Монахиня Адель из Ада

Глава 1 Что таратайка, что мельница…

Посленовогодние деньки трудно описуемы, но живо представляемы: свеже-салатно-шампанские запахи, спугнутые полуночными курантами, удирают в панике, как Золушка, сменяясь кисло-помойными ароматами. Звон бокалов уступает место чавканью и храпу, а шустрая танцевальная музыка — нудному жужжанию посудомойки. Неприятно!

Хотя запах вчерашней еды кой-кого и вдохновляет. А иным по душе вкус трёхдневного салата, подогретого на «бане» — тем, кто после вытья на новогоднюю Луну, неделю ходят по квартире в шарфике и тёплом халате. Как потом вернуть уважение к себе?

На кухне бабы Маши, однако, было всё путём, почти как у любимого классика, только персонажи другие: не три девицы вечерком, каждая с веретеном, а три старушки-говорушки, между завтраком и вторым завтраком, за кухонным, за столом, что-то пальцами перебирали, какие-то картинки, вперемешку с фотографиями. И в аккуратные стопочки складывали.

Стол был накрыт клетчатой бирюзово-сиреневой клеёнкой, в тон бирюзовому кафелю на стенах, отчего и небо за окном отливало бирюзой, и солнышко слало, сквозь белоснежную кружевную занавеску, узорные бирюзово-сиреневые приветы. Умела хозяйка кухни интерьер создать для праздничного настроения!

Клеёнка была чистенькая, много раз протёртая несколькими тряпочками, плюс новым полотенцем. А ведь шёл третий день, вернее, третье утро нового года. Стол — поди ж ты! — был всё ещё в идеальном порядке: ни крошечек тебе, ни пятен, ни лишней посуды, только красивые чашки китайской работы с китайскими же блюдцами. На такой стол не противно и фотки выложить, даже самые ценные.

А в углу, у печки, куда тоже достигали солнечные лучи, сверкала дополнительная лепота: медные тазы и кочерёжки на подставочках. Те, которые ещё со времён царской эпохи остались. Задолго до праздников, на предновогоднем семейном совете, было решено перевезти всё это с Лиговки в деревню, ибо пятикомнатные хоромы снова нещадно эксплуатировались квартиросъёмщиками.

«А как же шкаф?» — спросите вы. Ведь ежели привратница с ним больше не общалась, а порталом в другой мир он всё ещё служил, сколько новых огорчений могло принести старинное зеркало ничего не подозревающим жильцам, скольких до смерти напугать!

Мадам привратница вспоминала о шкафе неохотно, с содроганием. Но от цветных бутылочек не избавлялась. Мало ли чего ей со временем могло понадобиться в зазеркальных лабиринтах. Коронация подземного правителя успешно прошла, и ветеранше снова разрешили наведываться в подземелье. Где её с распростёртыми обьятиями ждал лучший друг и верный бывший заместитель Силантий! Кстати, тот не единожды наведывался к опальной старухе в деревню, вечерами прокрадывался в сад, стучал в окно, ждал, пока экс-начальница оденется, а затем до глубокой ночи беседовал с ней. О чём беседовал, не разглашалось.

У Максима тоже бутылочки имелись, целых четыре, две зелёных и две красных, остались в качестве сувениров от конопатой Лизы и её мужа Свиридки-Токио. Эта, уже не очень молодая, но всё ещё возлюбленная пара решила отказаться от возможности хоть иногда наведываться в зазеркальное болото, и причиной тому была обида. За что их выгнали?! Да ещё и взяли столько денег! Мадам с дочурой горшки побили, а крайними сделали молодожёнов.

Парочка гневалась, но не слишком. Отлично помня, кому они обязаны своей роковой встречей. Если бы не бабка, не обнимал бы теперь Свиридка возлюбленную. И по-русски ни слова не знал бы, не говоря уже о восхитительном новгородском акценте, от которого все тащились. За неделю до нового года молодожёны приехали в деревню к бабе Маше — расцеловаться на прощание.

— Уходя — уходи! — вспомнил японец заезженную классику, в который раз нежно обхватив Лизину талию, уже едва-едва различимую, благодаря усиленному питанию в ресторанах на протяжении последних месяцев. Другой рукой он взял мобильник, стал наяривать в службу такси.

— Покидаете нас? — вежливо спросила Ляля, в тот вечер находившаяся у бабушки в гостях. Она теперь неотлучно следовала за Юрой, куда бы тот ни направился после работы. А супруг аккурат приехал в имение перед праздниками по делу — помочь по хозяйству, оставить медные тазы и кочерёжки.

— Уезжаем в Японию! Навсегда! — провозгласил Сивридка.

— Или на пару лет, — уточнила Лиза. — Если там нет нормального сельского хозяйства, то вполне возможно, что вернёмся.

— Как это в Японии нету сельского хозяйства? — удивилась баба Маша. — А что же они там едят?

— Нашу рыбу! — подыграл гостям Юрий Петрович. — Наворуют, набраконьерствуют, а потом втихарая лопают. Оттого и зубы у них кривые: ни молока нет в достатке, ни мяса нормального, носятся со своей «мраморной говядиной», как чукча с чумом…

— А на остальные продукты наплевать им, что ли? На гречиху, на синенькие, а? Впервые такое слышу! — снова не выдержала Лиза. — Короче, мы с супругом ломанёмся в эти дебри на разведку. Если лажа выйдет, сразу к вам, назад…

— Замётано! — воскликнул Юра. — Будем ждать! И машинёшки ваши сохраним в полной неприкосновенности.

— Не, хранить не надо, внедорожники-то продавайте, нам они больше не нужны, — промямлил утомлённый чемоданным настроением японец.

— А если вдруг вернётесь, на чём просторы области перепахивать-то будете? Снова рафики нанимать станете? — сострил Максимка, сидевший там же, на кухне. Он теперь шастал в деревню регулярно, даже без приёмных родителей, ибо мадам привратница стала его подругой. Из преисподней, в качестве выходного пособия, экс-привратница вынесла такой интересный багаж! Который, кстати, позволял жить широко: то владелицей виллы становиться, то магазина, а то и пивной забегаловки на тысячу мест. Правда, поначалу не очень-то хватало энергопалочек, но добрый Силантий задним числом принёс, подкинул этого добра. Теперь богатое приданое имелось у мадам, однако!

Максимкина хозяйственная реплика не осталась без внимания.

— К тому времени, когда мы вернёмся, эти автомодели устареют, значительно упадут в цене, — сказал Свиридка-Токио.

— Да! — поддержала мужа веснусчатая Лиза. — Лучше избавиться от них как можно раньше, а то потом и за копейки не продашь!

— Молодец, Лизуша, соображаешь! — хлопнул жену по плечу Свиридка. — Немедленно продайте, деньги потратьте на детей, а в гараж свезите что-нибудь ненужное, свой зеркальный шкаф, например, раз не пользуетесь им на полную катушку…

— Или выбросить решили нафик? — хитренько осведомилась Лиза.

— Ну да! Разве такие вещи выбрасывают?! — возмутился Максимка. — Шкаф ещё как пригодиться может…

Тут он запнулся. Свои планы раньше времени раскрывают только идиоты…

Однако, шкафу сильно повезло: его не выбросили, не сдали в музейные архивы, а завезли в полупустой гараж, где после продажи внедорожников, стояла всего одна машина — папы Юрина. Можно было и не продавать японские таратайки, как называла их Лизон, но в семействе Лялиных-Скобелевых-Дверниковых энтузиастов сельского хозяйства не было и в ближайшем будущем не намечалось. Максимка собирался стать строителем, так как узнал, что это дело весьма выгодное. Кристина с Улей на эту тему пока не распространялись. Полугодовалая Ульяна очень хорошо кушала, всё время облизываясь и причмокивая, но это отнюдь не говорило о том, что она станет поваром. Кристина постоянно вертелась у трюмо, но это, опять же, не свидетельствовало о намерениях. Захочет ли соперничать с западными кутюрье, когда вырастет? Сейчас на модельерстве бабло рубят, а как оно будет дальше? На чём можно лихо подмолотить сейчас, тем уже в ближайшем будущем вряд ли заработаешь — система проверенная. Вон, даже в шоубизе и книготорговле настали чёрные деньки. Аналогично и в плане жрачки: то Россия кормила хлебом заграницу, а теперь — заграница её. Вот и Лиза с японцем, пользуясь затишьем в сельхоздеятельности страны, умчались туда, где восходящее солнце ласково гладит поля, а не жжёт, и где дожди не навязчивы, а по-японски предупредительны.

После отъезда парочки всем не на шутку взгрустнулось. И вовсе не потому, что больше некому было весь коллектив по Швейцариям катать! В то тихое посленовогоднее утро семья с удовольствием вспоминала шутки-прибаутки японо-новгородца и наивную искренность его супруги. Парочка упорхнула задолго до нового года, не чокнувшись с друзьями хрусталём, а жаль! Но мадам привратница пока была на месте. Реально была.

Максимка не стал медлить, и ещё за неделю до праздника попросил её что-нибудь весёленькое смастерить, типа построить — прямо во дворе у бабы Маши. Ему хотелось запомнить сам процесс. Чего скрывать, планировал он в будущем позаимствовать несколько палочек, или хотя бы одну, чтобы самому что-нибудь построить. Старуха одобрила такое рвение, мол, смотри, учись. Если что-нибудь поймёшь! Из вежливости одобрила. Заранее знала, что никто ничего понять не сможет, ибо тут требуется специальный дар.

Спектакль состоялся ближайшим вечером. Сначала экс-привратница долго, минут двадцать, стояла на тёмном дворе, уставясь в одну точку, поверх высокого кривого забора. Забор был сделан высоким не без причины: баба Маша большей частью жила одна и воришек с хулиганами побаивалась, несмотря на всю свою храбрость и житейскую бывалость. Единственная псина, и та зимой в доме ошивалась, хозяйке было жаль её в будке морозить.

Между зубчатым краем забора и полумесяцем, ярко сиявшим в компании звёзд, неожиданно появилась розовая птица, в виде прозрачного облачка с крыльями, и тут же исчезла.

— Что это было, мадам?! — крикнул Максимка.

Мадам не спешила отвечать, всё смотрела в одном направлении. Казалось, вела мысленную беседу с космосом.

— Тебе что-то почудилось? — наконец спросила она.

— Не почудилось, а я видел розовую птицу!

В этот самый миг над забором повис огромный слой розоватого тумана, который тут же уплотнился, сжался, превратившись в искрящийся мячик, размером с теннисный. Сделав несколько витков в воздухе, мячик запрыгнул в старухину сумку, стоявшую на снегу. А в сумке лежала связка коричневых палочек, Максимка видел, как мадам их туда клала.

Дальше там же, снова между забором и полумесяцем, возник прозрачный силуэт ветряной мельницы. Мельница поплыла вниз, во двор, установилась между собачьей будкой и сараем. А потом, из прозрачного видения, сделалась реальной — после того, как мадам метнула в неё несколько палочек.

Максимка пригорюнился. Так нифига и не понял! Помчался в дом за бабой Машей. Та прибежала, вытирая руки о передник, уставилась на мельницу.

— Вот, ещё тебе презентик, Мария, — молвила мадам кудесница. — Уже к наступающему году!

После короткого молчания, баба Маша выдала весьма практическую фразу:

— А мельница-то мне накой, хотя, конечно, спасибо за подарок…

Мадам обиделась.

— Накой мельница, говоришь? Хлеба выпекать будешь! Натуральные! Мука будет своя, и припёк — натюрель, а не синтетика магазинная…

Бабу Машу такая перспектива не обрадовала.

— Романтическая вещь, понимаю… Дорогая! Не дешевле колье, поди, будет, да вот только где энергию-то брать, на такое-то мощное вращение? Местная электростанция не выдержит, ты ж видела, подруга, как слабенько мои лампочки горят, а ветра ждать каждый раз… Легче в сельпо за буханкой сбегать!

— Да?.. — разочарованно произнесла «подруга», которую её новые товарки, по общей договорённости, уже успели наречь Аделаидой. «Адель из царства Аида», благородная особа, прибывшая из ада. Позже, при необходимости, можно было бы и «монахиней Аделаидой» кудесницу назвать, но в списке православных имён имени Аделаида нет, только немецкая монахиня с таким именем когда-то существовала.

Вскоре всем стало ясно, даже мадам, что мельнице в саду не место. Баба Маша ушла в дом, а Максимка остался посмотреть, как крылатая махина дематериализуется. Привратница вынула из сумки помесь мегафона с радаром, гаркнула в него что-то малопонятное, и мельница снова превратилась в прозрачный силуэт, а потом и в розовую пыль. Затем сделалась окончательно невидимой. На заледенелый снег рухнули четыре палочки. Или пять, неважно.

«Стало быть, прогрессивные идеи насчёт сельского хозяйства и нормального, натурального питания пока что терпят крах. Доколе? — грустно, по-врослому подумал Максимка, потенциальный президент страны. — Что ветряная мельница, что внедорожник — один с них толк у нас…»

Глава 2. Якута умный, а Чюрлёнис — так себе

Тот предновогодний эпизод с мельничными чудесами быстренько забылся, так как нагрянули более интересные события. Началось всё утром третьего января 2012 года — с разглядывания фотографий на кухне, на бирюзово-сиреневом столе. А перед тем отзавтракали, в полном состав. Даже Маринка, неофициальный член семьи, прибыла накануне вечером. Во встрече нового года она не участвовала, моталась в деревню к родственникам.

Все взрослые, собравшиеся у стола, были чрезвычайно знаковыми персонами: князь-полиглот со знанием восьми иностранных языков, его супруга, она же болотная графиня, графинина древняя мамаша, в недавнем прошлом охранявшая адовы врата, а также две давнишние подружки, которые только с виду простенькие, а копни их…

И детвора была нехилая: потенциальный президент страны, он же несостоявшийся болотно-зазеркальный правитель, его тайная невеста Кристина, а также плотный и весьма очаровательный младенец Ульяна. Из последней вообще что угодно могло вырасти, в хорошем смысле.

Можно было бы сказать, что за столом собрался цвет деревни. Можно было бы. Если бы не ближайшие соседи, очень непростые, по-нашему — «крутяк». То у них вертолёты над дачей взлетали, то громадные воздушные шары, а то и дирижабли плавали. А сама дача — чисто тебе Меньшиковский дворец, только в миниатюре. Жили там «новые русские», уже изрядно постаревшие якуты, которым всё ещё было не лень обогащаться, а главное — развлекаться. Самое большое развлечение они имели с наблюдения за случайными прохожими, которые, как правило, оказывались любопытными туристами. Узрев дворец, те начинали нервничать и громко причитать: «А где же кассы?» да «Сколько стоят входные билеты в музей?» Наслушались у себя дома, в Сызранях и Стерлитамаках, про ленинградско-областные дворцы и парки.

Хозяева-якуты в молодости, будучи тогда чуток беднее, точно так же вели себя, приезжая на экскурсию в северную столицу. А теперь вот, заматеревши, издевались над наивными приезжими. Чувствовали себя хозяевами положения! Ха, им просто повезло, что поселились в области, а не в самом городе, Бог отвёл. А то сейчас бы уже лыжи вострили обратно, на хаус, в свои алмазные края. Согласно дверной теории.

В деревне ходили слухи, и не безосновательные, будто владельцы дачи-музея разбогатели именно на алмазах. И будто бы якутский тот мужик, хозяин виллы, имел шикарный офис у себя в республике, и не один. И костюмов дорогих была у него пачка, вне всякого сомнения, но в люди выходить они с супругой предпочитали в нищенском прикиде, в стёртых замызганных тапочках на босу ногу и в якутских национальных шапочках, тоже замызганных. Всё это у них под рукой было — валялось в любимой кладовке. Которая одновременно была складом всяких штучек: старомодных ноутбуков, ещё 1993 года выпуска, новейших планшетников, а также множества других технических чудес, как дорогущих, так и подешевле.

Барахлишко, лежавшее в кладовке, помимо бомжеского прикида, хозяева любовно называли сувенирчиками. И были те сувенирчики не липовыми, ибо вручались практически ежедневно. А к их раздаче прелюдия полагалась! Выбегали ряженые магнаты к туристам, бормоча на своём, на якутском, якутском, а когда гости в очередной раз спрашивали, где касса, говорили:

— А вона… тама… за углома…

Получив громкое «спасибо» добавляли, низко кланяясь:

— Якута умный, аднака…

Туристы шли за угол, а магнат с магнатшей оворили «Йес-с-с!» и быстренько семенили подглядывать: что там, за углом.

За углом важный дворецкий, из числа местных алкашей, тоже ряженый, но уже во всё дворцовое, купленное с рук у петергофского оркестрика, сердито объявлял:

— Музей сегодня не работает! Переучёт!

— Как переучёт?! Какой переучёт?! Разве в музеях бывают переучёты?! — орали обиженные путешественники. — Мы в такую даль тащились…

После этого магнат с магнатшей подбегали к ним, снова низко кланялись, доставали из-под старенькой одежды сверкающий сувенирчик, а то и два-три, в зависимости от количества посетителей, и мультяшными голосочками стрекотали:

— Эта вама… за маральная травма… абидна, да?… не нада плакать… сувенира аднака…

Гости сначала морщились, но потом, после недолгих словопрений, принимали сувениры и, пятясь, уходили. Буквально через полминуты темп ходьбы их ускорялся, постепенно превращаясь марафонский. Дворецкий хмыкал:

— Боятся, что передумаем, догоним и отнимем!

А магнаты комментировали, уже без сибирского акцента.

— Молодцы, что не обиделись!

— А чего им обижаться?

— Вчерашние, по-моему, обиделись…

— С чего ты взяла, мать? Не заморачивайся, пошли чай пить…

Вот и думай после этого, что якуты ниже по развитию, чем японцы. У них хотя бы с чувством юмора нормалёк. Японцы, хоть и смахивают внешне на якутов, но с юморком у них, как правило, напряг. А переодеваться любят! Но, опять же, по совсем другой причине: скомороший прикидон употребляют не для хохмы, а из животного страха, боятся уличных нападений: со стороны цыган, рэкетиров и просто оболтусов.

В лихие девяностые особенно дрейфили дипломаты, поэтому старались не шиковать в одежде, вся приличная одежда и обувь хранилась у них на рабочих местах. Однажды Юра, работавший в консульском отделе посольства Японии, застал консула за необычным занятием: чиновник выставил на письменный стол пар восемь великолепной обуви и с чувством разглядывал всю эту прелесть. Каждая пара баксов по триста была, не меньше! Раздумывал трудяга: чистить или пока рано. Заметив Юру, он резким жестом попросил его исчезнуть.

Что прилично делать на работе, а что нет? Сколько людей, столько и мнений. Консул московского посольства Иосио Симода в плане переодеваний был находчивее всех, его на улице стремались даже кошки. Каким чучелом он крался с утреца по Калашному переулку, отдельный разговор. Придя на работу, он, конечно, переодевался и дальше своим видом никого не пугал. Но до работы ещё надо было дойти!

Одним прекрасным утром, когда местный дворник ещё не закончил свой ритуал, Симоде вдруг приспичило заглянуть на рабочее место пораньше. По странному совпадению, Юре тоже приспичило явиться «до звонка», и именно в то же самое утро. Войдя в Калашный со стороны Нового Арбата, он узрел странную картину: дворник замахивался метлой на консула Японии! Симода был в старых вельветовых тапках и в плащике «с дедушкиного плеча».

— Пшёл вон, шляются тут всякие… Й-й-й-якута кусок!

Дворник ненавидел, когда болтались под ногами, вот и конфликт приключился, международный. Только при чём тут якуты…

Симпатичные соседи те якуты, рейтинговые, вечно в деревенском топе. Бабы Машино имение котировалось как второе. Третье место в списке занимала семейка самогонщиков, а дальше шла сплошная алкашня, голимая-преголимая.

Пока три бабушки трогали подагрическими пальцами картинки с фотками на столе, Максимка рядом ошивался.

— Погодите-погодите! — заорал вдруг он, хватая одну фотку. — Это же мой знакомый!

— И имя помнишь? — сурово спросила привратница.

— Ну… Имя сейчас не вспомню, но до боли знакомая рожа! Этого дядьку я в каком-то музее видел… Точно, в музее, в галерее Чюрлёниса! Нас как-то в Каунас возили, показать картины этого художника. Картины так себе, я их не очень помню, зато фотопортрет художника — атас, сильно впечатляет, хоть и не цветной. Нет, ну красивый же дядька, это же он, Чюрлёнис! Он и во сне ко мне приходил!

— И что говорил? — не меняя выражения лица, спросила мадам.

— Щас вспомню…

Пока Максимка думал, две остальные бабушки, тоже заинтересовались фоткой.

— Какой интересный мужчина!

— М-да… Кудрявый… Лоб высокий, глаз горит…

— Но подбородок слабоват, не волевой…

— Ну, ты даёшь, Маруся, накой художнику сильный подбородок? Он же человек искусства, из Прибалтики, чай, не гопник питерский…

— Да не художник это вовсе! — прервала их спор мадам.

— А кто?

— Потом скажу. Пускай малец сначала вспомнит, что говорил ему этот кудрявый… Тут детали важны!

Максимка закатил глаза, стал вспоминать:

— В общем, только голова его мне и приснилась… И рука… Одна! Голова вещала, а рука жесты выделывала…

— Ну?! Дальше! Дальше! — хором отреагировали старухи. — Чего рукой-то он выделывал, ась?

— Да ничего особенного, просто махнул ею, как бы в западную сторону, а голова сказала: «Вот, сделал перевод, на исландский…» Я ещё потом, проснувшись утром, в Интернет полез — узнать, существует ли исландский язык. Я же думал, что в Исландии все на английском шпрехают…

— Ну, и как? Существует такой язык? — нахохлилась Маринка, дабы показать, что её не только Божьи, но и мирские проблемы иногда интересуют.

— Существует, но им мало кто пользуется…

Мадам привратница настояла на продолжении рассказа.

— Случилось ли в твоей жизни что-либо после этого?

— В моей-то ничего не случилось, а вот в Исландии — на следующий день вулкан пыхтеть начал. Извергнулся! Я тогда ещё подумал: как хорошо, что художники с того света предсказывают. Вот бы он мне моё будущее предсказал!

Мадам вздохнула.

— Этот может… Если бы ты, всё-таки, попал на коронацию и стал правителем, то наобщался бы с ним вволю…

— Так это он? Главный, что ли?

— Он-он…

— Художник Чюрлёнис был воплощением сатаны?!

— Тут по-другому понимать надо… — снова захотела выделиться Маринка. — Просто он в разных личинах является. Форсит! Или заворожить кого-то хочет… Правильно я говорю?

Мадам кивнула.

— А меня-то ему зачем завораживать? — удивился Максимка. — Да ещё и лично во сне являться! Вы же сами говорили, что во сне только мелкота является — бесы…

— Как к кому… К иным приходит и сам, лично… Нарушая запрет! К тем, у кого сила большая есть…

— Какой запрет?

— Его связали обещанием, в аду принудительно держат, а он так и норовит выпендриться. Будешь и ты теперь свидетельствовать против него…

— Когда?

— Когда время придёт…

За узорным окошком мелькнул силуэт, раздался голос Силантия.

— Кто придёт? К кому придёт?

Ну, и слух у бабкиного дружка! Максимка помчался в сени — подавать гостю веничек для обметания снега.

Глава 3. Помеченные Фигой

Вошедший раскланялся, но не сильно, лишь лёгкими кивками, и сразу выложил на стол, уже свободный от чашек с блюдцами, какую-то тяжёлую фиговину, обёрнутую мешковиной. Внутри свёртка оказались две тугие вязанки коричневых палочек, уложенные «бревном», обмотанные скотчем.

— Ваша премия, мадам… От него…

— За что?

— Ну, вы же столько разных штучек наизобретали…

— Так он ими не пользуется!

— Ещё как пользуется!

— Не поняла…

— Я сам не сразу понял. А потом случайно выяснилось, что ваша «комната испуга» ему во много раз процесс отбора кадров удешевляет, Гришины фиги стоят дороже. Я как узнал об этом, сразу прижал его, мол, расплатиться надо…

— А что ж он морду-то кривил? Чуть не плевался, говорил, что я на ерунду время трачу…

— Разве не понятно? Для отвода глаз, чтоб вы, часом, не зазвездились и не потребовали место заместительши…

— И в мыслях не имела! Я руководить не очень-то умею, во мне больше творческая жилка развита.

Мадам схватила кухонный нож, разрезала скотч, выудила одну из палочек и, чуток побормотавши, сотворила из неё люстру горного хрусталя, на золотом каркасе, с подвесками чистого золота.

Баба Маша охнула, вскочила с табуретки, пошла за каплями к буфету.

— Мария, это тебе вместо мельницы, подарочек к наступающему Рождеству, раз новый год уже позади! — торжественно провозгласила старуха, подмигнув Силантию.

Тот, вынув из кармана миниатюрную стремянку, увеличил её до нужных размеров.

— Моя школа! — крякнула привратница.

К тому времени баба Маша уже слегка оклемалась.

— Стойте! Вы хотите эту махину на потолок повесить?!

— Да, а что? — спросила мадам.

— Ой, горе! Перекрытия-то деревянные…

Силантий и мадам переглянулись.

Экс-привратница, досадливо махнув рукой, вытащила флягу, отпила и принялась новые заклинания читать.

Через полминуты вместо люстры на столе лежала кипа денег, в самом разном выражении, и несколько золотых слитков.

В это раз баба Маша к буфету не пошла, но по лицу было видно, что последний фокус добил её окончательно.

— Что, снова не то? — улыбнулась привратница.

— Да нет, всё то! Спасибо! Не хочу выглядеть неблагодарной…

Хмыкнув и сцепивши зубы, хозяйка кухни сняла передник, накрыла им подаренные ценности. Затем пошла к окну, глянула во двор.

— Вроде, никого! А то убьют ведь, коли проведают о таком богатстве…

Она пошарила в тумбе, стоящей рядом с окном.

— Милок, у тебя крепкая авоська есть? — обратилась она к Силантию.

Тот вынул из кармашка на рукаве прозрачный полиэтиленовый мешочек, дунул в него — получилась большая походная сумка.

Ляля рассмеялась.

— Говорят, я когда-то тоже так умела! В позапозапозапрошлой жизни, правда, мама?

Мадам не ответила. Вместо этого скомандовала:

— Бери всё это барахло, друг Силантий, тащи к Марии в спальню, спрячь там!

Баба Маша с Силантием ушли, а Максимка, всё время молчавший, решил уточнить некоторые моменты.

— Мадам, а как вашему другу удаётся влиять на Главного? Он его всё время слушается или через раз?

— Всё время, — буркунула старуха, пряча флягу в карман.

— Странно… Вас он выгонял, причём надолго, держал в чёрном теле, а ваш заместитель вертит им, как цыган солнцем!

— Есть причина…

— О которой вы всё время знали, но притворялись, что не в курсе?

— Не поверишь, для меня это тоже сюрприз! Я никогда не могла командовать своим начальником, терпела многое, и всегда удивлялась, как это Силантию сходило с рук любое баловство… И сейчас он прощает ему выходки…

В ту секунду снова появился Силантий.

— А куда ему деваться, если я кучу компромата на него имею!

Он уселся за столом, перед поданной ему чайшкой чая.

— Ну, с Новым годом, или как?

— Или как, — поднялся Юра со своего места, сделав Ляле и детям знак собираться на выход. — Мы уже напраздновались, пора и родную коммуналочку проведать! А то, чувствую, Харитоныч её пропьёт, если вовремя не вмешаться. А вы празднуйте, празднуйте, гуляйте широко!

— Ещё раз всех с Новым годом и с наступающим Рождеством! — жизнерадостно вымолвила Ляля, освобождая Ульяну от ремешков высокого стульчика.

— А мне можно пока тут остаться, всего на пару дней? — спросил Максимка, заранее зная ответ. — Я хотел бы посекретничать с мадам. Думаю, она не против!

Старуха кивнула.

— Как скажете, — улыбнулся Юра. — Слово тёщи для меня закон!

Посленовогодние деньки трудно описуемы априори, но когда, ко всему прочему, в гостях у вас влиятельные представители преисподней, треплющие нервы самому сатане, то поневоле начнёшь волноваться за исход едва начавшегося года. Ведь как первые две недели проведёшь, так и будешь жить остальные пятьдесят.

Юре не терпелось сменить волшебную обстановку на обыкновенную. Не за себя боялся, за домочадцев. Кто знает, как длительное пребывание в адской компашке отражается маленьких на детях!

Ушли Юра с Лялей, отказавшись слушать «историю про Григория». О том, кем являлся Гриша Фига, остальной компании поведал друг экс-привратницы Силантий.

В лице Силантия компашка имела лишь гостя из преисподней, но отнюдь не её служителя. Роль его была скорей шпионской, он был для подземелья кем-то вроде засланного казачка из «Неуловимых мстителей» или Штирлица в фашистском логове. Интересно, что мадам привратница узнала об этом вместе со всеми.

Вот как прозвучала странная история в то утро.

«Комната испуга», детище кудесницы-привратницы, оказалась крайне выгодной и удобной в употреблении. Главный, как его до сих пор величали, пользовался ею с утра до ночи. А иногда и по ночам. Впрочем, какая ночь может быть в царстве ночи, в царстве смерти, в обители Аида.

Как уже говорилось ещё раньше, комната вышвыривала всех, кто не обладал подлостью, трусливостью и прочими гнилыми свойствами души в достаточной степени. Такие люди, практически хорошие, попадали в адский портал случайно, по ошибке, поддавшись мимолётному искушению. Стибрили что-то мелкое, потом сразу каялись… Вот, как Шурочка Воронина, сто восемьдесят лет назад укравшая полбуханки ржаного хлеба на кухне Смольного института.

Благодаря старухиному изобретению, и первый орден появился в болотном зазеркалье: кулон в форме кукиша, подвесная фига. Кстати, неплохо оформленный: в золотом обрамлении, с бриллиантовой присыпкой.

