Монахиня Адель из Ада

Глава 1 Одним весенним утром

Юра Лялин, потомок князя Люлина, и его законная супруга Алла Скобелева, прапрапраправнучка болотной принцессы Анны, этот выходной намеревались провести врозь, то бишь по отдельности. Тем более что на календаре вырисовывался не уикенд, а вторник, рабочий день. Вдобавок вырисовывалась весна, которая валила в окна, двери, подворотни и прочие отверстия, предназначенные для визитов.

Для Ляли то было очередное утро декретного отпуска. Для Юры — внеплановый отгул, подарок от начальства за удачно проведенные переговоры. В итоге ещё и денежная премия улыбнулась: должно было хватить на спиннинг и полную экипировку рыбака. Хотя, с подлёдным ловом дружба кончилась, до будущей зимы. Видавшие виды Юрины унты, купленные ещё в Москве, с восторгом унаследовал Фантомася. Он же коммуналочный сосед Максимка, он же круглый сирота Мася, он же деревенский кадр, поселившийся в Северной Столице, на хлебах своей престарелой родственницы тёть-Марины. Напялив на ножки-спичечки «медвежьи лапы», Мася веселился.

— Дядя Юра, если вы мне их и вправду подарили, то я и вправду куплю вам импортную тачку, когда вырасту…

— Да ну?

— Честно!

— Сначала дорасти до этих вот сапог, а потом уже о крутых заработках помышляй. Кстати, кто-то говорил, что я старый, что умру намного раньше, чем ты меня подарочками осчастливишь…

— Шутил я! Да и сколько мне было тогда?

— Шесть…

— Ну вот, а сейчас целых десять. Вчера исполнилось, между прочим!

В Масином голосе обиды не было. Тётя Ляля только накануне вечером вернулась из станционара, где пролежала целый месяц на сохранении. А дядя Юра — тот вообще разрывался между работой и круглосуточными яслями, где находилось их второе, «уже готовое», чадо.

— Ой, ты ж у нас юбиляр! — всплеснула руками Ляля. — Это ж надо будет отметить!

Фантомася, скинув сапоги, загляделся на её новый маникюр.

— Тётя Ляля, а вы в самом Питере родились?

— Да, чем и горжусь…

— А в театре были?

— Много раз, а что?

— Говорят, что все коренные, ну, местные, которые тут родились, напоминают персонажей, ну, как бы они не от мира сего, а сам Питер как бы смахивает на театральную декорацию…

Ляля нервно хохотнула.

— Кто ж тебя такому научил? Вот, что улица с людьми делает! Кстати, почему твоя мордочка вечно чумазая?

Фантомася выпятил губу.

— Тётя Ляля, я же, всё-таки, мальчик, а не девочка…

С этими словами он удалился в свою комнату. Точнее, в Маринкину молельню, где раньше был один только картонный иконостас, а с появлением сельского родственника и меблишка кой-какая нарисовалась: кроватка, письменный стол, этажерка. — Щас опять будут косточки мои перемывать… Интересно, гулять возьмут или нет?..

Откосив от школы, «по причине лёгкой температуры», к середине дня симулянт поправился. Он бы и сам погулял, но в ходе прогулки встретится много киосков. Интересно, подкинут что-нибудь в честь юбилея?

Мася отодвинул книгу, приложил к стенке гранёный стакан, стал слушать разговоры в соседней комнате. Там действительно перемывали его косточки, но по-доброму.

— Ну, и деточки пошли! — хохотала Ляля. — Обозвал меня персонажем!

— А ведь он прав! Я всегда замечал за тобой…

Юра хотел сказать «некоторые отклонения», но выразился более тактично, кому охота ссориться в погожий день.

— Ты у меня такая… такая… необычная!

— Харош подлизываться, всё равно надолго не отпущу, мухой в «Рыбак-энд-охотник» и — сразу назад!

— А ты бери больного и — марш на свежий воздух! По дороге купишь ему чё-нить, этому злостному прогульщику, отлынивателю от школы…

Всё сложилось даже лучше, чем «больной» предполагал: не пришлось давить на чью-то психику, делать прозрачные намёки. Разговор вышел спокойный и обстоятельный.

— Тётя Ляля, вы не обидитесь, если я сам куплю себе подарок?

Ляля стала рыться в кошельке.

— И сколько ж тебе выделить?

— Не знаю, мне ещё бабушка кое-что дала, тоже на подарок, может, и наскребу на приличную вещь…

Мася ждал не только денег, но и удобного момента вырваться вперёд, оставив далеко позади тётю Лялю, которая при всём её желании, быстро идти не могла. Она взяла на прогулку дочку, четырёхлетнюю Кристину. Такую кроху одну в квартире не оставишь, да ещё и с Харитонычем. Вечно пьяный изобретатель наливки «харитоновки» и супа «харитонья» раньше целыми днями дрых в своей комнате, но неожиданно ситуация изменилась. На выпивку старику пенсии хронически не хватало, и он замахнулся на святое: решил продать коллекцию орденов и медалей, унаследованную от предков. В связи с этим в квартире стали появляться подозрительные личности, которых Ляля дико боялась. Юра, почти никогда с ней не споривший, мигом сменил замки во всех комнатах.

Кристина едва тащилась рядом с матерью, держась за карман её полушубка, и Мася не преминул уточнить:

— Ну, так доверите мне деньги или побоитесь?

— Потеряешь — твоя проблема будет! — подхохмила Ляля, любившая отстойный юмор даже в положении беременной матроны. Вручив Максимке целую тысячу, она кинулась напутствовать:

— Смотри, сам не потеряйся! И на ерунду не трать! Купи что-то одно, но стоящее! И с незнакомыми дядьками не болтай, щас знаешь, сколько случаев…

— Не волнуйтесь, всё будет о'кей!

Быстренько пересчитав наличность, Фантомася дёрнул вдоль Обводного канала. Насчёт того чтобы не потеряться, он имел совсем другое настроение: бабки получены — чего ещё надо! А если б он пошёл гулять один, как обычно, без взрослого присмотра? Не потерялся ведь ни разу в жизни! Но тут, хотя бы для приличия, следовало благодарно оглянуться. Ляля усиленно махала рукой в сторону Фрунзенского универмага. Ага! Кто ж подчинится, если есть возможность сделать вид, что ничего не понял. Ведь не слышно же ничего с такого расстояния! Разноцветные киоски-раскладушки, возникшие с утра прямо на набережной, манили куда больше, чем универмаг. Но до них ещё надо было домчаться! Чтобы потом, так же бегом, вернуться с покупками и сложить их у ног вечно беспокойной и вечно беременной тёти Ляли…

У киосков была давка, причём, сразу у обоих. Ладно бы молодёжь толпилась, а то… Убогое старичьё. Одёжки примерно той же древности, что и хозяева. Картина Репина «Бомжи крышуют ярмарку».

— Из какого вы дурдома? Откуда вырвались? Или что-то покупайте, или…

Продавцам лень было подбирать слова, раз компания попалась такая стрёмная. Узрев Максимку, оба заорали:

— Чего тебе, малыш?!

— Я хотел сперва в очередь стать…

— О-о-о! Зачем же в очередь! — вдруг завыл один из бомжей, расталкивая друганов и подружек. — Расступитесь, господа, дайте дорогу серому кардиналу, пусть купит себе игрушечку! Тайное начальство надо уважать!

Остальные беззубо захохотали.

— Мальчик, иди сюда, не слушай этих супостатов! — скомандовала самая старая, но аккуратнее всех одетая бомжиха. Она схватила Фантомасю за рукав и вытащила из толпы. Продавцы, опять же хором, возмутились:

— Не трожь мальца, старая путана!

Максимке стало жаль пожилую женщину, которую так страшно оскорбили. Тем более что она уже успела вынуть из потрёпанной авоськи коробку с приставкой, о которой он давно мечтал. Новые приставки дорогущие, два-три дня рождения копить надо, а тут, похоже, по дешёвке предлагали… Или даром отдать собирались?!

— Иди-иди ко мне, не слушай их, — повторила, подмигнув, старуха-аккуратистка. — Отойдём в сторонку, подальше от ханыг, и я сделаю тебе выгодное предложение…

Интересно, стибрила она эту игрушку или нет? Да не всё ли равно… Фантомася еле поспевал за благодетельницей. Та шла довольно быстро, чуть ли не бегом. Подмышкой у неё была нераспечатанная приставка, а в другой руке — сразу две тяжёлые хозяйственные сумки.

— Вам помочь? — спросил Максимка, потянувшись за приставкой.

— О, нет! Ты и так не очень быстро ходишь… Ну, разве что вот это понеси…

Прямо на ходу, она ловко вытащила из тяжёлой сумки прозрачный пакет с какими-то побрякушками. Приглядевшись, Фантомася даже рот открыл: то были ордена из коллекции Харитоныча!

— Тётенька, где вы их взяли?!

— Не взяла, а купила, правда, не очень дорого, сейчас это не ценится…

— А купили-то у кого?

— У одного старичка! Зашла в гости, а ему как раз еды не на что было купить, ну, я и сжалилась…

— Коллекционируете антиквариат?

— Нет, тут другое… Иногда такие вещи помогают в розыске…

— Ветеранов?

— Если бы! Жульё приходится искать, и довольно крупное…

— Прям сегодня искать начнёте?

Старуха хмыкнула, остановилась, бросила поклажу на асфальт.

— Любознательный ты, это хорошо. Но пока шишь тебе, никакой инфы, а то разболтаешь кому не следует!

— Не разболтаю…

— Разболтаешь! А пользоваться ими мне пока не к спеху, до поры, до времени сдам в наш театр — в качестве реквизита!

— У вас есть знакомые в театре?

— В том театре у меня сплошь одни знакомые!

— А что такое «реквизит»? Это всё равно что «конфискат»?

Старуха вздохнула, снова взяла свою ношу.

— Бедные дети, не знают нормальных слов! Всё-то им зверства мерещатся!

Она рванула с места, продолжая бормотать:

— Жестокая эпоха: «отобрать», «конфисковать», «всё взять и поделить»… Реквизит, деточка, связан с высоким искусством! С театром, кино, с цирком, наконец! Цирк тоже иногда небезынтересен!..

Мася не собирался долго слушать этот культурный монолог, тем более что ему пришлось бежать вприпрыжку за быстроногой бабкой.

— А-а-а!.. — с важным видом перебил он, пытаясь оседлать любимого конька. — Тогда всё это вокруг — тоже реквизит, а люди — почти сплошь «персонажи»… Все-все-все… Кроме приезжих, разумеется!..

Он стал размахивать руками, тыча пальцами в дома, в мосты, в колокольни, в ничего не подозревающих прохожих.

— Откуда у тебя такие мысли? — снова остановилась бабка. — Не очень детские, однако…

— Об этом многие судачат, ну, в смысле, чешут языками, вот и дядя Юра постоянно намекает, что в Петербурге всё вокруг искусственное…

Глаза старухи затуманились.

— Он смеётся над Петербургом… Странно…

— А ещё он говорит, что все местные дворы — «задники», а вовсе никакие не «колодцы»…

— Здесь он прав, ибо «задник» — это фон в глубине сцены. Всё логично! Если дома — декорации, то всё, что находится сзади них — «задники». Жаль, что теперь они не всегда ухожены. Впрочем, и ранее не все дворы отличались аккуратностью… Эх! А нам-то что! У нас свои дела, верно, малыш?

Тут она снова припустила, почти бегом, как гончая.

— Стойте! — Мася чуть не выронил пакет с орденами. — Куда это мы с вами всё время идём, да ещё так быстро?!

— Какой ты въедливый, однако, не можешь чуток подождать и насладиться сюрпризом! Ты не романтик, нет… — хихикнула бабка.

Вот где вспомнились Максимке тёти-Лялины предупреждения! Старуха, конечно, не сиволапый дядька и не педофил, но чисто внешняя интеллигентность может быть чревата ужасными намерениями. Может быть, она маньячка, сбежавшая из дурки? Или ещё хуже — людоедка! Спасибо голливудовцам, умеют напугать.

— Уже чуть-чуть осталось, я живу совсем рядом, не бойся…

— А кто боится-то? Никто особенно и не боится…

Бабка, между тем, продолжала стрекотать:

— Ты ведь хочешь проверить новую игрушку на качество? Необходимо хорошенько рассмотреть товар, прежде чем с деньгами расставаться!

Мася решил прикинуться наивнячком. В принципе, если он сам того не захочет, никакая старая карга не заставит его войти в свои душные комнаты. А пока можно и позубоскалить. Он фиглярски потряс прозрачным пакетом.

— И всё-таки скажите поточнее, как давно вы эти побрякушки купили?

— Не юродствуй и не тряси так, а то растеряешь! Это не побрякушки, а настоящее сокровище! Жаль, что сейчас их никто не уважает…

— Вы не ответили на мой впрос!

— Когда купила? Да с полчаса назад… Где-то так…

Мася глянул на мобильник. Светящиеся цифирки свидетельствовали: минуло пятьдесят пять минут с того момента, как они с тётей Лялей вышли из дому. А дядя Юра — тот вообще ещё раньше слинял, радёшенек, что беременная отпустила. Значит, старая вполне могла зайти в квартиру после них, а потом, полубегом, рвануть к киоскам.

— А как вы попали в нашу квартиру?!

— В вашу квартиру? — карга остановилась, снова бросив сумки на асфальт.

— Да! Как вы туда проникли, если там сейчас никого нету, кроме Харитоныча, а тот на дверные звонки не отвечает?!

— Так-таки не отвечает?

— Говорю вам! Он за мою бытность в этой коммуналке ещё ни разу никому дверь не открыл…

— И давно ты обитаешь в этой… коммуналке?

Слово «коммуналка» прозвучало в морщинистых, ярко подведенных и припудренных устах довольно странно, даже, вроде бы, с акцентом. «Под иностранку косит, ну, ду-у-ура, никак захворала…», — поёжился Мася.

— Я там живу… с две тыщи седьмого года!

— А сейчас у нас год какой?

— Две тыщи одиннадцатый!

— Вот оно что…

Точно больная! Не раздумывая ни секунды, Мася бросился наутёк.

— Ордена-то отдай, шельмец!..

Удирая, Фантомася оглянулся. Старуха стояла, схватившись за сердце, лицо её было перекошено горем. Может, она и вправду купила их, по-честному? Ничего, скоро всё прояснится. Вот Харитоныч протрезвеет и подтвердит покупку. А она… Она ещё раз пожалует к ним, не барыня.

Глава 2. Угрызения совести

Когда удаётся притишить совесть, а когда нет.

Минула неделя, затем месяц, а затем и осень подошла. Старуха не появлялась.

Харитоныч — тот, знай себе, молчал, делал глупый вид, словом, не раскалывался. Получив назад пакет с орденами, он яростно швырнул его на кушетку, а потом так перепрятал, что Фантомася ни разу не смог найти его, сколько ни наведывался в ту пьянчужную нору среди безмятежного сна хозяина. Кстати, дверь в комнату Харитоныча, ранее вечно запертая на ключ, теперь частенько открытой оставалась.

«Снова продал ордена, уже с концами!» — с грустью подумал Мася. Ему было невыгодно комментировать происходящее вслух. И он вовсю старался отвлекать себя от стыдных воспоминаний, даже уроки стал чаще делать. И школу старался не пропускать — лишь бы дома не маячить. Вдруг старуха среди дня нагрянет, вором обзовёт или… побьёт!.. Но не так страх беспокоил Масю, как муки совести. Ведь он вор, если по-честному.

Однажды, бредя с рюкзачком, полным книг, из школы, Максим заметил на набережной Обводного канала грузовик. С его кузова шла раздача каких-то листков. Раздавала их… Та самая старая дама, которую он, хоть и невольно, но обчистил. Поколебавшись, Мася подошёл к машине.

Старуха притворилась, что не узнала похитителя наград. Долго притворялась. Но потом, ловко соскочив с кузова, подбежала, дёрнула за воротник куртки и шепнула, прямо в ухо:

— Объявился, шельма! Совесть мучает?

— Извините…

— Погоди, сейчас раздам приглашения, и мы с тобой поговорим…

— Где?

— В Караганде!

Как ни странно, теперь Фантомасе жутко не было. Страх ни разу не возник, хотя поводов, казалось, было предостаточно. Вскоре очередь за листками поредела, а потом и вовсе рассосалась.

— Запрыгивай! — скомандовала престарелая раздатчица бесплатных приглашений.

Мася промерил взглядом объект. Так высоко он ещё не запрыгивал.

— Это мне пойдёт в зачёт по физкультуре?

— Остряк! — расхохоталась бабка и, подмигнув вышедшему из кабины водителю, добилась нужного эффекта: через секунду Мася сидел в кузове, среди штабелей надорванных коробок, из которых торчали вышеупомянутые листки. Часть из них просто валялись под ногами. Подняв один листок, Максим прочитал: «Благотворительное шоу состоится по адресу…» Была указана одна из улиц Купчино. Местом проведения мероприятия должен был стать какой-то супермаркет.

— Ваш театр будет выступать в супермаркете?!

— Не надо так язвить, малыш, ведь ты пока ещё не в курсе, о чём речь…

— Понятия не имею!

— Скоро всё узнаешь, потерпи, а сейчас… Как насчёт экскурсии?

Она стукнула кулаком по крыше кабины, грузовик тронулся с места, стал выруливать в сторону центра.

— Готовь свои маленькие ушки…

Старуха понесла такую ахинею, что Масю то и дело бросало в дрожь. Рассказ был полностью посвящён биографии рассказчицы. Карга, пользуясь казённым транспортом, начала мотать его по местам своей и чужой славы: Смольный, Васильевский остров, Выборгская сторона, Невский проспект, морской порт и так далее — почти весь центр исколесили.

— И здесь я жила… И вот здесь… А здесь в блокаду помогала людям, много помогала, благодаря мне десятки тысяч выжили!..

Водитель отлично знал своё дело, ловко объезжал соседей по трафику, даже улыбался им и ничуть не матерился. Кстати, он был разительно похож на одного из бомжей, которые весной толкались у киоска с игрушками и называли Масю «серым кардиналом».

Малец балдел, почти не чувствуя грузовиковой тряски. От старухиных речей веяло то жутью, то музейной плесенью… Но чаще — горечью, перемешанной со многими обидами.

— А сейчас вы где живёте? — не выдержал Мася, заметив, что машина, покинув центр, набрала непозволительную скорость. Памятник Ленину, что у метро «Московская», указывал «верную дорогу». Похоже, направлялись в Петергоф.

— Где я живу? Ты это скоро узнаешь! Ради такой чудесной встречи я тебя даже в гости приглашу!

— Чудесной?! Я же вас обидел!

— Всё верно, ты почти разбил мне сердце, но потом не постеснялся подойти. Это дорогого стоит, в наш хмурый и неприветливый век… А если вникнуть глубже в событие полугодичной давности, то я обидела тебя гораздо больше…

— Чем?

— Своими странными, бессвязными речами! Ты испугался и убежал, ведь так?

— Логично…

— Прости, но я так безнадёжно стара, что иногда забываю самые простые вещи, причём, в самый ответственный момент! Говоря современным языком, «выпадаю в осадок», полностью отключаюсь от действительности… Но у меня есть оправдание: случается это в минуты возвышенных размышлений…

— И тогда вас мучили… эти… размышления?

— О, да! Я размышляла о своей дочери… Впрочем, я о ней всё время думаю…

Она снова стукнула по крыше кабины — на этот раз трижды. Драйвер остановил авто, вылез в ожидании инструкций.

— Теперь — по самому большому кругу! За город, милейший…

— Слушаюсь, мадам!

Водитель юркнул в кабину, а «мадам» достала носовой платок, манерно поднесла его к глазам.

— Я должна, просто обязана время от времени совершать этот маршрут — ради памяти, так что потерпи, а то машину потом не выпросишь…

— Что конкретно у вас с памятью? Тренируетесь по спецсистеме? — спросил Максим.

Престарелая мадам сверкнула влажными от слёз очами.

— Мне не даёт покоя мой поступок… Акт жестокосердия! Много лет назад я прогнала свою единственную дочь, поддавшись настроению…

— И когда же это было?

— Очень много лет назад, если скажу, ты не поверишь…

— Поверю!

— Да? Ну, хорошо, это случилось почти двести лет назад, точнее — сто восемьдесят… С небольшим…

Если за блокадницу старуху ещё можно было кое-как принять, то за участницу войны с Наполеоном или Куликовской битвы… Мася снова ощутил страх. И раскаяние в собственной тупости. Наступил на те же грабли, что и полгода назад! Зачем он ей, этой странной нищенке? Надо было после школы сразу домой идти, а не со старухами балясничать. Доигрался. И из грузовика не выскочить на скорости за девяносто…

А между тем мадам привратница — ведь то была она! — всё время говорила правду. Ну, снова выпала в осадок, в очередной раз забыла представиться, в подробностях поведать, кто она такая… Делов-то! При её работе всех мелочей и не упомнишь. Если раньше забывала представляться, ещё при господине Барском, то в остальные почти двести лет пахоты на зазеркальной службе — и подавно. Память-то со временем ухудщается.

Внешний вид мадам с тех пор тоже значительно ухудшился: одёжки поистёрлись, обувь полусгнила. А уж какой лексикончик появился! «Чувырла», «жмот», «зараза», «в Караганде»… И тому подобные перлы.

Сдала старуха привратница, сильно сдала. Причиной тому было изменение общих настроений: как наверху, среди людишек, так и внизу, среди подземных, то бишь зазеркальных жителей. Но об этом чуть попозже. Нельзя бросать на полуслове повествование о мальчике с тяжёлым рюкзаком учебников, когда дело идёт к офигенной, хотя и промежуточной, развязке.

Пришлось-таки Максимке посетить то место в Петергофе, где некогда стояла гостиничка Свирида Прокофьевича Барского и откуда сбежала дочурка привратницы. Потом грузовик вернулся в город. Там экскурсанта ждали ещё два мемориала, уже таки последние.

Предпоследний объект располагался на Петроградке, на улице Бармалеева, где привратница, якобы, тоже спасала людей в блокаду. Только где у неё ордена и прочие награды? Орденов на груди у старухи не было, и разговор о них она ни разу не начинала. Спрашивать, однако, было боязно — по причине вероятности вновь услышать ахинею. А самый последний объект, по словам старухи, был на Лиговке, примерно там, где находились и тёти Лялины хоромы, кстати, в последнее время пустовавшие из-за нежелания квартиросъёмщиков долго там находиться.

С некоторых пор тёти-Лялиных постояльцев начали пугать старые интерьеры. Но так было не всегда! Раньше там квартировали с удовольствием: и центр под боком, и окна во двор. Но позже возникла какая-то странная чехарда: за два месяца съехали пять семей. Ляле тоже было не в кайф постоянно менять замки и составлять новые договора. В итоге на семейном совете было решено: более хоромы не сдавать, себе дешевле выйдет. И вот уже полгода там никто не обитал.

Когда грузовик причалил к дому, Максим ещё ничего не заподозрил. Ну и что, что они с бабкой вошли именно в тот подъезд? Мало ли там квартир! Но когда лифт остановился на знакомом этаже и старая кудесница, порывшись в карманах юбки, вытащила ключи…

— Вы снимаете эту квартиру?

— В некотором роде…

— А тётя Ляля знает?

— Вряд ли…

— Тётя Ляля говорила, что больше не хочет сдавать эти хоромы…

— И правильно! Нечего тут делать всякой шушере! Так и норовят порыться в чужой мебели… И испоганить её!

Ошарашенного Масю затащили в гости к нему же самому, в смысле, к его любимым соседям по коммуналке. По горячим следам, пока не изменилось старухино благодушное настроение, он решил продолжить допрос.

— А вы лично знакомы с тётей Лялей, или только с её маклером общались? Может, он втихаря от неё сдаёт квартиру, а денежки себе берёт?

Старуха снова беззубо расхохоталась.

— Нет, с маклером вашим я не знакома, просто живу тут, бесплатно, на правах дальней родственницы…

Заметив раскрытый Максимкин рот, карга ничуть не смутилась, а, наоборот, пошла вразнос:

— Я твою тетю Лялю с детства знаю, а вот она меня — нет! Позорище…

— Не помнит просто? Забыла?

— Мягко говоря… И дядю Юру твоего знаю — тот ещё юморист и насмешник!

— Так я не понял: вы придёте к нам за орденами или нет?

— Нет! По некоторым слухам, твой сосед уже успел их сплавить…

Ха! Так вот, всё-таки, почему Харитоныч вдруг перестал свою дверь запирать.

— Но я его не очень виню, сейчас многие пьют, — продолжила старая, вынув из-за пазухи плоский шкалик. На этикетке стояла древняя дата и надпись с буквой «ять». Масе снова захотелось смыться, но подходящего предлога не нашлось. То есть их, предлогов, роилось в голове достаточно, но шестое чувство заставляло продолждать сидеть с открытым ртом и пялиться на чудачку в застиранных лохмотьях. Ладно, хоть убийством с расчленёнкой тут, вроде бы, не пахло, и то хлеб.

— Ещё раз извините за ордена… Я не нарочно…

— Да знаю! Хотя, мог бы и бросить пакет, удирая, не так ли?

— Мог бы, но… Не догадался… Вам они очень дороги?

— У таких коллекций обычно мощный энергетический заряд, незаменимый в розыске преступников…

Масе сделалось стыдно. Выходит, что он не только вор, но и дурак, который путается под ногами, мешает преступников находить. Но она-то… Сама-то каким макаром пробралась в эти хоромы? Тоже замашки интересные — как у отпетой воровки!

— А дверь вам здесь, в самый первый раз, кто открывал?

— Сама открыла, ноу проблем! — старуха показала ключ, очень похожий на тот, которым они коллективно пользовались.

— Фигасе… И много у вас наших ключиков?

— Достаточно, на всю жизнь хватит — и тебе, и твоим потомкам до девятого колена…

Она вытащила из кармана связку, огромную. Правда, не все ключи на том старом гнутом кольце были металлическими, среди них мелькали и прозрачные… Стеклянные?!

— Чего так смотришь? Никогда не видел своих будущих ключей? Те, которые прозрачные, их заслужить надо, дожить до них. Лишь тогда они станут металлическими…

— Типа окончательно материализуются?

— Ага! Ага! Типа того… Что-то в этом роде…

Спрятав ключи, привратница приложилась к плоской фляге. Затем стала рассматривать свои наряды, будто видела их впервые. Пошевелила большим пальцем ноги, торчащим из дырявой туфли.

— Давно я не заботилась о своей внешности… А всё работа клятая! И бесполезная! Одни метания и нервы! А вокруг — такие же замызганные личности, как и я, сплошь такие же… Почти сплошь…

Вскочив, она метнулась к старинному шифоньеру, который, кстати, появился в прихожей не так уж и давно. Повертевшись перед зеркалом, она пригрозила кому-то кулаком. Кому-то, кто находился по ту сторону отражения. Себе, что ли?

— Хорошо, хоть шкаф мой мне вернули, навсегда вернули! Отвоевала я его у жуликов! Лучше позже, чем…

О каком шкафе речь, уже понятно: о том самом. Старуха продолжала вертеться у зеркала, то ухмыляясь, то гадливо морщась.

— Замызгали народ, замызгали… И меня всю как червями источили, хоть я и не покойница… Ах, какая раньше из меня была дама! Чисто фрейлина! Тьфу! Даже в зеркало смотреть противно…

Интересно, кто замызгал конкретно её, мадам привратницу?

Глава 3. Петроградка, ул. Бармалеева

Судьба мадам привратницы, с момента её ссоры с дочерью Анной и до наших дней, мало кому была интересна, хотя о ней поговорить стоит, и поговорить подробно. Но сначала выясним, откуда взялся легендарный шкаф в Лялиной кватире, а заодно — почему он появился там так поздно. Ведь Ляля, то бишь Алла Скобелева, была прямой наследницей принцессы-болотнянки. Но сия мебель перешла к ней отнюдь не по наследству, а по весьма странному стечению обстоятельств. Шифоньер угодил в пятикомнатные хоромы после серии перипетий, между прочим, связанных с тремя убийствами. Или попытками совершить их, какая разница.

В принципе, шкафу не привыкать, он и не такое видел. Вспомнить хотя бы графа в несвежей манишке, стоявшего буковкой «г» у его подножия — головой внутрь, пятой точкой наружу… А как душевно с той пятой точкой беседовал Свирид Прокопыч Барский! Прям как с самим графом, который в ту минуту был в отключке, в смысле, давал клятву Имперскому Болоту.

Видавший виды зеркальный артефакт попал на Лиговку, в квартиру Ляли, с Петроградки, с уже упоминавшейся улицы Бармалеева, где было «предпоследнее обиталище мадам привратницы». И виновником загадочного переезда шкафа стал Юра Лялин. Знал ли он, какое отношение имеет историческая мебель к его супруге? В то время — нет.

А заводной пружиной, толчковым механизмом данного события стало долгое, почти безразмерное пребывание в Санкт-Петербурге одного японского субъекта. Неоднократно говорилось, что Петербург заманивает сквозняком, а сквозняк у Большой Двери — явление могучее, кого хошь затянет: и японца, и китайца, и филиппинца. Это из дальних гостей. А уж о финнах, немцах и прочих ближних соседях и говорить нечего. Дверь-то Западная.

Вышеупомянутый японский гражданин был из «купцов», из бизнесменов, а мы уже встречали кой-кого из наших, русских, готового пойти в японские купцы — не далее, как в этом повествовании. Сбылась-таки мечта Свирид-Прокопыча, превратился он в японца, хоть и не сразу, а через двести лет без малого.

Как потомок князя Люлина вышел на того японца, вернее, на его след? Юра Лялин, с 2007 года прочно окопавшийся в Питере, нет-нет, да и позванивал в Москву, в японское посольство, где он когда-то «верой-правдой» отпахал чуть больше года. Зачем? Да просто пообщаться, побалагурить с сотрудниками, уроки им сделать по телефону.

Шпиономания в посольстве, начавшаяся в начале девяностых, снова временно закончилась, и из «гаймусё», то бишь из МИДа Японии, снова поступило указание: обучить всех сотрудников посольства, независимо от возраста и стажа, японскому языку. Одна сотрудница, самая сообразительная, догадалась Юре в Питер позвонить. Напросилась в ученицы — по старой памяти. Эти-то уроки и подвели Юру Лялина к истории с покушениями. К счастью, неудавшимися.

К покойникам в Японии отношение своеобразное, трогательное. Консул Симода, ещё в Юрину бытность, после крушения лайнера над Иркутском, долго сидел на посольской кухне, перебирая пальцами и нежно гладя обгоревшие вещи единственого японского гражданина, бывшего в тот момент на борту, вернее, гражданки — девушки двадцати двух лет. Вещей было немного: паспорт и коричневый норковый вортничок. Видно, купила девушка тот воротничок в России, хотела дома пиджачок или пальтишко справить. Душещипательно было смотреть, как консул и незнакомая ему соотечественница виртуально общались посредством этих вещей, уже после кончины их владелицы.

А вот ещё случай: японская вдова советского военного разведчика Рихарда Зорге, Исии Ханако, получив на руки урну с прахом мужа, потребовала вскрыть её и, пока не извлекла оттуда все золотые коронки супруга, не успокоилась. Успокоившись, заказала огромный перстень и трепетно носила его до конца жизни. Вот какое отношение в Японии к усопшим. Станете любопытствовать и удивляться, ответят коротко: «У нас другая культура».

Ну, а отчёты о телах японских бизнесменов, в лихие девяностые регулярно плававших в подмосковных прудах? Юрик переводил их с чувством гадливости, Симода же — напротив, читал проникновенно, как мусульманин читает Коран. Что интересно, других отчётов тоже было вдоволь: о краже арбатскими цыганами сумочек жён дипломатов, о похищении посольских автомобилей и прочее. Но отношение к ним было не такое трогательное.

Теперь о траурной скорби. Она вполне естественна, когда есть тело. А когда тело не найдено — в этом случае как поступать? Скорбеть рановато, но и радоваться тоже, вроде, нечему. Неопределённость иной раз хуже самого печального известия. Как раз такая ситуация и обрушилась на Юрика, когда тот в очередной раз звякнул-брякнул в посольство.

— Юр, как у тебя со временем? — поинтересовалась Большая Белая Лида, обожаемая мужской частью посольства и ненавидимая ревнивыми японо-жёнами.

— А что?

— У вас в Питере пропал один японский бизнесмен, и у тебя есть шанс подработать.

— То есть?

— Поработать переводчиком. Сказали, нужен именно местный гид, хорошо знающий и город, и язык.

Юрик, конечно же, согласился. Он ведь в первую очередь филолог, и уж потом только торгаш.

А до того городом бродили слухи о странном японском гражданине, который, будучи с виду не бедным, снял комнату в нищей коммуналочке в центре. Жил там, ни с кем не общаясь, даже с ближайшими соседями. По утрам выходил с чайничком на кухню, а потом брал удочки и тащился на Неву рыбачить. Вечером снова брал чайничек, молча ставил его на плиту, затем выпивал гранёный стакан желтоватой заварки без сахара и удалялся спать, не пожелав никому спокойной ночи. Соседи уверяли, что так продолжалось месяц. Ещё твердили, что город иностранца околдовал. В принципе, да, околдовал, но… Не впервые! Откуда кому было знать, что данный субъект уже один раз бредил Петербургом, и даже жил подле него, на расстоянии всего двух десятков вёрст. И было то в его прошлой жизни, сто восемьдесят с гаком лет назад.

Продлив визу ещё раз, теперь уже на полгода, японец, наконец, решился снять отдельное жильё. Ход мыслей был, вероятно, такой: раз в коммуналке выжил, то в отдельной квартире и подавно выживу. Дурачок! В некоторых странах лучше держаться коллектива. Расслабился, за что и поплатился. Исчез бесследно!

А до него в той съёмной квартире пропали ещё две особы, не имеющие друг к другу никакого отношения, пропали поочерёдно и совершенно одинаково — по идентичным сценариям. Третий сценарий, исчезновение японца, сильно смахивал на два предыдущих.

