Морская ведьма

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Калеб наблюдал за Люси, суетившейся на кухне. Он был одновременно и тронут, и изумлен поистине материнской заботой, которой она стремилась окружить его. Как будто им снова было четыре и четырнадцать лет от роду и она пригласила его на игрушечное чаепитие со своим плюшевым мишкой.

— Лед. — Она бросила пластиковый пакет на стол перед ним. — Для твоей ноги.

— С моей ногой все в порядке, — солгал он, но потом все же пристроил лед на колено.

— Чай? — Она продолжала настойчиво ухаживать за ним, держа в руках закипевший чайник.

Калебу же отчаянно нужен был кофе. Или шотландское виски.

Но ему предстояла долгая ночь, к тому же он никогда не пил в присутствии сестры. В ее глазах он хотел выглядеть не таким, как его отец.

— Чай — это здорово. Большое спасибо.

Она опустила по чайному пакетику в две кружки и заколебалась. Рука ее замерла над жестяной банкой.

— Как ты думаешь, может, Мэгги тоже хочет чаю?

— Пока нет, — откликнулся Калеб. — Для начала она захотела принять душ. Я принес ей полотенца и отвел в ванную.

— Ты очень добр, — заметила Мэгги, когда он открыл краны и отрегулировал температуру воды.

Добр, черт бы его побрал…

Он хотел увидеть ее обнаженной. Он хотел сам раздеть и искупать ее, коснуться ее груди с бледно-розовыми сосками, дотронуться до гладкой, восхитительной кожи.

Нет, он отнюдь не был добрым. Но и полным отморозком себя тоже не считал. Поэтому просто сказал, чтобы она позвала его, если что-то понадобится, и ушел, не доверяя себе.

Люси задумчиво прикусила нижнюю губу.

— Считаешь, это была хорошая идея? Она ведь может потерять сознание. Поскользнуться и упасть.

— Дверь открыта. — В его мыслях возник образ Мэгги, обнаженной, мокрой и уязвимой. Он откашлялся. — Я сказал ей, что она может воспользоваться твоим шампунем и прочими штучками.

— Разумеется.

Калеб всматривался в лицо сестры, пытаясь понять, как она отнеслась к тому, что он нарушил ее сон и вторгся в ее дом. Когда она была маленькой большеглазой девчонкой, он знал, почему она смеется. Или плачет. Вообще живет. А вот сейчас… Он не знал. И даже не пытался узнать на протяжении слишком многих лет.

— Прости меня, пожалуйста, за то, что я взвалил все это на твои плечи.

— Ничего ты на меня не взвалил.

Говорит ли она правду? Или всего лишь старается сделать ему приятное? За исключением нескольких досадных случаев, когда она была еще подростком, Люси ненавидела доставлять неприятности, ненавидела привлекать к себе внимание.

— Но ведь должна же у нее быть семья, которая наверняка волнуется о ней. Друзья, в конце концов. — Люси поставила перед Калебом чай и добавила в свою чашку сахара и молока, избегая смотреть ему в глаза. — Муж.

— Она не замужем, — помимо воли вырвалось у него.

Люси отложила чайную ложечку в сторону.

— Откуда тебе знать?

Откуда он знает об этом? И знает ли вообще? Собственное невежество раздражало Калеба.

— Она мне говорила.

— Но… по телефону ты сказал, что она ничего не помнит.

На плечи его вновь навалилась неподъемная тяжесть.

— Она говорила мне до этого, — ровным голосом ответил он. — Когда мы ужинали вместе.

— Кал! — Глаза сестры засверкали. — Так это та самая Мэгги? Которая, как ты рассказывал, не вернулась…

— Обратно, — закончил он вместо нее. — Да, это она.

— Это же просто заме… — На лбу у Люси собрались морщинки. — Подожди. Вы ужинали вместе, и ты даже не знаешь ее фамилию?

Хуже. Они занимались сексом, и он все равно не знает ее фамилию.

И это стояло первым в Списке самых главных вещей, о которых вы не расскажете своей сестре. Проклятье, Калеб и сам до сих пор не смирился с этим!

— Мы ужинали вместе, — повторил он. — И не обменивались при этом историями жизни.