Помеченные кукишем, то есть оказавшиеся не такими уж порочными, как хотелось бы хозяину главного болота, теперь имели особый статус: им разрешалось усердно вкалывать на благо «новой малой родины», создавая прочие полезные изобретения, так необходимые Главному, особенно в последнее время.

— А что такого в последнем времени? — перебил рассказчика Максимка.

Маринка не дала Силантию ответить, снова заголосила от имени Боженьки:

— А ты разве не слышал о последних временах?! Про Апокалипсис только самые дремучие крестьяне не ведают, у которых даже радио в деревне нету!..

Привратница, будучи ещё не очень пьяной; учитывая утро, дала более внятное объяснение:

— Смыться он хочет, поганец этакий! Уйти от ответа! Не сидится ему в аду, в месте официального заключения, прекрасно понимает, что его ждёт в самом конце, вот и ёрзает, ищет пути…

— Какие пути? Удрать, что ли хочет?! — не унималась Маринка. — Так не дадут ему! Кто его в преисподнюю упрятал, тот на нём по сей день глаз держит… Или он настолько уверен в своей хитрости? Под юродивого скосить, что ли, хочет?

— На каждого юродивого свой юродивый найдётся, похитрее… — с загадочным видом произнёс Силантий.

С этого и началась основная часть его повествования: об уличном попрошайке Грише. Тут время вспомнить о юродивых Христа ради. Не про обыкновенных нищих, специально охраняемых роднёй и мафией, а истинных юродивых, которым эта функция Богом жалована.

Истинный юродивый денег не копит, всё лишнее сразу раздаёт. Вот и Гриша Фига так делал. Единственное, что отличало его от остальных юродивых Христа ради — брал много. Принимал только крупную милостыню. И не от простых смертных, а от… Уже понятно, от кого. Да, милостыню принимал он лишь у того, кто обладал несметными сокровищами. А тот, кто обладал самыми что ни на есть несметными сокровищами, был скуп до безобразия, ну, раз сам в дерюге ходил и заместителей своих воспитывал в духе «нестяжания»…

Нахапав денежек из преисподней, Гриша плёлся в банк, клал их на счета детдомов, больниц и поликлиник. Как Юрий Деточкин из «Берегись автомобиля!» Эти походы в банк приводили Главного в бешенство, тут он сатанел ещё больше, чем всегда, ибо не терпел, когда из него клоуна делали. Сатана в роли благотворителя! Мало ему дамочек, утверждавших, будто он с ними, с каждой, раз по восемь переспал.

А сам процесс поимки Гришей денег? Позорище! Всякий, кто проходит мимо нищего, обычно не смотрит на него, не уделяет особо пристального внимания. В лучшем случае, бросает денежку в коробку или шапку. Хотя положено ласково заглянуть в глаза и сказать ободряющее слово.

Гриша на равнодушие публики не жаловался, тут во внимании недостатка не было. Сидел Фига, как правило, у какого-нибудь водостока и поминутно совал в него кукиш. А в промежутках читал большую книжку, на страницах которой не было ни одной буквы. Чистыми были те страницы!

Толпа вокруг Гриши собиралась прямо с самого утра. Поговаривали, что через решётку водостока юродивый кого-то шантажировал. Мол, снизу шастали олигархи, переодетые диггерами, и чего-то у него клянчили. А он им кукишами отвечал.

На самом деле всё проще. Каждый водосток является адским порталом, хотя и не таким красивым, как зеркало. Если у зеркал маячили привратники, то к сливным отверстиям Главный подходил лично сам, без свидетелей. И не потому, что снова хотел выпендриться, мол, какой я простой и дерюжный, а потому что вопрос был денежный. Слишком денежный! Кадры преисподней обходятся недёшево — ввиду дороговизны обучения всяким фокусам. Одно омоложение с помощью зеркал никакими цифрами не выразишь, а уж изготовление обоих эликсиров, зелёного и красного — граничит с расходами на оборону небольшого государства. Трясся Главный над добром своим, и тут его понять можно было вполне…

Через зеркала кто только не врывался в преисподнюю. Среди них потом учёт проводился: кто совсем пропащий, а кого, рано или поздно, назад придётся отдавать. Боженьке. С ними-то и возникала проблема. Содержание кадров преисподней — дорогая вещь, хотя на первый взгляд так не кажется. Если, после таких расходов, кого-то всё равно придётся отдавать назад, нафига же тратиться?

Имена всех Фигиных клиентов невидимыми строками были вписаны в книженцию, с которой Гриша не расставался ни на секунду. На обложке фолианта тоже никаких букв стояло. На непосвящённый взгляд. Способные же видеть невидимое глазом, знали: то была Книга Жизни!

Списки в той книге были длиннющие, за один раз не проверишь, поэтому Главный и шлялся, практически ежедневно, к решётчатым дырам в асфальте, пряча за пазухой бумажку с именами новобранцев. Типа на перекличку, дабы поточнее выведать, на кого особо тратиться нет смысла.

Получив дорогие сведения, в денежном смысле — бесценные, начальник ада отдавал приказ: нарядить очередную группу дармоедов во всё дерюжное и впредь кормить похуже! А на шею им кулон опознавательный повесить — так и быть, золотой. Чтоб не догадались раньше времени о своём мерзком отщепенстве. Больше того: им внушалась мысль об исключительности, об их недюжинных талантах и секретной нужности подземелью.

Вдохновлённые такими проповедями, «отщепенцы» бросались выполнять невыполнимое, изобретали такое… Особенно старались дауны. Даун только с виду придурок — мычит, будто и впрямь говорить не может, пускает слюни. А мысль-то — чёткая-чёткая! Есть мнение, что многие дауны только с виду дауны, среди них много скрытых гениев, больше, чем среди так называемых нормальных.

— Кстати, новый официальный Правитель — даун! — с ехидцей объявила, уже в стельку пьяная, бывшая привратница, в прошлом хранительница адского портала, а ныне — тайный консультант верхнего мира. — Так им и надо! Козззлам!!!

Все притихли, понимая, что старуха бесится не напрасно. Её в своё время тоже пометили фигой, потому и заставляли ходить в убогом одеянии и круглосуточно пахать ради какой-то непонятной идеи.

Отделаться от стяжателя Фиги всегда было самой заветной мечтой Главного. Потому и взял на вооружение изобретение мадам привратницы. А чтобы та не очень громко возмущалась, решил выдать ей единоразовую премию — за супер-шмупер-ноу-хау. Под давлением Силантия, вестимо.

— Не пойму я, не пойму, не пойму… — бурчала мадам, удивлённая и где-то даже растроганная щедростью лжеца и отца лжи, отъявленного сквалыги и извечного передёргивателя фактов. — Мог бы и сэкономить на отщепенке, на изгнаннице… Он что — так боится меня?!

— Не вас, а меня! — елейно прошептал Силантий. — Мы же с вами эту тему обговаривали…

— Ах, да, чёртова память, — пьяно выдохнула старуха, положив голову на стол. Уснула. Остальная часть истории была досказана Силантием под храп.

В том повествовании всё сводилось к очевидному: сатана мечтал покинуть преисподнюю, тайно бежать, ещё до Страшного Суда. Куда? Всё зависело от находчивости и смекалки подземных проектантов.

— Чей проект окажется наиболее удачным — тот и будет пущен в дело, буквально в ближайшие годы, — пафосно произнёс Силантий. Он-то был трезв, как никто на свете.

Глава 4. Секретная дверь со спецзнаком

Почему Главный так цеплялся за бабкин проект? Не хотел преисподнюю в богадельню превращать. А зря! В богадельнях-то как раз ситуация налаживалась, равно как и в других, некогда обнищалых заведениях.

Если в курируемых Гришей больницах раньше нужно было из дому всё тащить, включая и подушки с одеялами, не говоря уже о ложках, вилках, тарелках, сахаре и сливочном масле, то теперь там, благодаря усилиям юродивого, постепенно стали появляться не только казённые одеяла, «исчезнувшие в эпоху посткоммунистического ельцинизма», но и остальная вышеперечисленная дребедень.

А в адских кулуарах, между тем, протекала новая, более дешёвая, суперпродуктивная акция: новобранцы проходили тест на истинную вшивость с помощью «комнаты испуга». Отринутые комнатой, то бишь отбракованные личности, награждались золотым кулоном с бриллиантовой присыпкой, который обязались носить не снимая, даже во сне, чтобы не быть перепутанными с другими, менее порядочными особями.

Для помеченных Фигой, то бишь для «избранных», выпекали специальный хлеб: приятную на вкус плюшку в виде фиги. Побрызганную специальным зомбирующим средством, дабы избранные больше ни на что не отвлекались, а полностью отдались труду на благо процветания… Чего? Эти сведения были не для всех.

Максимку зачаровал рассказ Силантия, усыпанный смешными фенечками, как кулончик-фига бриллиантиками. Малец так заслушался, что не заметил, как в окно полезли сумерки.

Экс-привратница удалилась в свою комнату пораньше, так что слушателей у Силантия теперь было двое: Максимка и его набожная несколькоюродная бабушка, тёть-Марина.

Хозяйка кухни, баба Маша, уже минут двадцать как громыхала тарелками и судками — готовила оставшихся гостей «хотя бы к ужину», из-за увлекательной беседы забыв об обеде.

— Остались самые стойкие! — зычно провозгласила она, ставя на бирюзово-сиреневые клеточки четыре тарелки с рыбным жарким.

— Ой! — воскликнула Маринка. — У меня же электричка через час! Да и объедаться мне сегодня не положено, пост Рожденственский ещё не кончился!

Умчалась. На её место вышла заспанная мадам.

— Садись хоть ты, Аделаидушка, вместо Маруси, поешь, пока не совсем ещё остыло…

Баба Маша была рада, что на четвёртую порцию, всё же, нашёлся кандидат. А Максимка был рад тому, что свидетелей беседы о подземелье становилось всё меньше. У него назрел к мадам вполне конкретный вопрос, насчёт одной особы, о которой лучше всего было спрашивать тет-а-тет. После отбытия Силантия восвояси, он придвинул табурет поближе к кухонному диванчику, на котором, чуть привалясь на подлокотник, восседала его закадычная подруга. Она как раз «вылизывала» хлебушком тарелку.

— Мадам, у меня к вам конфиденциальный разговор, — начал Максимка.

— Да ну?! Валяй, коли не шутишь… Только вот налью себе чуток!

Она обвела взглядом кухню.

— Мария, где у тебя рюмки?

Ответа не последовало. Баба Маша уже успела удалиться, предварительно перемыв всю посуду.

— Не кричите, может быть, она спит, пейте из горлышка, как обычно! — не преминул сострить Максим.

Старуха не обиделась, послушалась.

— Ну, выкладывай, что хотел спросить, — сказала она, приняв вальяжную позу, в этот раз опершись уже не на подлокотник, а на спинку диванчика.

— Помните ту девушку, которая ко мне на кровать садилась, перед самой моей помолвкой? — начал Максимка шёпотом, опасаясь, что баба Маша вернётся.

— А-а-а! Шуроня! Как же, как же, помню, мне ли не помнить своих агентесс! Тебе она понравилась? Забыть не можешь?

Максимка вспыхнул.

— Вы меня не поняли, я не об этом, у меня Кристина есть…

— Тогда к чему этот вопрос?

— Я к тому веду, что она с виду, вроде, не пропащая, должна в меченых ходить, с кулоном и во всём холщёвеньком…

Мадам села совершенно прямо.

— Понимаю, тебя гложет любопытство по поводу её румяных щёк и шикарных нарядов…

— Именно!

— А ты не так прост, ты даже умнее, чем мне казалось в последние дни… Прогрессируешь, ядрёна вошь!

Она снова схватилась за флягу.

— Умоляю, не пейте больше, — яростно прошептал Максимка, — вы же знаете, чем это кончается…

— Хорошо, пока не буду, поливай, только пошустрее, а то могу не выдержать…

Максимка устроил привратнице допрос скороговоркой и выяснил, почему Шурочка Воронина так шикарно выглядела и так свободно себя вела, ни грамма не будучи пропащей. Во-первых, ей в преисподней вообще не место, ибо не воровка она, слямзить кусочек хлебушка с голодухи — не преступление. Во-вторых, она сильно нравилась мадам, и после первой же ссоры старухи с дочерью, с болотной принцессой Анной, ещё сто восемьдесят лет назад, сделалась той как родная.

— Баловала я этого ребёнка и буду баловать! Она чище Анны, ибо в меньшем грехе родилась. В моё отсутствие Силантий ею занимается, так что по-любому не пропадёт моя Шурочка, а когда придумаю, как её оттуда вытащить, не буду колебаться ни секунды… — сказала бывшая привратница, снова отхлебнув из фляги, тем самым дав понять, что беседа чересчур уж затянулась.

— Подождите! Ещё один вопрос, последний! — заволновался Максим. — Сколько денег или… энергии… уходит на содержание подземных жителей? Я хотел бы узнать поточнее, желательно в цифрах…

— В цифрах не скажу, но то, что ты видел сегодня на столе, на одного-единственного стажёра, то бишь колдуна, тратится, причём, в год, а их — тысячи тысяч, и учёба длится несколько лет. Гарри Поттер твой младенец по сравнению с этими ублюдками…

— Как их отличать от верхних?

— Специальное свечение от них исходит, если кто умеет различать — сразу видит.

— У некоторых этот дар от рождения!

— Не у всех, не у всех… То, что ты даром сейчас назвал, имеет другое определение: мерзость!

— Тёть-Марина вас всему этому научила?

— При чём тут она! Я и без неё это знала, ещё сто восемьдесят лет назад, монахиней я была… Не помню только, какого монастыря, даже имя вот забыла…

— А потом что приключилось?

— Бесы взяли в оборот… Стр-р-рашные! Прикинулись такими сладенькими мужичонками, набожными… До мужского пола я всегда была охоча…

— Мне о кобеляже рано знать, сами говорили!

— Ладно, не буду, да им не я сама была нужна, а моя сила… На меня-то тратиться не надо было изначально — я и сейчас похлеще их фокусы выделываю!

— Расскажите, в каких именно помещениях обучают разным фокусам.

— Никак, опять намылился туда? Не советую!

— Не намылился, а просто спрашиваю… Интересно же!

— А мне плевать… Плевать… Плевать…

После нового, затяжного, как прыжок парашютиста, глотка, мадам окончательно вырубилась, в очередной раз «выпала в осадок», отъехала, отбыла в другую реальность, так что беседовать с ней было бесполезно.

А тут ещё и лампочка на потолке, которую не так давно хотели заменить хрустальной люстрой, стала намекать, что пора кончать посиделки, а то она за себя не ручается. И таки выполнила угрозу! Мигнув ещё раз пять, для порядка, в качестве предупреждения, она тоже вырубилась, последовала примеру бабки, оставив Масю в темноте.

Хорошо, что темнота не была кромешной. За окном, как-никак, горели уличные фонари. Хотя, и те вдруг замигали, почему-то дружно и… Все погасли! Как один. Напрочь.

Фигасе, подумал Мася, такой романтики, он, вроде, не заказывал… И всё равно можно было что-то видеть, так как Луну никуда не денешь, тем более в безоблачную ночь. Тем более что снега кругом навалило — отражает он лунные лучи, хотя, конечно, слабенько… Не успел он проронить такую мысль, как Луна, типа обидевшись, тоже погасла. А ведь только что не было ни облачка. Украли её, что ли?

Звёзды, конечно, тоже могут что-то освещать… Но как! От их света толку ещё меньше, чем… Ой! И звёзды куда-то подевались… Масе стало жутко. Он бы ещё больше перепугался, если б не старухин храп. Тот успокаивал. В принципе, чего бояться? Можно ощупью, тихонько выйти из кухни, так же ощупью найти своё койко-место и улечься. И зубы чистить не надо! Хоть в этом плюс.

Максимка встал с шаткого табурета и уже, было, направился к двери. Как вдруг!.. За стеклянной дверью, где миг назад была точно такая же темень, как и на кухне, задвигались светящиеся красноватые силуэты. Их было несколько.

Затем от группы отделился один, самый яркий субъект. А остальные как бы погасли — исчезли напрочь, по примеру луны со звёздами.

А тут и дверь сама отворилась… Как в пошлом ужастике!

Максимка ломанулся будить мадам, но… Застыл на полпути. Оцепенел. Не смог двинуться дальше…

Хорошо, что лампочка вдруг починилась, сама по себе, а то неизвестно, чем бы дело кончилось.

Тот, кто без спроса вошёл на кухню, выглядел вполне прилично: современно одетый парень лет двадцати, без верхней одежды — видно, в сенях оставил. Как пить дать, баба Маша сбегала в сельсовет, вызвала монтёра, потому и не слышно её было так долго.

— Вы электрик?

— Свет — моё хобби, обожаю свет…

Незнакомец уселся — в довольно свободной позе! — за бирюзово-сиреневый стол, стал шарить по карманам в поисках чего-то.

— У нас не курят!

— Но зверски пьют?

Он кивнул на спящую мадам.

— Эта дама в гостях, ей можно…

Парень улыбнулся, вскочил, подошёл к Максимке и… Стал его обыскивать! Типа шарить по карманам. И самое ужасное: закричать не удавалось, не говоря уже о том, чтобы драться.

— О, да ты и сам горький пьяница!

Незнакомец вытащил из Максимкиных карманов все четыре бутылочки, с помощью которых тот собирался тайно пользоваться шкафом, стоящим в гараже.

— Отдайте! Это не то, что выдумаете, я совсем не пью, это… Эликсир!

— Да? — изумился электрик. — Тогда тем более возьму, обожаю эликсир!.. И у гостьи явно избыток спиртного…

Он подскочил к храпящей мадам, отобрал у неё флягу и, пошарив по карманам юбки, ещё две бутылочки достал — зелёную, и красную!

Старуха даже не шевельнулась.

Набив карманы, гость ещё и воспитывать стал:

— В следующий раз, когда захочешь что-то хорошенько спрятать, прячь в туалете!

Максимка заржал.

— Сами хорошо бухаете, а денег нет — так и скажите! Вон, даже чужими зубными эликсирами не брезгуете!

Парень, вроде как, обиделся.

— Если я свет ремонтирую, мне иногда положены сувениры. Что бы ты без меня делал, а?

— В штаны бы наложил! Вот как ты сейчас наложишь, если баба Маша войдёт, она не слабачка, даст между глаз — электричество так и посыплется, да ещё и милицию позовет!

Электрик расхохотался.

— Какой бесстрашный! А темноты только что боялся…

Он снова порылся в карманах, уже в своих. Достал что-то вроде старухиной машинки для слежки! Не иначе, как стажёр из преисподней, практикующийся на детях — для начала… И свечение от него шло! Хорошо, что один пожаловал, а не с другими… хм… учениками.

«Стажёр» пощелкал кнопочками, дал посмотреть экранчик. На нём возникли коридоры, сплошь выложенные шершавой плиткой. Между плиточками, как обычно, мерцало пламя.

— Вот, где в принципе, должно быть страшно!

— Там не так уж и темно…

— Облицовка коридоров непрочная, хиленькая, а сами прозрачные стены ещё хуже, когда рухнут — пламя ринется вовнутрь, и электрики не понадобятся!

— Когда рухнут?

— Все секреты — вот за этой дверью…

Парень вывел на экранчик дверь с двумя нолями и надписью «Туалет на ремонте».

Глава 5. На чёрном жуке через пол-Европы и четвертушку Азии

О встрече с электриком Мася хотел умолчать, но потом не выдержал: вдруг старуха подумает, что это он её обокрал.

— Мадам, вчера вечером, когда вы спали, приходил какой-то алкаш, из местных, и стибрил у вас флягу, вместе с разноцветными бутылочками!

Мадам информация не впечатлила.

— Ммм-да? — игриво сказала она и полезла в сумку. Оттуда вынырнули новая фляга и две бутылочки. Максимка ахнул.

— Он и меня обшарил, и мои бутылочки забрал, а это память о Свиридке-Токио и Лизе…

— Не ссы, вот тебе ещё две!

Страдалец этим не утешился, ему хотелось узнать о вчерашнем типчике подробнее.

— Вы так спокойно реагируете, будто вас грабят каждый день! — продолжил он заунывным тоном.

— Миша балуется, больше некому, — пояснила старуха. — Мечтает меня поскорей в монастырь сдать, всё пробует от пьянства отучить, но… Да только ничего не получается!

Она с большим энтузиазмом снова приложилась к горлышку.

— Так он ради вас, что ли приходил?!

— Да! А ты думал — ради тебя? Хотя… Как знать…

— Он, между прочим, в темноте светился и «машинкой для слежки» перед носом у меня махал. Он что — стажёр?

— С этим вопросом лучше к Силантию, я не имею права.

— Он его подчинённый?

— Скорее начальник…

— Начальник Силантия?! Не много ли у Силантия начальников? Сначала вы, потом этот Миша…

— Я своему бывшему заму больше не указ, да и никогда указом не была, притворялся он моим подчинённым…

— Тогда… Как же…

— Ладно, всё! Устала! С утра голова болит…

Старуха приложила ко лбу мокрое полотенце, которое заботливо подсунула ей неслышно вошедшая баба Маша. Как выяснилось, та ни в какой сельсовет не ходила, а мирно спала, улегшись сразу после ужина. Она даже об исчезавшем электричестве доведалась от Максимки, уже утром.

— Говоришь, электрик тот хулиганил?

— Ещё как! И советовал в туалете ценные вещи держать!

Бабу Машу как током дёрнуло.

— Вот горе! Наверняка селом гуляют слухи о моём богатстве, какая-то пакость настучала! А я, между прочим, весь подаренный тобою скарб, Аделаида, по твоей же указке, под кроватью держу. Выходит, неправильно сделала? Надо было ночью вынести во двор и под туалетом закопать.

— Успеешь, — промычала ещё не оклемавшаяся мадам.

Максимка продолжил своё.

— А этот типчик, между прочим, кое-какие секреты Главного знает, он мне на экране подземельный туалет с табличкой «на ремонте» показывал, и говорил, что именно там все секреты прячутся…

Мадам неприлично захихикала.

— Не удивлюсь, если узнаю, что удирать он будет через тот же туалет! Он по части трюков большой оригинал, а старый Правитель-пройдоха, тот, по слухам, сейчас за Уралом, где-то в Сибири, точнее, в Якутии ошивается. Раз так далеко занесло его, в такие некомфортные края, значит, дело серьёзное намечается! Он раньше дальше Европы, конкретно Швейцарии, не мотался… Чую — попахивает концом света… Бр-р-р!

Она вся затряслась, снова схватила сумку, вытащила плед, укуталась.

— Вот, теперь теплее! Как подумаю о холодных краях, так меня сразу в дрожь бросает…

Баба Маша, всё то время опасливо глядевшая на мадам, наконец, промолвила:

— Не пугай, подруга, я и так вся на нервах! Конец света, говоришь? И чё нам теперь делать-то?

Мадам странно глянула на неё. Замерла.

— Стой, Мария! А ведь делать надо! Причём срочно! Мне же вчера Силантий насчёт вас с Маринкой поручение давал, а я о нём напрочь забыла…

В очередной раз покопавшись в сумке, экс-привратница достала две коричневые палочки. Затем, подумав, одну спрятала.

— Одной достаточно, думаю… — загадочно произнесла она. — Неси сюда свои молодые фотографии!

Вздрогнув и нахохлившись, баба Маша собралась было покинуть кухню. Но вдруг остановилась.

— А эти-то, твои-то, может, спрятать куда-нибудь, а то, не ровён час, польёт их кто-нибудь чайком или супчиком…

Она кивнула на фотки, лежавшие на столе. Мадам вскочила, забыв о недомогании.

— Да порву я их нафик и — в печку…

Бабу Машу снова передёрнуло.

— Стой, не надо рвать! Говорят, когда чьи-то-фото рвёшь, привязываешь к себе того человека…

Мадам сникла.

— Был бы человек, а то… Мразь. И приметы тут твои ни при чём, и без примет он ко мне ещё сунется, неоднократно подкатится, нужна я ему буду, как пить дать! Я ему время от времени сильно пригождаюсь, с большой регулярностью, иначе не заманивал бы меня в своё логово почти двести лет назад…

Она взирала на фотки с ненавистью.

— Хорошо, сожгу целыми!

— Погодите! — вмешался Максимка. — Если на всех этих фотках ваш главный недруг, только в разных обличьях, то, может, сохранить их стоит?

— Зачем?

— Ну, чтобы узнать при встрече… Когда-нибудь…

Старуха хмыкнула.

— Он второй раз в одном и том же обличье не является, по крайней мере, людям…

— Ну, тогда сожгите, что ли… — согласился Мася.

Мадам начала бросать фотки, по одной, в огонь. При каждом броске в печи возникала, будто живая, большая страшная морда и невыразимо морщилась, будто от боли. Потом исчезала.

— Морщится ещё, скотина, будто не знает, что его в самом конце ждут ещё худшие муки… — цедила экс-привратница, запугивая отсутствующего экс-начальника.

— Свят-Свят-Свят… — шептала баба Маша.

Воспользовавшись заминкой, она вышмыгнула из кухни и через некоторое время вернулась с двумя потрёпанными фотоальбомами.

— На, смотри, Аделаида, выбирай! Любую! — баба Маша принялась быстро-быстро переворачивать пожелтевшие картонные страницы, на которых, зацепившись углами за прорези, красовались добротные, фигурно обрезанные по краям фотоснимки времён эпохи развитого социализма.

— Эта вполне подойдёт! — сказала мадам, указав на фотографию комсомолки с толстыми косами, выложенными на груди. — Сколько лет-то тогда тебе было?

— Семнадцать, кажись. А зачем тебе такая древняя? Возьми вот эту, где я в меховой горжеточке, подаренной покойным мужем. Здесь мне уже за тридцать. Эта поприличнее будет, бери эту!

— Нет, Силантий велел дать ему комсомолок, — торжественно произнесла мадам.

— Что значит «дать»? — не поверила своим ушам баба Маша. — Для чего «дать»?

— Комсомольцы-добровольцы страну когда-то поднимали, и теперь стране то же самое не помешает! Поедешь осваивать Сибирь…

После этих слов мадам взяла коричневую палочку, побормотала над ней, и на кухонном столе возник маленький чёрный игрушечный автобусик.

— Вот на этом чёрном жуке, Мария, и полетишь туда! Хлопни по нему ладошкой, не стесняйся…

Баба Маша стояла с выпученными глазами.

— Думаю, пускай малец лучше хлопнет, а то я могу силу не рассчитать!

Максимка не заставил себя упрашивать, подбежал, хлопнул. От хлопка автобусик увеличился, примерно вдвое.

— А ещё раз можно? — спросил малец.

— Хлопай! — разрешила привратница.

— Ой, нет, сначала вынеси на улицу, от греха! — попросила испуганная баба Маша. Она правильно чувствовала ситуацию, ибо сроду не пила.

Через несколько минут Максим уже лежал на крыше огромного, допотопного, неизвестно какого года выпуска автобуса, со множеством рекламы на боках.

— Я же просила легонько хлопнуть, а ты изо всей силы зарядил! — возмутилась привратница. — Что я теперь Силантию скажу?

— Сейчас подумаем, — ответил Максим.

Он встал на ноги, подпрыгнул несколько раз, отчего автобус значительно уменьшился.

— Гы… Ты смотри, я бы не до такого не додумалась! — поизнесла мадам. И ещё раз гыкнула. И икнула…

А через пару дней, сразу после Рождества, восьмого января утром, у дома бабы Маши, прямо посреди сельского тракта, стоял тот же чёрный автобус, только в придачу битком набитый мотоциклами. Колеса некоторых мотоциклов торчали наружу, так как некоторые окна были открыты, из чего Максимка заключил, что в автобусе, должно быть, страшная холодина.

Силантий, находившийся рядом, нетерпеливо посвистывал и притопывал, трамбуя валенками снег. Он дожидался выхода из дома бабы Маши и тёть-Марины.

Наконец те появились. Бывший подчинённый мадам привратницы строго глянул на пожилых подружек. Затем сменил выражение лица и произнёс:

— Любезные дамы! А ведь вас ждут испытания! И какие!

Подруги переглянулись, пожали плечами, почти синхронно. Они в последние годы всегда синхронно реагировали на проявления окружающей среды.

— Испытания? На старости лет? А отдыхать когда? — спросила тихо баба Маша.

Как ни странно, Маринка была гораздо больше готова к переменам.

— На том свете отдохнёшь, а тут — работай до последнего, чтобы правый ответ держать перед Господом! Не профукивай время, а проживай!

— Правильно, — одобрил ход её мыслей Силантий. — А теперь — прошу следовать за мной!

Он пригласил старушек в автобус.

Из окон махины через пару минут полетели их личные вещи: сумки, пальто, валенки, шапки, платки… А сам автобус стал постепенно увеличиваться в размере, хотя, казалось бы, куда уж больше. Торчавшие колёса мотоциклов втянулись вовнутрь, окна плавно и бесшумно закрылись.

Вскоре на снегу рядом с домом бабы Маши лежал огромный чёрный дирижабль. Но и это ещё не всё. Из боков дирижабля стали вырастать крылья!

Прошло ещё несколько минут, и Максимкиному взору предстала троица: молодой комсомолец с лицом Силантия, одетый в чёрный кожаный лётный костюм с меховой подбивкой, а при нём — две девушки, очень похожие на комсомолок с молодых фото бабы Маши и Маринки. Только в этот раз на ногах у них были не носочки старомодные и не туфельки «прабабушкинской эпохи», а наимоднейшие шкары. Да и по одёжке их теперь уже старомодными было не назвать — чисто рокерши, только без мотоциклов.

«Внутри чёрного жука, сто процентов, зеркало имеется, с помощью которого я взрослым становился», — подумал Мася, но вслух не высказал. Вместо этого решил поиздеваться.

— Ну и прикид! — зашёлся он хохотом. — А зачем вам столько мотоциклов, вас же всего трое? Может, и меня с собой прихватите, а то я здесь умру от любопытства, представляя вашу сибирскую эпопею!

Силантий обнял его и пробормотал на ухо:

— А как же школа? Мы ведь надолго уезжаем…

Те слова, конечно же, были услышаны всеми, но отреагировала одна баба Маша, вернее, рокерша с её физиономией.