Начнём с того, что квартиросдатчицей была некая «блокадница», которой, судя по внешнему виду, в лихие военные времена было лет этак пять. С минусом. Да, минус пять лет было той тётеньке на момент конца блокады, ведь родилась она в тыща девятьсот сорок девятом году. Только знали об этом не все. Говорят, что по теперешним «официальным слухам», в Санкт-Петербурге блокадников втрое больше, чем их было за всё время осады города фашистами.

«Блокадница» была одета по-блокадному: растянутые треники из-под шерстяной юбки с катышками, балахонистый свитер и — венец всему! — мохеровая шапка, старая-престарая, ещё советской вязки. Такую клушу разве заподозришь в чём-то плохом? Да и у квартиры был почти блокадный вид: большая комната с золотым накатом на горбатых стенах и кухня «в состоянии улучшения». Зато санузел… О! Тот поражал евроремонтом. Не хватало только полочки под мыльно-зубные принадлежности. Именно она, полочка, послужила поводом для самой первой интриги.

Первой пострадавшей стала дамочка, у которой было чем поживиться. Не в смысле шикарных телес и даже не в смысле шикарных манер. Просто-напросто у приезжей были денежки, наличность, лежавшая прямо в сумочке, а не в банке, тыщ этак девять «зелени». По чисто совковой наивности, дамочка сразу же довела этот факт до сведения липовой блокадницы, не подозревая, что та липовая. Последствия были молниеносными: вечером к дамочке пришли. Хорошо ещё, что у неё была врождённая паранойя.

Вот скажите, станете вы вечером, не слишком поздним, плотно задвинув шторы, пялиться именно на эти шторы, а не на экран телевизора? Нормальный человек не станет, а дамочка пялилась. Ей нравился тканый узор. Короче, пялилась, пялилась и таки допялилась: свозь шторы, в свете уличного фонаря, ей удалось разглядеть зловещую фигуру, которая, шмыгнув мимо окна, потопала, скрипя снегом, к подворотне, ведущей во двор. Вы бы придали значение такой мелочи? Почему мелькнувшая фигура, пусть даже мужская, должна сразу казаться зловещей? И почему тот человек должен ломиться именно в вашу дверь? Мало ли в их подъезде, дверей-то, а во дворе — мало ли подъездов? А если бы квартира, снимаемая дамочкой, была не в первом этаже, а располагались выше, многими этажами выше? Увидела бы она хоть шапку, хоть хлястик пальто зловещей фигуры? Но параноидальной дамочке свезло: она всё видела и всё слышала. И поспешила к входной двери — проверять засовы.

Придёт ли вам в голову проверять засовы в семь вечера? В семь часов вечера засовы обычно открывают, дабы впустить своё счастье… Впрочем, как у кого получается. У дамочки всё получилось весьма оригинально: лишь только задвинула она засов, как в замочную скважину поник ключ и… стал поворачиваться!

— Кто там? — пропищала чужим для себя голосом квартиросъёмщица.

— Я пришёл полочку повесить!

— Какую полочку?

— В ванную комнату!

Бас за дверью звучал нахально. А ведь под рукой у тени никакой полочки не было! Она промелькнула стремительно, с полочкой так не походишь! Мысли женщины находились в полном беспорядке.

— Мне не нужна полочка, я и без неё прекрасно обхожусь…

— Не знаю, хозяйка велела повесить!

Дальнейший диалог был не очень конструктивным, то бишь совершенно бесполезным, недремлющая паранойя так и не позволила приезжей открыть дверь. Или то был Ангел? Многие принимают своего Ангела за непонятно что. Как бы там ни было, женщине будто кто-то шептал: «Потом выскажешь своё «фе» хозяйке, а сейчас — гони этого козла!» И сразу вспомнилась полезная фраза, кажется из кинодетектива:

— Молодой человек, вы давно с милицией общались?

Сработало! За дверью послышались торопливые удаляюшиеся шажочки, уже не такие уверенные и нахальные. Бросившись к окну, квартиросъёмщица узрела знакомый силуэт, мелькнувший в обратном направлении, но по-прежнему без полочки подмышкой.

Постояв малехо, повздыхав и поужасавшись задним числом — многие ужасаются задним числом, даже больше, чем во время ужасной ситуации! — женщина успокоилась, паранойя временно отступила, и даже нахлынули сомнения. Может, стоило открыть? Ну и что, что голос нахальный? Ну и что, что полочку не разглядела? Сейчас ведь всё в мелких деталях продаётся, в разобранном виде, комплект мог запросто и в сумку поместиться, а сумка обычно внизу болтается, сквозь подоконник не видно.

В общем, пока паранойя спала после шока, пока теряла свою бдительность, её подопечная уже чуть не плакала, и уже отнюдь не от страха. Может, то была сама Судьба?! Может, и познакомились бы! Ах, в тридцать семь лет так трудно знакомиться, да ещё с таким некрасивым носом…

Жару в эти чувства подлила внезапно позвонившая хозяйка:

— Почему вы не открыли доктору?

— Доктору?!

— Полочка — это предлог, я присылала к вам одного своего родственника…

— Зачем?

— Как зачем? Познакомиться! Вы ведь не замужем?

— Разведена…

— Ну вот, он тоже разведен, такой солидный мужчина, а вы ему дверь не открыли… Курица!

Эх, квартиросъёмщица совсем уж было расстроилась, но, к счастью, паранойя, несколько минут дремавшая, вдруг оклемалась и бросилась на выручку наивной «курице». Та, под её нажимом, вдруг вспомнила, что солидные люди, даже при наличии ключа, обычно сначала звонят в дверь, или вообще по телефону, словом, предупреждают о визите заранее.

— А почему же он сначала не позвонил?

— Тьфу, ты, бестолочь! Чтобы показать вам, что он свой в доску, друг семьи! Для большего интима!

— Ага…

Нет, не «ага». Не очень убедительно звучали слова хозяйки, этой старой бл… «блокадницы». Для большего интима! Разве так выражаются женщины в летах, пережившие ужасы блокады? Могла бы спросить у гостьи, нужен той интим с незнакомцем или не нужен. Гостья ведь не на помойке себя нашла… «Ага» страдалицы вдруг окрасилось иронией и сарказмом.

— Ага… Ага! Друг семьи удрал, лишь только я про милицию вякнула…

На том конце «повесились». За недостатком аргументов, конечно же.

Наутро хозяйка притащила под дверь квартиры всю семью — для разборок. Правда, семья была невелика: интеллигентная дочь с не менее интеллигентным зятем. Жаль, не было глазка накануне вечером в двери, а то квартиросъёмщица мигом бы признала в зяте «доктора».

Проснувшись от настойчивого звонка и метнувшись открывать, прямо в ночной рубашке, квартиросъёмщица вдруг вспомнила вчерашние события, и ей снова стало жутко.

— Кто там?

— Да открывай уже, замуровалась!

Голос хозяйки звучал не менее нахально, чем накануне вечером, а рядом с ней, вне всякого сомнения, находилась ещё парочка персон — кто-то хихикал и шептался, тоже очень нагло.

— Не открою! Вы не имеете права так часто меня беспокоить!.. Вы нарушаете мои права!.. — полились из уст бедняги неожиданные для неё словечки, явно внушённые паранойей. Или Ангелом.

Походив ещё пару дней на Бармалеева, позвонив и побарабанив в двери, хозяйка решила вызвать плотника и двоих понятых. Для произведения взлома. Раз истеричка заперлась на засов и так долго не выходит, даже в магазин, а на телефонные звонки не отвечает, значит с ней что-то неладно. Может, она вообще маньячка. Может, повесилась с перепугу. Вместо полочки!

Однако, войдя в квартиру, никто из четверых участников взлома никакого тела не обнаружил — ни живого, ни мёртвого. Может, трусиха смылась через окно? Нет, шпингалеты крепко сидели в гнёздах. Тогда что? Уехала тихо, ночью, в свою тьмутаракань? На том и порешили, как бы забыв, что взламывали дверь, запертую на задвижку. Короче, тела не было, а куда оно пропало, уже мало кого интересовало, всем не терпелось разбежаться по домам.

История, сулившая стать криминальной, закончилась вполне цивильно и практически вничью, даже с некоторым перевесом «блокадницы». Трупа не было, зато имелся повод для радости: деньги, внесенные «курицей» вперёд, за полгода съёма, можно было оставить себе.

Глава 4. Вторая и третья истории, леденящие душу

Вторая история была ещё похлеще, ибо следующий квартиросьёмщик оказался морячком, выгнанным родной супругой из родной же коммуналки, где-то там, у себя, в Выборге. Или в Кингисеппе, неважно. Захотел трудяга от семьи своей отдых поиметь, месячишек этак… на несколько. К нему, как ни странно, тоже нагрянули, хотя наличных денег при нём было не густо — убивать-то, вроде бы, и незачем.

Нагрянувшим оказался не доктор, а некий сибиряк, который месяцем раньше снял эту же самую квартиру и тоже имел от неё ключ. Но и ему не посчастливилось переступить порог, ибо морячки народ бывалый, и без паранойи двери на засовах держат. Тот диалог был чуть длиннее, чем у «курицы» с липовым доктором:

— Кто вы?

— А вы кто?

— Я тут квартиру снимаю…

— Во, дела! Ну, хозяюшка, ну ушлая бл…

Дальнейшая словесная дуэль проходила в нецензурных выражениях. Сибиряк ушёл, вернее, улетел в Сибирь. Он, собственно, нагрянул просто так, на пару минут, посмотреть, как идёт обещанный ремонтец. Перед обратным вылетом звякнул хозяйке, в суд обещался подать. А она-то тут при чём? Тут хозяйкиной вины было ещё меньше, чем в предыдущий раз: зачем сибирскому фирмачу возвращаться через месяц, когда он клятвенно обещал отсутствовать полгода, на время ремонтца?

Морячок, в отличие от «курицы», о своих правах знал больше: заявил, что заставит выплатить весь аванс назад, за все шесть месяцев, плюс неустойку, грозился всё это зубами вырвать. В ответку хозяйка, раздобыв небольшую дозу наркоты, подкинула её на следующий же день в прихожую, засунула под обувной стеллажик, пока постоялец ходил искать себе новое жильё. Заодно и задвижку сковырнула, вызвав того же плотника — на правах хозяйки. Знала, что делала! Вечером, узрев свет в окнах, она с тремя милиционерами, ловко пробралась в прихожую, ибо задвижки уже не было, и огласила помещение визгом:

— Гляньте, да у него тут наркотики! Ну да, он же моряк!

Почему у морячка обязательно должны быть наркотики? Логика неясная. Голова морского волка, никогда не знавшего наркоты, в тот момент сработала на славу: он заперся на швабру, просунул её через ручку двери, находящейся между прихожей и комнатой. Странный человек, эту дверь ещё легче взломать, чем входную! Однако, и на это нужно время. Хоть какое-то. За те минуты, что ломали дверь, морячок успел исчезнуть. Напрочь. Его тоже не нашли — ни живым, ни мёртвым. И это снова при спущенных шпингалетах!

Милиционеры, потоптавшись, ушли. А хозяйка снова начала подводить баланс: трупа нет, но его денежки за полгода остались. Можно было новых дураков искать, ведь сибиряк не заводной туда-сюда мотаться, да и авиабилеты не дешёвые. Когда-а-а ещё нагрянет…

Такой ход мыслей был у липовой блокадницы. Ну, и как же у неё после этого с мозгами? А какая ситуация может быть с мозгами у бабенции, видевшей конец блокады в минус-пятилетнем возрасте.

Эти два эпизода, вроде бы, незначительные, которые и сравнивать-то нельзя, имели объединяющий момент: обоим вышеупомянутым страдальцам, за время их весьма короткого пребывания в той норе, успела позвонить какая-то дама, довольно пожилая, и выдать текст: «Вы согласились на первый этаж?! Там же в подвале крысиные блохи!» Услышав молчание в трубке, бабулька добавляла: «Ту сумму, что с вас взяли, надо на десять делить, как минимум». Кто то был? Соседка по подъезду? Завистница из дальнего района, некогда квартировавшая на Бармалеева? Нет, пожалуй, та бабка служила городской «вышибалой». Кстати, и «блокадница» вполне тянула на эту роль. Всё вышеописанное подтверждает: Город-Дверь всех без исключения гостей любит одинаково.

Ну, а третья история, та была ещё короче. Третий незаконный постоялец, впоследствии тоже исчезнувший, тот необычный японец, не проторчал в квартире и двух часов, даже свой вечерний стаканчик выпить не успел. Успел только распаковать чемодан, довольно небольшой, как вдруг…

Нет, то был пока ещё не «доктор», и тем более не сибиряк. Сначала зазвонил большой стационарный телефон. Японец кинулся к нему, ибо знал пару слов по-русски.

— Арё…

— Вы согласились на первый этаж?! А вы знаете, что у вас в подвале крысиные блохи?!

Японец не смог ничего ответить. Он слово «блохи» ещё не выучил. Да и другие слова подзабыл. Вместо ответа выдавил единственное слово, которое вспомнил.

— Да…

— Знаете?! И даже не поторговались?! Ту сумму, которую с вас взяли, надо делить на десять, это уж как минимум…

— Да… — снова выдавил японец.

На том конце раздались гудки. «Вышибалы» не могут тратить много времени на каждого, приезжих-то уйма!

Ну, а дальше… Дальше во входной двери стал поворачиваться ключ…

Не зная, радоваться или плакать, иностранец стал в растерянности шарить взглядом по комнате. Взгляд упал на зеркальную поверхность старенького шифоньерчика. Поверхность затуманилась, покрылась рябью…

Хорошо, что вертевший ключом в двери вошёл не внезапно — ему, всё-таки, необходимо было знать, один ли дома клиент, сначала прислушаться хорошенько. Вдруг клиент с любовницей? Или даже с двумя? Япончики нашеньких любят…

Эта пауза дала иностранному квартиросьъёмщику возможность доглядеть спектакль до конца. Единственной актрисою той пьесы была обшарпанная старуха. Но с претензией на хорошие манеры! Она грациозно выпрыгнула из зеркала, сунула под нос японцу зелёненький, недурно пахнущий флакончик.

— Пейте! Быстро!

Эти два слова он, к счастью, знал и сразу же подчинился. Затем, влекомый за рукав пиджака, он подчинился и дальше: сделал буквально всё, что ему велели шёпотом и жестами. А не было другого выхода! Неизвестный гость в прихожей пугал японца гораздо больше, чем старуха-медиумша. Кстати, лицо последней казалось до боли знакомым.

Деньги третьего постояльца, тоже за шесть месяцев вперёд, «блокадница» оставила себе, но, по закону справедливости, они ей в пользу не пошли, как и предыдущие две добычи. Сколько верёвочке ни виться… Менты, пару дней назад приходившие для поимки наркомана, установили непрерывную слежку за подъездом. И, конечно же, видели, куда вселился японец. Один из ряженых в штатское даже помог гостю чемоданчик донести — от такси до квартиры. Видели дозорные и зятька, направлявшегося вечером к подъезду. А лишь только поднялся вой о пропаже иностранца, быстренько пришили липовой блокаднице и убийство с расчленёнкой, и квартирное мошенничество, и… ту же наркоту! Её хранение «в промышленных количествах». Жить-то им на что-то надо.

Пришлось нерадивой квартиросдатчице откупаться: отдавать всю выручку за интриги, плюс срочно продавать имущество. На тот момент, когда Юрик, в сопровождении секретаря московского японского посольства и ментов, вошёл в загадочные интерьеры, аккурат стоял вопрос о продаже мебели. Шкаф непонятного года выпуска сразу бросился в глаза: Юрик немало повидал антиквариата, чувствовал флюиды старинной вещи. Купил, короче. Хватило денег, уплаченных ему за несостоявшийся перевод японской речи несостоявшегося трупа. Без аванса Юрик давно не работал — перестраховывался. И тут, будто почувствовал подвох, попросил за всю работу сразу наперёд. Дали!

На Лиговку шкаф попал в ноябре 2010-го, ещё не зимой, но уже когда выпал первый снежок, а под ним образовался гололёд. При перевозке возникла проблема — грузовик чуть пару раз не выехал на тротуар, причём, на дикой скорости. Кому-то непонятно, а сведущий наблюдатель скажет: знаковые исторические вещи с одного места на другое так легко и просто не перевозятся.

И знаковость была у шкафа, и историческая ценность, и… немалые заслуги перед местным населением! По зазеркальному приказу, в те голодные дни Блокады из арктефакта выскакивали то хлеб, то масло, а тои молоко выкатывалось — в закупоренных металлических бидонах. И ещё много всякой всячины. Всякий раз там, где находился шкаф, одна, отдельно взятая, квартира начинала шиковать в еде. Правда, тут же разносились сплетни: мол, узкий круг партийцев, всяких там райкомовских работников, обеспечили себе райское существование, вовремя заграбастав все имеющиеся в городе склады. Но верили такому далеко не все.

Как бы там ни было, шкаф в войну помогал, и помогал солидно. И теперь стремился помочь — время-то и сейчас не безоблачное! Но такую помощь, мистическую, зазеркальную, с голодушной эйфории принять ещё как-то можно, а на трезвую современную голову — боязно. Согласитесь, на хлеб-масло сейчас у каждого найдётся, и брать их через зеркало — большие крайности. Тем более что семьи, имеющие средства на съём квартиры, отнюдь не бедные. В итоге обоюдное недопонимание вышло: квартиранты в испуге удирали, а шкаф всё время обижался. Ладно бы, его просто боялись… Но зачем же потрошить?! Зачем брать отвёртки и разбирать на части?!

Пришлось их всех, этих любопытствующих хамов, разогнать, причём самыми недозволенными, запрещёнными в спорте методами. Последний «удар в пах», в буквальном смысле слова, получил жилец в семейниках, попытавшийся с бодуна выковырять зеркало из рамы. Из зеркала вылезла волосатая рука, примерно такая же, как и у него самого, и с такой же отвёрткой, из-за чего тот решил, что это его отражение. Но отражение не сильно слушалось и не шибко повторяло движения пьянчуги: фантом нанёс удар прямо по труселям, аккурат по их центральной части.

Теперь ясно, почему ни одна из квартировавших в последнее время семей не могла долго выдерживать пятикомнатных хором на Лиговке, хотя Ляля с них со всех брала по-божески, в силу своего мягкого характера.

К моменту, когда Мася уселся в той квартире поговорить с привратницей «за жизнь», жизнь артефакта уже давно текла по-старому: чинно, благородно, без приключений. С того самого ноябрьского дня — снежного, но солнечного, до нынешней осени, до теперешнего жёлто-золотистого сентября. Солнечные блики, украдкой пробиравшиеся сквозь двери комнат в прихожую, несли старому шкафу приветы от современной жизни — по-прежнему неласковой, но чертовски интересной.

Что касаемо интереса, шифоньер был и сам себе развлекуха, то бишь, в этом плане вполне самодостаточен. В нём всегда такое происходило, что никакая внешняя фантазия не могла соперничать с его собственной. Ну, а теперь, когда комичная старуха вертелась перед ним, словно перед дворцовым трельяжем… Мася захотел помочь ей в этих танцах. И глянуть в зеркало, поглубже…

— Тебе интересно, почему неважно одетая старуха так долго любуется своим отражением? Небось, считаешь меня сумасшедшей?

— Да что вы! И в мыслях не было! — промямлил Мася, подойдя к ней и взяв за локоток… Как бы приглашая на танец, хотя танцевать сроду не пробовал, видел только, как другие танцуют.

— А чего шею-то тянешь? Заинтересовался зеркалом? Чувствуешь, что за ним — шикарный мир?

— Я слышал, что за зеркалом есть антимир — точная копия нашего…

— Ещё чего! Будь так — я бы вообще спилась, а тут, как видишь, цежу умеренно, что в моём возрасте приветствуется… Хорошие сорта вина и коньяка расширяют и даже чистят сосуды!

Она сделала несколько глотков сосудорасширяющего, а затем, схватив Масю за талию, будто он девушка, стала кружить его в вальсе. И музыка откуда-то взялась! Опять гипноз, не иначе…

Гипноз усилился, когда пришлось ещё и выпить. Нет, не из бабкиной фляжки, а из какого-то зелёного флакончика, маленького, как для детской игрушечной кухни. Таких флакончиков полно в хозяйстве Лялиной Кристины. Согласно метрике — «Кристины Юрьевны Лялиной».

Кружась в гипнотическом танце, Мася думал в первую очередь, как бы не отдавить бабке ноги, её раздолбанные чапчики, и уж потом — куда его несло. Одновременно обо всём думать не получалось. И это хорошо! К концу танца обнаружилось, что оба танцора перемахнули за черту, обозначавшую вход в болотное зазеркалье. Добровольно, не выпивши, будучи в трезвом рассудке, через зеркало даже бутерброд не возьмёшь, руку побоишься просунуть, а не то, что целиком, всем телом, лезть в эти глубины…

Очнулся Мася внезапно: бабка разжала клешни, и он едва не грохнулся на пол. Так и случилось бы, если бы кто-то сильный и по-мужски уверенный не подхватил его сзади. Оглянувшись, маленький гость увидел водителя грузовика. Шустёр, однако, старухин драйвер! Как это он успел раньше них в шкаф заскочить, да ещё и совершенно незаметно? Ах, да, они же на кухне чай долго пили…

Что самое смешное, шофёр успел переодеться, побриться, и надушиться! Новые одёжки водителя грузовика, напомаженная причёсочка, а также потрясающий запах одеколона делали из него графа или актёра кино. Уже и бородавка на щеке смотрелась не уродливо, а симпатично: с той бородавкой, подмалёванной как родинка, он напоминал Роберта де Ниро.

— Это тут у вас чего? Театр, о котором вы рассказывали? — не нашёл ничего лучшего спросить Мася с перепугу.

— Ага!

Пространнее ответить старухе не дали: послышался топот ботинок и туфель, примчалась странная, диковинно выряженная толпа, впереди которой были люди, одетые примерно в том же стиле, что и водитель. Денди и леди! Парами, под ручку! Класс! «Напомаженнный авангард»! Масе тоже захотелось постоять под ручку хоть с одной из этих дамочек, а что? Скоро возраст переходной начнётся, надо же начинать репетировать!

«Напомаженный авангард», леди с кавалерами, устроили приветственную декламацию. К счастью, не очень долгую.

— Если из света слепили конфету, большая цена у конфеты этой!

Старуха, казалось, не слушала их. Она с понурым видом разглядывала свои туфли и бормотала:

— Ну, вот, все нарядные, а я, как всегда, замызгана до крайности… И верхний народ весь, чисто весь замызган… Большевики их замызгали и обесточили! А вместе с ними — и меня…

Так вот, кто замызгал мадам привратницу! И обесточил…

Глава 5. Подписка о неразглашении

Пока Мася смекал, в какую сторону лучше глядеть и на кого отвлекаться, к нему подбежала девушка лет двадцати, одетая как «напомаженные авангардники». Но почему-то вся бесцветная, как на чёрно-белом фото, а также совершенно не надушенная.

— Ты Максим Дворников?

— Не Дворников, а Дверников! — огрызнулся Мася, фамилию которого и в школе постоянно коверкали.

— Не надо злиться, а то дружба у нас с тобой не получится! В конце концов, придётся разводиться, а это неприятно!

Мася обескураженно зашевелил ушами. Этот трюк у него и раньше хорошо получался — в шутку, ради хохмы, а тут непроизвольно вышло.

— Ой, какой ты смешной! И худенький! А мне нравятся плотные мужчины, спортивного телосложения… Хорошо ещё, что ты генетически не коротышка… вроде… Вроде бы, не должен карликом стать!

Мася, и вправду, в свои десять лет был выше всех одноклассников. О нём даже в стенгазете статейку написали, и стишок в ней был: «Не получится в «А»-классе обозвать Максимку Масей…» Хм, если бы школьный поэт ограничился только этим! А то дальше шло: «… Максимальный у него — рост. И больше ничего!» Последнее «И больше ничего» бесило страшно. Вот и сейчас, получив дозу воспоминаний, Фантомася насупился.

— Ну, и идите к мужчинам… Я здесь при чём?

— А при том, что я твоя будущая жена, вернее, сначала — невеста…

— А зовут тебя… вас… как?

— Кристина. Кристина Лялина. Давай сразу на «ты», а?

— Хорошо…

Мася протянул руку для пожатия. Кристина сделала то же самое, но сначала кокетливо обвела взглядом присутствующих и громко прыснула. Все вежливо заулыбались. Через секунду стало ясно, почему им сделалось так весело: рука девушки была неосязаемой.

— Не трогай то, чего пока нет! — гаркнула мадам привратница.

Все остальные перестали улыбаться, застыв в поклоне. Разодетые, густо напомаженные, почти божественно пахнущие личности кланялись старой вонючей нищенке! Ну да, в зазеркалье ведь всё наоборот.

— Торжественная часть окончена, все по местам! — прозвучал ещё более властный голос старухи. Толпа повиновалась.

Когда исчез последний напомаженный субъект, постепенно стала рассасываться дымка — смесь пудры, испарений и прочих видимых флюидов. Взору Фантомаси предстала огромная стена — почти глухая, без окон, с одной-единственной дверью, но зато какой!

Мася много путешествовал по разным местам, с подачи и за счёт дяди Юры, даже за границей успел побывать. Там он видел много-много больших красивых зданий и впечатляющих гостиниц. Да и в Санкт-Петербурге таких зданий хватает. У многих современных зданий главный вход выглядит именно так: огромная стеклянная вертушка, состоящая из двух, трёх или четырёх отсеков. Не более четырёх. Здесь тоже была вертушка, но войти в неё, вот так сходу, оказалось делом невозможным. Первый отсек был напрочь заполнен — битком! Второй тоже выглядел негостеприимно — какие-то люди плотно стояли и понуро смотрели под ноги. С третьим отсеком — та же история. С четвёртым, пятым, шестым… Аналогично! Сколько же их было всего? И не блистая математическим умом, можно было сообразить, что угол, под которым располагались стенки отсеков, не позволял вертушке иметь их больше шести. А вертушка всё двигалась, новые отсеки всё появлялись и появлялись, и ничуть нельзя было сказать, что там сидели люди, виденные ранее, ибо каждая группа по внешнему виду резко отличалась от остальных. Тогда что? Принцип велосипедной цепи, когда лишь часть звеньев соприкасается с зубчатым колесом?

Нарочито медленное вращение стеклянной многоячеистой диковины раздражало, её невидимая часть казалась бесконечной… В хвалёном зазеркалье могло быть и поинтереснее! Глянув на застывшее лицо мадам привратницы, не выпускавшей из рук флягу, Мася понял: ждать придётся долго. Разочарованно промямлил:

— Они что тут у вас, катаются, как на карусели?

— Живут они там, — мрачно буркнула мадам.

— А чего не улыбаются?

— Вот и я о том же!..

Мимо проплыли ещё несколько отсеков, тоже битком набитые.

— И когда же будет пустое, или хотя бы полупустое отделение, ну, чтоб мы могли войти?

— Мы войдём через другую дверь, а здесь я провожу ежедневную проверку…

— А-а-а… Значит, всё-таки, они катаются…

Ещё немного поглазев на весь этот унылый аттракцион, неутомимая привратница схватила Масю за локоть и повлекла левее, туда, где неожиданно открылся вход в громадный коридор, скорее смахивавший на тоннель метро, только не круглый, а прямоугольный в сечении. Идти туда или нет — было, по большому счёту, всё равно. Раз во всей этой бодяге была замешана Кристина Лялина, то вопросов задавать не стоило, оставалось подчиняться. Будь что будет! Неизвестность ни грамма не пугала, наоборот, было дико интересно.

Пока ещё не вошли в тоннель, Мася поспешил оглянуться. Хотелось выяснить, что осталось там, где они перешли зеркальный рубеж. Но вместо тыльной стороны шкафа или другой какой мебели, там тоже была стена. Ничего, кроме гладкой стены необъяснимого цвета. Впрочем, и на месте зияющей дыры тоннеля пять минут назад тоже ничего не зияло — Мася помнил это отлично. Там была плошная стена, на фоне которой клубился какой-то туман. А может, то шустрили местные привидения?..

— Рот не разевай! — заставила очнуться старая. — Надо спешить, а то домой не успеешь вернуться…

Мася вздрогнул.

— А сколько времени?

— Не бойся, я пошутила, наверху время течёт гораздо медленнее. Сейчас там чуть больше, чем когда ты обычно приходишь из школы…

— Не может быть! А я боялся…

— Чего ты боялся?

— Что я скажу дяде Юре…

Не успел Мася договорить, как старуха вытащила из кармана что-то вроде ай-пода или ай-пэда, только более навороченную игрушку.

— На, смотри…

— Что это?

— Специальная машинка для слежки!

На дисплее «машинки» показалась комната их коммуналки, где дядя Юра обычно отдыхал после трудов.

— Дрыхнет твой дядя Юра, слинял с работы пораньше, уморили его виноделы. Так что можешь дать ему поспать, между прочим, большую услугу окажешь ему этим…

— Скажите, а что, всё-таки, делают те люди, ну, которые в вертушке? Тоже какую-то работу?

— Проходят проверку, один из них должен стать привратником — прийти мне на смену…

— Это что-то типа стажировки?

— Ага! Только как я смогу доверить хоть кому-то из них участок, когда ни у одного нет чувства юмора и элементарной выдержки? Устали, видишь ли, скучно им от дверной жизни, ненавидеть уже друг друга начали… Хоть бы одна сука улыбнулась или послала мне в ответ воздушный поцелуй!

— Ну, и словечки у вас, у нас в деревне — и то не каждый так ругается!

— Исправлюсь, обещаю, просто нынче не до этого! Вот сейчас, к примеру, мозжечок мой занят мыслями о том, кто будет тебя назад провожать…

— А-а-а… — протянул Мася, но не разочарованно, а радостно. Сам тот факт, что ему не придётся тащиться через город с подозрительной чумичкой, сильно радовал. Лучше уж под ручку с Бэтменом или с Эльвирой, повелительницей тьмы!

Путешествие по тоннелю оказалось скучным. В скальных пещерах хотя бы можно разглядывать причуды невидимых каменотёсов, но стены, потолок и пол тоннеля были выложены мелкой шершавой плиткой, снова непонятного оттенка, а освещение, довольно скудное, проникало через щели между этими квадратиками. Звуков никаких не было, запахов тоже.

— Что, надоело тебе тут болтаться, небось, жалеешь, что связался со мной? — снова мрачно буркнула мадам.

— Да как сказать, сегодня по ящику обещали баскетбольный матч между…

Старуха щёлкнула кнопочкой. Теперь на дисплее «машинки» играли в баскет. Ну, дела… Однако, веселее от этого не стало.

— Что, снова кисло?

— Да как сказать…

— Как надо — так и говори!

— Если бы вы мне эту вещь подарили…

— Раскатал! Не путай свои игрушки с объектами стратегического назначения! Предлагала же приставку… Но ты отказался! Могу новым ай-пэдом побаловать… На, держи!..

— Благодарю…

Спрятав подарок в карман, Мася вздохнул с облегчением. Хоть не зря попёрся в этот зазеркальный мир, убогий-преубогий. Вестибюли иных трёхзвёздочных гостиниц и то приятнее.

А между тем на покрытых мелкой плиткой стенах стали появляться многочисленные двери и входы в коридоры, ведшие в непроглядную темноту. Сколь Мася ни напрягался, не увидел там, в глубине, ничего интересного…

Одна из дверей оказалась распахнутой. За ней был небольшой зал с низким потолком и с ещё худшим освещением, чем в коридоре, по которому они мчались. Бабка чуть притормозила у той двери, благодаря чему Фантомася разглядел в центре зала большой, совершенно голый, овальный стол. Вокруг него стояли и сидели несколько мужчин в мешковатых одеждах, точнее, в балахонах из мешковины. На пузатой талии у каждого была завязана верёвка, не очень туго — что-то вроде свободного пояса. Старуха разродилась серией воздушных поцелуев. Мужики ответили ей тем же.

И снова мадам привратница потащила Фантомасю вдоль ужасно скучного коридора. Больше никакие комнаты и боковые лабиринты на пути не попадались. Зато попался лифт — в него и сели.

— Сейчас прокатимся, ноги-то не казённые! — рявкнула старуха с неистовым энтузиазмом.

Мася одобрил эту идею. Ему с самого начала хотелось на чём-нибудь покататься, ещё с момента наблюдения за «гостиничной вертушкой», но говорить об этом было как-то неудобно. Итак, помчались! Уже само движение лифта вверх явилось страшным сюрпризом. До того Фантомася был уверен, что после пробежки по тоннелю перейдёт из менее глубокого подземелья в более глубокое, и даже мысленно себя к этому готовил, хотя и страшновато было. Но теперь, взлетая чуть ли не ракетой к непонятным высям, он не знал, что думать, чего бояться и что на эту тему говорить. Потому сказал лишь: «Ёшкин ко-о-от!» А что тут ещё скажешь, когда, судя по набранной скорости и по времени, проведенному в кабине, они должны были давно выйти на околоземную орбиту. Скорей бы эта пытка кончилась, скорей бы хоть какой-то отдых… Словно читая Масины мысли, старуха смотрела на него с улыбкой, видать, с момента взлёта кабины лифта её настроение тоже резко пошло вверх.

— Устал?

— Немного… И кушать хочется…

— Потерпи еще чуток! Повар накроет тебе прямо в спальне…

— Повар?! В спальне?!

— В твоей спальне. Это одна из многочисленных уютных комнат анфилады Повелителя. Будем готовить тебя в наше начальство, местное, петербургское!

— Шутите?

— Не-а! — сказала мадам, стервозно прищурившись.

— А вы чё… пока живёте без начальства?

— Сначала выдержи экзамен, а потом вынюхивай — что, да как…

— Млин… Если я буду местный начальник, то кто тогда самый главный?

— Ишь, чего захотел! Ладно, скажу: один из тех пузатых мужиков, у которых вместо поясов верёвки! Именно ему я поцелуйчики слала!

— В той темноватой комнате было много мужиков, а вы слали поцелуи одному… Думаете, он догадался, что именно ему?

