важно для меня слышать от тебя такие слова!

— Но… Не надо, Бенджамин, пожалуйста!

Он попытался обнять ее, однако Симона отвела его руку.

— В том, что ты обо мне сказал, есть своя правда! — Ее синие глаза стали грустными.

— Как есть немалая правда и в том, что ты говорила обо мне еще раньше. Я понял, что не желаю больше оставаться одиноким холостяком. Правда, сначала не представлял, как нам перекинуть мосты через те пропасти, что нас разделяют. Но теперь, когда понял, что без тебя моя жизнь будет мертвенно-пустой, увидел очень простой выход и тут же поехал к тебе. В конце концов, — он снова поймал ее руку, — моя враждебность при виде ребенка во многом вызвана тем, что ты предпочла обойтись без меня и сама пройти через все эти испытания, в то время как ни о чем на свете я не мечтал так сильно, как о возможности быть рядом с тобой.

Симона пристально посмотрела на него.

— Если бы ты знал… — Она осеклась и помолчала.

— Говори!

Она потупила взгляд, вздохнула и еле слышно сказала:

— Сколько раз я мечтала о том, чтобы у нас был ребенок!

Он беспрепятственно сжал ее в своих объятиях, столь сильных и порывистых, что она чуть не задохнулась.

— Уйдем отсюда! — сказал он хрипло.

— Да! — вырвалось у Симоны, когда она, оглянувшись, увидела, что они с Беном являются предметом пристального внимания и веселья со стороны зрителей. Молодой загорелый серфингист свистнул и приветственно помахал им рукой.

— Боже, Эллен! Как же я забыла! — спохватилась она. — Я обещала ей присмотреть за Ришаром после обеда.

Бенджамин улыбнулся.

— Не беспокойся по поводу мистера Ришара Шарне. На этот раз Эллен придумает что-нибудь сама… Когда мы с ней столкнулись, у меня на лице, видимо, было написано, что я пойду на все, но не дам тебе на этот раз уйти от меня!

Симона прижалась лбом к его плечу, но тут же снова вскинула глаза.

— Бенджамин, возможно, это звучит глупо, но я не хочу больше даже пытаться тебя изменить… Хотя меня это по-прежнему беспокоит…

Бенджамин улыбнулся.

— Мы можем найти не столь людное место для объяснений.

— Конечно! Пойдем домой.

— Я, скорее, имел в виду мой номер в отеле. У меня там все вещи, я их бросил и сразу кинулся сюда. Правда, не рассчитывал застать тебя, но надеялся повидаться с Антуаном.

— Хорошо, но…

— Мне придется сначала отчитаться по всем пунктам, чтобы потом получить право на минимальную интимность обстановки, пойдем! — Бенджамин рассмеялся и легонечко поцеловал ее в нос.

Из его просторного, великолепно оформленного номера открывался вид на океан. Две забитые до отказа сумки с вещами стояли посреди комнаты нераспакованные.

— Ты не против, если я приму душ? А ты могла бы заказать для нас ланч, — предложил он, странно бледный и встревоженный.

— Что пожелаешь?

— Все, что угодно, на твой выбор! — Он протянул ей меню и двинулся в ванную.

Почему у меня такое чувство, подумала Симона, будто я сплю и вижу сон. Она некоторое время стояла, глядя куда-то вдаль, затем по телефону заказала еду.

Ланч прибыл очень скоро — набор из красиво сервированного холодного мяса и салатов с подарочной бутылкой вина в серебряном ведерке со льдом.

Почти тут же из ванной вышел Бенджамин, на нем была тенниска и шорты. Быстро переговорив с официантом, он отправил его из комнаты, и они остались одни.

— Прошу садиться! — сказал он, жестом джентльмена пододвигая к ней стул. — С этого мы когда-то начинали, — сказал он, разливая по бокалам золотистый рислинг. — С холодного мяса и салата. — Он улыбнулся Симоне, и сердце у нее бешено заколотилось. — Выпьем!

Симона осушила бокал, и на щеках ее заиграл румянец.

