Море света

ГЛАВА 8

На борт — поворот руля или румпеля до упора в одном направлении.

Я видела, как Линкольн вступился за меня, и, когда он уходит, мне приходится сдерживать себя, чтобы не побежать за ним. Кто, черт возьми, этот парень?

У меня нет ответа, но я скажу вот что. После его драки с Джерри на меня нахлынула волна похоти, и я могу думать лишь о том, что снова хочу почувствовать его в себе. Это жалко. Мои бедра дрожат от теплого, пьянящего чувства, и я бы не хотела использовать слово «дрожь», но, как всегда, когда дело доходит до Линкольна, во мне пробуждаются те реакции, на которые, как мне казалось, я была не способна. До него.

К огромному сожалению, после драки Линкольн уходит из бара и не возвращается.

Мэл смотрит на меня, медленно моргая.

— Что это было?

Перевожу взгляд с двери на Эйва, который наблюдает за мной так, будто догадывается, что Линкольн был тем парнем, с которым я спала прошлой ночью, а затем встречаюсь с любопытным взглядом Мэл.

— Я… Э-э. — Кладу на стойку полотенце, которое держала в руке. — Без понятия.

— Джей, похоже, мистер Угрюмый запал на тебя, — говорит она вскользь, направляясь к Эйву.

Закатываю глаза.

— Я понятия не имею, о чем ты говоришь. — Пытаюсь сдержать улыбку. Линкольн запал на меня? Почему я мысленно даю себе пять?

Провожу пальцами по волосам и убеждаю себя забыть о нем. Это не работает. Это все равно, что пытаться устоять перед последним кусочком пирога или, как в моем случае, последним маффином. Около девяти уговариваю Эйва позволить мне улизнуть с работы пораньше, потому что я устала. Звучит как отличное оправдание. В чем моя проблема? У меня нет плана, как найти Линкольна. Нет его номера телефона, и я даже не знаю, куда он ушел, когда покинул бар. Я знаю лишь то, что мне нужно его найти.

Выхожу из бара, натягиваю капюшон своей толстовки и брожу без цели. Я не иду домой. Гуляя по дороге, освещенной луной, оказываюсь на причале. Шагаю вдоль деревянных досок, поднимающихся и опускающихся в такт с волнами, пока не замечаю его лодку, приютившуюся между двумя другими рыбацкими суднами.

Мое сердце бешено колотится в груди, с каждым шагом нервничаю все больше, когда вижу, что в кабине «Амфитриты» горит свет. Хочу вернуться назад, но мои ноги не слушаются, и я продолжаю идти. Мне в голову приходит одна мысль. Я не должна здесь находиться, но что-то тянет меня в сторону лодки. Как будто я никак не могу на это повлиять.

Крупные капли дождя падают на капюшон толстовки с глухим стуком, и кроме этого звука сквозь собственное дыхание я слышу лишь шлепанье своих сапог по доскам. Оказавшись возле лодки, стою на причале у кормы (прим. пер.: ― задняя часть судна), размышляя, что делать дальше.

Мои ноги привели меня сюда, но мой разум понятия не имеет, что теперь делать.

Блин, не знаю, есть ли Линкольн на лодке. Что, если там Бэар? Или это даже не их лодка?

Вытянув шею, снова смотрю по сторонам, чтобы убедиться, что это его судно.

«Амфитрита».

Ладно, чувствую небольшое облегчение, но не такое сильное, как я надеялась. Кроме того, думаю, что у меня заклинило шею. Черт возьми. Прочищаю горло. Будь храброй.

Ступаю на лодку, дрожа от предвкушения, как все пройдет. Если Линкольн здесь, то как отреагирует на мое появление? Он рассердится из-за того, что я последовала за ним? Скажет ли мне уйти? Зная этого парня, не удивлюсь, если он просто посмотрит на меня загадочным взглядом и будет ждать, что я пойму, что он имеет в виду, черт возьми.

Есть одна проблемка. Я думала, что лишь ступлю на борт и поблагодарю Линкольна за то, что он заступился за меня, но все произойдет не так.

Совсем не так.

Подождите немного.

Делаю шаткий шаг и неверно рассчитываю, насколько далеко находится лодка от причала, или упускаю тот факт, что нахожусь на неустойчивом пирсе и ступаю на дрейфующая лодку, но неважно. Реальность такова, что я ошибаюсь и падаю в ледяную воду.

В момент, когда я оказываюсь в воде, кричу от неожиданности и от температуры воды. Барахтаюсь, пытаясь дотянуться до сваи недалеко от меня, и, кажется, слышу, как хлопнула дверь. Между попытками не захлебнуться соленой водой и не утонуть, мне удается разглядеть темную фигуру на корме, светящую мне в глаза фонариком.