— Ещё бы! В его присутствии других необходимо игнорировать!

— Но остальные ответили вам, все поголовно!

— Ещё бы не ответили! Пусть бы посмели — я выше их рангом…

— А можно ещё разочек на них взглянуть?

— Нельзя! По тому коридору ходят один раз в жизни, на смотрины к Главному, к всеобщему нашему правителю.

— А он что, не может смотрины по телеку смотреть или по… «машинке»?

— Может, но есть обязательный ритуал, без него никак…

Мася притих, призадумался. Потом брякнул наугад:

— А ваш самый главный часом не Люци…

— Хоть горшком зови, только в печь не сажай! Кстати, Главному в печи — самый комфорт!

Через несколько секунд раздвижная дверь отворилась. Усталые путники ступили, прямо в затрапезной обуви, на пушистый бежевый ковёр шикарной гостиной. При этом неудобно стало только Масе. Мадам привратница, сбросив дырявые чапчики, босиком помчалась к противоположной стене — звонить в большой зычный колокол, напоминавший корабельную рынду.

Вокруг колокола, на огромном перламутровом пульте, замелькали разноцветные огоньки, потом погасли. Дверь противоположной стены раздвинулась, словно в лифте, и взору Маси предстала длиннющая, сверкающая золотом анфилада комнат. Она пустовала секунды две. Затем, из её дальнего конца донёсся рокот, топот и смех — то приближалась толпа каких-то людей.

Когда прибыли все до единого, в анфиладе снова стало пусто, а в гостиной — тесновато. Зато как прикольно! Прибежавшие на зов мадам молодые люди были разнаряжены ещё чуднее, чем «напомаженный авангард», участвовавший в первом приветствии: на них была своеобразная униформа, помесь лакейской ливреи с офисным костюмом. Это у мужчин. Дамы смотрелись не менее оргинально: сверху — парики, пышные оборки вокруг пышного же декольте, а снизу — мини-юбки. Абсолютно все пришли без обуви, только ноги у них были чище — раз в пятнадцать! — чем у мадам привратницы. Хотя, казалось, эту разницу никто не замечал. Казалось… Каждый из прибывших бросился целовать старухе руки и… ноги! Прикладывались с разбегу, вежливо удыбаясь, и при этом ни один не поинтересовался, мыла ли старая привратница свои клешни и ходули, а если мыла, то как давно…

Один из парней метнулся к бабкиным чапчикам, стоявшим у входа. Он поставил их на поднос из инкрустированного металла и вкрадчиво спросил:

— Как обычно, мадам привратница?

— Ну, ты же знаешь! — мурлыкнула та.

Другой парень в ливрее «а ля офисный костюм» принёс старухе кресло, а двое его «сослуживцев» бросились к Максимке, осторожно взяли под руки.

— Мадам, новый кандидат ночует там же, где и предыдущий?

— Ночует?! Вы же обещали отвести меня домой! — Максим почувствовал себя на грани слёз.

— Не пугайте новичка! — воскликнула мадам. — Я сама объясню ему, что да как. А сейчас — молча, без лишних разговоров, ведите его в комнату. Помогите вымыться, осмотреться, расправить плечи, ну, и… принесите ужин!

Парни повиновались, предварительно изобразив поклон. Именно изобразив, так как движения их синхронностью не отличались. Да и застыли они в этих своих позах враскорячку! Похоже, что в тех покоях вышколенный персонал не особо требовался.

— Да! Чуть не забыла! Подписка о неразглашении! — крикнула мадам.

Максимке принесли бумагу и авторучку с золотым пером.

— Всё, что ты здесь видел и ещё увидишь, всё, что слышал и ещё услышишь, не должно выходить на поверхность — ни под каким предлогом… — хором продекламировали все собравшиеся, включая и мадам. То была вторая коллективная декламация за последние пару часов.

Мася пробежал глазами текст, собрался ставить подпись, но мадам вдруг изменила процедуру:

— В этот раз отпечатка большого пальца достаточно!

Глава 6. Помолвка в режиме не очень строгой секретности

После процедуры ливрейные препроводили гостя в спальню. Конвоируемый двумя лощёными красавцами, Мася чувствовал себя маленьким уродцем. Но это ощущение быстро улетучилось. Побывав сначала в ванной, затем побегав по шикарному изумрудному ковру, попрыгав и поотжимавшись на многочисленных тренажёрах, он почувствовал неожиданный прилив сил и… веселья! Спальня, кстати, напоминала размерами их школьный спортзал.

Парни ещё некоторое время не уходили.

— А теперь — расправить плечи! — скомандовал один из них тоном физрука, подводя Максима к огромному настенному зеркалу.

У зеркала Мася снова испытал потрясение: его рост как бы увеличился, тоненькие ручки окрепли, ножки тоже и, вроде, даже сделались ровнее. А грудь… Она прямо на глазах стала покрываться порослью!.. Оторвав взгляд от зеркала, он оглянулся, дабы получить ответ на многие вопросы, но обнаружил, что остался в комнате один. А повернувшись к отражению снова, с благоговением и восторгом отметил, что буквально за эти пару секунд в его внешности произошли ещё более «мужественные» изменения. Для усиления эффекта, он метнулся к тренажёрам и за несколько секунд накачал себе всё, что хотел. Всё, что когда-то мечтал увеличить! Вот это да… Пускай теперь Кристина Лялина, которая сама ещё даже не существует, оценит его бицепсы.

Схватив мобильник, Мася запечатлел себя на фото в нескольких ракурсах. Шикарно получилось! А если ещё и перекусить? Его невеста любит мужчин поплотнее! Умяв всё, что стояло на столе, Максим снова принялся себя фотографировать, с восторгом наблюдая положительные сдвиги, которые не заставляли себя ждать. Затем его сморило, и он ненадолго захрапел. Мужским храпом!..

На новом месте гостю снились коридоры преисподней, уже не такие тёмные, как накануне. Щели между плитками облицовки сделались шире, сквозь них проглядывало пламя, живущее внутри земного ядра. Земного ядра! Теперь понятно, почему лифт так долго мчался…

В остальном Фантомасин сон можно было бы назвать спокойным. Если бы не странные визиты в его комнату.

Сначала на кровать уселась ворона, почему-то розовая и прозрачная. Затем медленно и бесшумно отворилась дверь. В спальню заглянула какая-то девица, «паинька с лицом гимназистки», каких полно на картинках в учебниках истории. Ни слова не промолвив, она тоже села на краешек Масиной кровати. Хм… Уселась и стала нагло гладить его ногу! Хоть нога и под одеялом находилась, но неприятно, всё же, когда тебя гладят без спроса. Да ещё и при живой невесте!

— Чего вам? — буркнул спросонья Фантомася.

— Нет… Нет… Ничего! — девушка почему-то смутилась и тут же убежала, не забыв аккуратно прикрыть дверь. Ну, чисто тебе смолянка, испорченная современной бытовухой.

Мася не был знаком с ученицей Смольного Шурочкой Ворониной, двести лет назад пропавшей в недрах шкафа, иначе… Иначе вообще неизвестно, чем бы всё дело кончилось. Его официальная невеста, Кристина Лялина, ещё даже не созрела как невеста, ей ещё до невесты расти и расти было, так что эта девушка, не менее симпатичная, могла бы и перебежать ей дорогу, запростяк могла бы! Некогда тощая «кофейница»-восьмилетка, отъевшись на зазеркальных харчах, превратилась в сочную, обезоруживающей красоты барышню…

Пока Мася успокаивался, стиснув зубы, ведь «и в штанах у него прибыло», как сказалы бы бабушка Марина, дверь снова отворилась. Пришлось срочно захлопнуть веки. Не слишком плотно, дабы пошпионить за новыми событиями.

Новые события оказались не такими романтичными, как Шурочкин визит. Двое ливрейных делили какие-то деньги. И неприлично лаялись! Правда, шёпотом. Чаевые, что ли, тут иногда перепадают? Мася уже знал, что такое чаевые, ибо сам давал их неоднократно — в Турции, в Греции, в Финляндии — везде, где их с Юрой и Лялей носила судьба. Парочка без Фатомаси на отдых ни разу не ездила.

Лежать в застывшей позе с закрытыми глазами пришлось недолго: двое из обслуги удалились, также не забыв плотно прикрыть за собой дверь. Тут уж Масе сделалось не до сна: сколько ещё терпеть такие вторжения? Безопасны ли они?

Вскочив и накинув халат, лежавший рядом с кроватью на огромном кресле, Максим сунул ноги в шлёпанцы, открыл дверь и выскользнул в… В коридор, приведший его в эту спальню? Нет. Уютного коридорчика, находившегося рядом с анфиладой, больше не было. Зато был круглый светлый холл, по периметру которого располагались двери. Шикарные, с золочёными ручками! По наитию, Максимка отворил одну из них… Какой облом! То был будуар мадам привратницы. Нет, чтобы ворваться в комнату к гимназисточке, получить возможность гладить её ножку, отыграться, типа сдачи дать…

— Выспался? — ничуть не удивишись, брякнула старуха, совершенно бодрым голосом, будто и не ложилась, хотя на ней теперь, вместо лохмотьев, был расшитый шёлком пеньюар, к счастью, не прозрачный. Мася удивился: чего это она? Неужто сразу его признала? Он же так изменился. Но сначала надо было ответить на вопрос, а уж потом спрашивать своё.

— Спать практически не дали, потому я и вышел погулять… О, кстати! Тут какие-то два лоха из обслуги купюру обронили! Шептались у меня в спальне, ругались, чуть не подрались, а потом и потеряли то, за что дрались…

Мася протянул привратнице пятитысячную купюру. Та аж расцвела!

— Молодец! Значит, я в тебя не напрасно верила, хотя сначала засомневалась…

— Вы опять об орденах?

— Да. Но теперь у меня будто камень с души упал! Ты — не вор! Достоин звания Болотного Повелителя! К тому же, «облико морале» у тебя на высоте, не лапаешь гимназисточек при живой невесте… Короче, выдержал ты экзамен!

— Откуда вы знаете про гимназисточку? От неё?

— Ну, а от кого ж ещё! Моя агентка!

— Гм… Это всё, конечно, жутко интересно, но… Вы лучше скажите, когда я попаду домой, а то тёте Ляле нервничать нельзя, а дядя Юра — тот уже, наверное, все морги обзвонил!

— Не обзвонил, и тётя Ляля твоя в порядке, придёшь домой вовремя, а хочешь — даже раньше обычного, я всё устрою, ибо всегда держу слово! Могу даже сделать из тебя прогульщика — прислать домой ещё раньше — после первого, второго, третьего урока, только скажи…

Масе пришлось поверить и в это — он ведь в зазеркалье! Или старухин гипноз так сильно действовал? Может, все те чудеса, включая гонку по преисподней, происходили «чисто в голове», а бабка просто глумилась над ним, пошло веселилась, проводя свой маньячный сеанс на Лиговской кухне?..

Максим боялся, что его накажут за эти мысли, но старухе в этот раз явно лень было копаться в чужих мозгах, её несло в каком-то небывалом, для неё самой новом направлении, и это сильно чувствовалось.

— Погоди, вот я сейчас переоденусь, и мы с тобой выйдем в свет! Тебя срочно нужно женить, так как Правитель должен быть семейным человеком, а перед женитьбой необходима помолвка — она-то нынче и состоится, по всем правилам этикета!

Максим уже слегка привык к обществу привратницы, смирился и с тем, что его постоянно «берут в оборот» и куда-то гонят, но здравый смысл, всё же, требовал пояснений.

— Стойте! Дайте хоть капельку разобраться! Если Правитель должен быть женат, пусть это будет взрослый дядька, я-то тут при чём?

— При том, что дядьки у нас уже были — вор на воре, сплошная хитрость и непорядочность. В этот раз решено взять маленького мальчика, в крайнем случае тинейджера, и воспитать в нужном духе…

— Кем решено?

— Неважно! Давай, и ты собирайся, опаздывать на собственную помолвку нехорошо…

Мадам ринулась к небольшому резному шкафу, где висела какая-то одежда и выбрала оттуда… Свои прежние лохмотья! Затем сунула ноги в дырявые чапчики и… Перед Максимом стояла уже не вальяжная старая дама, которая по ночам пишет у старинного бюро, а снова чудо-юдо — психанутая чумичка, которая забывает всё, даже представиться.

— Зачем вы рядитесь во всё грязное? — не сдержался он. — Засклерозило? 'Выпали в осадок'? Забыли, куда идём?

— Ничего я не забыла, просто… до поры… мне не положено иметь нормальный вид…

— До какой поры?

— Со временем узнаешь, а сейчас — надень вот это…

Она подошла к тому же шкафу, вынула костюмную пару и туфли с рубашкой и галстуком-бабочкой.

Мася взял в руки пиджак и… тут же с отвращением бросил его на пол, на светло-малиновый ковёр.

В чём дело? — подняла брови старая.

— Поновей ничего не нашлось?

— Из чего ты заключил, что вещь старая?

— Тут чей-то запах… Я чужого не ношу, мне дядя Юра даже из секондхэнда ничего не берёт, только всё новое покупает.

— Разбаловал тебя дядя Юра… Кстати, этот пиджак сейчас бы ничем не пах, но ты сам виноват — до тебя нам пришлось перепробовать массу похожих мальчиков. Это запах не чужой, а твой — запах твоего греха, твоего воровства. Но, к счастью, ты не прирождённый вор. Истинный вор обожает запах чужого! Аромат краденых вещей и денег преследует его по жизни, но не пугает, а… умиротворяет! Он ему как родной! Ты отпрянул — и это новое доказательство того, что ты не жулик, а жертва случая… Тебе придётся потерпеть этот запах, совсем недолго — во искупление случайного греха… Если бы не случай с орденами, ты ещё полгода назад примерил бы этот костюмчик, совершенно новеньким и, кто знает, может, был бы уже нашим повелителем…

— И скольких мальчиков вы перепробовали до меня?

— Вот, полюбуйся, — старуха взяла с бюро небольшой фотоальбом и швырнула его Масе. Тот ловко подхватил. Стал разглядывать снимки.

— Гы… Похожи! На меня! Как две капли воды? Где вы их столько понабрали?

— Ты считаешь свою внешность уникальной? Таких как ты пруд пруди — с белобрысыми вихрами, с веснушками, с торчащими ушками, худеньких, чумазеньких, курносеньких… А вот внутренне… Нам нужен экземпляр, если не кристальной чистоты, то, по крайней мере, без основных преступных наклонностей: не вор и не бабник. Остальное можно выправить, воспитать… Воспитать честного Правителя! Если им окажешься именно ты, я буду страшно счастлива! Почему — потом скажу, а сейчас — любуйся на себя, сколько влезет!

Она снова метнула в Масю альбомчик, уже чуть покрупнее. Там были фото одного и того же субъекта, но в разные периоды его жизни. Где-то он уже был стариканом, а на других картинках — сухопарым, добродушным бизнесменом средних лет. У Маси перехватило дух. Это же он сам! Там было и фото, которому он соответствовал сей момент.

— Так вот почему вы меня узнали, несмотря на то, что я так дико изменился…

— Ну, не так уж и дико, мордашка та же — наивная, хорошая мордашка… Простой ты человечек, деревенский, но есть в тебе благородство — врождённое… Если бы ты ещё знал, каких ты кровей…

— Да шут с ними, с кровями, я ведь не только в краже орденов замешан, я, если вываливать начистоту, серьёзно заинтересовался той вашей агенткой… ну, гимназисточкой, даже мечтал, открыв вашу дверь, что она тут окажется вместо вас…

Старуха от смеха чуть на пол не повалилась.

— Пусть это разочарование будет единственным и самым большим в твоей жизни!.. То, что ты неравнодушен к милым девушкам, это тебе только в плюс. Ты настоящий мужчина! Ну, а что при живой невесте ими увлекаешься, так… У мужчин существуе много отмазок, благодаря которым они иногда, даже са-а-амые порядочные, имеют право…

— На что? — воодушевился Мася.

— На кобеляж! К примеру, если невеста ещё не созрела для отношений, или законная жена вдруг начинает слишком сильно, стоя, аплодировать эстрадному певцу, а потом проявляет холодность к мужу… Ну, ты понимаешь, о чём речь…

— Вообще-то да, но дядя Юра с тётей Лялей на эту тему мне пока думать не велели…

— Правильно делают! Хорошо воспитывают! Но они не знают тебя так хорошо, как я, а я могу даже заглядывать в твою будущее, словом, вижу твою истинную натуру «от и до»: в общем и целом ты не говно! А сейчас — к барьеру! У вас с Кристиной общественная помолвка!..

Настал момент, когда Максим, одетый «типа денди» и старуха, вся в своих обычных лохмотьях, вышли из будуара. И снова Мася испытал шок, хотя уже успел привыкнуть к зазеркальным штучкам. Снаружи не было ни круглого холла, ни уютного темноватого коридорчика — они сразу же очутились в сверкающем зале, полном гостей. Все присутствующие зааплодировали. Была там и Кристина. Она выглядела чуть более реально, чем в прошлый раз, уже не как из чёрно-белого кино, а с розоватым оттенком, и одета была в довольно реальное платье. Аплодировала и она, даже, возможно, прилежнее всех, но перчаточки её, кстати, тоже вполне реальные, издавали едва различимые звуки.

Посреди зала стоял стол в форме заглавной письменной буквы «Е» — традиция времён Елизаветы, дочери Петра. Люди, пришедшие заранее и успевшие «перехватить», с явным удовольствием облизывались. Некоторые вытирали руки об одежду.

— Чего это они руки о себя вытирают? — шепнул на ухо старухе Максим.

— Не волнуйся, это ритуал такой, не такие уж они и свиньи… Просто в лизаветинские времена не так за культурой, как за помпой следили! У одной только царицы было пять тысяч платьев в гардеробе! Знать деньгами сорила отменно, а вот это уже — форменное свинство!

Затем внесли жареные «ножки Буша» — целое блюдо. Все присутствующие кинулись хватать их, целовать, вешать себе на шею — на розово-голубых ленточках. А кое-кто и на золотые цепочки повесил, специально для этой цели приготовленные. Затем внесли портрет императрицы Елизаветы.

Портрет смотрелся, мягко говоря, оригинально. Если б заранее не предупредили, что будет изображение царицы, Максимка принял бы даму на портрете за дешёвую путану. Дама была без юбки, в лосинах, то бишь в плотных колготках со стразами, вернее, с крупными бриллиантами, а выше талии — всё вполне соответствовало этикету восемнадцатого века: парик с буклями, декольте чуть ли не до пояса…

Присутствующие мужчины грохнулись на колени, затем стали подползать к портрету, на коленях же, и строиться в забавную очередь — для целования. Дамы в это время лихорадочно сбрасывали свои кринолины, дабы остаться… в панталонах? Нет, под юбками у них тоже были лосины из шёлка, только не такие впечатляющие, как у императрицы, в смысле не так богато разукрашенные…

— Начинаем лобызание! — объявил один из мужчин, и все коленопреклонённые представители сильного пола стали по одному приближаться к портрету, целуя его краешек. Поднялся шум-гам, и среди этих децибел мадам привратница шепнула Масе прямо в ухо:

— Этот ритуал обязателен перед каждым торжеством… К сожалению…

— И даже перед помолвкой?

— Да! Это политическое мероприятие, что-то вроде посещения молодожёнами мавзолея Ленина в Москве. Только там сейчас это дело добровольное, а мы — по старинке живём, всё как в сталинские времена.

— У кого сталинские, а у кого всё ещё елизаветинские? — решил сострить Мася, и эта острота была благодушно принята привратницей. Она вынула из кармана флягу, хлебнула и предостерегла:

— Наши с тобой разговоры сейчас — криминал, между прочим!

В тот самый момент грянула музыка — тоже из «лизаветинской» эпохи. Освободившиеся от ритуала мужчины стали подбегать к дамам, уже успевшим сбросить юбки-кринолины, и приглашать их на танец. Те, пожеманничав для порядка, охотно принимали приглашения. В танце дамы ножками выкидывали такое… Там опять была сплошь молодёжь.

— А пожилые люди есть в вашем… театре?

— Есть всякие, ты их видел. Они сидят в моих вертушках. И не только в моих. Все выходные порталы, все выходы в свет снабжены вертушками.

— Ха! Если есть другие порталы, то есть и другие привратницы?

— В основном привратники…. В основном… Ты их видел, почти всех, в самый первый день нашего знакомства…

— Весёлая компания бомжей?!

— Называй, как хочешь, ибо они со временем перестали быть похожими на людей, впрочем, как и я… Кстати, один из них дежурит у огромного суперсовременного зеркала, расположенного в купчинском супермаркете. Как раз туда и будут стекаться гости, согласно розданным мной приглашениям… Ты ведь помнишь о них?

— Да…

— Каждый листок — пропуск на твою инаугурацию…

В тот момент подбежала Кристина.

— Максим, потанцуем?

— А где же твоя униформа?

— Какая? — удивилась девушка.

— Ну, колготки без юбки…

— Девушкам на выданье разрешается нарушать порядок, а то ещё до свадьбы может произойти казус… Досадная ошибка… В общем, если я сниму юбку, то легко могу оказаться не твоей женой, а чьей-нибудь, кто-то другой не вытерпит и…

Максим поморщился.

— Не продолжай, умоляю…

— Так ты пойдёшь танцевать или нет? Дама просит — отказывать нельзя!

Кристина, по обыкновению, снова прыснула и огляделась. Но никто их беседу не слушал — все слушали танцмейстера, который показывал новые движения ногами. Дамам в основном. Затем пришёл новый массовик-затейник и устроил «литературный перерыв на прославление ног императрицы». То была очередная декламация. Благодаря затейнику и его причудам, жениху удалось избежать нежелательного танца. Кристина, похихикав, смирилась с ситуацией.

— Ладно, пойду, поправлю волосы, ведь скоро нас с тобой величать будут!

Глава 7. Не такой уж круглый сирота

Когда Кристина ушла, Максим решил вернуться к интересной теме.

— Так уж обязательно прославлять колготки? Прославляли бы уже лицо или… грудь…

Тут он покраснел. Забыл, что выглядел по-взрослому. К счастью, бабка не особенно прислушивалась.

— У императрицы были красивые длинные ноги! — громко произнесла она и оглянулась по сторонам. Присутствующие одобрили этот демарш кивками…

Дождавшись, когда гости отвлеклись, старуха продолжила, уже шёпотом:

— И она стремилась их всем показать, свои здоровенные ножищи, устраивала специальные балы с переодеваниями, где даже старым и жирным придворным дамам вменялось в обязанность носить лосины…

— Даже старым и жирным?

— Да! А кто уклонялся, платили штраф…

— Идиотизм…

Мадам вздрогнула, прижала палец к губам.

— Тс-с-с!

Мимо них промчались несколько танцующих парочек, которые, при приближении, сделали то же самое. Лица их на момент сделались суровыми.

— Тс-с-с!..

— Тс-с-с!

— Тс-с-с!

Максиму сделалось смешно, хотя смеяться в тот момент, похоже, граничило с самоубийством. Однако же он прошептал:

— Расскажите ещё что-нибудь из этой серии!

— Да ну… Что ещё? — таким же шёпотом ответила старуха. — В том безмозглом веке всё было примерно так же, как сейчас: сплошная бесхозяйственность и разгильдяйство. После постройки Зимнего дворца в государственной казне осталось ровно два рубля… Вот и начальник наш такой же ворюга… Думаешь, зачем он требует прославлять мотовку? Чтоб на её фоне выглядеть более-менее прилично в глазах общества…

— Вы говорили, он удрал? Куда?

— За границу, правит нами оттуда! Заочник хренов…

Максим хотел спросить, зачем сбежавшему правителю общественное мнение, но внезапно пробил час помолвки, и их с Кристиной вызвали для обручения. Сама помолвка прошла гораздо скромнее, чем вступительная часть, длилась не более десяти минут. Молодых заставили надеть прозрачные, почти невидимые глазом и совершенно неосязаемые кольца, а также приложиться к портрету. То был непременный ритуал всех свадеб и помолвок. Затем гости поспешили удалиться, стремительно и тихо, почти по-английски, ни с кем не прощаясь. Разве что каждый из них перед дверью приложил палец к губам и сказал: «Тс-с-с!..»

Кристина с Максимом остались одни, если не считать мадам привратницу. Когда гости удалились, она села на краю центрального стола в форме буквы «Е» и налила себе фужер французского коньяка.

— Пить коньяк фужерами моветон… А мне плевать… Плева-а-ать… Плева-а-ать… — заладила старуха, повторив последнее слово ещё раз пятьдесят.

Максиму с Кристиной не оставалось ничего другого, кроме как переговариваться в паузах между этими завываниями. В ходе беседы жених доведался, что всем жителям болотного зазеркалья до чёртиков надоел ритуал с колготками, но нарушать его было себе дороже. Правитель не желал перемен.

— Скорей бы уж ты стал Правителем! — шепнула девушка, прикрыв рот перчаткой.

Кристина рассказала ещё много интересного. И грустного в то же время. И всё это — шёпотом. По негласным сведениям, кто-то неусыпно следил за всеми праздниками. Каким образом, через какие камеры и кто то был вообще, знали считанные лица. На одной руке хватало пальцев, чтобы их пересчитать…

Возвращался Максимка домой сразу после помолвки. Правда, потребовалась ещё одна процедура: надо было снова провести пять минут у того зеркала, где он так странно повзрослел. Парень из обслуги рявкнул: «Назад!», и новоиспеченный жених из дяденьки превратился в мальчика.

Лишь только обратное превращение завершилось, пришли две девушки и вывели Максима из спальни. И снова сюрприз: он очутился не в коридорчике, не в круглом холле и не в зале для торжеств, а… В прихожей пятикомнатных хором на Лиговке, где находился зеркальный шкаф.

— Ты, кажется, торопился домой? — ласково спросила мадам привратница, вручая ему рюкзак с учебниками, о существовании которого он уже и забыл.

— А сколько времени?

— Без десяти два!

— Ночи?!

— Почему ночи, выгляни в окно — там день!

Максимка помчался в одну из комнат. Та была залита ярким светом, отнюдь не вечерним. Сентябрьское солнце, пару часов назад набравшее высоту, теперь медленно шло на покой. Тени изрядно вытянулись.

— А какое сегодня число?

— Какое и было! Глянь на мобильник…

Трудно верилось, но то был день катания на грузовике. После катания долго и нудно пили чай на кухне, потом носились по коридорам преисподней, потом он спал, потом беседовал с мадам в её комнате, потом была помолвка…

Максимка бросил взгляд на безымянный палец. Там светилось и таинственно мерцало колечко, судя по всему, видимое только ему и мадам. Колечко размером «поменело», было годно аккурат на его детский палец.

— Кошмар! Мы сюда прибыли в два часа дня, а теперь опять два часа… того же самого дня…

— Но ты же понимаешь, в чём секрет…

— Да…

— Немного успокоился?

— Да!

— Тогда лови очередной сюрприз!

После этих слов прозвучал звонок в прихожей. Максимка рванулся туда, глянул в глазок. Какие-то двое взрослых, рыжая дама, вся в пышных кудрях, и чёрненький прилизанный дяденька-азиат неистово улыбались ему, вроде как даже рожи корчили. Ну да, ведь дверной глазок все рожи искажает.

— Кто там?

— Максимка, открывай, да поживее! — сказала рыжая дама с сильным сельским акцентом.

— А кто вы?

— Не узнал?

— Ты не узнал свою двоюродную тётю? — хорошим русским языком, но примерно с тем же сельским акцентом, спросил азиат.

Мадам бросилась на помощь: отодвинула трусишку в сторону, сделала повернула ключ. Дверь отворилась, и в прихожую ввалились вышеупомянутые двое — с огромным чемоданом и несколькими сумками. От них и от багажа несло каким-то непонятным духом. И разило мужским одеколоном.

— Ну, дай я тебя расцелую! — бросилась к Максиму рыжая тётка, заключив в цепкие объятия, будто он охапка сена.

— Ты не узнал меня — а я не обижаюсь! Ведь сколько лет прошло! Когда я уезжала за границу, ты был ещё совсем малюткой, даже разговаривать не умел…

И сейчас Мася усомнился, сможет ли разговаривать. Нашло какое-то странное оцепенение: немота плюс общий ступор. Чёрненький, лысоватый, с небольшой проседью дядька, смахивавший то ли на корейца, то ли на китайца, тоже запричитал, прям как сельская баба:

— Ой, какие же мы стали больши-и-ие… Да какие блондинистые-е-е…

Процедуру встречи прервала мадам:

— Ну, всё, кладите чемоданы в угол и везите мальца домой, а то его там заругают…

— Кто заругает? Кто посмеет? — возмутился азиатский мужик. — Ведь родителей у него нет, если я не ошибаюсь!

— Не знаете, так и нечего зря языками чесать! У меня такие соседи — лучше всяких родителей! Я дядя Юре, когда вырасту, иномарку куплю! Японскую! — с горячностью выпалил Мася, при этом смерив азиата с ног до головы холодным взглядом.

— Ладно-ладно, поезжайте! — снова вклинилась мадам. Тут уже она мерила взглядом, и не дядьку-азиата, а Максимку. В её взгляде было: «Идиот, что ли?» От этого взгляда Максимке стало стыдно. Ну, и дубина же он! Нет, пожалуй, теперь лучше подчиняться. И мадам, и всем её прикольным знакомым. А когда вышли из подъезда, прямо у порога, на тротуаре, стояла именно такая тачка, которую он мечтал подарить дяде Юре. Рядом — ни одного блюстителя порядка, жаждавшего штрафовать, стыдить или лишать прав за стоянку в неположенном месте. Чудеса!

Забросив Масин рюкзак в багажник, японец плюхнулся за руль, а мадам уселась вместе с двоюродным племянником на заднем сидении и тут же, сходу, начала его тискать.

— Ну, хоть немно-о-ожечко ты меня помнишь? — скулила она.

— Не-е-ет… — еле сдерживался Максим. Раз мадам привратница приказала слушаться этих олухов, он не имел права им грубить.

— Да откуда же он тебя помнит, Лиза? Ты сама-то себя с каких лет помнишь, а? — подключился азиат.

— И то верно, дело говоришь… — крякнула рыжая, по-деревенски шмыгнув некрасивым длинным носом. Ко всему прочему, она была ещё и конопатая.

К огромному удивлению Максимки, дядя Юра с тётей Лялей уже ждали их приезда. Что ещё прикольнее, дядя Юра, лишь открыв входную дверь, бросился обнимать не его, а гостей.

— Ну, не ждал такого поворота в своей тихой семейной жизни!

Затем он стал размахивать каким-то бланком, похожим на иностранное письмо. В том письме сообщалось, что тачка, на которой гостюшки приехали, поступала в его личное владение.

— Придётся мне срочно сдавать на права!..

— Это-о-о… Это — да-а-а… — как-то странно пропел азиат.

Впрочем, ничего странного в его говоре не было. Как уже давно известно, японское «это-о-о» весьма часто совпадает по значению с нашим «это». Тот азиатский дядька оказался воплощением сразу трёх персон: Свирид-Прокопыча-Барского, чуть не убитого на Бармалеева японо-бизнесмена и неродного дяди будущего петербургского Болотного Правителя. Это из того, что нам известно. Был ли он кем-то ещё в прошлых жизнях? Сие не очень-то интересно. Ну, а его подруга, как вы догадались, это бывшая его старая любовница, барыня-крестьянка, покорявшая в своё время не только бар с господами, но и удалых молодцев. А что нос у неё конопатый и длиннющий, так это дело вкуса. Кое-кто носястых любит, ибо в койке больно хороши. Да и при чём тут нос теперь, когда она по возрасту намного младше своего когдатошнего молодого хахаля. Вот как иногда судьба распоряжается! Любовники не просто встретились, а окончательно сошлись, для большой любви. Путь к настоящему счастью тернист!

Всё вышеизложенное — не для Ляли-Юриных ушей. Они пока пусть думают, что у Максимки родственнички в Японии нашлись. Это и в письме было написано, которое принесли буквально утром, когда малец был ещё в школе. Получив письмо, тётя Ляля чуть в обморок не хлопнулась. А ведь ей опять нельзя было расстраиваться! Хорошо, что всё обошлось.

— И куда же мне девать это сокровище, пока я на права не сдам? Ведь с гаражами жуткая проблема, особенно у нас тут, в центре… Гы-гы… — юродствовал дядя Юра.

— Обижа-а-ете! — засуетилась рыжая Лиза. — Гаражик для вас давно припасён, пешком от дома вашего — минут пятнадцать, не больше…

— Да ну? — совсем ошалел Петрович. — Вот так халява… Пардон, подарок-то какой!

Далее он, по своему обыкновению, ударился в филологическую философию:

— А говор-то у вас! У обоих! Не новгородский, часом?

— А-а-а… Это-о-о… — протянул японец. — Мы с Лизонькой в новгородской области хозяйство вели, где и родились… оба… а потом… Родственники в Японии нашлись, однако… Теперь там хозяйство ведём, а сюда в гости к Максимке приехали…

Щас! Так и выложит всю правду Свиридка Молотило, которому мадам привратница присвоила новое имя: «Токио». Свиридка-Токио и Лиза-Село, получившие от мадам не только имена, но и рассказы о всех своих — якобы прошлых! — жизнях, поклялись спасительнице и благодетельнице всею теперешнею жизнию своею только ей служить, не зная меры. Свиридка клялся уже на русском языке, ведь мадам ему и память о новгородском говоре вернула!

— Постойте, — встрепенулась Ляля, — ведь вся Максимкина родня в Ленобласти жила, а вы, Лиза, вдруг из Новгорода…

— Ой! — схватилась за сердце Лиза. — Да мало ли где у кого родня! Бывает, что огромная семья живёт в Тамбове, а их родственничек, какой-нибудь дядька троюродный, у вас тут, в Питере ошивается… Ну, и принимает всех круглый год, кряхтит, а принимает — закон гостеприимства нарушать нельзя!