Ограничившись семенной жидкостью. Дерьмо!

— И как ты собираешься разыскать ее семью? — поинтересовалась Люси.

— Утром я позвоню в офис шерифа на материке. — Калеб отхлебнул чай. Слишком горячий. — Он прогонит ее описание через базу данных Национального центра криминалистической информации, чтобы проверить, не числится ли она в списке лиц, пропавших без вести.

— И сколько времени это займет?

— Зависит от того, что он найдет. Если придется сверять частичные совпадения сразу в нескольких штатах, на это может уйти несколько дней.

Люси нервно мяла салфетку, лежавшую на коленях.

— А разве ты не можешь, ну, не знаю… взять у нее отпечатки пальцев или что-нибудь в этом роде?

Калеб привык работать в отделе, он умел ощущать себя частью команды, коллектива. Бывали у него и напарницы женского пола — причем хорошие. Но он не привык обговаривать расследуемые дела с младшей сестренкой, как и обсуждать свою личную жизнь.

— Ты задаешь слишком много вопросов.

Люси разгладила салфетку. Широко улыбнулась.

— Я учу шестилетних оболтусов. Они хорошо отвечают на простые, прямые вопросы.

— Постараюсь не забывать об этом, когда мне придется допрашивать кого-нибудь из них, — парировал Калеб.

— Кроме того, им очень нравится менять тему разговора и уходить от ответа.

Он улыбнулся, признавая поражение. Люси здорово изменилась. Он искренне восхищался умной, рассудительной, добродушной и обладающей отменным чувством юмора женщиной, сидевшей напротив, но какая-то его часть тосковала по прежней несмышленой малышке, какой он ее помнил. Или, быть может, он жалел, что перестал быть для нее старшим братом, к которому она обращалась за помощью. Близким другом, который знал ответы на все вопросы.

— Ее отпечатков в системе нет и быть не может. Разве что она совершила преступление.

Во что он не верил. Калеб отодвинулся от стола.

— Спасибо за чай. Ты не могла бы присмотреть за Мэгги сегодня ночью?

— Конечно. Хочешь, чтобы я посидела с ней?

— В этом нет необходимости. Просто буди ее каждые два или три часа и спрашивай, как ее зовут. Если она ответит и при этом ее не будет тошнить или не случится приступа, значит, все в порядке. Но если у нее под глазами появятся круги или головная боль станет сильнее, я хочу, чтобы ты позвонила мне.

Люси кивнула, и на лице у нее снова появилось серьезное выражение.

— Что-нибудь еще?

— Я получил от врача целый список процедур и указаний.

Я оставлю его тебе.

Он заколебался, понимая, что просит слишком многого от маленькой девочки, какой она сохранилась у него в памяти, от своей сестры, которую он почти не знал. Но, с другой стороны, Калеб понимал и то, что не сможет заниматься делом, пока не пристроит Мэгги в каком-нибудь месте, где о ней позаботятся и где она будет чувствовать себя в безопасности. Тем не менее…

— Ты уверена, что тебе это нужно? Вставать каждые два часа и все такое?

— Занятия в школе уже закончились. Так что вставать спозаранку мне больше не надо.

— Мэгги будет гостить у тебя и утром.

— Ну и что? Она составит мне компанию, чтобы не было скучно.

Оказывается, Калеб до этого момента просто не понимал, какое это счастье — иметь возможность в трудную минуту опереться на члена своей семьи.

— Отлично! Большое спасибо. Ну, ладно… — Он встал. — Мне пора.

— Тебе тоже не мешало бы поспать, — заметила Люси.

— Я должен вернуться обратно. Я не могу полагаться на то, что кучка добровольцев будет до бесконечности охранять место преступления. Как только рассветет, я намерен произвести самый тщательный осмотр пляжа.

Люси отнесла их кружки в раковину.

— Ты имеешь в виду, что будешь искать ее одежду?

Калеб пожал плечами.

— Одежду, сумочку, ключи. Тело…

Никто не может прыгнуть в костер и — исчезнуть просто так. Должны остаться какие-нибудь следы — или трупа, или того, кто сумел выжить после этого.

И он их обязательно найдет.