— Джорни? — Фигура резко вдыхает. — Это ты?

Вокруг меня плещется вода темно-синего цвета. Ноги ноют, и я с трудом удерживаю себя на плаву, отягощенная одеждой и ботинками. В кино человек тонет эффектно. В реальной жизни это происходит легко и беззвучно. Паника задает ритм моему колотящемуся сердцу. Ныряю с головой под воду, и острая боль пронзает все мое тело, как будто тысяча ножей одновременно вонзается в меня. Я не в состоянии сказать ему «да, это я». Я хочу, но не могу вымолвить ни слова.

Он опускается на колени, отчаянно протягивая руки. Хватает меня за куртку и вытягивает на корму судна, словно рыбу.

Я промокла до нитки и смотрю на Линкольна, дрожа от холода. Это он? Ответьте мне, потому что я думаю, что холод пробрался до самого мозга, и, на самом деле, это не он. У меня галлюцинации.

— Боже мой. — Хорошо, это не галлюцинации. Это Линкольн. Узнаю его голос с оттенком гнева. — Что ты тут делаешь? — спрашивает он, затаскивая меня в каюту лодки. Мышцы на его сжатой челюсти подрагивают. — Ты могла умереть в воде за считанные минуты.

— Н-не ду-маю, — говорю ему, заикаясь. Черт возьми. Кажется, в воде было теплее, чем здесь. Безудержно дрожа, обхватываю себя руками, у моих ног образовалась лужа воды. — Это з-з-заняло бы тридцать м-минут к-к-как минимум. — Замолкаю, пытаясь сделать вдох и успокоиться. Не помогает. Меня трясет еще сильнее. — Т-т-температура воды около сорока пяти г-г-градусов (прим. пер.: героиня имеет в виду -43℉ (-41.6℃).

Линкольн пристально смотрит на меня с бесстрастным выражением лица. Мое сердце сжимается от его равнодушия. Он фыркает в ответ на мои никчемные факты о переохлаждении и тянется за одеялом, которое лежит рядом с капитанским креслом. Если его раздражают мои знания о гипотермии, подождите, пока я случайно не начну рассказывать ему бесполезные факты о дельфинах, которые знаю. Приберегу это на другой день. Раньше я хотела стать океанологом, поэтому два года изучала морскую фауну и флору, читая бесполезные статьи. Ключевое слов здесь «хотела». От некоторой информации я получила эмоциональную травму на всю жизнь.

Линкольн быстро двигается вокруг меня. Включает обогреватель, буквально толкает меня на диван и начинает снимать с меня куртку. Еще не прошло и двух минут, как он вытащил меня из воды, а уже раздевает. По крайней мере, из маленького радиоприемника в углу тихо звучат песни Вилли Нельсона. Это немного поднимает настроение.

Я нервно смеюсь и убираю волосы с лица, чувствуя на языке вкус океана.

— Это было довольно безумно.

Как ни странно, Линкольн искренне смеется, что случается чрезвычайно редко. Затем его краткий смех быстро стихает, и выражение лица становится серьезным.

— Ты чуть не утонула. — Его челюсть сжимается. — Я бы не назвал это безумием. Это было глупо.

Хмурю брови. Линкольн назвал меня глупой? Я пришла сказать ему «спасибо», а он обозвал меня глупой?

— Я не об этом, — огрызаюсь. — Я имела в виду бар. — Наклоняюсь ближе к нему, в то время как под нами дышит океан, с легкостью поднимая и опуская волны. — Тебе не нужно было заступаться за меня.

Он пожимает плечами. Будто моя ярость не обоснована.

Я хочу рассмеяться над его небрежным отношением, но делаю лишь судорожный вздох, а моя кожа покрывается мурашками, когда Линкольн скользит руками по моим бедрам.

Он не сводит с меня глаз, его взгляд такой же бесчувственный, как и его прикосновения.

— Раздевайся.

Я борюсь с улыбкой.

— Зачем?

— Твоя одежда промокла. Если мы ее снимем, ты согреешься быстрее, будем греть тебя, а не одежду. Она забирает твое тепло.

Ладно, в его словах есть смысл. Снимаю толстовку, а затем футболку. Он забирает их, кладет возле обогревателя и достает фланелевую рубашку из сумки на полу.

— Вот. Надень.