Что на это скажешь? Да ещё при наличии таких подарков… Юра с Лялей продолжали тихо балдеть, вставляя реплики лишь изредка. Зато гостевая пара разгулялась не на шутку: вспоминали и леса, и поля родной новгородщины, затем переключились на барские замашки и привычки. Юра с Лялей спьяну подумали, что речь о «новых русских» привычках. Затем вспомнили о том, как хорошо быть молодым-здоровым и иметь крепкие мускулы для секса.

При упоминании о сексе Максимка был отправлен спать. И совершенно справедливо: ему, мальцу, да при живой невесте, о чужом сексе думать было не положено. Он был уверен в этом. А Ляля с Юрой считали, что просто рановато. Вот какие разные мнения бывают по одному вопросу.

Идя в свою комнату, Мася заглянул к Кристине. Малышка спала. На её пальчике было едва видимое глазом колечко. Это колечко вселило восторг в Максимкину душу. Невеста! Реальная! У него есть невеста! Да ещё чья дочь! Да ещё хорошая знакомая самой мадам привратницы!

Из комнаты, где проходило пиршество, вдруг донеслось: «мадам привратница»… Странно. Эта тайна пока не для всех!

— Хм-м-м, — мычала Ляля, — «привратница» — от слова «приврать»?

В ответ раздался истеричный хохот Лизы и слабое покрякивание японо-родственника. А ведь оба, как пить дать, давали в зазеркалье подписку о неразглашении! Или нет? Может, они действительно солидные иностранные родственники? Может, и не врут, что машина их подарок, а не бабкин… В любом случае, могли быть помнить о бабкиной «машинке для слежки»…

Интерес ко всему на свете погас у Максима, лишь только он вошёл в свою комнату. Там ему, не смотря на ранний вечер, дико захотелось спать. Он прилёг, стал потихоньку отключаться… Последние мыслишки путались и расплывались, сливаясь в одно мутное пятно: «Странно… Грузовик ей не дают даже покататься, а машину… так… бесплатно дали… Может, и впрямь «привратница» — от «приврать»… Надо присмотреться к старухе получше… То не знает, кто меня будет провожать, а то вдруг… родня из Японии с тачкой… Чума-а-а…»

Из гостиной ещё долго доносились ржание, Лизино кудахтанье, пьяный рёв Свиридки-Токио и разговоры о «ночёвке в гараже с интимом», но этого малец уже не слышал. Так и не узнал он, о чём была речь дальше. Равно как не узнал о дальнейших перемещениях своих новоявленных родственничков той ночью.

— Ну, так мы переправим машину в гараж? — спросила Лиза, пьяно заикаясь. Будто ей или японцу не впервой было пьяными за рулём сидеть.

— Делайте что хотите, — ответил, так же заикаясь и в придачу, икая, новый хозяин тачки, — мне ещё на права сдавать, я ведь всю жизнь по казённым автобусам мотался, не до того было…

— В любом случае, машина твоя, Юра! Ты заслужил, ибо так нашего племяша холишь, что он тебя лучше родного отца почитает! — блеял японец.

— А мы, если что, будем на твоей тачке возить его на прогулки! — внесла новое рацпредложение Лиза.

— Д-да, — согласно кивнул Юра, — как скажете! Я ведь о такой игрушке ещё вчера и думать не смел!..

В общем, отчалили те двое. Рыжая Лиза — очередное воплощение новгородской кобылицы, почти двести лет назад удочерённой стареньким помещиком, и азиат — древняя зазноба и одновременно самая большая любовь всех её жизней вместе взятых, начавшаяся на новгородских сеновалах. Только тогда, у самых истоков отношений, разница в возрасте для барыни была невыгодной. А нынче — самое то! Она — младше! Ура!

Траектория пути Юриной машины, ехавшей в гараж поздно ночью, была довольно замысловатой. То расстояние, которое пешком преодолевается за минут пятнадцать, машина не обязана преодолевать с такой же скоростью, ибо у машины на пути много разных препятствий. А соблазнов-то сколько…

Если разобраться, в гараже какой интим? Молодым хотелось полюбезничать в более уютном месте, в ресторанчике, например, а потом… В гостиничку! В самую шикарную, ведь денег у обоих была пропасть, Лиза чудом сохранила свои девять тысяч зелени — ни «блокаднице» не отдала, ни мадам привратнице про них не рассказала, а Свиридка — тот вообще японо-бизнесмен с кредитками…

Так куда конкретно ехать? Стоп! Что значит «куда»? Где так романтически переплелись их судьбы снова? Где каждый из них, рискуя жизнью, ждал зазнобушку свою? Молодята вдруг подумали об одном и том же и… Радостно вынули одинаковые ключи! Да ещё, к тому же, хитрые искорки в глазах мелькнули, у обоих. То-то веселье ожидалось!

По дороге Свиридка-японец купил своей даме цветы.

Глава 8. На Бармалеева опять не скучно

Кто бывал на улице Бармалеева, тот знаком с расположением домов, подворотен и прочими деталями планировки. Знает также, где можно ставить машины, а где нельзя. Ментам, например, можно их ставить везде. Вот и сейчас, поставив для конспирации очередную «неузнаваемую» тачку в крошечном дворе, они следили за вот уже несколько дней пустовавшей квартирой, где, по их мнению, ещё можно было поживиться. Ну, раз хозяйка так круто обходилась с предыдущими жильцами, значит она — серийная маньячка. Не верилось ментам, что не будет рецидива, что «блокадница» вот так запросто бросит грешить — слишком много гонору в её генах прямо с рождения поселилось. Шутка ли, столько пережить в минусовом возрасте, задолго до попадания в утробу!

Когда рядом с ментовским «жигулём» остановилась японская тачка, блюстители ничего плохого не подумали. Мало ли друзей у жильцов дома. И когда парочка возлюблённых вышла из японо-тачки с цветами и торжественно скрылась в подъезде, они тоже ничего не заподозрили — не узнали оживших покойников. Во-первых, двор прескверно освещался, а во-вторых, чтобы двое убиенных вдруг ожили да ещё и подружились, настолько, что пришли возложить цветы на место своего убиения…

Влюблённые, войдя в прихожую квартиры и едва успев захлопнув дверь, стали страстно обниматься и целоваться, забыв даже включить свет. Ну, и… По традиции, давно заведенной в том преступном вертепе, в двери снова начал поворачиваться ключ. Молодые замерли. Надо же! Уже и на их счастье кто-то позавидовал, на пять минут зайти нельзя, отметиться в собственном трагическом мемориале.

Но человек с ключом на этот раз имел самые благие намерения, а что касаемо всяких страхов — так он трясся больше, чем парочка. Дело в том, что ушлая хозяйка, выдав ему ключ, сочинила новую легенду, специально для него: мол, налоги платить нечем, семья напрочь состоит из инвалидов-блокадников, так что свет по вечерам включать не разрешается. Да и днём тоже — дабы налоговый инспектор часом не заподозрил подпольный съём квартиры.

Кого на самом деле боялась «блокадница», так это ментов. Чтобы те опять ей чё-нить не пришили! Потому и пробирался новичок ввечеру один, дико озираясь, трепетно жуя бумажку с адресом, ничего не зная о скандальном сибиряке, и уж тем более не ведая про убиенных.

Убиенные сначала струсили, чисто по привычке, но, поскольку их было двое, да и прописочку себе на том свете практически обеспечили, решили сами отпереть, не дожидаясь вторжения. И свет включили сами — чтобы гость не оступился. Тот вошёл, удивлённо глянул на присутствующих и спросил:

— Вы бывшие жильцы? Съезжаете?

— Ага! — бодро отрапортовали жертвы несостоявшейся расчленёнки.

— Тогда… Может быть, выключим свет, а то хозяйка не разрешает…

Эту тираду встретили хохотом.

— Стоит одной ногой в могиле — и не разрешает! — заорал японец, вспомнив, что мадам прочила «блокаднице» не больше месяца бренного существования.

— Ага! Дура ещё та! Пришла бы, выпила бы с нами за компанию… И за своё упокоение! — взвизгнула рыжая Лиза.

Хозяйка, следившая за окнами со стороны проезжей части, увидела свет и примчалась напомнить инструкции. Вошла… Описывать её реакцию как-то неудобно. Нехорошо издеваться над умственной калекой, которая при виде призраков тут же отдала концы. Лучше уделим внимание некрологу, ведь о блокадниках всё ещё пишут, их судьба всё ещё волнует:

«Ряды блокадников редеют. Всё меньше становится тех, кто видел ужасы войны. Вчера вечером ушла из жизни…»

Всё в некрологе было чинно-благородно, даже даты рождения-смерти указывались, и вполне реальные. От фонаря были даны, конечно же. Если при жизни «блокадницы» чинушам было наплевать, кто она и когда родилась, то уж после смерти… И не такая уж большая сумма гробовых была ей выдана впоследствии. Она примерно равнялась взятке, которую «блокадница» несколько лет назад отслюнявила чиновникам.

После этого события, задолго до приезда скорой помощи, Свиридка-Токио и Лиза-Село уселись в тачку и поехали в гараж, который навевал воспоминания о романтических сеновалах… К чёрту гостиницы! Отметились в мемориале, отомстили страшной бабе, пора найти более интимное местечко.

В новом Юрином гараже места было до фигища. Когда-а-а ещё хозяин займётся машиной вплотную, с его-то заморочками на работе! Сельскохозяйственная парочка мечтала не только по городу «с фургалом» колесить, но и, шутка сказать, «село поднимать» — то и дело выходя из зазеркалья в этот мир. Отсюда и пафосная Лизина кликуха. В том гаражике, который старая привратница взяла из непонятных фондов, должны были впоследствии появиться и внедорожники, целых несколько — на Свиридкины большие деньги, лежавшие в огромных японо-банках. Но Юре об этом знать было пока не положено. Ему и так спьяну много наболтали! Весь тот коллективно-пьяный бред мог запомнить только трезвый Мася, который не заложит, Свиридка с Лизой не сомневались в этом. А о существовании «машинки для слежки» просто ещё не знали.

Мася действительно не собирался никого закладывать. И дело не в том, любил ли он новую тётку. Просто больше пока не было у него других связных с жутко интересным зазеркальным миром. У парочки, скорей всего, имелся двусторонний пропуск, а ему пока было положено всякий раз дожидаться появления старухи…

Кстати, перед отъездом с Лиговки после помолвки старуха шепнула Максиму, что тот просто обязан найти предлог ежедневно появляться после школы в пятикомнатных хоромах, мол, ей за ним по всему городу на грузовиках шастать не с руки. Прямо с того самого момента малец серьёзно задумался, под каким соусом лучше всего преподнести свои будущие отлучки?

Ответ, как ни странно, подсказала Кристина. С утра она прибежала к нему в комнату и начала щупать жиденькие бицепсы. Идея! Ведь можно каждый день отпрашиваться из дому после школы под предлогом занятий на тренажёрах. В пятикомнатных хоромах на Лиговке имелись неплохие тренажёры, хотя и не последней марки. В своё время Юра Лялин накупил их для себя, сложил на одну кучу в своей коммуналке, планировал качаться, чтобы понравиться Ляле, тогда ещё не жене, а лишь девушке своей мечты. Ляля же, переехав на жительство к Юре и узрев всё это нагромождение, стала требовать убрать «металлолом» подальше:

— Мне не нужен дома качок — это раз! Всё свободное время будешь убивать на это дело, а семья — побоку, да?

— А что же во-вторых? — с улыбкой поинтересовался муж.

— А во-вторых… Жена должна выглядеть лучше мужа, иначе муж будет ей изменять!

— Это бабушкина теория? Где-то я её уже слышал, на какой-то из скамеек, у какого-то подъезда…

— Короче! — подытожила Ляля. — Мне не нужна вечно потная скотина, готовая со временем превратиться в Тома Круза и бросить меня!

Муж, сдерживая хохот, жалобно спросил:

— А на рыбалку-то хоть будешь отпускать?

— Это — пожалуйста, сколько хочешь, но… Не думай, что я не буду тебя проверять! Если уж в Голландии за тобой проследить успела, на тамошних каналах, то на местных водоёмах — и подавно. В случае чего — агентов найму!

В душе Юра удивлялся. Это ж надо до такой степени не увлекаться сериалами! Ляля их из принципа не смотрела, а там столько красивых тёлок страдают от измен уродливых мужиков-бизнесменов. И что интересно: чем уродливее хмырь, тем больше баб вешается на него и на его деньги…

Будучи по диплому биологиней, Ляля была ещё и филологиней в душе, ну раз гидовать тоже начала, выучила пару языков, да с лёгкостью. Она считала унизительными для себя просмотры домохозяечной туфты. Умела, как-никак, отличить фуфель от настоящего художественного произведения!

Такая Лялина уверенность была Петровичу только на руку, пусть думает что хлюпики и уроды не изменяют… Хотя… Почему вдруг «на руку»?! Изменять жене он не собирался. И в мыслях не имел…

Короче, перекочевало всё спортивное добро на Лиговку, Ляля согласилась пожертвовать одной комнатой. Масе теперь нужно было выклянчить две вещи: разрешение на ежедневные тренировки и… ключ! Ключ от входной двери. Мадам не догадалась выдать ему копию. Вдруг привратница на момент его визита будет копошиться у себя, в своём зазеркальном хозяйстве…

— Дядя Юра, а помните, как вы свозили весь спортивный инвентарь в тёти Лялину квартиру?

— Отлично помню! А что было до того, в кошмарных снах является: скандальчик в пять баллов по восьмибалльной шкале!

— А можно мне иногда там покачаться?

— Зачем?

— Ну-у-у… На уроках физкультуры все надо мной ржут. А один козёл даже шнягу сочинил в стихах, что у меня кроме роста ничего нет…

От этих слов Юра схватился за сердце. Ведь над ним тоже в детстве потешались! И не только на уроках физкультуры.

— Хорошо, сынок, как скажешь…

Юра Лялин, на тот момент уже отец двух дочерей, ни разу не имевший сына, вдруг проронил это слово… «Сынок»! Чему Максимка был несказанно рад.

— Дядя Юра, если я ваш сынок, то можно я вас буду папой называть, а тётю Лялю — мамой?

— Как скажешь… — ещё больше смутился новоявленный отец. Он же будущий тесть, но об этом знал пока лишь Мася.

Максимка ликовал: теперь у него снова есть родители, и эти родители, похоже, на все его просьбы готовы отвечать «как скажешь». Особенно дядя Юра. Тот давно носился с сиротой, как другой мужик носился бы с собственной яхтой или с игорным бизнесом. Чуть лето или другие каникулы — мигом вывозил его куда-нибудь в интересное место, вплоть до заграницы. Даже в Швейцарии побывать успели, в этой дорогущей стране. Вернулись без копейки, но с богатыми впечатлениями: там на альпийских лугах цветы, каких и в деревенских садах не встретишь. Вот бы граница России шла рядом со Швейцарией! Хоть на дороге бы сэкономили.

— Дядя Юра… То есть папа… Можно я прямо сейчас туда помчусь?

— Куда?

— Дык… Я ж уже сказал: на Лиговку, зарядку делать, мускулы качать…

— Беги! Никто тебя не держит!

— А ключ?

— Ах, да! — Юра стал озираться в поисках редко используемой связки.

— Может, в карманах у кого-то… Щас проверим!

Мася кинулся в прихожую — по карманам шарить. Юра бросился за ним, дабы прекратить это безобразие.

— Нельзя лазить по чужим карманам!

— Почему? — удивился Мася. — У нас в деревне все так делают, и никто ни на кого не обижается. Кому-то, может, с перепою лень самому сигареты доставать, пьяный хуже немощного старика бывает, так ему другие шарят…

— Ты ещё маленький, не понимаешь…

Мася, энергичным кивком, согласился с ролью маленького. Пусть лучше так на него думают, чем что он взрослый и непорядочный. Ещё не хватало, чтобы папа Юра заподозрил его в вороватости. Это будет уже второй случай, после старухиных подозрений. Третьего, пожалуй, ждать не стоит, а то закрепится за ним кликуха «вороватый».

— Извините… Прости, батя… папа… я не подумал!

— Охотно извиняю, только в следующий раз думай хорошенько, прежде чем что-то такое сделать! Ты, хоть и маленький, но для некоторых дел — уже достаточно взрослый, и в подтверждение того я вручаю тебе свой, личный ключ от тёти Лялиных хором…

— А вы… ты сам… как же без него?

— Сниму копию с ключа супруги. Он ведь ей не скоро теперь понадобится, да и мне он пока ни к чему…

Мася подпрыгнул от восторга, повис на шее у папы Юры. И сделать это ему, «рослому отроку», по тёть-Марининому выражению, было совсем не трудно. А уж когда он дорастёт до той картинки, которая образовалась в таинственном зеркале после окрика «Расправить плечи!», тогда уж папе Юре придётся подпрыгивать — дабы поцеловать его в колючую щёку.

Бедный папа Юра! Его отлучили от тренажёров напрасно. Тёте Ляле он бы и так не изменял, не тот случай, а вот она ему… Тут у Маси уверенности почему-то не было… Чем помочь лучшему другу и благодетелю? Может, как-нибудь подстроить его встречу с мадам? Пусть с помощью зеркала сделать его суперменом. Мася любил обоих своих приёмных родителей, почти одинаково, и ужасался одной лишь мысли об их разводе…

Получив разрешение и ключ, Мася быстренько закруглился с разговорами.

— Тогда это… Вы с мамой Лялей меня после школы завтра быстро не ждите… И послезавтра…

— А обедать-то кто будет?

— Да там и кухня есть, чё-нить себе сделаю, чайку сварганю…

— А супчик?

— Супчик тоже могу сделать, бабушка Марина научила…

На следующий день Максимка, сразу после урока биологии, который в расписании стоял последним, рванул не на Обводный, а на Лиговку. По дороге, знамо дело, заглянул в Мак-Доналдс — всяко лучше, чем возиться на вонючей кухне, после стольких неаккуратных жильцов. Однако, придя в хоромы и заглянув на кухню, он обнаружил, что её облагородили: кто-то всё вымыл, упорядочил, начистил все старинные медные тазы, а подвесные кочерёжечки — развесил на ажурной металлической подставочке. А тут и исполнительница появилась, мадам привратница. На этот раз вместо обносок на ней был… фланелевый халат Лялиной бабушки! И её же фартук… На ногах красовались шлёпанцы для гостей. Максим вздохнул.

— Ха! Это вы! А я было струсил…

— Неужели? Чего же ты испугался?

— Думал, что тёти-Лялина бабка решила на зиму из деревни свалить, немножко пожить в удобствах…

— Идея неплохая! Но не для таких, как она. Оставлять имение на зиму рискованно — ограбить могут, да и поджечь. По нашим временам это запросто, и бабушка не будет рисковать, чересчур ответственная личность. Этот сорт людей мне знаком — ни минуты не сидят без дела, благороднейшие экземпляры, цвет нации! Кстати, она приходила, буквально час назад, принесла вот это…

Мася глянул на две неподъёмные хозяйственные сумки, из которых торчали жестяные крышки трёхлитровых банок.

— Заботится о вас, всю жизнь для людей старается, всё для других, а для себя — необходимый минимум!

— А откуда вы её знаете… так хорошо?

— Ох-х-х… Знаю… Много лет знаю… Именно она не дала пропасть моей дочери… Я попросила у неё халат и ношу с гордостью! То было почти братание: я ей подарила своё колье…

Ошарашенному Масе пришлось выслушать историю принцессы-болотнянки, очередным воплощением которой была… тётя Ляля! Теперь уже его мама Ляля.

— Значит правда, что папа Юра княжеских кровей?

— Да. Но князь князю рознь. Были князья Багратионы, герои войны с Наполеоном… — стихами пропела мадам. — А были и Люлины, о которых толком и не скажешь ничего — нюни, неженки…

У Маси сжалось сердце.

— Папа Юра не неженка и не нюня!

— Теперь-то да, но в былые годы он не смог постоять за себя, за свою любовь, доверился первому встречному жулику…

— Может быть, пригласим его сюда, поговорите, побеседуете… Скажете ему, чего ему не хватает, на ваш взгляд…

— Это есть в моих планах, мы встретимся. Но не сегодня. Не тотчас. Сегодня ты молодец, что зашёл, ибо я тебя с твоими предками познакомить решила. Кстати, они поблагороднее твоего папы Юры будут, их кровь ближе к династии Романовых, чем кровь князей Люлиных.

— Выходит, я царского рода?!

— Очень близко стоят твои предки к царской фамилии…

Глава 9. Династия дверников

Прямо в прихожей, нервной скороговоркой, мадам привратница повела рассказ о том, как некий дверник, то бишь, дверных дел мастер, женился на молоденькой красотке, а та не безродной оказалась — девица была внебрачной дочерью какого-то царского родственника, не очень дальнего. Об этом узнали многие, но шумиху раздувать никому не захотелось. Двернику дали хлебное место при дворе, а он и рад-радёшенек! От того союза родились благородные дети, а как иначе, ведь от благородной красотки они…

— Вы будете знакомить меня с предками по фотографиям? — спросил Мася, заметив медальон, висевший на старухиной груди. На эмалевой поверхности было изображение Анны, точной копии «мамы Ляли».

Старуха, приосанившись, вальяжно указала на дверь кухни.

— Поешь сначала, там, в духовке, уточка, а потом я тебя кое-куда отведу…

— Я не голодный, забегал в Мак-Доналдс, давайте сразу знакомиться!

— Нет, порядок есть порядок. Твои родичи на обед едали утку, запечённую с яблоками, а потом пили морс из свежих или мороженых ягод. Морс тоже стоит на кухне, в хрустальном графине, на подоконнике. Ступай туда и через «не хочу» приступай к трапезе. А я немного полежу в библиотеке, почитаю, отдохну… Разговор у нас длинный получится…

Максимка со вздохом пошёл на кухню, заглянул в духовку. Пахло вкуснятиной! Пожалуй, что и после Мак-Доналдс такое сьешь, и много! А потом запьёшь чудесным морсом. Графин на подоконнике переливался всеми оттенками драгоценного граната. Или рубина. Или нет… Яхонта!

Слово «яхонт» вспомнилось неожиданно, чьим-то голосом звякнуло в ушах, отозвалось стариной. Он слышал его от бабушки Марины, думал, что это очень редкий камень, а потом выяснилось, что яхонтами называли многие драгоценные каменья…

Послеобеденный переход в зазеркалье не потряс ни шиком, ни многолюдьем: ни толпы, ни громадных, сродни пещерам, холлов. Вместо всего этого была одна-единственная комнатка, зато уютная.

— А где же вертушка?

— Какая?

— Ну, типа гостиничная, битком набитая…

— Ты смотри! Такую мелочь — а помнит! Удалой выйдет из тебя правитель, наблюдательный. Что касаемо вертушки, так всё наше зазеркалье — одна огромная вертушка. Стоит мысленно запланировать поход в какое-нибудь место, сразу же тебе под нос необходимый вариант.

— Даже лабиринты преисподней?

— Даже они — если мне туда надо. Тебе их не подсунут, сколько ни мечтай, так что будь спокоен! Честно говоря, меня всё это раздражает, ибо дают видеть только то, что нужно сей момент, что-нибудь повседневное, банальное, фантазии не приветствуются.

— Кем не приветствуются?

— Теперешним правителем. Он чрезвычайно башковит, но чрезвычайно подл. Гений и злодейство сочетаются в нём преотлично! Всё то, что ты у нас видел, чему удивлялся — его разработки. Но изобретая «чудеса», он заботится только о себе, о своей выгоде. Стань ты нашим Правителем — тогда сможешь свой порядок диктовать, пользуясь наработками предшественника…

— А если он не согласится? Это же его «ноу-хау»…

— Заставим!

— Как?

— Главному доложим, он-то уж заставит…

— Хм… А почему же Главный не заставит его сейчас?

— Сначала нужно отловить злодея, найти место, где он прячется и привезти сюда…

— Всё равно не понимаю… Злодей что — не боялся будущего наказания, когда скрывался?

— У нас Правителей за бегство не карают. Заочное правление только в плюс…

Старуха, задумавшись, сделала несколько огромных глотков из фляги, из-за чего речь её сделалась менее связной.

— Ведь и Главный, по сути, тот же заочник… Многие приписывают ему мелкие делишки: спаньё с дамами в развратных позах, стращание поэтов-алкоголиков. Мало кто из дамочек после сорока не хвастался «ночью с Дьяволом», мало кто из писак не видел «чёрного человека», садящегося ночью на кровать. Бесовскую работу на него навешивают, а он и злится. Вот откуда прозвище: «человеконенавистник», «завистник рода человеческого»… Дуракам всегда мерещится, что им завидуют… Эх, дурачье! У всех на койках не пересидишь! Коек много, столь же много, сколь и дурачья…

— Но ведь ваш теперешний… беглец… он ведь… вор? Вы ведь так говорили? И за это ему тоже не будет наказания?

— От кого?

— Ну, от Главного…

— А ему плевать… Ему лишь бы вся «матчасть» пребывала в целости, лишь бы шарик раньше времени не раскололся, а кто из мелкоты у кого что украл — ему по барабану… Плева-а-ать… Плева-а-ать… Там убыло — так здесь прибыло… Здесь убыло — там прибыло… А бесам — радость… Вот кому весело, так весело! Вот, кто искушает да по коечкам валяется и под видом «ангелов» во снах является…

Бабка уже лыка не вязала. Максимка сделал вид, что не заметил этого, перевёл разговор в другое русло.

— Так я буду Правителем Города? Типа мэра?

— Да! Только о мэрстве твоём в верхнем мирке знать не будут… Не бу-у-удут…

— Как это?

— Тайно руководить удобнее… много удобнее…

Неожиданно старуха встряхнулась, достала из кармана другую флягу, типа «антидот», хлебнула из неё, сделалась трезвой.

— Ладно, пошли, отведу тебя туда, где твои родственнички во славе пребывают! Марш за мной!..

Как уже было сказано, вместо громадного холла с вертушкой и напомаженной толпы, в этот раз за зеркалом, прямо за дверью шкафа, обнаружилась маленькая скромная комнатёнка, типа прихожей, только без вешалок и полочек. Совершенно пустая, с одной-единственной дверью, довольно обшарпанной. Через ту дверь вошли в соседний покой, который был побольше, но тоже убранством не отличался: голые стены были сплошь уставлены… дверьми! Будто там денно и нощно трудились мастера-дверники, и лишь на секунду вышли, перекусить, руки вымыть.

— А где рабочие? — поинтересовался Мася.

— Они здесь, незримо присутствуют…

— Это и есть мои родственники? Благородных кровей?

— Кое-кого из них ты, возможно, помнишь, а уж похоронил ты — из последнего десятка почти каждого, тебя ведь регулярно на похороны таскали…

Вторая комната тоже оказалась проходной, за ней располагался маленький уютный тупичок, стены которого были украшены фотками рабочих и крестьян, как в музее революции.

— Почитай надписи, вникни в детали!

Максимка начал вглядываться в буковки под каждым фото.

— Егор, сын Петра… Пётр, сын Владимира… Владимир, сын Прохора… Прохор, сын Ивана…

Старуха хитренько прищурилась.

— Ну, что странного заметил? И заметил ли?

— Ха! Между отцом и сыном разница — всего ничего, лет пять! А вот тут — вообще два года!..

— Однако, ошибки нет! У твоих предков, особенно у тех, что видели царя, был заведен крепкий обычай — непременно усыновлять друг друга. Брат брата мог усыновить, и не одного…

— Зачем?!

— Грубо говоря — для «накрутки». Одно поколение — это лет двадцать, как минимум, за сто лет всего пять поколений проходит, а им было к спеху, ужасно к спеху, хотели сто лет в двести превратить!

— Не понимаю…

— Постепенно поймёшь. И ещё одна традиция была: урабатываться до смерти! Мужья трудились круглосуточно, а жёны вечно на сносях ходили — тоже адская работа…

— А как же гигиена труда? — Мася помнил это выражение из школы.

— Им было не до гигиены, липовые «поколения» надо было наполнять нелиповым трудом, всего за пару лет каждый обязался вырабатывать жизненную норму, вот и вкалывали — год за десять! А теперь слушай с самого начала…

Старуха начала длинное повествование о том, как во время революции 1917 года и позже, в годы гражданской войны, арестовывали и уничтожали абсолютно всех родственников царской семьи, включая и внебрачных отпрысков.

— Мало кому спастись удалось, да и те давно за границей корни пустили. А Максим Дверников, твой прапрапрапрадед, ухитрился с семьёй в имении матери схорониться. Там и клятву дал: если выживет, будет работать втройне, лишь бы династию расширить, приумножить и… максимально растянуть во времени!

— А последнее-то зачем? Время-то у всех одно… Зачем самих себя и других обманывать? Их же всё село звало мартышками — за мартышкин труд, а кое-кто сектантами величал!

— Старуха глянула на него с усмешкой, покачала головой, вздохнула:

— Со стороны вся их трудолюбивая компания смахивала на секту, но в реальности… Ладно, так и быть, раскрою все тайны, ты ведь не из болтливых, ась?

— Дык, я же ещё и подписку давал!

— Ха! Многие дают подписку, а потом спьяну всё вываливают, в первой же весёленькой компании, вот как друзья твои — Свиридка-Токио и Лиза-Село! Думают, если я здесь, а они на Обводном, так не вижу и не слышу ничего…

— Что-то не припомню таких кличек! Кто это?

— Это два оболтуса в летах, которые тебя, под видом дальнего родственничка, доставили к Ляле с Юрой!

— Так рыжая — не моя тётка?!

— Нет.

— Класссс! А я было хотел расстроиться…

— Знала, что обрадуешься, потому и разоблачила их в твоих глазах. Нужны они мне были, позарез нужны для той операции, а никого другого под рукой не оказалось. Я ведь за съём квартиры не плачу, выходит — граблю хозяев. Так пусть хоть машинёшку новую получат, думаю, а я за неё Главному потом отдельный ответ держать буду…

Мася занервничал, аж испариной покрылся.

— Вы обещали тайну — так валяйте, я не проболтаюсь!..

Начала старуха с большого далека, с истории Василия Блаженного, легендарного святого, который мог, плеснув стакан водички через плечо, потушить какой-нибудь пожарчик — километров этак за пятьсот от места, где трапезничать изволил. И ещё много историй выпалила, вся соль которых заключалась в достижении огромных результатов путём затраты маленьких усилий.

— Всё зависит от масштаба личности. Иной пыжится, тужится, напрягается и — ничего, а иной — мизинцем шевельнёт, и на другом конце планеты гора рушится…

— А у меня масштаб какой?

— Правильно мыслишь, — крякнула старуха, — масштаб у тебя примерно тот же, что и у всех в вашем роду, у Дверниковых…

Максим напрягся, начал вспоминать… Было дело! Масштабное! Однажды пожелал поэтишке, унизившему его в стенгазете, чтоб он двоек нахватал, так тот потом долго дневник родителям показать боялся. И ещё случались случаи, но о них как-то неудобно было вспоминать.

— Думаешь, почему я в обносках хожу? — продолжила мадам. — Ведь и у меня масштаб не хухры-мухры! Возьми я из казённых средств хоть одну копейку — она в моих руках обретёт в цену миллиона. Я ведь у всех на виду, меня почитают, так что воровкой слыть не хочется. Как увидят, что я разоделась-расфуфырилась, сразу станут подсчитывать, сколько украла. Пример дурной брать начнут!

— Думаете?

— Уверена! А Главный — тот и вовсе в дерюжке ходит! Правильно! Зачем ему себя самого объегоривать? Возьмёт лишнее — получится, что у себя украл! Он же…

— Князь мира сего?

— Да! Матерьяльная часть вся его, хотел бы — уж так выпендрился бы!..

Мася снова вспомнил про обещанную тайну.

— А… А при чём тут, всё-таки, моя родня? Вы про них какие-то секреты знаете или пошутили?

Прежде чем ответить, старуха собрала со стен все фотографии, освободила от рамок, сложила в лёгонькую стопочку, сунула в полиэтиленовый пакет.

— Идём назад, на кухне всё объясню, за чаем!..

Через пять минут уже были на кухне. Бабка не только чай заварила, но и ватрушек напекла — всё происходило как в ускоренном кино. Разлившийся ванильный аромат окочательно расположил к таинственным беседам.

Во время кулинарного сеанса Максим разглядывал фотографии предков. Затем бережно сложил их в стопку и определил в пакет.

— Поаккуратней с фотодокументами! Они послужат вместо орденов — такой же мощный артефакт, поисковик невероятной силы! — сказала, старуха, сняв фартук. Она присела у стола, тут же присосавшись к фляге. Чай с ватрушками был предназначен для Максима. Тот, не тратя времени, бросился наворачивать любимые деликатесы. Откуда бабка знала о его слабости к ватрушкам? Гипнотизёрша, медиумша, что и говорить.

Мася не спешил задавать вопросы. Зачем? Старуху и так не надо было за язык тянуть.

— Ты уже много слышал тут всякого-разного, но я лучше повторюсь, чтоб легче переваривалось. Информация-то крупная, совершенно неожиданная…

Мадам кивнула на пачку фотографий.

— Эти люди — тоже символ героизма, совокупный идеал труженика, самоотверженного хозяйственника. Иногда главное — не результат работы, а намерение, с которым она выполняется, плюс вдохновение, плюс… как бы это сказать…

— Драйв?

— Совершенно верно! Их подлинные изображения, не ксероксные, равны по силе коллекции Харитоныча. Примерно равны, я проверяла. Казалось бы, пачка фотобумаги с картинками, но в ней заряд недюжинной силы. А ордена, особенно их полная коллекция, брызжут ни с чем не сравнимой энергией военной славы, энергией подвига… Вот тебе вся тайна о твоей родне! Разочарован?

— А как вы догадались, что за подлинными орденами надо идти именно к Харитонычу?

— Васька-Синюшник доложил, мой агент у вас там, наверху! Кстати, твой сосед по коммуналке…

— Может, по лестничной площадке?

— Э-э-э, нет, тот на площадке жить не будет, — прикинулась дурочкой старуха, — Васенька любит тепло, у него ревматизм…

Тут опять пришлось Максимке широко разинуть рот и не закрывать до самого конца повествования.