— Ты ничего не найдешь, — заявила Мэгги, презрительно скривив губы. — Но мне нужно то, что он отнял у меня.

— И что же это такое?

— Оно там, в костре.

— Что он отнял у тебя, Мэгги?

Тогда она не ответила. Отчаяние или недоверие помешали ей рассказать о том, что случилось. И это молчание ранило его больнее самого острого ножа.

— Я собираюсь подняться наверх, — сообщил Калеб. — Пожелать ей спокойной ночи.

Сестра неуверенно взглянула на него, но сочла за лучшее не высказывать свои сомнения вслух. Что было очень кстати, поскольку даже себе он не мог объяснить жгучее и неотвязное желание вновь увидеть Мэгги и уладить возникшее между ними разногласие, добиться того, чтобы они, наконец, поняли друг друга. В общем, поговорить по душам, если только она захочет с ним разговаривать.

Или прибегнуть к другим средствам.

Он медленно поднимался по лестнице, машинально потирая место укуса на руке. Что же на самом деле известно Мэгги? Что она помнит? И как он сможет защитить ее, если не будет знать всего?

Калеб остановился на верхней площадке лестницы, погруженной в темноту. Откуда-то из закоулков памяти вновь возникла высокая, худощавая, колеблющаяся на фоне языков пламени фигура, которая мгновением позже шагнула в огонь.

И исчезла.

По спине у него пробежала струйка холодного пота. Подобных коллизий с его памятью не случалось уже много недель. Кошмары почти перестали преследовать его. Но ему следовало принять во внимание возможность того, что опасность, грозившая Мэгги, каким-то образом запустила в его голове нечто вроде цепной стрессовой реакции, что-то вроде галлюцинаций или чего-нибудь подобного.

Неудивительно, что она ему не доверяет.

Ведь и сам он тоже перестал доверять себе.

«Братья…» — отстраненно подумала Маргред.

И если бы удар по голове еще раньше не заставил ее виски раскалываться от боли, это непременно случилось бы сейчас, после столь ошеломляющего открытия.

Калеб был братом Дилана, сыном отца-человека и матери-селки. И что же, он стал от этого наполовину селки?

В памяти ее эхом прозвучали слова Дилана: «Невозможно быть наполовину кем-то. Ты или селки, или нет. Ты или живешь в море, или умираешь на суше».

Умираешь…

И сейчас она умирала. Медленно и неотвратимо.

Маргред скорчилась в ванне, ей было неуютно и зябко от одного вида сверкающих труб и холодных, скользких поверхностей. Вдали от Убежища, от магии Кэйр Субай, селки, попавшие в человеческое тело, старели почти так же быстро, как и смертные, — и это было одной из причин, почему самые старшие представители их расы, подобно королю, предпочитали жить под волнами, очень редко надевая на себя человеческую личину.

Маргред сочла, что именно угроза надвигающейся старости, а не просто страх смерти, вынудила мать Калеба бросить мужа и двоих детей.

Провести тринадцать лет на суше?

От подобной перспективы она содрогнулась.

Вероятно, после того как Дилана коснулось Превращение, его мать отчаянно ухватилась за последний шанс вернуться со своим первенцем в море. Должно быть, в то время Калеб был еще совсем маленьким. А Люси наверняка не вылезала из пеленок.

Но… Маргред озабоченно нахмурилась. В голову ей пришла неожиданная мысль. В таком случае, откуда же их мать могла знать, что Превращение не коснется и остальных детей?

Как же она могла оставить их, не будучи уверена в этом?

Разве что… Маргред принялась лениво шевелить пальцами ног, гоняя волны по ванне. Разве что она собиралась вернуться. Дилан говорил, что его мать погибла, попав в рыбацкие сети. Получается, женщина-селки так и не увидела, как повзрослели и выросли ее младшие дети.

Маргред напомнила себе, что в подавляющем большинстве дети, рожденные от союза смертных и селки, оставались людьми. И хотя в жилах Калеба могла течь кровь моря, он обеими ногами твердо стоял на суше, подобно вековому дубу-великану.

А вот с его сестрой Люси все обстояло отнюдь не так просто… Маргред поудобнее устроилась в ванне. Она не забыла всплеск силы, который приветствовал ее прибытие, как не могла отмахнуться и от подозрения, что сестра Калеба не так проста, как свидетельствовали ее застенчивое приветствие и тревога в глазах.