— Здрасьте! Школу, значит, нельзя бросать, а как же я хозяйство-то своё брошу? На кого?

Все повернулись к мадам привратнице. Та смущённо развела руками и закивала:

— Раз надо, значит надо, возражать не буду. Мне давно мечталось пожить в деревне, не зная хлопот. Колка дров и мытьё посуды, уход за курами для меня экзотический отдых, всё равно, что для кого-то Куршевель-Муршевель…

Бывшая зазеркальная мадам, теперь заправская крестьянка, по-владычному обошла автобус, оглядела со всех сторон. Потом цыкнула зубом и понесла уже совсем противоположное:

— Гм… А меня вот, за каким-то рожном, не берут… Для хозяйничанья можно и людей нанять, между прочим, я бы заплатила…

Она сказала это тихо, почти шёпотом, но Силантий расслышал, подбежал к ней.

— Не обижайтесь, душенька, я это не со злого умысла, не чтобы вас обидеть, просто там ваше присутствие будет не к месту, из-за одной отвратительной личности, очень хорошо вам знакомой…

Догадливый Максимка пришёл на выручку:

— Мадам, не обижайтесь, но, по-моему, там будет горячо, и на подмогу требуются люди, которых старый болотный правитель ещё не видел…

Мадам не унималась.

— Дык… И меня можно было бы в соплюшку превратить… А?

Силантий не дрогнул и на этот раз.

— Да, но… Эти две почтенные дамы могут оказаться нужными и в их сегодняшнем возрасте, а вам придётся постоянно в девочках ходить…

Максимка снова не выдержал.

— В скандальных девочках! Ваш характер известен всем, дочь родную в своё время выгнали…

Экс-привратница воздела руки к небу.

— Да сколько ж можно мне одно и то же вспоминать? Я — мать! Мне видней, что для дочери лучше, кабы не знала наверняка, что ей будет хорошо впоследствии, не обошлась бы с ней столь сурово. Я нарочно гнала её прочь, подальше от мерзейшего подземного болота, хотя и разрывалось материнское сердце…

— А-а-а… Понятно, — вздохнул Максимка, — нашли удобный повод?

Тут, как по заказу, из дома вышли заспанные Юра с Лялей. Они всю ночь выясняли отношения, а потом, знамо дело, отдыхали в своём стиле.

— Что такое? Что за агрегат? Снова тещёнькины шуточки? И кто это к нам идёт? Никак, колядовать?

Все глянули в ту сторону, куда смотрел Юра. На не очень-то далёком белом горизонте показались три ярко разодетые персоны — двое мужчин и женщина. Шли они невероятно быстро, будто летели, строго в направлении чёрного «жука», и уже через минуту стояли рядом с Силантием, энергично беседовали с ним. Слов почему-то не было слышно.

Одним из странных гостей оказался «электрик» Миша! Чудные шмотки на нём в этот раз, подумал Мася, как из предновогодней лавки, видно параллельно в детдомах и садиках подрабатывает, массовиком-затейником. Косит под простачка, а сам, вишь, начальник Силантия! Бабка трезвая была, когда такое говорила… Ну да, точно начальник, раз бывший старухин подчинённый теперь уже к его руке прикладывается. Больше ни к чьей руке не приложился, только к его… А ведь там ещё и женщина, одетая не хуже…

Максимка подошёл к мадам, потеребил рукав её вытертой шубы. Старуха по привычке в бомжовенькое рядилась.

— Кто это рядом с Силантием?

Бабка хотела цыкнуть, но сжалилась и пояснила.

— Мишу узнал?

— Да.

— А другие двое — Ольга и Георгий.

— Тех впервые вижу.

— Коли видишь — уже круто! Не всем такое право право дадено…

Максимка глянул туда, где спорили Ляля с Юрой. Князь что-то доказывал супруге, кивая в сторону гостей, а та только хохотала:

— Пить меньше надо, тогда и мерещиться не будет!

— Маринка с бабой Машей при всём этом не присутствовали, ибо снова спрятались в автобусе-мутанте, по команде Силантия…

Вскоре гости ушли, той же дорогой. Но почему-то за ними следов не осталось, а снег был пушистый, ещё не успевший заледенеть, за ночь его порядком навалило.

Настал момент, когда чёрный жук-самолёт, выдвинув дополнительную пару крыльев, в сумме их четыре стало, взмыл в утреннее небо, на миг в точку превратился, а затем и вовсе сделался невидимым. И нескольких секунд не прошло! Бывший автобус, расправив крылья аки пчела, помчался куда-то за Урал, неся на борту двух старых комсомолок и их временного вожака Силантия. Остальные вернулись в дом.

Глава 6. Мадам и её Петербург

Ударить ретро-мотоциклом или крутейшим байком по бездорожью любимой родины Максим всегда мечтал, потому и клянчил, чтобы его тоже взяли на борт жука. Ну, не взяли, так не взяли. Не очень-то и надо было. Многие вообще не знают про Сибирь, а папа Юра — тот в последнее время только мамой Лялей занят, остальные как бы умерли. Хотя, с утра не преминул полюбопытствовать:

— Стоп! А куда это наши матроны, переделанные в комсомолок, так поспешно рванули с малознакомым мужчиной? Не знаю, как насчёт бабы Маши, но на тёть-Марину явно не похоже.

— На экскурсию по СНГ! — радостно выкрикнул Мася.

— И надолго?

— Да как сказать, если уж Силантий за что-то взялся основательно, то дело это длинное… — сказала экс-привратница, взяв пятый кусок торта. — Пусть прокатятся подружки, а то кроме Питера и Ленобласти, поди, нигде и не были…

Отхлебнув из блюдца, она с улыбкой добавила:

— А я мальца побалую, покажу ему свой Петербург…

Максимка расцвёл, так как был уверен, что на прогулке той скучать не придётся.

После очередного дежавю, после авральных сборов Юры с Лялей в коммуналку, прозвучала долгожданная фраза:

— Ладно, Мася, мы поехали, а ты потом своим ходом доберёшься. На маршрутке.

— Не впервой!

Мадам сделала как обещала, в тот же день вывезла Максимку в город. Для начала прошвырнулись по Невскому. Мимо них, несмотря на раннее утро, торопливо шли не менеджеры с секретаршами, и даже не туристы, а вроде как живые манекены, вроде как с очередной театральной выставки: мещанки с полными корзинами еды, крупные и мелкие чиновники в цилиндрах. Даже один поэт попался, бормотавший какую-то фигню. Умора! До Максимки дошло: они в другом веке, скорее всего в девятнадцатом. Глянув на вывески, узрел старинные надписи.

— А нельзя весь этот сброд убрать? Погуляли бы спокойно…

— Убрать?!

Старуха растерялась.

— Вроде, не жестокий мальчик, а такое говоришь. И потом: куда я их уберу? Специальной клетки у меня для них нет. Перенесёмся в другую эпоху, пожалуй, там не так суетно…

Секунды не прошло, как по Невскому уже не чиновники бежали, и не поэты с гусиными перьями за ушами разгуливали, а, чуть вразвалку и с прискоком, шествовали мужики в кафтанах петровской эпохи. Те тоже выглядели смурно, но количеством явно уступали предыдущим. Толпа значительно поредела.

— Это что, восемнадцатый век?

— Да.

— А только что был девятнадцатый?

— Да.

Привратница типа замечталась. Видать, нахлынули воспоминания.

— Интересных личностей увидим? — дёрнул её за рукав Максимка.

— Мой интерес тебе известен — хочу встретить кого-нибудь, кто знает меня и окликнет по имени. Но для этого необходимо вернуться в девятнадцатое столетие, ибо, хоть и родилась я в восемнадцатом, но теперешнюю внешность имела уже в следующем веке. Ты не против возвращения? — спросила мадам, подмигнув.

— Как скажете! Мне тоже надо знать, как вас зовут, а то сегодня в маршрутке брякнул «мадам» — все чуть не упали…

Дошли до угла Малой Садовой, сели на скамейку. Скамейка тёплой оказалась, несмотря на январь-месяц. Рядом присела торговка куриными яйцами. Вынув из корзины одно яйцо, она обратилась к старухе:

— Благословите, мадам привратница!

Старуха, ничуть не удивившись, превратила яйцо во взрослого петуха. Чёрного!

— Благодарствуйте, прошу дальше… — тоном близкой знакомой сказала торговка.

Мадам превратила петуха обратно в яйцо, которое торговка положила в чёрную коробочку. У неё в специальном утеплённом мешке была куча пустых разноцветных коробочек: не только чёрного, но и оранжевого, и белого цветов.

Операция «яйцо-петух-яйцо» была проделана много раз, пока не закончились яйца. Вместо петухов иногда возникали куры. Куриный случай считался неудачным, после него яйцо отправлялось обратно в корзину. Когда торговка ушла, Максим спросил:

— Зачем ей эти превращения?

— Для выгодной торговли. Заранее зная, какой петух вылупится, чёрный, рыжий или белый, она может продавать меченые яйца по цене полпетуха каждое, не заботясь о высиживании и выращивании цыплят. Владельцы петушиных салонов гребут их оптом. — Но им-то самим приходится вылупливать и выращивать, в чём же их-то выгода?

— О! Ты как всегда проницателен! Гений! До вылупления они устраивают что-то вроде «угадайки»…

— Какого цвета петух из какого яйца получится?

— Да! Ставки в той игре высокие, даже выше, чем на самых престижных петушиных боях! — высокопарно отметила мадам.

Максимка пожал плечами.

— У торговки выгода, у владельцев салонов бизнес, ну, а вам-то что? Эта баба вам даже не заплатила!

Старуха хихикнула.

— Она платила мне усердным бдением за шкафом и прекрасным уходом за ним. Всю семью заставляла зеркало протирать, ежедневно! Жаль только, что и она имени моего не знает… Пойдём-ка к Зимнему дворцу, может, там кого-нибудь из знакомых встречу…

С этого момента старуха предпочла передвигаться рысью. Максимка, снова еле поспевал. Нырнув под арку, оказались на Дворцовой площади.

У входа в Эрмитаж в это время обычно колосится изрядная очередь — ведь зимние каникулы в разгаре, шутка! Но, поскольку век был девятнадцатый, очередь не визуализировалась — царский музей функционировал только по специальным приглашениям, а посетители, нарушавшие дресскод, не впускались даже по той солидной бумажке. Пришлось вернуться в современность, пропитать площадь её духом…

Дух современности тоже не гарантировал молниеносного проникновения в залы, но, по крайней мере, дресскод посетителям уже не требовался. Цыкнув на милиционера и слегка загипнотизировав его, бабка растолкала очередь. Буквально втащила Максимку в холл, где имелась другая очередь, всего человек десять, уже к кассам.

— Давайте хоть немножко постоим, для приличия, ведь эта очередь не длинная…

Мася боялся, что старуха окончательно войдёт в раж и их вышвырнут, не смотря на весь гипноз и прочие ухищрения. Та согласилась. Теперь необходим был отрезвляющий допрос.

— Мадам, а всё-таки: зачем старого Правителя в Сибирь понесло?

— Толком не знаю, Силантий выяснением занимается. Ты бы лучше о новом расспросил, он, в принципе, хороший мальчик, умный, хоть и даун, талантливый изобретатель, не вор, лично мне он очень нравится, не смотря на плохой характер. Не ревнуешь, часом? — мадам хитренько прищурилась.

Мася почувствовал, что ревнует, но решил не показывать этого.

— С какой стати я должен ревновать? Вообще-то, по данным ЮНЕСКО, недавно был Год Дауна, учёные утверждают, что из дауна можно постепенно сделать полноценного человека, надо только создать ему человеческие условия…

— Совершенно верно! И у нашего дауна условия будьте-нате, и сестричка, приводившая его на кастинг, тоже даун, штучка ещё та…

Очередь, наконец подошла, нужно было брать билеты и направляться вдоль длинных коридоров к залам.

Ну, а в залах, знамо дело, мадам опять расслабилась, стала куралесить. Начала с того, что сделала Максимку своим туристом, понесла всякую ахинею о картинах. Что тут же привлекло внимание пожилой смотрительницы.

— От какой вы турфирмы? Прошу показать лицензию на право ведения экскурсий!

Мадам, конечно, могла и её загипнотизировать, но, видно, посчитала ниже своего достоинства. Под её взглядом любая блюстительница порядка приняла бы за лицензию даже кусок туалетной бумаги, однако экс-привратница захотела показать себя.

— Объясните мне свои претензии, в чём они, собственно, состоят?! — гаркнула она на бедную пенсионерку, и той ничего не осталось, как вызвать милицию. По внутренней связи.

Когда пришли менты, бывшая смотрительница ада начала и на них орать:

— Раньше, помню, за билеты так дорого не брали, а во времена Петра всем посетителям мужского пола давали водку, а дамам — кофию…

Препираясь со старушенцией и ментами, мадам бывшая привратница всё время подмигивала Масе, мол, смывайся. Слегка поколебавшись, тот так и сделал. Кудесница по-любому выкрутится, а ему в школу телегу накатать могут. Не хотелось расстраивать папу Юру.

Инцидент происходил между Малым и Старым Эрмитажем, аккурат у Советской лестницы, поэтому куда бежать было совершенно ясно. Только вниз!

Внизу в око впало зеркало раздевалки. Проверить его, что ли, на портальность? Поблизости не было никого, кроме усталых гардеробщиц, которые чаёвничали, сидя за деревянным барьерчиком.

Хлебнув из зелёной бутылочки, он с восторгом отметил, что зеркало покрылось рябью. И пропустило его. С лёгкостью!

За зеркалом была огромная ниша без дверей и окон, а в нише царила традиционная тишина. Которая внезапно разразилась храпом, да каким многоголосым! Слышалось и женское посапывание, и мужские громораскаты, будто «спали в микрофон».

Вслед за этим раздалось кошачье мяуканье, приправленное какой-то вознёй. Мышиной? Вскоре Мася понял, что был не так уж далёк от истины: одна из стен как бы расплавилась, сделалась волнистой и почти прозрачной. Сквозь неё стали видны огромные кровати, отгороженные одна от другой ещё более прозрачными и довольно низенькими стенками, смахивавшими на ширмы. На некоторых кроватях, полусидя, возлежали разодетые как на бал дамы, с огромными причёсками, украшенными цветами и фруктами. Вокруг тех причёсок, на куче подушек возлежали кошки. Берегли съедобную часть от мышей?

Мася про такое когда-то слышал. В восемнадцатом веке дворцовые дамы именно так и спали, чтобы слишком часто не переделывать причёску. Приглядевшись к лицам, он узнал плясуний в колготках, выделывавших коленца на его помолвке. Кто приказал им спать, да ещё и в полном обмундировании? Наверное, новый правитель. Старуха говорила, что у мальчика-изобретателя характер не подарок.

Максимка обнаружил, что теперь находится в пространстве, сплошь окружённом прозрачными волнистыми стенами. В хвалёном междумирье?! За другой стеной мелькали вполне современные уборщицы, целая группа, и громко переговаривались:

— Люсь, ты в новую квартиру въехала?

— Ага!

— А зятя прописала?

— Обойдётся!

— А котят?

Раздался хохот. Потом загромыхали швабры с вёдрами. Уборщицы исчезли. Дамы с причёсками и кошками тоже куда-то подевались…

Всё исчезло, кроме запахов. С той стороны, откуда раздавался храп, по-прежнему веяло парфюмом. С убощицких просторов — несвежими мокрыми тряпками.

Неожиданно пространство вытянулось, превратилось в коридор. Стены снова сделались похожими на каменные. В конце коридора вдруг замаячил какой-то силует. Девичий. Изящный. Шикарно одетый. То была Кристина Лялина!

— Ты чего вдруг такая нарядная вся? — ничего другого Масе от волнения в голову не пришло.

— Нарядная? Это вместо «здрасьте»? — вежливо улыбнулась будущая супруга.

— Не обижайся, я подумал, что тебе будет приятно мужское внимание…

— Ага! Бабы любят грузить мужиков своими шмотками, вечно допытываются, надевать им рейтузы или нет… Моя мачеха такая же оторва…

Чей то был голос?

За спиной Кристины нарисовался увалень. Типа даун.

Глава 7. Проект «Дерьмовочка»

Даун подкрался незаметно.

Кристина, услышав его голос, повернулась на каблучках и присела в глубоком реверансе.

— Ты, что ли, новый Правитель? — спросил Максим.

— Да! А ты кто?

— Я — её жених!

Даун презрительно поморщился.

— Понятно… Голубки, значит? Тогда идите, поворкуйте в туалете, побеседуйте с моей сестрой, которая на самом деле не сестра, а программа-матрица конца света…

Максимка посмотрел туда, куда приглашал их с Кристиной этот недоумок. Там была дверь с двумя нолями и надписью «Туалет на ремонте».

Внезапно вспомнив Мишины намёки на необычайную секретность этого объекта, Максимка даже обрадовался приглашению. Но для порядка тоже изобразил презрение.

— У нового правителя не сестра, а матрица, которая всё время проводит в туалете?

Даун вроде как смутился. Тон его сделался неуверенным.

— Мачеха нас обоих не любила, вот мы и удрали из дому, а Главный, совершенно неожиданно, обнаружил то, что я усиленно скрывал: эта девочка искусственная! Она появилась в нашей семье совершенно случайно, влетела однажды через окно. Кстати, у неё на спине пропеллер есть!

«Даун и девочка-Карлссон», — хотел съязвить Максимка, но вместо этого сказал:

— Теперь ты веришь, что детей находят в капусте, а не рожают?

— Детей посылает Бог! — возмутилась Кристина.

— Когда Бог посылает — это натюрель, а когда дочурка-матрица, жужжа пропеллером, врывается в окно — это уже чистая синтетика, — шутливо поправил её Максим.

Даун и вовсе приуныл.

— Умоляю, развлеките эту дуру, я никак не могу найти ей слушателей! Она каждый день сочиняет страшные истории, одна пакостнее другой, меня в них дебилом выставляет, а я не такой уж и дебил…

Максимка призадумался.

— Получается, что Главный поручил тебе развлекать её?

— Да нет, просто он ей выдал самые ценные детали для строительства, думаю, для постройки новейшей модели Вселенной…

— Типа твои смелые догадки?

— Ага! А мне как раз таких запчастей не хватает для постройки нового Санкт-Петербурга, пока только подземного…

— Она обещала поделиться, если ты приведёшь терпеливых оболтусов, способных слушать всякий бред? — спросила Кристина, уже не пытаясь быть деликатной.

— Почти угадали, — нахмурился даун. — Ну что, согласны?

Максимка с Кристиной переглянулись.

— Что нам за это будет?

Кристина вдруг кое-что вспомнила:

— Обещай больше не приставать ко мне и платьев не дарить!

Даун пожал плечами.

— Всего-то? Я думал у вас более крутые запросы…

— Может, и крутые, — сказал Максимка, — но мы не будем их формулировать прямо сейчас, а вот после выхода из твоего сортира — будь добр, исполни три желания, как золотая рыбка! Ты Пушкина-то знаешь, в школу-то ходил?

Даун неожиданно пустил слезу.

— Мне специальных учителей нанимали, понятно?

Кристина тоже чуть не разрыдалась:

— Не плачь, я уверена, что многие ученики завидовали тебе, все хотят на дому учиться…

— Да не у всех получается, — авторитетно подтвердил Максим. — И невеста у тебя будет, не переживай!

— А чего мне переживать? Я — Мастер, мне Маргарита полагается, которую я пока ещё не видел, но сестра утверждает, будто моя Рита — её ближайшая подруга. Разузнайте заодно про Риту, ладно?

— Хорошо! — ласково сказала Кристина. — А теперь — веди к своей сестричке, мы заинтригованы не меньше тебя!

Даун замялся. Только вы, это… О нашей встрече Главному не говорите, я не уверен, что он правильно отреагирует. Может, уволит меня, подумает, что я сплетник, идиот и разбазариватель информации. Хватит того, что сестричка к нему всё время лезет целоваться и поминутно блеет как коза: «Па-а-апа! Паа-а-па!» Кстати, он для неё — «Папа-Змей», не удивляйтесь, эту кликуху Главный ей разрешает, да и вообще носится с ней, как с… Носился бы так со мной!

— Трудись на сатану получше — и тоже будешь называть его Папой-Змеем! — расхохотался Максимка.

— На какого ещё сатану?! — всерьёз удивился даун.

— Ни на какого, я пошутил, — сказал Мася. — Ну, веди нас в этот сказочный клозет!

— Уже веду, веду-веду, стройтесь в затылок!

Даун галантным жестом пригласил в помещение с двумя нолями сначала Кристину. Когда и Максим вошёл, он с грохотом захлопнул дверь, несколько раз повернув ключ.

— Э-э-эййй!!! — возмутился Мася. — Так не договаривались!

— Это чтоб вы не удрали раньше времени, — ответил даун-Правитель. — Никто не хочет слушать сказки про апендаунеров, а мне детали срочно нужны, понятно? Посидите не больше двух часиков, обещаю!

Бить кулаками в дверь не имело смысла. Да и… Честно говоря, любопытно было узнать, кто такие апендаунеры. Ладно, два часа — не двое суток, можно и поржать над дурочкой. В компании Кристины.

Интерьер туалета был совсем не туалетный. Всё пространство, дольно-таки громадное, было заполнено моделями планет. А около планет виднелись «спутники», большие облака, на которых тоже была жизнь… Огромное пространство поражало красотой: эффектные, сочные, искрящиеся цвета… И музычка нехилая звучала!

Вскоре музычка пропала. Откуда-то из полутьмы выскочила девочка-припевочка с пропеллером на спинке и… С огромным старомодным двухкассетником в руке! Не очень-то нарядненькая, белобрысенькая, худенькая, в засаленных и кое-где дырявых трениках.

— Извините, что я по-рабочему одета, не ждала гостей! Сейчас расскажу вам о себе. Только не лично, а с помощью вот этого антиквариата…

Она нажала кнопочку на кассетнике и смылась. Из «антиквариата» полилось:

— Дюймовочка-дерьмовочка, гадина-змеёныш, профессорская дочка — вы не поверите, но это всё одна и та же цаца. Профессорский отпрыск не обязательно мальчик, а поздний ребёнок, самый любимый, самый блондинистый, самый пушистый и зацелованный — это как раз таки я, Дюймовочка! Уау!! Кто слил профессору и его жене мою слащавую кликуху из прошлой жизни? Они мне её быстренько назад пришлёпали!..

В прошлой жизни, и даже в позапрошлой, я была не леди, а в ещё более ранних жизнях вообще не помню, кем была — мне профессор с женой запретили про это думать. Когда я в их лажовенькой семейке родилась, они мне имечко официальное, конечно, дали, что-то вроде: «Лоредана-Аделаида-Гортензия». У иных профессоров с головой порядок, а у других — всё с вывертом. Я то длинное имечко уже не помню, да и профессор с женой его тут же забыли, стали «крошечкой» меня звать, потом перешли на «Дюймовочку». А в школе ребята сразу сказали: «Дерьмовочка круче!..»

Кристина с Масей плюхнулись в глубокие кресла.

— А что? Прикольненько, можно и послушать, — радостно воскликнула Кристина.

— Хоть поржём, — согласился жених.

Из двухкассетника по-прежнему лилось:

— «Дерьмовочка» — супермилашка со знаком минус. Минус, плюс — какая разница? Я в этой жизни собиралась гадить не меньше, чем в предыдущих, но сначала надо было имидж идиотки закрепить, а ещё лучше — идиота мальчукового фасона. С идиота, да ещё и с мальчика, спрос нулевой. Практически…

Когда мой братец Петя, кстати, даун от рождения, понял, что он даун, я уже пользовалась его имиджем. Даун лучше, чем просто придурок, с дауна спрос ещё меньше. В профессорских семьях дауны не изредка рождаются, «на детях гениев природа отдыхает».

Когда не Петеньке природа отдохнула, и не однократно, я начала с ним активно дружить. Не с профессором же играть во всякие игры!

Профессор — мой очередной биологический родитель, сколько у меня их было — полная чума, а основной мой папа в раю без отпуска ишачит Змеем-Кладовщиком. Не путать с Искусителем!

Искуситель в подчинении у моего папаши. В раю вообще полно змей. Откуда в раю змеи, спрашивается? Либо рай не настоящий, либо змеи липовые.

Мой настоящий папа не сволочь, не то, что профессор — тот всё сына родного хочет куда-нибудь сплавить, якобы на лечение. Пете-дауну с меня польза была не абы какая: если бы не я, его бы запихнули в дебильный интернат. Я к тому времени уже полмесяца как родилась, и жена профессора стала мужа уговаривать избавиться от бракованого ребёночка, ну, чтобы лишний раз никто не видел, как на ихних детях природа отдыхает, чтоб про профессорские выверты подольше не догадывались.

Когда Петюне соску в рот засунули (в его-то пять годков!), когда шапочку дебильную на глазки нахлобучили (чтобы подебильней выглядел), я такую рожу в колясочке схрючила, что они оба замерли, как парковые манекены, стали переглядываться, с Петенькой единокровным меня сравнивать.

— Неужели это заразно?! Неужели девочка заразилась?! Так у нас в семье теперь два дауна?!

Профессор от злобы чуть монитору фэйс не расквасил.

— Дураки мы! Надо было его ещё раньше сдать в интернат, пока он младшенькую заразить не успел!

Потом сели, отдохнули и вот к какому выводу пришли: обе кровиночки одинаковенькие, обе вроде как дауны, поэтому, чтобы совсем бездетными не остаться, решили нас обоих в семье оставить. От греха. У профессоров недетородность позорней вывертов считается. Не без фальшивых вздохов, правда, дело обошлось.

Мой настоящий папа не просто Кладовщик, он непосредственный начальник Змея-Искусителя. Говорят, что Искуситель не только Еву с Адамом из рая вытурил, но и многих-многих других извращенцев: за воровство, хабальство и сексуальную распущенность.

Искуситель без разрешения Кладовщика ничего не делает, ничего и никогда, почти что никогда — в раю своя иерархия. Папа-Змей запретил ему разбазаривать райское имущество — он и не разбазаривает, по крайней мере, даром никому и ничего, ничего и никому, взяточник ещё тот, жаднее моего папаши. Одно и то же яблоко нескольким парам суёт! И фишечку придумал, чисто для отвода глаз: «Возьмите яблочко, пока никто не видит! Клетчатка хорошо целлюлит разглаживает!» При чём тут это? У Рубенса-художника в картинах навалом целлюлита — за деньги ходят смотреть…

В раю столько вещичек можно накрысить — рук не хватает, карманы лопаются, глаза разбегаются! Можно не только фруктами взять, новейшими достижениями нечеловеческого интеллекта можно отовариться, причём, совершенно бесплатно. Поэтому моим папашей было велено Искусителю все глазки воровские в одну кучу собирать, на уценённых яблоках фокусировать. Как кто сворует яблочко, даже ещё толком не успеет надкусить, а Искуситель его хвать — и вон из рая!

А Змей-Дискжокей, сидящий за кустом, под роялем, врубает самый позорный рэп и орёт невыносимо:

— В муках детей своих рожать будете!!!

Текст ни разу не поменялся. Хотя нет, один великий нобелевский лареат поимел-таки от Дискжокея эксклюзив. Он, как и многие другие, не выдержал смертельной райской скуки, сам из рая обратно на волю попросился.

Кстати, поначалу у него дела отлично шли. Другие покойнички на тот свет ничего не тащат, а ему разрешили в виде исключения нобелевку прихватить. Но он не заценил поблажку, разъерепенился, разнюнился, расхрюкался и развонялся.

Рай моего папы, между прочим, ничего общего с Вечной Жизнью не имеет — очередная проверка на вонючесть, перевалочный портал. Если до него жить невозможно, то в нём уже таки намаешься по полной: засахарят тебя там, заванилят, засиропят, замусюсюкают, заколыбасят. Если всё это выдерживать лет пятьсот, то продвинешься ещё дальше — туда, куда все райские поголовно мечтают пролезть, отдельной самоуправляемой тарелкой полететь.

— Пятьсот лет! Надо же! — вздыхал над карамельно-мятно-безалкогольным пуншем райский пленник. — Адам не захотел терпеть, так почему я должен?!

Короче, нобелевец сник и завонял. Он реально осознал, что до рая было жить гораздо легче, во всех смыслах, а тут — ни лаборанточек, ни сауны в подвале института, ни денатурата в колбочках, ни пива «Стэлла Артуя». Короче… Ужас!

— До тарелкодрома далеко, — рассуждал посахарённый узник рая, — никакой премии на такси не хватит! Да и тарелок может не хватить, вдруг зря поеду…

Тут нобелевский ошибался: из имеющихся на тарелкодроме семи тарелко-блюдец-НЛО активно вылетали в Вечность только два, а остальные пять хронически простаивали. Из-за таких, как он.

А Змею-Искусителю от страдальца большой прибыток был: он ему тайком от Папы-Змея рюмку за кустами наливал, где рояль. Он не боялся ничего и никого, никого и ничего, кроме недостатка денег. Но никакая премия не бесконечна, пусть даже нобелевская.

Как пронюхал Искуситель, что у ванильного грустилы денежки закончились, так сразу стал издеваться, яблоко по четыре раза в день предлагать: в завтрак, в обед, в полдник и в ужин. А когда узнал, что тот демонстративно из рая просится на волю, вышвырнул его вон и без яблока.

А Дискжокею приказал побольнее нобелевца кольнуть, поунизительней унизить.

Детей рожать нобелевец не собирался, он их терпеть не мог, поэтому и отходняк ему придумали с поправкой:

— Голубей кормить будешь!!!.. В муках!!!

Лауреат сначала ничего не понял. Вернувшись, он опять благополучненько родился, много раз женился, потом развёлся много-много раз, ну, и так далее, ничего особенного. Но его старая, самая-самая первая жена, неожиданно мозгами двинулась, заделалась кошатницей, а потом и голубятницей.