— Вы, верхние людишки, любите за границами шастать, иные даже эмигрируют, и с превеликим удовольствием, а мы, которые пониже, любим в ваш, в верхний мирок эмигрировать. Сначала на разведку, а потом уж и на постоянку… К вам рвутся те, кто посмелее, пошустрее, у кого ай-кью повыше. У нас тут тоже разные экземпляры водятся, верней, водились раньше…

Мадам опять хлебнула из фляги и, уже с горестной физиономией, продолжила:

— А сейчас одно жлобьё осталось, ай-кью практически на нуле… Вон, даже в привратники набрать не можем толком — одна понурая сволочь, ленивая, неблагодарная, с претензией…

— Словом, те, кто пошустрее, которые с ай-кью, наверху благоденствуют, работёнку хорошую находят, штоле? — хихикнул Мася.

— По-разному бывает! Эмигранты ваши тоже по-разному устраиваются — кто в няньки нанимается, кто в уборщики, а кто — на шею садится старенькому мужичку, внаглую захребетничает! Вот и Васенька наш присосался к соседу вашему, к алкашу, слабинку почувствовал, теперь оба выпивают…

— Выходит, Харитоныч пьёт за двоих?

— Да! Как твоя мама Ляля вечно за двоих кушает… Уже третьего ребёнка носит, если не ошибаюсь?

— Да…

— Это хорошо, лишь бы здоровья хватало, русской нации дети нужны, а иначе — скоро вымрет матушка-Россия…

— Подождите-подождите! — замахал руками Мася. — Мне тут в голову смешное пришло — вдруг забуду!

— Ну, и говори, чтоб не забылось…

— Получается, что Васенька внутри старенького мужичка сидит, и что Харитоныч наш… беременный?

— Не совсем так, но очень похоже, верно подметил, ты — молодец, чувство юмора у тебя отменное!

Масе захотелось дальше пошутить, типа ещё одни аплодисменты сорвать:

— А те дяденьки, которые в мешках и с верёвками на пузе, они тоже за беременных сойти могут?

По лицу старухи сразу стало видно, что шутка не особенно удалась. Она сделала многозначительную паузу. Затем произнесла:

— Видишь ли, ты ещё ребёнок, чтобы в открытую о взрослых судить. У кого-то, может, обмен веществ нарушен, а кто-то носит живот для солидности…

— К примеру, если он маленького роста?

— Да. С животом — всё ж не фитюлька. Но самое коварное в любой внешности, что она обманчива. Мы вот предыдущего правителя именно по внешности выбирали, думали — чем старее и пузатее, чем похожее он на Главного, тем лучше, а он… Гнилым внутри оказался!

— А как вы его ловить-то собираетесь?

— Для этого надо ехать за границу, говорят, будто он в Швейцарии прячется, и что внешность сильно изменил, и даже возраст! Но найти его нужно непременно. И привезти сюда. А без этого Главный не согласен менять правителя. Ритуал есть ритуал. Без ритуалов трудно владычествовать, особенно если заочно. А очно править слишком муторно, чересчур энергозатратное дело с каждым сюсюкаться…

— Кто на поиски отправится?

— Угадай!

— Я?!

— Да. Но не в одиночку…

— Ммм… Неужто папу Юру со мной командируете?

— А кого ж ещё! Кто в языках силён? Кто в Европах бывал? То-то… Вооружу его мощнейшим поисковиком и — в путь!

Мадам схватила фотографии, прижала к впалой груди…

Глава 10. Третьим будешь?

Если бы Юра слышал хоть крупицу из того, что о нём говорилось на Лиговке, он, вероятно, сильно удивился бы. Но не возгордился бы — уж это точно. Он никогда не страдал манией величия, несмотря на многие таланты и благородное происхождение. Юра Лялин, потомок князя Люлина, своей родословной почти не интересовался. По молодости — было дело. С распадом Советского Союза, в начале девяностых, вдруг стало модным искать благородные корни — вытаскивать на свет сомнительные биографии сомнительных же предков, якобы имевших отношение к княжеским, графским и даже царским фамилиям. «Отрывались» граждане по полной, ведь раньше за одно лишь невинное предположение о таком родстве грозила тюрьма.

Петровичу, как живому человеку, вдруг тоже стало всё это интересно, он тоже поддался психозу. Но в его распоряжении никаких семейных документов не было, а лазить по архивам, высиживать в очередях к нотариусам было лень. Всё, что он слышал в детстве от матери, сводилось к следующему: их предки были золотопромышленниками, князьями Люлиными. Уже одна формулировка вызывала смех: «золотопромышленники Люлины». Промышленники — и с такой фамилией?! Да ещё и князья… гы… кому скажи… Нет, не княжеское это дело — в кучах грязи жёлтые дробинки искать. И потом: струсили, сменили буковку стали Лялиными… Впрочем, за это Юра был своим предкам искренне благодарен, ему нравилось быть Лялиным. Лялю он всегда, любил, любит и любить не перестанет. Несмотря на её графские замашки, регулярно подогреваемые Харитонычем:

— Опять барыню обрюхатил, подлец! Она тебе чего — родильная машина? Ты ей качели смастери, да на них качай, в саду, в имении… Правильно я говорю, мать?

Последняя фраза предназначалась Ляле. Та в ответ только ржала, незаметно суя старику денежку. Но уходить тот не торопился: знал, что и с вражеской, стороны подачка будет. Ответ Петровича звучал примерно так:

— Дед, моя жизнь — сплошные качели, и без тебя не скучно! Сушняк замучил — так и скажи…

Собрав дань, старик исчезал, а меж супругами традиционно возникала перепалка.

— Старичок не виноват, что я графиня! Уважает он историю, что тут плохого? — давилась со смеху супруга.

— А ты ему больше поддакивай! Жрите меня оба, скоро с вами всеми тут чокнусь, передачи мне на Пряжку носить будете!

Если бы не эти споры, свидетелем которых он являлся, Максимка не испытывал бы трудностей в передаче информации. От мадам привратницы — «князю Юрию Петровичу». Вдруг от очередной мульки про князьёв с графьями любимый папа Юра и вправду помешается? Ему и так давно пора лечиться. От переутомления.

Бабка запланировала княжеский визит на субботу, учитывая строгий рабочий график светлейшего. А пока была ещё среда, так что времечко на размышления имелось. Максимка отсиживался в своей комнате, выходил лишь изредка — отметиться в служебных помещениях. Ел сплошную сухомятку, и не на кухне, а, опять же, в комнате, на что папа Юра, конечно же, не мог не реагировать.

— Чего нос не кажешь? Снова заболел? Или единиц нахватал? Кстати, как твои занятия на тренажёрах? Я только сейчас сообразил: ключи от входной двери тебе дал, а от библиотеки — нет. Там же всё спортивное барахло лежит! Или ты замок взломал, а теперь стесняешься сказать? На медвежатника, вроде, не похож, конституция не та…

Максимка задёргался.

— Я не выхожу, потому что всё время лежу! Перестарался со спортом, крепатура, ломает всего, ходить больно! — жизнерадостно выкрикнул он.

Радость в одиночку к Максимке редко приходила, вот и теперь в двойном экземпляре пришла: нашёлся повод поговорить о Лиговке и… Можно школу сачкануть!

Что библиотека была всё время заперта — правда. На съёмных квартирах разное случается, бывает, не только квартиросъёмщики страдают, но и владельцы сдаваемой жилплощади — из-за краж имущества. То была мамы-Лялина идея: свалить всё более-менее ценное в библиотеке, а напротив замочной скважины, прямо впритык, поставить груду спортивного металлолома. Все исторические медные тазы, все кочерёжки с кухни, плюс картины в рамах — всё это пряталось за тренажёрами. Замок был не очень крепкий, но хоть какая-то гарантия. Кстати о тренажёрах: малец к ним так и не притронулся, ибо помнил о существовании халявы — «улучшающего» зеркала.

— Не волнуйся, папа Юра, я везучий, таки было кому открыть библиотеку: аккурат бабка из села нагрянула, навезла банок-склянок! Просила в субботу прийти и забрать, между прочим. Я помогу нести, если что…

Юра задумался. На субботу, вроде, никаких рыбалок не намечалось.

— Да! Ещё забыл сказать! — воспользовался паузой Максимка. — Перед отъездом в селуху бабушка разрешила одной своей подруге в вашей пятикомнатной пожить… По музеям походить и всё такое прочее… Непростая подруга, кстати, дворянских кровей!

Петрович кисло улыбнулся:

— Понятно… Дворянка — значит, воровать не будет. За тазики можно не волноваться…

— Не только это! Она всякого понарассказать может! Вдруг ты ещё когда-нибудь сподобишься экскурсоводом подрабатывать, так она интересный материал подбросит — из воспоминаний своих предков!

— Лишнее это, меня туристы когда-нибудь побьют за многословие, чай, не на стажировку по истории едут, а отдохнуть, развлечься…

Мася заволновался: вдруг Петрович откажется от визита, вдруг ему влом будет эту субботу на банки тратить?!

— Ну, тогда… Тогда меня пусть рассказиками побалует, а ты рядом посидишь, мне ж одному со взрослой тётенькой общаться неудобно…

Папа Юра посерьёзнел.

— Прости, малыш, не подумал. Я, как отец, должен всемерно повышать твой уровень, всячески влиять на твоё развитие…

Говорилось это на автопилоте: во-первых, был поздний вечер, а во-вторых, усталость за последние месяцы накопилась такая, что…

— Так я скажу той бабушке, что ты не против?

— Погоди, я в таком состоянии не могу принимать решения, завтра поговорим…

— Лады! — возликовал Максимка. — А завтра можно я школу сачкану? Ввиду сильной крепатуры…

— Как скажешь, — бормотнул готовый ко всему родитель и поплёлся в спальню — видеть сны.

Сны в этот раз Петровичу попались капитальные, хорошо ещё, что не с четверга на пятницу, а всего лишь со среды на четверг. Снились японские иномарки, и в больших количествах, а рядом с ними стояли щедрые дарители — лысоватые седеющие японцы. Каждый из них потрясал четвертушкой водки, а то и поллитрой, и приговаривал: «Третьим будешь?» А рядом… Ха! И второго-то не было.

Кошмар этот не утихал, к середине ночи только усилился. Несколько раз пробудившись, Юра засыпал по новой, но видел лишь продолжение клипа. А на последних секундах был шок: все машинные дарители имели на груди синюю подвеску. Лазуритовую. Знакомая вещь, однако…

Вот что значит надолго забросить призвание своё. Юра, конечно же, видел, и неоднократно, данную подвеску, но… Где? При каких обстоятельствах? Определённо не дома и не в гостях, а… на работе! Да, он восхищался ею, делал комплименты владельцу… Вспомнил! Ради чаевых юродствовал, нахваливал висюльку, а потом забыл о ней… И владельца подзабыл… Где он видел эту японскую рожу? Вспоминал, вспоминал…

Ура, вспомнил!

И подвеску в памяти воскресил, и все детали, связанные с ней, и личность владельца. Видел он это тёмно-лазуритовое чудо на груди у одного из пожилых турлидеров. Кстати, классный был мужик, чаевые ни разу не зажал, в отличие от коллег-малолеток, каратистов грёбаных. Или каратисток — что ещё ужаснее. Нет страшней турлидерши — японо-девки.

Владельца подвески вспомнить повезло, но… На кого ещё тот был похож?.. Не может быть! На нового родственника Маси… Надо будет у мальца спросить, не заметил ли чего подозрительного. Может, и шпионажем попахивает… Многие любят поиграть в шпионов, даже когда не просят.

Да! И при чём тут японо-алкашня с совковыми призывами: «Третьим будешь?» Когда японцы жрали что-то кроме сакэ? Изрядно поднатужившись, Юра вспомнил, при каких обстоятельствах в его жизни речь могла идти о «третьем». До чего же часто приходилось торговаться с родным начальством, раздававшим японо-группы. Когда Юрина туристическая карьера клонилась к закату, когда уже можно было расслабиться, на все звонки из «Интуриста» Юра отвечал: «Согласен только третьим». И серьёзный повод для того имелся. В Санкт-Петербурге, в отличие от Москвы, кроме как гидом работать некем, почти некем, и японцы этим спекулируют.

В Москве, имея даже «никакой» язык, вполне можно мощные чаевые собирать, не получая жалоб. Всё потому, что московское начальство в жизни не лизало зад японо-фирмам. Если даже возникала конфликтная ситуация, переводчиков старались не нервировать. Пришла жалоба — под сукно её! Или — под зад. В Питере же… Неохота вспоминать. Всё с точностью до наоборот. А всё из-за матёрых джэпанисток: именно с их подачи японцы получили право пинать обслугу. На основании пункта договора: «Если гид не нравится, клиент имеет право поменять его на другого». Казалось бы, логика нормальная. Если новый гид не знает языка, надо срочно менять его на старпёршу, уж та-то будет стрекотать!..

Так как группы обычно трёхдневные, то три гида на три дня — теперь норма. Зато третьему уже таки везёт: и с чаевыми, и с аплодисментами. Хотя, третий не всегда был объективно лучший. Бывает, что матёрую джэпанистку в первый же день выгоняют, а девочку с нулевым японским — хвалят и одаривают. Ведь она третья!

Итак, мечты старух не оправдались: меняют старых на молодых, толстых брюнеток на стройных блондинок. А не надо комбинировать! Не рой яму коллегам…

Сны Юры вещими оказались. В ту роковую субботу, когда ему судилось познакомиться с подпольной тёщей, на сцену вылез и Свиридка-Токио — даритель японо-тачки, кавалер ордена Синей Лазуритовой Подвески и… одновременно его бывший японо-турлидер! И никакой он не Масин родственник, как выяснилось позже. Эх…

Войдя в гостиную вместе с сыном, князь увидел живописную старуху, сосавшую из фляги, и своего дружка, щедрого дарителя.

— Юра, заходи! Третьим будешь?

В руке у японца сверкала хрустальная рюмка водки, едва-едва надпитая, и допивать её, судя по всему, никто не собирался. Воистину, жители страны восходящего солнца предпочитают сакэ…

А живописная старуха, судя по дальнейшему, предпочитала водочку, ибо сразу понесла такое, что даже привычный Мася остолбенел. Но потом всё утряслось. Уладилось…

Глава 11. Утренний раут

Прежде чем описывать утреннюю встречу высокозначимых особ, державшихся на почтительном расстоянии друг от друга — шутка сказать! — почти целых двести лет, необходимо вкратце описать события более раннего утра того же дня. Для полноты картины. Итак…

Юра Лялин, потомок князя Люлина, поднявшись в субботу — ни свет, ни заря, вывел из дома ещё сонного Максимку на улицу и проделал вместе с ним три остановки на метро — с целью посетить малопосещаемую «хазу». Столь ранний визит объяснялся опасениями, что дворянская подруга Лялиной бабушки встанет рано и махнёт по музеям. Старушки ведь мало спят.

Юра осторожно, почти робко, нажал кнопку звонка. Не открывать же своим ключом, когда в хоромах поселилась дама благородной крови. Вдруг она ещё не одета…

Но дверь не открыли. И после второго, и после третьего звонка в коридоре никаких шагов не послышалось. Тогда князь просто вынужден был отпереть замок и войти — сумки с банками кому-то надо было забирать!

Лишь только дверь за вошедшими захлопнулась, из библиотеки раздался смех. Почему-то мужской. Мася с папой Юрой растерянно переглянулись… Подойдя к библиотеке, они услышали ещё и кряканье, старушечье хихиканье… Вкупе с отрыжкой.

— Юра, заходи! Третьим будешь? — восторженно выкрикнул японец, завидев князя.

— Добро пожаловать, зятёк, — сипло подпела ему мадам. — Спасибо, что наведался, побаловал меня вниманием, почитай, впервые за сто восемьдесят лет!

Папа Юра удивлённо вытаращился, но в ответ сказал только сухое «здрасьте». По-княжески, по-благородному. Голубая кровь не имеет права на бурное выражение страстей. Сдержанность, сдержанность и ещё раз сдержанность…

А Максимка снова ощутил себя на грани слёз. Это случалось с ним теперь частенько… А началась «слезоточивая эпоха» с той поры, как он познакомился с диковинной старухой. Раньше он столько не плакал, даже у себя в зачуханной деревне, даже на похоронах…

Дабы никто не видел его слёз, Мася помчался в другую комнату, бросился на диван и зарыдал вовсю. Ему снова было жаль папу Юру. На что он его обрёк! Ради чего? Ради своего комического «мэрства»? Еще не ясно, чем вся эта петрушка кончится. Может, ничем. А может, и полным позором. Чтобы какой-то мальчик мог стать подпольным мэром города… Права была мама Ляля: слово «привратница» не от ворот, а от «приврать»…

Максиму стало тошно от этих мыслей. Кто как хочет, тот так и сходит с ума. А его «именитые предки», хоть и работали на износ, но едва ли могли самих себя прокормить. Много тут героизма? И того же ума? Допотопным инструментом мастерить допотопнейшие двери, когда вся страна перешла на автоматику и на компьютерный дизайн! Не зря их мартыхами считают до сих пор. И сектантами.

Масе в плане денег, кормёжки и одёжки ещё крупно повезло: мать вовремя выскочила замуж за городского, за коренного питерца, там и родила сына — в Санкт-Петербурге. Правда, потом быстренько с этим старым проходимцем разошлась, ибо он и до неё женат был, и вполне официально, но на очень старой тётке, старше себя намного взял в своё время. А самое главное — официально не разведен был с той старухой!

Вернулась мать в деревню, стала алименты получать — как результат судебных тяжб. А пожилой отец Маси, коренной петербуржец, в скорости скончался. От нервов. После его смерти Масе ещё и пенсию пришили, какую-никакую. А старая жена отца потом долго делила наследство с молодой соперницей. Парадоксально, но молодая скончалась раньше старой. Как это произошло?

Стоя у себя на огороде, Максимкина мама беседовала с нотариусом по мобилке. Неожиданно началась гроза. Молния не нашла ничего лучшего, как ударить по мобилке. Будто не было рядом деревьев! Маму поразило насмерть. Нотариусу — ничего.

В общем, Фантомася коренной, а не приезжий. Внезапно стало стыдно. От очередной лжи папе Юре. Одно дело школу сачковать, а другое — вводить отца большущего семейства в допрасходы. Ведь совсем не обязательно было его все эти четыре года по заграницам мотать, из города вывозить при первой возможности, если он коренной. Это ж сколько денег вбухано понапрасну!.. Два года назад, когда Харитоныч не выдержал и излил ему «правду-матку» о дверной теории, надо было прямо в тот же день бежать к благодетелю, раскрывать все карты, мол, коренной я, коренной! Хм, другие к родным детям кое-как относятся, а неродной, но такой любимый папа Юра трясётся над совершенно чужим мальчиком, даже культурный уровень его собрался повышать, к пожилой дворянке на урок истории привёл… Кстати, как они там, не подрались ещё, с дворянкой-то?

Фантомася вытер слёзы и на цыпочках вышёл в коридор. Из библиотеки снова доносился смех. Ржали уже не двое, а трое, включая и светлейшего. Последний был в полном порядке! Что ж, тогда стоило разведать ситуацию до конца.

Папа Юра оказался человеком неробкого десятка. В принципе, с какой стати ему, взрослому мужчине, тушеваться перед старпёрами!

Когда Мася украдкой заглянул в комнату, японец шарил по стеллажам в поисках книг, делал вид, что происходящее ему нисколько не интересно, а бабка — та сидела с виноватым видом, отложив фляжку подальше, и… покорно слушала. Внимала!..

Князь, усевшись в позе помещика с картины «Утро помещика», только без халата и папильоток, уверенно и красиво «укачивал» собеседницу:

— Я могу поверить всему, что здесь слышал, но категорически не соглашусь делать из ребёнка идиота. О каком мэрстве речь? Вы в своём ли уме? Я, как отец, решительно против!

Йессс! Мася чуть не взвыл от гордости за приёмного отца. Кто ещё додумался бы так спокойно, без истерик поставить на место эту… эту… самоуверенную клячу! Может, она просто хищная гипнотизёрка? Маньячка! Может, вовсе и не было той помолвки, где Кристина очаровала его? Может, и коридоров преисподней не было? Определённо играется бабка… Но… с другой стороны… Откуда тачка японская взялась? Вполне материальная вещь… И с какой стати колечко на пальчике Кристины? Да и его кольцо ещё не стёрлось… Максимка глянул на безымянный палец. Ему стало стыдно перед «клячей». А та аккурат полезла в карман за «машинкой для слежки» — то был её последний козырь в неудачно продвигавшейся беседе.

— Не угодно ли вам, князь, видеть то, чего никто не может видеть?

Реакция скромного папы Юры была нескромной и решительной:

— Ну-у… Это уж слишком! Если можно, смените картинку! Свою жену, да ещё и обнажённой, моющейся в ванной, я в чьей-либо компании разглядывать не намерен…

Бабка взмолилась:

— Для тёщи могли бы сделать исключение! Я ведь её мать! По древней, возвышенной линии…

Зять отпарировал тоном искусствоведа:

— Простите, совсем забыл, что вы моя тёща! Ах, вы носите медальон с изображением моей супруги! Кстати, я в антиквариате разбираюсь. Так вы не пошутили? Она — своё очередное воплощение?!

— Не только она, не только… О себе вам тоже забывать не стоит!

— Хорошо, уговорили: князь — так князь!

Мася отпрянул назад, за дверь, пока его не вычислили. Интересно, что ещё успела рассказать старая? Чьим подарком она, в конце концов, выставила японскую тачку? Открыла правду или…

— Ну-ка, ну-ка, кто там прячется? Кто подслушивает взрослые беседы? — внезапно крикнула мадам, и Максимке пришлось выйти из засады.

— Я не прячусь, просто заснул на полчасика, а потом встал — весь лохматый… Вот, хожу по квартире, расчёску ищу, к вам заглянул машинально…

Фантомася в доказательство пошевелил пальцами причёску, которая и до того совершенством не отличалась.

— Сын, иди сюда, разговор будет! — в свою очередь крикнул папа Юра. — Ты до этого как долго был знаком с мадам… Э-э-э… Простите, как вас?

— Привратницей! — резко ответила та, не дав Максимке слово молвить. — Когда бабушка моей дочери пригласила меня здесь пожить, ребёнок ни сном, ни духом не ведал, кто я, да и сейчас не ведает. Сделать его мэром питерского зазеркалья — моя идея, с которой вы можете не соглашаться, это ваше родительское право, но учтите: будущее всегда в руках молодёжи! Пётр Первый начал восседать на троне как раз в десять лет, а Петербург — город Петра, так что решайте. Неволить, однако, не буду!

— Ладно, подумаю… Как знать, может, вы и дело говорите…

У папы Юры заиграли желваки. После этой фразы он не проронил ни звука. Мася тоже, знай себе, помалкивал…

К счастью, ситуация вскоре разрядилась: в комнату, слегка конфузясь, вошла подруга Сивридки-Токио.

— О! И вы тут? — удивился князь. — А я думал, только ваш супруг в гостях у этой… дамы…

Лиза покраснела, но потом собралась с мыслишками и промолвила:

— Да я тут была… недалеко… спала…

— В соседней комнатке! — подхватил японец.

— Не квартира, а сонное царство какое-то! — развеселился почётный гость.

Что касаемо влюблённой парочки, они ещё некоторое время продолжали разыгрывать перед князем Максимкиных родственников. Хорошо это или плохо? И какую выгоду из всего этого можно было получить?

— А давайте ещё покатаемся! Мне в прошлый раз так понравилась новая машина… — пролепетал Мася.

— Да погоди ты! — рявкнула старуха. — Нам нужно срочно окончательно решить, кто поедет в Швейцарию за нерадивым начальником…

— Я без Лизоньки не согласен… — пробормотал японец.

— И я без Лизоньки — никуда! — внезапно развеселился Юра. — И без беременной графинюшки не поеду, и без Максимушки, и без своих дочек, и без нашего дорогого Харитоныча…

Судя по всему, княжескому отпрыску осточертела заумная беседа с мистическим уклоном, хотелось похохмить. Тут и Максимка не выдержал:

— В этот раз поезжайте без меня! От ваших заграниц уже тошнит! — заорал он, давая понять, что тратиться на его персону лишнее.

— А кто тебя спрашивать-то будет? Отмажу в школе — и всех делов, — захихикал в том же коммуналочном стиле папа Юра. — И отгулы возьму, которых у меня накопилась пропасть!

Тут Максимка вытащил главные козыри.

— Папа Юра, не обижайся, но дорогой наш Харитоныч, совсем недавно, не подумай, что это было давно, рассказал мне, почему ты меня из города каждый раз вывозишь. А я, дурак, сразу тебе всё не выложил! Выкладываю теперь: меня мама в питерской больнице родила, когда была замужем за коренным питерцем, потом, правда, развелась с ним и вновь в селуху переехала. А мой старый отец, которого я не помню, тут же умер от нервотрёпки. Так что я — коренной! Коренной! Не надо больше деньги на мои поездки тратить!

— Та-а-ак… — помрачнела старуха. — Чей это писк тут раздался? Прям ушам больно сделалось. В этот раз у нас тратится кто?

Японец радостно закивал.

— Счёт в японском банке остался большой, однако, вот и карточка есть, смотрите — не потерялась!

Все дружно, совершенно не сговариваясь, зааплодировали. А Лиза подпрыгнула так, что завибрировал спортивный инвентарь, стоявший в метре от её бедра.

— Оформим под поездку коллективную путёвку, будет у нас минигрупповой туризм, — снова завела старуха свою песню. — Японец-коммивояжёр должен иметь опытного переводчика. Плюс он едет с женой, так и быть. Плюс берёте с собой сироту — якобы для устройства в местный интернат. Дорогущий, между прочим!

— Не хочу в интернат! — заскулил Максим.

— Я сказала: «якобы». Не доходит?!..

Говорила она долго. А папу Юру конспектировать заставила — чтобы ничего, часом, не забылось.

— Но можно, всё-таки, без меня? — спросил Максимка, для «чисто поиздеваться».

— Нельзя! Я сегодня приняла последнее решение! Правитель должен сменять правителя лично, а не через посредников…

Старая осклабилась, выдала улыбку юмора. Затем, лишь только парочка влюблённых удалилась, мадам привратница решила побаловать своего зятя целой чередой картинок — с помощью «машинки для слежки». Вот уж где нашлось место шутке!

Глава 12. Перед дорогой

Следующим утром, в воскресенье, Максимка с папой Юрой переваривали информацию, полученную от мадам привратницы во время «княжеского визита».

— Мася, она и вправду запихивала меня в шкаф? Или… Или то был гипноз?

— Я тоже сначала думал, что гипноз, но…

Максимка, наконец, решился поведать обо всех своих зазеркальных приключениях. И даже колечко хотел показать, но князь разглядеть его не смог. Нельзя было, не полагалось. До поры.

— Верю, верю в твою помолвку, — утешил сына папа Юра. — А даже если бы её и не было, я всё равно планирую выдать Кристину за тебя, так что обмана тут нет и быть не может. А вот бабке твоей верить на слово я не спешил бы, местами завирается… как Троцкий…

— В каком смысле?

— Особенно понравилось про Петра Первого. Он, видишь ли, воссел на троне в десять лет!

— Да… И мне она такое говорила…

— Ой, Мася, если б ты в школу чаще ходил, то и без меня бы подвох заметил…

— Какой?

— Кто правил-то вместо Петра до его совершеннолетия? Мамки-няньки, сёстры там всякие, которые с ним же потом грызню за трон устроили… Про царевну Софью слыхал?

— Ну… Да-а-а… — протянул Мася с недовольной миной. — Дык, папа Юра, я ж ей этой старой… мадам… и не навязывался, она сама меня отловила на улице… Ну, я и согласился…

— Ха! А откажешься, так она другого мальчика найдёт, не так ли?

— Папа Юра, да ты экстрасенс, именно этим она меня постоянно стращает…

— Тут и экстрасенсом быть не надо: ей лишь бы мальчик, несмышлёныш, чтобы самой ситуацией командовать…

Оба притихли. Затем Мася робко произнёс:

— Папа Юра, дык… может, пусть себе командует, а мы…

— А мы под ней будем купоны стричь? Обогащаться, что ли? Радоваться жизни? Ой, не нравится мне это…

Ещё чуток подумав, князь выдал резюме:

— Пока японец башляет, развлечёмся в Швейцарии, а дальше — посмотрим…

Мася приложил палец к губам, сделал «Тс-с-с!..» Затем написал на бумажке: «машинка для слежки». Юра хлопнул себя по лбу:

— Ох, я старый дуралей, надо ж было забыть про такое!..

Тут же раздался рингтон на Максимкиной мобилке. Скрипучий голос мадам заполнил всю комнату:

— Максим, будь добр, позови отца…

Князь выхватил трубку.

— Слушаю!

— Вы, часом, не забыли, что вам пора делать визы?

— Забыл! Честно говоря, ещё не оклемался после визита к вам… Вы меня глубоко впечатлили!

— Хватит ёрничать, князь. Сегодня воскресенье, а завтра, будьте добры, зайдите на ближайшую турфирму, купите четыре путёвки…

— На какие шиши?

— Японец к вам утром заглянет, пойдёте вместе…

Несмотря на эти резкие интонации, папе с сыном, как ни странно, стало легче. Ведь старуха явно не подслушивала их беседу, иначе выдала бы текст совсем другого содержания.

Отправившись на кухню завтракать, стали вспоминать картинки на экранчике «машинки для слежки». Старуха показала князю все закоулки подземелья, то бишь болотного зазеркалья, доступные его рядовым жителям.

— На данный момент, — сказала мадам, — даже мне не ясно, что происходит в остальных местах, ибо теперешний правитель отгородил от нас всё самое интересное голограммами. Хочешь пальмы — будут тебе пальмы, хочешь океан подземный — будет океан, но лишь на картинке…

Папе Юре тоже захотелось показать, что он не просто бывший князь, а наблюдательный член общества, пытливый ум, способный на открытия и обобщения вселенского масштаба. Выждав, пока бабка «собьёт оскомину» и немного успокоится, он начал излагать теорию Большой Двери.

Она была воспринята мадам привратницей как обыденная данность, мол, мы, «которые пониже», разбираемся в скрытых явлениях лучше, чем представители «верхнего мирка», взгляды которых до смеха примитивны. Снова взяв нить беседы в свои руки, она в самых ярких красках живописала процесс изъятия жизненной энергии и вытряхивания денег из гостей города. Свой рассказ она снабдила иллюстрациями.

— Вот, смотрите: все несведущие думают, что это дождь… А эти струи, каждая из них, имеют собственное колечко для стока. Струя, ни грамма не разбрызгавшись, попадает в золотое кольцо, на котором изнутри выгравировано имя…

— Чьё имя? — одновременно спросили отец и сын.

— Суженого или суженой… Перед вами наглядный процесс обручения с городом, с коренными его представителями…

— А где же моё кольцо? — потребовал князь.

— Пожалуйста! Вот оно…

Старуха увеличила картинку, навела резкость на одно из золотых обручальных колец, внутри которого было написано: «Алла Юрьевна Скобелева». Далее она поведала о том, куда деваются другие энергетические струи. Вся остальная энергия, по словам старухи, ранее стекалась в один большой резервуар, из которого её брали для разных внутренних нужд.

— Ведь предметы — всего лишь плотные сгустки энергии! У нас имелся специальный цех по переработке энергии в необходимые нам вещи…

— Именно там и «лепили из света дорогую конфету»? — вспомнил Мася слова из декламации первого приветствия.

— Да-да… Именно так… — ответила мадам. — Процесс этот не дешёвый, поэтому и существует лозунг, декламируемый в качестве приветствия новичку. Пусть сразу уяснит себе, куда попал, и… не раскатывает…

— К чему такие строгие предупреждения? — поинтересовался князь.

— А вот к чему, — так же невозмутимо ответила бабка. — Растеряв весь приличный генофонд, зазеркалье одно время вынуждено было пополнять свои ряды из кого попало, то бишь из тех, кто случайно оказывался у зеркального портала, да ещё и, мягко говоря, в трудном положении… Один не очень совестливый привратник долгое время набирал кадры для Имперского Болота в супермаркете…

— В Купчинском?

— Да, какой умный мальчик…

Мадам погладила Максимку по голове и продолжила:

— Его зеркало находилось там, где больше всего соблазна у молоденьких и не очень молоденьких воришек. Именно он поставлял молодёжь для обслуги, за что впоследствии получил выговор от меня, ибо я числюсь старшей среди коллег… Теперь эти отморозки ведут себя пристойно, но сколько же помучиться с ними пришлось! Однако, мучения мои близятся к концу, скоро уйду на заслуженный отдых, займусь творчеством…

Ранее заняться творчеством старухе, по её словам, не давали две причины: привратницкая должность и отсутствие нормального Правителя, радеющего о культурном развитии подземелья. Другими словами, Правитель-вор превратил весь «реквизит театра» в «конфискат», то бишь украл почти все средства к нормальному существованию, и теперь за всем без исключения «товаром» приходилось обращаться к Главному, доить его фонды, что крайне неудобно…

— С некоторых пор всё стало уходить налево… — сказала в заключение мадам привратница. — Вся энергия, получаемая от гостей города, стекается по невидимым каналам в невидимые тайные резервуары, недоступные для большинства. Виной этому — действия сбежавшего Правителя…

Попутно был отвешен комплимент китайцам: вот, мол, какие хорошие люди, приедут поработают-поработают, оставят, каждый, целый тюк энергии и — на хаус! Мол, если б не китайцы, где бы питерцы сейчас были!.. За счёт китайцев только и живёт нынешнее зазеркалье…

В общем, с помощью «машинки» Юрий Петрович, наконец, воочию увидел то, о чём догадывался столько лет. Но, к сожалению, все эти «фокусы» были в записи. Онлайн увидеть ничегошеньки не удалось.

Вспоминая россказни мадам привратницы, отец с сыном строили свои теории, куда более мудрёные.

— Папа Юра, смотри: точно всё налево уходит! Он же в Европу сбежал, а на карте она слева от России! — важно констатировал Максимка.