Итак, что же в ней скрыто еще?

Ты или селки, или нет…

Если бы Калеб или Люси были селки, если бы кто-нибудь испытал Превращение, Маргред узнала бы об этом. Не требовалось особых магических усилий, чтобы почувствовать ауру другого элементаля. Она бы просто ощутила ее. Но, похоже, ни Калеб, ни Люси не отдавали себе отчета в том, кем были на самом деле.

И не распознали в Маргред родственную душу.

Она вдруг почувствовала, как сбилось с ритма и замерло ее сердце. А кто она такая? Теперь, когда лишилась своей шкуры?

Девушка попыталась подавить приступ внезапной паники. Дети моря жили только сегодняшним днем, что называется — одним мгновением. Она не привыкла задумываться о будущем, взвешивать все «за» и «против» своих поступков.

Но и лежать, подобно детенышу котика, на плавучей льдине и ждать удара охотничьей дубинки, она не могла.[12] Она должна составить план. И действовать.

Можно ли каким-то образом вернуть то, что у нее отняли?

«Конн бы знал, что делать», — подумала она. Сын короля долго и успешно изучал магические науки, или, во всяком случае, изучал их несколько больше, чем рядовые представители морского народа. Даже Маргред научилась читать, хотя книг у них было очень и очень мало. Морская вода безжалостна к бумаге и печатному слову. Конн собрал нечто вроде библиотеки на Кэйр Субай, но в основном знания среди обитателей морских глубин передавались от родителей к детям и из уст в уста.

Если вообще было что передавать. Потому как вместе с сокращением рождаемости уменьшалась и способность селки воспринимать магию. Уменьшалась вот уже много столетий.

Сын короля предостерегал своих подданных об опасном уменьшении силы и возможностей селки, но не всем нравилась его озабоченность судьбой своего народа. Дети моря считали себя Перворожденными, элементалями, бессмертными, и были убеждены в том, что их превосходство и первенство никто не может оспаривать. И для чего, скажите на милость, им, рожденным магией, могли понадобиться заклинания и колдовство?

А вот сейчас хотя бы толика магических знаний совсем не помешала бы, подумала Маргред.

Ей нужна была… помощь. И отнюдь не со стороны людей, хотя она и была благодарна Калебу за то, что тот приютил ее.

Она должна поговорить с Диланом и узнать, что Калеб и Люси знают о своем происхождении и наследстве. Если вообще знают хоть что-нибудь.

И еще она должна как-то дать знать принцу о своем бедственном положении. Завтра она пойдет на берег моря, чтобы призвать посланца. А потом уже Конн скажет ей, что делать.

Если еще не поздно сделать хоть что-нибудь…

Едва слышный шепот коснулся ее напряженных нервов, как языки жадного пламени.

Она резко выпрямилась в ванной, и вода брызгами разлетелась в стороны, стекая с ее плеч. Нет, она не станет думать об этом. Маргред была в достаточной степени фаталисткой, чтобы принять то, что уготовила ей судьба. Будь что будет.

И в достаточной степени могла радоваться тому, что уцелела, чтобы не отказывать себе в маленьких удовольствиях.

Протянув руку к разноцветным флакончикам, стоявшим на краю ванны, она отвинтила первую попавшуюся крышку и осторожно понюхала содержимое.

Калеб как раз поднимался по лестнице, когда в ноздри ему ударил восхитительный запах, хлестнувший по лицу подобно мокрому полотенцу.

Облако пара и волшебных ароматов вырвалось из ванной и окутало его. Свежие запахи огурцов, дыни, абрикоса, клубники, смешанные и переходящие друг в друга.

У него закружилась голова. Как будто в парфюмерном отделе супермаркета взорвалась бомба.

Калеб откашлялся.

— Мэгги?

— Я здесь. — Ее хрипловатый голос долетел до него из-за приоткрытой двери ванной комнаты.

Проклятье, он и сам знал, что она там. Мокрая. Обнаженная… Беззащитная и уязвимая, напомнил он себе.

— Тебе… э-э… ничего не нужно?