Линкольн кидает рубашку мне в лицо. Беру ее, нахмурив брови. Просовываю руки под теплую ткань, подношу большие рукава к лицу и делаю вдох. Рубашка пахнет морской водой и дымом. Его веселит моя причудливость, приподняв бровь, он глупо улыбается и смотрит на меня так, как будто я сумасшедшая, и, возможно, так оно есть.

— Она чистая, — отмечает он, будто я нюхала ее по этой причине.

К сожалению, я бы все равно надела ее, даже если бы это было не так. Снова вдыхаю, желая, чтобы мои простыни все еще пахли им.

— Пахнет тобой.

Линкольн быстро кивает, по очереди снимая с меня сапоги, и также ставит их возле обогревателя. Прислушиваюсь к гулу обогревателя, к тихим ударам волн о причал и к своему прерывистому дыханию. В этот момент я вспоминаю, зачем вообще пришла сюда. До того, как решила искупаться.

— Спасибо, — выпаливаю я.

Линкольн похлопывает меня по бедрам и жестом показывает, чтобы я приподняла задницу.

— За что?

Встаю. Он растягивает пуговицу на моих джинсах.

— За то, что заступился за меня.

Линкольн с трудом снимает с меня мокрые джинсы, а вместе с ними и мои трусики. Упс.

— Это было единственно правильное решение, — ворчит он, глядя куда угодно, только не между моих ног.

— Да, но не все поступают правильно. — Сажусь и прикасаюсь руками к его бицепсам, а затем обхватываю плечи. — Я должна отблагодарить тебя.

— Ты только что это сделала. — Выпрямившись, он застывает на месте, выражение его лица становится невозмутимым.

— Не так, как хотелось бы.

Какая-то эмоция мелькает в его глазах. Этот мужчина — закрытая книга, и я не могу открыть ее и посмотреть, что там внутри. Возможно, холодное мертвое сердце с крюком.

Я жду, что он продолжит, но он молчит. Недолго. Только когда я вздыхаю, Линкольн, наконец, отвечает.

— Я уезжаю завтра, — бормочет он, избегая зрительного контакта. Снова вздохнув, проводит рукой по волосам.

Эм, как я должна реагировать на эти слова? Он говорит мне, что между нами не будет серьезных отношений? По крайней мере, у меня сложилось такое впечатление, судя по его тону. Это действительно имеет значение? В любом случае, я не хочу отношений. Наклоняюсь и прижимаю свои ледяные губы к его теплым губам.

— Тогда давай хорошо проведем время, а?

Сначала Линкольн никак не реагирует, его тело неподвижно. Думаю, что, возможно, я совершаю ошибку, и мне не следует этого делать. Он не целует меня в ответ, по крайней мере, сначала, но и не отстраняется.

Внезапно убирает свои руки с моих бедер, нежно обхватывая ими мое лицо и углубляя поцелуй.

— Ты же знаешь, я ничего не могу тебе предложить, — бормочет Линкольн мне в губы и опускает руки на край дивана, на котором я сижу. Но затем он отстраняется, пристально глядя на меня. Должна признаться, это приятно, когда на тебя смотрят подобным образом. Он хочет меня, и я не знаю почему.

Мне требуется несколько секунд, чтобы ответить, но когда я говорю, он, без сомнения, слышит грусть в моих словах:

— Мне ничего от тебя не нужно, кроме секса.

Это не совсем правда, но и не полная ложь.

Уголок его рта дергается, будто он хочет улыбнуться, но сдерживает себя. Линкольн не сводит с меня глаз, его тайна покрыта мраком.

Затем он кладет руки на мои бедра. Наблюдаю за ним, затаив дыхание, и предвкушаю, когда он поднимет их выше. Я дрожу от холода и его прикосновений, они разжигают пламя внутри меня. Часть меня знает, что я не должна заниматься с ним сексом, но бóльшая часть не может остановиться. Прежде чем он снова начнет меня целовать, касаюсь его разбитой губы и щетины. Он не останавливает меня до тех пор, пока я не пробегаю пальцами по его бицепсу с татуировкой. Мне интересно, что она на самом деле означает, но знаю, что он не скажет правду, если я спрошу.

Линкольн меняет позу, пряча плечо от моего взора.

Ладно, значит, татуировка под запретом.

Наклонившись, тянусь к пряжке его ремня. Он резко кладет голову мне на плечо, и его дыхание учащается.

— Мы не должны этого делать. — Мужчина крепче сжимает мои бедра, поворачивает голову набок, касаясь носом моего подбородка.

— Я хочу. — Осторожно расстегиваю его ремень и пуговицу на джинсах, а затем просовываю руку в джинсы. Его член жесткий, теплый, но Линкольн неожиданно отскакивает назад.