Князь остался доволен: не по летам догадлив юнец! Свои взрослые пять копеек он тоже вставить не преминул, взяв для этого старый глобус:

— Смотри, Масяня, как интересно расположены континенты: всё сжато, скучено где-то там вверху, под северным сиянием, как голова и грудь человека под короной, а внизу — ммм… я бы сказал… ножки! Хвостики-конечности: Африка, Южная Америка… А Австралия, фактически, не ножка, а подпорка — чтобы всё не грохнулось… В ножках ни ума, ни мыслей нет, разве что моторная память… Посему о «великой австралийской революции» мечтать не приходится…

Так друзья резвились утром в воскресенье, а чуть раньше, ночью, ещё и сны интересные смотрели. Юре снились энергокруговерти, носящиеся под землёй вверх-вниз. И хитрые пузатенькие дядьки, повернувшие какую-то задвижку — так, что вся энергия шла налево…

Максимке снился подземный зал с дверной табличкой «Хлам», заполненный дорогими вещами, вплоть до новых иномарок. Внезапно пришла мадам и показала, как надо делать из света конфету. Быстро-быстро скалькулировала цену на процесс. Причмокнула: «Дороговато!» Затем сказала, что надо бы подумать о душе, глаза закатила… В тот момент её можно было спутать с тёть-Мариной! Речь зазеркальной проповедницы закончилась нашествием беременных дядьёв, в каждом из которых сидел демон — маленький синюшный алкоголик. Ох, уж эти злые духи…

Мася где-то слышал, что духов можно приручать. Выпытывать у них судьбу, даже спрашивать совета. Он тоже хотел такой практики. Но в распоряжении начинающего медиума был пока что один демон — Васька-Синюшник. У него и решил Масяня выведать насчёт будущей поездки. Дождавшись ночи, когда изо всех комнат раздались храп и сопение, Мася подошёл к Харитонычевой двери и стал шептать прямо в щель:

— Вася… Васенька… Как слышно? Приём… Вася — Вася- Вася — Вася- Вася… Слышишь меня?..

Позывные продолжались до тех пор, пока не был дан ответ:

— Ну, слышу, ну…

Тогда сеанс был продолжен:

— Водки хочешь?

Дух почему-то молчал. Видно, не верил своему счастью. Медиум повторил:

— Вася… приём… как слышно… водки — водки- водки — водки- водки — водки… во-о-одочки…

Демону понятно: его не разыгрывают.

— Хочу… Наливай!

— Сперва ответь на один лёгонький вопрос: с какой страны нам надо начинать путешествие? Куда прямиком ехать?

Паузы на этот раз не было.

— Как куда? В Говняндию… Там столько говна-а-а…

Мася опешил. Он и раньше слыхал, что не все духи относятся к людям дружелюбно. Тёть-Марина говорила, что они завидуют человекам, потому и вселяются в них. Но сейчас-то чему завидовать? Ещё же ничего не достигнуто!

Дух, меж тем не утихал, видно Мася сильно его раззадорил.

— Так будет водка, или всё наврал?

— За такой говённый ответ тебе, Васька, надо по шее дать, а не водочки! Спи спокойно, дорогой товарищ!

Удирая, Максимка слышал злобные напутствия:

— У-у-у, мерзавец… Садюга! Зря только разбудил… Ну, погоди у меня!

То был первый и последний сеанс медиума в собственной квартире. Говорят же: где кушают — там не какают, а где работают — там сексом не занимаются. Если где и проводить мероприятия, то в арендованных покоях. Может, даже на Лиговке, в пустых пятикомнатных хоромах…

Завтрак подходил к концу, когда бабка снова прорезалась:

— Если надо — помогу ускорить визу! — рявкнула она в трубку.

Юра явно волновался не об этом.

— Знаете, меня больше беспокоит, как тут одна, без меня и Максимки, будет управляться моя жена…

— Этот вопрос я беру на себя… Не ссы, князёк!

— Да? — Юрин голос дрогнул. — Буду, конечно, признателен за заботу, но скажу ещё большее спасибо, если вы во время моего отсутствия не будете пугать беременную женщину звонками, ведь она вас пока не знает…

— Как можно! Ведь это моя дочь! Она такой же представитель элиты, как и ты, князёк, а с элитой я умею обращаться… Ах, как приятно, когда сливаются в экстазе две элиты — верхняя и нижняя. Ах, какой же блаженный союз у вас с Анной!..

Несмотря на эти ахи, разговор о визах перетёк в немыслимую перебранку.

А вот Свиридке-японцу повезло, ему ускорять ничего не надо было, ведь у Японии почти со всеми государствами двусторонний меморандум. За исключением третьих стран и Австралии.

Об Австралии Юра Лялин знал чётко, имея солидный посольский опыт. Дело в том, что Австралия, со всех сторон омываемая морями, тоже неплохой энергетический донор, и японцы с удовольствием селятся на тех берегах. Но уж слишком много их «понаехало»! Австралийцы стали ставить им препоны — въездные визы требовать. Ну, а те, в свою очередь, свои рогатки выставили. В общем, двусторонний меморандум на Австралию больше не распространяется. Юра, в свою бытность японо-клерком, лично наблюдал поведение австралийско-подданных, живших в Москве и мечтавших посетить Японию. Те рвали и метали, обиженные волокитой посольских чиновников…

Вот бы и России в позу встать — чтоб япошеньки аж на стенку лезли!..

Словом, далеко не все участники будущей поездки тряслись над каждой минутой. Имея целых три недели до Цюриха, Свиридка-Токио и его законная супруга Лиза, совсем недавно, путём бабкиных махинаций, обретшая безвизовое право, откровенно бездельничали. В той благостной ситуации их посетила благостная мысль: заиметь своё гнёздышко в Санкт-Петербурге, хотя бы на время медового месяца, и желательно бесплатно. Зря, что ли, они страдали они на Бармалеева? К тому же, зять усопшей «блокадницы» слёг в больницу с инфарктом, а жена его беспрерывно шастала туда с пакетами. Почему же не воспользоваться случаем? Ветераны иногда имеют право посещать места боёв и не только посещать, но и некоторое время там грустить…

Насчёт «грустить» — тут иносказание, конечно. Свой медовый месяц японо-парочка ещё не получила в полной мере — мадам привратница то и дело нагружала их разными работами, в качестве платы за избавление от смерти. Но теперь, по прошествии многих месяцев, сачканутое мероприятие надо было срочно проводить, и проводить с удовольствием. Жаль, шкафа любимого у них не было! Эх, это ж каждый раз мотаться на Петроградку…

Сокрушались, сокрушались молодые, а потом вдруг краем уха услышали, что никто не хочет Лялины хоромы снимать, мол, все боятся шкафа, а семья князя Юрия Петровича терпит по этому поводу бедствие. Решли взять бутылку и прийти-поговорить.

Пришли молодые на Обводный, а там — одна мама Ляля, Харитоныч как всегда не в счёт. Ляля, конечно же, сразу согласилась отдать шкаф, даже за бесплатно, послушав рассказы гостей. Но когда домой явился князь, разговор усугубился. Петрович не мог согласиться с самовольной перевозкой шкафа, так как надо было сначала посоветоваться с мадам привратницей. Мася тоже был такого мнения.

Мадам привратница, как ни странно, согласилась. Но «не за бесплатно». За это парочка должна была дать очередную клятву — сразу после швейцарской поездки заступить на вахту в зеркале шкафа и стать пожизненными привратниками. Собственно, мадам хотела сделать привратником одного Свирид-Прокофьича, но тот опять без Лизоньки не соглашался. Беспрецедентный случай: привратников на одном портале могло стать двое!

Долго ли, коротко ли, переехал легендарный шкаф опять на Бармалеева, благо замки хозяева сменить не успели. Менты это, конечно же, заметили. И вот, ещё до появления японо-парочки, три смельчака в штатском рискнули войти в пустой вертеп поближе к вечеру. И больше не вернулись!..

Зазеркалье могло праздновать пополнение штата. И уход на пенсию трёх ветеранов-привратников. Правда, веселье было не полным: подземелью и после того хронически не хватало приличных кадров, ведь процесс их разбазаривания начался давно. Кто инициировал процесс? Бешеная Мара. О ней ещё будет сказано, и много…

Глава 13. Где лучше развито сельское хозяйство?

Перелёт Санкт-Петербург — Цюрих не выдался трудным, Лиза-Село не доставала стюардесс капризами — Юра с самого начала боялся только этого. Но по прибытии в страну большого эдельвейса проблемы, всё-таки, начались…

Зачем вся компания летела в Цюрих, новгородской барыне было мало интересно, её интересовал местный «колхозный» опыт, а посему, сразу после размещения в гостинице, она потребовала снарядить «рафик в область».

Не будем забывать, кто оплачивал поездку, поэтому и Юра, и Максимка скромно промолчали, надеясь, что тёткин закидон продлится недолго, и что Свиридка-Токио, в конце концов, найдёт слова для усмирения зарвавшейся новобрачной. Однако, исколесив на шикарном микроавтобусе ближайшие окрестности, Лиза нашла их непривлекательными.

— Чему тут учиться? И у кого? Они ж не приспособлены к нашим условиям! Я ж не в горах собираюсь жить… А поищемте-ка что-нибудь равнинное, более низинное… Неужели же во всей Швейцарии не найдётся поля или луга типа нашенских, новгородских?!

Получалось, что сельхозпроблемы становились во главу угла, и что Питеру в ближайшей пятилетке новые подземные Правители не светили, ибо старых искать было некогда…

Вечером того же дня, после ужина с дорогими напитками, бывший князь Юрий Петрович Люлин вызвал к себе в номер на аудиенцию бывшего крепостного новгородских земель Свиридку-Молотило. Для составления плана дальнейших действий.

Войдя в двухместный полулюкс, где Юра с Масей только-только распаковали чемоданы, ибо раньше, из-за спешки в область, не получилось, Свирид Прокофьевич внезапно вспомнил и о промежуточном своём призвании, о профессии директора гостиниц и прочих забегаловок. Взгляд его начал плавно скользить по мебели, а затем переключился на ковры, светильники и жалюзи.

— Бедновата гостиничка, однако! Если хочешь, Юра, завтра же переселю вас всех в местечко поприличнее…

Юра с Масей рухнули на свои убогонькие коечки, застеленные по-восточному отменным шёлком с развесистой бахромой.

— Я-то тут при чём? — покатывался князь. — Как королева скажет! Если повелит — я и во дворец переселюсь, ноу проблем!..

Затем, уже в более серьёзных интонациях, светлейший представитель русского дворянства, в миру скромный переводчик-полиглот, напомнил руководителю улётной турпоездки, зачем, собственно, она была организована.

— Прокопыч, можешь нас с Масяней ублажать по высшей категории, я разрешаю, да и ребёнок не против, правда?

Мася хитренько кивнул. А князь продолжил:

— Но вдруг, паче чаянья, денежки твои в банке кончатся, либо просто какой-то дурак счёт заблокирует, что тебе наша старушечка скажет? Отшлёпает нас бабка, особенно тебя — за то, что Лизоньку сдуру с собой потащил…

У Маси вытянулось личико.

— Тише, господа! Забыли про «машинку для слежки»? Вдруг она её включила?!

Взрослые собеседники вздрогнули, разговор на минуту прервался. Затем продолжился, уже в более сдержанных тонах, полушёпотом…

Когда Свирид Прокофьевич вернулся к Лизе, та не спала — читала путеводитель.

— Вот я смотрю, и ничего лучше Голландии не нахожу… Ты глянь, какие там коровы…

— Да?.. — с надеждой в голосе переспросил супруг. И тут же помчался за остальными участниками поездки. Пока «колхозница» не передумала. А та с восторгом продолжала:

Ведь и цены в Голландии на порядок ниже…

Что правда, то правда. Накануне, в местном швейцарском сельпо, Лизонька купила себе ситцевое платьишко на сумму, за которую в центре Амстердама можно два костюма приобресть.

Когда Юра с Масей, побросав зубные щётки, кинулись в соседний номер, Лизонька уже читала о коровах, громко, во весь голос:

— Вот, слушайте! Особенно славится Голландия экспортом навоза. Сухие, экономичные брикеты хранятся бесконечно долго, их вывоз из страны не только укрепляет экономику, но и решает ряд экологических проблем…

Масино сердечко ёкнуло: дух правду говорил! Им предстояло путешествие в Говняндию! Но сообщать о своих мистических связях он пока не спешил.

А папа Юра сразу же вытащил фото красивой молодой брюнетки, которое на всякий случай дала ему старуха. По её утверждению, сбежавший правитель имел секретного связного с зазеркальем, а тот как раз проживал в Амстердаме, и брюнеточка та была его давнишней зазнобой…

«Снова Амстердам! — подумал Юра. — Везёт же мне: чуть какое дело поважнее — сразу туда мчаться надо…»

На обратной стороне фотографии карандашом был записан телефон «двойного агента» — так называла его мадам. С бабкой он тоже сотрудничал, что ли?!

Первостепеннейшую роль в поисках Повелителя питерских болот старуха отводила, конечно же, артефакту: стопке фотографий рабочих и крестьян. Но и запасных вариантов, конечно же, имелась куча. Что касается коллекции фотографий дверников, та лежала в небольшой металлической коробочке — как раз по размеру стопки. На крышке коробчонки красовался изящно вмонтированный компас, стрелка которого должна была указывать не стороны света, а местонахождение секретного ключа, всегда висевшего на груди у беглеца. Но неожиданно выплыла деталь: стрелка, лежавшая спокойно до самого вылета из Петербурга, по прибытии в Швейцарию начала бешено вращаться, и остановить это вращение можно было лишь одним способом — вытащив все фото из коробки. Видно, Повелитель Имперского Болота знал, как предохраняться от всякого рода поисковиков.

Юра с тоской поглядывал на коробочку с «компасом». Хорошо ещё, что ему не втюхали Хартонычевы ордена — тот-то были бы проблемы на таможне! Хотя, старуха могла загипнотизировать любого индивидуума, будь то таможенник, будь то министр. По крайней мере, постоянно этим хвасталась…

Юра Лялин не собирался информировать мадам о фиаско с коллекцией фото — ещё кондратий хватит старую… Просто тихо ждал, когда наклюнется поездка в Амстердам. И её так славно приблизила «колхозница»!

Ночью почти никому не спалось, а с утра снова запрягли «колхозный рафик» и отправились в направлении ближайшей железнодорожной станции…

Ж/д танции в Швейцарии такие, что их запросто можно спутать с больницами — чистота и стерильность кругом, как в операционной. А когда, отчалив поездом, проезжаешь высоченные мосты и длиннющие горные тоннели, то невольно начинаешь понимать: рай и ад не так уж далеки друг от друга.

В поезде Свиридка сунул Лизоньке каталог голландской одежды. Та листала его, восхищаясь дешевизной — сельская натура брала верх. Ей чем подороже совсем не надоть, хотя любимый купит всё, только скажи…

Швейцария непосредственно с Голландией не граничит. Это обстоятельство сильно радовало всех четверых, и у каждого на то был свой повод.

Свирид Прокофьевич, по паспорту Нобору Кавагиси, был счастлив показать жене Францию с Германией, когда ещё пришлось бы! Лиза была счастлива увидеть всё, что, ещё задолго до отъезда с родины, обещал показать ей супруг. Мася, что там говорить, радовался по тому же поводу, что и Лиза, только с оговоркой: всё то же самое обещал показать ему не японский лысик, а папа Юра. Ну, а последний, четвёртый член туристической минигруппы, был доволен тем, что Амстердам в программе будет не сегодня-завтра, а… лишь послезавтра. Тут каждый день проволóчки был в радость.

Юра Лялин, потомок князя Люлина, сердцем чувствовал, знал почти наверняка: в городе каналов его ждёт встреча с фальшивым графом Петром Сергеевичем Скобелевым, человеком, нагло отбивавшим у него болотную принцессу почти двести лет назад. Если Валериного «хоумвидео» он не смотрел, то откуда такая осведомлённость? Бабка поработала! Что касается фото красивой брюнетки, одетой во всё старинное, Юра никогда раньше не видел ни его, ни оригинала.

Итак, на фото была Авдотья, хотя искусство фотографии в Европе стало популярным лишь в 1839 году. Но для монахини в фрейлинском обличье, при её изобретательских способностях, никаких преград в данном вопросе не существовало. Она решила использовать фотку в своих целях — как инструмент влияния. Ведь зачем-то же теперь пыталась старушенция подсунуть её карточку обездушенному проходимцу. Раздумывая так, Юра стал лихорадочно искать, куда засунуть крамольное фото, ведь через пару минут мог вернуться Мася, с прогулки на катере по Сене, и заподозрить его в измене маме Ляле.

Взгляд князя упал на пустую коробку с компасом. Нет, не туда… В чемодан! На самое дно! Под бельё… Но коробка-то… Как она будет функционировать, если снова положить в неё фотографии трудолюбивых Максимкиных родственников?

Юра не поленился и провёл эксперимент. Оказалось, что не зря: стрелка, как стояла на месте, так и осталась стоять… Что же получалось? Вращение происходило лишь вблизи искомого объекта? Пусть направление было неясно, но… Вращение стрелки означало, что объект находится не так уж далеко. Стало быть, после Голландии необходимо было срочно возвращаться в Цюрих!

Глава 14 Туристический калейдоскоп и вселенская философия

Ну, вот и добрались до Амстердама. Поселились в небольшой, но приличненькой гостиничке. И ничего, что прямо в вестибюле, прямо на рисепшене, стояла пара куколок в чёрных мужеских костюмах, и у одного из пары, прямо на макушке, ещё и белоснежная фата была. Дело молодое! Таких гостиничек много в Говняндии. Кстати, псевдоним этот страна должна носить с гордостью и с юмором воспринимать. Сколько всякой химии кругом, а она навоз почти бесплатно выдаёт. Спасает мир от разрушения!..

Разбросав вещички по всему номеру, а чего скромничать, когда дома мама Ляля расслабиться не даст, парочка «папа-сын» пошли в номер к японо-брачным — думу думать. И придумали солидный вариант: сначала Юра с Масей пойдут к блондинистому «Графу», а потом, по специальному звонку, подвалит новгородская артиллерия — лысый Прокопыч и рыже-кудрявая Лиза. То-то юмору будет! Не как в прошлый приезд Юрика, а уже таки со вкусом и с соблюдением голландского этикета. Например: никто не будет спрашивать: «Где ванная?», зная, что в амстердамской малогабаритке может быть только вшивенький душик, не более.

Мыть шею для визита к дутому Мичурину, конечно же, никто не собирался, но и лохами выглядеть было западло. В итоге папа с сыном переоделись во всё чистое, умылись, причесались, а также купили бутылку «Шардонне» — для взрослых, и литру кока-колы — для мелкоты.

«Шардонне» имеет свойство опьянять. Коньячок — он, всё-таки, поблагороднее, его хоть полбутылки выпей — не очень запьянеешь. А подленькое «Шардонне»… Им и решили папа с сыном заморочить хитрого Дуремаришку. Хотя зря напрягались! Тот в последние годы полуживой-полумёртвый существовал…

Красивая голландская дверь распахнулась. На пороге стоял тот же сморщенный хмырь, что и четыре года назад, только ещё более сморщенный. Те, кто собираются заниматься наркобизнесом, должны сознавать: их черёд тоже придёт, но чуть позже.

Парочка «отец-сын» вошла беспрепятственно. А кому было их сдерживать, если хозяин лыка не вязал. И разговор получился конкретный: мы тебе Авдотью-Люду, а ты нам — всё, что захотим. Горе-наркодилер моментально согласился, ибо его в этой жизни если что-то ещё и держало, так это память о потерянной любви. Которую, оказывается… можно было ещё вернуть! Бабка-привратница ещё пару лет назад начала давать двойному агенту обнадёживающие сигналы. А пересылка фото означала: он скоро встретится с Авдотьей. Здесь тоже можно было не сомневаться, изобретательский гений старухи всё более впечатлял. И на честность её вполне можно было рассчитывать, не такая она слабачка, какой иногда притворяется. С некоторых пор Юра не сомневался: и Петра, и Валеру пристроит она — пошлёт им счастье в любви!

Сморщенный наркоша тоже не обманул ожиданий, пошёл ради любви на всё. Для начала выдал путешественникам главную явку беглеца — некий ресторанчик «Леда». Дескать, слишком много было связано с тем местом у сбежавшего Правителя.

Помимо названия ресторанчика, являвшегося одновременно стриптиз-баром, была ещё одна зацепка: беглец, неизвестно зачем, посещал интернат для неполноценных детей. Интернат тот находился недалеко от вышеуказанного ресторанчика. Вот, собственно, и все зацепки, коими располагал Пётр Сергеевич.

То была официальная часть мероприятия — поимка ценной информации. Вторую, концертную, обещали обеспечить Лиза с японским супругом, давно мечтавшие огорошить бывшего фальшивого графа серией открытий. О которых бабка пока умолчала! Хотя и чесался у неё язык первой всё выболтать. Но Свиридка-Молотило слёзно умолил её не портить впечатление. И эффект был потрясающим! Слёзы трогательных воспоминаний, с обеих сторон, пришлось бы долго тряпкой вытирать, если бы они не перемежались с диким хохотом. На слёзы времени было меньше… Радость и любовь одержали верх!

Но самым главным событием того вечера стало приобретение списка номеров всех автомобилей, которыми пользовался беглец за всё время своего пребывания за границей. Двойной агент вспомнил о нём лишь после того, когда ему поверх «Шардонне» налили ещё двести граммов шампусика, принесенного японо-парочкой. Правда, после этого не только хозяину голландской малогабаритки, но и почти всем гостям пришлось окосеть сверх меры. Зато какой козырь был вынут из рукава! Переписывать тот список пришлось вечно трезвому Масе…

Возвращались в Цюрих традиционным способом: сперва на «микрике», затем на поезде. В вагоне поезда было привольно, мест свободных завались, ещё больше, чем по дороге туда. Отчего князю вдруг захотелось пофилософствовать. В наших электричках тоже можно обниматься и целоваться, но там обязательно какая-то зануда испортит кайф: «Сосутся! Фу, противно!» А в швейцарских поездах возлюбленным зелёный свет, карт бланш. Чем и пользовались в свой запоздалый медовый месяц Свиридка-Токио и его супруга Лиза.

Княжеская философия относительно поведения граждан в вагонах поездов была основана, как ни странно, на учении индийских йогов. Ещё в университетские годы Юре Лялину пришлось ознакомиться с оригинальной подачей всеобщего закона дружелюбия, который действовал не только в России, но и на всём земном шаре. Так утверждал педагог-индиец, нанятый на полставки к ним, тогдашним второкурсникам, преподавать философию. Согласно его теории, количество приматов, заключённых в стенах какого-либо помещения, неважно какого, не должно быть слишком велико. «Все ваши проблемы от неправильно решения квартирного вопроса!» — говаривал философ. Ну, положим, это и без него ясно, и давно. Но к своему банальному высказыванию индийский теоретик приложил конкретные примеры: описание опытов над крысами.

Для начала в клетку были помещены четыре особи: две самки и два самца. Подопытные жили дружно, то бишь прекрасно ладили, из-за кормёжки не дрались, сексом занимались регулярно, с обычной частотой.

Затем в ту же самую клетку определили десятерых представителей крысиного рода, также попарно. Здесь уже пошли неурядицы: возникла нервозность, пропажа аппетита, а меж самцами и самками — холодность.

А когда в ту же клетку посадили сорок крыс, то бишь двадцать пар, им и вовсе стало не до секса: самцы с самками начали пожирать друг друга…

Казалось бы, теория вполне реальная. Но, с другой стороны, человек не крыса. И тёть-Марина как-то подтвердила, что люди могут жить в огромной тесноте и одновременно в большой любви. «Когда-то в избах жили семьи по двадцать человек — и ничего, не грызлись! А всё потому, что в Бога крепко веровали, совесть имели, не то, что сейчас!» На этом старушка-Маринка обычно не останавливалась, а шла дальше — пока какой-нибудь собеседник зевать не начинал, в открытую. Но до зевка она обычно успевала выдать несколько дополнительных тирад: «Раньше бесы по лесам прятались, к жилищу человеков боялись подходить, ибо там лампадки по углам висели, а теперь что? Теперь не то, что в избу лезут — в человечьей шкуре поселиться норовят, командуют потом… Оттого и пьют многие, и разбойничают даже! В девятнадцатом веке пьяниц и разбойников было меньше… Меня тогда на свете не было, но есть подлинные свидетельства… Документы!»

Маринкина теория тоже имела смысл, но больше всех теорий Петровичу нравились его собственные наблюдения, почерпнутые на работе. Ведь с кем он только не работал! Большинство туристов, независимо от национальности, попав в автобус дальнего следования, дерутся за места, особенно молодёжь и особенно когда места не нумерованы — свободная посадка. Исключение, как ни странно, составляют японцы. Казалось бы, вечно живут в тесноте — на малюсеньких островах такое количество их обитает, чуть ли не всё население России! А агрессию друг к другу проявляют крайне редко…

Шведский приятель Юрия Петровича, стокгольмец Джерри Ланц, женатый на японке, как-то поехал вместе с супругой в Киото — знакомиться с её роднёй. Вот где агрессия наблюдалась — со стороны шведа! И не дома у родственников жены, а в общественном кафе. Войдя в то кафе и увидев там ситуацию типа «сельди в бочке», обычно смирный швед стал ругаться нехорошими словами. Ведь поесть в удовольствие, чтобы в рот никто не глядел, не получалось…

Почему рядовые японцы не крысятся друг на друга? В чём секрет их спокойствия? В особой философии? Или в несусветном рабочем графике, от которого их трудоголики тихо, молча сходят с ума? Не может быть! Бешеный трудовой ритм ещё никого не умиротворял…

Однажды Юра наблюдал, как один японец говорил другому: «Вчера я у окошечка сидел, а сегодня — вы, прошу…» Вот это да! У нас такое разве мыслимо? Нет, есть, конечно, и у нас проявления супер-шмупер-доброты, но, как правило, «после получения велосипеда». Мы нынче кто — «нация Печкиных»?! Добреем только после подарков? А где хвалёная русская душа? Потеряли в позапрошлом веке? Детей-то теперь как воспитывать?

Поискав взглядом Масю, Петрович обнаружил его в самом дальнем углу вагона. Малец что-то записывал в блокнот, лежавший на коленях. А рядом, на пустом сидении, покоилась книга о Нострадамусе. И не поленился взять в дорогу фолиант о судьбах мира! Другие дети Гарри Поттера с собой таскают, а этот… Ну да, его же бабка готовит в мэры…

— Список переписываешь? Зачем? Нам каллиграфия в шпионском деле ни к чему, нам главное другое! Зря время только разбазариваешь, английским бы занялся, что ли…

Петрович наехал на мальчонку по причине отсутствия очков — оставил на своём сидении, рядом с газетой швейцарских частных объявлений. Он был уверен, что Максимка, чисто от безделья, ещё раз записывал номера машин своего предшественника на посту подземного городского головы.

— Ты, папа Юра, сначала посмотри, о чём пишу, а потом ругайся…

Сбегав за очками, Петрович начал разбирать детский почерк. То был перечень мероприятий по улучшению жизни на планете!

— Ну-у-у… Я смотрю, и тебя на философию пробило! — расхохотался папа Юра. — Вон сколько всего накатал! Пока я там сижу, ищу выходы из общего тупика, у тебя уже всё почти готово — только знай себе, выполняй!..

Перечень мероприятий, необходимых для России, содержал следующее: перенос столицы в другую сторону от Москвы, уже в правильную, а не как в начале восемнадцатого века; строжайшую охрану пресных водоёмов, так как вода скоро станет дороже нефти; изъятие из телевизора вредных передач… и тому подобное.

В принципе, всё правильно, всё логично. Москва устала руководить, столицу давно пора передвинуть за Урал — пусть впитывает русских дух, а не западный. Смутил лишь один пункт: «Выселить японцев с японских островов и переселить в Сибирь». Еле сдерживая улыбку, папа Юра спросил:

— А это зачем?

— Как зачем? У Нострадамуса написано, что скоро вся Япония, словно рыба, оторвётся от морского дна и пойдёт гулять Тихим океаном! Их же срочно спасать надо, бедных япошечек!..

Пока Мася надрывался, доказывая необходимость японского пункта в перечне, на Петровича, мало-помалу, стала накатывать новая теория. Как же он сразу-то не додумался до такого варианта? Нет, не до «выселения япошечек в Сибирь», хотя и это было бы полезно, особенно их вредным дипломатам — в качестве карцера… Внезапно, в ходе беседы с младенцем, устами коего обычно глаголет истина, князь получил прозрение! И стало совершенно ясно, почему у рядовых японцев такой хороший характер. Ведь они день и ночь питаются энергией океана!

Если подумать, ни одна крупная война не велась на берегу какого-либо океана, все значимые военные действия всегда велись в глубинах континентов. Комок агрессии, да ещё и долгоиграющий, при такой энергетической подпитке просто невозможен.

Другое дело — недостаток сил, ощущение высосанности, заброшенности, никому не нужности, всеобщей неприязни. Именно в таком режиме жила Россия со времён октябрьского переворота. Где взять подпитку? Из неотданных япошкам Курильских островов? Маловато. И вдруг родилась бредовая идея: если все японо-острова действительно «разгрузить», отправив их хозяев на сибирские просторы, то… Пожалуй, хватит той энергетической волны, которая вдруг хлынет на нашу территорию. Хватит для начала, разумеется…

— Папа Юра, ты в порядке? — дёрнул Петровича за штанину джинсов Мася.

— Извини, задумался…

Философствующий князь — чистая экзотика. Князю — князево, философу — философово. После стольких лет, столетий, тысячелетий движения «куда попало», вдруг появится умный человек, из благородных, и научит всех, как надо жить! Мечтать не вредно…

Глава 15 У человека две руки

У человека две руки, но редко кому везёт, чтобы обе оказались лёгкими. Если вы, к примеру, можете кого-то с кем-то познакомить, да так, чтобы обоим было хорошо, тогда вперёд — оказывайте судьбоносные услуги, соединяйте пары, будьте свахой и, при желании, заводите брачное бюро! А если, уже в другом примере, у него характер золотой, а у неё вообще брильянтовый, но, тем не менее, после первой встречи, голубки ссорятся, чуть ли не дерутся… То, увы, брачный бизнес — не ваше дело, неминуемо обанкротитесь. Да ещё и побьют, и не очень лёгкими предметами — такими же тяжёлыми, как ваша бракодельная рука.

О том, что Юрик был прирождённой свахой, среди гидов целые легенды ходили — стольких переводчиц выдал замуж за своих туристов! А то, чего турколлеги не знали, вообще походило на сказку: однажды князю удалось соединить несоединимое, поженить гонористую японскую вицеконсульшу Риэ Хамагучи и чуток отмороженного английского фотографа. Говорят, оба счастливы по сей день!

Что касаемо второй руки — не сердечной, а сугубо деловой, то и здесь связываться с Юрой Лялиным вовсе не опасно, а, наоборот, желательно. Тут ему даже вникать в ситуацию не надо, а достаточно просто сказать: «Валяй туда, на той работе тебе будет хорошо!» И неважно, что всем остальным там было плохо, главное, что последнему кандидату на сомнительное место его, это место, сам светлейший посоветовал: и к языку не придерутся, и нелепый внешний вид расхвалят, и повадкам и умилятся, и станут раньше отпускать — хоть каждый день… Вот, какой добрый посыл у доброй руки. Кстати, обладателю лёгкой руки самому вовсе не обязательно добрым на свет рождаться. Главное — чтобы с соответствующей рукой. Бывает, явная сволочь такую вакансию присоветует, что потом всю жизнь судьбу свою благодарить будешь…

К чему такое долгое и подробное вступление? Всё просто: на берегах знаменитого Женевского озера, вот уже хрен его знает сколько лет, проживает Таня Тучкова, старая приятельница князя, которая, с его подачи, «удачно выбрала факультет», то бишь поступила в университет на иностранные языки.

— На дневной не суйся, там сорок процентов деревенских берут, а остальные — дети элиты. На вечёрку иди: и знания получишь, всё же не заочный, и мужа себе подберёшь среди переводчиков! В Африку поедете, валютки подмолотите на пару, однокомнатную хазу соорудите! — хихикал Юра в трубку телефона, когда Тучкова звонила посоветоваться.

Результат получился намного симпатичнее. Уже через два года, ещё будучи студенткой, взявшей для такого случая «академку», Таня поселилась в Швейцарии, и не в однокомнатном притоне, а в двухэтажном особняке. И даже, будто бы, совсем одна: не чьей-то там женой, а вполне самостоятельным «Штирлицем». В это никому не верилось, никомушеньки, однако… По прошествии какого-то времени, несусветная история ещё и правдой оказалось! Ни разу не бывавши до того ни за какой границей, ни в Польше, ни в ЧССР, даже на отдых в Крым ни разу не съездивши, дочка дворничихи сразу стала резидентом совразведки. Ужас! Мурашки по телу у тех, кто всю жизнь тщетно добивался такого положения…

Танина мать, брошенная мужем до рождения ребёнка, всю жизнь махала метлой, время от времени наводя порядок в небольшом кирпичном строении — в дворовой мусорке. За сортировку мусора полагались дополнительные деньги, и немалые. На эту дворницкую зарплату жили бедно, в мечтах о… А о чём там, собственно, было мечтать? Если бы не князюшкина лёгкая рука, мечтали бы и по сей день.

Собирая чемоданы — впервые в своей жизни! — Таня отшучивалась: мол, выиграла конкурс по-английскому языку, обогнала всех студентов, даже старшекурсников, ну, и пролетарское происхождение, конечно же, помогло, чего уж отрицать.

Всё это случилось давно, и не вспомнилось бы ни разу, если бы не суперсекретная командировка Юры Лялина в те края, где, как нынче модно утверждать, вражеская разведка водит крепкую дружбу с нашенской. Говорят, что и шпионов-то теперь настоящих нет — так, одни «Петры-Сергеичи», любящие постоять — для дела! — новыми туфлями на обивках стульев. Со спутников давно лучше видать, чем из чужих форточек, и аудио-чудеса на грани сказки.