— Нужно.

Он подождал.

Ничего.

Калеб медленно выдохнул. Ладно. В конце концов, он уже и раньше видел ее голой. Совсем недавно. И пусть голос ее похож на ожившую мечту каждого нормального мужчины, а пахнет от нее так, что можно забыть обо всем на свете, это еще не причина, чтобы терять голову или самообладание.

Он сунул руки в карманы джинсов, как делал всегда, когда подходил к месту преступления. Только не касайся ее.

— Отлично. Я иду.

Дверь была открыта, поэтому он просто вошел внутрь. Мэгги лежала голая в ванне, влажные пряди волос рассыпались у нее по плечам, а из мыльной пены выглядывали кончики груди.

— М-м, да… — Он с трудом сфокусировал взгляд на ее лице, стараясь не смотреть ниже. — Должен сказать, ты выглядишь намного лучше.

Щеки у нее раскраснелись, а коленки поднимались из океана пены, как два розовых островка.

— Мне и в самом деле лучше.

Она повела плечами, и на мгновение ее грудь вынырнула из пенных пузырьков.

Он замер и глядел на нее во все глаза, ощущая себя полным идиотом. Да еще и возбужденным идиотом.

— Что тебе нужно?

— Мне нужно вернуться на пляж, — ответила Мэгги. — Ты отвезешь меня туда?

Калеб отрицательно покачал головой. Осмотрительность и осторожность все-таки сумели пробиться сквозь окутывавший его благоуханный, пронизанный желанием туман.

— Уже слишком поздно.

— Ты даже не представляешь, насколько прав во всех смыслах. — Ее пухлые губы изогнулись в горькой усмешке, но она тут же справилась с собой. — Тем не менее мне надо съездить туда.

— Зачем?

Во взгляде, который бросила на него Мэгги, явно читался вызов.

— Это имеет какое-то значение?

— Может быть. — Калеб вспомнил, как отчаянно она сопротивлялась, как рвалась к костру. Она ему не доверяла. И он должен был сделать так, чтобы она научилась верить ему. — Что ты надеешься найти на пляже, Мэгги?

— Теперь уже ничего.

— Тогда почему…

Она встала. Пузырьки пены и струйки воды, устремившись вниз по ее телу, срывались с кончиков груди, скользили по бедрам, стекали по роскошным длинным ногам.

— Ты не подашь мне полотенце?

Внезапно Калеб ощутил, что язык больше не помещается у него во рту. Джинсы в паху вдруг стали слишком тесными. Не в силах выговорить ни слова, он схватил полотенце, лежавшее на краю раковины, и протянул ей.

Мэгги завернулась в него, заправив кончик в ложбинку на груди.

— Если ты не отвезешь меня, я сама найду туда дорогу.

Он настороженно прищурился.

— Я отвезу тебя.

Нет причин отказывать ей, решил Калеб, особенно после того, как он сам осмотрит место преступления. Быть может, вновь оказавшись на пляже, на том месте, где на нее напали, Мэгги сумеет вспомнить что-нибудь.

Она слабо улыбнулась.

— Спасибо.

— Ты специально это сделала.

Ее улыбка стала шире.

— Тебя это так волнует?

— Да, если я вижу тебя обнаженной, — откровенно ответил он и был вознагражден веселым смехом.

— В таком случае мы оба удовлетворены.

— Ничуть не бывало. — Возбужденный и взвинченный, он в два шага преодолел расстояние до ванны, но тут же повернул обратно, по-прежнему не вынимая рук из карманов. — Я заеду за тобой завтра. После обеда.

Она склонила голову к плечу, пристально глядя на него.

— А почему не утром?

— Я буду занят.

— Ага. — Она пожала плечами, отчего полотенце соблазнительно шевельнулось. — В таком случае, до завтра.

Калеб ожидал, что она станет возражать, как-то покажет, что хочет его. Что нуждается в нем, пусть только для этого. Он должен был каким-то образом перековать связывающие их узы, дать понять и напомнить, что она принадлежит ему.

Не в силах устоять, он склонился к ней, чтобы поцеловать. Прикосновение получилось коротким и отчаянным.

Он ушел, унося с собой вкус ее губ.