Голуби жрали всё только с рынка, в крайнем случае из «Елисеевского», гадили в титановые унитазы с инкрустацией, поэтому кошатница, она же голубятница, очень скоро обезденежела, продала два «мерседеса» (свой и домработницын), всю мебельную обстановку, а также домик на Рублёвке в стиле «органза», подаренный унизившим её супругом на сорокалетие. Пришлось обратно идти в суд, подавать на алименты, на повышенные. Вот тогда-то нобелевец и узнал, что такое голуби…

Глава 8. Планета апендаунеров

Кассетник замолчал. Из полутьмы снова вынырнула работяга в трениках, дала пояснения:

— То была история под названием «Лауреат и голуби»! Хотелось бы отправить её на радио. Понравилась или…

— Конечно, безумно интересно, — сказал Максимка, — только братец твой обещал про апендаунеров.

— Момент! Щас переверну кассетку! — сделав так, девчонка смылась.

— Интересно, сколько у неё их? — шёпотом спросила Кристина.

— Какая разница, а хоть бы и сто… Мы так редко бываем вместе, — сказал Максим и попытался взять подругу за руку. Совсем забыл, что она пока ещё бестелесная. Оставалось слушать «по-пионерски», никаких обжиманцев. Кассетник, между тем, вещал:

— Мой папа размножается усыновлением, когда хочет девочку — удочерением. Недавно плёл мне, что я его единственная дочь, но я-то знаю, что нас, как минимум, две. На одной крутейшей райской вечеринке его назвали Лжецом и Отцом Лжи, да ещё и выпили за это. Папа-Змей дико улыбался, топорщил пальцы, гладил праздничную чешую, но недоволен не был.

Ладно, одна, так одна, Ложь ведь не живое существо. А что он Лжец — проверено неоднократно. На правах единственной дочери я беру в раю всё, что хочу, и если Папа-Змей вдруг заорёт: «Положь на место, мерзавка!» — это значит, что украденный гэджет надо срочно испытать на ком-нибудь, применить по назначению, короче, пустить в дело, раз уж своровала. А когда вслед за тем идёт добавочка: «Совсем отца не уважаешь, гадина!» — тут и на премию можно рассчитывать в самом конце.

Когда я шарила под райскими кустами в поисках игрушек-гэджетов, Папа-Змей демонстративно отворачивался. И хвост тактично поджимал, чтобы я об него не спотыкалась. Иногда вообще хвостом обматывался, стоял, весь туго перетянутый, как беспомощная гусеница. Я нигде больше не видела, чтобы с собственным хвостом такое вытворяли!..

Перед тем как мне лететь к профессору для внедрения в его лажовую семейку, воровать ничего не пришлось, задание сильно отличалось: я должна была не применить сворованный у Папы-Змея гэджет, а, наоборот, найти то, что профессор своровал у него много лет назад, да так ловко, что никто ничего не понял. Даже я не заметила.

Профессор, как вы догадались, и был тем самым нобелевским лауреатом, которого за пьянку и за неспособность расплатиться с Искусителем вышвырнули вон из рая. Лауреат перед изгнанием вонял сильнее, чем обычно, поэтому Искуситель всё время отворачивался. Ну, и доотворачивался.

В числе всяких полезных штучек, которых Папе-Змею, в принципе, не жалко, нобелевец утащил универсальный переводчик мыслей со всех земных и неземных языков. Папе-Змею его тоже, в принципе, не жалко, но пока такой хитрющий аппарат апендаунерам вреден.

«Апендаунеры» (пошло от английского «up-and-down») — это те, кто туда-сюда мотается, и в раю им противно, и на планете не живётся.

Кто ещё только вверх, в рай летит, то есть «аперы», те ведут себя спокойно, почти не матерятся, почти не курят, к вечной жизни готовятся, о душе думают. Зато те, кто уже выписался из рая, они же «даунеры», те — полное чмо. Им уже готовиться как бы некуда, разве что вниз лететь, непристойно вякая, в самое пекло, в болото, в какашки. По пути они много раз превращаются: то в крысу, то в белку, то в зебру, то в бегемота, а то и в червя. Кстати, носятся по кругу апендаунеры с удовольствием. Ап-энд-даун! Вверх и вниз! Чёртово Колесо придумали они, больше некому. Кому ещё качель такая в голову придёт? А что качель назвали в честь Папы-Змея, так это дико благодарны они ему, помнят, убогие, в чьём ведомстве туда-сюда мотаются.

Я апера от даунера отличаю запростяк: дети-дауны только в даунеровских семьях рождаются, когда оба родителя скрытые даунеры. Аперовская профессура, в отличие от даунеровской, гениев ещё рожает, к ним природа отдыхать пока не просится!

Перед тем как заново родиться, ну, после выписки из рая, нобелевец между делом поспешил на Всемирный Конгресс — пресс-конференцию давать. Забыл, что все видели, как его в гробу похоронили. Влетает он в зал, отталкивает лектора и орёт: «Други!!! Имею для вас информацию! На том свете денежки не нужны! Не смейте брать с собой! Хуже будет!!!»

Все испугались, а потом подумали-подумали, и до конца дослушали. Покойничек подробно объяснил, как над ним в раю изгалялся Искуситель.

После этого все толстые кубышки — банкиры, сутенёры, менеджеры манилондринга и прочие крутые — повынимали бабки из других проектов и засунули в один, для полёта в Вечность в обход рая. Потом маршировали с лозунгами: «Минуем серпентарий!», «Долой змеепоклонство!», «Не отдадим себя сахарным идолам!»

Они были не в курсе, что без тренинига в папином Змеюшнике их в даже в Первую Вечность не пустят, не то что во Вторую или в Третью, а тут же арестуют и отправят в рай на марципаны.

Успешно выступив на Конгрессе, покойничек обратно умер, свалился прямо на трибуне, одновременно-параллельно родившись в Москве в семье даунеровского бутылочника. Пожилой даунер-бутылочник, разбогатевший на приёме у бомжей пустых бутылок, дал сыну приличное образование, но хороших манер не привил. Он и сам в них дико нуждался.

Выучившись в университете, защитив аж две диссертации, бывший нобелевец, ныне сын бутылочника и безработный кандидат наук, вдруг ночью видит сон: будто он великий нобелевский лауреат и закапывает райские гэджеты, да не где-нибудь, а в подмосковном лесу под баобабом.

Бабобабов под Москвой всего лишь двойка-тройка, поэтому проблем с кладоотысканием не было.

Среди гэджетов, найденных в лесу, было много-много нужного, как например: зажигалка для сжигания вонючих отходов, в том числе химических, на всей планете за две секунды. Далее: безразмерная дымка-невидимка, способная поглотить весь дым от сжигания вышеупомянутых отходов за один час. Был и кинотеатрик размером с компьютерную мышку — для просмотра фильмов, уже готовых и тех, которые только собираются снимать. Список можно продолжать, а смысл?

Сын бутылочника обошёлся с папиным добром похабно: дымку-невидимку изрубил на мелкие кусочки, понаделал фильтров для голландских самокруток, зажигалку выбросил за нефирменный вид, а кинотеатрик у него украли голливудовцы, пронюхав про ценнейшую халяву. В итоге он опять остался голый-босый, со своими грёбаными диссертациями.

От этих потрясений у бутылочника-младшего открылся третий глаз, и он начал… Гадать цыганам на улице!

Цыгане были ему дико благодарны, от этой благодарности он cтал кормиться, и весьма успешно: обеспечил не только первую, самую-самую старую жену, кошатницу-голубятницу, но и много-много других жён, как своих, так и чужих.

А началась эта улётная карьера не без помощи ребёнка, хотя детей он дико ненавидел.

Как-то, сидя в вестибюле крутой гостиницы, бросая кислые завистливые взгляды на учёных иностранцев, будущий профессор увидал рыдающего цыганского мальчика. Откуда в такой гостинице цыгане, да ещё и рыдающие, да ещё и мальчики?!

Любопытный сын бутылочника напоил маленького плаксу шампанским, еле-еле сдерживая детофобию, дал закурить, и тот поведал ему своё горе: гостиничный банщик не разрешил ему прыгнуть в бассейн! Даже один раз нырнуть не дал, вымогал сто долларов, которых пока не было, а в долг купаться он никому не разрешал, тем более цыганам.

— И где же ты живёшь? Где твои папа и мама? — осведомился будущий профессор.

— Папа живёт здесь, в гостинице… — признался незадачливый ныряльщик.

— А мама?

— Мама тоже живёт здесь, но…

Оказалось, что у папы с мамой брачный договор был неправильно составлен. Если мама вечером приносила пару тысяч баксов, ей разрешалось войти в номер, принять душ и даже переночевать. А если нет…

Что бывало в случае «если нет», мальчик не успел сказать, так как из бильярдной выкатился его папа, и не просто выкатился: его вывели под руки охранники. Вероятно, тоже за долги.

Показушно испугавшись за судьбу этой семьи, забыв про детофобию, будущий профессор побежал разыскивать маму мальчика.

Мама нашлась быстро, в близлежащем переходе, как раз брала зелёную двадцатку из рук участника научного конгресса. Участник был с толстыми линзами в очках, и линзы те мешали ему видеть, что он конкретно тащит из бумажника.

Цыганка орала, что двадцатки недостаточно, что если все так будут подавать, её семья не выживет в такой гостинице, а из другой ей ездить на работу неудобно. Но иностранец не понимал по-русски.

Дождавшись когда отвалит подслеповатый фраер, будущий профессор подошёл к цыганке, чтобы её показушно утешить, но вместо этого… Стал непоказушно вещать!

Короче, благодаря вещанию бутылочника-младшего, семья цыганёнка приподнялась, нашла более хлебное место, чем пятизвёздочная забегаловка, набитая очкастыми занудами. Вот так!

Слух о талантах вещуна разнёсся по Москве и за её пределами, к нему начали валом валить, записываться в очередь. Пришлось открыть бюро, нанять десяток секретарш, чтобы отвечали на звонки, и ещё десяток — чтобы репетировали роль будущей супруги. Всё это привело к тому, что дважды кандидат никому не нужных наук стал профессором, причём, самым настоящим — путём покупки дорогих учёных титулов. Но основную работу он бросать не собирался, так как даже сто профессоров не в состоянии иметь такие деньги, к которым он привык.

В лабораториях профессор появлялся редко, да и то не для работы, а для шашней с лаборантками. За что секретарши его возненавидели, бросили репетировать роль будущей жены и стали все-все-все научные секреты разбазаривать. На это-то я и рассчитывала — где ж ещё мне было искать папин гэджет, как не в занюханых лабораториях бутылочника-младшего?

Судьба суперсекретного папиного гэджета, универсального вселенского мыслепереводчика с разных языков, по-прежнему была неясна, так как профессор про него никому никогда не рассказывал, никому не показывал, на кусочки не рубил и не выбрасывал, не терял и не дарил… Хм… Странно! Честно говоря, я даже не спросила Папу-Змея, как этот мыслепереводчик выглядит!

Изо всех лабораторий я сначала выбрала одну, самую-самую ближнюю, всего двести сорок километров от родного дома. В ней профессор появлялся чаще, чем в других, а Петеньку я туда уже сто раз возила — на такси, типа с коллективом познакомить, чтоб потом по его карточке легко было проникнуть в здание.

Оставалось, надев любимые кроссовки-невидимки, тайно выскользнуть из дома, полететь над городом и даже ещё дальше. В лаборатории, в самом-самом первом вестибюле, я собиралась сдать кроссовки гардероб, так как в них меня могли чем-нибудь химическим полить, не подозревая, что я рядом.

Всё было продумано до деталей, но сначала предстояло сделать контрольный вылет с прилётом назад через полчаса, для проверки истинных настроений профессора. Я не о том волновалась, что меня разыскивать станут, нет, одним дауном в семье меньше — тотальный праздник с приглашением соседей, поеданием торта и распитием шампанского. Кто будет добровольно дауна искать, когда так крупно повезло в кои-то веки? Я волновалась за Петюню. «Профессура», вроде, привыкла к нему, но… Зная подлый характер даунера-профессора и его жены, тоже явной даунерши, не мешало и подстраховаться. Одно дело, когда мы с братишкой оба тайком на такси в институт мотались, а другое — когда он с ними остался один на один…

Отлетев от дома не очень далеко, всего на десять километров, я стала потихоньку возвращаться. Подлетаю к родимому гнезду, гляжу в окно на родимом этаже… Батюшки! Ух-ты! Не прошло и получаса, а они уже опять куда-то Петеньку готовят, но уже без соски во рту, а с тарелкой торта перед носом. У тарелки — два батона хлеба, разрезанных вдоль и толсто намазанных маслом. Вон оно что! Булимию шьют ребёнку, обгадить окончательно хотят, дискредитировать на сто процентов, чтобы со всеми потрохами уже в другой интернатик сдать, для более взрослых даунов. Видимо, решили, что я потерялась насовсем, очень удачно пропала и больше никогда-никогда не вернусь!

Петенька, конечно, кушал с удовольствием, так как его обычно голодом морили, а в это время — р-р-раз! — толстый доктор в белом халате в комнату с чемоданчиком завалился.

— Где тут даун? — сходу выкрикнул он, а сам даже обувь не снял, хуже любого дауна.

«Профессура» кинулась к нему, тряся купюрами, мол, забирайте срочно в интернат, там, на месте, всё и выясните! Видно, был у них ещё страх, что я не совсем пропала, что вернусь и не дам преступление совершить. А доктор был не только скрытый даунер, жучила оказался ещё тот.

— Извините, рано денежки суёте! Тут подробный диагноз надо ставить!

— Как это — «рано»?!

Душегубы так расстроились, что даже судорогами пошли. Чтобы про денежки — и «рано»?! Такого мата-перемата они ещё не слышали.

Доктор, между тем, продолжал заниматься вымогательством.

— Вы что, не видите? Ребёнок кушает! Пускай сначала всё доест, а там поговорим!

— Вот-вот! — забилась жена профессора, как рыба в железной сетке. — Тортовая зависимость! Булимия!

— Жрёт с утра до вечера! — добавил муж жены профессора.

Доктор жизнерадостно распахнул халат, и стало видно, что он совсем не толстый, что всё его тело обвито трубочками, которые шли к непонятным контейнерам с непонятным наполнением. Доктор весь обмотался трубками, как мой папа хвостом!

Так вот почему докторишка казался упитанным: под халатом был толстый слой войлока, а под ним, в мягких плоских контейнерах, на животе, на спине и на худых боках висели… тортики! Не традиционные, не в коробках фабрики Розы Люксембург, а в виде полуфабрикатов: сухих бисквитных крошек, нескольких видов кремов, а также в виде ликёрной пропитки, которая тоже была нескольких видов. Наконечники трубочек были снабжены металлическими колпачками, а те, в свою очередь, крепились к большой магнитной бляхе, расположенной на слюнявчике. Уау!! Снять халат, надеть скафандр — и готов космонавт к полёту!

— А войлок зачем? — удивился профессор.

— Для звукоизоляции! — не растерялся доктор. — Крошки всасываю без проблем, а тяжёлые крема приходится подкачивать насосом. М-да… Шум насоса, как вы сами понимаете, нарушает аппетит…

Образовалась пауза, которой доктор не преминул воспользовался.

— Так что же это получается, а? Я тоже даун, раз торты люблю?! Да, и у меня тортовая зависимость имеется, но это ещё не повод сдавать человека на лечение. Жена моя тоже пыталась меня сдать, но у неё ничего не вышло. И у вас ничего не выйдет, даже не пытайтесь! Дело ваше безнадёжное, уверяю вас! Переедание не грех и не болезнь, а слабость! Вот! Так что, давайте ставить ребёнку другой диагноз, а то я домой спешу, дело к вечеру клонится…

Доктор присосался сразу к нескольким трубочкам, дав понять, что время чая с тортом наступило.

Жена профессора мотнулась в кухню чайник ставить, а профессор схватился за голову.

Порядок! Настала моя очередь фокусами удивлять!..

Кассетник снова остановился. И снова из полутьмы выскочила хозяюшка.

— Ну, чего, следующую ставить?

— Валяй! — ответил Максимка.

Час прошёл. Правитель-Петя не появлялся. Он и через два часа не появится, сто пудов. Это во-первых. А во-вторых… Максимке ужасно не хотелось возвращаться в школу. Пускай подольше протянется расcказ, хоть и на две недели вместо двух часов, а там… Мадам привратница передвинет время в необходимую сторону.

Глава 9. Конец террориста

Поставив новую кассету, Дерьмовочка хотела было снова умчаться. Но неожиданно спохватилась.

— Забыла про самое главное: вы же не знаете, как называется радиосериал!

— Как? — без энтузиазма спросили Кристина и Максим.

— «Мифы и приколы райского серпентария».

— В самом деле?

— Надо же…

Оба слушателя ждали, когда назойливая авторша уйдёт. Но той хотелось поговорить.

— Я в строителях долго сидеть не собираюсь, в изобретателях тоже, после выхода на пенсию буду заниматься творчеством, как госпожа Ветрова!

— Кто такая эта Ветрова? — снова без интереса промямлил Мася.

Кристина встрепенулась.

— Ты не знаешь госпожу Ветрову?!

— А ты — знаешь?

— Конечно!

В ходе той незапланированной пятиминутки выяснилось, что одна только мадам привратница не помнила своего имени, остальные же насельники болотного зазеркалья знали его прекрасно. Но… Не решались произносить!

— Во-первых, как-то неудобно выговаривать «Лукия Нектарьевна», когда можно обращаться по-простому: «мадам привратница», — сказала Кристина, — а во-вторых, такое имя можно перепутать, исковеркать…

— Я вот своё тройное имя постоянно забываю, так как тоже вся в работе, потому и записала его на бумажке, раз и навсегда! — сказала Дерьмовочка. — Хотя лично я имя-отчество госпожи Ветровой запомнила сходу: лук — не люблю, нектар — обожаю…

Гости рассмеялись.

Перед тем как улизнуть, хозяйка суперсекретной лаборатории провозгласила:

— Через полчаса жду вас на чаепитие! После него — просмотр кино о моём новом изобретении. По сравнению с наипоследнейшим проектом, проект «Планета апендаунеров» блекнет…

— Да?! — обрадовался Максим.

Можно было, наконец, надеяться, что время, проведенное в сказочном клозете, окупится сторицей.

Хозяюшка включила маг. Тот, старомодно шипя, заработал. На уши легла история о бесславном конце профессора-террориста.

— Увидев меня на фоне звёздного неба, профессор с женой почему-то не удивились. После докторских приколов мой фокус их совершенно не потряс! Они даже будто бы ни грамма не расстроились, а наоборот, стали дико радоваться, снова показушно, чисто для соседей, что у них теперь опять два дауна, две кровиночки, так что нечего мелочиться и разбазаривать детей по интернатам!

Доктор махнул на всё это рукой и грустно удалился, на дорожку затянувшись тортиком из трубочек и наспех допив чай. Он не любил, когда портили аппетит шумовыми эффектами.

Нас с Петюней тут же уложили спать. Мальчик засопел уже через минуту, а я всю ночь ворочалась, думала, как дальше поступать. Хорошо, что я проверочный вылет сделала, а то вернулась бы — и нет братишки!

Бросать ребёнка одного с кровожадными профессорами было глупо, а не летать по институтам, не разыскивать папин гэджет — чревато. Папа-Змей мог не понять.

С другой стороны, профессор, по своему недоумству, столько гэджетов полезных уничтожил, что и этот мог спокойно выбросить, поломать, подарить, типа отдать даром… Чёрт! Как же он, хотя бы, выглядел, этот переводчик мыслей?

Нет, думаю, не полечу я больше по лабораториям, а то из-за какого-то паршивого аппаратишки потеряю брата. Пусть Папа-Змей думает, что хочет, а я скажу ему, что профессор мыслепереводчик американцам продал. Пускай в Америку меня шлёт, внедряться в штатовскую семью учёных. Кстати, я в Америке ни разу не была — вот и побываю!

Побывать-то в Америке побываю, думаю я, но только при условии, что профессура нас с Петюней ещё раньше не угробит. Кто знает, что у них на уме? Вдруг они нас отравить решили, к Папе-Змею в рай на марципаны раньше времени отправить? От даунеров ждать чего-либо другого трудно, так как даунеры хуже даунов, дауны хоть безобидные.

Утром я не отходила от Петюни ни на шаг, а он, сопливенький толстячок, даун конопатенький, так и лыбится, так слюнки и пускает… Я растрогалась, мол, радуешься, что я тебя спасла, да? Он кивнул, но ничего не сказал, так как толком говорить не умел, мычал-гундосил только, как молоденький бычок или как старенький унитазик.

В ушках у ребёночка с утра были наушнички. Правильно, думаю я себе, большой ребёночек, двенадцать лет, тинейджер, а тинейджеры обожают музычку слушать. Только где музычка-то? Проводочек от наушничков тянулся… к какой-то авторучечке!

Ну, и это правильно, думаю я опять, зачем дауну музыка, а так и ручечка не потеряется, и наушнички далеко не убегут, если свалятся. Таким макаром некоторым детям варежечки к пальтецу цепляют, тесёмку продевают через вешалочку на воротничке!

Или нет, думаю, дай, всё-таки, послушаю, что там в них, в наушничках-то в этих, интересно же…

В ответ на мои мысли Петя радостно кивнул, будто понял меня. А я всегда была уверена, что он не полный кромешный дебил! Сняла я с него наушнички, надела себе. А ребёночек великовозрастный мне ещё и авторучечку суёт, на, мол, возьми, поиграйся!

Взяла, не стала спорить с жертвой вчерашнего страшного покушения.

На авторучечке были странные кнопочки разных цветов. Только собралась я нажать на красненькую кнопочку, а наушнички как заорут: «Не трогай, гадина!» Голос, вроде, был не Папы-Змея… А чей тогда?!

Огляделась я по сторонам — никого. Странно! Снова собралась я нажать на кнопочку — и снова слышу то же самое, только ещё хлеще в два раза. Полная чума!

— Кто тут?! — не выдержала я.

— Я, идиотка, я!!! — раздался в наушничках хрипловатенький голосок, типа детско-подростковый.

— Кто «я»?! — опять не выдержала я.

— Брат я твой, Петруха, вот кто…

— Пётр?!

Смотрю я на него, а он снова лыбится, слюни пускает, молчит, как олух…

Этот ужас прояснился через пять минут. Брат мой кровиночка, Петя-даун, общался со мной нормальным языком через наушнички. Грубиянил, правда, страшно, но это мелочь.

Голос в наушничках появлялся только тогда, когда авторучечка была направлена на источник мыслей. Петеньке пришлось схватить меня за рукав и сильно притянуть к себе — пока авторучечка не уставилась ему в пузико. Тогда я, конечно, снова его услышала.

Ура! Нашёлся-таки папин гэджет, похищенный профессором, авторучечка с секретом, которая читает мысли, да ещё и на разных языках — на всех-всех-всех земных и неземных языках, надо только знать, какие кнопочки жать. Петя, и тот не все кнопочки выучил, а я вообще в технике не разбираюсь, так что решила не трогать лишний раз, пока Папа-Змей всё не объяснит.

Тут мне ещё подумалось: интересно, как это профессор авторучечку не выбросил? Он ведь экономить не привык, вон, сколько жён развёл! Минуточку, думаю, если профессор не жадный, значит, не такая уж он и сволочь, может, не станет нас убивать, а? Следующее же утро показало, что очень даже станет!

Пока я в ванной умывалась, профессор заходил к нам в спальню, разговаривал с Петюнечкой. Прихожу — а мальчик весь в слезах, сопельки длинней обычного. Я сразу за наушники, мол, в чём дело?

Оказалось, пока меня не было, подлец-профессор подходил к Петюне близко-близко, больно щипал его и ядовито шептал прямо в ухо: «Всё равно урою тебя, дебил, и сестричку твою, идиоточку, пристрою, не волнуйся!»

Петя мне всё это мысленно сообщил и синячок показал на пухлом локотке. Я была в шоке. Что делать?!..

Делать нам ничего не пришлось, всё за нас с Петюнечкой сделали цыгане — сами вытащили младшего бутылочника из дерьма, сами же и обратно засунули.

Тем самым солнечным днём, утром которого он Петеньку пугал и меня довёл до истерики, профессор стоял на улице и гадал цыганам. В офисе ему обычно не гадалось — адреналин не тот, не то вдохновение.

Для уличного шоу профессор одевался — чисто пугало, хуже любого зачуханого цыгана, зуб золотой из фольги прилеплял, серьгу в ухо вдевал, кудрявенький паричок цвета воронова крыла нахлобучивал. В таборе таких держать надо!

Табор, кстати, тоже подвалил, не задержался, человек сорок. Всем цыганам не терпелось ясным солнечным днём узнать о своём солнечном будущем, о грядущих доходах, как в иностранной, так и в местной валюте. Цыгане так орали-голосили, что постовые милиционеры тоже прибежали, тоже целым табором, облаву им устроили. В той суете одна цыганка, не успевая расплатиться баксами, подарила нашему профессору свой шахидский пояс.

Профессор телевизор смотрел редко — только порнуху по видео, поэтому цыган от террористов отличал с трудом, а та облава была как раз на террористов. Вовсе не на крики цыганские прибежали милиционеры, а по наводке с Лубянки. Вот так!

Когда жена профессора помчалась к нему в обезьянник, типа отмазывать, я уже знала, что у неё ничего не получится, речь ведь шла о терроризме, но дура всё равно деньги понесла.

Мы, конечно, могли бы под шумок и смыться, так как денег у нас с Петенькой всегда хватало. Папа-Змей мне в нужную минуту подкидывал деньгогенератор, с помощью своих агентов-осведомителей, но о них — чуть позже.

Короче, оставаться детьми садиста-зэка нам не хотелось — в тюрьму ведь передачи носить надо. А вдруг коснулось бы мне замуж идти, несмотря на то что я даун, у кого тогда благословение брать?!

Надо было срочно поменять папашу-зэка на кого-нибудь приличного, и я озарилась улётной идейкой: переселю-ка я профессора из милицейского обезьянника в настоящий! А там и до пекла рукой подать.

Перед самым пеклом необходимо в шкуре какого-нибудь животного побывать, ну, хотя бы разочек, типа обратную эволюцию совершить, чтобы потом совестью не угрызаться за нарушенный закон природы. Если я, конечно, ничего не путаю! Помню, Папа-Змей что-то такое говорил.

Зоопарк не тюрьма, передачи часто носить не надо, хватит и одного мешка корма в год. А даже если подходящего папашу там себе не найду взамен, думаю я, то хоть поиздеваюсь над профессором, метлой потыкаю. Ха! Чем иметь такого папу, лучше уж макаку или павиана гомодрила. Довольно справедливо его арестовали!

Суд над профессором-террористом был открытый. Кроме основных свидетелей, пришли и голуби. Им хотелось посмотреть, чем дело кончится и будет ли кто-либо когда-либо платить им какие-либо алименты.

Кошатница тоже пришла, но отдельно от них. Ей надоела семейная жизнь «де-труа», тем более что впроголодь, на одних анчоусах, бананах, курах гриль и авокадо. На правах самой первой жены преступника, она предъявила суду свои последние, уже давно дырявые колготки, штук пятьдесят.

— Вот! Нету других! Дожила! — сказала старая кошатница, в прошлом очень активная голубятница. О голубях она уже не думала, ей бы права на алименты защитить.

Колготки были выстираны дозой «Ариеля», но это им не помогло: заседатели схватились за платочки, приложили их вместо глазок к носикам.

Показания главной свидетельницы, предъявившей наиглавнейшие вещдоки — древние колготки — потрясли зал. Судья вынес гуманный приговор: заменить смертную казнь через повешение пожизненной отработкой в качестве уборщика в зоопарке!

В своём последнем слове подсудимый попросил, чтобы его, всё-таки, повесили, но его никто не послушался. Это я судью подбила на гуманность к профессору — на такое дело денег мне было совсем не жалко.

Все признали приговор справедливым, кроме голубей. Те от жуткой безнадёги поменяли цвет, превратились в пёстрых попугаев, демонстративно, под ручку, удалились, пошли искать других хозяев. И поклялись больше никогда не связываться с кошатницами.

Устроить папу в зоопарк дело не хитрое, а вот найти другого, там же, на месте, практически невозможно. Но только не для меня! Я давно уже присмотрела профессору замену.

Как-то утром, перед самой школой, я заметила симпатичного шимпанзе с томиком Достоевского в руке. Шимпанзе-то шимпанзе, а «Свидригайлов» выговаривало! Что ещё меня купило — в другой руке шимпанзе держало… Английский разговорник. Ба! Да с таким папой до Америки два раза пукнуть!

А профессор-лох, он же террорист, работая уборщиком, совсем морально опустился. Он, не то что «Свидригайлов», даже «Ведьмак» не каждый раз выговаривал — свою последнюю и главную фамилию. Когда сплошняк произносил, а когда и с перерывами: «Ведьма-ка-ка-ка-ка-ка-как!»

Деградация была вполне нормальная, как раз такая, как надо перед пеклом, перед болотом, перед какашками. Обратная эволюция успешно продолжалась!

Через две недели нашего профессора с трудом хватало на одну тираду в день: «Что, скотина вонючая, бздишь? Очко взыграло?» Так он приветствовал в ходе раздачи пищи ни в чём не повинных животных. Да ещё и замахивался на правах хомосапиенса! Правда, льву, тигриной клетке и крокодилу он делал исключение: не матерился, не замахивался и не заходил вообще. Всё пёр через решётку: и пищу на шампуре, и уборщицкую метлу.

Метла выходила из строя почти каждый день, вычеты с него зарплатные росли. Кошатница в первом месяце рисковала ничего не получить из алиментов.

Все томились этим положением, и профессор, и животные, и мы с Петюнечкой, и шимпанзе, которое уже вместо «Свидригайлов» выдавало «Очковзыграйлов», при этом дико хохоча, что с обезьяны возьмёшь.

Но неожиданно ситуация продвинулась. Как-то утром профессор, зайдя к шимпанзе, услышал: «Хау ду ю ду, мистер Очковзыграйлов!»