— Твою мать, — шипит он. — У тебя чертовски ледяная рука.

Ну да, блин.

Я смеюсь и вынимаю руку. Наши глаза встречаются — его горящие, метают искры от желания, и мои, неведомые на этот раз. Я не знаю, что это значит или что я чувствую, кроме потрясающего чувства близости с ним. Вздыхая, он снова подходит и прижимается ко мне.

Мы касаемся друг друга телами, его взгляд падает на ложбинку между моими грудями. Линкольн прячет татуировку, а я не хочу, чтобы он видел мой шрам, поэтому прижимаюсь к нему ближе. Едва держась на краю дивана, обхватываю ногами его талию и знаю, что это единственная причина, по которой моя задница в данный момент не на полу.

Линкольн отступает.

— У меня где-то здесь должен быть презерватив.

Точно. Как я могла забыть об этом? Киваю, и он ищет презерватив в коробке со снастями на полу. Борюсь с улыбкой. Это странно, что он хранит презервативы в коробке для снастей?

Лучше не отвечайте, потому что я знаю ответ.

Когда он его находит, то надевает и устраивается между моими ногами. Его руки возле моих бедер, но не касаются меня, я чувствую головку его члена у своего входа.

О, это так приятно. Но… он не входит в меня. Своим взглядом призываю его двигаться. Толкайся, черт возьми.

Но он этого не делает.

Бросаю взгляд на его грудь, обращаю внимание на его дыхание и на то, что он не смотрит на меня.

— Почему ты остановился? — На самом деле хочу спросить: «Что с тобой такое, черт возьми?» и крикнуть ему в лицо: «Говори!»

Естественно, Линкольн молчит. Но, наконец, толкается и входит в меня. Прощаю ему все обиды. Тепло разливается по моему телу, — и мне так хорошо.

Он сглатывает, быстро вдыхает, а затем снова целует меня, и это все, чего я хочу и даже больше. Его движения резкие и неистовые, как будто он хочет побыстрее покончить со всем этим или, может быть, он хочет этого так же сильно, как и я. Какой бы ни была причина, я соглашаюсь и встречаю его толчки с такой же интенсивностью. Секс по-быстрому хорош, не так ли?

Но… у меня никогда не было перепихона с мужчиной вроде Линкольна. Хотя его движения и торопливы, я замечаю, что присутствует нежность, которую не ожидаю от него. Особенно в его поцелуях. Его губы, в отличие от рук, касаются меня с лаской, которую я жажду.

Линкольн хватает мою ногу за колено, вжимаясь в меня. Мне так хорошо, что хочется стонать его имя. Но упрямая часть меня не желает так легко сдаваться. Я хочу, чтобы он тоже заинтересовался мной. Если я буду молчать, может быть, он приложит больше усилий?

Осмеливаюсь взглянуть в его глаза. Он не смотрит на меня. Его взгляд устремлен вниз, в место, где мы соединены. Мимолетом начинаю задумываться «давно ли я брилась там». Это было вчера? Может, в понедельник? Черт. Когда это было?

Линкольн меняет позу, издавая утробные звуки, и сильнее толкается в меня. Он погружается глубоко, и я ощущаю острую боль. Извиваюсь, и уголки его рта чуть подрагивают, будто ему нравится, что я корчусь от боли. Хмм. Я ушла от женатого к мужчине, который хочет связать меня или, что еще хуже, использовать на мне эти крючки для наживки. Клянусь, если он чем-нибудь проткнет мою кожу, я уйду отсюда.

Ну да ладно, не будем забегать наперед. По крайней мере, я должна хотя бы попробовать. Может быть, это как сочетание сладкого и соленого. Возможно, мне понравится смешивать боль с удовольствием, потому что мне безумно нравится есть соленые крендельки с мороженым.

Несмотря на все усилия оставаться невозмутимой или незаинтересованной, у меня получается это не очень хорошо. Каждое прикосновение Линкольна разжигает во мне искру. Я едва могу держать глаза открытыми. Мои соски такие твердые, что, мне кажется, они могут отколоться, и я настолько влажная, что звуки, раздающиеся между нами, почти вгоняют меня в краску. Начинаю дрожать под ним от холода и его прикосновений, но он не ослабляет свою крепкую хватку.

Тихо стону, желая увидеть его реакцию.

Линкольн не смотрит на меня, но его тело реагирует. Его член дергается внутри меня и становится невероятно твердым.

Он снова наклоняется ко мне, наши груди соприкасаются, — огонь встречается со льдом, — а затем мы целуемся так же жестко и глубоко, как он врезается в меня. О, боже, эти поцелуи. Мы впились в губы друг друга, наши языки дикие, — это поцелуи, которые вы чувствуете внизу живота, и они вызывают у вас легкую щекотку.