Бенджамин уселся напротив и, не спрашивая ни о чем, разложил еду по тарелкам.

— Мне стоило бы устроить самому себе серьезную взбучку! — сказал он негромко. — С тех пор, как я увидел тебя, я топтался без цели и направления, как слон в африканской саванне… Перекуси! — предложил он и, как только Симона принялась за еду, добавил: — Ты изменила меня до самого основания, и я об этом никогда не стану сожалеть.

— Но через десять лет все может показаться совсем иным…

— Нет, — возразил он. — Потому что в эти десять лет я не смог бы делать то, что делал до сих пор, с той же самоотдачей. Не то чтобы я ни с того ни с сего потерял интерес к дикой природе и охране окружающей среды — этого никогда не случится, но я ощутил настоятельную необходимость раздвинуть свои жизненные горизонты. Фильмы — моя стихия, в этом мире множество дорог и тропинок, по которым я хотел бы пройти. Сейчас я собираюсь вернуться на магистральную дорогу жизни. Считаю, что мое время ученичества закончилось. Надеюсь, эти годы не пропали зря и я внес свою, пусть крохотную, лепту в сохранение планеты, но, — он пожал плечами, — теперь пора двигаться дальше.

Симона зачарованно смотрела на него…

— Ты сильно изменился!

— Нет, я все тот же, просто у каждого человека есть свои, невидимые грани характера, иногда они начинают вдруг проявляться и, порой, с помощью других. Так что ты, если угодно, — катализатор этих перемен, — продолжил он. — После истории с Кэтлин у меня были дополнительные стимулы держаться подальше от людей, и мне казалось, что одному — лучше и надежнее. Теперь я понимаю, что подобно страусу прятал свою голову в песок, искал самый легкий путь, обвиняя всех женщин в жадности, честолюбии, коварстве на основании опыта знакомства с одной из них… А правда заключается в том, что сейчас я не смог бы вспомнить ее лица. Она словно испарилась, улетучилась из моего сердца и из моей памяти, не оставив по себе ни сожаления, ни обиды, ни жажды мести — ничего. Ее больше нет.

Симона молчала, не в силах вымолвить ни слова.

— Бенджамин! — Глаза ее наполнились слезами, и, беспомощно улыбнувшись, она сказала: — Я люблю тебя!

— У меня появилась отличная мысль относительно места, где мы могли бы провести наш медовый месяц, — произнес он час спустя, продолжая нежно, но сильно, словно боясь вновь потерять, прижимать ее к себе… Они лежали в постели и слушали шум океана. — Что ты скажешь насчет Австралии?

Глаза ее расширились.

— Конечно, конечно, дорогой! Ведь мы сможем войти в священную пещеру Улуру и прикоснуться к таинственным росписям, изображающим Время грез!

— И древние Боги и герои благословят нас…

Глаза ее сияли любовью, и он не нашел в них и тени сомнения или недоверия.

— Мы никогда больше не расстанемся и никогда не отпустим руки друг друга, — тихо сказала Симона, продолжая целовать его. — Ведь так, мой упрямый путешественник, покровитель китов?

— Конечно! — улыбнулся Бен. — Ты помнишь?..

— Как мы встретились впервые и уставились друг на друга, словно пораженные молнией. Так иногда начинается любовь — как гром среди ясного неба, как гроза в ту ночь, когда мы были вдвоем на яхте… Но самое главное и самое лучшее у нас еще впереди, правда?

— Я понял это в первую же минуту, как только ты открыла мне дверь и взглянула своими прекрасными синими глазами. Понял, но боялся поверить. Спасибо, что дождалась меня, я так долго шел к тебе!

КОНЕЦ

Внимание!

Данный текст предназначен только для ознакомления. После ознакомления его следует незамедлительно удалить. Сохраняя этот текст, Вы несете ответственность, предусмотренную действующим законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме ознакомления запрещено. Публикация этого текста не преследует никакой коммерческой выгоды. Данный текст является рекламой соответствующих бумажных изданий. Все права на исходный материал принадлежат соответствующим организациям и частным лицам