Шимпанзе тренировалось, оно хотело показать, как его будут приветствовать в Америке, когда мы все втроём, по облегчённой зоовизе, туда эмигрируем: Петенька, я и он.

Но профессор не понял юмора, раньше времени запаниковал и запросился прямиком в болото, в кромешный ад, в ка-ка-ка-ка-кашки. Раз уж повешенным быть не пришлось. Обратную эволюцию он не согласился продолжать. Ни в какую. Наотрез.

Я выполнила его просьбу, применив папин гэджет, возвращающий всем желающим апендаунерам их первоначальный дарвиновский вид, превратила в одноклеточное растение. Тем более что голос Папы-Змея накануне в ушах звучал, когда я этот гэджет пальцами в кармане шевелила.

— Положь, мерзавка! — сказал мой невидимый, но самый настоящий папа. — Совсем отца не уважаешь, гадина!

Так как он Лжец и Отец Лжи, это означало, что, отправив профессора в болото, я ещё и премию получу в конце — в виде бесплатного и беспосадочного перелёта в гости к подруге Рите, в Первую Вечность, где она жила и работала стюардессой на летающих тарелках. Ага!

Но сначала предстояло облагородить шимпанзе. Тем же гэджетом, что я уделала профессора, я переделала и обезьяну, в апендаунера превратила, провела совсем не бóльную депиляцию, прикинула во всё американское, проверила кандминимум по английскому и по достоевской терминологии.

Шимпанзе сунул руку в карман, а там… Паспорт с нашими детскими фотографиями! Плюс виза групповая, много-многократная, не только в Штаты, но и вообще куда захочешь, а также пачка зубочисток много-многократного употребления!

После этого Очковзыграйлов вообще заговорил. Он приказал, чтобы переделали его фамилию на американскую. Между прочим, слово «очко» с ударением на первом слоге превращается в «глазик», по английски — «ай».

Так и получился заграничный папа с нежно-западной кликухой «Микки Ай». «Микки» — в честь Микки Мауса, по желанию Петеньки.

Прилетев в Америку, мы купили дом в Лонг-Айленде, сделали папаше Микки окончательную операцию по устранению мимических морщин, приобретённых в клетке в результате улыбания туристам и дикохохотания.

Хотели также Петеньку подправить, типа из дауна в принца превратить, но он не разрешил, сказал, что Рита больше любит кругленьких, с маленькими глазками, с конопушками и с длинненькими слюнками. Говорят, такие парни в Первой Вечности нарасхват! А «существа на вешалках», то бишь особи на скелетах, Рите вообще никогда не нравились, она ведь бестелесный, почти что совсем бесформенный дух. Между прочим, у Пети с Ритой давнишняя взаимная любовь была, а я не знала.

Короче, мы с Петюней, оба-два, в отпуск намылились, к Рите в Первую Вечность. Но тут возникло препятствие: наш начитанный по самое «не балуйся» новоиспеченный папа внезапно запросился на литературный конкурс «Большая книга». В Москву, в Дом Пашкова, на получение главной премии. Ему кто-то сказал, что признание надо сначала получать за границей, а не сидя дома, в Штатах, что без московской премии он обычный американский лох и пошлый графоман. Но мы его отговорили, сказали, что если все писателями станут, кто работать будет.

Папа Микки Ай с огромным скрипом, но согласился…

Глава 10. Американский писатель-фантаст Митчелл Айртон

Профессор-террорист погиб, туда ему дорога.

— А у кого остался мыслепереводчик? — спросил Максим, в надежде, что ему тотчас его вынут и покажут.

Дерьмовочка замялась.

— Мммм… Он пока что в стадии разработки.

— Как и деньгогенератор?

— Ага!

— Ну, ты даёшь! Придумала всё?

Из неловкого положения сестричку вывел Петя-даун. Двухчасовое заключение пленников туалета закончилось, и поземный повелитель, проявив небывалую для властителей мира сего пунктуальность, снова повернул ключ в замочной скважине.

— Наслушались сказочек? Выходите!

Попросив Кристину остаться, Максимка вышмыгнул за дверь и плотно прикрыв её, стал ржать, ибо хохотать на глазах у хозяюшки секретного техносалона было неприлично. Обидеться могла.

— Твоя сестричка — антибиотик от плохого настроения!

Даун растрогался.

— Ну вот, а сначала не хотели… Странно, что другие удирали, даже чаю не выпивши. Чай у неё, между прочим, галлюциногенный, пробовать не советую, надеюсь, не пробовали ещё?

— Своевременное предупреждение! — снова заржал Максимка.

Его трясло от хохота ещё секунд пятнадцать. Когда истерика миновала, он душевно поблагодарил нового подземного повелителя за сеанс.

— Слышь, а вы с ней и вправду дом в Америке прикупили?

Тут уже и даун расхохотался.

— Это что-то новенькое! Но если тебе верится, пусть так и будет, а то здесь от скуки можно подохнуть. Моя сестричка — второй попугай Кеша, ни дня без истории, а то и двух… О, кстати!

Тугодум, похоже, вспомнил, зачем проявил свою пунктуальность.

— Там тебя, наверху, госпожа Ветрова ждёт, у того портала, через который ты сюда вкатился. Хочешь, провожу?

Максим был не готов к такому повороту. Обидно было покидать сказочную забегаловку, так и не выведав главную тайну.

— Знаешь, пожалуй, пока останусь, проводишь меня потом. А к госпоже Ветровой, умоляю, обратись, наконец, по имени, а то она его так никогда и не вспомнит!

Даун важно кивнул. И важно удалился. А Максим вернулся в сказочные пределы, дабы услышать новую историю. Про Америку. Тем более что хозяйка салона без этой, «бонусной», истории говорить о новом изобретении не соглашалась.

— Раз вам так понравилась моя радиопостановка, вам за это бонус полагается! А потом пойдём слушать нуднятину о моём последнем изобретении. Это, пардон, не так интересно…

И снова зажужжал маг-кассетник.

— Когда мы с Петенькой во второй раз приехали в Америку, папа Микки Ай уже работал над своей новой книгой. Тема была из научной фантастики, поэтому перед написанием очередной главы он делал читку-перечитку Жюля Верна, Сержа Лукьяненко и Айзека Азимова.

Печатался он под пседонимом «Митчелл Айртон». Почему «Айртон», не трудно догадаться: обезьяно-папой как раз были прочитаны «Дети капитана Гранта». Почему «Митчелл»: такой персонаж в той книжке тоже, по-моему, есть.

Обезьяно-папа литературно развивался, так как не хотел обратно в зоопарк. Чтобы снова не деградировать, он поддерживал умственную форму регулярным чтением и написанием. Иногда покупал себе почётные литературные призы — в наиновейшем супермаркете, раз уж не пустили в Москву, в Дом Пашкова, на получение большой литературной премии.

Обезьяно-папа брал призы большими пачками — на радость всем кассиршам, менеджерам, продавщицам, а также самому директору. Потом бежал домой и, задвинув шторы, позакрывав все форточки, вручал сам себе красивую вещицу типа люстру-хрусталь или настольную лампу-подсветку с бронзовой женщиной. При этом включалось всё электричество в доме. Помимо электричества горели настоящие восковые свечи. А как же — мероприятие!

Честно говоря, то было не само мероприятие, а разминка перед ним. На ежедневной литературной вечеринке папа-шимпанзе вручал себе то же самое, что и днём при задвинутых шторах, но уже у всех на виду, при свете множества хрустальных люстр, одетый во фрак и крахмальную манишку.

Для проведения ежевечернего мероприятия он вызывал официантиков с бокалами, миллионеров с дамочками и прочую шушеру — каждый раз человек по двести, чтобы прославиться литературно, а заодно и главный бизнес пропиарить, повыгоднее подчеркнуть.

Главный бизнес обезьяно-папы — производство VIP-ошейников — шёл неплохо. В бизнесе папа Микки Ай преуспевал, но ему хронически не хватало писательных упражнений. Не для того он в апендаунера превращался, чтобы книжки ни одной не написать!

Как-то раз, сидя у себя на фирме, делая различные дела, одной рукой перебирая ворохи бумаг, а другой загоняя в компьютер литературную нетленку, папа Микки Ай познакомился с внезапно прибывшим из-за границы богатым клиентом.

Богач побывал во всех странах мира и навёз оттуда много-много разных животных, как смирного характера, так и не очень. Всем этим животным требовались VIP-ошейники, но их благодетель не знал, кому доверить такой ответственный заказ. На счастье, судьба свела его с папашей Микки Ай.

Правда, контакт получился не сразу. На вопросы богатого клиента: «Откуда вы родом?», «Бывали ли в других странах?» или: «Много ли животных повидали на своём веку?» папа Микки Ай вежливо отмалчивался, литературно улыбался и срочняк менял тему на достоевскую. Кому охота признаваться, что его родина зоопарк?

Но богатый заказчик-клиент не сдавался. Выслушав очередную феню про Соню Мармеладову и её дружков, он настойчиво приглашал обезьяно-папу к себе в клуб историко-географов, председателем которого являлся: «Выпьемте кофейку в уютной атмосфере, коллега, а там и дела быстрее пойдут!»

Папа Микки Ай долго не уламывался, боялся историко-географических вопросов, особенно про историческую родину, но один раз не выдержал и… согласился!

Богатый клиент-заказчик, историко-географ, от неожиданного счастья чуть не помешался, засуетился и заторопился. Он торопился вот зачем: хотел наклюкать обезьяно-папу до антилитературного состояния, до самой последней предрвотной икоты, постепенно развязать ему язык и выяснить степень бизнес-порядочности. Но в результате наклюкался сам. Он выпил много-много виски и, неожиданно для себя, признался, что ещё совсем недавно жил на пальме, и не один, а всей семьёй.

Тут и папа Микки Ай расслабился, у него будто камень с души упал. Он стал выкладывать про себя такое!.. Откровенность за откровенность.

Короче, контракт состоялся. Из-за духовного родства. Если бы не эта откровенность, кто знает, может быть, ничего бы и не получилось. Основа бизнеса — взаимоуважение…

Договор был подписан, производство удачно запущено, денежки ещё мощнее потекли, прямо водопадом, и папа Микки Ай вдруг вспомнил, что соскучился за нами.

Потому и обрадовался, увидев нас в дверях кабинета. Сняв чеховское пенсне и отложив в сторону гусиное перо, купленное в лавке «Pushkin», он кинулся накрывать на стол.

На первое был супчик «Соня Мармеладова» с экстрактом солёных слёз американских путано-девственниц (за неимением аутентичных, петербургских). На второе шли расстегайчики «Лебезятников» под интеллектуальным соусом «Разумихин». Потом был десерт — желе «Свидригайлов». Желе воняло борделем и всяческими сплетнями, но зато не шло вразрез с характером любимого героя папы-шимпанзе.

В заключение был подан и ещё один десерт, самый главный: целиковые грецкие орехи «Мечта Раскольникова». К ним прилагался комплект топориков из нержавейки работы внука Фаберже.

Свою личную порцию орехов папа Микки Ай, ради такого случая, не ел и даже не колол топориком, а только разгрызал зубами. Потом давал их нам, гостям, предварительно вылизав ядра, которые чудовищно смахивали на мозги! Для большей гигиены он их раз по десять вылизывал.

А потом мы с ним, так и быть, поехали в Москву — на получение главной литературной премии.

Как и ожидалось, обезьяно-литератор в Москве сильно раскрутился, так как родился именно там, неважно, что в зоопарке, родные стены по-любому помогают. Дав журналистам интервью, он помчался на историческую родину — за лауреатами второй и третьей премий. Первую премию он застолбил для себя, а неужели, когда такие деньги вбуханы…

Зоопарк встретил бывшего питомца поцелуями, но подхалимаж в литературе не главное, главное — талант. Бывший Очковзыграйлов на комплименты не отвлекался, а сразу поскакал туда, где сидела его пассия, макака Дунька.

Дунька не знала, что за ней придут, а потому позволила себе расслабиться и пофлиртовать с павианом Кузей. Пришлось прихватить и Кузю на Литконкурс — для выдачи ему третьей премии. Обезьяно-Искусителю в тот момент было не до ревности. Заплатив смотрительнице Клаве, подруге детства, большую сумму, он объяснил, что бизнесменом стал, и что эти модели позарез нужны ему для демонстрации VIP-ошейников.

Клава, жадная до денег, даже дослушивать не стала, сгребла развратную парочку в мешок и обещала при первой же встрече с журналистами подтвердить, что любовников выкрали инопланетяне…

Лишь только был объявлен конкурс, к Дому Пашкова потянулись литераторы со всех концов Москвы и Московской области. Благодаря телевидению, приехали также питерцы, новгородцы, лондонцы, ливерпульцы, тель-авивцы, вашингтонцы и прочие русскоязычные и англоговорящие конкурсанты. Обезьяно-литератор принимал их радушно, но с натянутой улыбкой, так как все призовые места были мысленно розданы.

С целью скорейшего отсева конкурентов, писатель-фантаст Митчелл Айртон выдал первую речь по-английски. В ней он культурно сообщил, что все премии давно расписаны.

Англоговорящие ни грамма не смутились и не покраснели, а наоборот, как бы обрадовались, стали визитки доставать, швырять ими в трибуну. Потом начали пятиться, как раки, и кивать, как китайские болванчики. Короче, быстро рассосались, но сначала будущего благодетеля визитками закидали. Обезьяно-Литератор еле вылез из-под этой кучи!

Каждая визитка минимум двести баксов стоила и весила от полкило. То были карточки с минимакетами музейных экспонатов в качестве брелков, с привешенными банками икры и лосося, с бутылками шампанского и водки «Абсолют». Одну из карточек чуть не перепутали с картиной маслом Шишкина. Но в основном общение прошло удачно.

Труднее было с русскоговорящими! Те отказывались понимать родной язык, шли в бой за премию до победного конца. Пришлось усадить их прямо на пол в вестибюле, раздать по ноутбуку и заставить написать по этюдику.

Первым этюдик закончил прозаик-трагик, но обезьяно-Искуситель даже читать не стал, а спросил прямо в лоб, мол, почему не плачете, вы же трагик, сами трагедию написали, а сами не плачете. Трагик растерялся и тут же был унижен дополнительно: «Халтура!»

Комики-поэты тоже облажались — ни себя не рассмешили, ни публику, ни вахтёров, ни меня, за что были обозваны ещё обиднее: «Фуфляк! Юмористы… м-м-мамины!»

Что касается пап, то Папу-Змея и никаких других пап организатор конкурса не вспоминал, по крайней мере, вслух.

Вестибюльная толпа рассосалась быстро, но когда бывший Микки Ай выглянул в окно, ему захорошело и захотелось вызвать сильную охрану. Что он и сделал, заставив милицию очистить ипподромы от лошадей, накинуть сёдла и срочно прискакать для заключения здания в кольцо.

Кольцо сомкнулось, но не надолго, его прорвали «маститые» — лауреаты прошлых премий и многократные призёры, а также их бывалое жюри. Пришлось им заплатить, чтобы ни грамма не надеялись и быстренько ушли. А чтобы и после не обижались, пришлось построить лично для них «Дом Пашкова-2», на 79-м километре, в городе Дрезна. Наиновейший Дворец Литературы был из новомодных суперпрочных матерьялов, с сауной, бассейном, казино и диэтическими диско-барами для язвенников.

Потом и ещё подвалили участники — не литераторы, но тоже очень маститые. Пришлось и им построить казино-библиотеки, плюс по квартире каждому раздать в нагрузку, если я, конечно, ничего не путаю.

Всё мероприятие, включая новостройки и охрану, обошлось обезьяно-Литератору в два миллиарда долларов, что не так уж и много за первую премию, если честно.

Получил-таки обезьяно-Литератор крутую московскую премию, и подельники его получили — по пластмассовой игрушке и по мешку семечек — ничего супердорогого, нечему завидовать! Но раздача премий проходила без журналистов, поэтому Москвой промчались слухи, будто и за второе-третье места давали настольные лампы с бронзовой женщиной. Но я-то знаю, что всё это враки…

Для вручения Главной Литпремии были вызваны олигархи. За незначительную мзду, всего за триста тысяч баксов, они рискнули поучаствовать в опасной для здоровья битве литераторов, но с уcловием, что данный факт не будут афишировать.

Кстати, очень хорошо, что обезьяно-Литератор сэкономил на подельниках. Если бы Кузе с Дуней тоже перепали дорогие бронзовые штучки, то деньгогенератор поломался бы, а так он просто ойкнул, запищал и пристановился. Типа попросил перезарядки…

Глава 11. Юность Гóго

Хорошенько возвеличив в глазах гостей обезьяно-Литератора, так как тот являлся одним из её любимейших пап, биологических, разумеется, Папа-Змей всегда шёл вне конкурса, Дерьмовочка, наконец, повела гостей в кинозал.

— Звуковое сопровождение ещё не готово, фильм не до конца смонтирован, поэтому комментарий будет вживую, вы не против?

— Это даже лучше, можно будет задавать вопросы, ты же не кассетник! — обрадовался Максим. К фильму, в отличие от радиопостановки, он чувствовал реальный интерес.

— Хорошо! — сказала Дерьмовочка, включила фильм и начала свой комментарий, который мало отличался от кассетного, разве что ничего уже не шипело и не шуршало.

— Когда Папа-Змей стал Начальником Трёх Вселенных, в его распоряжении оказалось множество планет. И я подумала: как он сможет ими управлять?

Мучиться таким вопросом долго не пришлось, очень скоро стали известны подробности. От кого? От Гого.

И миллиона лет не прошло, как новые заместители Папы-Змея освоили все новые планеты. Все до единой! Гого стал хозяином одной из них. Он, как и его коллеги, прошёл нелёгкий путь: от пилота металлического ядра до большого начальника. А потом, уже после всего, поведал мне свою историю. А я теперь рассказываю её вам, пользуйтесь случаем!..

— Погоди! — перебил рассказчицу Максим. — Он действительно стал начальником трёх вселенных?

— Конечно! — воскликнула Дерьмовочка, будто с нетерпением ждала этого впроса. — Он может командовать и гораздо большим количеством, но Высший Разум пока не разрешает, О.К.?

— О.К.! — в один голос сказали гости.

Дерьмовочка взяла указку и начала размахивать ею перед экраном.

— Пожалуй, начну с самого-самого начала, а то вы не ухватите нить повествования… Так вот:

— Сначала Папа-Змей взорвал планету апендаунеров, предварительно превратив всех жильцов её в биомассу — чтобы потом новых вылепить из неё, уже не таких ушлых.

После взрыва он доставил меня, Димочку, Обезьяно-Литератора и своих новых заместителей, пока ещё новорожденных, на совершенно новую, только что рождённую, ещё никем не обжитую планету.

Лишь только свежевылепленные заместители приобрели элементарные навыки и возмужали, их обучили летанию на ядрах, в рамках проекта «Нью-Мюнхаузен», а потом каждому из них дали звание «воло», в переводе — «летучка».

Каждому из «воло» выдали новое имя: Гого, Мого, Зого, Пого и так далее, пока не кончились алфавитные согласные.

Но мне с самого начала больше всех понравилось одно: «Гого».

Когда Гого и другие «воло» расселись по ядрам, отлитым новичками-сталеварами, нанятых из числа пока бесхозных заместителей, которым не хватило согласных букв в алфавите, я подумала: может, им, в виде исключения, даже пушки не понадобятся?

И точно! Не так уж далека я от истины была. Те ядра в пушки никто не засовывать не собирался: они вдруг сами по себе стали вращаться — как волчки! — да ещё и вместе с сидящими на них «воло»! И как те только не свалились?

Вращаться ядрам было легко, потому что поверхность планеты не во всех местах почвой обросла, оставались ещё кое-где голые площадки, с которых можно было взлетать в небо, сильно-сильно раскрутившись и победив таким образом притяжение планеты. Я своими глазами видела, как те ядра-волчки, оторвавшись от площадки, исчезали в космическом пространстве…

Когда Гого остался один, он вдруг почувствовал, что полёт несколько затянулся. Ему стало скучно, холодно и темно, даже звёзды не радовали.

Он стал потихоньку отчаиваться, собрался даже помирать, но… Потом передумал. Молодец!

Летел Гого в космическом пространстве на скользком металлическом ядре, совершенно с него не соскальзывая и ничуть тому не удивляясь, так как раньше никогда на ядрах не летал.

Вдруг он почувствовал, что ядро не такое уж и скользкое и не такое уж металлическое, и вовсе даже не холодное, и не совершенно гладкое, а чуть-чуть шероховатое, почти что тёплое на ощупь — словно деревянное. Такое, представьте, ощущение у него было…

Помимо всего прочего, ядро сильно увеличилось в размере, так что поначалу лишь немножко расставленные ноги «ядерного всадника» постепенно растянулись широко-широко, в поперечный шпагат, что было крайне неудобно.

Гого сменил было позу, вытянул ноги прямо перед собой, но такая поза продолжалась недолго: под ягодицами стало образовываться углубление, зад начал медленно вдавливаться в поверхность, как бы затягиваясь внутрь ядра.

Процесс врастания в ядро был не таким уж и быстрым, Гого успел даже задремать. Когда проснулся, обнаружил, что колени вплотную приблизились к носу, а под ягодицами образовалась лужица. Причём, уровень той непонятной жидкости постепенно повышался, а края впадины расширялись. Неглубокая яма превратилась в овраг, который делался всё глубже и всё длиннее…

Вскоре Гого нашёл себя сидящим посреди ручья и понял, что утонет, если не предпримет решительных действий.

Ручей становился всё глубже и всё шире, а ядро, на котором он отправился в путешествие, так разрослось, что ядром его назвать уже было нельзя. Родилась новая планета!..

Невероятно, но не успел Гого толком придумать, что ему делать дальше, как пришлось ринуться вплавь — к берегу огромной бушующей реки.

Пока он выбирался на сушу, берег успел обрасти диковинными растениями.

Гого упал на траву и тут же уснул, ибо ужасно устал. А когда проснулся и понял, что бояться ему, вроде бы, нечего, сильно воспрянул духом.

Размеры бывшего ядра впечатляли Гого. Но, если честно, больше всего впечатляло его совсем другое: отсутствие темени вокруг. Куда исчезла кромешная темнота?!

Полёт на ядре проходил в открытом космосе, и всё это время со всех сторон было темно, хоть глаз выколи. А тут вдруг такое сияние! Откуда?!

Гого никогда не учился физике, а то бы знал, что в космосе потому и темно, что там нет атмосферы, в которой могли бы отражаться и переливаться солнечные лучи. Именно потому космос невозможно осветить, что там нет… неба!

Но откуда всё это было знать Гого? Поэтому, стоя в лучах дневного света, глядя на голубое небо, он ощущал не двойной восторг, а даже тройной… Его посетило чудо! От этого хотелось жить и петь песни!

Проснувшись следующим утром, Гого заметил, что поверхность планеты снова увеличилась: вчерашние ручейки превращатились в ручьи, ручьи — в реки, а реки — те, страшно даже сказать, во что превращались!

Воду Гого использовал не только для питья, но и в качестве зеркала, смотрелся с берега на своё отражение минимум раз в день. Ну, и досмотрелся. Глянул он однажды в воду — а отражения-то нет!

Жуткие мысли на него напали. Правда, ненадолго. Погуляв по бережку, он второй раз в воду посмотрел, и… О, чудо! Отражение снова появилось.

Много раз заглядывал Гого в воду с бережка, пока не понял: отражение появлялось только в том случае, когда берег был совершенно голым. Если же рядом имелся какой-нибудь объект, скажем, дерево, то в воде отражались почему-то два дерева, а самого Гого не было видно. Если куст — то два куста, и так далее…

«Что ли, я в растения превращаюсь, когда они рядом?» — подумал Гого, и то была его первая здравая мысль. Мы с вами знаем, что происходит, когда кто-нибудь думает: от головы отходят мыслеформы. Они потом летят строго вверх и образуют царство мыслей и всяческих мечтаний. Вот вам и рай!

Сам того не подозревая, в первые же дни пребывания на новой планете Гого начал выполнять главное задание Папы-Змея: строить рай. Как? Элементарно! С помощью собственных мыслей, то бишь мыслеформ. Создавал автономный мирок, «уголок покойника», так сказать, «парадиз для отдельно взятой планетки».

Планетка та, кстати, хоть и росла «не по дням, а по часам», но ещё долго продолжала оставаться маленькой. В связи с этим обстоятельством, Гого посетила ещё одна идея: докопаться до самой середины ядра, изучить его, пока оно ещё близко, пока диаметр планеты не так сильно увеличился.

В общем, стал наш Гого копать вглубь планеты. Сначала из обычного интереса копал, а потом этот интерес перерос в сильнейшее любопытство… Лишь только он к ядру приблизился, к самой магме!

Что такое огонь, Гого знал практически с рождения. Знал он также, что об него можно обжечься. Сам-то он никогда не обжигался, но видел, как другие от боли корчились. Одним словом, вряд ли полез бы он к планетному ядру, если бы знал, из чего оно сделано — практически сплошь из огня. Эта истина дошла до наивного копателя тогда, когда поздно было поворачивать назад, когда бульканье и жар вдруг оказались у самого носа. Что делать, куда бежать?! Для побега лишь один был путь — назад, вдоль тоннеля. Конечно, можно было так сделать, но… Зачем тогда было столько времени копать?!

Получалось, что все труды бестолку. Гого снова захотелось умереть, как тогда, в холодном негостеприимном космосе. В принципе, он уже мог это сделать, так как рай уже был готов, то бишь главную свою работу он выполнил, сам того не ведая.

К счастью, насчёт уже готового рая Гого был пока не в курсе, и это было хорошо: умирать ему строго-настрого запрещалось. Кем — он точно не помнил, но знал, что дезертировать нехорошо, когда главная работа не выполнена. Кто был его невидимый начальник, Гого понятия не имел, но явственно слышал его указания, шедшие откуда-то изнутри его тела, прямо из самого сердца…

Пока Гого размышлял, лёжа в свежевырытой, горячей, практически раскалённой пещере, бояться ему или не бояться, умирать или не умирать, на него вдруг упал узкий лучик света. Лучик тот был ярче и красивее, чем однообразное красноватое жаркое сияние, исходившее от стен тоннеля, он очень красиво переливался — всеми-всеми-всеми вообразимыми и невообразимыми цветами, многие из которых Гого определённо никогда не видел. Оказалось, что тот лучик падал от прозрачного камешка, торчащего из стены…

В итоге камешков там этих светящихся оказалось видимо-невидимо! Гого моментально позабыл о страхах, снова схватил лопату, стал те камешки горячеватые от стен пещеры отковыривать и в карманы класть. Ему было невдомёк, что он имел дело с алмазами, что если их ещё чуть-чуть отполировать, то разноцветное свечение стало бы вообще сказочным!

Гого набивал карманы крупными алмазами, а огненная лава за тонкой стенкой пещеры продолжала бушевать. Она ещё сильнее разбулькалась и расплевалась.

Один плевок пробился через стенку и угодил… Прямо на ладонь «копателя»! Тот приготовился заорать от боли, но боли почему-то не было, лишь на ладони образовалась огненная брешь, в смысле, дырка, но не такая, через которую можно подглядывать, а вся заполненная пламенем!

Тут Гого и о камешках уже забыл, а не то, что о своих страхах, проломил стену, пошёл поближе к кипящей лаве, стал любоваться. «Что, если ногу в лаву сунуть?» — подумал он и моментально сделал так. Нога превратилась в пылающий факел! И снова не было больно…

Окуная в булькающую, дышащую огнём массу то палец, то всю руку, то плечо, то ухо, то нос, Гого постепенно весь превращался в магму и ощущал невыразимый кайф. Чем меньше оставалось от его бывшего, «нормального», предыдущего тела, тем большую радость он испытывал. Наконец, его обычное тело совсем исчезло, он совершенно слился с магмой, растворился в ней. Но существовать он не перестал. Его радостный дух, охваченный пламенем, пропитанный им насквозь, сразу же понёсся к самому центру планеты, туда, куда он изначально стремился, где никто ещё не бывал и, честно говоря, вряд ли побывает.

Дух Гого носился внутри огромной огненной лавины и бесконечно радовался.

Тоннель, надо сказать, к тому времени несколько удлинился — ведь планета росла неустанно, и диаметр её рос! Осознав это, Гого вылез из внутрипланетного огненного озера, отыскал на алмазном берегу свою одежду.

Одежда не сгорела, не превратилась в комок чёрной вонючей дымящейся массы, она осталась целой и невредимой! Больше того: все карманы были по-прежнему набиты камешками.

На скорую руку одевшись, Гого решил посмотреться в своё отражение. Воды рядом не было, и в качестве зеркала им был использован самый крупный алмаз, который пришлось отковыривать, вернее, отбивать от стены с огромнейшим трудом.

В алмазе отразилось не лицо, а язык пламени! Гого теперь весь состоял из пламени, но одежда, как ни странно, на нём не горела, даже не тлела. Не очень горячим было то пламя… Гм…

Попутно может возникнуть вопрос, вполне справедливый: почему это Гого ни разу не превратился в алмаз? Ведь он так долго общался с подземными минералами!

Честно говоря, это и для меня загадка. Хотя, есть и одна догадка: наверное, ему этого не очень-то хотелось. Хотелось ли ему в деревья и кусты превращаться? Тоже не вполне понятно. Видимо, да, потому что на поверхности планеты для него крылось больше всяких опасностей, чем в пылающем ядре. И он это инстинктивно чувствовал. И имел возможность убедиться. И довольно скоро…

К тому времени, когда Гого вылез на поверхность «Планеты-Волчка», он нашёл там много всяческих изменений. На поверхности планеты, кроме всяческих растений, поселились и двуногие организмы…

Гого вылез из тоннеля, весь пылающий, но в совершенно целых брюках и рубашке, его встретила толпа зевак. Они сначала сильно испугались.