А потом Линкольн прерывает поцелуй, тяжело дыша.

Мы соприкасаемся лбами, и, наверное, потому, что я не проронила ни слова, он смотрит на меня. В его глазах читаются разнообразные эмоции. Плотское желание, похоть и многие другие. Подношу руку к его волосам и сжимаю их в кулак. Он упирается руками в диван, создавая расстояние между нами. И затем опускается на меня. Всем своим весом. Его спина сгорблена, по телу пробегает дрожь. Поцелуи становятся такими же безумными, как и его движения. Как будто он просто пытается покончить с этим. Поворачиваю голову и зарываюсь лицом в изгиб его шеи, отчаянно желая иметь с ним хоть какую-то связь, пусть даже физическую.

Линкольн оборачивает мои ноги вокруг своей талии и ускоряет темп, его мышцы бугрятся при каждом движении. Я держусь за него всеми возможными способами; его тепло согревает меня. Лодка раскачивается, обогреватель опрокидывается, и прежде чем я успеваю понять, Линкольн резко выдыхает, его мускулы дергаются в агонии, когда оргазм охватывает его, сухожилия на его шее напрягаются. Его толчки становятся жестче, руки сжимают меня самым восхитительным, но болезненным образом. Он дрожит от сильных эмоций, его поглощает освобождение.

На мгновение мы замираем, слившись в одно целое и уткнувшись лицами в плечи друг друга, никто из нас не прерывает тишину. Я держусь за него. Как ни странно, все закончилось, даже не начавшись, — как и любые отношения, которые у нас могли бы быть. Во всяком случае, мне так кажется.

Линкольн выходит из меня, я сажусь на диванчик, завернувшись в одеяло, и смотрю на свои голые ноги. Он встает, его полувозбужденный член оказывается прямо перед моим лицом. О, привет, член, хочу взять тебя в рот.

Я улыбаюсь и наклоняю голову, готовая сказать какую-нибудь колкую реплику. Я ошеломлена, что не кончила, и все равно с этим парнем самый лучший секс, который у меня когда-либо был. Не то чтобы у меня было много опыта, но когда чувствуешь себя потрясающе, думаешь, что лучше и быть не может.

— Я уже согрелась, — поддразниваю.

Линкольн ухмыляется, но ничего не говорит. Он смотрит на меня с нежностью, которая обезоруживает, и стирает его обычную задумчивость во взгляде. В его глазах вспыхивает какая-то эмоция, но потом он моргает, как будто его настигло воспоминание.

Наша физическая и эмоциональная связь разрывается. Он торопливо поднимает опрокинутый гудящий обогреватель, а затем переводит взгляд на причал, сосредоточенно наблюдая за чем-то вдалеке. Линкольн неожиданно срывает презерватив, бросает его в мусорное ведро и в спешке натягивает джинсы, тихое «бл*дь» срывается с его губ.

— Тебе пора, — говорит он, протягивая мне мои джинсы и рубашку. — Поторопись. — Он делает соответствующие движения рукой и, стиснув зубы, застегивает ремень.

Мои джинсы все еще мокрые, и, скорее всего, я не смогу надеть их быстро. Вы когда-нибудь пробовали надеть мокрые джинсы? Это невозможно.

— Я пытаюсь, — кричу ему в ответ, изо всех сил пытаясь натянуть джинсы на бедра. Я извиваюсь, ерзаю, встаю и начинаю прыгать, но ничего не получается. Это невозможно. Начинаю смеяться. Вы должны признать, что это выглядит довольно смешно.

Линкольн так не считает. Посмотрите на этот взгляд. Ух ты. Он злится.

Он с раздражением уставился на меня и мои джинсы вокруг икр.

— Господи боже. — А потом он заталкивает меня в маленькую ванную. — Оставайся там и не выходи, независимо от того, что услышишь.

— Эм, хорошо?

Я пристально смотрю на него, и на мгновение наши взгляды встречаются. Я не могу расшифровать эмоции в его глазах.

Это было чертовски грубо. В чем, черт возьми, проблема этого парня? И почему я сейчас прячусь в ванной комнате? Пытаюсь заглянуть через его плечо, чтобы увидеть, от кого он меня прячет. На причале темно, и я ни черта не вижу, кроме света из каюты. Не представляю, как он кого-то разглядел.

Но вот я здесь, прячусь в ванной размером со шкаф. Не самый худший момент в моей жизни, но может войти в первую десятку. Как я умудряюсь попадать в такие ситуации?