Старый заграничный телефон Тани Тучковой у Юры Лялина всегда имелся, равно как и другие телефоны, не меньшей древности: координаты всех-всех-всех знакомых и друзей, с которыми когда-либо пересекала его судьба. Князь в этом плане страдал плюшкинизмом. И вот теперь, поглядывая в вагонное окно, он, по какому-то странному наитию, листал блокнот — потрёпанную пачку линованой бумаги, сшитую когда-то очень прочно, на совесть, ещё при Совке, потому и не рассыпалась, все листочки выжили.

Найдя нужные цифирьки в разделе на букву «Т», Юра вздохнул и… начал набирать номер. Безо всякой надежды, кстати.

На том конце ответили «Хэлло!» С ужасным русским акцентом. У Таньки всегда был такой акцент. Именно он ей в своё время и помог выиграть конкурс — ни у кого из сокурсников не оказалось таких шикарных, таких суперских проблем с фонетикой!

— Таньк, это ты?!

— Ну, я… А это ты? Не верю…

Был когда-то у Юры с Таней роман, ещё до женитьбы на москвичке. А Ляля в ту пору даже невестой не числилась, брезжила на горизонте далёким питерским воспоминанием, малолетней русалкой в мокром купальнике.

— Я тут в командировке… Ненадолго…

Пауза.

— Я замужем…

— Уже и просто так встретиться нельзя?!

— Мммм…

В итоге встретился Юра с бывшей подругой, сразу после поезда, не заезжая в отель.

Ресторанчик был отменный, меню — ещё лучше, в старинном духе европейского крестьянского гурманства. На длинный деревянный стол холщовая скатерть была накинута не кое-как, а тоже с учётом всех правил средневековья. По одну сторону стола сидели «четверо из Петербурга», по другую — двое местных, Таня с мужем. Последний всё время держался за талию жены, словно боялся, что тощенькую спутницу украдут, зазевайся он хоть на миг.

Внешне Таня мало изменилась с тех пор, как они с Юрой провели последнюю ночь любви. Но глаза… В них уже не было так называемой совковости. Расчёт и высокомерие, глубокая ирония и неприятие фамильярности — всё это князь прочувствовал с первых минут. И вмиг перестал ощущать себя князем…

Беседа длилась дольше, чем обед, но не по вине Тучковой. От имени «местных» пылко и несдержанно выступал её муж — толстый швейцарец итальянского происхождения. Его английское произношение резало слух хуже Таниного, но разобрать, о чём шла речь, можно было вполне. Тема была выбрана житейская: как они с супругой познакомились. Оказывается, если бы не он, бедняжка, брошенная в пустом доме, в одном-единственном платье и без денег, умерла бы в чужой стране. И ведь почти ни слова не знала по-английски, такая лапочка… Тут Юра чуть не прыснул. Да, хорошая легенда, ничего не скажешь, молодец Татьяна.

— Представляете, он её бросил, этот высокопоставленный коммунист! Как ненужную игрушку! Просто забыл! О, Мадонна, сколько же у ваших партократов было таких игрушек! Если бы не Горбачёв, вы бы до сих пор жили в обществе, построенном на первобытной диктатуре и рабовладении…

Дальше шло подробное перечисление подвигов Михал-Сергеича и его супруги, сдобренное личными комментариями. Лекция продолжалась минут сорок. Знай Танин муж, сколько таких лекций Юра выслушал от итальянцев за всю жизнь, то, вполне возможно, что и сократился бы.

— Представляете, они и дома свои побросали здесь, в Швейцарии! Страх — великая движущая сила, никому не охота в тюрьме сидеть! А теперь они все перекрасились, да? Наворовали новых денег, уже под другими личинами, да?

— И прекрасно себя чувствуют! — решила поставить точку в беседе Таня. — Ну, друзья, огромное спасибо за визит, не смею вас задерживать…

Юра уже пожалел о потерянном времени, ведь ничего интересного выведать не удалось: монолог итальянца оказался крайне неудобным и тесным для вопросов. Но неожиданно на подмогу пришёл Мася — вспомнил то, о чём забыли взрослые.

— Тётенька, а вы не знаете, где тут у вас, в Цюрихе, кафе «Леда»?

При упоминании о том кафе швейцарские супруги вздрогнули и переглянулись.

— Питаешь интерес к притонам, маленький разбойник? Кто пробудил его в тебе, а? — вкрадчиво-язвительно, и одновременно ласково, спросила Таня.

Папа Юра надел на лицо что-то вроде дурацкой улыбки.

— Одна у вас «Леда», что ли? Я думал, тут их пропасть, как у нас в Питере «рюмочных»…

— Точно не знаю, но недавно на весь Цюрих прогремела именно эта забегаловка!

Князь повеселел ещё больше.

— И чем же именно прославилось это заведение?

Таня опасливо озирнулась, хотя ресторан был совершенно пустым.

— Там регулярно собираются извращенцы, ну, педофилы там всякие, геи, лесбиянки, а главное…

Она ещё раз обвела взглядом ресторанчик.

— Там бывают случаи киднеппинга…

Юра вскинул брови.

— Да?

— Говорят, что и недавно ребёнок там пропал, мальчик…

— Как пропал?

— Исчез, растворился прямо в забегаловке. Водитель, привезший его, прекрасно видел, как он туда входил, а потом… Ждал-ждал-ждал… Так никого и не дождался… Говорят, мальчик тот был ничейный, детдомовский…

Юра окончательно взбодрился.

— Так поблизости детдом имеется?

— Что-то вроде пансионата для подкидышей, совсем дешёвенькое заведение. Как доберётесь до своей гостиницы, спросите там, но очень осторожно…

Так и сделали. На этот раз поселение в номерах не было обставлено так помпезно, как перед отъездом в Голландию, ибо четвёрка сыщиков спешила. Побросав чемоданы и даже не вымывшись, все уселись в очередной нанятый «микрик» и помчались по полученному адресу.

Адрес был получен не от Тани, она лишь намекнула на приблизительное местонахождение притона. Остальное пришлось, почти шёпотом, выпытывать у гостиничной обслуги. Как оказалось, о гнусной славе притона ведало не такое уж малое количество людей.

Худо-бедно, четвёрка «оперов» из Петербурга выехала на задание. Небезопасное. За руль уселся японец Свиридка. Он же оформил прокат «микрика».

Чуть раньше, на общем совете, было решено начать работу со слежки за детдомом. Остановились на противоположной стороне улицы, затаились, сидя в машине, благо стёкла были «взглядонепроницаемыми». И бутеров с газировкой набрали вдоволь. Вот только проблему «пи-пи» не продумали. Мася заявил о себе первым.

— Долго тут канителиться будем? А то я щас лопну!

— Пока не выйдет наша жертва! — бодренько ответил папа Юра, хотя и самому впору было в кустики бечь: неосмотрительно выпил много пива.

— Дык… Вы же не знаете, как он выглядит!

Мася был прав, но не на сто процентов. Ещё в Голландии, у Мичурина, удалось выяснить, что за последние пару лет беглец каким-то образом омолодился и теперь выглядел лет на тридцать пять с небольшим. Да и привратница всё время убеждала, что ему возраст сменить не проблема. Ещё и легенду о Бешеной Маре выдала. Как раз тут и приспела нам пора узнать историю брошенной любовницы преступника.

По словам мадам, отток кадров из болотного зазеркалья, «разбазаривание генофонда», процесс неоднородный и продолжается поныне. Пик сумасшествия пришёлся на самое начало двухтысячного года, когда имело место самое масштабное китайское нашествие на Петербург.

Как известно, китайцы народ трезвый, энергичный и чрезвычайно трудолюбивый. Когда они в Питер массово «понаехали», в подземно-зазеркальном мире случился переполох: такого притока энергии и денег никто не ожидал. Правитель, к тому времени ещё не сбежавший, стал лихорадочно соображать, куда ему девать лишние ресурсы, в каких целях употребить. Будучи персоной не весьма порядочной, он решил временно взять это богатство себе, для чего соорудил тайные резервуары. А потом, по подсказке своей ушлой любовницы, стал мал-помалу переправлять туда и «основной фонд». Словом, на момент побега, у него имелся солидный личный запас.

Далее… Известно, что подземные жители, «те, кто пониже», ведут себя не лучше наших эмигрантов: соглашаются на разные работы, вплоть до должностей домовых и леших. Но многие, более гонористые, добиваются вселения в тела — по примеру предков, основавших данную традицию ещё в древности.

Бешеная Мара, обладательница редкого ай-кью и редчайшей наглости, напросилась сопровождать правителя за границу — в образе молодой девушки, хотя на самом деле была не так уж молода. Беглец согласился, даже как бы похвалил её за находчивость, но лишь только оба добрались до Европы, в поведении начальника стал просматривать некий адюльтер. Если его можно так назвать — ведь союз их не был оформлен официально.

Заметив неверность, Мара стала колдовать, порчу насылать на хозяина. Тот поначалу жестоко струхнул, ибо даже он не обладал такими портящими свойствами, но потом вдруг обнаружил, что ведьмины происки ему на пользу. Здорово омолодился он — от такого притока злой энергии, ведь исходила она от молодого тела. В общем, стал он выглядеть всё моложе и моложе, а Мара… та стареть начала. Для неё это явилось неожиданностью, ведь в людском теле она жила впервые, опыта практического не имела.

Кончилось тем, что хозяин пришёл как-то к ней, ко старушечке, и поставил условие: либо ты продолжаешь меня омолаживать, либо…

Что там дальше было сказано, история умалчивает, однако Мара закрутила-замутила в угоду ему такое, чего на трезвую голову ни в жизнь не придумаешь: стала знакомить его с молодыми девушками, затем подстраивала ссоры, а затем… заставляла их колдовать, дабы «приворот подлецу сделать»…

Эти и другие данные, полученные от «источников», давали право думать, что старый хрыч выглядел уже не на шестьдесят, как раньше, а лет на тридцать пять.

Глава 16 Поимка злодея

Располагая одинаковыми данными, полученными от трёх разных лиц, можно приступать к делу с вдохновением. Даже если дело с самого начала кажется провальным. Поначалу было не с руки дежурить под детдомом, при полном отсутствии удобств типа «до витру», но зато какой кайф испытали разведчики, когда у ворот заведения, ближе к вечеру, появилась машина с нужными номерами. Мася провёл пальчиком по списку… Точно! Есть такое авто.

— Ты не ошибся? — папа Юра тоже сунул нос в перечень.

— Не-а!

Под тем номером числился довольно старенький автобус, мест на двадцать, с табличкой «Киндер». Все четверо притихли в ожидании. Кто кого ожидал увидеть, сейчас уже трудно сказать. Юра Лялин представлял себе качка лет тридцати пяти, предположительно директора приюта или его зама, ведущего за руку очередную жертву — маленького сироту, которому было суждено пропасть методом киднеппинга… А то и нескольких сироток сразу!

Ждали не напрасно: кое-кто таки вышел. Правда, в гордом одиночестве. То был маленький сиротёныш, лет этак восьми, по Масиным прикидкам. Лишь только он приблизился к автобусу, единственная дверь-раскладушка разъехалась и впустила его внутрь. Мотор взревел, преступное авто тронулось.

— До мелочей всё продумали, сволочи! — воскликнул Юра, поражённый лихостью киднеппинга. — Наверное, загодя сказали ребёнку, что повезут в Диснейленд!

— Сто пудов чего-то наобещали, — тихо отозвался Мася. — Я хоть и старше, тоже бы за так просто не согласился бы ехать в пустом автобусе, да ещё и по такой темноте…

Мало того, что темень спустилась, так ещё и на хвост было не сесть: приходилось выдерживать дистанцию на пустой дороге, рискуя потерять автобусик из вида. Хорошо, что не легковушку пасли!

К счастью, долго страдать не пришлось, транспорт с надписью «Киндер» вскоре слез с дороги, поскакал по невидимым кочкам ещё зелёного, но местами изрядно пожелтевшего лужка. Автобусные фары придавали жухлой травке золотой оттенок.

На горизонте маячила какое-то кургузое строение, избушка современного фасона. По обе стороны от неё ничего не было, никаких домов, а был лишь ряд невысоких деревьев.

Тревога спала, большого смысла в эскалации волнений не было. Оставалось ждать, когда автобус остановится и облегчится, выпустит единственного пассажира. И… ринуться в том же направлении… Пешком.

Машину оставили у обочины с мигающими аварийными фарами. Свиридка-Токио на всякий случай снял колесо и засунул в огромный чемодан. Чтоб не украли прокатную тачку. В Швейцарии и красть-то некому, но приближаясь к незнакомому объекту, как правило, толком не знаешь, к чему готовиться.

Объект поразил воображение четвёрки: на тыльной стороне его горела неоновая надпись «Казино». На фасаде же, довольно скромном, еле виднелась надпись «Леда». Даже слово «кафе» отсутствовало. А длинный ряд деревьев оказался не очень-то густой рощицей…

В забегаловку вошли попарно: японец с Лизой впереди, за ними — Мася с Юрой. Затем все, по предварительной договорённости, сразу же разбрелись на четыре стороны: Юра — в прокуренный зал, Мася — в мужской туалет, Лиза — в женский, а японец — тот остался в вестибюле, стал приглаживать у окололысинную растительность у зеркала.

Первый результат получил Мася. Он вернулся из мужского туалета, сообщив, что какой-то мужик, скорое парень, долго копошился, то бишь неизвестно что делал в служебной кабинке для швабр и вёдер, а затем вышел оттуда, почему-то заперев дверь на ключ. На уборщика, вроде, не смахивал.

Лизин рапорт был короче: в дамской уборной никого не оказалось, сколько ни ждала.

Японец тоже никого не дождался, делая причёску в вестибюле.

А Юра, чуть попозже, в прокуренном зале, видел того же самого парня, с повадками уборщика, только тот уже отнюдь не уборщицкую роль исполнял, а самую что ни на есть кобелиную: клеился сразу к двум молодым девушкам, и уже через минут десять дал одной из них пощёчину. Вторая в шоке убежала, а та, которой дали по морде, пошла в бар — напиваться. Всё было выдержано в лучших традициях притона. Не хватало наркодилера с его обычными предложениями. После этого все четверо собрались в вестибюле на совет. Решено было вернуться, уже днём…

Когда «опера» направились к выходу, из зала, вся пьяная и заплаканная вылезла побитая девица, ведомая под руку какой-то старухой. На немецком языке, почему-то с русским акцентом, старуха утешала жертву разгульного парня, а потом произнесла:

— Я знаю, что делать! Если ты его любишь, борись за своё счастье!

Обе ушли. Из зала, озираясь, вышел нахулиганивший и… вновь направился в туалет. Юра подмигнул Масе, и тот уже через несколько секунд открывал дверь мужской комнаты.

Затем из туалета вышел малец, то самый, детдомовский, о котором все забыли, запрыгнул в автобус, и был таков.

— Папа Юра, мне это странным вовсе не кажется, — с загадочным видом произнёс Максимка. И напомнил о своих приключениях перед помолвкой. Ай, да Мася!

После такого заявления пришлось сходить к машине, взять отмычки, предусмотрительно купленные перед поездкой, и, поставив на шухере японца, отпереть дверь уборщицкой кабинки. Там было большое зеркало! Мася взялся провести следственный эксперимент: увеличился после слов «Расправить плечи!» и уменьшился после слов «Назад!»

Остальное было делом техники: переехали из отдалённой фешенебельной гостиницы в ближайшую деревню, поселились у крестьян, напали на «детдомовца», вечерами шаставшего в притон, залепили ротик пластырем, укольчик сделали…

Затем встал вопрос — с каким паспортом отправлять его в Россию.

— С каким! С Масиным, конечно! — отозвалась Лиза, сунув пятерню в Максимкины вихры. — Щас сбегаю в ближайший магазинчик, куплю красочки, станет белобрысеньким, чуть с рыжиной, будто мой племянник это. Конопушечки изобразим. Совсем немного грима — и никто не догадается, что это не наш Мася! Ха-ха-ха!..

От этого смеха Максимке сделалось жутко.

— А меня куда денете? Закопаете?

Папа Юра успокоил:

— Закопаемся вместе, только не плачь! Останемся здесь, на недельку-другую, пока твой паспорт назад не прибудет. А тётя Лиза беглеца поездом повезёт, накачает снотворным и глаз не спустит ни на миг, чтобы часом не проснулся при контроле…

— Только пусть не очень тискает и чмокает, — посочувствовал мальчику Максимка. — А то приедет весь в синяках и засосах! Порченый товар ведь могут не принять…

Князь улыбнулся, хлопнул сына по плечу, прижал к себе, вздохнул. Знает княжонок, как юмором пользоваться!..

Веснусчатая Лиза увезла крамольного Правителя в Россию. Свиридка-Токио, естественно, поехал третьим, а как же без него молодая жена одна будет — при таком-то беспокойном хозяйстве! А пара «князь-княжонок» стали целыми днями разгуливать по окрестностям, на сто процентов использовать экологически чистое пространство. На третий день Масе стало как-то беспокойно.

— Папа, а когда нам позвонят из Питера? Уже ведь и доехать должны были, и поклажу сдать — с рук на руки…

— Расслабься, сын, чем позже им приспичит, тем больше свежего воздуха наглотаемся. Такого озона в Питере нет, наслаждайся…

После этих слов папа Юра захрапел. Ибо вот минут сто как боролся со сном. Максимка же, напротив, рвался к действию. Его мучили стандартные вопросы: не хохмит ли старая, может, опять скрывает чего? Постепенно пришла в голову идея: смотаться в притончик, ещё раз выведать обстановочку, дополнительная инфа не помешает. Опять же, зеркало в уборщицкой может оказаться полезным! Особенно когда все нужные отмычки в кармане.

Бросив торопливый взгляд на безмятежно спящего отца, Максимка взял с журнального столика карту города. И кое-что из денег, щедро оставленных Свиридкой-Токио, франков пятьсот. Папе Юре оставались целых полторы тыщи, так что сынишкина совесть чиста.

Перед самым выходом Максимка ещё и папы-Юрины шмотки прихватил, треники и майку — на тот случай, если увеличиваться придётся…

В притончике всё было по-старому. Перво-наперво пришлось сунуть полтинник охраннику, так как детям туда вход строжайше запрещён, а детдомовец, помнится, совал, и именно полтинник! Потом, заглянув в общий зал, пришлось долго откашливаться, так как уже к полудню тот был прокурен донельзя. А когда дым, вроде бы, чуть-чуть рассеялся, стали видны лица, вернее, хари, заполнявших его особей. Среди них мелькала и уродливая рожа той старухи, которая приглашала обиженных девушек на уроки колдовства. Максимка стал активно следить за ней, предварительно сбегав в туалет и увеличившись. Долго ведь не будут терпеть мальца, вертящегося под ногами!

Часа через полтора пришла обиженная, которую пару дней назад ударили по лицу, и снова стала громко жаловаться. Старая кинулась утешать её, но «жертва» накинулась на неё с кулаками. Убегая от побоев, старая ведьма вскочила в какую-то дверь. Деваха кинулась было за ней, но тут же вернулась. Удалось ли ей намылить харю колдовщице?

Прошло ещё какое-то время. От курева Максимка окончательно прибалдел, плохо соображал уже… Ему вдруг нестерпимо захотелось открыть ту дверь, за которой… Возможно, находился секретный коридор, по которому сбежала ведьма Мара!

Несколько раз оглянувшись, Максим, пошёл туда, тихо прикрыв за собой дверь, и вдруг понял: идти-то некуда! Там был маленький уютный тупичок. Но зато с очередным зеркалом! Вот где пригодилась зелёная бутылочка, выклянченная у японо-парочки, вместе с красненькой, на всякий случай. У них-то «пропуск» всегда в двойном размере имелся — четыре пузырька.

Хлебнув зелья, Мася очутился… В коридоре, выложенном шершавыми плитками, в щели между которыми проникал тусклый свет. Хм, а мадам утверждала, что в том коридоре бывают раз в жизни…

Пройдя немного вдоль бездверных стен, Максим вдруг услышал разговор, доносившийся из какой-то комнаты, дверь в которую пока что не была видна. Кто-то был явно возмущён:

— Это и есть ваш старый Правитель?!

— Да! Ему на вид немного лет, но это он… Пришлось применить к нему его же собственный фокус! Улучшающее зеркало — его изобретение…

Мася ещё больше удивился: незнакомому мужчине отвечала мадам привратница! Вне всякого сомнения, то был её голос… Сжавшись в комок, он стал слушать дальше.

— А где же следующий?

— Я вам его вчера показывала, буквально вчера вечером. Забыли?

— Не забыл, но ведь на это место метил представитель дверной династии…

— У меня возникли контрадикции… В общем, вчера утром я поругалась с его матерью…

— Хорошо, оставьте бывшего мне… Для разговора… А сами — ступайте…

— Погодите, ещё секундочку! Мне был о вас чудесный сон…

— Да?

— Будто вы — огонь, испепеляющий, но справедливый! И будто живёте совсем один, почему-то в образе отшельника…

— Мне некогда выслушивать этот подхалимский вздор… Монаха из меня хотите сделать? Прочь!

Хлопнула невидимая дверь. Мася замер. Значит, старуха уже в коридоре. Куда она направится? И куда бежать?! Шаги, тем временем, приближались.

— Шпионишь?! Как ты сюда попал? Идиот…

— Не идиот, а представитель династического рода…

— Ладно, некогда мне с тобой тут стоять… Скажи спасибо, что к тебе неровно дышит моя единственная доченька, которая вдруг решила отказаться от меня! Захлопнула перед носом дверь — и всё! Но я прощаю её… Прощаю! Иначе бы ты не вышел отсюда, щенок…

С этими словами старая подпрыгнула, цепко ухватилась за Максимкино ухо и, несмотря на весь его взрослый вид, с невероятной силой потащила вдоль коридора. И куда только девалось «фрейлинское благородство»!

Подбежали к какой-то двери, за которой тоже находился тупичок с зеркалом. Принудительно выпив из красной бутылочки, Максим внезапно оказался… на вокзале города Лозанна! Ха! Он уже не в Цюрихе, а в Лозанне! Хорошо ещё, что денежки не потерялись в той безумной гонке!

На обратном пути, сидя в поезде, Мася начал потихоньку волноваться. Что подумает, проснувшись, папа Юра?.. Однако, глянув в окно, а затем на мобильник, он обнаружил, что ещё только раннее утро, время сдвинулось назад на три часа. Снова старухины происки!

Глава 17. Возвращение к себе

Швейцария дорогая страна, но добраться из одного города в другой, имея пятьсот франков, несложно. Даже для мальца десяти лет. А уж если тот малец выглядит на двадцать пять, то и подавно можно добраться, и даже куда угодно — у старшего возраста есть свои преимущества.

Чем старше парень, тем лучше, но не всегда. Явись Максимка в таком виде теперь в свой класс, никто не поверит, что это он…

Чем ближе подъезжал состав к Цюриху, тем жутче становилось Масе — от мысли, что он может не вернуться в свой нормальный вид. Ведь ссора со старухой ничего хорошего не сулила, стопудово не пустит больше она его в ту анфиладу, где можно уменьшиться с помощью зеркала. Даже зелёная бутылочка не поможет, если не знаешь секретов «подземной вертушки» — элементарно не попадёшь в нужное место…

Срочно в притон, к зеркалу! Не разбили ли его, часом, пока он в преисподней ошивался? Не перенесли ли в другое место? Может, прежний, арестованный Правитель ухитрился позвонить из Питера, и кабину уборщиков заблокировали, повесили банковский замок?!

Мася не хотел получать такой удар. Не так о школе беспокоился, как о Кристине: это ж теперь он старше её на целых двадцать лет!

К счастью, и притон, и оба туалета, и все уборщицкие кабинки не подвергались никаким налётам, всё было цело. А иначе и быть не могло: то утро, когда Максимка менялся с помощью зеркала, так и оставалось утром. Как уже было сказано, время подвинулось назад — благодаря привратнице. Бабка, хоть и разобиделась на всех, но гадить не спешила, и за это Мася был ей благодарен.

Сунув охраннику, уже неизвестно накой, чисто автоматически, полтинник франков, Фантомася ломанулся к двери туалета, с помощью отмычки влез в нужную кабинку, преобразился, вздохнул с облегчением. Что дальше?

Дальше следовало идти домой, но распирало любопытство. Что ли, снова придёт та путана, мечтавшая дать Маре зуботычину? Что ли, снова Бешеная Мара будет удирать через тупичок с зеркалом? Интересно, куда она потом попёрлась? Жаловаться на свою судьбу? Кому? Главному?.. Гы… Главному-то её сопли накой? Сопли вытирает, слёзки осушает только Бог. А у «князя мира сего» задача примитивная: сберечь в сохранности «матчасть», ну, и свою шкуру. По возможности…

Будучи колдуньей не самого низкого ранга, могла ли Мара предвидеть свою дальнейшую судьбу? Знала ли, что через месяц выйдет газета с некрологом о ней? А ведь так всё и случилось…

После неудачной попытки самоубийства, ведьма Мара две недели пролежала в параличе, а затем её дух перекочевал… в коврик! Да, в грубое изделие местной мануфактуры. О которое люди вытирали ноги, прежде чем войти в один из общественных туалетов. Из того коврика дух переселился в другой коврик, потом — в третий коврик, ну, и так далее… Пришёл ли он в итоге к Богу? Вопрос не из лёгоньких. Эх, зря вселялась Мара в тело молодой девицы — старой ведьме такое тело ни к чему, баловство всё это…

О том, что случилось с ведьмой Марой через месяц, никто из четверых «оперов» так и не узнал, ибо некролог вышел в крошечной местной газетёнке, крошечным тиражом. На международную та новость явно не тянула!

Чем больше знакомился Максим с представителями зазеркалья, тем меньше хотелось ему общаться с ними, и уж тем более становиться их подпольным мэром.

Поскольку дорога домой, то бишь к папе Юре, длилась не пять минут, нужно было преодолеть бегом огромный луг, у Маси выкроилось времечко для раздумий. Если раньше, последние полгода, он всё время хорохорился, привыкал чувствовать себя взрослым и даже чьим-то повелителем, готовым к любым ударам судьбы, то почему такой лёгкий удар, как непринятие его в мэры, должен сильно ранить? Не мэр — и ладно… Однако, увидев проснувшегося князя, княжонок бросился ему на грудь и… стал жаловаться.

Папа Юра выслушал его до самого конца. Потом ещё и некоторые детали попросил повторить. Далее изрёк:

— Не хочу тебя пугать, малыш, но старуха твоя становится опасной…

— Мда, — хмыкнул Мася, — она лишилась главного человека в своей жизни, навсегда поссорилась с единственной дочерью… И это пробудило в ней зверя?

— Молодец! Я всегда тебя гением считал. Психолог! Гигант мысли! Главное для человека — его близкие, семья… любовь… Дай я тебя расцелую!..

И тут Мася разрыдался. Как маленький ребёнок. Папа Юра и на это нашёл слова:

— Сколько ещё будет в жизни разочарований, сын! Но я уверен: это твои последние слёзы. Ты мужаешь! Вот сейчас всё обдумаешь, осмыслишь и уже сегодня накатаешь мне план действий, которые ты хотел бы видеть в списке программы президента…

— Президента чего?

— Страны, разумеется… Всё, что ни делается — к лучшему! Став мэром какого-то там подземелья, ты навсегда утратил бы возможность стать президентом страны.

— А сейчас какие у меня шансы?

— Думаю — большие.

— Ух, ты! А инаугурация моя где будет, если вдруг столицу перенесут из Москвы за Урал?

— Ну, уж во всяком случае, не за зеркалом купчинского супермаркета, и гости будут приходить не по старухиным бумажкам, а по нормальным приглашениям.

— Я согласен!

— Всё будет зависеть от тебя, от твоего старания, старайся, работай, расти, наконец, а я буду подкидывать тебе идейки! И финансы — по возможности…

Слово «финансы» всегда имело магнетический эффект. Вот и сейчас оно примагнитило к их дому одного из миллионеров. Хлопнула калитка. То приехал японо-муж конопатой Лизы, привёз Максимкин паспорт.

— Ребята, укрепитесь на стульях! Я с грустными новостями…

Юра не смог не подхохмить:

— Погоди-погоди, Прокопыч, дай-ка, я сам догадаюсь… Или нет, лучше ты, Максим, ты же говорил, что с духами общаешься… Что скажут тебе духи в этот раз? Ну-ка, напрягись!

Мася понял шутку, подмигнул и с важным видом закрыл глаза, типа впал в транс. Затем выдал:

— Если духи не врут, бабка нагло кинула меня, и подпольным мэром Петербурга будет другой мальчик…

Тут Свиридке самому понадобилось укрепиться.

— О-хо-хо! Вот это да-а-а… И ты ни грамма не расстроен?!

— Не-а! Это ж какое крепостное право — быть под старухиной пятой!

Мася как раз недавно выучил про крепостное право, в школе проходили.

— Свирид Прокофьевич, вы ж сами были крепостным, и вам просто повезло, что ваша барыня была не Салтычиха…

Очухавшись, Свиридка-Токио отпарировал удар заумного малолетки.

— Хм… Ещё кому из нас больше повезло! Ты вот бесплатно вышел из игры, а нам с Лизонькой откупаться пришлось… Мы больше не привратники, хоть и клятву дали. Отказ от клятвы стоил нам… Полмиллиона долларов, однако! Когда-то моя зазнобушка меня выкупила, а в этот раз — я её, — довольно рассмеялся бывший крепостной.

В ходе того повествования был уточнён и размер капитала, остававшегося у Свирид-Прокопыча в сухом остатке: четыре миллиона американских долларов. Не так уж и много, но на маленькое ранчо в Швейцарии плюс на квартиру в Японии, плюс вообще на хорошую жизнь — вполне должно было хватить.

— Подожди! А чего тебе приспичило откупаться? Жил бы на два дома, на две страны, поди плохо! Скучно ведь тебе в Японии! — заволновался Юра.

— Инициатива исходила от карги, однако, — сухо комментировал всегда жизнерадостный японец. — Она такую сцену закатила нам с Лизушей, аккурат после своей ссоры с вашей Лялей…

Тут Юра разволновался ещё больше.

— Ой! Надо ж позвонить жене, как она там!

Набрав номер коммуналки на Обводном, князь приготовился услышать что-то страшное. Но ничего страшного не произошло.

— Юр, ты долго там ещё болтаться будешь?

— А ты как? Зачем с мамашей-то ругалась? Тебе ведь нервничать нельзя…

Пауза.

— Да я… Я-то в полном порядке… А вот ты меня пугаешь! О какой мамаше речь, мы ж с тобой оба сироты?!

— Ничего не понимаю… Ладно, если ты в порядке — я спокоен тоже! Жди нас! Скоро будем!..

Вернувшись в Питер, папа с сыном долго хохотали над Лялиным рассказом. Оказывается, когда нагрянула старуха, как обычно в лохмотьях и с нравоучениями, бывшая принцесса-болотнянка приняла её за баптистку-попрошайку, сунула сто рублей и захлопнула дверь. А бабка ещё долго стучалась и требовала впустить! Но Ляля пригрозила ей милицией, и та удрала.

— Так-таки удрала? — заржал во весь голос Юра.

— Да, а что? Дёрнула вниз по лестнице с ругательствами…

Несмотря на Лялину беременность, пришлось ей всё рассказать: и про мадам, и про зазеркалье. После жуткого повествования о таинственном и неземном, бывшая принцесса Анна вдруг спросила о вполне земных вещах:

— Слушайте, ребята, кто-то проверял гараж? Стоит ещё там наша тачка? Может, мстительная карга забрала её назад?

Тут и Харитоныч маслица подлил:

— Если забрала — то была права. Барыня, ты чё, мать свою родную выгнала?

— Дед, замолчи, а то и тебя выгоним, — рявкнул Юра. Но дед не слушал, душа требовала высказаться:

— Красавица, я о тебе был лучшего мнения! Дура ты совсем, что ли? Пусть бы бабка в гости к нам ходила, а малец бы пусть за зеркалом торчал — в школу всё равно ходить ленится… И машина с гаражом были бы целы!

Тут уж Ляля по-серьёзному возмутилась:

— Харитоныч, ты, конечно, алкоголик, но сейчас ведь трезвый?

— Ну…

— Тогда должен понимать: человека на машину с гаражом не обменивают. Зачем нашему мальчику всю оставшуюся жизнь в подземелье париться?! Мы мальчиков на велосипеды не меняем, правда Мася?

Малец кивнул.

— И потом! — раздухарилась бывшая принцесса. — Я отлично помню свою мать, мне было шесть лет, когда они с отцом умерли! Я своих родителей любила и сейчас люблю, а если в прошлых жизнях у меня ещё кто-то был, то об этих людях я знать не знаю и рыдать о них не собираюсь!..

Для разрядки обстановки, Мася решил выступить в роли мага:

— Харитоныч, иди в свою комнату, спрячься под кроватью, а я буду с твоим духом разговаривать.

Старик послушался, ушёл. Максимка начал публичный сеанс:

— Вася-Вася-Вася… Вася-Вася-Вася… Вася-Вася-Вася… Приём! Слышишь меня?..

И таки раздался ответ, но почему-то очень громкий, голосом Харитоныча:

— Чего тебе?

— Водки хочешь?

— Снова обманешь, стервец?

Харитоныч выскочил на кухню. Все оторопели.

— Ты смотри, — сказала Ляля, — и вправду его дух на «Васю» отзывается…

— А чего же мне на Васю-то не отзываться?! Если я по паспорту — Василий Харитоныч?!..

Все заржали, включая и четырёхлетнюю Кристину, которая проснулась от предыдущих криков и прибежала проситься к матери на колени…

После этого ещё много чего было. Например, через полчаса нагрянули с бутылкой Лиза и японец. Оба уже сильно под шафе, но ещё способные говорить. Свиридка-Токио, услышав о волнениях насчёт машины, торжественно провозгласил решение привратницы:

— Не бойтесь, она вам всё ваше оставила, так и сказала: машину и гараж пусть забирают… А мы вам с Лизой от себя дарим тот швейцарский домик, в котором вы три дня скучали…

Всё кончилось прекрасно. Как в популярных театральных водевилях, и даже лучше. Но Максимка понимал, что спектакль спектаклю рознь. Если персонажи не связаны любовью, если между ними кипят раздоры и имеют место финансовые распри, то это будет никакой не водевиль, а дешёвенький ужастик.