Наивный Гого бросился их утешать — на свою голову, всё объяснил, всё рассказал. Даже пару раз из огня в дерево превратился, чтобы они окончательно успокоились. Но с некоторыми особями, особенно с теми, чьи души многократно из тела в тело кочуют, причём, без всякой пользы, слишком откровенничать — себе дороже. Вот и Гого лопухнулся. В первый и в последний раз в своей жизни. Больше он таких ошибок не делал! Но о той, первой и последней ошибке, необходимо, всё-таки, подробно рассказать, чтобы другие, будущие «воло» в такие неприятности не вляпывались…

Неприятности начались, когда жадные двуногие узрели в карманах Гого камешки. Их глазёнки сразу выпучились, загорелись ярко-ярко, ярче магмы, а ручонки принялись исполнять жамкающие движения. Гого решил, что они хотят поиграть, типа побросаться камешками, переливающимися в лучах дневного света. Бросил он им камешки… И больше их никогда не увидел! Наглые двуногие, вместо того чтобы играть, быстро-быстро поглотали все алмазы. Стоят-смотрят. Ещё просят…

Наивный Гого ещё раз слазил в тоннель, а потом и ещё сто пятьдесят раз. Он думал, что после этого двуногие успокоятся. Но нет! Чем больше приносил он им алмазов, тем больше выпучивались их глазки. А ручонками они уже не жамкали, а дрались — сильно-сильно били друг друга по голове. Потом и на Гого накинулись…

Гого, наконец, сообразил позвать всю толпу к реке прогуляться. На берегу драки прекратились, но не потому, что двуногие помирились, а потому, что сообща нехорошее задумали. Они прекрасно знали, что огонь легко гасится водой.

А Гого, заметив, что драчуны притихли, решил поднять им настроение, спросил, чего бы им теперь хотелось. Не трудно догадаться, что они ответили. Наглые двуногие попросили Гого снова превратиться в пламя… Хм… Уж конечно, чтобы впоследствии залить его водой!

Хорошо, что Гого к тому времени, если не говорить, хотя бы думать научился. Ему сразу показалось подозрительным их хитрое единодушие: чтобы целая толпа, да об одном и том же умоляла!

Он, конечно же, сделал всё, как они просили, превратился в пламя, но с одной-единственной целью: исчезнуть для двуногих навсегда. Когда они столкнули его с обрыва, он ухитрился на лету, прямо у самой воды, превратиться в рыбу. В воде ведь полно рыб, а Гого умел превращаться в то, что находилось поблизости. Превратился он в рыбу и поплыл себе, красивенько виляя хвостиком!

А убогие двуногие подумали, что он скончался, и такое шумное веселье закатили, что сами же чуть не оглохли.

Коварство двуногих заставило Гого развиваться гораздо стремительнее, не прошло и ста тысяч лет, как о нём на новой планете заговорили, залепетали со страхом в глазах. Появились легенды о невидимом огненном властелине, таинственном хозяине преисподней. Все боялись Гого. И ненавидели одновременно. Страх всегда рождает ненависть, а тут ещё и момент невидимости присутствовал. Посудите сами, если кто-то правит вами, и весьма успешно, а вы его ни разу в глаза не видели, как вы будете к нему относиться?

Глава 12. Колдун Вова держит слово

Фильм о туповатом Гого никого не удивил: очередная похвальбушка Папе-Змею. Какой он типа обиженный всеми, да какой справедливый в гневе! И главное — совершенно не завистливый. В отличие от злобных апендаунеров.

— Любишь своего главного папу? Типа благодарна ему? — подтрунивал Максим над хозяйкой туалета, ведя Кристину к выходу.

— А как же! А как же! — залопотала Дерьмовочка. — Он моего брата на хорошее место пристроил, вместо дебильного интерната!

— А почему — тут и к гадалке ходить не надо, взяли его довеском, в придачу к тебе…

Мася был уверен, что туалетная барышня обидится, но та, как бы не заметив оскорбуху, уцепилась за гадательную тему:

— У меня есть хороший колдун, познакомлю, если надо. Хотите? Он у Петеньки в подземном городе живёт, надоели ему верхние людишки, хочет развиваться и совершенствоваться! Петюнечка его хорошо кормит и разрешает пользоваться дорогим инвентарём…

— Я не люблю колдунов, — сказала Кристина.

Мася не был так категоричен, ведь он по-прежнему не понимал, зачем целых два часа с половиной болтался в чьём-то туалете, пусть даже сказочном.

— А этот Вова хоть интересный чувачок, не занудное фуфло?

— Как по мне, ничего особенного, но Петенька от него тащится. Хотите, быстренько кассетку про него поставлю? Там и про Риту есть, про Петину будущую невесту…

Мася энергично закивал. Он и забыл, что обещал дауну выведать про невесту, как она хоть выглядит. Потом эту инфу, пусть и придуманную, можно будет на что-нибудь выменять. У толстого Правителя наверняка много всяких интересных игр.

Дерьмовочка, поставив запись, снова покинула колектив.

Антикварный маг снова выдал пачку ржачки:

— К колдуну Вове, точно так же, как и к профессору-ведьмаку, нашему с Петюнечкой биологическому папе, пробиться на приём было не так-то просто.

Чтобы нам в очереди не стоять, не записываться и не перекликаться, мы придумали свой хороший способ: лавочку по предсказаниям открыть перед самым домом Вовы-колдуна. А гадалкой мы Риточку нарядили, она как раз была жгучая брюнетка — чисто цыганская барышня. Мы ей подходящие шмотки подыскали, серьгу тяжёлую в ухо засунули, макияжик серьёзный сделали. После этого она принялась карты тасовать.

Гадала Рита исправно, так как все обитатели Первой Вечности прирождённые ясновидцы. Лишь только начала она гадать, к ней почти все Вовины клиенты перекинулись — из-за её красоты. А там и сам колдун нарисовался, вышел посмотреть, кто там у него клиентов отбивает. Подошёл он к нам, а мы ему хором, Петюня, папа Микки Ай и я: «Веди, показывай, где разлом, а то она гадать не перестанет!» И показали пальцами на Риту.

— Какой разлом, господа? — притворно удивился Вова. — О чём речь?

— Не надо притворяться, — сказала я ему, — все знают, что вы пользуетесь тайным ходом во Вселенскую кладовку, берёте там запчасти для своей магии!

Колдун подумал-помозговал и… повёл-таки нас к себе на квартиру! Оказалось, что часть разлома у него под кухней находилась, а часть — под спальней.

У колдуна в квартире я чуть ногу об ночной горшок не поломала — полным-полнейший стоял, со вчерашнего дня не вынесенный. Вова извинился, мол, не его горшок, а клиентка приходила с ребёночком, мол, у ребёночка поносик был, горшочек сильно пригодился, только мамаша вынести его забыла.

Ладно, забыла, так забыла, проехали. На фоне общего бардака в квартире тот горшок был не так уж и важен.

— Скажите, — поинтересовался папа Микки Ай, поправляя чеховское пенсне, — а что за услуги вы здесь оказываете? Неужели же медицинские?!

— По-другому лечим… Не по-медицински! — обиделся Вова и почему-то смутился.

Зря смутился, мы ведь не лечиться к нему пришли.

Папа Микки Ай строго продолжал:

— Антисанитария у вас, батенька, чисто зоопарк…

Молодец обезьяно-папа, сообразил, с чего начать беседу, а то мы сами как-то растерялись от увиденного пыльно-хламного богатства.

Вова стал оправдываться, мол, зарплата маленькая, еле-еле хватает на домработницу Лизавету, которая вот уже месяц как на работу не ходит.

— Что ж так? — не унимался папа Микки Ай.

— Понимаете, она женщина деревенская, стесняется трогать фамильные вещи…

Чтобы мы не сглазили фамильный антиквариат, Вова задёрнул шторы, выключил верхний свет, оставил только керосинку, спёртую ещё до перестройки, ещё у ветерана октябрьской революции.

Папа Микки Ай ответом не удовлетворился. Оставив без внимания фамильную машинку «Зингер», помятый в двух местах медный таз (от двух последних революций!), проигнорировав резные стулья и много-много разных тапочек буржуйских с вышитыми монограммами, он стал зубами скрежетать, бровями шевелить, бакенбарды тургеневские гладить «а-ля Франц Иосиф». Супер! А мы его брать не хотели.

Делать нечего, Вове пришлось расколоться — как грецкому ореху под топориком «фаберже», и безоговорочно капитулировать, типа рассказать нам всю правду. Для этого он нас, в виде исключения, повели ко входу в самую секретную кладовку.

Кладовок и кладовочек у Вовы было много, и не только у него, так как Вова жил с соседями, которые никому на глаза не показывались, но это не значило, что они не прописаны. Прописка не показатель, и у не прописанных кладовок обычно уйма, и все они заперты на амбарные замки с международной интерполовской сигнализацией!

Самая секретная кладовка Вовы-колдуна, вернее, норка, ведущая в неё, находилась под кроватью, но чтобы это понять, нам пришлось чуть-чуть понервничать. Кровать была точь-в-точь как у некоего дворника, как у Антоныча-палача, только без его сожительницы Мавры, а так — точь-в-точь. И тапочки под кроватью имелись, и в не меньшем количестве. Потому и перепутал в своё время те две стратегические койки некий Флинт, он же шпион, он же Ритин дядя.

Однажды Ритин дядя, под видом бухаря и химического дилетанта, решил слегка пошпионить: слетать к апендаунерам в гости, пролезть к самому ядру планеты, набраться там вселенской мудрости и… Ну, и чего-то там ещё. Но перепутал, я же говорю, объекты! Решил, что если дворник утверждает, будто спит на панцирной кровати, то именно под той кроватью и находится разлом. Не знал шпион, что в России после перестройки ещё немало таких кроваток осталось! И поплатился за свою неосведомлённость. Но об этом — позже.

— Ба! — поправил пушкинские кудри папа Микки Ай. — Да тут состав преступления! Вы говорите, что все эти тапочки ваши?! Извините, не верю! Убийством здесь попахивает, батенька! Вы убивали или, может быть, вас самого хотели кокнуть, а вы им помешали, ась? Самозащита — другое дело! Можем помочь разобраться, если хотите! Всё слишком очевидно! Для хорошего судебного эксперта здесь улик вполне достаточно!

— Да? — зачем-то спросил Вова. Видно, время хотел потянуть.

Обезьяно-папа закатал рукава толстовки и стал цитировать следователя Порфирия Петровича из похожей драмы «Преступление и наказание». Реакция Вовы была ништяк: он грохнул кроваткой о стенку (стенка аж затряслась), расфутболил по углам все тапочки, как свои, так и чужие, а потом сам грохнулся на панцирную сетку и заголосил:

— Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!! Живьём не дамся!!!

Хорошо наш обезьяно-папа к операции подготовился, основательно начитался, не то, что мы. Единственное, что расстроило: неужели он способен в суд подать или убить за ношеные тапочки?! Ну и что, что они с убиенных? Может, те убиенные хуже убийц, Вове виднее, может, он и вправду защищался?!

Папа Микки Ай погрузился в роль по самое пенсне:

— Видели ли вы, милейший, бабочку перед свечкой? И вы вокруг свечки закрутитесь, замотаетесь…

Окончательная фраза была тоже от Порфирия Петровича, Вова узнал её, так как и сам ею пользовался, ещё в школе, при написании сочинений. Он успокоился, ибо понял: папе-шимпанзе не было на ком тренироваться.

А папа Микки Ай потом и сам во всём признался. И поплакался: ни тебе писательных, ни риторических упражнений — вот уж полнедели как!

Догадавшись о подвохе, Вова виду не подал, но ему сразу полегчало: убивать его не собирались, а сам он тоже, вроде, никого не убивал… Вроде… Под строгим взглядом шипанзе в очках он чувствовал неуверенность.

Папа Микки Ай огласил свою версию:

— Опираясь на сбивчивые показания и испуг подследственного, на обилие тапочек и прочих камуфляжных аксессуаров, делаю предварительный вывод: всё пути ведут к панцирной сетке, а под ней — вожделенный разлом!..

— Сначала надо весь объект исследовать, полностью! — прорезался Петюня, хотевший и себя показать.

Все одобрительно закивали, а Вове-колдуну пришлось обратно отодвигать кровать, расшвыривать тапочки, чтобы следствию не мешали, и начинать уже, в конце концов, искать ключ…

Пока он искал ключ по бесчисленным карманам своих и чужих халатов, в крышку люка энергично постучали и разик-два поматерились женским голосом. От этих звуков папа Микки Ай радостно задёргался, вытащил гусиное перо, спрятанное за кавказско-лермонтовским голенищем, и стал лихорадочно записывать улики, направляя ухо к люку и одновременно приговаривая с гоголевско-плюшкинским кряхтением:

— Ни одна драгоценная улика не должна пропасть. Упустишь — потом не обрадуешься!

— Ага! Не обрадуешься, коли тотчас не выпустишь! Ану-ка, лучше выпускай!

Жертва подполья была тугоуха, но достоевскими словечками владела не хуже папы-шимпанзе, лексика — чистой воды девятнадцатый век!

Вове-колдуну пришлось ещё кое в чём признаться: из подземелья доносился голос вышеупомянутой стеснительной домработницы Лизаветы. Та всю жизнь в нанятых ходила, не только у Вовы батрачила, а её ещё в девятнадцатом веке нанимала Алёна Ивановна, она же старуха-процентщица Феди-писателя, в голову долбанутая.

По приказу старухи-процентщицы Лизавета исполняла роль придурковатой родственницы, хотя на самом деле они друг-дружке совсем чужие были, эти бабы. Оказалось, что за солидную мзду Лизавета шастала по квартирам и базарам, тошным голосом сообщая, что Алёна Ивановна сидит дома одна, ну, чтобы не стеснялись и приходили в гости. С этим она к молодым мужикам приставала, которые посвежее, помускулистее да потопористее, поэтому все думали, что у Алёны Ивановны на дому бордель, а никакая не контора закладная. Те мужики, что поумнее, от приглашений шарахались (не хватало ещё со старухой шарахаться), а те, кто поубожее да почумнее, зарились, конечно. Вот и Родион Романович позарился, бедный студент и бешеный завистник, охочий до чужих побрякушек. Решил за счёт старушки приподняться, чтобы было чем набивать самокрутки из ненавистых учебников. Именно так он и думал, а если даже и не так, то результат всё равно получился обратный, не такой, как он рассчитывал, а такой, как старуха хотела: она давно себе наметила летальный результат, подставляясь хитрющим затылком!

Алёна Ивановна с Лизаветой всё правильно про Раскольникова рассудили, ловко так просчитали: и что студент он никакой, и что Гамлета неграмотно цитирует: «убивать — не убивать», «имею право — не имею». У таких придурков от рождения на лице написано: «Спиной не становись!»

Так что всё путём вышло, по заранее рассчитанному плану. Жалко, правда, идиота, сел ведь ни за что. Киллерам хоть деньги платят, а его, выходит, бесплатным убийцей наняли? Стопроцентную подставу смастерили? А он, дурак, повёлся: топор доставал, под одежду прятал. Потом сам себя чуть не загрыз, спасибо, Евангелие нашлось, от него Раскольникову-палачу малехо полегчало. Апендаунеры за Евангелие всегда хватаются, когда делишек гнусных намотают. Срок мотал он уже с книжками в руках, а то студентом читать ленился, отсюда и мысли плохие в голову лезли.

Зачем Лизавете с Алёной Ивановной их же собственная смерть была нужна? Эти курицы позарились на клады Папы-Змея!

Колдун Вова дал нам заглянуть поглубже, в секретный люк, в подземную кладовку, а там…

Там у Вовы целое шоу, и аппаратура суперсовременная есть, один киноэкранчик чего стоит — любой кинотеатрик позавидует! А на экранчике том… Уау!! На экранчике мы увидели такое: дорога-дорога-дорога, серая шоссейка без указателей бежит аккурат меж пылающей магмой и адским болотом-какашками. В адских какашких булькают и харкаются бывшие даунеры (те, что потом аперами станут, набултыхавшись и нахаркавшись). Бултыхаются отпетые даунеры, ручонки к магме тянут от крайней жадности, мечтают хоть один плевок поймать, золотишком хоть один карманчик напихать, хоть оно и горячеватое.

К золотишку приставлены две старые дежурные, готовые лупасить адских мучеников по ручонкам все двадцать четыре часа в сутки — чтоб не баловались, чтоб не обжигались магмой, короче, чтоб не брали не своё.

Догадались, кто они, те дежурные? Нет? Лизавета с Алёной Ивановной! Мы их сначала тоже не узнали, даже папа Микки Ай не вычислил, хотя все достоевские персонажики, все девяносто штучек из трагического романа у него давно в мозгу безвылазно засели.

Сначала экранчик только картинку давал, звука не было. Стояли эти две дежурные на обочине подземной шоссейки, руками махали, как четверосортные престарелые путаны, завлекающие дальнобойщиков. А когда вдруг звук появился, стало слышно: «Не трогать! Не хватать без спроса! Где вы воспитывались?! Кто вас учил брать только самое дорогое?!»

Мы и тогда, если честно, ничего не поняли, подумали, может, не путаны это, а старые девы, которые боятся, чтоб не отобрали у них самое дорогое — их стародевичью честь. Но потом, опять не без помощи Вовы, дошло: Алёна Ивановна с Лизаветой у магмы дежурили, то есть, магму от адских грешников охраняли! И неохота им было, а охраняли, так как им другой работы в Преисподней «не предлóжили». Хи! Стоило затылки под топорик подставлять, Раскольникова до тюряги доводить?! Они, квочки туповатые, думали, что после насильственной смерти враз за кладом Папы-Змея шастнут, хозяйственные сумки золотом набьют, а потом воскреснут и — назад, в родную коммуналочку. Но их планам не суждено было сбыться, шастнуть-то шастнули, но… Как видите. Никто их уже назад из разлома не выпустил, они там нужнее оказались!

Глава 13. Завещание Климпа стюардессе-тарелочнице Рите

Получив с помощью Дерьмовочки дополнительную информацию, по его мнению — весьма ценную, Максим решил покинуть туалетное заведение и напроситься к дауну в гости. Неплохо бы в его подземном городе с Вовой-колдуном пообщаться насчёт разлома и тому подобное. Гулять — так гулять! «Школа же никуда же не убежит же», — сказал бы в этом случае Буратино.

Но толстяк оказался на диво мелочным. Его не устраивала куцая информация о невесте.

— Что Маргарита брюнетка и ведьма — коню понятно. Дальше-то что?

— А самому у сестрички спросить слабо? — вздохнул Максим.

— Слабо! Некогда мне там рассиживаться. Ваше задание было!

— Но мы же добросовестно высидели два часа… — устало прошептала Кристина. — Тебе не хочется исполнять желания — так и скажи…

Даун набычился.

— Ладно, отпашете ещё полчасика — исполню три ваших желания, но чтобы инфа была подробная!

— Тогда, в качестве бонуса, ещё и город свой нам покажешь! — крикнул Максимка, возвращаясь в клозет.

Пришлось послушать ещё одну кассету. Дерьмовочка ликовала.

— Когда мы с Петенькой, бывшим дауном, а нынче просто кругленьким женишком с маленькими глазками (про слюни я уже молчу!), прилетели, наконец, в гости к Рите, она выслала за нами своё блюдце из чистейшего артадия. «Немного старомодно, зато подарок дяди!» — сказала моя гостеприимная подруга.

Рита, как и многие обитатели Первой Вечности, верила, что героический дядя Климп погиб от неисправного скафандра, но я-то знаю, что его притырили войлочной тапочкой! Это сделали апендаунеры, он сам к ним в гости напросился, выпить захотелось, вот и вся трагеть.

Ритин дядя был тупым зловредным аферистом, несмотря на то, что жил в Первой Вечности. Дурачков везде хватает, нигде не скучно. Все, кто видели его в последний раз, утверждали, что он рванул на свою бывшую планету типа проверить, как там историческая родина, как там Атлантидочка, не вынырнула ли назад случайно.

Версию про Атлантиду он для отвода глаз придумал, так же как и про таблицу элементов. Ему, будто бы, ночью полная таблица Менделеева приснилась. Не та, которой апендаунеры пользуются, не лысая, не с дырками, а полным-полнейшая, со всеми-всеми клеточками заполненными. Он, будто бы, собрался втихаря продать её апендаунерам. Так я ему и поверила.

Ладно бы одного прихлопнули, а то вместе с женой Климпочкой. Вот кого действительно жалко! Климпочка ни в чём не виновата, за компанию пострадала, из-за безмозглого супруга.

Мозгов в Первой Вечности ни у кого нет, их упразднили одновременно с деньгами. Есть мнение, что мозги мешают думать. За всех обитателей Первой Вечности, пока они сидят на месте и никуда не рыпаются, Высший Разум думает. Он им свои инструкции вдувает в специальные извилины, сделанные на заказ для каждого индивидуально. Те извилины делали не апендаунеры, поэтому на качество нареканий не было.

Обитателям Первой Вечности не только головной, но и костный мозг удаляют (вдруг тоже думать начнёт!) и в морозильники заставляют класть, без права доставания просто так. Скелеты тоже всем удаляют, чтобы случайно мозгом не обросли, заставляют в шкафы вешать и не трогать без уважительной причины.

Дядя Климп, из уважения к апендаунерам, и скелет свой бывшенький вытащил из шкафа, и мозги свои — из холодильника, давно протухшие, ещё атлантидской молью траченые.

Пришлось и Рите вынимать свои мозги из морозилки, ради спасения дяди ей не лень было переться на забытую родину. Была ещё одна причина: завещание.

Завещание Климпа было составлено из подлости, дочке бы своей, которая Климпон, не завещал бы он стрёмное месторождение артадия, лежавшее под провалившейся Атлантидой. Он знал, что Рита, даже если и не спасать его, всё равно помчится редкий металл добывать: «На ремонт подарка любимого дяди». Рита девушка аккуратная, любит ремонтировать. Он ей специально битую тарелку подсунул, после нескольких астероидных бомбёжек.

Рита, как ни странно, хорошо помнила Атлантиду, ибо когда-то слыла там спортсменкой тарелко-метательницей. Потому её и взяли в стюардессы-тарелочницы — для работы на тарелко-блюдцах Первой Вечности. Из тарелко-метательницы она превратилась в тарелко-летательницу, а этот опыт, в свою очередь, помог ей стать пилотом-профи. Стюардессы могут и пилотами работать, когда надо.

В итоге выяснилось, что дядя Климп, этот псевдо-Менделеев, отдал концы после жестокого удара палача Антоныча, загремел вместе с женой под старомодную кровать с панцирной сеткой. Кстати, Антоныч не всегда палач, а только когда «уыпьет» и только спросонья. Он убивает своих жертв войлочной тапочкой, плохо понимая что творит.

А до своего неприятного убиения дядя Климп широко гулял в грязной питерской рюмочной, ну, и с непривычки немножко задолжал. Его веником пытали не из-за таблицы Менделеева, а требовали денег за пять бутылок водки, выжранных на халяву. Потом заперли на ночь в рюмочной, где он собирался томиться до утра, в преддверии более страшных пыток…

Была глубокая ночь, когда сквозь форточку к нему проникло привидение — тайный осведомитель Папы-Змея и его советник в логове апендаунеров. Привидение помогло Климпу с Климпочкой избавиться от скелетов, ну, чтобы в форточку смогли пролезть, а также вынуло обоим бесполезные атлантидские мозги, ну, чтобы больше ничего такого не придумывали.

А в самом конце привидение дало дяде добрый совет: вместе с женой, в форме двух бесплотных духов, лететь куда-нибудь на ночёвку. Имелся в виду пятизвёздный отель, где можно было с кайфом повисеть на французских гобеленах, в виде двух светлых пятнышек, типа лунных бликов или, на худой конец, в виде фонарных отражений, падающих из окна.

Но дядя Климп, хоть и был уже без мозгов, неожиданно вспомнил, что накануне вечером, ещё до начала пыток веником, очень смачно пил на брудершафт с дворником Антонычем, когда ещё тот не был его палачом. Дядя с дворником даже визитками обменялись. Короче, необходимый адрес был! Но приём оказался не таким уж гостеприимным.

Когда Климп и Климпочка в усталых позах повисли на обоях над кроватью своего будущего палача, Антоныч крепко спал на панцирной сетке и бугристом перьевом матраце, рядом с любимой сожительницей Маврой, кстати, недавно закончившей курсы экстрасенсов.

Увидев два блика на стене, Мавра заорала: «Так это ж духи! Климп и Климпочка! Я ж их проинтуичила! Я ж экстрасенс, ядрёноть!!!»

Услышав крик «Ядрёноть!!!», Антоныч решил, что на стене клопы, взял войлочную тапочку и… Сразу по двум пятнышкам! Лично я теперь с бликами на стенках очень осторожно — вдруг это чьи-то дядя и тётя…

Но Рите всю эту бодягу перед вылетом было знать не обязательно, так как в раю, наоборот, рыдать категорически запрещено, могут заставить съесть полкило внеплановых марципанов. Или, в крайнем случае, взять сухим пайком, а у нас и так багажа было немеряно.

Адрес достоевской коммуналки был такой: «Санкт-Петербург (Россия), Сенная площадь, дом мышиной масти напротив «Раскольников-хаус».».

Давая мне записку с адресом, Папа-Змей шепнул, что гостей там обычно раньше полдника не ждут. Почему не раньше полдника, я догадалась неделей позже, по прибытии на Сенную Площадь, в самые, что ни на есть, достоевские места. А до того мы как следует повеселились по Европам. Глупо не повеселиться по Европам перед унылыми достоевскими местами!

Кстати, в Европе у нас с Ритой было два привода в полицию — в Мальмё и в Париже. Третий привод, в российскую милицию, случился в СПб, после драки с Маврой, любовницей Антоныча-палача.

Развлекаться и вживаться в апендаунерский быт мы начали в Швеции, так как там, говорят, хорошо послерайская акклиматизация проходит, там народ, якобы, не буйный. Это мы в самом начале так превратно думали.

В городе Мальмё (самая, что ни на есть, южная Швеция) ж/д вокзальчик вечно пустой, но зато очень красивенький: с пением птиц по радио, с неустанной продажей жвачки в киосках молчаливыми шведскими тётко-роботами. Кстати, жгучими блондинками, не конкурентками красавице-брюнетке Рите!

Выйдя с вокзальчика на его фасад, где тридцать две ступеньки вниз вели, к такси, мы обнаружили несовпадение: пассажиров на лестнице всего двое, только мы с Ритой, а таксистов — целых пятнадцать штук, по синим «вольвушкам» рассетых. Сидят себе, молчат, как тупые биороботы.

Все пятнадцать таксисто-роботов были в синих униформочках, под цвет «вольвушечек», в синих же фуражечках, в белых перчаточках и в белых причёсочках типа «жгучий блондин». Как раз для брюнетки-красавицы Риты, хотя ей уже ничего такого было нельзя, она ведь замуж собиралась за Петю-дауна.

Я ещё тогда подумала: раз формы синие, перчаточки белые, а сами жгучие блондины, то… Наверное, большого мнения о себе?! Наверное, считают, что им всё можно, да?!

Не успела я так подумать, как головной таксист, самый первый и, видать, самый заждавшийся, из дверцы резко выскочил, помчался наверх, через все тридцать две ступеньки, прямо к нам. А ещё говорят, что шведы не буйные!

Но мы за себя зря боялись. Вместо нас головной таксист напал на неизвестно откуда взявшегося дядьку, тоже пассажира, да ещё и с колыхающимся пузом, да ещё и с «дипломатиком» в пухлой руке. Владелец «дипломатика» и сам был очень пухлый, чисто наш Петюня-даун, только с виду сорок лет.

Интересно, что самого пузатого таксист не тронул, только выхватил из пухлой ручки «дипломатик» и помчался вниз, через все тридцать две ступеньки, к багажнику своей грёбаной синей «вольвы».

А пузатый, тот, видно, слепо-глухо-немо-бесчувственный попался: идёт себе медленно вниз, сморкается, очки платочком протирает. Раньше, думаю, надо было очки протирать, чмо пузатое, догоняй теперь свой «дипломатик»!

После этого таксисто-робот вдруг повёл себя ещё страннее: закинув «дипломатик» в воровской багажник, он почему-то передумал уезжать. Никак, совесть заговорила?! Ломанулся он снова наверх, через все тридцать две ступеньки, снова прямо к пузатому, и… хвать его под локоток!

Понятно, думаю, мало ему «дипломатика», хочет из-за пазухи у толстого лоха бумажник незаметно вытащить. Ну, раз тот совсем не сопротивляется! Мы с Ритой рюхнули, что то был отработанный гопницкий приёмчик, а никакой не приступ совести.

Рита даже больше меня расстроилась, так как пузатый был сильно на Петеньку похож, на жениха. Короче, я таксиста в пах, а Рита, в прошлом спортсменка-тарелочница, за шиворот его схватила, этого шведского беспредельщика, и со всей силы метнула вниз, через все тридцать две ступеньки!!!

Правда, потом, уже в центральном полицейском обезьяннике, в главной ментяровке города Мальмё, нам через решётку объяснили, что мы были неправы: из-за безработицы местные таксисты дичали прямо на глазах — иные хватали клиентов прямо из вагона поезда. А тут ещё, на их несчастье, на их горькую беду, мост новый выстроили через пролив Мальмё-Копенгаген. Из-за этого моста поток пассажиров на ж/д вокзале снизился, никто больше не хотел сначала паромом плыть через пролив, а потом ещё кусочек поездом колыхаться. С тех пор таксисто-роботы и бросались на каждого пузатого клиента как на последнюю надежду, вещи из рук вырывали, чтоб никто другой работу из-под носа не увёл. Клиенты, кстати, про это давно были в курсе. Выходит, мы тому таксисту весь сервис перебили! Он хотел пузатого получше обслужить, а мы не дали…

Отпустить-то нас отпустили (деньгогенератор выручил), но мы же не знали дальнейших планов потерпевшего, вдруг месть задумал таксисто-робот? От заслуженной мести мы рванули в Парижик, тем более, что наше блюдце находилось именно там, в камере хранения номер сорок аэропорта «Шарль де Голль»…

В Парижик мы прибыли поездом и сразу помчались в аэропорт — за тарелко-блюдцем. Но французы нам вместо него показали шишь, да ещё и всячески обозвали! Дело в том, что Ритино блюдце было вовсе не из артадия, а из чистейшего золота, и дядя-прохвост отлично об этом знал. Он как чувствовал, что денег на выпивку не хватит, но самому было лень тащить эту махину на питерский завод, где у него работали друзья по переписке (тоже с пьянчужными генами). Короче, подарил он Рите блюдце в надежде, что она его на своём горбу в Питер притарабанит. Но до Питера, как уже в Париже стало ясно, дело не дошло.

Сначала нам в Парижике было хреновато, чисто морально. Трудолюбивые французы, пронюхав, что у двух писюшек столько золота, сколько им всем французским коллективом за всю жизнь не заработать (да ещё и в форме НЛО!), начали ругаться по-французски, вменили нам кучу всяких преступлений, вплоть до терроризма! Правда, потом поняли, что мы не испугались, и пошли всем коллективом отдыхать, цыкая зубами в свежеотлитых коронках. И когда только успели наше блюдце распилить? А ещё говорят, что французы золота не любят, мол, у них для этого слишком тонкий вкус!

Ладно, выпустили нас — и то хлеб. Мы с Ритулей двинули в Диснейленд, кататься-развлекаться! Но там снова угодили в полицейский обезьянник. Кстати, в этом обезьяннике можно с кайфом жить, участок местного мента напоминает Дворец Снежной Королевы. Такое чудное, сказочно-воздушное, белоснежное здание! Кроме шуток, кто не верит, поезжайте в Парижик, посетите Диснейлендик, отпустите дочечку-подростка погулять — мало не покажется!

Почему именно подростка? Потому что без родителей гулять может. Почему девочку? Потому что за мальчиком вряд ли придут, особенно если даун, и прощальную родительскую запись в журнале сделать будет некому. Зачем нужна прощальная запись? Для плана.

В парижских ментовках совсем недавно тоже план по преступлениям ввели (видно, ездили в Российские Совки за богатым опытом). Ментам в белоснежном прозрачном дворце делать нечего: сидят безмолвные, как рыбы в аквариуме, кобурами шевелят, словно плавниками, и за это ожидают наказания в форме сокращения.

Короче, когда я потерявшуюся Риточку в том аквариуме обнаружила, в той белоснежной французской ментовке, она уже там три часа как парилась. Но не за решёткой, а за изящным пуленепробойным стёклышком (всё-таки Парижик!)

Я сначала пыталась отмазать подругу, вынула деньгогенератор, но скучный мент мне денежки назад швырнул, потребовал запись прощально-родительскую в журнале оставить.

Ну, тут я страшно разозлилась, четыре фиги ему двумя ладошками скрутила. Потом, вынув из себя скелет, как Риточка учила, всем телом в узел завязалась, так что и пятая, самая большая фига, очень даже похожая вышла!

Чувствительный французский мент, на фильмах про Мишель Морган воспитанный, в обморок упал (как-никак Парижик!) А я Риточку через пуленепробойное стеклышко вынула, не нарушив целостности стёклышка. Для нас с Ритулей телепортация не проблема, просто хочется иногда пэтэушницами прикинуться, чисто поприкалываться!

Глава 14. Ночёвка в Эрмитаже

Кончилась очередная запись. Мася и Кристина сорвались с кресел, помчались к выходу.

— Стоп! А чайку? — пискнула Дерьмовочка, выходя из-за звёздных кулис.

Гости ответили молча, спинами, нервным шевелением лопаток, мол, отстань, не видишь — окончательно уходим, типа ломимся на выход.

Но дверь открываться не спешила. Мася постучал. Раздались тяжеловатые, мягковатые шажки.

— Выпущу после подробного отчёта! — провозгласил даун.

— Интересно, зачем он ему, ведь всё придумано, от начала до конца… — шепнула Кристина. Тихонько, но толстый услышал.

— Надо! Люблю информацию, не помешает! — голосок правителя плаксиво задребезжал.

Кристине стало его жалко, она умоляюще глянула на жениха и снова шепнула:

— Расскажи ему что-нибудь приятное, он тоже хочет любви и ласки, как и все…

Мася затараторил, чисто как отличник на уроке:

— В общем, подруга твоя — здоровячка, спортсменка, стюардесса-тарелочница, полный гараж тарелок из артадия, но есть и золотые, красавица, ментов не боится, к тому же — богатая наследница, получила после смерти чокнутого дяди целую планету…

— А как она туриста, похожего на тебя, от таксиста защищала! Прям дралась! Лично я так драться не умею… — добавила Кристина.

— Честно? Защищала меня? И дралась?

— Да! И даже в тюряге из-за тебя сидела…

За дверью повисла недоверчивая пауза.

— Ещё!

— У неё красивый ротик!

— Ещё!

— Мало?

— Да!

— Она вся в мыслях о тебе, так задумалаcь, что даже дядю защитить не успела, он умер от удара тапочкой, на пару с тётей…

— Тапочкой?! Какой ещё тапочкой?!

— Войлочной!

— Другие родственники есть?

Кристина с Масей переглянулись.

— Мама, вроде, была, но тоже, вроде, умерла, тоже найдена у кого-то под кроватью…

— Ещё есть подробности?

— Нету!

Пауза, начавшись, сразу прекратилась.

— Ладно, свободны, на выход!

В коридоре было мрачнее, чем до того. Даже желания задумывать перехотелось, а уж тащиться для осмотра конструкторских поделок дауна — и подавно.

— Кристина, дарю тебе право загадать все три желания, — сказал Максим. — А то мне, пожалуй, пора… Родители искать ещё начнут, с милицией…

— Стоп! — снова нахмурился даун. — Ты же хотел в качестве бонуса посетить мой город…

— Может быть, другим разом… — вздохнул Мася.

За его спиной раздалось жужжание. Из не прикрытой двери выпорхнула Дерьмовочка — снова свой пропеллер нацепила. Полетала-полетала над головами и… Уселась на шею Масе!

— Поиграем в лошадки?

Максим попробовал стряхнуть нахалку, но та вцепилась в него маленькими ручонками, одной — за ухо, другой — за волосы.

— Вперёд!

Петю-дауна это отрезвило.

— Слышь, сначала выдай, что обещала, а потом можешь седлать кого угодно и катиться с ним куда угодно, — прошипел он.

Дерьмовочка вытащила из-за пазухи пакет.

— На, лови, тут два маленьких интересненьких софтика, а железки — завтра!

— Не обманешь?

— Что ты! Что ты!

— Смотри мне! — буркнул даун, ловя свёрток.

И потопал по коридору. Вскоре свернул за угол и исчез.

Кристине было реально не по себе. Малышка это заметила.

— Чего грустишь? Тоже хочешь покататься? А место занято, бэ-э-э… — Дерьмовочка показала сопернице язык.

Бестелесная невеста всхлипнула и убежала. Очень быстро улепетнула, так что Мася даже не успел придумать, что крикнуть вдогонку.

Дверь с двумя нолями захлопнулась. Чучело с пропеллером занервничало, стало ёрзать. Красота! И как теперь выйти наружу?

— Не дрейфь, Бобик, вернее, Сивка-Бурка, я тебя выведу, только сначала покатаемся…

Она ещё и мысли умела читать, эта дрянь.

Малышка пришпорила «лошадку» пятками.

— Ннннн-о-о-о!

Как гоголевская панночка, летавшая на бурсаке. Интересно, чувствовал ли тот олух тёплую попку у себя на горбу? От Дерьмовочки ни тепла, ни холода не исходило.

Масе ничего не оставалось, как пуститься рысью по коридору. Так всегда бывает после дикого веселья: чем больше ржёшь, тем грустнее становится потом…

Сколько поворотов и пробежек совершил Максимка, он не помнил, ибо не считал.

— Что — не нравится? — поминутно спрашивала наездница.

Максим не отвечал, из принципа.

— У, какой неприветливый, а что такого приключилось? Представь, что сестричку свою катаешь — сразу веселее сделается. Всё зависит от того, как взглянуть на вещи…

Масе было пофиг. В левый бок его толкали пяткой — бежал влево. Правой пяткой лягали — рысачил вправо. Обеими пришпоривали — мчался вперёд.

Кишка коридора напоминала трубу коллектора. Мася пару раз глянул вверх — в поисках сливных отверстий, к которым Главный подходил за информацией от Гриши Фиги. Глуховатый шум лавы за тонкими стенками не давал повода зацикливаться на водостоках. Тут имелся гораздо бóльший страх: огненный поток — не ручеёк фекалий.

А припевочка всё лягалась и лягалась, мешая сосредоточиться. Интересно, какой конечностью она будет делать «стоп». И будет ли вообще? Снова прочитав мысли, ездунья хлопнула его ладошкой по макушке и скомандовала:

— Стоп!

Мася отреагировал не сразу: боялся поверить своим ушам.

— Остановишься ты или нет?! — крикнула садистка и, снова зажужжав пропеллером, слетела с его плеч.

Мася притормозил, оглянулся. Дерьмовочка ходила вдоль совершенно гладкой стены. Если не учитывать шершавых плиточек. И прикладывала ухо — там-сям.

— Кажется, здесь… — сказала она. — Да, здесь! Иди сюда, щас на лифте покатаемся!

Максимка поплёлся к ней, готовый увидеть, как определённая часть стены начнёт превращаться в прозрачную волнистую занавеску и исчезать.

Так и вышло. Через несколько секунд лифт был готов к подъёму. Или к спуску?!

Что называется, на автомате Мася вошёл в кабину. Дерьмовочка влетела и мигом прилепилась к потолку, стала ногти разглядывать.

— Ну, дави на кнопку, чего пялишься! — крикнула она.

— На какую?

— Одна там кнопка, не перепутаешь…

Короче, отчалили. Мася даже и не понял, вверх или вниз — абсолютно никаких ощущений не испытал. Разве что досаду из-за отсутствия каких бы то ни было ощущений. Мигали лампочки — просто лампочки, без стрелочек и цифирек. В том мигании было столько же логики и порядка, сколько и в Масиных мыслях…

Когда двери лифта разъехались, показалась эрмитажная раздевалка, через зеркало которой Мася «вкатился» в коридоры преисподней. За окнами мерцал фонарями вечер. Поздний вечер — не время для посетителей. Выходить или…

— Однозначно!.. — засуетилась Дерьмовочка, отлипла от потолка и через секунду уже отплясывала на барьерчике гардероба. Хоть какая-то компания, подумал Максим.

— Что делать будем, как считаешь? — спросила дурочка.

— Здрасс-те! Если уж ты не знаешь, то я и подавно…

— Нас арестуют или нет? — словно издеваясь, произнесла малютка, комично хрюкнув в носовой платочек. — Помню, как однажды в Африке мы с Петенькой попали в лапы к полицейским: лапы были чёрные, сами копы тоже чёрные, а костюмы — белые-пребелые, чтоб им не очень жарко было…

— Хватит заливать, уже не так смешно, — окрысился Максим. — Роль попугая Кеши тебе к лицу, но… Зачем ты меня сюда притащила, если не знаешь, что дальше делать? Не могла, что ли, высадить в другом месте? Ты же матрица!

— Я?! Матрица?! Да ты что-о-о??? — искренне удивилась припевочка. — Лучше б ты меня дауном обозвал, чесслово… Хочешь знать, как моё истинное имя?

— Ты что-то говорила, многоэтажное имя… Гортензия-Анестезия-Лилия… Нет?

— Официально: «Лоредана-Анастасия-Гортензия», это для конспирации, а в паспорте стоит: «Армагеддон», понятно?

— Нет…

В порожнем вестибюле промелькнула тень, и Дерьмовочка, раскрутив пропеллер, ринулась туда. Приглядевшись, Мася определил: то была скорее женщина, чем охранник.

— О, кто пришёл! Госпожа Ветрова! — заорала малышка.

— Тс-с-с! Не орать! Кто разрешил горлопанить? — голос действительно принадлежал мадам.

Максимка тоже ринулся туда.

— Поздравляю, мадам!

— С чем?

— Вы, наконец-то, вспомнили свою фамилию, а заодно и имя-отчество!

Старуха заметно скисла.

— Поздравлять-то особенно и не с чем, — ответила она с ухмылкой. — Я всегда была ветреницей, оттого и очутилась в преисподней, а тут ещё фамилия такая. Она не красит, лучше б я её не узнавала…

— На вас не угодишь! — тоном тёть-Марины брякнул Мася. — Кстати! Вы меня сюда специально запроторили? С каким-то умыслом? Скандал cо смотрительницей был притворный?

— Да нет, скандал был настоящий, а внедрить тебя в два ноля я собиралась, только позже. Хотя сегодня всё идеально получилось: ведь меня срочно в Сибирь вызывают, Силантий звонил, так и знала, что сам не справится…

Дерьмовочка мгновенно оживилась, опять вспорхнула, стала летать кругами.

— Ой! Да! Сибирь прекрасное местечко! Чудное местечко! Там можно на оленях покататься, мы с Петенькой уже катались! И на собачках катались, а одна собачка была размером с тигра, и расцветка у неё была тигровая, так что все подумали, что мы катаемся на тигре!..

— Цыц! — сказала мадам, щёлкнув припевочку по носу. Та и съёжилась… Скукожилась, сделалась плоской, прямо фанерной, превратилась в стоячую картинку — типа тех, с которыми на Арбате или на Невском фотографируются прохожие. Затем фанера сделалась тонкой и гибкой, как ватманский лист.

Мадам скатала лист в трубочку, зачем-то дунула в неё, потом согнула пополам, затем — ещё раз пополам, ещё раз и еще раз. Наконец, смяла. Образовался плотный комок цветной бумаги. Масе сделалось жутко.

— Вы уничтожили сестричку Правителя?! Игрушку Главного? Представляю, что теперь с вами будет.

— Не ссы, — утешила его мадам. — Этот мячик — Мишина собственность, он его подкидывает тем, кого хочет сделать своими инструментами.

— То есть… Вы… Нет… Он, Миша, подкинул эту девочку в семью, где был даровитый даун, чтобы использовать его…

— Да! И больше ни о чём не спрашивай, ибо я проголодалась. Шутка: прождать тебя столько часов. Пошли ужинать!

— Может, завтракать? Скоро утро…

— Неважно, лишь бы обслужили получше…

Мадам привратница повела Максимку через вестибюль к Посольской лестнице.

— А где же все охранники? Вы их усыпили?

— Зачем? Они спят и без меня. Но если кто-то из них вдруг проснётся и глянет в камеру видеонаблюдения, то ему сразу станет ясно: снимается кино.

Госпожа Ветрова была права. В тот вечер один из стражей, увидев на экране живописную старуху, разодетую по форме восемнадцатого века, комкающую бумажный лист, который только что был летающей девочкой, зевнул и молвил: «Очередной сериал клепают, с компьютерными эффектами!» И снова лёг на свой диванчик. Раз в залах снимается кино, значит там полно дополнительной охраны.

Усевшись за стол в комнате с видом на зимний сад, госпожа Ветрова заказала меню. Над названиями блюд потешался только Мася — ведь официанты были из восемнадцатого века.

Поев, мадам стала набирать папу Юру.

— Что вы делаете? Они же уже спят!

— Нифига, — сказала бабка, — я их давно разбудила, ещё раньше, чем они собирались меня будить… Хочу сказать им пару слов перед отбытием на опасное мероприятие повышенной государственной важности… Вернусь ли?

Беседа с родителями была краткой, обеим сторонам необходимо было выспаться. Затем Максимку уложили на узеньком атласном топчанчике с мудрёным названием. Мадам устроилась в соседнем зале — прямо на паркете, по-походному, ибо ей предстоял большой поход!

Когда экс-привратница захрапела, Масе вдруг пришло в голову поставить будильник на мобильнике на шесть утра. Зачем? Чтобы пришедшие туристы не споткнулись часом о тело в соседнем зале.

А когда настало утро, понял, как смешны были его страхи: вспомнил из курса истории, что в восемнадцатом столетии туристов было мало, да и те посещали лишь «Кунсткамеру».

Глава 15. Кассандра Песец

Госпожа Ветрова, персона суперзнаковая, скакавшая по линии судьбы, «вверх-вниз-вверх», из монашек — в адские командирши, из начальниц преисподней — в бытовые пьяницы, теперь, похоже, метила в спасательницы всея Земли. С последующей канонизацией и молитвами в соборах!

Прежде чем других спасать, себя в порядок приведи, думал Мася. То с Мишей запанибрата, а то у бывшего шефа подарочки берёт. Премию! И ещё вякает: «Позовёт меня, рано или поздно, куда денется…» Хорошо, хоть в преисподнюю перестала шастать. Меганадцать часов одиноко болталась по Эрмитажу, пока не выудила Мишину игрушку: девочку-Дерьмовочку!

Максим ни грамма не сомневался, что его использовали вместо удочки. Все эти «ля-ля» насчёт случайного скандала у картин — голимая туфта. По чьей наводке, спрашивается, малышка лифт нашла? Не иначе, как у бабки пульт имелся.

Внедриться в зазеркалье, поближе к адскому сортиру, Мася и сам мечтал, но чтобы таким зверским образом… Ладно, проехали. Хоть с Кристиной повидался, поржали вместе над сказочками.

Экс-привратница моталась по линии судьбы «вверх-вниз-вверх» как апендаунер, личным примером давая ефрейторский приказ мелкой сошке: «Встал-упал-поднялся!»

Тут она всю страну обскакала, в масштабах страны пока что только два пункта получились: «Блистал-упал….» Насчёт «поднялся» — вопрос открытый.

А этот жалобный тон: «Вернусь ли?» Зачем она так сказала? На нервишках поиграть хотела? Добилась своего.

Мася приплёлся домой под утро. Благо дверь на цепочку не запирали, можно было тихо проскользнуть к себе, улечься, взглядом поприветствовать святых на картонном иконостасе. Скучали они за ним? Определённо. На ликах была грусть. И сам Максимка изменился в грустную сторону, несмотря на несколькочасовую ржачку в адской комнате с надписью «ноль-ноль». Как мало нужно для резкой смены настроения.

За стеной папа Юра начал собираться на работу. Вскоре заглянул к Максимке и увидел его плачущим.

— Ты чего это? Бабка довела?

— Нет. С ней как раз было очень весело…

— Проводила хоть тебя?

— До самой двери… А потом умотала в Сибирь, сказала, что, может, больше нет увидимся…

Максимка снова всхлипнул.

— Пап, ты на работу?

— Уже нет. Раз всё так серьёзно, пожалуй, сачкану…

Дальнейшая беседа проходила на кухне. Положив кашу в тарелку сына, Юра стал мягко допрашивать его. Очень мягко, чтобы не смахивало на допрос.

— Я в духовных тонкостях не разбираюсь, но, похоже, что Силантия с подружками в Сибирь провожала троица святых… Оттуда!

Князь многозначительно зыркнул в потолок, затем продолжил.

— Я их видел, а Ляля — почему-то нет… Может, потому что наша мама болотного происхождения…

— Думаешь?..

— Уверен! Больше скажу: если дело государственное, значит то были Архангел Михаил, равноапостольная Ольга и Георгий Победоносец. А иначе зачем Силантию чьи-то руки целовать, а? Сейчас у тёть-Марины позаимствуем учебники…

В молитвослове, принесенном из Маринкиной комнаты, нашлось упоминание об ангельских чинах, коих всего девять.

— Похоже, что твой Силантий — представитель Сил! Они-то и помогают Михаилу вытаскивать небезнадёжных из ада. Ольга с Георгием тоже святые, но не ангелы, а выходцы из людей, поэтому рукоцелования удостоился только Ангелов начальник…

Максимка начал вспоминать про другое.

— Что ли, девчонка-матрица, подкинутая Мишей через талантливого дауна, должна была ввести Главного в заблуждение?

— Думаю, да! Запутать, спровоцировать серьёзные шаги, вызвать какую-то реакцию, вполне определённую. Выкладывай в подробностях: что вынюхал в том сказочном клозете, чем тебя удивляла мадам, а я попробую применить логику…

Мася выложил всё, что помнил: и про Гого, фактического клона Главного, только молодого и ещё не такого ушлого, а также про все-все-все похождения Дерьмовочки и Риты, ничего не пропустил. Кажется…

— Похоже, что Михаил через эту малышку постепенно втютюхивал в башку дерюжного необходимые мысли и намерения… — сказал папа Юра.

— Мне тоже так показалось! — обрадовался Мася.

Сообща пришли к выводу, что хохма «нью-Мюнхгаузен» не так уж бесполезна. Идея, выданная матрицей, которая «по паспорту Армагеддон», в техническом исполнении могла выглядеть иначе: сажать клонов сатаны на ядра не обязательно, Главный и без клона может улизнуть на свободную, давно готовую планету. Запрограммировав последующий взрыв «планеты апендаунеров»!

— Тут вопрос, — сказал Юра, — зачем Миша подкидывал ему эту идею именно в такой, достаточно примитивной форме?

— Мадам слышала, что в результате её бывший дерюжный шеф, именно по наущению матрицы, собирался создать искусственную планету. С покрытием типа натюрель! А для этого ему необходимо вывезти с Земли максимум органики, — сказал Максимка.

— И как же он её туда потащит, каким транспортом? — удивился Юра.

Ещё немного посовещавшись, решили навестить якутских соседей, больших знатоков Сибири и связанных с ней государственных проблем.

— Айда в имение, пошевелим бриллиантовую парочку, если, конечно, они ещё не дёрнули на Багамы!

— Да, вроде, не должны были, — сказал Мася. — Вчера ещё над их дворцом летали какие-то цветные монстры, типа воздушных змеев…

После завтрака парочка папа-сын оделась и отправилась в гараж. На машине до имения минут тридцать, а с утренними пробками — вдвое больше. По дороге Юра вспомнил ещё кое о чём.

— Конец света, взрыв планеты — это круто, предотвращение тотальной катастрофы — ещё круче. Но как всё это соотносится с одной… барышней… — пробормотал папа Юра.

— О ком ты?

— О Кассандре, которая по паспорту «Песец»…

Сидя за рулем поминутно бибикающей тачки, ибо утренняя пробка не абы чего, папа Юра поведал Максимке историю из своей юности, когда он ещё не был ни на ком женат, но уже активно работал гидом, ездил по разным городам, селился в гостиницах. То было самое начало перестройки. А ещё раньше был долгий-предолгий период мечтаний о загранице.

— Многие тогда стремились эмигрировать, удрать в более комфортные места…

— Примерно как Главный хочет улизнуть от Страшного Суда?

— Выглядело примерно так. Не только лишь из России, но и из абсолютно всех республих бывшего СССР пытались на Запад смыться, нахапав здесь валюты. Опасное было дело, за валюту сажали…

— Получается, что сатана контрабандист, раз вывозить органику собрался, да ещё и в форме бриллиантов?

— Получается, что так…

— А при чём тут Кассандра Песец?

Юра весьма охотно начал рассказ. Среди его коллег-переводчиц когда-то была девушка, русская, но родившаяся в Абхазии, в Сухуми, где, кроме абхаз и грузинов, проживало немало греков, да и сейчас проживают. В Сухуми всегда было много Пенелопочек, Архимедиков и Танассисов, а когда повеяло перестройкой, то бишь возможностью уехать в Грецию, то и русские, проживавшие в Сухуми, стали греческие имена своим детям давать. Вот и та русская девочка по фамилии Песец была названа Кассандрочкой, под горячую руку, так как их ближайшими соседями по двору были греки.

«Кассандра» — имя хорошее, уменьшительное от него — «Сандра». Многие иностранные знаменитости носят такое имя, ибо оно уменьшительное и от «Александра». И фамилия «Песец» вполне нормальная, не хуже чем «Ястреб», «Крыса» или «Бык». Если бы не имя. «Кассандра Песец» — это уже слишком.

Пришлось девочке, сразу по достижении совершеннолетия, выйти замуж, практически за первого встречного — лишь бы фамилию сменить. Неблагозвучные фамилии и так меняют, без замужества, но попробуй, докажи кому-то, что «Песец» неблагозвучная фамилия. Песец животное благородное.

«Кассандра Сундук» звучит уже не так фатально. Кстати, муж попался девочке неплохой. В итоге всё неплохо получилось. Неплохо-то неплохо, но девичья фамилия давала себя знать…

Как-то вечером Юра, отправив группу англичан спать «в номера по койкам», пришёл к коллеге Кассандре на чай. А та как раз смотрела новости. В Москве дело было, в отеле «ЦДТ», весной одна тыща девятьсот восемьдесят девятого.

— Слушай, чего умные дядьки гуторят! — вместо приветствия крикнула Песец и показала на экран допотопного чёрно-белого телевизора. У карты Москвы стояли двое учёных и разглагольствовали о судьбе столицы.

— Под землёй всегда имеются обширные природные полости. Замечено, что в них иногда скапливается непонятная субстанция: то ли пары, то ли смесь газов — ещё не выяснено. Ясно одно: в местах скопления субстанции на поверхности воцаряются порядок и спокойствие. И вот, в феврале этого года вокруг Москвы, в подземных полостях образовалось непрерывное кольцо из этого газообразного вещества…

Собеседник подхватил:

— Откуда пришли эти массы и почему, а главное — когда снова уйдут, угадать невозможно, но присутствие подземного кольца даёт Москве гарантию безопасности…

— Представляешь, — потрясла Кассандра своим паспортом, — я как раз в феврале этого года в Москве прописалась!

Она поведала о своих передвижениях по планете, в частности по территории СНГ: где появится — там всё спокойно и изобильно, откуда уедет — жди катастрофу.

— И самое интересное, — сказал Юра, увидев Масин открытый рот, — что перед стрельбой у Белого Дома она в Сухуми к маме уезжала. Вернулась — всё сразу чисто и спокойно…

— Интересно, конечно, но к чему ты клонишь? — спросил Максимка.

— Я вот думаю: Кассандра наша не бессмертна, умрёт когда-нибудь, и что же… Действительно настанет конец света?

Максимка пришёл в ужас.

— Может, её… того… законсервировать?

И об этом было решено посоветоваться с якутами. Те, хоть и под юродивых косят, а в офисах бриллиантовыми запонками сверкают. Значит, башечник варит, особенно у мужа.

Якутские соседи Алдана и Толлуман, по-нашему Аля и Толя, с удовольствием выслушали повесть князя о том, как его приёмный сын, он же гений, он же будущий президент страны, участвует в спасении планеты. И как только папе Юре удалось втиснуть весь рассказ в двадцать минут: от Масиной первой встречи с незнакомой бабушкой у киосков до отбытия последней «на дело».

— Если ваша бабка ходячая машина времени, — подытожил Толя, — попросите, чтоб перенесла Кассандру в её юность и оттуда уже не доставала…

— Может, её вообще в младенца превратить? — хихикнул Юра.

— О, нет! — возразила Аля. — Какая женщина согласится стать младенцем? Вечной девушкой — другое дело!

Вроде, весёлая беседа получилась. Было также много рассуждений про органику. Будто бы «с помощью той же бабки» можно месторождение алмазов отбросить назад на миллионы лет, когда алмаз ещё графитом был или вовсе угольком — вот тебе и органика.

— Если ваш Главный не совсем дурак, он натырит на Земле побольше камешков, а потом, уже по прибытии в новое место, попросит мадаму их «омолодить», то бишь в уголь превратить, что есть жизненно важный углерод!

Все обрадовались, кроме Максимки. Видно, все люди, становясь взрослыми, черствеют. «Мадаму туда», да «мадаму сюда». С её помощью то-то и то-то. А ей-то самой каково потом будет? Что, если Главный в самом конце убить её захочет, как ненужного свидетеля? Не зря же она брякнула, что, может, не вернётся… Предчувствовала нехорошее… Надо было срочно выйти, пока не подкатились слёзы. Да и позвонить старухе не мешало.

— Иди-иди, сынок, — сказала Аля. — Удобства на первом этаже. А потом можешь нашу картинную галерею глянуть, в подвальчике, сторож покажет…

Мася воспользовался советом. Двух зайцев убил: от взрослых отдохнул и культурно развлёкся.

В галерее была «сплошь Италия» в соседстве с несколькими шведскими и японскими оригиналами. Моские картинки улучшили настроение. Вдобавок, сторож включил Робертино Лоретти. «Санта-а-а Лючи-и-ия…» Гм… Лючия по-нашему Лукия!

Лукия Нектарьевна Ветрова, недавно вспомнившая своё имя, отправилась на поиски приключений. Зафигом они ей? Удерёт её бывший шеф куда подальше — всем только лучше сделает, кому он нужен, без него спокойнее, а что планету взорвёт — блеф, «кто ж ему дасть», тот же Миша будет против.

Почему бы бабке не бросить пить и не посвятить себя чему-нибудь солидному? Не обязательно всё время бегать за Силантием, небось, соврала, что её вызывают, из любопытства попёрлась. Точно! Мася не выдержал и набрал номер старухи.

— Не ссы, никто меня убивать не собирается, — ответила та на упрёки. — Хотя бы потому, что никому я, такая дура, не нужна. Слыхал пословицу: «Лучше с умным потерять»? Со мной дешевле просто не связываться! Гы-гы-гы…

Определённо опять нализалась.

— Мадам, пока вы ещё можете разговаривать, подкину вам идейку, если вы не передумали ловить придурков, кстати, гораздо меньше нужных обществу, чем вы… Вы-то хоть мне нужны, можете гордиться, я даже соскучился!

На том конце образовалось море трезвости.

— Мммда-а-а?!!!

Глянув на сторожа, не спускавшего глаз с посетителя, Максимка перешёл на тихий шёпот.

— Есть целых две догадки: как Главный собирается органику вывозить и кого надо законсервировать во времени, чтобы на планете всё было тип-топ…

На том конце ещё больше трезвости образовалось.

— И кого мы будем превращать в консервы?

— Папину подружку по фамилии «Песец»…

Глава 16. Что у нас на выходе?

Госпожа Ветрова персона не просто знаковая, а супер-шмупер-знаковая — если заморочила сатану! Кстати, благодаря Максимкиной информации. Прав был папа-князь, назвав княжонка спасателем планеты. Если бы не телефонный разговор в подвальчике, кто знает, как всё повернулось бы.