В подтвержение этих мыслей сон ему ночью приснился. Россия вдруг сделалась маленькой, как тарелка, а людишки — те вообще превратились в лилипутов. А вокруг бушевал океан! Из океана шла могучая энергия, добрая подпитка, из-за чего все люди на тарелке целовались, обнимались, и никто не дрался… И лился на всё это Божественный Свет… А в конце чей-то голос внятно произнёс:

— Свет сильнее тьмы…

Проснувшись, Мася призадумался: к чему всё это? И такая ли уж правда, что из света можно лепить конфеты? Врала старуха, врала, как Троцкий… Своё подземное добро лепила она явно из чего-то другого… Чья-то энергия — не Свет, а всего лишь чья-то энергия…

Глава 18. Сюрпрайз перед новогодними каникулами

Дни рождения Максимка отмечал весной, на приличном удалении от зимних праздников, а посему гора подарков, причитавшаяся ему ежегодно, автоматически удваивалась. Он искренне жалел одноклассников, имевших днюху под Рождество или где-то близко — у них ведь крупная радость случалась раз в год!

Как уже неоднократно говорилось, радость к Масе в одиночку никогда не приходила и, если по правде, никогда так уж сильно не зависела от праздников. Их, «радостей в одном флаконе», всегда было как минимум две, а нынче, в преддверии больших торжеств, не двойная кайфуша намечалась, и даже не тройная, а многократная.

Шёл декабрь, самое начало, морозы набирали силу еле-еле, а первый снег появился и сразу исчез ещё в ноябре. Ветры тоже с разгулом не спешили, ибо их время — лютый-прелютый месяц февраль.

Затишье предвещало необычайный взрыв эмоций, но само его надо было как-то пережить, типа скоротать. Чем заняться? Жаль, старуха исчезла. Провела она своё мероприятие? Инаугурация состоялась? Ведь их в Швейцарию так гнали неспроста — бабка хотела заполучить подпольного мэра до конца года. Кстати, где приглашение на шоу, умыкнутое с грузовика? Ещё тогда, во время бешеной гонки по городу и окрестностям!

Вынув учебники, Мася тряхнул рюкзаком. Кривой паркет усеялся скрепками, трамвайными билетами, записками от папы Юры учителям, пакетиками жвачки и прочей дребеденью. Но той бумажки не было.

Пошарив между днищами рюкзака, проверив, не двойные ли у него стенки, заглянув во всевозможные карманчики, Максимка убедился в тщетности поисков. Что дальше? Название улицы, где находился загадочный купчинский супермаркет, кое-как возродилось в голове, но номер… А главное — дата! Дату и время он вспомнить не смог, как ни силился. Не дежурить же на той улице… Улицы в Купчино длиннющие, за всеми супермаркетами враз не пронаблюдаешь.

Мася вздохнул. Ну, нет — так нет. Знать, не судьба ему увидеть, как будет стекаться глупый народ на сомнительное шоу. Они ж ничего не слыхали про болотное зазеркалье! Небось, с денежками придут… «Благотворители»! Обчистят их там за пять минут, а само шоу будет длиться не дольше их с Кристиной помолвки…

О помолвке вспоминалось с нежностью. И с юморком. Да и бабка с большого временнóго расстояния не казалась таким уж монстром. Много в ней было тёть-Марининого, кстати. Лихо про честность талдычила! А подарочки как щедро раздавала: Максимке — айпэд, папе Юре — так вообще машину с гаражом… Зачем было с ней ссориться? Ну, другого сопливого подземного правителя назначат, и не факт, что лучшего, ну, нагрубила сгоряча мама Ляля бабке, ну… А бабка тоже хороша: мол, я твоя родная мать, всю жизнь за тобой слежу. Да ещё в традиционных лохмотьях припёрлась! Оделась бы получше, в виде исключения, так и не приняли бы за баптистку-хулиганку… Жуть, как некоторые взрослые любят ситуацию усложнять! Мася не из таковских, а посему… Решил, всё-таки, найти тот супермаркет. Хотя бы попытаться!

Напялив куртку и сунув в карман кошелёк, Максимка побежал на улицу — к метро. Станция «Балтийская» ближе всего, но от неё до «Купчино» надо ехать с пересадкой. «Фрунзенская» чуть дальше, но там по прямой — шесть остановок. Да на трамвае чуток. Через минут сорок можно было начинать наблюдение. Благо до темноты оставалось не менее четырёх часов.

Бежать до «Фрунзенской» по Обводному каналу — это ж ещё и историю вспоминать! Ту, которая началась восемь месяцев назад, у киосков-раскладушек. Где они теперь, киоски эти? Пусто. Как и не было их. Определённо скучно без старухиных примочек…

Привратница собиралась «заняться творчеством» — сразу после инаугурации планировала отойти от привратницких дел. Чего ещё учудить хотела? Наверняка задумала что-то суперприкольное. Такие мысли добавляли Максимке «газу», он бежал всё быстрей и быстрей. А по пути попадались странные личности, до ужаса похожие на привратников, такие же бомжеватые, а главное — лицом почти копия. Даже старушенция — копия мадам! — попалась. Говорят, если встречаешь кого-то похожего на своего знакомого или знакомую, точняк те люди о тебе сейчас вспоминают!..

В вагоне было пустовато, пассажиры думали каждый о своём, но Масе мерещилось, что его пристально рассматривают, пытаясь угадать мысли. Ещё бы! Ведь его ждали новые приключения, не хуже предыдущих. Он это чувствовал. Знал. И не ошибся.

Выйдя из метро и проехав на трамвае пару остановок, Максимка добрался до нужной улицы, которая скорее смахивала на проспект. Сколько же там супермаркетов? Окружающая местность выглядела уныло: панельные дома брежневского типа не теснились, как особняки в центре города, а наоборот, стояли на почтительном расстоянии друг от друга, что придавало пейзажу ещё более депрессивный вид. Как тут вообще могут жить люди? Стоило ли рисковать жизнью и деньгами, поселяясь в Городе-Двери, чтобы постоянно иметь вокруг себя «не пойми что», характерное для абсолютно любого города. Ведь и в Купчино полно приезжих, а не только в центре города. Их везде полно, этих храбрецов-авосечников, живущих и действующих на «авось». Этот афоризм, конечно, принадлежал папе Юре.

Переведя взгляд несколько раз, Мася поначалу ничего интересного не заметил. Однако вскоре неожиданно узрел… Чёртово колесо! Вращающееся! Кто-то наскоро соорудил Луна-парк? Неужели аттракционы работают до декабря? Или это специально к Новому году? Хочешь, не хочешь, а пойдёшь в ту сторону, особенно когда ноги сами несут.

Подбежав чуть поближе, Максимка заметил, что территория аттракциона окружена низким зелёным заборчиком. Внутри ограды было не так уж и много людей, аттракцион-то был новьё несколькоминутной давности! У расписной калитки стоял человек во фраке и впускал любопытных строго по одному. Толпа, которая, конечно же, имелась и вокруг огороженного пространства, была тактично оттесняема другими импозантными людьми во фраках — тех было человек двадцать. Милиция тоже имелась — в лице одного-единственного постового, сильно зевавшего и не проявлявшего интереса к происходящему. «Подкуплен страж», — сказал бы папа Юра.

Мася подошёл бы ещё ближе, но персона во фраке, стерегшая калитку, вдруг до боли напомнила ему водителя грузовика мадам привратницы, похожего на Роберта де Ниро: крупная родинка на щеке, прилизанные космы… А раз так, безопаснее было держаться поодаль. Издали иногда смотреть даже интересней!

Пассажиры колеса, ещё только садившиеся в кабинки, имели настроение практически спокойное. Зато те, кто уже успели покататься, дико веселились, ржали как кони, просто ухохатывались, причём дружно, все без исключения. И наперебой совали деньги какой-то женщине. Если бы та дама не была одета так прилично, её можно было бы принять и за мадам привратницу.

Чего Максимка больше всего ждал? Сумерек, конечно. Любопытно было не только посмотреть, но и послушать.

И вот пришли они — сумерки. Стали сгущаться мало-помалу. Максимка бросил осторожничать, подошёл ещё шагов на двадцать-тридцать. Первое, что он услышал, было:

— Оплата по результату! Кому не понравилось — тот не платит!

То был скрипучий голос мадам. То была, конечно же, она, только без лохмотьев. В ответ на её реплики слышались как бы возмущённые голоса:

— Позвольте, как это — по результату?

— Вот те на!

— Я так не играю!

И снова раздавался хохот.

— Говорю вам, — увещевала бабка очередную группу, — если не получите удовольствия, то и платить не надобно будет…

Вдохновившись такой бесплатной ценой на удовольствие, очередная группа садилась и… неслась — вверх-вниз. А денежки текли рекой — прямёхонько в карманы старухи-зазывалы. Карманы оттопырились донельзя, так что пришлось часть купюр перепрятать за пазуху.

Интересно, чем она их так развеселила, думал Мася. Дабы узнать причину, ему пришлось подойти к калитке, где висел плакатик с надписью: «Мы подарим вам воспоминания о вашей юности». Наверное, юность — весёлое время, подумалось Масе.

И действительно: даже одиночки, садившиеся в кабинки в хмуром настроении, после катания выскакивали окрылёнными, не говоря уже о парах… Ну, в этом, пожалуй, не было ничего особенного — ведь старуха не перестала владеть своим гипнозом. Провожая ржущих и икающих от смеха за калитку, она и там морочила мозги — предлагала каждому, совершенно безвозмездно, «конфетку забвения», чтоб дома те же самые воспоминания не мучили, мол, хорошенького понемножку, а то со смеху и сдохнуть можно. Помимо конфеток, бабка вручала всем покатавшимся… О! Знакомую бумажку! Приглашение на инаугурацию, официально значившуюся как «благотворительное шоу». Многие чисто из вежливости брали ту бумажку, а потом, отойдя на расстояние, бросали наземь. Так что подобрать несколько штучек для Максимки не составило труда — на всю семью нахапал! Вот только дата шоу смущала — текущий день. Начало — через три часа.

После окончания последнего сеанса, когда почти вся публика рассосалась, растворилась в темноте, подвалил отряд рэкетиров — в ментовской форме, вестимо. Наверное, подумали, что бабка и её артисты в штаны наложат. Тут им самим было впору за сердце хвататься…

Дождавшись, когда не только публика, но и персонал во фраках покинули площадку, старуха вынула из сумки какой-то агрегат, помесь мегафона с ГИБДД-шным радаром, и гаркнула в него что есть силы. Какое-то заклинание — непонятное, но внушительное. Вся недвижимость, имевшаяся на площадке, включая и заборчик, превратилась в дым и немедленно всосалась в вышеозначенный матюгальник — через центральную дырочку «рупора». Правда, всосалось не всё. На земле после псевдоциркового трюка валялись несколько палочек, штук двадцать, типа эбонитовых — такими в школах на уроках физики магнетические опыты показывают. Коллеги во фраках кинулись их поднимать, но человек, похожий на Роберта де Ниро, дал знак, что управится сам. И таки справился — за пять секунд, собрал всё в полиэтиленовый мешочек. Затем вручил его привратнице со словами:

— Мадам, пусть это побудет при вас…

Рэкетиры прибалдели, но делать было нечего. А старуха со товарищи, всей гурьбой, бегом, без остановки, рванули до конца длинного квартала. Там, буквально за углом, обнаружился супермаркет, точный адрес которого и был указан в бумажке-приглашении. У входа стояла небольшая толпа зевак, которая сильно недоумевала, ибо производилась непривычная для обывателя «зачистка магазина от покупателей». Как по доносу о подложенной взрывчатке! Но охранник, стоявший у входа, неожиданно все подозрения об опасности развеял:

— Граждане, кто с приглашениями — прошу входить, зал пуст!

И очень могие рванули внутрь. Вместе с толпой внутрь магазина стали пробираться и мадам с коллегами. Но… Странное дело! Всех их впустили, кроме самой мадам.

— Вас велено задержать! — вкрадчиво произнёс охранник.

Мадам смутилась, остановилась, воздела руки к звёздному небу… Что интересно, никто из её коллег во фраках не обратил на инцидент ни малейшего внимания. Кроме «Роберта де Ниро». Тот, слегка задержавшись, сочувственно глянул на привратницу, вздохнул… Словно ведал обо всём заранее.

Масе сразу же перехотелось идти на мероприятие. Что там может быть интересного? Очередной интерьер подземной «вертушки», где будут чествовать его соперника? Ему было теперь гораздо интереснее узнать, что будет делать старуха, куда потащится. По её физиономии было видно, что даже она, при всех неописуемых талантах и способностях, не смогла предугадать такой поворот событий. Жалобно хмыкнув, она вынула из кармана флягу и сделала судорожный глоток. Мася понял: настало время его выхода.

— Мадам… Если хотите, я отвезу вас к… к бабушке…

Старуха вздрогнула.

— К какой бабушке? И откуда ты тут взялся, щенок?

— Потом скажу. А сейчас — поехали, пока маршрутки ещё ходят. От метро на микрике — минут тридцать сорок…

— Так значит, всё-таки, к бабушке… И это почему же?.. — вдруг ласково-задумчиво произнесла мадам, видно, снова «выпав в осадок»… Взгляд её привычно затуманился.

— Ну, хотя бы потому, что вы ей подарили старинное колье. Уж чаем-то всяко напоит. Да она и без колье вас чаем напоила бы, не переживайте…

Старуха согласилась. Сели на трамвай, поехали к метро, а дальше — перепрыгнули на маршрутку, «двинули на рафике в область» — как сказала бы рыжая Лиза.

По дороге бабка неожиданно разговорилась. Заставила Максимку объяснить ей всё: и его появление около супермаркета, и его же появление близ кулуаров Главного, ещё тогда, в Швейцарии, перед самой «вынужденной высадкой в Лозанне»…

— Так получается, что я зря вас в Швейцарию гоняла! Можно ведь было иначе поступить… Ведь объект был у нас буквально под носом… Но кто же знал? Впрочем, Главный, вероятнее всего, был в курсе… И от ритуала было никак не отойти… Ритуал есть ритуал…

Нетрудно догадаться, с какими лицами слушали тот диалог пассажиры битком набитой маршруки. Ведь аккурат был час пик.

На дворе был не только час пик, но и кромешная декабрьская темень — в области, как известно, улицы освещаются ещё хуже, чем в городе. И снова на выручку пришли праздники!

Дни рождения и прочие праздники семья Лялиных-Скобелевых-Дверниковых частенько отмечала в деревне, поэтому Мася даже в темноте без труда нашёл нужный домик. Жаль, маршрутка прямо туда не подъезжала — ведь борзоногая бабка в этот раз вообще мчала как укушенная. Зачем он указал ей направление? Шла бы она за ним, а не он за ней… И не сказать, чтоб совсем не было скользко! Вечерняя наледь на дороге грозила падением. Однако, как ни странно, обошлось без казусов, дошли до садика с избушкой целыми и невредимыми.

Из глубины сада слышались удары топора. Редкие, слабые, неуверенные.

— Что там?! — вздрогнула старуха, хотя ранее пугливостью не отличалась.

— Ну, наверное, бабушка дрова рубит…

— А-а-а, Мария…

Мася оторопел. Он впервые слышал имя бабушки — все всегда её «бабулей» величали.

Мадам сама нашла калитку, резко отворила, потопала на звуки топора. Обычно беспокойный пёс, едва высунув морду из будки, заскулил и… спрятался. То ли от холода, то ли от страха.

Продираясь сквозь разросшийся кустарник, воюя с ветками яблонь и облепихи, Максимка, слушал прикольный диалог.

— Маша, давай сюда топор, так ты ещё долго ковыряться будешь!

— Ой… Это вы?!

— Я-я… Узнала? Гони топор!

Удары сделались частыми-частыми, как в ускоренном аудиоролике…

А выглядело действо как ускоренное видео. Подошедший Мася не сдержался и хихикнул. К счастью, мадам не расслышала. Рядом с ней росла эффектная кучка дров…

Наконец, крупные поленья кончились, привратница, теперь уже с пристакой «экс», бросила топор, взяла дровишек, пару мелких щепочек и приказала:

— Все в дом!

И «все» повиновались.

Когда Максимка с бабушкой вошли в гостиную, мадам вовсю колдовала у печи, мешая угли, а за столом… Сидела тёть-Марина!

— Вот, где ты болтаешься на ночь глядя! А мама Ляля вся в слезах… Хорошо, что я мобильник теперь ношу… Свой-то зачем выключил?..

Произнося эти фразы, Маринка шарила в карманах в поисках очков и старенькой, когдатошней Максимкиной, мобилки.

— Алло! Ляля? Он у бабушки! Нашёлся! Тут какая-то… мадам его привела…

Мася с привратницей хитро переглянулись.

Глава 19. В обход, потом прямо — к самой реальной реальности

Затем долго пили чай, окончательно знакомились. Ну, и, конечно, не без привратницкого соло обошлось.

— А он завистник… И вправду завистник… Завистник… А я ему верила… Уважала…

Речь шла о Главном, тоже с приставкой «экс», ибо мадам его более так не называла. Теперь он был просто «он». В лучшем случае. В худшем — не обошлось без мата, отчего Маринка то и дело затыкала уши и кивала Максиму на дверь, мол, выйди. Но тот не собирался слушаться. Кто кого, в конце концов, из передряги вытащил? Не мадам привела его к баб-Маше, а он её… К тому же, пропускать очередную ахинею о зазеркалье — глупость. Давно оттуда не было новостей, а тут такой поток… Лавина!

Отойдя от привратницких дел, мадам, как и обещала, занялась творчеством.

— Я ему, с-с-скотине, столько всяких новшеств понавыдумывала, столько изобретений внедрила, одна «комната испуга» чего стоит…

«Комнатой испуга» называлось помещение, сплошь выложенное специальными пластинами, типа металлических, способными впитывать энергию человеческого настроения. Если постоянно заполнять её воришками, только что пойманными за руку, либо другими новоявленными преступниками, то вскоре комната сама начнёт определять эту сомнительную братию, эту «порченую породу». Лишь войдёт туда хороший, чистый человек — сразу будет вышвырнут по причине чужеродности. И сразу документ ему: «Хороший человек».

— Я хотела ему лучше сделать…

— Болотную породу слегка улучшить? — не выдержал Мася.

— Именно. А ему это не надо… Ему плевать… Плева-а-ать… Плева-аать…

Ну, всё, наклюкалась старуха, теперь шишь чего интересного услышишь. Мася вырвал у неё флягу.

— Мадам, хлебните антидоту, а то мы не узнаем, что было дальше…

— Да, мать, вываливай как на духу, сразу полегчает! — поддержала тёть-Марина. Ей тоже было любопытно.

Протрезвев с помощью другой фляги, бывшая привратница поведала о трюках с инаугурацией.

— Сначала он, этот поганец, предложил, чтобы всё было по правилам, мол, надо соблюсти ритуал, официально отобрать права у бывшего Правителя, а для этого — разыскать и привести. Ну, привели мы его, и что? В итоге всё равно вышло не по-моему, а по его: на троне восседает, хоть и новая, но весьма удобная ему и безропотная личность — можно снова дела делать… И главное — нового Правителя Петром зовут, как я и хотела! Ха! Всё, как я хотела, не подкопаешься…

Старуха потянулась было снова за первой флягой, но Мася её снова остановил.

— Выходит, нас в Швейцарию гоняли зря?

— Зря. Каюсь. Он, мразь лживая, дерюжная, просто издевался. Уверен был, пузатый врун, что не сыщете вы злодея, даже вчетвером…

— Что лживый — то лживый, — поддакнула Маринка, — отец ведь лжи он, как-никак…

— А почему он всё время у вас «пузатый» и «дерюжный»? Он же может и другую внешность на себя напялить? — спросил Мася.

— Так ему для имиджа сподручнее — под скромного косить. И Сталин с Мао так выделывались, и я, козлиха старая, драной клоунессой сколько лет отходила… Тьфу, идиотка…

Дальше бабка, минут пять, лаяла себя саму, тоже с непечатными словами. Прервала её баба Маша.

— Слушай, милая, тебе ведь теперь трудно, а я, чёрствая душа, всё никак не верну твой подарок…

Она сходила в спальню, принесла старинное колье. Бриллиантов на нём было!

— Вот, хорошо, что не сдала в ломбард, а то зубы планировала сделать…

Старуха окончательно протрезвилась.

— Ещё чего! Подарки забирать! А зубы я тебе щас и так сделаю! Есть тут хоть одна комната с креслом?..

Она достала одну из палочек, выданных ей «Робертом де Ниро», потрясла ею в воздухе…

Через полчаса баба Маша сидела за столом, сверкая голливудским прикусом, кусая всё подряд, даже каменные сухари — и с большим успехом!

На зубы, как вы поняли, ушла часть волшебной палочки, которая и не палочкой была вовсе, а сгустком «универсальной материальной энергии» — делай из неё, что хошь. По крайней мере, экс-привратница ухитрялась делать.

— Хорошо, что хоть Силантий не сукой оказался, приберёг мне немного добра, отбил у заговорщиков…

— Силантий — это который с родинкой? — снова проявил смекалку Максим.

— С родинкой, с родинкой… Такой родной… Когда теперь свидимся…

Мадам всплакнула, вытерла глаза, обняла Максимку.

— Все они, кроме Силантия, мне завидовали, все… А я завидую тебе, малыш…

— Мне-е-е?!

— Тебе-тебе, не удивляйся, ведь ты с мамой Лялей на «ты», а она мне… Ка-а-ак «выкнет» тогда, да как выгонит, да как дверь захлопнет… А я с «Евангелием» пришла, по-доброму, чтоб не сразу въехала, что я… из этого… ну, из ада… или как его там…

— Да как его ещё называть-то, коли там шастает сам сатана! — вскочила со стула Маринка.

Мася приготовился слушать проповедь. И таки проповедь была.

— Ты, сестра, напрасно убиваешься о потере связи с дочерью, ибо любая потеря, любая скорбь идёт во благо, направлена на очищение души. И если ты, сестра, раскаиваешься во всём содеянном… Кстати, как тебя зовут?

Этот вопрос застал врасплох абсолютно всех присутствующих, включая и мадам. Она, видишь ли, не помнила своего имени, причём, не помнила давно. Ибо не пользовалась. А зачем? «Привратницей» в болотном зазеркалье быть престижно. Это главное. При чём тут какое-то имя.

— А паспорт-то у тебя есть? — не унималась Маринка. — Без паспорта теперь даже в монастырь не примут…

— Да нафига ей паспорт, когда она гипнозом кого хочешь заморочит, везде пройдёт… как танк…

Максимке показалось, что его реплика прозвучала весело. Но никто не улыбнулся. Тогда он решил исправиться.

— Нет, я просто подумал, что… Если мадам привратнице вдруг захочется переселиться, то её палочки — хороший строительный материал для чего угодно… Вон, киргизы юрты за собой через всю степь таскают — и то не сильно кряхтят, нам об этом в этнографическом музее говорили. А мадам себе не только юрту, но и клёвое американское бунгало где хошь соорудит. Так ведь можно и по всему миру путешествовать! На границе, к примеру, гипноз применять, а в остальное время — в разных домиках кайфовать. Ведь эти палочки — всё равно что пластилин, лепи, что хочешь!..

И снова никто не улыбнулся. А Маринка — та вообще давно думала о своём, минут уже несколько. Наконец, выдала:

— Как бы тебя ни звали, сестра, коль имеешь ты свойства необычные, начинай помогать людям…

— Это как? — оторвалась от фляги мадам.

— Да путей-то множество… Вон, у нас в деревне один рабочий, пожилой уже, скит себе построил на отшибе, уединился, стал усердно молитвы читать…

— Грешил, наверное, в молодости много? — поинтересовалась баба Маша.

— Не знаю, осуждать — не наше дело. Главное, что в конце жизни образумился, уверовал крепко, даже прозорливцем стал. В один прекрасный день люди к нему пошли за советом… И не только к нему!

— А к кому ещё-то? — не удержался Мася.

— У него на подворье коты-подростки бегают, так они, представляете — тоже вещать повадились…

— А это как? — снова изумилась мадам.

— Да ничего… в этом… удивительного… нету, — въедливо ответила Маринка, выливая в блюдце остатки чая из чашки. — Придёшь, бывалоча, в старый монастырь, да и в не очень старый — без разницы, а тебе навстречу пара: кошка с только что пойманным голубем в зубах. Если бедолага вырвется — значит и вас, наблюдающих сцену, неприятность минет, а если нет — пиши пропало…

Беседа так бы и текла весь вечер плавно, с переходом в утро — Маринка умеет укачивать. Но к бабе Маше вдруг идея подвалила:

— Слышь, сестра ты моя, благодетельница, а поселяйся-ка ты у меня, ась? Будешь чудеса свои прямо здесь творить: хочешь — кошек с голубями строй, хочешь — собаками командуй, а хочешь — людям вещай, всё, что знаешь про них… А знаешь-то ты много, не сомневаюсь…

— Соглашайтесь, соглашайтесь, тут вам будет хорошо! Можете всё время спать на моей кровати! — вскочил со своего места Мася и помчался к шкафу за свежим бельём.

Мадам сначала было воодушевилась, но потом снова скисла.

— А как же дочь моя?

— Что — дочь твоя? — в момент отреагировала баба Маша. — Боишься, что будет чураться тебя, и что, Господи прости, перестанет даже ко мне ездить?

Старуха промолчала, но по лицу было видно, что боится она именно этого.

Маринка снова вынула мобилку.

— Погоди! Сейчас я её подготовлю…

— Прямо сейчас?! — вздрогнула мадам.

— А чего тянуть? Сделаем! — поддержала тёть-Марину баба Маша. — Обещаю даже не ревновать, ведь я бабка, а ты — мать! Извини, что стихами вышло… Щас обработаем тебе дочуру в лучшем виде, чтоб тебе ночью лучше спалось, на Максимкиной-то подушке, заодно и мысли все узнаешь этого сорванца, чего он там удумал на следующий раз… Говорят, если на чьей-то подушке поспишь — мысли его узнаешь!

— Прекрати, Маша, православный человек, а всякую муть колдовскую городишь, — цыкнула Маринка.

— А чё здесь колдовского-то? Если человек спит, он одновременно колдовать не может…

Бабульки спорили, цифирьки телефона попискивали, все четверо не сводили глаз с мобильника, но на том конце трубку никто не брал. Раз пять или шесть перенабрала номер Маринка.

Наконец, ответ поступил, но неожиданный. Ляля рыдала, а Юры вообще дома не было. Все удивились. Кроме Максимки.

— Маме Ляле давно нравится другой дядя, из шоу-бизнеса, вроде этот… как его… продюсер… — с видом триумфатора сообщил он.

— Погоди! — возмутилась Маринка. — Как это? Она же в интересном положении…

— Не-а! — гордо приосанился малец. — То было в сентябре, а сейчас…

Баба Маша схватилась за сердце:

— Она что же — на аборт пошла?!

— Да никуда она не ходила, просто оказалось, что и не беременела она…

— А что ж нам-то не сообщила? — уже и Маринка схватилась за сердце.

— А ей в том время уже было не до вас… Говорил я папе Юре, чтоб не слушался её и занимался спортом! А то — он вечером с работы еле ноги волокёт, а она — с концерта заявляется, почти каждый раз позже него! Хорошо, хоть я с Кристиной вечерами остаюсь, а то бы и малявке пришлось бы по концертам шляться…

Мася наспех выдал свою теорию о том, как некоторые женщины, будто бы ревнуют своих мужей, а на самом деле втихаря прихорашиваются.

— Каждый день новый маникюр — это нормально? Я, конечно, маму Лялю не виню, все женщины мартышки, особенно в молодости, но и папу Юру жалко — для него это удар!

Вся компания минуты две просидела молча. Затем мадам порылась в своей сумке, которая была не меньше Максимкиного рюкзака, вытащила какую-то «машинку», слегка отличавшуюся от той, которая «для слежки», и начала, глядя на экран, жать кнопочки. Затем изрекла:

— Тут колдовство замешано! До чужих подушек, правда, дело не дошло, но дойдёт, и не только до подушек, а и до кладбища, если не вмешаться…

По словам привратницы, Лялю околдовали, и не сам тот мужик, а его жена. Да, сейчас полно извращенческих пар, где мужья с жёнами якобы дают друг другу свободу, а на самом деле от ревности готовы всех соперников поубивать, причём самыми садистскими методами.

Ляля в последнее время много пила, даже больше, чем пять лет назад, когда мечтала получить Юру из Москвы — вырвать из когтей Изольды. Хорошо, что Изольда хоть не колдовала, а то не сносить бы блондинистой наследнице принцессы Анны головы ещё тогда, и не родить бы ей Кристину с Улей. Младшенькую дочку, родившуюся летом, нарекли Ульяной.

В этот раз Лялино пьянство было не от ревности к Изольде, а из-за ревности жены-мегеры того красавца-продюсера, которую она в глаза не видела, но о существовании её, конечно, знала. А мегере вовсе и не надо было знать всех своих соперниц и соперников, ей хватало младших демонов и демониц, карауливших супруга день и ночь. Почему младших? Потому что сама она была из разряда старших, кои, однажды выйдя из подземелья и вселившись в тела молодых красоток, кочевали в следующих воплощениях именно по таким приманчивым объектам — из тела в тело. И мадам привратница решила это дело поломать! Вернее, начать компанию по усмирению зарвавшихся колдуний. И то должна была быть не «охота на ведьм», такая милая для сердца стукачей, а тайное обнаружение с последующим усмирением.

В чём заключалось вышеозначенное усмирение? Нет, не в убийстве. Убийство — грех. Тем более, что после смерти физического тела «лярва» может смело переселяться в другую оболочку. Усмирение на языке мадам привратницы означало лишение возможности делать зло.

Итак, возмездие свершилось! Слегла мегера с тяжёлой болезнью, сопровождавшейся параличом. А супруг-продюсер стал за ней ухаживать — по долгу совести. Неплохой был, в общем-то, человек.

Мадам привратница на этом не остановилась. Вскоре начала с помощью своих устройств других «лярв» выискивать и подобным образом «трудоустраивать» — заставлять лежать в неудобной позе круглосуточно, а позднее — принуждать перекочёвывать в тела недееспособных новорожденных младенцев, то бишь слепо-глухоньких, безруконьких, безногоньких. И никому об этом знать было нельзя, кроме самого узкого круга — домашнего.

Наконец-то у мадам появился свой домашний круг… И дочь вернулась — кинулась на шею с благодарностью. А уж о признательности Юры с Масей и говорить было нечего. Жаль, что Кристина с Улей не понимали происходящего, а то бы и они облобызали кудесницу со всех сторон.

Маринка, которую в такие минуты обычно посещало красноречие, провозгласила:

— Возблагодарим святых страстотерпцев Киприана и Иустину! Киприан сам в молодости был колдуном, но потом всю энергию свою и все таланты отдал на служение Богу и людям… И тебе, сестра, послужившей сатане изрядно, пора чистить нашу землю от ему подобных…

Говорила тёть-Марина долго, но никто, как ни странно, не зевал. А бывшая мадам привратница, снова вытащив из сумки устройство, которое, по её словам, и без стукачей помогало ведьм выявлять в два счёта, как бы далеко они ни находились, принялась помечать нужные объекты на особой карте. Начатый процесс негоже было прерывать. Единственная трудность заключалась в неимоверном количестве объектов.

— За времена безбожия в стране их столько развелось… Тебе подмога, мать, нужна… — сказала Маринка.

Но мадам бралась «трудоустроить» главных ведьм и их приспешников сама, без помощи энтузиастов, то и дело норовящих наломать дров. Тут действовать с размаху и напрямик вредно.

— Не будет получаться прямо — пойду в обход… Не каждую «лярву» машинкой вычислишь, иные так искусно маскируются, что даже мне большое время нужно… — грустно произнесла мадам.

На тот момент абсолютно всё семейство сидело за праздничным столом — за новогодним, накрытым в горнице у бабы Маши. Ведь месяц в борьбе с нечистью быстро пролетел.

— Закройте глаза, детки! — произнесла Маринка, метнувшись в сени за подарками.

Когда под ёлкой, стоявшей в углу, выросла симпатичная горка, Максим и Кристина набросились на неё с визгом и толканиями. Полугодовалая Ульяна с удивлением взирала на всё это с высокого раскладного «трона».

Тут вдруг князя Юрия Петровича, окончательно пришедшего в себя после потрясений, посетила чисто княжеская идея — благородно-патетическая:

— Дети, снова закройте глаза!

Максим с Кристиной повиновались, а Уля снова ничего не поняла, да это ей пока было и не нужно — княжьи намерения распознать не каждому взрослому под силу. Папа Юра, быстренько убрав все подарки в шкаф, велел чадам оглядеться. Те, не узрев ярких пакетов с бантами, расстроились было, но князь выдал им огромную, многоступенчатую речь:

— Были тут подарки или не было их — спорная реальность. Может, и не появятся больше, а может — появятся. Вот у нас сейчас две шикарные квартиры и имение… А может статься, что исчезнет вдруг всё это… В одночасье… Истинно реально то добро, что у нас внутри. Не давайте никому испортить ваш багаж — и не собьётесь с курса…

Мама Ляля всхлипнула. Все зааплодировали. Нарочито княжеская речь вышла, однако. Хотя князь так и не выучил своей родословной. А надо бы! Чай, не в Индии живём, где ты сначала камешек, потом ты птичка, потом раз пять рождаешься простым приматом, а потом уже таки в принца перевоплощаешься. Наша церковь против перевоплощений. Так что, не исключена возможность, что нынешний Юрий Петрович Лялин, однажды уйдя в мир иной, встретится там с настоящим князем, со своим предком — золотопромышленником Люлиным. Вот встреча-то будет!