Максим и сам не ждал, что будет сверхполезен, в космических масштабах. Проинформировав старуху, он на время расслабился и перестал даже думать о ней. И не только о ней, а вообще о ком бы то ни было. Кроме сторожа. Тот сумел завлечь его болтовнёй о воздушных змеях. Стражник мастерил их сам, пользуясь деталями, купленными в специальном магазине, при споспешестве богатеньких хозяев.

Не будем путать сторожа с ветхим алкашом-дворецким, рядившемся в камзолы. На эту временную должность строилась в очередь вся деревня, ибо платили за ливрейные поклоны на крыльце неплохо.

Сторож был один, постоянный, бессменнный на протяжении многих лет, ибо разбирался не только в воздушных змеях, но и в видеонаблюдении, сигнализации и в других охранницких секретах. Одного его вполне хватало на всё здание и на прилегающую территорию.

Беседа со стражем тянулась около часа, и ещё неизвестно сколько продлилась бы, так как спешить было некуда: Аля с Толей уговорили папу Юру на ночёвку. Разговор перешёл в шахматную партию, организованную посреди картин, при чае-кофии, пирожных и сливочном мороженом. Но вернуться в гостиную пришлось пораньше, ещё до наступления темноты — из-за дневных теленовостей.

— Максим, где ты? — донёсся из коридора голос папы Юры. — Иди скорей, там всю твою весёлую компанию показывают!

Большой ушастый телек якутян стереовещал знатно, так что даже в подвале было слыхать, а новость переплюнула россказни о Кассандре Песец.

— Возрождение агитбригад дело нужное, — чеканил диктор, словно декламировал. — Социалистическое прошлое часто напоминает о себе, ибо ещё живы люди, ностальгирующие по нему. Они не знали ни компьютеров, ни кока-колы, но жили, тем не менее, полнокровной жизнью…

— Ага, и травочку тогда мало кто курил… — развеселился папа Юра.

На экране показались хлипкие подмостки под плакатом: «Нанотехнологию — в массы!»

— Уже и в цирке применяют это слово! Знают ли бродяги его значение? — прокомментировал Толян.

На сцену вышли две комсомолки в алых косынках. Бывшая тёть-Марина вынула из кармана комок мятой бумаги, расправила его, дунула и… На сцене возникла порхающая милашка, с виду тинейджер, по сути — Дерьмовочка. Полетав, она приземлилась, бросилась к микрофону:

— Господа! Вам никогда не приходилось видеть процесс обратного превращения бриллиантов?

Толпа ахнула. Раздались выкрики:

— Как это?

— Куда это — обратно?

— Вы же иногда читаете энциклопедию, как минимум детскую, а там сказано, что бриллианты получаются из угля, графита и прочих чёрных-пречёрных углеродов… Вот мы сейчас превратим их в исходный продукт…

Кто-то крикнул:

— А в дерьмо превратить слабо?

— Попробую, — ответила малышка. — Мы обязательно попробуем совершить обратный процесс, прямо у вас на глазах! Принесите бриллианты.

Комсомолка, переделанная из баб-Маши, притащила стеклянную миску прозрачных искрящихся камешков. Толпа снова ахнула.

Дерьмовочка накрыла миску розовенькой тряпочкой, дунула на неё, затем сняла.

— Ну-с! Что у нас на выходе?

В миске лежала коричневая масса с характерным запахом. Толпа завыла, все стали зажимать носы.

— Что-то маловато дерьма! — раздался ещё один окрик. — Я слышал, что брюлики из большого количества органики получаются!

Дерьмовочка очаровательно улыбнулась.

— Вы просто не всё видите! Это лишь вершина айсберга. Основная часть находится вокруг вас! Незримо!

Толпа начала редеть.

А тут и новости оборвались. Не совершенно, исчезли только картинки, а звуковой фон остался. Диктор извинительно пожал плечами и докончил вместо репортёра:

— Данная агитбригада, сопровождаемая добровольцами на мотоциклах, исколесила немалую часть Сибири. И это всего лишь за пару дней! Нанотехнологии продолжают удивлять! Вот чего можно достичь на голом энтузиазме, буквально на развалинах фундаментальной науки…

После новостей папе с сыном захотелось отдыха в форме дневного сна, и Аля проводила их наверх, в одну из гостевых комнат. Там Максим накинулся на родителя с догадками: ведь и коню понятно, что на ту агитприманку в стиле ретро должны были клюнуть старый Правитель и его дерюжный «папа».

— Только почему-то Силантий с бабкой всё время прятались… — пробормотал он.

Юра появил бóльшую догадливость.

— Не зря же они взяли тёть-Марину с бабой Машей. А фокусами можно и с расстояния руководить…

Вернувшись через пару дней, старуха всё подтвердила, и ещё кой-чего добавила, так что все за животы хватались.

— Я выполнила миссию! Выманила из берлоги завидущего козла с его прихвостнем…

— Выманили… И всё? — разочарованно молвил князь.

— И всё! И всё! И всё!!! Миссия успешно завершена!

— Не понял… — вклинился якут при молчаливо-кивковой поддержке супруги.

Пришлось удариться в занимательную теологию.

— Существовал вполне конкретный договор: дерюжный носа не кажет из преисподней, ни на секунду, а Миша терпит его закидоны, какими бы мерзкими они ни были…

— А зачем Мише его закидоны? — спросил Мася. — Устранил бы его — и баста! Он же сильней, ибо Свет всегда сильнее тьмы… — важно вспомнил он уроки тёть-Марины. Та одобрила, тоже кивком. И ещё несколько человек одобрили, ведь Аля с Толей устроили героям званый приём, велели накрыть в гербовом зале, при канделябрах, кафельных печах и хрустальных люстрах.

— Не так всё просто, как кажется на первый взгляд, — сказала Маринка. — Устранишь одного — другие в очередь построятся, такое место тоже пусто не бывает, хоть оно и не свято…

— Дьявол пока востребован, не меньше чем поп-музыка или поп-корн, — добавил Силантий, сидевший рядом. — Не станет его — люди придумают новое, ещё более страшное чудовище, для реализации тёмных замыслов… У человека две стороны, у любого…

— И какой же выход? — спросил князь.

К нему на плечи, прямо с люстры, спустилась Дерьмовочка.

— Выход один: не дать новому Главному обнаглеть! Я как раз изобрела новый препарат: «антинаглин», а также новый инструмент: «наглóметр» — чтобы лучше новенького папу контролировать! Кстати, он гораздо симпатичней предыдущего, и прикидончик у него ништяк! Когда она снова повисла на люстре, мадам поведала честной компании, сколько и каких провокаций пришлось ей организовать, прежде чем задумка удалась.

— Он не идиот, хотя и корчит из себя юродивого, иногда даже похлеще Гриши…

— Строил, — мягко возразил Силантий.

Он достал из кармана комочек мятой бумаги, собрался дунуть.

— Что вы делаете?! — заорала малышка. — Не надо!!! Я обещала новому папе, что буду любить только его, старого не надо… беспокоить…

— Не дрейфь, Карлссон, не побеспокоим, — сказала мадам. — А ты — давай, лети на кухню, скажи, чтоб чай готовили. С тортом!

Когда припевочка упорхнула, старуха быстренько поведала, как она «сделала» дерюжного.

— Уж какой дерюжкой мне пришлось прикинуться самой, до сих пор противно, но ради коллектива можно и на жертвы пойти…

Выяснилось, что и на сатану бывает проруха, смотря кто берётся за дело.

— Он, правда, не сразу поверил. Я ему: мол, прикрою тебя, не робей, у меня специальная ширма разработана, принимающая контуры объекта, даже Миша тебя не увидит, не то, что другой кто…

— А он? — спросил Мася.

— А он… Как увидел по телевизору стекляшки, да ещё в таком количестве — сразу поверил, что якутские алмазы! А я поставила условие: должен лично выйти на сцену и взять, ибо охрану на такую миску диамантов мне искать некогда…

Все, как по команде, переглянулись, кое-кто хмыкнул.

— Таки вы его реально заморочили?

— Ну да! Не всё ж ему меня морочить…

— И что у нас на выходе? — подхихикнул Мася.

— Как что? — отозвался Юра. — Вместо старого, обрюзшего и вонючего пройдохи, новый, почти наивный сатана, которым легче манипулировать, чем предыдущим…

— А кто манипулировать-то будет? — вздрогнула Маринка.

— Я, вестимо, — крякнула старуха. — На пару с Силантием.

Силантий улыбнулся.

— На пару? Пойдёт!

Затем вкрадчиво добавил:

— Только я матом не ругаюсь и не пью…

— Ноу проблем! — воскликнула старуха, зашвырнув плоскую фляжку в дальний угол помещения и cимволически заклеив рот «пластырьком»…

Наконец-то бабка обрела право командовать подземной «вертушкой» единолично: даун ни во что не вмешивался, город-фантом отбирал у него все силы, а новый Главный — тот шагу не ступал без старухиного совета. Все они такие, эти Гого, на заре карьеры. Скромники! Жаль, что их способности развиваются чересчур стремительно и дьявольская гордость внушает не слушаться ничьих советов. Подольше бы продлился «установочный» период!

Появилась у старухи и другая функция, параллельная: наблюдать за Кассандрой Песец, чтобы та не слишком рано копытнула, оздоравливать её регулярно, подмолаживать.

— И до скольки же лет вы будете её пасти? — спросил Максимка. — Всё равно не получится больше ста пятидесяти, не было в нашу эру ни одного долгожителя, протянувшего более ста тридцати, так что сто пятьдесят — это я ей с запасом дал…

Бабка задумалась.

— Если Кассандре сейчас как папе Юре, где-то около сорока, то у нас в запасе около ста лет. За это время что-то и придумать можно!

— Что конкретно? — заинтересовался Юра.

— Ну, во-первых, наука может шагнуть семимильно, очнуться от летаргии, так что и искусственных планет можно будет понаделать… А во-вторых… Зря я, что ли, силы тратила, заставляла дерюжного козла с клоном местами поменяться? Благодаря моему временному диктату над его пока ещё робким правлением можно и бесов на путь истины направить, не только людей, вдруг в итоге повезёт, и «верхние людишки» перестанут всякой ерундой увлекаться…

Старухиным словам хотелось верить. И радоваться! И гордиться городом на Неве! Десять дней, которые однажды потрясли мир, выходит, были не последними, будут и другие десять… Вернее, они уже ЕСТЬ, начались пару дней назад — в середине января 2012 года! Максимка был вне себя от восторга.

— Об этом нужно заявлять открыто! На весь мир!

— Нифи… — осеклась старуха, вспомнившая клятву не ругаться. — Ничего этого не нужно! Как в 1917 году мир ничего не почувствовал, так и сейчас, пожалуй, не чует, но это не значит, что ничего хорошего не происходит…

После таких разговоров хочется телек смотреть нон-стоп, выискивать случаи, подтверждающие бабкину теорию, а иначе зачем были все те усилия?

Маскимка стал втихаря следить за событиями в мире, и вот что удалось выявить, уже с первых часов: сообщения о забастовках практически исчезли, а если и появлялись, то в щадящем ключе, будто бы некие работодатели, за чаем с пирожными, полюбовно договаривались с работягами. Целых два таких сообщения узрел! И ещё целую кучу хороших изменений пронаблюдал: в каком-то доме престарелых улучшили обслуживание, в четырёх детсадах наняли допперсонал, а в школах, будто бы повсеместно, будто бы даже в масштабах всей Европы, стали меньше уроков задавать…

Папа Юра назвал все эти случаи совпадением. Максимка хотел было поспорить, но князь не дал ему надолго впасть в бесполезную дискуссию.

— Даже если и пошли положительные сдвиги, массовый охват будет наблюдаться не скоро. Кстати, и плохие явления набирают силу не сразу. Победа куётся в тылу! Не только добру, но и злу, чтобы победить, нужно время. Человек превращается в свинью не сразу, и обратный процесс — тоже не мимолётен.

В доказательство Юра поведал о своём открытии: он обнаружил на картине Ребрандта свинью. Дабы показать, каково быть недостойным звания человека, нарисовал художник это полотно.

Слепой евангельский отец, обнимающий блудного сына, не видит, до какой степени скатилось и освинело чадо. Художнику со стороны виднее!

На спине у чада две миникотомки. Зачем бродяге такая невместительная тара? И чем не рыло с пятачком? Ноги в башмаках без задника чернеют, а у бродяжки ступни поросячьего оттенка. Все светлые детали сливаются в пятно, окружённое коричневатым мраком. Боров — ни дать, ни взять!..

— Чую, писалась картина с двояким смыслом, если не с четверояким, — сказал отец сыну, лукаво подмигнув. — Вдруг мы с тобой не всё там заметили!

Мася скачал из Сети картинку, стал разглядывать.

— Выходит, ему позировала свинья? В качестве модели? — не менее лукаво спросил он.

— Скорее боров, блудный сын ведь не дочь… И, заметь, случилось это картинонаписание более трёхсот лет назад, но никто, кроме меня, до сих пор хрюшку не узрел. Рембрандт жил в чрезвычайно религиозную эпоху! И сейчас скажут, что свинья на евангельском холсте моветон, а тогда и подавно сказали бы. Художнику пришлось маскировать сомнительные детали. Однако смысл остался: не ешь со свиньями из одного корыта, иначе трудно будет снова человеком стать, после освинения процесс очеловечивания длится долго…

Никто не заметил, как в зал, жуя печеньице, снова влетела Дерьмовочка. Устроившись на люстре, она дала свою версию:

— А могло быть так, что художник и не думал брать свинью в модели, а она сама, совершенно случайно получилась? Иногда так трудно предугадать, что получится на выходе…

Она снова включила пропеллер, стала выписывать круги под потолком.

— Лично я никогда точно не знаю, что получится!

Мася удивился:

— Работница туалета не знает, что у неё бывает на выходе?

Но матрица не обиделась, ей было не до того, она размышлял над своим новым отрытием. Которое далеко не выдумкой оказалось!

— Стою я вчера в метро, жду папу…

— Главный на метро катается? Ему ж запрещено из преисподней вылезать!

— Нет, в этот раз другого папу, обезьяну из Америки. Митчелл Айртон оказался совсем не выдумкой! Впрочем, как и Карлссон…

Все зааплодировали. Дерьмовочка вообще разошлась:

— Сходите в метро, умоляю! Не в часы пик, а между ними, когда убойные двери не стоймя стоят, прижатые толпой, а свободно летают! Двери действительно убойные, было много случаев госпитализации, но, похоже, мало кому есть до этого дело! Моя официальная статистика не меняется вот уже лет двадцать: независимо от города и от станции, придерживают эту опасную стекляшку около двадцати процентов граждан, редко-редко доходит до тридцати — в хорошую, солнечную погоду!..

Папа Юра многозначительно глянул на Максимку.

— Вот тебе, сынок, и первая задача! Стой, считай проценты, как до полтинника дойдём — можно будет праздновать первую победу…

Мася призадумался. А что? Надо будет на досуге постоять в метро, посчитать, лично убедиться, что у нас на выходе именно сейчас…

Дерьмовочка таки умела мысли читать.

— Сходи, постой, полезно! Мы с тобой потом создадим подземное бюро — статистическое! Надо будет точно высчитать количество антинаглина, необходимое для ускорения процесса!..

Глава 17. Между Кукишем и столицей

Мадам Ветрова заморочила сатану, а Дерьмовочка — Гришу Фигу.

Началось всё с невинных комплиментов. Девочка сказала, что Гриша гений, а новый Главный, ещё не такой ушлый, как предыдущий, купился на эту мульку, пообещав в финансовых вопросах советоваться только с Фигой.

В итоге упразднили «комнату испуга», отправили на склад, а новому начальнику преисподней пришлось, подавив брезгливость, лазить под отверстиями водостоков — с целью сбора секретной инфы. От Фиги же.

А Фига, замученный недавним бездействием, принялся облагораживать Питер и Ленобласть санаториями. Санаторий не бриллиантик, его назад в какашки не очень-то превратишь, стало быть, вложение разумное. То был второй комплимент от малышки. А потом и третий, и четвёртый озвучился…

Вскоре решено было сделать Гришу зазеркальным министром. Тем более что подземное министерство финансов уже было почти достроено, в Петенькином городе-фантоме всё было как в натуральном Петербурге. Кроме населения. Оно насчитывало пока одну человекоединицу: Вову-колдуна, охранявшего стратегический разлом. Зато вся бизнес-структура была как в Москве. Под Москвой никаких городов-фантомов нет и быть не может. Куда отзеркаливать копии министерств и фирм? То-то.

Дальше — больше. Вскоре Фиге, в качестве допнагрузки, вверили пост мирового генсека юродивых. В каждом мегаполисе есть юродивый типа Гриши, но не из-под каждого струятся такие мощные идеи.

Замена вредного «князя мира сего» на его клона-лопуха была инициирована петербургским зазеркальем. Поэтому именно в Петенькином городе-фантоме, в его новейшем Дворце Конгрессов должно было отмечаться это событие. Ура! Да здравствует очередная питерская революция! Которую в очередной раз обзовут переворотом или заварушкой, не привыкать.

Многие до сих пор даже имени города не слышали, а не то, что про революцию 1917 года.

Однажды Юре Лялину попалась минигруппа: две клуши с острова Кюсю, ещё не старые, тридцать и сорок лет на вид. Те не смогли сдержать эмоций: «Если бы японцы знали о существовании такого красивого города, как Санкт-Петербург, то организовали бы сюда турпоездки». Что на это скажешь? Скажешь: «Угу…» А ведь десять дней, потрясших в своё время мир, когда-то и Японию потрясали. Что ж, бывает.

Подземный Интернацьонал узнал о замене Главного не сразу, его элементарно поставили перед фактом. Дабы исправить неловкость, начальник Интернацьонала бросил клич: «Поддержим героев, чем можем!» На следующий же день в закрома Имперского Болота посыпались золотые слитки, особенно из богатой Швейцарии.

Вышеописанные события так раззадорили Фигу, что он, всего лишь за три дня, успел облагодетельствовать весь Петербург и всю область. Правда, никто ничего не заметил, ибо когда из больниц, санаториев и детсадиков исчезают ложки-вилки-простыни — это скандал, а когда появляются вновь — бытовуха, в порядке вещей, и нечего из этого праздник делать.

Осчастливив малую родину, Гриша замахнулся на страну в целом. Толчком явилось маленькое автопутешествие, где по дороге попадались смешные указатели: Хрюкино, Неудачное, Забытое. Ладно бы только смешные. Шесть или восемь раз встретилась деревня «Кукиш». Тут уж Фиге стало не до смеха, ибо житуха в тех сёлах была неказистая, ближе к бедной. Ну, никак не соответствовала уровню юродивого!

После путешествия Григорий решил взять все деревеньки, ошибочно названные в его честь, под особую опеку. Таких набралось больше тыщи. И это только в Русской Федерации, об СНГ речь пока не шла.

Оставалось проследить, чтобы всем досталось поровну, чтобы чрезмерная сытость Кукиша-17 ни в коем случае не портила настроение жителям Кукиша-100.

В скором времени обитатели соседних деревень и городов стали обращать внимание на сверхдовольных кукишевцев: богатые домохозяйки скупали чуть ли не все товары на областных ярмарках, а их мужья ездили исключительно на новых иномарках. А если где-нибудь в Самаре или Кинешме врач давал бумажку со словами: «Кукиш вам!», это значило, что пациенту повезло, ему дали направление в престижную больницу одного из Гришиных участков.

После этой громогласной акции, как ни странно, появились недовольные. Начались собрания и митинги, в воздухе опять запахло революцией. И не нашлось другого выхода, кроме как немедлено начать осчастливливать промежуточные зоны: между всеми Кукишами и столицей. А поскольку расстояния все разные, то и средства предстояло выделять по-разному.

Гриша, так захлопотался, столько всяких разрешительных бумажек подписал, что однажды, чисто машинально, чуть не подписал свой смертный приговор. А во всём виноват был странный тип, который утверждал, что его Кукиш находится на… Венере!

Гриша быстро-быстро подсчитал километраж и ахнул. Это ж застрелиться впору от стыда! Мол, не потяну я…

А массмедиа уже ждали ответа. И кое-кто ручонки потирал, предвкушая, какой фурор наделают статьи: «Фига — банкрот!», «Скоро от Фиги останется фига» и т. п.

Ситуацию спасла Дерьмовочка, которая по паспорту Армагеддон. Ей, как и всем совершившим однажды подвиг, отодвинувшим реальный Армагеддон, хотелось новых свершений и новых подвигов, а иначе — депресняк однозначно! Если уж удалось поменять ушлого сатану на клона-лоха, то и Гришину проблему именно она должна была решить, а кто ещё?

По её команде в Россию вернулся, причём навсегда, двойной агент, уже не голландский, не сморщенный, а, футы — нуты, американский. Угадайте фамилию? Точно! Очковзыграйлов. Он же папа Микки Ай, он же американский писатель-фантаст Митчелл Айртон.

Тут можно сильно удивиться: зачем кому-то покидать Америку, тем более писателю. Прям необходимость! Но оказалось, что и писатели, особенно американские, тоже плачут. И, между прочим, конфликт суперагента-супердиссидента с продажным американским обществом назрел не сразу. Постепенно довели!..

В этот раз Дерьмовочке никого уговаривать не пришлось, чтобы её послушали, все просто умоляли поведать об ужасной американской трагедии. Она с великим удовольствием рассказала пару эпизодов, за которые американцам должно быть стыдно.

Якутская фазенда, обычно пустовавшая, в тот вечер ломилась от посетителей. Каждому хотелось потрепать по щёчке девочку, дочурку суперагента. А та ликовала: «Аншлаг!!!»

Вот совершенно искренняя повесть, услышанная гостями в тот вечер. Вживую, а не в записи:

— Мотнулась как-то я в Америку, в очередные гости к папе-шимпанзе, думала, по-детски отдохну, но по-детски не получилось — загремела я на взрослую вечеринку. Я так поздно, между прочим, никогда не ложусь, после полдесятого. Если, конечно, нет срочной работы!

Папа Микки Ай стоял в своём обычном вечериночном облачении: весь в чёрном фраке, в крахмальной манишечке весь, весь в тургеневских бакенбардах «а-ля Франц Иосиф». Гости тоже, все двести штук, все двести штатовских апендаунеров, были расфуфырены-разнаряжены-напомажены.

Мне стало как-то неудобно за мои несвежие кроссовки. Но комплексовала я не долго, пока не глянула на ноги остальных гостей. Батюшки! Где-то я уже видела эти тапочки!..

Оказалось, что папа Микки Ай всю Вовину фамильную коллекцию домашней обуви переправил в Штаты — гостям своим закадычным, миллионерам-халявщикам на сувениры. То-то я, вернувшись, обнаружила, что у Вовы стало меньше хлама!

Я уверена, что папа-шимпанзе сам бы до такого не додумался — ему Вова подсказал. Тот сразу проинтуичил его доходы, на то и колдун, краем глаза подсчитал, сколько у обезьяно-папы зелени в кошельке, и только после этого стал давить на психику: вспомнил про достоевскую энергетику, пропитавшую все тапочки в той коммуналке, независимо от пола и возраста.

Папа Микки Ай послушался совета, выкупил у него все тапочки, а соседские бесплатно прихватил, пошарив дополнительно под вешалками. Вова разрешил, сказал, что пусть соседи только вякнут, можно будет и прописочкой поинтересоваться. Жаль, что все кладовки были заперты на сигнализацию!

Зачем, думаю, папе-шимпанзе эти гнилые тапочки? Пусть даже с вышитыми монограммами, пусть даже антиквариат до 1960-го года? Зачем американцам промышленная доза совковой обуви, когда свою, американскую, некуда девать, когда в стране такой глубокий кризис?!

Но папа-шимпанзе мне всё подробно объяснил. Во-первых, его цена устраивала — всего по штуке долларов за пару. Дешевле обувь он и себе-то никогда не брал, не то, что иждивенцам на сувениры. Во-вторых, уже давно назрела смена бизнеса. Старый VIP-ошейниковый бизнес трещал по швам, был готов лопнуть. Вот-вот.

Ежедневные гости-подхалимы всё это знали, но долго не раскалывались, не сообщали трагическую новость. Миллионеры, евшие и пившие за счёт папы-шимпанзе годами, не рассказывали правду-матку, боясь утратить ценную кормушку: вдруг хозяин психанёт и выгонит! Они стеснялись мягко намекнуть, что с VIP-ошейниками явный перебор получается, что вся страна уже в них ходит, до детсадиков дело дошло! Стеснялись-стеснялись, да и проговорились. Пьяный апендаунер, рано или поздно, выболтает всё…

С детсадиками-школами дело обошлось, все согласились, что учителям и воспитателям без ошейников не выжить. И родители детей были довольны, только просили больше VIP-продукцию не присылать — слишком дорогое удовольствие.

Что касаемо животных, те не прочь были иметь красивые ошейники, но их жадные хозяева сказали: «Хватит!!! VIP-ошейники — разврат, мовэтон, обдираловка!»

А благоверные американские мужья крысились на жён, за то что те пытались их держать на поводках производства фирмы папы-шимпанзе.

Недовольных не было только в клубах садо-мазо, оттуда приходили благодарности, заявки на VIP-плётки, VIP-гильотины и VIP-ёршики для мытья бутылок.

Иждивенцы-миллионеры, наконец, расхрабрились и тактично посоветовали папе-шимпанзе остановить массовое производство, перейти на эксклюзив, к примеру, на Европу, где ещё отлично помнили инквизицию и Великую французскую революцию. Но реакция Европы была вялой: из Испании пришёл крошечный заказик на наборы для костров (VIP-дрова и VIP-зажигалки), плюс на один-единственный VIP-испанский сапожок. Французы заказали одну VIP-гильотину (конца восемнадцатого — начала девятнадцатого века). Все эти заказы были единичными, на такие деньги разве проживёшь?

А суды уже трещали от заявок заарканенных мужей. Когда местных судов не хватило, подключились международные. Чтобы скандал не перерос в междупланетный, обезьяно-папу решили приструнить. Как? Вы, вероятно, уже догадались: подослали к нему ещё двести ряженых миллионеров, побойчее да поголоднее — для окончательной обработки. Те, будучи неопытными новичками, за кормёжку и за бесплатный дринк соглашались буквально на всё, даже на стрёмные тапочки, даже с грибковой ноги… Они-то и довели обезьяно-папу окончательно: настучали в ФБР и ЦРУ одновременно.

Папа Микки Ай пытался защитить свой бизнес, оправдывался, говорил, что обижать мужей — не его идея, но враги не растерялись, начали шить политику, мол, в то время, когда страна успешно переходит от поводков с ошейниками на вживлённые микрочипы, он хочет подорвать весь электронный бизнес, чем полностью нарушить безопасность США.

Тут обезьяно-папе стало не до шуток, он запаниковал, обозвал проклятые микрочипы «чипсами», закрылся в кабинете и через неделю вышел на люди без толстовки, без пенсне и без тургеневских бакенбардов. Потом попросил меня сделать ему депиляцию головы, избавить от самого дорогого — от шикарной пушкинской шевелюры!..

Сорвав аплодисменты, малышка уточнила: то был один лишь эпизод, малюсенький, а сколько всего случалось неприятностей перед обратной эмиграцией — папа даже сам не помнит. В общем, предпосылок было море, доконали…

По словам Дерьмовочки, в последнее время папа Микки Ай, подрабатывал не столько писательством и не столько ошейниками, и даже не столько двойным шпионажем, сколько космическими исследованиями. Он был ещё и учёным, потому и сразу раскусил «венерические» планы странного субъекта, чуть не угробившего Гришу Фигу. Кстати, в субъекте бывшая мадам привратница признала одного из помощников бывшего Главного. Ну, и помощника пришлось в мятую бумажку превратить, вслед за хозяином, от греха.

— Нет на Венере никого и быть не может! — сказал обезьяно-папа. — И на Марсе никого! И на Луне! Все пейзажи, виденные вами по телевизору — фикция, ибо находятся в Калифорнии, на засекреченном объекте, куда и меня-то пускали всего раза два, а вас и подавно не пустят…

То-то была радость! Тот-то появилась надежда для страны!

Обратное гражданство папа Микки Ай получил мгновенно, а неужели, и сразу стал давать учёные советы.

— Проверь-ка, дочка, не врут ли в телевизоре!

Дерьмовочка поднесла наглометр к экрану — тот и зашкалил.

— Урррраааа!!!!! — закричали посетители, которых в якутском дворце и в тот раз набилось немеряно. То было …надцатое по счёту заседание полусекретного совета в деревне Шапки. Или Белки. Какая разница…

Нынче вся страна надеется не на чудо, а на учёных. Изобретателей и материализаторов. Ведь с лёгкой руки папы с дочкой, да при финансовой поддержке Фиги, такого можно наматериализовать! И даже инструмент специальный изобрели срочным порядком: материализатор.

Были и ещё крупные изобретения у маленькой семейки, целых два.

Благодаря первому, все желающие получили шанс попадать в зазеркальный мир путём телепортации. Цветные флакончики дороговаты, не докупишься, потому их и упразднили, напрочь. Специальные «Курсы Айртона» дешевле.

Второе открытие напрямую связано с экономией интеллекта. Известно, что мыслительный процесс сопровождается выделением мыслеформ, которые лишь ненадолго зависают над головами мыслителей. Плавно, в результате вращения планеты, эти массы уносит на Запад. Те, кто отдаёт пространству слишком много мыслей, постепенно легчают телом и тоже уносятся. Туда же. Во избежание утечки, решено установить мыслеуловители над каждым домом, с тем, чтобы раз в неделю счищать налипшие слои и, по возможности, в безопасной упаковке, возвращать владельцам.

Эти мощные открытия — не предел, отнюдь. Наука только начинает возрождаться.

С технической-то стороной всё ясно, осталось человеческую подрихтовать. Что, кстати, не проблема — при условии, что наглометр, всё-таки, не будет зашкаливать слишком часто.

А что много об одном и том же городе услышали, так ведь он всё это заслужил. Такому городу лишняя порция дифирамбов не помеха.